Часть 1. А что случилось?
Валерий Павлович Ахромов, чувствуя щекотание летней травы, лежал на небольшом бугорке близ линии границы, наблюдая за тем, как солнце прорывалось сквозь плотную шапку деревьев. Скоро нужно было идти в дозор между знаками шестисотой нумерации, поэтому эти сладкие минуты отдыха были крайне приятными.
Галифе, ботинки с обмотками, еще не выгоревшая гимнастерка с петлицами рядового, пилотка, выгоревшая чуть больше гимнастерки и черноватые от грязи руки, которые, впрочем, утопали в траве. Ахромов лежал со своим вечно мрачным лицом и был не здесь, не на ребольском направлении Карельского фронта, а там, в Кунцево.
Как же так получилось? Как же так сталось, что нет того человека, которому бы можно было написать письмо? Как же так сталось, что последние месяцы мирной жизни стали адскими, что они были ознаменованы каким-то нестерпимым ужасом? Кто в этом виноват? Конечно, Паулина тоже в этом виновата, но главный виновник – сам Ахромов, который сам себя и сломал. А как так вышло, что человек сломал сам себя? Ответ прост – этот человек просто слаб. Очень слаб.
Началось все в феврале 1940-го, когда Ахромов познакомился с Паулиной. Она пришла в редакцию газеты сдавать статью про жителей Кунцево – работников Мосметростроя, сразу приглянулась Ахромову, а потом, спустя день, он словно по повелению волшебной палочки встретил ее в Продмаге на Первомайской, где она ему мило улыбнулась, и они начали общаться.
Ох, эта улыбка…
«Мужики, лахтари прут!» - закричал Алехандров и все вскочили с мест, схватив свои трехлинейки. Солнышко било по штыкам какими-то пятнами, пробившимися сверху, блестело на них, но вскоре эту идиллию нарушили закричавшие птицы, испуганные беспорядочной стрельбой финнов.
«Огонь, вашу мать!» - крикнул командир и залпом винтовки пальнули по небольшой цепочке солдат в серых мундирах. Несколько из них повалились на землю замертво, остальные залегли и ответили огнем – пули подняли в воздух клочья земли, обсыпая новехонькие пилотки молодых бойцов.
Ахромов не сразу опомнился после воспоминаний. Глаза видели все размыто, все тело вздергивали судороги, которые уже полгода никак не проходили, а в голове крутилось лишь одно: «Поля, Поля, Поля…»
Но несколько пуль, врезавшихся рядом с лицом молодого бойца, привели его в чувство. Вот он передернул затвор, гильза вылетела из винтовки, и почти моментально в сторону небольшой кочки, за которой явно прятался финн, была пущена ответная пуля.
«Что у вас тут? Границу нарушили эти скоты, сейчас мы им, б…ь, покажем!» - послышалось сзади, и вскоре мимолетную тишину меж выстрелами наполнил шорох сапог еще двух взводов из 73-го пограничного отряда НКВД.
Финны, увидев такое скопление войск, ответили залпом и принялись отступать. В спину им начали галдеть автоматные очереди, но уже вскоре атака была отбита, и финны скрылись в небольшом леске близ линии границы, утащив за собой раненых и убитых. Поглядев минуты две на местность, Алехандров пошел на бывшее поле боя, вдавливая сапогами плотный слой мха, остановился перед первой лужей крови, загадочно на нее взглянул и пошел дальше.
«Человек двадцать их было, не больше. Думаю, двоих мы пристрелили, товарищ лейтенант» - отрапортовал Алехандров.
-Хорошо, сержант – мрачно ответил лейтенант Львинский – первая атака отбита. Четыре дня стоим, а лахтари пока молчали. Будем ждать бури. Будем.
Ахромов, обтерев грязными руками лицо, вглядывался в свои трясущиеся ладони. Винтовка лежала в сторонке, глаза дико смотрели на тремор, а в голове все это имя – «Поля»…
-А вас как зовут? – спросила эта милая, прекрасная девушка.
Ее светлые волосы были заплетены в длинную косичку, собранную в пучок и спрятанную под небольшим платком красного цвета в черный горошек. Милые ножки были в чулках, укутаны в черные туфельки, а ее прекрасное тело покрывало черное платье с белым, большим воротничком. Милое лицо, с небольшим количеством веснушек, весело улыбалось, зеленоватые глаза смотрели на Ахромова, и он чувствовал исходящее от нее неимоверное тепло, просто неимоверное, словно ее температура была сродни температуре солнца, от чего она грела всех холодных людей вокруг.
-Меня… Валерием – ответил Ахромов, глупо улыбаясь ей в ответ.
-А меня Паулиной. Очень приятно.
-Вы очень… красивы. Я вам хотел это сказать еще там, в редакции, но как-то не решился. А тут такой шанс. Быть может, последний…
-Почему же? Я еще приду к вам забирать газету.
-Правда?
-Правда! А вы что же, хотели со мной еще раз увидеться?
-Если честно, то да. Очень хотел бы. Мне особо-то и пообщаться не с кем, а тут такой прекрасный и образованный собеседник.
-А как вы поняли, что я образованная? – Паулина еще сильнее улыбнулась, ее глаза сверкали и буквально пронизывали Ахромова.
-Я читал ту заметку, там же про вас написано.
-Ах, вы ее читали! Хорошо быть работником газеты, можно все передовицы до их выхода в печать читать! Ой, моя очередь.
Паулина купила хлеба и десяток яиц, сложила все это в авоську и уже хотела прощаться, как вдруг Ахромов ушел с очереди, взял ее авоську и весело пробормотал: «Я не могу вас не проводить. Позволите?»
-С радостью – весело ответила Паулина, немного подпрыгнула и засмеялась, направляясь к выходу из магазина.
И вот они шли по утреннему Кунцево, Паулина, проходя мимо свисающих веток деревьев, подпрыгивала, чтобы достать до их листьев, но листья не срывала; Ахромов шел за ней и просто неимоверно сильно улыбался, словно он видел что-то прекрасное. Впрочем, не словно, а точно…
…«Ахромов, Павлов, Королев – в дозор. Я пойду с вами» - скомандовал Алехандров, допил чай из своей почерневшей кружки, бросил ее в вещмешок, еще немного погрел руки над костром и, построив тройку солдат, пошел в темноту леса. Ноги ломали ветки, свисающие охапки елей резали лицо, но вскоре все дошли до небольшой речушки, разделяющей границу СССР и Финляндии, на берегу которой и залегли.
«Смотрите в оба, ребятки. Финны могут попереть в любой момент, сегодня вот утром сами видели, что было» - пробормотал Алехандров, накинул на плечи шинель и вздохнул от того, что любимую махорку курить нельзя. Ахромов тоже грустил – прошло уже часа два, а он ни разу не курил – в мирной жизни такое было просто невероятным делом. К сожалению.
Ахромов пытался скрыть свой ужас, но его одолевало какое-то страшное чувство страха, словно он видел монстра, хотя видел он только речушку, растворяющуюся во тьме и верхушки деревьев. Вскоре страх сменился неимоверной душевной болью – все тело ныло, а на глазах проступали слезы. Ахромову было очень плохо – картины прошлого словно разбивали его на мелкие кусочки. Кунцево, та скамейка, Поля, эскалаторы в метро, где он обнимал ее за талию, редакция газеты и, наконец, палата психоневрологического отделения… последнее, что было в мирной жизни.
-Как вам бой-то сегодняшний, бойцы? – весело прошептал Алехандров.
-Страшновато было – ответил Павлов.
-Ага, особенно когда стреляли – подтвердил Королев.
-А ты что скажешь, Ахромов?
-Я… - Ахромов растерялся, пытаясь вернуться в район Ребол, но не мог – боль была настолько сильной, что не отпускала его из мира воспоминаний и душевных терзаний. – Я не знаю.
-Как не знаешь, красноармеец? Я видел, как ты стрелял, вроде даже попал в кого-то. Это хорошо для первого боя.
Был вечер 26-го июня 1941 года, солдаты 337-го стрелкового полка 54-й стрелковой дивизии 7-й армии охраняли границу, уже смутно предполагая, что впереди их ждут настоящие бои, страшные и серьезные.
«Рюсся!» - послышалось с того берега речушки, и по холму, за которым прятались пограничники, прошлась автоматная очередь. Алехандров, не долго думая, бросил винтовку на вспоротый верх холма и пальнул в неизвестность, но сразу же спрятался – финны открыли ответный огонь.
Ахромов не успел сделать и выстрела, как его вместе с Павловым накрыло огромным комом земли, вырванной взрывом гранаты. Взрывная волна дошла и до них, хорошенько долбанув сквозь комья земли. Алехандров с Павловым остались целыми и, примерно представляя, где находятся финны, открыли по ним огонь. Холм теперь был изуродован – огромный клок земли, из которого торчали порванные корни, прикрывал еле шевелящихся солдат, которых оттаскивал в более безопасное место Павлов.
Когда финны скрылись, Алехандров бросился к этой своеобразной могиле, прикладом сгреб землю и увидел полуживые лица солдат, засыпанные землей. Ахромов лежал на спине, ноги его слегка дергались, в ушах выло, глаза щипало от упавшей туда земли, но он опять был не здесь – он был далеко.
…И вот, проводив Паулину до дома, Ахромов побежал к своему засыпному домику на проезде Загорского, что около Кунцевского вокзала, весело смеясь и радуясь каждому деревцу, каждому лучику солнца, каждому прохожему. Все смотрели на него с такой же радостью. Лето, никакой войны, родные места… и никакого слома.