Мама всегда нам что-то стряпала. В выходные она заводила целый таз дрожжевого теста и пекла булки с вареньем и какой-то посыпушкой из муки, растительного масла и сахара. Пекла пиццу, чебуреки, блины, оладьи, драники и сырники. Но зачастую наступали времена, когда особо не из чего было всё это печь и стряпать. И все, тихонько затаившись, ждали зарплату - мамину или папину, до которой порой надо было прожить недели полторы. Вкусняшек хотелось с неимоверной силой, что в ход даже шёл растопленный сахар или сахар посыпанный сверху на хлеб.
И вот, когда совсем становилось невмоготу, когда желудок начинал требовать чего-то необычного, вкусненького, неповседневного, в кухню заходил папа с серой книгой в руках. "Таджикская кулинария" было написано на ней синими буквами. Папа искал заветную страничку, которая уже даже по цвету отличалась от всех остальных, а в некоторых местах и вовсе была порвана. "Подушечки Чахолдак" гласил заголовок рецепта. Часто он готовил эту вкусность нам. Готовил, а рецепт почему-то не запоминал. В этом рецепте нельзя было нарушать пропорции муки и воды иначе подушечки не надуются. Собственно только из этих ингредиентов и состояла восточная сладость.
Тесто замешивалось тугое-тугое и эластичное. Папа раскатывал скалкой огромный лист и разрезал его на сотню маленьких ромбиков. В чугунном казане кипело масло (его в то время было у нас много, гуманитарная помощь от "братьев" американцев, в жестяных трехлитровых банках, приходилось очень даже кстати) и туда он забрасывал по 10-15 маленьких плоских ромбиков, которые за мгновение надувались и становились полупрозрачными пузырями. Золотистые пузырики он вылавливал шумовкой и складывал в глубокую миску. Каждую партию этих подушечек он посыпал сахарной пудрой, но первую партию никогда не успевал, потому что мы с братом её обычно сразу съедали, а потом покорно ждали, пока папа закончит печь, чтобы было много и, чтобы все сели есть.
Обычно мама двояко относилась к его порыву испечь подушечки. Ей нравилось, что папа проводит время с нами, ведь мы не отлипали от него в процессе всей готовки. Но была и обратная сторона медали. Мама с замиранием сердца и с почти полузакрытыми глазами подходила к плите в надежде на чудо. Чистое чудо. Но, как правило, чудо всегда было грязным. Гора посуды образовывалась за какие-то полчаса работы, кухонные полотенца становились грязными все одновременно, сама плита, которую мама и так тёрла каждое утро, была залита маслом и засыпана мукой. Когда мне исполнилось лет 10 мама ясно дала понять:
- Если хотите ваши "Чахолдак", мойте за папой посуду!!!
Но даже это нас не пугало. Каждый раз, когда папа заходил в кухню с серой книгой, мы с братом уже мысленно представляли хрустящие подушечки, которые будем печь все вместе.
Наевшись до отвала, оставалась ещё целая гора усыпанных пудрой хрустяшек. Есть их нужно было прямо сразу после приготовления, иначе потом они уже так не хрустели и становилось совсем неинтересно.
Мы с Андреем любили наполнять их чаем через маленькие отверстия и класть в рот, там они лопались и чай заполнял всё пространство рта. И всё пространство детской души наполнялось восторгом. В эти минуты мы чувствовали себя единым целым: все дома, на столе огромная миска подушечек, мы с мамой домываем остатки посуды, брат наливает всем чай, папа докуривает сигарету. Под воскресный просмотр фильма всей семьёй и хруст подушечек "Чахолдак" заканчивался выходной. Утром дом пустел, а вечером, вполне возможно, тишина опять сменялась хрустом, потому что до зарплаты родителей, как и прежде, оставалось почти полторы недели, а вкусняшек хотелось здесь и сейчас. Папа деловито стоял у стола, заново перечитывал рецепт и начинался второй забег.