Лонг-лист 17-го номерного Конкурса Клуба СФ

1 Небесная дорога
Любовь Казазьянц
 

Посвящается памяти Великой актрисы – Мэрилин Монро.
Рассказ.

Бармен подал узкий высокий бокал с ярко-оранжевой жидкостью. В нём плавали два человеческих глаза... из голубого сахара.
- Вы пробовали наш фирменный коктейль «Анютины глазки»? – обратился он к
мужчине средних лет.
Тот в ответ отрицательно покачал головой.
- Какая жалость. Но вы можете наверстать упущенное! А ещё советую попробовать коктейль «Тихий синий океан» - более мужской. Представьте как вздымающиеся волны бьются о каменные громады, и Посейдон предстаёт из морской пучины... Романтика!
Бармен рекламировал коктейли и заодно упражнялся в красноречии, выставляя на стойку бара чистые, протёртые до блеска, пузатые бокалы на тонких ножках. Он заметил, как собеседник поглаживает седину на висках. К стойке подлетел молоденький официант и в спешке бросил скороговоркой:
- У нас вчера произошло такое событие! Нас посетила светлая комета!
- Что ты там бормочешь? Музыка так орёт, ничего не слышу! – ответил бармен.
- Повтори! – громко попросил официанта немолодой посетитель.
-Дуду, хозяин сказал, что теперь наш бар будет процветать. Посмотришь, народ
повалит! А то ведь грозились закрыть.
-А что у вас случилось? Я пропустил что-то интересное? Отсутствовал всего
один день, вот не везёт! – с сожалением произнёс посетитель, обращаясь к официанту.
- Инопланетяне! – настороженно вмешался бармен.
- Покурят твои инопланетяне! Нас посетила... Звезда! Комета Галлея - восторженно жестикулируя, объявил официант.
-Что, неужели пожаловала сама Алла Пугачёва? – возбуждённо заорал посетитель.
- Да нет, бери выше! Наш бар удостоила своим присутствием самая популярная в мире блондинка – обворожительная Мэрилин Монро! – задыхаясь, взахлёб про
кричал официант.
-О-о-о, это - французская кинозвезда, - подтвердил посетитель.- Она давным-давно умерла, покончила с собой. Понял, невежда! – протирая очки, добавил он.
-Но вчера она была очень живая, даже пела.
-Ну ты и невежда, американская звезда, - поправил бармен.
-Молодой человек! – обратился к официанту посетитель,- Вам наверное померещилось?
Официант приблизился к посетителю и прокричал в ухо:
- Ты кто такой, чтоб сомневаться в моих словах? Да не сойти мне с этого места! Кого хочешь, спроси, тебе подтвердят. Я тебе не наркоман какой-то! - сжав кулаки, прокричал официант, гневно глядя в глаза посетителю.
В этот момент к посетителю подошёл какой-то мужик и позвал:
- Серж, пойдём, нечего спорить!
И они оба отошли к соседнему столику.
В баре продолжала греметь музыка. В центре зала танцевало несколько пар.
Вдруг входные двери распахнулись, в зал хлынула толпа. Музыка стихла и
на сцене появилась самая сексуальная и пленительная блондинка. Её имя
известно всему миру. Её образ – эталон женской притягательности - сохранился в сердцах людей чистым и непорочным, невзирая на сплетни завистливой молвы и нечистоплотной газетной шумихи.
Зазвучала музыка из кинофильма «В джазе только девушки». Прожектор осветил сцену. И живая Мэрилин запела, посылая в публику воздушные поцелуи.
О, эти прекрасные глаза! За один её взгляд можно отдать жизнь, душу и весь мир в придачу!..
После песни «Я жажду твоей любви» из кинофильма «Всё о Еве» на сцену обрушился оглушительный вал аплодисментов. Публика бесновалась.
За кулисами – восторженная возня. У дверей гримёрной – толпа с цветами.
Шныряли странно наряженные молодые люди. В гримёрной стоял смешанный аромат духов, пыли и косметики.
- Шлейф популярности удлиняется с космической скоростью! Что намериваешься с ним делать?- спросила пухленькая брюнетка у новоявленной звезды.
- Завернусь в него и буду гордо шествовать, - ответила она и улыбнулась, ликуя.
- В начале шествие всегда торжественно! Поздравляю с успехом, подруга. Хочу пожелать чтоб твой праздник длился подольше,- с завистью заметила брюнетка.
-Выбирай букеты, Симочка!- бросила звезда, указав на гору цветов.
- Такой мелочью откупиться хочешь!- скривила ехидную улыбку Симочка.
-Нет, нет. Я тебе на самом деле очень благодарна!- повернувшись лицом к подруге, воскликнула звезда.
- Спасибо в карман не положишь! - съязвила брюнетка.
- Ты что, хочешь, чтоб я заплатила? - понизив голос, съязвила звезда.
- А почему бы и нет!... - нагло воскликнула Симочка и уселась на соседний стол.
Звезда снимала макияж.
-Без косметики звёздный глянец меркнет!- с сарказмом добавила Симочка.
- Значит, крови жаждешь? Вижу, умираешь от зависти и злорадства, бесталанная моя подружка!
Симочка скривила такую гримасу, будто лимоном поперхнулась.
-Язва проклятая! - добавила звезда.
-Прыщ на ровном месте. Из тебя такая же Мэрилин Монро как из коровы – лошадь! Без моей идеи, где б ты сейчас была?.. У чёрта в заднице. Это я всё придумала!
-А я осуществила нашу затею!
Сима возбуждённо махала руками.
-Я что-то преувеличиваю?- воскликнула она и заглянула в глаза подруге.
- Нет, нет, ты, конечно же, много сделала для моей карьеры. Я этого и не отрицаю.
Но нельзя так пухнуть от зависти, а то можно лопнуть... И останется от мыльного пузыря одно мокрое место. А ты, дорогая моя подружка, ещё не раз мне понадобишься. Ну, успокойся! Я предлагаю тебе быть моим импресарио! -заискивающе промурлыкала звезда.
-Да?! Дельное предложение. Я согласна, по рукам! - пропела в ответ Симочка.
Не прошло и часа, как подружки наболтавшись, как ни в чём не бывало расцеловались.
-Софи, ты ведь знаешь, не могу на тебя долго злиться, твоя обезоруживающая улыбка действует как лучшее лекарство. Смотри у меня, ты ведь теперь – знаменитость! Надо держать марку!
-До завтра, дорогая.
Софи приехала домой в чёрном лимузине. Охранник проводил её до самой дверей.
Не успела она переступить порог, как почувствовала слабость в ногах.
Скинула туфли и в изнеможении упала в кресло.
,,...не ожидала от самой близкой подруги получить пинка. Неужели Симочка - такая злая! А ведь так ловко простушку изображала. Сама преданность. Надо быть начеку. Врага всегда лучше держать в поле зрения,,- размышляла она и продолжила в слух:
-А что, чем чёрт не шутит, вдруг ещё стану знаменитой!.. Мне нравится сцена.
И меня ждёт слава, пусть даже в чужом обличье. Мне всегда говорили, что я похожа на Мэрилин. Только немного к линзам не привыкла, глаза устают.
Софи сняла тёмные линзы. Её голубые глаза слезились, слипались от усталости. Губы перестали шевелиться. Она уснула в кресле, не раздеваясь. Стеклярус на её платье загадочно переливался в свете ночника.

Год пролетел как во сне.
Софи вместе с Симочкой и её кавалером сидели в самолёте. Они возвращались из турне по Германии в Израиль.
Концерты, гастроли. Жизнь на колёсах нравилась Софи. Она работала с азартом.
Благодаря весёлому нраву умела поднимать настроение окружающим. У Софи был приятный голос. Ещё в муз. училище, на выпускных экзаменах, председатель
Комиссии Предков лично поздравил её с окончанием: «Дорогая, с такими данными, вы просто обязаны блистать!,,
Недаром в училище её прозвали «несравненная блондинка» за сходство с кинозвездой.
За этот год София узнала многое о жизни своей героини из книг и статей, которые доставал для неё кавалер Симочки – Гай. Оказывается «Мэрилин Монро» -псевдоним, а настоящее её имя – Норма Джейн Мотинсон. Коренная американка,
Родилась в Лос-Анжелесе. Комическая актриса, обольстительная блондинка была секс-символом Америки 50-60-х годов. В кино представляла образ красивой,
глупенькой, чувственной, неуверенной в себе молодой женщины. Её детство про-
шло в приюте для сирот. Своеобразная Золушка поднялась до высот славы. Её ранняя смерть покрыта тайной. Но из запрещённых источников просочилась информация, что она была любовницей двух братьев Кеннеди и убита по причине шантажа с её стороны.
Гай выполнял обязанности продюсера. С Софи у него сложились дружеские отношения. Он был старше Симочки на шесть лет. Выглядел солидно: смуглая кожа, почти чёрные глаза с влажными зрачками надменно смотрели из-под нависших бровей. На левой скуле - глубокий шрам придавал его лицу выражение непримиримой ожесточённости. Гай бывал крут и резок в обращении, но к капризной Симочке проявлял огромное терпение и нежное обожание. Называл её «пёрышком души», или «пёрышком в моей шляпе».
Софи смотрела в окно самолёта, любовалась небом. Когда самолёт повернул, она вдруг увидела дорогу из перистых облаков, уходящих в даль длинной вереницей.
На некотором расстоянии от неё образовалась параллельная полоса от сверхзвукового самолёта. Она тянулась вдоль перистых облаков.
-Симочка, посмотри в иллюминатор, какая там небесная дорога! Наверное, она указывает путь в Рай, к неземному счастью!
Но Симочка дремала на соседнем сидении.
«Жаль,- подумала Софи,- она прозевала удивительную картину, а у меня, как назло нет фотоаппарата. В такой момент».
После путешествия Софи хотелось отдохнуть, побыть в тишине. И эта парочка порядком наскучила. Что-то в последнее время Гай поглядывал на Софи с неприкрытым вожделением, но прикоснуться к ней не осмеливался, видимо побаивался бурных сцен ревности со стороны Симочки.
В один прекрасный вечер Софи снова должна была выступать в баре «Пасейдон»,на побережье средиземного моря, в Тель-Авиве. Собралась разношёрстная публика. Все с нетерпением ждали выхода Софи.
Наконец звезда взошла. Мэрилин Монро вышла на сцену в лёгком голубом наряде, отороченном лебяжьим пухом. Кинодива выглядела необыкновенно притягательно. С её губ не сходила счастливая улыбка. Мужчины сходили с ума от восторга.
После выступления на сцену летели цветы и буря аплодисментов. Сверху сыпалось конфетти. Успех превзошёл все ожидания.
После концерта Гай пригласил женщин в ресторан. Было весело, ели, танцевали. Когда Симочка на несколько минут отлучилась, Гай пригласил Софи на танец.
Он так настойчиво обнял её за талию, что та невольно вскрикнула и отстранилась. А он прижал её к себе ещё крепче и хрипло шепнул на ухо:
-Будешь упираться, пожалеешь!
Софи посмотрела ему в глаза, и ей на мгновение стало жутко от его горящего желанием взгляда. Софи вырвалась из его паучьих объятий и, схватив сумочку,
убежала. Домой добралась на такси. В ту ночь долго не могла уснуть и унять дрожь: дрожало всё тело и даже сердце.
«Боже мой, я до смерти боюсь этого негодяя».
На следующий день Гай пришёл к ней с шикарным букетом цветов и шоколадным тортом. Он слёзно молил опрощении.
-Ну выпил лишнего, с кем не бывает.
Попросил сварить кофе.
После этого случая Софи стала замечать за собой странные вещи: неуверенность,
рассеянность, забывчивость, физическую усталость. А Симочка сказала Софи, что у неё встревоженный вид и безумный блеск в глазах.
Перед сном Софи долго разглядывала своё отражение в зеркале. И пришла к выводу, что Симочка права.
Обратилась к врачу. В клинике психолог посоветовал Софи сменить обстановку, прописал отдых минимум неделю. В тот же день Гай договорился о её семи-
дневном отдыхе в гостинице «Хилтон» на Красном море. Софи очень обрадовалась возможности отвлечься. Первую ночь в гостинице она спала как убитая. Проснулась в полдень и впервые почувствовала, что выспалась.
Её никто не беспокоил. Здесь она поняла, что жизнь проходит мимо, а у неё нет времени обернуться.
Море, солнце, чистый воздух. Отдых пошёл ей на пользу. Прогулки по океанариуму, купание в море – всё умиротворяло.
Пять дней пролетели как один миг.
На шестой день, ближе к вечеру, приехал Гай.
-Симочка попросила тебя проведать. Вот попробуй, для тебя выбрала.
Софи развернула красочную коробку.
-Ой, «Птичье молоко» - мои любимые!
Не удержавшись, она проглотила сразу две штуки.
-Вкусно! Передай Симочке спасибо.
Гай кивнул и слишком крепко пожал руку Софи. Они немного поговорили о новостях в городе. Софи вдруг потянуло в сон. Она приклонила голову на подлокотник и моментально уснула. Ей приснился кошмарный сон, будто Гай овладел ею.
-Чушь собачья! Приснится же такое, - проснувшись, в смущении подумала Софи. В номере кроме неё никого не было.
На следующий день, после завтрака, Софи гуляла по алее, рядом с гостиницей. В небе она снова увидела небесную дорогу из перистых облаков, как из самолёта.
Она шла, запрокинув голову, и думала: «Наверное там витает душа несравненной Мэрэлин.Как ей там легко и спокойно. Никогда не смогу думать, что я лучше
неё».
Вечером приехал Гай и забрал Софи домой. По дороге наговорил кучу комплиментов.
«А он всё-таки обходительный мужчина, но иногда достаёт своей педантичностью. Что ж, для руководителя это наверняка полезное качество» - подумала Софи, когда они подъехали к её дому.
Гай распахнул двери и галантно предложил руку, помогая ей выйти из машины.

Через неделю Гай укатил за границу по делам.
Всё шло как обычно. Репетиции, концерты, подготовка к гастролям. Особенно трудно было находить песни из кинофильмов, в которых снималась Мэрилин Монро. В советском кинопрокате известен был только фильм «В джазе только девушки». Приходилось переписывать песни со старых касет, видеоплёнок. Это оказалось изнурительно и занимало много времени.
Софи каждый день просыпалась с беспокойной мыслью о приезде Гая. Она не могла понять, почему в последнее время, когда он приближался к ней или смотрел на неё, девушку пробирала внутренняя дрожь. Ей просто хотелось бежать прочь, сломя голову. Этот человек одним своим присутствием нагонял на Софи ужас.
Он приехал из Италии через месяц, совершенно неожиданно. Вошёл в комнату, когда Софи и Симочка пили чай. Увидев его, Софи поперхнулась и обожгла губы. Чашка выскользнула из её рук и разбилась. У неё даже не хватило сил, чтобы встать. А Симочка ворковала с «коршуном».
На следующее утро Гай приехал к Софи домой. С порога властным голосом скомандовал:
-Иди ко мне! Ведь ты от меня без ума. Я так соскучился по твоей нежной коже!
Девушка вся сжалась от страха. Он схватил её за руку и грубо привлёк к себе.
Софи брезгливо отстранилась.
-Ах, не хочешь по-хорошему, будешь как привыкла!
С этими словами, он свободной рукой вколол ей в руку шприц с прозрачной жидкостью.
-Не надо! Прошу, не делай этого! Я не хочу тебя, коршун проклятый! - умоляла она.
И мелкие струйки катились из печальных глаз. Её лицо исказило страдание, тело обмякло.
Так изо дня в день меркло светило. И...угасло.
Через месяц в баре «Дельфин» на берегу Красного моря играла траурная музыка.
У входа висел портрет улыбающейся Софии в чёрной раме.
Её душа пронеслась по той самой небесной дороге, по которой когда-то проследовала душа незабвенной Мэрилин Монро.
-Прощай дорогая Софи. Покойся с миром,- шёпотом произнесла Симочка,
садясь в новый красный кабриолет. За рулём сидел Гай, беззаботно насвистывая мелодию из оперетты Легара.
2 Божий человек
Любовь Казазьянц
Рассказ-зарисовка
Божественный Иерусалим – особенный город. Белый, непорочно-величественный! Город, построенный на холмах. Он словно подставляет своё открытое лицо: крыши домов и храмов яркому солнцу, парит высоко над уровнем моря. И небо здесь, кажется ниже, «ближе к Б-гу», как говорят в Израиле.
Стоял ноябрь. В России уже зима, снег, а у нас солнце светит по-летнему.  В Израиле в автобусах - свободно, все едут сидя. Пассажиры, как правило, входят в переднюю дверь, а выходят из задней двери. К вечеру, после длинного, трудового дня, стараешься отдохнуть от суеты, даже подремать в автобусе на заднем сидении.  Я вошла в длинный автобус, села на переднее сидение, ехать далеко, через весь город. На следующей остановке в автобус вошёл пожилой мужчина, в руках - палка и матерчатая сумка для покупок. Ему сразу же уступили место прямо передо мной. У него в руке появился пучок зелени – «райхон» (так её называют на Востоке) – это такая пахучая трава с дурманящим приятным запахом, любимым на Востоке. В Узбекистане, откуда я приехала в Израиль, райхон широко используют в пищу в свежем виде, добавляют и в горячие мясные блюда. А в Армении эта зелень называется немного по-другому – «реган», а у нас в Израиле называют «базилик».
Человек напротив, сидел, оглядывая пассажиров пронзительным взглядом. Когда автобус остановился на следующей остановке, этот пожилой мужчина стал раздавать веточки райхона каждому входящему пассажиру, независимо от пола и возраста. От неожиданности проявленного внимания каждый получивший веточку зелени дарил ему улыбку: кто радостную, кто удивлённую, девушки - смущённую. А пожилой человек приговаривал на иврите слова молитвы-благословения: «Благословен ты, Господи! Б-же наш, Царь Вселенной, который творит благословенные травы!»
К молодым ребятам он обращался с отцовской нежностью: «Ты – хороший мальчик? Хороший сын? Получи цветочек.» К нему подошла девушка-солдатка и попросила веточку райхона. Старик дал ей целый букетик и прибавил:  «Это потому что ты попросила! Будь счастлива! Б-г тебя хранит.»
Раздарив пучок райхона, старик, недолго думая, достаёт из сумки следующий, уже с цветочками. Две веточки цветущей зелени он подал мне, словно прочитал мои мысли. Я тоже люблю этот терпкий запах, напоминающий старый дом. Один из парней так обрадовался, поблагодарил старика, положив веточку зелени в нагрудный карман, часто нюхал их и улыбался сам себе.
Но некоторые люди просто игнорировали его, не обращали внимания на протянутую с травой старческую руку. А один, смурной человек даже разозлился на старика. «Моше, хватит людям голову морочить! – злобно крикнул он. –Ты что, и вправду думаешь, что твоими молитвами люди будут счастливы? Ты – наивный человек! Посмотри, сколько несчастья вокруг нас, сколько болезней, сколько горя! Люди убивают друг друга даже без малейшей причины, а ты сидишь тут и молишься. Да ты просто сумашедший! Человек – не от мира сего».
«Я делаю то, что в моих силах,» - ответил старик, опустив глаза.
Тут окружающие с разных сторон налетели на злобного брюзгу. Люди кричали, возмущались. «Да он нам жизнь веселит!» «Внушает надежду и вносит радость в наши сердца!» «…дарит надежду на счастливое «завтра»!» «Заткнись! Если не нравится, что тебе дарят свет, сиди в темноте как паршивая крыса! И не лишай радости ближнего своего!» «Выгоните его! Пусть едет в другом автобусе!»
Женщина средних лет, сидящая рядом со мной, пояснила на иврите: «Моше – святой человек. Он любит свою страну и людей. Он уже несколько лет подряд раздаёт в автобусе цветущий райхон или мяту, вместе с травой дарит людям благословение. Моше – добрый, светлый человек. Пусть он будет здоров! Если б все люди были такими как он, мы бы уже жили в Раю!»
3 Любовь тьмы и света ч. 1
Марина Шатерова
Большая белая церковь устремила в небо голубые купола в золотых звёздах. На крыльцо вышла среднего роста полноватая девушка в длиной юбке, кофте с рукавами, волосы по православным традициям скрывал платок. Трижды перекрестившись, поклонилась верующая дому Божьему, шевелились губы в беззвучной молитве.
На улице весна, всё распускалось, тёплый воздух сменялся прохладным ветерком, освежающе скользившим по лицу, заставлявшим ёжиться, пожимать плечами. Мирослава не теряла надежду встретить свою любовь, ходила в церковь молить Пресвятую Богородицу о хорошем женихе.


Не просто складывалась судьба девушки. Отец ушёл к другой женщине, когда она училась в восьмом классе. Мама не стала искать ему замену, тяжело переживала предательство. Так и жили они втроём с бабушкой в своей старой девятиэтажке в любви, уважении и согласии друг с другом. Мирослава носила гордое звание студентки, училась на бюджетном отделении в педагогическом университете. Будущий учитель русского языка и литературы искренне любила детей, понимала их и очень хотела когда-нибудь иметь своих. Отец помогал деньгами, но виделись они не часто, чувство вины перед дочерью проскальзывало на лице мужчины в такие моменты. Подходил к концу первый курс занятий, скоро лето, а в середине июля день рождения и заветное восемнадцатилетие.


Религиозное воспитание Мирославе привила бабушка. Девушка испытывала ни с чем не сравнимый душевный трепет и блаженство от посещения церкви. Глядя на иконы и молясь, ощущала, как что-то раскрывается в груди, словно нить связывает всё её существо с некой всеобъемлющей высшей силой, что окутывала защитным светящимся коконом.

***

Сколько себя помнил, Ираклий всегда ощущал, что он не такой, как все. Это чувствовалось в отношении окружающих: взрослые считали его шизофреником, а то и вообще одержимым бесами, дети же практически всегда не понимали, о чём он им рассказывает. Повзрослев и осознав многие вещи, парень перестал обижаться и научился жить с этим, быть таким, как все, хотя бы во внешних проявлениях, в общении с посторонними ему людьми.


Ираклий обладал мистическим даром, который передавался в его роду через поколение – от деда к внуку. Дар – переплетение колдовства и ясновидения. Окружающий мир виделся парню в совершенно ином свете, чем его ровесникам, учителям или соседям. Ираклий мог чувствовать мысли и эмоции людей, владел гипнозом, управлял погодой, мог приворожить любую девушку, какая понравится. Не всем нравились эти его «выкрутасы». Родители сбагрили сына ещё семилетним ребёнком на воспитание деду по отцовской линии. Тому самому деду, который так же обладал даром и с радостью взял на воспитание внука. Жили они в однушке на окраине города.


Ираклий окончил школу с золотой медалью, а сейчас заканчивал второй курс универа, выбрав будущей профессией журналистику. Так же много времени уделял психологии и своим магическим практикам. В детстве у него было много обид на родителей, которые фактически бросили его, но дед объяснил, почему это произошло и обиды прошли. Только он, как никто другой, понимал и поддерживал внука.

***

Седьмое июля. Этот день ознаменовался воистину редким астрономическим явлением – полным солнечным затмением.
Люди собрались в парке возле реки – дети и пожилые, взрослые и молодёжь, мужчины и женщины. Кто-то коптил стёкла и раздавал всем желающим, кто-то приносил с собой. Глядя сквозь чёрные стёкла, защищающие глаза от солнечного света, как диск луны постепенно наплывает, заслоняя собой солнечный диск, люди испытывали невероятную гамму чувств. Это и ощущение радости и значимости события, интерес оттого, что движение астрономических объектов относительно друг друга можно наблюдать воочию на протяжении нескольких часов и это сильно заметно, так невероятно близко и ощутимо.

Шло время и ясный солнечный день стал сменяться неестественно рано наступившими сумерками. Смолкли насекомые, а птицы наоборот – стремительно носились в воздухе с тревожными криками. Напряжение в толпе наблюдающих накалялось, все одним единым существом смотрели вверх, сквозь тёмные стёкла, как два диска полностью сомкнулись, образуя идеально ровный чёрный круг, обрамлённый белым кольцом солнечной «короны» по краю. Тревога, внутренний ужас нарастал внутри каждого смотрящего, электрическим полем плескался над людской массой. А когда солнечный и лунный диски начали расходиться, спустя время разомкнулись полностью, вновь Солнце засветило со всей свой мощью, над толпой пронёсся вздох облегчения, радостные вопли и у многих на глазах выступили слёзы радости:

— Слава Тебе, Господи!!!

Мирослава пришла в парк смотреть затмение в компании подруги и её парня. Девушке, как верующему человеку, невероятно интересно, важно и значимо увидеть всю мощь творения Господа, ощутить этот невероятный страх от тьмы, наступающей посреди ясного дня, скрывающей Солнце, а потом испытать облегчение и невероятную радость, когда тьма отступит и снова засветит солнышко. Добро победило Зло!!! Пусть бы так было всегда и во всём!

Но не все люди, пришедшие в этот день в парк, любовались редким астрономическим явлением. Ираклий, как и другие люди его «масти», проводили различные ритуалы во время солнечного затмения, оставаясь незамеченными всеми теми, кто в этот момент был охвачен «трагедией», происходившей с небесным светилом. Кто-то держался за руки, передавая один другому свой дар, кто-то проходил обряд посвящения.

Ираклий же на газоне, в тени деревьев, зажёг несколько свечей, воткнул в землю ножи в определённом порядке и лил воду из бутылки на землю. Произнёс заклинание, всеми своими действиями усиливая собственный колдовской дар. Энергия восторженной, взбудораженной толпы помогала ему. Теперь Ираклий стал ещё более сильным колдуном, чем был ранее. Это ощущалось кожей, словно плотный воздух клубил, плескался вокруг него, а холодные потоки силы, как ток высокого напряжения, текли по жилам.

Ритуал был окончен. Парень собрал все предметы, расставленные на траве, в чёрный рюкзак, накинул его на плечо. Собрался было уходить, но взгляд выхватил из толпы девушку невысокого роста, полноватую, с длинными светлыми волосами, заплетёнными в косу. На ней было белое платье до колен в крупных красных маках и несуразно большая сумка на длинном ремне. Но не это зацепило внимание Ираклия. Аура девушки переливалась белым, синим и зелёным цветами, что выдавало в ней человека с чистой, незамутнённой душой, верующего, сочувствующего окружающим и очень доверчивого.

«Какая же она чистая, светлая и доверчивая. – подумалось молодому колдуну. – Прямо девушка мечты.»

Ираклий незаметно подошёл, смотрел некоторое время в небо, куда были устремлены взгляды всех присутствующих.
— Ну как впечатления? – обратился он к Мирославе.
Ничего не значащий вопрос, которым можно начать разговор. Но магический взгляд зелёных глаз, длинная чёрная чёлка, ниспадающая на лоб, ямочки на смуглых щеках, обаятельная белозубая улыбка – всем этим колдун пользовался и действовало, как обычно, безотказно.

— Невероятно! – слёзы ещё стояли в глазах девушки. – это самое впечатляющее событие, которое мне доводилось видеть.

Лицо парня с какой-то живой мимикой, завораживающий взгляд, вызывали невероятную симпатию и доверие. Мирослава всегда стеснялась своей полноты, боялась знакомиться, но в этот раз всё пошло по-другому, видно сработал гипноз или сильное эмоциональное потрясение так подействовало, что она расслабилась и повеселела. Познакомились, разговорились, подруга с парнем тоже примкнули к беседе с Ираклием, но потом ушли домой, решив оставить новых знакомых без лишних глаз и ушей.

Мирослава с Ираклием немного прогулялись, поболтали. Увидев пиццерию, парень пригласил девушку, сильные впечатления и несколько часов, проведённые в парке, вызвали здоровый аппетит. Новое знакомство было приятным, разговор лился легко и непринуждённо. Ираклий решил проводить Мирославу до дома, но она, сославшись на некоторые дела, которые ещё нужно успеть сделать, отказалась. Пара обменялась телефонами и попрощалась с обоюдным желанием непременно встретиться вновь.

Ночью, помолившись перед сном, Мирослава блаженно вытянулась усталым телом в постели. Закрыв глаза, перебирала в памяти все события прошедшего, такого удивительного дня. С особым удовольствием она замедлила ход воспоминаний на взгляде, улыбке, облике её нового знакомого.
- Неужели это «он». – мысли приятно роились в голове девушки. – Так легко и хорошо с ним, будто всю жизнь его знаю. Есть в нём что-то загадочное, брутальное.

Ираклий в это же время тоже лежал на диване, закинув ноги на подлокотник.
— Волшебная девушка. – думал он. – Такая чистая и светлая энергия! Если мы поженимся, то интересные могут получиться дети. А в случае отказа можно выпить её энергию … всю без остатка. Она просто тихо сойдёт с ума.
Ираклий закрыл глаза, перед внутренним взором возник образ Мирославы.
«Я так долго искал тебя, – невольно пронеслось в голове у колдуна. – Полную противоположность себе.»

***

Прошла неделя. Мирослава первой не звонила, считая это неприличным для девушки, но Ираклий ей снился несколько раз. Она грустила. Ираклий же выжидал. Медитировал каждую ночь, «посылая» ей сны о себе, хотел, чтобы она потосковала и «созрела» для второго свидания. Мирослава была в книжном, когда Ираклий ей позвонил. Договорились встретиться на рыночной площади у памятника основателю города – князю Борису.
 
Девятикупольный Воскресенский собор в ретроспективно-русском стиле величественно вздымает голубые маковки куполов в небо, а его бело-розовые стены всегда удивляют глаз горожан и туристов города Борисова, более привыкших к голубым деревянным и белокаменным стенам православных храмов. Помолившись и поставив свечи, Мирослава вышла на улицу и, миновав чёрную металлическую ограду собора, подошла к памятнику князю Борису. Князь изображался скульптором в плаще, поднимавшим меч за лезвие рукоятью вверх, а за его правым плечом поддерживал и благословлял Ангел-хранитель.

Возле памятника, придя за пару минут до назначенного времени, уже стоял Ираклий. Мирослава подошла из-за спины, он не видел её приближения, но в последний момент обернулся, словно почувствовав энергетику девушки.

— Привет! – поздоровалась радостная Мирослава.
Улыбка сошла с её губ, когда она увидела лицо Ираклия. Тот был бледен, как первый снег, его пошатывало и по всему он был близок к обмороку.
— Что с тобой? Плохо, да? – испуганно спросила она.
— Что-то мне плохо, пойдём скорей отсюда. – прошептал парень.
Мирослава взяла его под руку, и они медленно пошли в сторону площади, сели на скамейку.
— Надо «скорую» вызвать! – доставая мобильный, решительно проговорила девушка.
— Нет, нет. Давай лучше к тебе, надо выпить чая, просто упало давление. – успокаивал её молодой человек.

«Это же надо было так попасться: прийти на свидание рядом с православным храмом. – думал колдун. – Только бы она не догадалась отчего мне так плохо.»
Пара пошла к остановке, дождалась нужного автобуса, сели, проехав несколько остановок вышли и, пройдя через небольшой парк, подошли к дому девушки. Ираклию стало заметно лучше, кожа приобрела обычный смуглый оттенок.
— Ну ты меня напугал! – проговорила Мирослава. – И часто это с тобой бывает?
— Не то, чтобы часто … нервы и усталость скорее всего. – невразумительно ответил парень.

Дом Мирославы – девятиэтажка из красного кирпича семидесятых годов постройки. Старый, видавший виды, с тесным, тускло освещённым лифтом, готовым в любую минуту поглотить и долго удерживать в своих недрах пассажиров вертикального транспорта. Пара вошла в подъезд. На металлической двери вместо домофона стоял кодовый замок, на котором для открытия нажималось одновременно несколько кнопок. До пятого этажа доехали без происшествий.

Мама и бабушка Мирославы несколько дней назад уехали отдыхать в санаторий, поэтому девушка и согласилась привести своего нового знакомого в дом. Интерьер квартиры выдавал проживание в ней исключительно женщин – чисто, скромно, аккуратно, много книг. Дом старый, но есть в нём тот уют, дух, атмосфера, создаваемые жильцами долгими годами обитания в нём.

— Проходи. Давай вымоем руки. Я сейчас поставлю чайник и сделаю бутерброды.
Ираклий разулся в прихожей и прошёл в ванную.
— У меня в рюкзаке есть сушёные травы, сегодня в аптеке купил. Давай заварим чай из них, вкусно и полезно будет.
— Давай! Тогда предоставляю это тебе.

Эти хлопоты доставляли девушке невероятное наслаждение, как будто она уже жила семейной жизнью, полной взаимопонимания, любви, уюта. Мирослава сделала бутерброды и унесла их куда-то в недра квартиры. Ираклий достал из рюкзака картонные коробочки с сушёными травами. Коробки были аптечные, привычные для глаз покупателей, но травяную смесь вовнутрь коробочек парень насыпал сам, особым образом собрав и смешав травы на свой вкус. Вручив ему две чашки, Мирослава взяла закипевший чайник, подставку для горячего и пригласила последовать за ней.

В двухкомнатной квартире балкон посчастливилось иметь именно комнате Мирославы, чем она очень гордилась. На балконе стоял деревянный лакированный столик, застеленный клеёнкой, три пластиковых стула, в которых для мягкости лежали старые покрывала. Проходя через комнату девушки, Ираклий увидела в нише шкафа иконы. В обморок от них не хлопнулся, но дискомфорт ощущался заметный. Девушка поставила чайник на подставку в центр столика, не обратив внимания, как нервничает плетущийся за ней по пятам Ираклий. На кухне и комнатах на подоконниках стояли в горшках всевозможные цветы. И здесь, на подоконнике окна, ведущего из комнаты на балкон, стояли фиалки, алоэ, герань и фикус.

«Чисто женский набор цветов. – подумал парень. – Ну не дурман же ей выращивать, в самом-то деле.»

На письменном столе Мирославы располагалась просторная клетка с весело чирикающей канарейкой.
— Здравствуй-здравствуй, милая моя. – прощебетала ей в ответ хозяйка. – Ну пошли свежим воздухом подышим.

Девушка взяла клетку и вынесла её на балкон, водрузив там на видавшие виды деревянную тумбочку, стоявшую в углу. Птичка с любопытством крутила головкой, то одним, то другим глазом глядя за тем, что творится на улице.

Ираклий кинул в чашки по щепотке травы из каждой коробочки, залил кипятком, перемешал ложечкой. Сахар не клали, как оказалось, они оба любили несладкий чай. Пар заклубился над чашками, распространяя ароматный запах трав. Балкон не был застеклён, бетонное ограждение венчалось железным плоским поручнем. Пятый этаж – это примерно середина девятиэтажного дома, располагался на одном уровне с кронами деревьев парка, примыкающего к старому жилому кварталу. Лучи заходящего солнца прорывались сквозь листву, падая на лица пары мягким жёлтым светом. Мимо на уровне их балкона стремительно проносились стрижи.

— Как здорово летом посидеть вот так на балконе и попить чаёк. – заметила девушка, улыбаясь.
Ираклий кивнул. Неспешно потёк разговор о жизни, родных, учёбе, увлечениях, планах на будущее.
— Какой вкусный чай. – расслабленно улыбнулась Мирослава. – Давай ещё по чашке заварим.
— Не вопрос, сейчас сделаем. – парень отнёс чайник на кухню, поставил на плиту, выбросил спитую траву из чашек, а когда чайник закипел, принёс его на балкон и вновь заколдовал над травами и чашками. Приятный аромат заклубился над ними, разносимый горячим паром. Есть во всём этом некая магия, волшебство.

— Веришь ли ты в реинкарнацию? – неожиданно спросил Ираклий. – В то, что до нашей теперешней жизни были другие, а после нашей смерти мы вновь возродимся и будет какая-то иная жизнь.
Мирослава с некоторым удивлением посмотрела на гостя, призадумалась.
— Я читала об этом, но это буддистская вера, я же православная и у нас считается, что после смерти душа переходит к Богу, в Вечность и никуда больше не перевоплощается.
— Всё дело в интерпретации. Библия много раз переводилась на разные языки, где-то священники что-то подправили в угоду церкви. Смысл мог сильно исказиться. – рассуждал Ираклий. – На мой взгляд реинкарнация – это и есть Жизнь Вечная. Душа бессмертна в своих бесконечных воплощениях. Она развивается, взрослеет, нарабатывает те или иных духовные качества, учится. И если учёба успешна, то каждая последующая жизнь, воплощение, интересней предыдущей. А если деградирует, то идёт «отброс назад», приходится много раз проходить через одни и те же испытания, чтобы усвоить урок, обучиться и пойти дальше.
— Не знаю, что сказать тебе. – растерянно пролепетала девушка. – Похоже я не очень владею данной темой.
— Хочешь попробовать вспомнить свою самую последнюю жизнь, предыдущую. Если это было не так давно, то воспоминания придут легко.
— Как это «вспомнить»? – не поняла Мирослава.
— Просто закрой глаза и сосредоточься на своих ощущениях – слухе, обонянии, осязании, вкусе, расслабься и ни о чём не думай.

Девушка послушно закрыла глаза. Ираклий взял её ладони в свои и прохладная энергия, постепенно разрастающимся ручьём потекла из его рук в руки Милославы, постепенно, словно мелкие муравьи щекоча под кожей, растекалась по телу. Сознание девушки как бы отключилось, расширилось. Аромат травяного чая, тепло вечера, чириканье воробьёв в кронах деревьев, щебет канарейки, прохлада под кожей – всё это вместе сыграло роль некого гипноза, который вдруг начал давать картинки.

Своим внутренним взором, с закрытыми глазами, Мирослава вдруг … начала вспоминать. В прошлой жизни она жила в середине двадцатого века, в начале пятидесятых годов родила двоих детей – мальчика и девочку. Картинки мелькали с невероятной быстротой, прокручивая плёнку прошлой жизни, но при этом одновременно шло очень много информации обо всём увиденном, как будто ты не знал ничего и вдруг сосуд сознания наполнился знанием и пониманием многих вещей. Родной дом, лица близких, мужа, детей, друзей, весёлые праздники, работа, горе утраты, всё это казалось Мирославе узнаваемым, давно забытым, но таким родным, «своим». И эта большая рыжая мохнатая собака, которая радостно бежала ей навстречу, смешно вывалив язык из улыбчивой пасти. Умерла она от старости, во сне, вроде это был восьмидесятый год, промелькнули кадры Олимпиады в Москве, увиденные по телевизору, знаменитый взлетающий Олимпийский мишка.

Мирослава открыла глаза, эмоции переполняли её. Ираклий молчал, ни о чём не спрашивал, видя её состояние, давая время «переварить» увиденное, запомнить во всех деталях. Девушка сжала ладонями чашку с уже остывшим чаем, слёзы катились по её щекам, всё её существо в этот вечер перевернулось с ног на голову – прошлые жизни существуют. Она жила и умерла за двадцать лет до своего теперешнего рождения в двухтысячном году, у неё есть дети, которым сейчас должно быть очень много лет. Но найти и узнать их, наверное, не возможно, слишком мало конкретной, фактической информации.

— Подсознание может всё. – начал говорить Ираклий, пытаясь как-то привести её в себя. – Душа хранит память обо всех наших прошлых воплощениях, только эту память нужно уметь разбудить.
— Прям не верится, что я вспомнила и это правда. Всё было настолько реальным, столько информации. – пролепетала Мирослава.

Стемнело. Парень помог забрать с балкона чайник и посуду, а девушка внесла в комнату клетку с птицей, накормила её специальным птичьим кормом, заменила воду в поилке.
— Поздно уже. Можно я у тебя останусь, ехать далеко очень. – нерешительно попросил Ираклий.
Мирослава сильно задумалась. Комната мамы и бабушки была закрыта на ключ, который они взяли с собой в санаторий. Она не могла лечь спать в той комнате, а гостя разместить в своей, но спать с ним в одной постели как-то неприлично.
— Пожалуйста. – видя её нерешительность, попросил парень. – Даю слово джентльмена, что приставать не буду.
— Хорошо. – сдалась девушка.

После всего пережитого за этот вечер, всех тех воспоминаний, ей хотелось, чтобы рядом кто-то был для моральной поддержки. Мирослава по-хозяйски разложила диван и постелила постель. Пока Ираклий был в ванной, помолилась перед иконами, всегда любила это делать в уединении. Не раздеваясь легла у стенки, гость же лёг с краю.
4 Любовь тьмы и света ч. 2
Марина Шатерова
Ч.1: http://proza.ru/2019/01/20/8

Ираклий не мог уснуть. Иконы, находящиеся в комнате, мучили его, всё время хотелось поскорее уйти, только бы дождаться утра.

Мирослава спала очень чутко, а тут ещё посторонний человек рядом, что было очень непривычно. Была глубокая ночь, когда что-то разбудило её. Пережитое прошлым вечером всё ещё будоражило сознание девушки, странные ощущения, которые она испытывала, когда Ираклий держал её за руки, тогда, во время воспоминаний. Воздух сгущался, шевелился вокруг неё, тело онемело, престало слушаться. На лицо как будто легла невидимая рука, чётко ощущаемая пятерня зажала девушке рот. Округлив глаза от ужаса, пыталась закричать, но не проронила ни звука. Скосив глаза в сторону, увидела, что Ираклий спал рядом, повернувшись к ней спиной. Ещё две пары ладоней легли на грудь, живот и бёдра Мирославы, гладили, ласкали. Что-то такое же плотное, невидимое, как сжатый воздух пульсировало и шевелилось в нежных женских местах девушки. Всё происходящее было настолько невероятно, необычно, страшно, но в то же время доставляло наслаждение. Внутренние мышцы Мирославы запульсировали, она вздрогнула несколько раз всем телом и провалилась в глубокую бездну бессознательного состояния.

Ираклий лежал на боку спиной к девушке. Он не спал, глаза его были полуприкрыты, а определённая часть тела пребывала в напряжении. Колдун чувствовал и понимал, что происходило с Мирославой.

***

Наступило утро. Мирослава открыла глаза. Не смотря на ночное происшествие, девушка чувствовала себя отдохнувшей и обновлённой. Ираклия рядом не было. На стуле рядом с диваном нашла записку: «С добрым утром! Я ушёл на летние курсы в универ, потом еду к деду. Позвоню позже. Спасибо за вчерашний вечер. Ираклий.» Парень действительно ходил на летние факультативные курсы по психологии при универе. Не только журналистика, но и психология, умение чувствовать и управлять людьми, были очень важными ступеньками к его будущему.

Мирослава удивилась странной тишине в комнате. Канарейка всегда весело чирикала по утрам, радуясь солнцу, светящему сквозь тюлевые занавески. Девушка подошла к столу. Птичка мёртвой лежала на дне клетки на спине ногами кверху. Прижав в ужасе ладони к лицу, Мирослава вскрикнула. Быстро отворив дверцу клетки, достала питомицу, внимательно рассмотрела тельце, пытаясь понять, что же могла с ней произойти. Признаков отравления и каких-либо повреждений не было. Сердечко птицы просто остановилось.

Присев на край дивана, Мирослава зарыдала, держа в ладонях свою некогда весёлую и жизнерадостную любимицу, не могла поверить случившемуся. Спустя некоторое время, придя в себя, вышла на балкон, извлекла из тумбочки садовую лопатку, нашла в комнате в шкафу красивую подарочную жестяную банку из-под чая, выстелив дно лоскутами, бережно положила птичку вовнутрь и вышла на улицу. Нехотя идя, едва передвигая ставшие свинцовыми ноги. Мирослава обошла вокруг дома. Ориентируясь по окнам и балконам, подошла в парке к тому дереву, которое хорошо просматривалось с её балкона. Присев на корточки, вырыла лопаткой глубокую ямку у ствола дерева, закопала в неё банку с канарейкой. На глаза наворачивались слёзы, стремительными дорожками стекали по щекам, всё происходящее казалось каким-то сюром, страшным сном. Закончив, девушка встала и, подняв голову, посмотрела на свой балкон, ей хотелось, чтобы с него было видно место, где теперь спит её питомица. Постояв немного под деревом, глядя на холмик земли, Мирослава нехотя двинулась домой.

В комнате пустая клетка на столе сжала от боли сердце, девушка убрала её под стол, задвинув подальше. Цветы!!! Взгляд остановился на растениях, которые сгнили за ночь. Не засохли, как если бы их забыли полить, а именно сгнили, покрылись у основания розовой плесенью. Мирослава в растерянности села на диван. Перебирала в памяти события последних дней, девушка силилась понять, что могло привести к таким последствиям, что она сделала не так, какими своими действиями навлекла такие неприятности. Ничего такого особенного не происходило, всё как обычно, кроме…

— Ну не Ираклий же всё это сделал. – всплеснула она руками от отчаяния.

Мирослава начала вспоминать, как легко она пошла на контакт, когда ни познакомились, как смело привела его домой и оставила на ночь. Хотя она просто пожалела парня, вспоминая страшные истории, передаваемые по ТВ, когда ночью одинокого прохожего убивает стая пьяной гопоты. Но как и зачем он мог погубить птичку и цветы, чем они ему не угодили, если ты в гостях, то почему не мог просто уйти, чем так гадить хозяевам, к тому же с уходом Ираклия ничего ценного не пропало. Девушка не находила ответов на свои вопросы, настолько всё было иррациональным. Вспомнились детали прошлого вечера, их разговоры и чаепитие.

«Такой милый парень. – думалось ей. – Неужели мне всё это померещилось, а на самом деле он злодей коварный.»

Потом были эти воспоминания, реинкарнация, её прошлая жизнь. Тут у Мирославы будто пазл в голове сложился: чаепитие с травами, пение птиц, такая комфортная, уютная обстановка, воспоминания, эмоции, а потом ещё и это жуткое происшествие ночью, что это вообще такое было.

«Уж не колдун ли он? – внезапное страшное озарение снизошло на девушку.

В памяти всплыло, как Ираклий весь побелел, стоя возле памятника, а ведь это почти вплотную к церкви, вот почему ему плохо стало, это многое объясняет.
— Ну и «попала» же я. – ужаснулась Мирослава. – Бедная моя Пшеничка, мои цветочки, погубил он их своей зловещей силой.
Девушка снова расплакалась.

***

Неизвестно, сколько времени прошло в грустных размышлениях и догадках, но Мирослава вздрогнула от неожиданности, когда в дверь позвонили. Она прокралась к дверям и посмотрела в глазок. На лестничной площадке стоял Ираклий. У девушки подкосились ноги, зубы буквально застучали от страха. Впускать парня не хотелось, но если не прогнать его, то каждый день ходить будет.

— Мирослава, открой, пожалуйста. – услышала она ласковый голос. – Я знаю, что ты дома.
Девушка перекрестила двери.
— Господи, спаси и сохрани. – прошептала она, перекрестившись, и открыла двери.
Ираклий переступил порог, вошёл в прихожую. Мирослава увидела, как он тут же на глазах снова побледнел, как тогда у собора, было видно, что его затошнило.
— Здравствуй, Мирослава. – прошептал он.
— Привет. – натянуто улыбнулась девушка.
Разговор не клеился, чувствовалось напряжение, какое бывает, когда у одной стороны «накопилось», а другая не готова это обсуждать.
— Ты ведь хочешь в будущем со мной общаться, Ираклий? – спросила Мирослава.
Внезапная идея осенила её, и она очень хотела проверить свои догадки на колдуне, посмотреть реакцию, так сказать.
— Да-а-а-а. – растерянно протянул парень.
Мысли толкались, путались в его голове, интуиция почему-то молчала, и он не понимал, к чему клонит его новая знакомая.
— У меня к тебе одно обязательное условие. Только в этом случае мы будем общаться дальше, если ты сделаешь то, о чём я сейчас тебя попрошу. – серьёзно и решительно проговорила Мирослава.
— Ты меня пугаешь. – попытался отшутиться Ираклий. – Да я ради тебя Луну с неба достану, жменю звёздочек наловлю.
— Всё гораздо банальнее: подойди к иконам, перекрестись три раза и приложись к Христу Спасителю. – с абсолютно серьёзным лицом проговорила Мирослава.
Парень замолчал. Молодой колдун не мог этого сделать. Сила, живущая внутри него, не дала бы это совершить.
— И святой воды потом с тобой вместе выпьем. – видя его нерешительность, решила «добить» гостя девушка.
Молчание затянулось. Неловкая тишина звенела в прихожей, дальше Ираклий просто не мог заставить себя пройти.
— Я не могу. – наконец выдавил из себя он. – Зачем такие условности. Что за глупости ты мне предлагаешь, Мирославушка, мы же современные цивилизованные люди, зачем устраивать эти инквизиторские пытки.
— Всё понятно… Я тебя больше не держу. Уходи и забудь обо мне. – резко проговорила Мирослава.
От страха у неё похолодело внутри, зуб на зуб не попадал, её догадки подтвердились, а план вроде бы начал срабатывать, только бы довести всё до конца без последствий.
— Но почему ты так со мной? За что? – прошептал парень.
Он по-прежнему был бледен. Облокотился на стену чувствуя усталость и головокружение.
— У меня цветы за ночь сгнили, и птица умерла. – голос девушки дрожал, она была близка к истерике и еле сдерживала себя. – Что за сила живёт в тебе?
— Нормальная сила. – угрюмо пробормотал колдун. – Я мог бы очень многому тебя научить! Зря ты отказываешься. Нет в твоей религии той изюминки и силы, что есть у меня.

Ираклий поспешно вышел из квартиры и побежал по ступенькам вниз. Подъезд, окна и балкон квартиры Мирославы, выходили на разные стороны дома, девушка не могла видеть уходящего парня. Тот быстро удалялся, глубоко засунув руки в карманы ветровки, разочарование и нервозность сквозили в каждом его движении.
«Соскочила! – расстроенно подумал колдун. – Если бы удалось всему её обучить, то могла бы стать отличной ведуньей.»
Дойдя до самого дальнего края парка, Ираклий сел на скамейку, отдышался. В его душе плескалась смесь из печали из-за несостоявшихся отношений, грусти по красивой девушке, горечи от не взаимности, боли расставания.
— Какая она нежная и чистая!!! Никогда таких не встречал. – с сожалением думал парень.

Мирослава дома горько расплакалась. Это были слёзы облегчения, что она освободилась от этого чёрного незнакомца, жалость к погибшей питомице, которую у неё так странно отняли. Но было и чувство, в котором она никогда никому не призналась бы – любви к этому странному парню, желание быть рядом с ним, просто любить и быть любимой. Досада оттого, что опять не Судьба, снова одна, всё не то, а так всё хорошо начиналось.

***

Снова белая церковь. Голубые купола с золотыми звёздами говорили о том, что храм построен в честь Пресвятой Богородицы. Мирослава молилась перед иконами искренне, всем сердцем, слёзы катились по её щекам, а душа очищалась. Тьма рассеивалась, отлетала вверх, уходила сквозь окна купола.

Девушка вышла на улицу. Пошёл дождь. Небо плакало, но это приносило облегчение и вдыхало свежую радость в душу страдалицы. Душа умывалась этими небесными слезами, светлела. Ощущения обострились, капли касались кожи лица, стекали ручейками, но не хотелось уходить, прятаться, а наслаждаться каждым мгновением, ощущением.

Мирослава вернулась домой. Поела, поставила чайник, заварила привычного чёрного чая, купленного в магазине, и вышла на балкон. Держа чашку в руках, опиралась на поручень балкона и смотрела в даль, любовалась парком, наблюдала, как спешат куда-то прохожие, вышагивая по песчаным дорожкам.

— Чирик-чирик. – послышалось рядом.
На поручне сидела маленькая серая птичка, чуть больше и ярче воробья.
— Привет, милая. – заулыбалась Мирослава.
Птичка с любопытством крутила головкой, то одним, то другим глазом глядя на девушку.
— Покормить тебя?
Мирослава поставила чашку на столик, вошла в дом, достала из шкафа коробку с птичьим кормом и вернулась на балкон. Отсыпав на ладонь несколько зёрен, вытянула руку и осторожно, чтобы не спугнуть пернатую гостью, насыпала угощение на плоский поручень балкона. Птичка не испугалась, весело склевала зёрнышки, что-то радостно чирикнула и перелетела на дерево, с интересом наблюдая оттуда за девушкой. Мирослава помахала птичке рукой:
— Прилетай ещё, милая, я буду кормить тебя всегда!

***

Ираклий в задумчивости сидел на диване в своей однушке на окраине города. Дед спал. А сам парень наблюдал за девушкой … глазами маленькой серой птички.
— Никогда бы не подумал, что смогу так влюбиться. – пробормотал он.
5 Тонечкина капель
Ирина Шабалина
Весна 44-го была ранняя.
  И капель звенела  на все голоса.
 Даже в полевом госпитале умудрялась звенеть,  с деревянных навесов соскальзывали сверкающие капельки.

Тонечке тогда и восемнадцати не  было. Годок она себе прибавила, только бы в госпиталь приняли.
 На всё была готова – убирать, перевязывать, еду подавать, мыть. Да больше ничего ей и не доверяли. На поле боя не пускали, щадили. Девочка же совсем.Тростиночка.

 А девчонки – медсёстры отважные, санинструктора -  ходили. Вернее, ползали. Сколько бойцов вытащили! А сколько их самих полегло! И подруга её, Верочка, погибла недавно. Так и затихла рядышком с бойцом, которого тащила на себе. Так и похоронили их вместе.
 Долго их Тонечка оплакивала. Пока не пришёл ОН.

Андрей пришёл сам, поддерживая окровавленную, висящую плетью руку.
 Тонечка встретила его первой, потому что до него, как до легкораненого, дела не было измученным хирургам и медсёстрам. В первую очередь оперировались тяжёлые, со страшными открытыми ранами бойцы. Но даже и для них обезболивающих не хватало. Что уж говорить о легкораненом? Подумаешь, руку насквозь прошило осколком. Тонечка сама его перевязала как смогла и. . . потеряла голову.
 С той минуты она ходила за ним, как привязанная, а когда до него дошла очередь идти в операционную, изнывала от тоски и сострадания у тонкой брезентовой стенки, слыша его мучительные, сдавленные стоны.  Но боль он переносил мужественно, за что его даже похвалил грозный хирург Пал Палыч, а Тонечка за брезентовой стенкой возгордилась.
 Стояла, не помня себя, и у тонкой стенки его «палаты», пока сердитая старшая медсестра  Нин Иванна не прикрикнула на неё.
 Но заниматься делами Тонечка не могла,всё валилось из рук, и, почему-то подобревшая, Нин Иванна, украдкой смахнув слёзы, разрешила девушке ухаживать за Андреем.
 Для Тонечки - словно солнце взошло. Она подносила Андрею еду, даже с ложечки пыталась кормить его,  пока он не сказал, что в его левой руке ложка вполне помещается.
 Она делала уколы, перевязывала, а вся  «палата» легкораненых следила за ними с улыбками.
 Но были и недобрые взгляды, усмешки, и зависть.
 Особенно  отличался в подбрасывании издёвок и  сальных шуточек противный толстый Стёпка, который ещё за неделю до того, как пришёл Андрей, пытался «ухаживать» за Тоней.   Но Тоня упорно его не замечала.
Даже сальных шуток не слышала. Но зато Андрей слышал. А когда Стёпка, за спиной вошедшей Тони, изобразил непристойные движения, мерзко улыбаясь, и прошипел: « А я бы не стал долго смотреть  на цыпочку, на всё согласную, а давно бы. . .» ,
Андрей молнией метнулся к обидчику и  кулаком здоровой  руки со всех сил врезал по ненавистной ехидной морде. Завязалась потасовка.
 Едва растащили противников. А Тонечке, сердитая Нин Иванна, заходить в «палату»,запретила.
  Но девушка это легко стерпела, потому что  поправлявшийся Андрей уже мог выходить и, несмотря на запрет, они убегали тёплыми вечерами в соседнюю рощицу, где бродили, не помня себя.
 Андрей здоровой рукой обнимал худенькие плечи мед.сестрички, а потом  привлекал к себе и целовал исступлённо, задыхаясь от нежности, И шептал: «Тонечка, Тонечка!»
Другие санитарки и медсёстры смотрели на Тонечку искоса. Кто-то ехидничал, кто-то говорил, что нельзя себя девушкам так вести, а то. . .
 
«А то» было тайным,щемящим, зовущим и стыдным, а из-за этого ещё более манящим.
 И чем больше было шёпота и намёков, тем более манило запретное прекрасное.
 Но однажды сердитая Нин Иванна пригрозила: «Смотри, Тонька! Отправлю тебя в тыл с «тяжёлыми»! Доиграешься со своим!».
 Тоня сначала поплакала, а потом словно в омут с головой кинулась, отбросив все предосторожности. Словно вопреки всем намёкам и нравоучениям, шепча себе в оправдание: «Да какой стыд?  Война ведь! А если нас завтра... И я не узнаю ЭТОГО...Люблю я его!»
И набравшись уверенности, отчаянно позволяла по вечерам всё более смелые ласки любимому,и поцелуи становились всё горячее.

И вот уже замаячил на рассвете давно примеченный, уже просохший стожок и закружились все звёзды, свиваясь в немыслимые узоры и не осталось ничего в мире – ни войны ,ни тыла, ни подружек, ни грозных начальников – а только они вдвоём, и губы и руки ненасытные, и огромное, всепоглощающее счастье. . .

Наутро она не могла спрятать сияющих глаз. И вдруг прекратились все упрёки и нравоучения.
Или Тонечка перестала их замечать? Счастье её было так велико, что выплёскивалось на окружающих. И хотя вокруг по-прежнему были боль, кровь и стоны, Тонечка с утроенной силой работала, хотя и не высыпалась счастливыми ночами.  А любовь поддерживала, придавала сил.
Но счастье не может быть вечным, тем более на войне.

 Как выздоравливающий легкораненый, Андрей уже готовился к выписке и отправке на передовую, громыхавшую боями совсем близко.
 Уехал он очень быстро, едва попрощавшись с плачущей девушкой, словно сбежал. Только бы не отправилась вслед за ним, в страшное месиво боя.
 Несколько дней она бродила, словно тень, принималась за самую тяжёлую работу, только бы не думать, не рваться туда, где громыхала  взрывами и  сверкала зарницами боя передовая.
 Госпиталь передвинулся ближе к линии фронта, снова стали привозить стонущих, окровавленных тяжелораненых, и в один чёрный день привезли его.

Тоня сразу узнала Андрея, хотя он был весь в грязи и в крови.
 Без сознания. Крича что-то несвязное, Тонечка бессмысленно суетилась вокруг, пытаясь закрыть его страшную, зияющую рану, перевязать, пока её не оттащили. Быстро унесли солдата в операционную, у стен которой Тоня, задыхаясь от слёз,  молилась, призывая  на помощь всех святых, пока не вышла  хмурая Нин Иванна и не оттащила её, бьющуюся в истерике, прочь.
 Андрей умер, не приходя в сознание.
Тоня почти не помнит, что было дальше, почти не помнит похорон, как и кто добился, чтобы её Андрея похоронили не в братской могиле, а отдельно.
 Помнит только, как лежала на  влажном холмике земли, обнимая его руками.
Тонечку вскоре отправили в тыл, как она ни сопротивлялась.  И все дни и месяцы в тылу, тянувшиеся унылой чередой, Тонечка помнила плохо. Словно всё было не с ней.
 
Даже тяжёлую беременность с токсикозом, когда она изнемогала от тошноты и рвоты.
И голод. И тяжёлую работу. И мучительные роды.
 Всё в зябком, сером тумане. И только когда родился сынок, её Андрюшенька -  всё посветлело. Её счастье, боль, надежда – Андрей Андреевич. Появилась цель – накормить, сберечь, вырастить.  Рассказать о том, каким  героем был его отец. 
 Когда отгромыхала война, вернулась с сыном вместе  в те самые места, где цвело её сумасшедшее счастье, а потом волком выло чёрное горе.
Поселилась в ближайшей деревне, где и прожила оставшуюся жизнь. Рядом с любимой могилкой.
 Сначала сама за ней ухаживала, а потом школьники и власти местные. Так облагородили!А в новом веке часовенку рядом построили.
На могиле её Андрюшеньки  - памятник: раненный боец с гранатой в руке.
Работала в колхозе, не покладая рук, все годы.
 Вырос, выучился и уехал в далёкий город сын Андрей.Редко приезжает теперь к маме.
Внуки выучились, университеты закончили. Тоже там с бизнесом этим, модным,закрутились совсем. Звали к себе жить. Да куда уж она поедет от родной могилки!
  Правнучка тоже есть, но редко. . . редко приезжает! Учится. Экзамены тяжёлые.   Надежда. Кровиночка. . .

Баба Тоня вытерла струящиеся по морщинистым щекам слёзы. Ну, хватит.
 И хорошего много было! И внуки у неё, и правнучка!  А капель-то как звенит!  Неудержимо потянуло туда, за околицу, к солдатским могилкам.
 Баба Тоня с трудом поднялась и побрела к обелискам. Идти было всё труднее и труднее, хотя и дорожки были чищенные, следили за ними.
 Но что-то жгло и давило в груди, заставляя  постоянно останавливаться.
 Но вот и до боли родная могилка с памятником её солдату.
 А снежок-то и здесь уже подтаял.
 Баба Тоня, облегчённо вздохнув, прижалась к памятнику, но потом, подчинившись неумолимо влекущей её силе, сползла на оттаявшую плиту.
 Так вдруг спокойно и хорошо стало! И баба Тоня, обняв плиту и холмик из последних сил, прошептала: «Да,Андрюшенька! Да, родной!Зовёшь? Иду я! Иду!»

 А с  сосулек, что под крышей часовенки,  сверкая под солнцем падали  тяжёлые капли.
 И звенела капель!
6 Сын лётчика
Барамунда
Я – сын знаменитого лётчика, геройски погибшего на восточном полюсе...

У авиетки, которая доставляла помощь затёртой средь айсбергов научной экспедиции, вдруг отказал двигатель. Левый. Мой папа чудом сумел катапультироваться, жёстко приземлился посреди бескрайних ледяных полей, а потом, несмотря на множественные переломы, ещё трое суток голыми руками сражался с бессметными стаями полярных волков, песцов и кровожадных белых медведей. Эх, если б у папочки была исправна рация…

Всю жизнь я носил мамину фамилию. Некоторые глупые дети смеялись. Они отчего-то не верили, что папа мой был не просто особо секретным, но самым главным правительственным лётчиком, а потому даже мама не знала, как его зовут. И бабушка с дедом не знали. Одна лишь тётушка моя, вероятно, догадывалась, но стоически молчала – наверное, боялась предать Родину.
Фотографий папы в семье тоже, увы, не сохранилось. Вернее, есть два или три старых, пожелтевших снимка, где можно разглядеть часть отцовского плеча рядом с маминым, но всё остальное безжалостно вырезал секретный отдел. Ножницами. Разумеется, из соображений государственной безопасности.

***

Я верю маме и не умею плакать.
Поэтому, когда вырос, по примеру отца стал знаменитым лётчиком.
Секретным и главным. Правительственным!
И тоже геройски погиб в паковых льдах Монголии, сражаясь со львами и гиенами.
Я горжусь своим папой. Гордись же и ты мною, сын!

***

Миллионы погибших отцов
Устилают полярные шапки земли,
Сотни тысяч покоятся в тесных расщелинах гор,
Кто-то сгинул навеки в боях неизвестной войны,
Для кого-то могилою стали их корабли,
А другие во имя чего-то взошли на костёр…

Спи, сынок, ведь тебе повезло,
Постарайся уснуть:
Уж четыре зимы
Папа твой бороздит
Млечный Путь…
7 Валентина
Елена Беренева
Этот рассказ я посвящаю своей маме. Самой  лучшей маме на свете!



          Высокая, сутулая женщина с грустными глазами позвонила в квартиру на против и ей открыли дверь .
          – Ой, Валентина, здравствуй. Как я рада, что ты дома, –  мягко сказала она, поправляя седые волосы. Ты представляешь, я стала печь блины, а у меня и муки нет!
          – Привет, Ира. Да, без проблем, сейчас дам! Заходи! –  Бойко и весело ответила Валя. Она быстро сходила на кухню и принесла большой пакет муки. – На, забирай, я купила по акции сразу десять килограмм несколько пакетов. Так что вышло недорого. Это тебе на 8 Марта!
          – Ой, спасибо, Валюша! Чтобы я без тебя делала-то? Саша всё просит меня сменить квартиру и переехать в другой район поближе к сыну, но я ему так и сказала, что я от Вали никуда не уеду. Спасибо тебе, –  и соседка ушла.

          Не прошло и минуты, как раздался снова звонок в дверь, и снова соседка стояла на пороге.
          – Ой, Валя, снова здравствуй! Ты знаешь, я такая глупая, открыла холодильник, а у меня и яиц нет. Она мягко улыбнулась и потрогала свой лоб. У меня мигрень сегодня весь день, таблетки пью, пью, а они не помогают. Ты уж выручи меня еще раз, пожалуйста.

          Валентина весело засмеялась и побежала на кухню. Она принесла четыре яйца в глубокой пиале. Её глаза были добрые, и она всё время улыбалась.
          – На, возьми! Так ты их не разобьешь! –  Соседка было уже повернулась уходить, но Валя её остановила. – Ира, стой! А масло подсолнечное у тебя есть? А соль? А сахар? Подожди! Сейчас я тебе всё дам, чтобы тебе десять раз не бегать.

          Валентина была очень чуткой женщиной, доброй и всегда весёлой. Будучи пенсионеркой, она продолжала работать уборщицей в отделении полиции три раза в неделю, а всё свободное время отдавала семье и внукам. Улыбка никогда не сходила с её лица, она много шутила и была похожа на большого ребёнка. Длинный острый нос, лопоухие уши – она была настоящим Буратиной в юбке. 
          – Ой, соседка, мягко улыбнулась и стала похожа на старушку. Нет, ты знаешь, соль у меня была, а вот сахар... Она закатила свои виноватые глаза к небу, и снова потрогала свой лоб. – Не помню, есть ли у нас сахар. Сегодня полная луна и у меня с памятью что-то стало. Ничего не помню. – Саша! –  крикнула она мужу. – Посмотри, у нас есть сахар?

          В дверь выглянул небритый мужчина в семейных трусах. – Ой, смутился он, и высунул только голову. – Нет, нету у нас сахара, я последний доел, – и он показал пустую пластмассовую банку.

          Валя, покачала головой и стала заливисто смеяться. – Ну, ты как всегда, в своём репертуаре, подруга! Маски-шоу, блин! Она взяла банку, сбегала на кухню и наполнила её доверху сахаром. – На, теперь всё! Не переживай, у тебя всё получится! Соседка, мягко заулыбалась и запричитала:
          – Да благословит тебя Бог, моя дорогая, спасибо тебе. Ах, ты такие пироги вкусные печешь, а я могу только блины и всё. Ты, молодец, Валя, и семья у тебя хорошая! –  Валентина не слушала её, а вместо этого дала ей пакет:
          – На, вот тебе ещё две большие свёклины и морковь. Сваришь своим мужикам борщ, мы много накопали в этом году, девать некуда! –  Ира смутилась и покраснела:
          – Да, что ты, не надо. Ты мне и так всегда помогаешь.
          – Бери, бери, ну как мне тебе не помочь-то! Соседи – это ведь тоже семья! – Женщины обе засмеялись, обнялись и Ира ушла.
          – Мам, что снова соседка приходила? – Спросила звонко младшая дочь. Опять блины печёт? Без муки и яиц? Вся семья дружно захохотала.
          – Вот, Тундра! – покачала головой старшая дочь.
          – Тетерев, – добавил хозяин семейства.
          – Ну, что поделаешь, – сказала раскрасневшаяся от смеха Валентина. –  Нет ума, считай  калека!

          Много лет назад, она была умна и выглядела великолепно! Высокая брюнетка с красивыми большими глазами, она всегда одевалась очень стильно и работала ведущим инженером на заводе. Потом случился развал Союза, соседка попала под сокращение... и начала пить. Она пила много и подолгу уходила в запои. Валентина никогда не оставляла подругу и всегда старалась вытащить её из лап "зелёного змия". Алкоголь забрал всю красоту, а похоже и рассудок, женщины и превратил её в старуху.

          Примерно лет двадцать назад, к соседке пришли "Свидетели Иеговы". Они носили ей какие-то брошюры о рае, "промывали" мозги о лучшей жизни и о спасении души Божией. Валентина каждый раз закрывала перед ними дверь в тамбур  и "билась" за подругу:
          –  Не ходите! Сколько раз Вам говорить! Мы Вас слушать не будем! Уходите и всё! Если ещё раз придёте, я вызову милицию! Не ходите!

          Потом через пару лет, Ирина стала прихожанкой в маленькой православной церкви и перестала пить. Она всегда носила длинную юбку, вязаную кофту, и косынку на голове. Люди из подъезда судачили о ней, что соседка какая-то отстранённая стала, набожная, словно "пыльным мешком стукнутая". Она ходила медленно, опустив голову и всегда о чём-то думала. Валентина жалела Ирину и помогала ей.

          На следующее утро, снова раздался звонок в дверь.
          – Валя, здравствуй, – это снова я. Посмотри, что мне продали в аптеке сегодня, а то я без очков ничего не вижу. У Саши кашель, а у меня голова болит, прямо не проходит. Подруга взяла пачку таблеток и стала читать.
          – Это импортные таблетки, Великобритания. Сколько ты заплатила?
          – Я не знаю...не помню, подожди...сейчас...800 рублей.
          – Ох! – Валя всплеснула руками. Ира, ну ты прямо как ребёнок, честное слово! Чек остался? – серьезно сказала она.
          – Сейчас... – Саша? Чистяков? – позвала она мужа. – А где чек? Мужчина в рубашке и семейных трусах высунул голову и протянул маленькую бумажку.
          – Значит так! –  Быстро сказала Валентина. – На, вот тебе "Бромгексин", давай сюда чек, я пойду верну импортные таблетки. Благо фармацевта я знаю, она моя одноклассница. А ты сиди дома, я мигом вернусь!
          – Подожди, а разве можно вернуть деньги? А мне сказали, что это хорошие таблетки. – Да? Ты думаешь? – Ирина потрогала свою голову. Да, дороговато получается. А почему я их купила, даже и не знаю... Спасибо тебе, Валюша. – Ой, подожди, – соседка снова вернулась. Я и забыла зачем к тебе пришла-то. Ты знаешь, одна наша прихожанка, Верочка Смирнова, попала в больницу, и я обещала сходить её навестить. Но у меня мигрень разыгралась, голова болит, прямо сил нет. Да ещё Саша приболел, может быть ты сходишь?
          – Давай, охотно согласилась женщина. Заодно и в аптеку заскочу. Какая больница, диагноз? Что с ней?
          – Ой, не помню ничего, –  Ирина стала тереть виски двумя руками. "Соловьевская" кажется, у неё сердце…

          Валентина вздохнула и покачала головой:
          – Ладно, я найду, не волнуйся. Она быстро оделась, взяла сумку и обе подруги вышли в тамбур.
          – Саша! Валюша навестит Верочку, – крикнула Ирина мужу.
          – Хорошо, – раздался хриплый голос из комнаты.
          – Чистяков! – Валя громко позвала мужчину. – Я дала таблетки Ире, но тебе тоже говорю, на всякий случай, если она забудет. Пей "Бромгексин", и ради Бога, одень уже штаны наконец, а то ещё что-нибудь застудишь. И носки! Я скоро вернусь, – крикнула она и быстро побежала по лестнице вниз.

          Женщина вышла из подъезда и пошла на автобусную остановку. Она стояла и ждала зелёного светофора с другими людьми. Вдруг одна молодая девушка, уткнувшись в сотовый телефон, шагнула на дорогу, и тормоза машины завизжали. Валя среагировала моментально! Она схватила девчонку за капюшон куртки и с силой дернула её назад... Еще секунда... и машина пролетела в нескольких сантиметрах от подростка. Кто-то вскрикнул...ребёнок заплакал в толпе.
          – Ты, смотри, куда идешь! – Закричала в сердцах Валентина. – Что, жить надоело? Бестолочь! Вот выдрать бы тебя ремнём, дуру! –  Девчонка никак не ответила на реакцию прохожих, она снова уткнулась в телефон и быстро перебежала дорогу. Загорелся зелёный свет, и люди поспешили на другую сторону уже забыв о случившимся.

          Через полчаса, Валя зашла в больницу и встала в очередь в регистратуру.
          – Здравствуйте, девушка, я к Вере Смирновой.
          – А вы кем ей будете?
          – Я её подруга, вот пришла навестить и принесла передачу.
          – Хорошо! Третий этаж, "Кардиология" направо. Приемные часы с 11:00 до 3:00, вы как раз попадаете. Всего хорошего.

          Валентина шла по коридору и думала, что сказать незнакомому человеку. Как представиться? Кем?
          – Здравствуйте, она вошла в просторное отделение, – A я к Вере Смирновой. Медсестра проводила её к постели больной, и они остались вдвоем.
          – Доброе утро, меня зовут Валентина, можно просто Валя, – сказала она радушно. Я от Ирины Чистяковой, она моя соседка и попросила меня навестить вас.

          На кровати лежала пожилая женщина лет семидесяти, вся седая. Она выглядела плохо: синие губы выдавали болезни сердца, а левая часть лица и рука были парализованы. Она лежала неподвижно и смотрела куда-то в потолок. Потом услышав чей-то голос, она повернулась и попыталась улыбнуться.
          – Здравствуйте...Ой, а я вас не знаю совсем. Меня Верой зовут, а Вас?
          – Валентина, Валя.
          – Ох, как же хорошо, что вы ко мне пришли-то, а то я здесь совсем одна. – Женщина говорила плохо и путалась в словах. – Как вы сказали вас зовут?
          – Валя. Вам от Ирины Чистяковой привет!
          – А кто такая? Я её не знаю...
          – Ну как же, вы же вместе в церковь ходите. Помните?
          – Церковь? Да, у нас хорошая церковь, и отец Роман, дай Бог ему здоровья.

          Валя подошла поближе, села на краешек кровати и, едва сдерживая слезы, стала разговаривать с больной.
          – А семья у вас есть? – спросила она. – Вас родственники навещают? Чем я могу вам помочь? Может я могу им позвонить или привезти их к вам?
          – Это кто? Таня, ты?
          – Это Валя, Валентина.
          – А, Валечка, здравствуйте, меня Верой зовут. Да, семья есть... кажется. Муж Николай помер три года назад – рак желудка. Пил много, так много пил...всё из дома тащил. Валя тяжело вздохнула и покачала головой, сочувствуя больной. Ей было до глубины души жалко этого старого, незнакомого человека. Она смотрела на железную кровать, деревянную тумбочку и чувствовала глубокую тоску. Вера была одета в цветастую хлопковую сорочку и старенький халатик. Её серые, тревожные глаза напомнили ей мать, которая так рано умерла от рака груди десять лет назад. Валентина сжала носовой платок в руке и старалась не плакать.
          – Ванечка, старший мой, – повесился. Таня, это ты?
          – Нет, это Валя, всё хорошо, успокойтесь.

          Больная женщина стала плакать, утирая слезы правой рукой. – Я как в комнату-то вошла, а он и висит в углу, сыночек мой родненький. Висит, как живой, только не говорит. Я и не помню, что и дальше-то было. – Её голос дрогнул, но она продолжала. – В больнице проснулась – инсульт и парализовало меня с левой стороны.
          – Ну, всё! Хватит о плохом. Теперь всё будет хорошо. Садитесь, смотрите, я вам фруктов принесла, печенья. А вот ещё сок! – Валентина сменила тему, взяла платок и вытерла слёзы на Верочкином лице.
          – Всё хорошо! Не волнуйтесь, пожалуйста.
          – Вот гляжу я на вас и как будто мы уже виделись. Вы в нашей церкви были?
          – Нет, не была. Я редко хожу.
          – И лицо у вас такое хорошее, доброе. – Больная как бы забылась, а потом сказала:
          – А вы кто? Наташа?
          – Нет, я Валентина, подруга Ирины Чистяковой. Помните?

          Женщина закрыла уставшие глаза, потом снова открыла. – А, Валечка, это Вы? Валюша, вы не уходите ещё пока, посидите со мной.
          – А младшенький-то мой, Павлик, в тюрьме, –  и она потянулась тоненькой рукой к печенью. Валентина не сводила глаз с бедной женщины, сердце у неё защемило, а в горле встал ком. Она как бы кашлянула, закрыв рукой рот, и незаметно от Веры, смахнула слёзы носовым платком. – Сидит два года, ещё три осталось, – продолжала Верочка. Не знаю, доживу ли я. Он хороший мальчик, связался с дурной компанией. Они его на "шухер" поставили. Ну, сынок ведь не крал, его там даже и не было. А наркотики ему подбросили! Вот так!
          "Мать есть мать," подумала про себя Валя и вздохнула.

          Она  взяла Верочку за руку, а потом нежно обняла её. – Всё, всё будет хорошо. Ну, всё, всё...Успокойтесь. Бай-бай, бай-бай, – она стала качать больную женщину как маленького ребёнка.
          – Смирнова, на анализы! – крикнула вошедшая медсестра.
          – Ну, вот и славненько. – Валентина обрадовалась, что этот разговор наконец-то закончился. – Пойдёмте, Верочка, я с Вами похожу.
          – Дочка, так у меня карточка-то в регистратуре. Надо сначало в регистратуру идти, – Верочка стала в волнении подниматься с кровати.
          – Всё хорошо. Не волнуйтесь, вместе пойдем. – Держа за руку пожилую женщину, Валя пошла с ней по коридору. Они взяли карточку, сходили сдали кровь, мочу и сделали ЭКГ. Всё это время Валентина не отходила от больной и через два часа они вместе вернулись в палату.
          – Валюша, доченька, – больная женщина полезла в тумбочку, – здесь у меня документы, лекарства. Вот вам 200 рублей за то, что вы пришли ко мне.
          – Да, что вы, Вера! Бог с вами, уберите сейчас же! Я работаю, и деньги у меня есть! – Я пришла к вам потому, что меня попросили и я обещала помочь. Ну, что вы в самом деле! Уберите и никому не показывайте, а то еще украдут. – Валентина помогла больной снова лечь на кровать, подоткнула одеяла и погладила её рукой по голове.
          – А теперь спите, анализы мы сдали, всё теперь будет хорошо.
          – Это кто, Наташа? Таня-ты?
          – Вера, это Валя...мне пора. – Она снова погладила больную женщину по голове и поцеловала её в щёку.
          – А Валя...Валюша... Вы ещё ко мне придёте?
          – Приду, – пообещала она и вышла в коридор.

          Валентина подошла к большому окну, достала носовой платок и разрыдалась.
          – Не волнуйтесь вы так! На следующей неделе выпишем вашу Смирнову,– сказала проходящая мимо медсестра. – Всё у неё хорошо, операция не нужна. Просто понервничал человек. Вот и всё!
          – Да, да...Валя пришла в себя, вытерла мокрые глаза и высморкалась. – Ох, Господи, да что же это делается-то? – Прошептала она и пошла по длинному коридору домой.

          Автобус её быстро домчал до нужной остановки, она зашла в аптеку, магазин и пошла домой. Валентина зашла в подъезд, поднялась на четвертый этаж и позвонила подруге.
          – А, Валюша, здравствуй. Ты уже вернулась? Ну, как Верочка?
          – Привет, Ира! Вера хорошо, выпишут на следующей неделе. А вот твои 800 рублей, я вернула таблетки. Больше не покупай такие дорогие!
          – Ой, спасибо. Да, благословит тебя Бог! – Соседка выглядела очень счастливой. Ты знаешь, а у меня-то мигрень такая, голова болит и болит, прямо не проходит…

          Валентина посмотрела на подругу и весело сказала:
          – Ты знаешь какое лучшее средство от головы? Топор! Ампутировал и всё, болеть больше не будет. 
          – Ха-ха-ха, ой, смешно. А ты всё шутишь,– мягко заулыбалась соседка и стала снова похожа на старушку. – Ой, ладно, я пойду, а то у меня Саша заболел.
          – Давай, иди, – спокойно ответила Валя. – Если что, приходи! Мы поможем, чем сможем. 

          Подруги обнялись и разошлись по своим квартирам. Валентина сняла обувь и понесла сумки в кухню. Она достала кружку с полки и налила чая. Вдруг раздался звонок в дверь, Валя улыбнулась и побежала открывать.
8 Скандал
Дарья Викторовна Шаповалова
На столе лежит газета. На газете крупным заголовком:

«Дива в голубом».

Под заголовком:

«Сегодня леди Рейчел Ангус была замечена в компании молодых людей в весьма сомнительном состоянии. До чего дойдёт в своей распущенности высшая аристократия?»

Ниже была фотография – упомянутая Рейчел Ангус стояла в обнимку с четырьмя молодыми людьми. Причём даже на фотографии было видно, что девушка в нетрезвом виде.

* * *

– Леди Ангус, к Вам пришёл Ваш супруг, – сказала на утро горничная.

– Хорошо, скажите ему, что я сейчас одеваюсь, – ответила леди Ангус.

 Она одевалась целый час. Медленно, не спеша.

– Это что?! – вместо приветствия спросил лорд Ангус, швыряя своей жене газету.

 Прочитав статью, Рейчел, невозмутимо пожав плечами, ответила:

– Статья.

– То, что – это статья, я и так вижу! Я про её содержание!! Что это?!

Леди Ангус, опять пожав плечами, ответила:

– Ничего такого, из-за чего бы стоило поднимать такой шум.

Назвать состояние лорда Ангуса шоком – значит, ничего не сказать.

– Ничего особенного?! Для тебя это – «ничего особенного»?! Это скандал!!! Самый настоящий скандал!!! Боже мой, да как же я теперь людям на глаза-то покажусь?! После такого!!! – потом, повернувшись к жене, – Всё, Рейчел! Это была последняя капля! Последняя, понимаешь?! С этого дня сидишь здесь! Под домашним арестом!!!

 Рейчел пожала плечами.

– Как тебе будет угодно, – только ответила она.

 Лорд Ангус, развернувшись, вышел. Разумеется, прежде чем уйти окончательно, он поймал дворецкого и заявил ему, что отныне его госпожа находится под домашним арестом.

 Рейчел Ангус это не расстроило. Если муж запирает жену дома, то это не значит, что она не сможет уйти. А сегодня такая встреча намечается … Окна всегда можно открыть. И с первого этажа не так уж сложно спуститься.

 А так всё хорошо начиналось.

* * *

 О свадьбе лорда Ангуса, известного литературного критика, говорили весь январь 1947 года. Торжество было роскошным, на нём присутствовали многие известные и знатные люди. В заключение, лорд Ангус даже передал правительству довольно-таки приличную сумму денег (особенно по тем послевоенным временам) на восстановление Лондона. Семьи жениха и невесты были рады, хотя Рейчел была по своему общественному положению немного ниже жениха. Но кроме этого незначительного факта (всё-таки как ни крути на дворе XX век), ничто, казалось бы, не омрачало счастья супругов. Но потом случилось невероятное.

 Дело в том, что после войны мир как будто сошёл с ума. Всё кардинально изменилось. И, уподобляясь коммунисткам, женщины захотели свободы. Во всём! Правда, в те годы это явление только начинало набирать обороты, но … В общем, тёмные наступили времена. И от этих событий начала страдать нравственность.

 Леди Ангус была живым тому доказательством. Это её фотографию сегодня рассматривали все жители Лондона и её имя было на губах у известных сплетников. Леди Ангус изменила своему мужу! Даже не так. Леди Ангус была замешана в скандальных действиях, порочивших имя её славного мужа! Впрочем, леди Ангус и до этого была неспокойной особой. Но это перешло все границы!

– Бедный лорд Ангус. Как он теперь жить-то будет с такой женой? – шептались повсюду светские кумушки.

 А Рейчел, казалось бы, только это и нужно.

 «Да, хорошо я вчера развлеклась, – думала Рейчел. – Но сегодня будет ещё лучше».

  И Рейчел Ангус, спустившись с окна, торжественной походкой направилась к воротам, миновав которые, она села в машину и уехала в ночь на поиски новых приключений.

  Утром появилась новая статья о леди Ангус.

– Рейчел!!! – также кричал на следующее утро её муж.

– Что? – спросила также совершенно спокойно его супруга, спускаясь с лестницы в том самом ослепительном голубом платье.

 Лорд Ангус лишился дара речи.

– Что, дорогой? – повторила свой вопрос леди Ангус.

 Лорд Ангус продолжал молчать.

– Ты лишился дара речи? – вкрадчиво спросила его Рейчел.

– Ты … ты …

– Что я? – коварная улыбка не сходила с губ леди Ангус.

– Красивая уж очень в этом платье, – выдавил из себя наконец-таки лорд Ангус.

– И?

– И … Нехорошо поступать так, как поступаешь ты, Рейчел. Плохо.

Весь разочарованный вид леди Ангус говорил о том, что она ждала иных слов.

– Понятно. Достаточно. Я ухожу от тебя.

 С этими словами Рейчел поднялась в свою комнату.

 Лорд Ангус, не восприняв заверение жены всерьёз, ушёл.

Но Рейчел не шутила. Она действительно стала собирать свои вещи, беря только то, что принадлежало именно ей. Хватит с неё всего этого!

 Но, убирая очередную вещь в саквояж, Рейчел не выдержала и разрыдалась. Что и говорить, своего мужа она сильно любила.

 Да и как в него можно было не влюбиться?! И дело было вовсе не том, что лорд Ангус богат и знатен. Совсем не в этом.

 Как уже говорилось, лорд Ангус был литературным критиком. Потрясающим. И он так красиво говорил. Так вдохновлённо рассказывал о пороках и добродетелях, о достоинствах и недостатках, об ангелах и демонах того или иного произведения, не в зависимости от того, о чём шла речь: о классической ли литературе или современной. Он увлекал своего слушателя в неведомые края, в чудные дали, в бессмертность прозы или поэзии, очаровывал даже самого равнодушного к литературе человека.

 И Рейчел влюбилась.

 Лорд Ангус не отрицал того, что ему понравилась Рейчел и что он ни капли не сомневается в своём решении жениться на ней.

Женился! И их семейная жизнь на этом закончилась.

Лорд Ангус очень любил балы. И романы. А особенно интриги.

 К интригам, вне зависимости от того, где они были – в романе или реальной жизни – была особенная страсть. Они были главным деликатесом, той особенной приправой интересов лорда Ангуса.

 Рейчел слушала, Рейчел кивала, Рейчел соглашалась, но, как ни стремилась она к мужу всеми фибрами души, не могла разделить его страсть к интригам и романам.

 А потом начались балы. Вначале всё было хорошо. Интриги, танцы, романсы …
 Хорошее дополнение к сказке.

Поклоны и реверансы.

Светская жизнь ослепляет своим богатством.

 Но однажды это закончилось.

Рейчел была на очередном балу.

Лорд Ангус беседовал с одним известным писателем, автором одного из известных исторических романов.

 Рейчел подошла к мужчинам.

На леди Ангус было надето чудесное розовое платье.

Но на неё никто не обратил внимания.

 Муж, как ни в чём не бывало, продолжал разговорить с этим писателем.

 И если бы они разговаривали бы увлечённо …

 Но нет! Этого не было!

 Лорд Ангус смотрел усталым взглядом на этого писателя.

 Потом повернулся к жене и точно также посмотрел на неё.

А потом увидел в толпе известную жеманницу леди Пенси.

Лорд Ангус прошёл мимо своей жены (как будто сквозь неё) к этой … женщине. Леди Пенси была одета в жёлтое платье, что казалось Рейчел олицетворением того нарцисса, которым она была.

И её муж, человек, которого она любила, подошёл к леди Пенси. Он смотрел восхищённым взглядом на этот нарцисс.

И только после разговора с леди Пенси он заметил леди Ангус.

– Кто это? – спросила Рейчел, делая вид, что не знает, с кем только что беседовал её муж.

– Леди Пенси. Ей сейчас принято восхищаться. Поэтому ты должна меня некоторое время избегать. Мне надо, чтобы люди немного посплетничали обо мне.

 Всё! Мечты Рейчел разбились на миллион осколков.

– Тираж моих статей несколько упал. Было бы неплохо устроить маленький скандальчик. Леди Пенси мне в этом поможет. И ты, конечно, тоже.

– Но, милый, ты же гениальный критик. Зачем тебе скандалы?!

– Мало быть талантливым. Самое главное – чтобы о тебе помнили.

– Понятно, – ответила Рейчел, а сама подумала: «Будут тебе скандалы».

Началась великая месть сильно обиженной женщины.

Заодно леди Ангус и узнала, что цена этого высшего света – грош. Все «подруги» (которых у Рейчел, как и у любой уважающей себя леди были) критиковали её и разорвали все с ней отношения. Про сплетниц столицы и говорить нечего – один сплошной серпентарий.

И Рейчел это надоело. Осточертело всё!

 Поплакав, Рейчел забрала свои вещи и покинула дом лорда Ангуса.

 Стоит ли говорить, какая на следующий день появилась статья в газете?

 И лорд Ангус опять приехал к своей жене, нашёл тот дом, который она сняла.

 Рейчел в тот момент как раз выходила. На ней было серое красивое платье, белокурую голову украшала серая, в тон платью, шляпка.

– Здравствуй, Рейчел, – заметно смущаясь и робея перед женой, сказал лорд Ангус.

– Ну, привет. Что тебя привело ко мне? – вопросила Рейчел, тоном давая понять, что разговор, равно так же как и лорд Ангус, ей неинтересен.

– Ты вернёшься?

– Зачем?

– Ты … – начал лорд Ангус и после недолгой паузы продолжил, – ты – свет моей жизни, Рейчел! Я это понял, только когда ты ушла. Я не знаю, как я смогу жить без тебя, как смогу писать. Вернись ко мне – и мы вместе споём нашу песню любви!

– Мне не нравятся твои романсы – был ответ.

Потом Рейчел обошла мужа, села в машину (на водительское сиденье, водить она научилась почти сразу же после того, как перестала быть «примерной девочкой»).

– У меня теперь собственный романс, – добавила леди Ангус, нажимая на газ и уезжая в даль.
9 Голубой берет
Владимир Цвиркун
Быль
 
На афганской земле в бою с душманами погиб воин-интернационалист Николай Чернухин... За тот бой он награждён орденом Красной Звезды.
В последний путь его пришли проводить многие односельчане. И в те секунды, когда над могилой гремели раскаты троекратного ружейного залпа, я мысленно представил тот последний рейд Николая по горам, его последний бой с душманами... А помогли мне в этом письма Николая и его товарищей, которые бережно хранятся в доме Чернухиных, да и собственный опыт воина-интернационалиста...
– Ложись! – жёстким голосом скомандовал командир взвода десантникам, когда в ущелье раздались первые сухие очереди из пулемёта.               
 – Осмотреться и доложить обстановку! – приказал лейтенант.
– Правее двадцать от большого камня вижу... – докладывал один из двух десантников, что находились впереди группы.               
 Лейтенант быстро нашёл ориентир и через несколько секунд увидел хорошо замаскированный в горе дот. Мгновение на обдумывание и –новый приказ...
Николай понял, что он и его товарищ, лежащий рядом, будут прикрывать тех двоих, что были впереди. А те поползли. Утреннюю прохладу съедало поднимающееся над горизонтом солнце, а  вместо неё в ущелье спускалась духота. Прижимаясь как можно плотнее к земле, ребята ползли к доту. Тельняшки у них, как губка, впитывали пот, а комбинезоны от грунта перекрасились под цвет гор.
Николай цепко и ежесекундно схватывал боевую ситуацию, пристреливаясь к доту. Пули, отлетая от камней, уносились в воздух, присвистывая: "Ть-ю, ть-ю". "Сейчас начнут расходиться", – подумал он о тех ребятах.  "Так, молодцы... Обходят... Пора бы и гранаты приготовить..."
Чем дальше они отползали от своих, тем меньше были различимы на фоне камней. Лишь голубые береты, спрятанные за спину под ремень, как букетики незабудок, то там, то здесь мелькали из-за острых камней.
Чернухин взглянул на часы: "Прошло только пять минут, а два магазина уже пустые. На то и прикрытие", – коря и успокаивая себя за расточительство патронов, подумал Николай.
Стрельба на миг прекратилась. В тот момент командир взвода громко, по-афгански предложил душманам сдаться. Из дота вышли трое без оружия и  направились в сторону советских воинов...

"Здравствуйте, дорогие родители, сейчас у нас карантин. Попал я служить в воздушно-десантные войска. Нет в этих войсках ничего страшного, даже интересно. Но очень трудно.
Сегодня у нас праздничный день: годовщина Октября. После торжественного построения смотрели по телевизору  военный парад на Красной площади. Наверное, вы видели, как чеканят шаг десантники. Правда, нам до них ещё далеко. Но и они были когда-то такими, как мы, неумехами. Надеюсь, что из нас тоже получатся бравые десантники..."

Три душмана, прячась друг за друга, медленно приближались. И что-то зловещее было в их семенящих походках. Да и лица каменные: ничего не прочтёшь. Правду говорят, что коварнее душмана может быть только душман. "Что затеяли они на этот раз?" – подумали десантники...
Тишину мгновенно сожрала очередь из пулемёта. Душманы, надеясь на внезапность, стреляли из дота и по своим, и по чужим. Три душмана упали, как подкошенные, а наши снова залегли за горячие камни.
– Взорвать дот! – крикнул лейтенант тем двоим гвардейцам, что затаились среди камней.
Николай и его друг короткими очередями начали обстреливать дот, не выпуская из поля зрения своих. И в тот момент полетели две гранаты. Николай видел, как они отскочили от каменного дота и взорвались рядом с десантниками.
– Секунду, другую придержать надо было гранаты, а потом бросать! – ударяя кулаком по щебню, в сердцах выпалил он...

"Как быстро летит время. Недавно у нашего призыва был последний прыжок. У меня он - шестнадцатый, у других ребят и  меньше, и больше. Служба подходит к концу, и надо уже думать о будущем. Хочу всё-таки связать свою судьбу с родным краем, буду поступать в СХИ. Здесь, в армии, я многое понял: осознал, что такое настоящая дружба, как дорог в трудную минуту локоть товарища. А, перебирая в памяти прошлые годы на гражданке, ловлю себя на мысли: сколько же неправильных поступков совершил в школе, дома, на улице. Да, армейская служба, а тем более в десанте, - хорошая школа жизни..."

Раненые десантники, когда к ним подоспела помощь, перевязывали себя индивидуальными пакетами. Теперь из девяти человек, которые отправились в рейд, в строю остались семь. Николай и его товарищ прикрыли огнём отход раненых в безопасное место.
– Ах, душманы, душманы! Как вы коварны, – процедил сквозь зубы Николай.
 А потом в секунды затишья почему-то посмотрел вверх. Небо было  без единого облачка, голубое-голубое. И ему вдруг подумалось: " Вот бы сейчас затяжным прыжком сверху на этот проклятый дот. Сколько же их ещё там осталось?"
Пока Николай думал за камнем, да вставлял новый магазин, душман уже приметил его и только ждал удобного момента. Жить Николаю Чернухину оставалось мгновение... Что в тот момент чувствовало материнское сердце? Конечно, нависшая смертельная беда, возможно, как-то передалась ей  через тысячи километров из далёкого Афганистана в Петропавловку...

"Получил, дорогие родители, от вас долгожданное письмо, а в нём – фото. Жаль, что вы не вложили пустой конверт. Здесь-то пока взять его негде. Не забывайте об этом. Да и со многими бытовыми вещами ещё трудно.
Днём здесь ещё более - менее спокойно, а вот ночью... Пока ни одной тихой не было. Погибли три моих товарища..."   
Краешек голубого берета всё время маячил то сбоку, то поверх большого камня, за которым Николай готовился к своему последнему бою. А в нескольких десятках метров, в доте, тяжелораненый, едва державший в руках американскую винтовку, душман  помутневшими глазами ловил на мущку голубой берет Николая...

Воины-интернационалисты. Их были сотни тысяч в разное, переломное для истории время. Американский лётчик и югославский офицер, чешский рабочий и немецкий коммунист. И многие другие пришли на помощь сражавшимся в Испании, а затем – и на нашей земле против фашистов. История интернациональной помощи знает много примеров героических подвигов людей разных национальностей.

"Извини, что не поздравил тебя, мама, сестёр с 8 Марта. Только девятого вернулись из длительного рейда. Потерял двух однополчан. Один из них был моим другом. Он подорвался на мине прямо на моих глазах. До сих пор всё не могу прийти в себя и привыкнуть к тому, что его нет рядом. Всё кажется, что он где-то здесь, среди нас. Сам он из Тамбовской области. Ему совсем недавно исполнилось 19 лет. Буду ехать домой, обязательно заеду к его родителям.
Мы отомстим душманам за моего друга и других ребят. За меня не бойтесь..."

В роду Чернухиных теперь хранятся три похоронки: две – на дедов Николая, что геройски погибли в Великую Отечественную, и на него самого. Каждую весну, в который раз после того рокового дня, прилетают в его края соловьи…
10 Подвиг медсестры
Владимир Цвиркун
                ПОДВИГ МЕДСЕСТРЫ

Сержант Евдокия Мерзлова, осторожно перевязывая раздробленную руку красноармейца, держала ухо востро: слушала страшную мелодию боя. Была сама дважды ранена, но каждый раз возвращалась в строй. На её груди поблёскивали две боевые награды: «За боевые заслуги» и «За отвагу». Многое повидала и даже влюбилась в младшего лейтенанта. Теперь он лежал неподалёку с тяжёлым ранением в грудь. Медсестра очень переживала, кидая  в его сторону сострадающий взгляд.

В трагической мелодии боя, который начался рано утром, она безошибочно  определяла чей строчит автомат, чья винтовка послала смертельную пулю, чья взорвалась  граната. Только артиллерийские взрывы ухали одинаково - калеча и убивая солдат. Врага медсестра знала в лицо: не раз ходила с ротой в рукопашную атаку.

Вдруг стало тихо. Тишина на войне пугает не меньше  неожиданного взрыва над ухом. К ней нельзя привыкнуть. Она тревожит, она занозой свербит в душе и сердце, про себя в такие минуты думаешь: «Поскорей бы начинали… поскорей бы…».

Евдокия, перевязав бойца, выглянула из санитарного блиндажа. Свежий воздух,  пахнувший порохом, ударил в лицо. Она осторожно опустила полог плащ-палатки, оставив небольшой треугольник открытым. Шагнув вперёд, остановилась, открывая рот и раскрывая от удивления красивые глаза, так как не увидела ни одного знакомого до боли лица, которое смотрело бы на неё. Все, кто числился до этого в третьей роте, лежали либо на дне окопа, либо на мокром бруствере.

Не помня себя, медсестра бросилась вперёд по узкому проходу, придерживая сумку с красным крестом.  С надеждой она трясла за плечи каждого попадавшегося ей на пути. Но неестественно откинутые головы подсказывали ей: «Мёртв, неживой, этот тоже…». Вдруг Евдокия увидела открытые глаза Коли Бубенцова. Она упала на колени и закричала: «Коля, Коля, скажи хоть слово, не молчи. Ты прошепчи, попроси воды... слышишь?» Но в ответ на неё смотрели остекленевшие  Колины глаза. Закрыв их ладонью,  попыталась встать. Ох, как тяжело она поднималась. Будто гора   навалилась на плечи. Но это давил ужас, обуявший её в это мгновение.
Евдокия  никак не могла понять, как эта маленькая пулька, всего с ноготок, может убить такой большой и красивый организм…

Она встала, посмотрела в сторону  немецких окопов.  Мелкий осенний дождь не позволял увидеть полноту происходящего. Но отчётливо доносились звуки вражеских команд.

«Скоро пойдут в атаку», - подумала Евдокия.

- Сестра, - вдруг  послышалось  за  спиной.
Она быстро обернулась и увидела Тимофеевича - пожилого бойца второго  взвода.
- Ты жив, Тимофеевич, жив!
Наклонившись над ним, услышала:
- Дочка, будешь в Ивановке, на  орловщине, скажи, что я не подвёл их, что я до самого конца…, - напрягая последние силы, прошептал он.

- Не умирай, Тимофеевич! Не умирай. Что я буду делать одна. Ведь у меня, - и она повернула голову в сторону блиндажа, где лежали раненые.

Евдокия решительно  поднялась с колен, смахнула рукавом шинельного сукна крупные девичьи слёзы. Оглядевшись, уже спокойно оценила обстановку. Посередине окопа увидела лежащего ротного старлея, около него с пробитой головой – комсорга, в трёх метрах от них с ящиком патронов - согнувшегося старшину. И дальше - убитые, убитые, неживые наши солдаты.

Её оцепенение нарушил чей-то далёкий голос. Она невольно оглянулась  вокруг и вдруг поняла: кто-то говорит по рации. Поднеся наушники к уху,  услышала: «Продержитесь ещё два-три часа. К вам идёт подмога. Второй, как слышишь? К вам идёт…», - связь неожиданно прервалась.

Иногда в жизни, а на войне тем более, мысль по извилистым лабиринтам мозга движется быстрее скорости света. Уже на ходу сержант Мерзлова знала, что скажет своим раненым однополчанам.

Открыв широко полу палатки, она  закинула её далеко на брёвна. В санитарном блиндаже сразу стало светло.  Кто бодрствовал, с тревогой устремили  взгляды на медсестру, толкая  в бок соседей.

- Бойцы, ребята, - пытаясь справиться с волнением, обратилась она к раненым, - в окопах все погибли. Они защищали и нас с вами. Через два часа подойдут наши. Мы должны продержаться на этой позиции… Я не приказываю, я вас очень прошу: доберитесь до окопов, кто может. Помогите друг другу… Мы должны… Немцы скоро начнут наступать, они не пожалеют раненых… Лучше погибнуть в бою, чем…

Евдокия не стала ждать ответа, а пошла по окопу, собирая оружие  и кладя его на бруствер стволами в сторону врага. Пулемёт на фланге стал последним.
 Обернувшись, увидела, что на неё  длинной чередой ползли и шли раненые солдаты. Кто мог идти тащил на себе  соседа.  Красные пятна на бинтах стали увеличиваться.  Они сочились алой кровью.

 Молодая девушка вдруг ощутила, что от увиденного у неё вздыбились на голове волосы, отчего пилотка упала к её ногам. Не помня себя, сильным  командирским голосом она произнесла:
 - Всем занять боевые позиции! Слушать мои команды и приказы!
    
Немцы снова пошли в атаку. Евдокия осмотрелась, чтобы убедиться в готовности бойцов, оглянулась назад.

- Ваня, братишка, зачем ты-то вышел, у тебя же обе руки перебиты и забинтованы. Ты же…

- Сестричка, рано ты меня списываешь. У меня голос сильный. Я буду передавать твои команды. Разрешите, товарищ сержант, а то в бою тебя могут и не услышать.

- Спасибо, братишка.

Впереди, а затем и позади окопа поочерёдно разорвались снаряды.  «Вилка», - подумали бойцы. - Третий нас накроет». Вместе со снарядами засвистели с обеих сторон пули. Бой достиг своего апогея.

Евдокия, посмотрев на героически сражавшихся  из последних сил бойцов, вдруг крикнула:

 - Ваня, братишка, давай «Варяга».

Кажется, ничего, кроме смертельного звука, нельзя было услышать. И вдруг в этот момент, как знамя на ветру, как голубь, подброшенный ввысь, подмял его под себя сильный голос до боли знакомой мелодией: «Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг», пощады  никто не желает»…

И Ваня-братишка своим могучим голосищем сцементировал волю каждого бойца в одну непобедимую мощь русского духа.
11 До следующего раза
Альба Трос
Никто из нас не желает общества, компании себе подобных или тех, приходящих с другой стороны. Всё, что нам нужно, это проводить вечность в полутьме прохладных гротов, слушая стук разбивающихся о камень капель, ловя вибрации вселенной. Никогда не видев своих сородичей, я знаю, что они существуют, блаженствующие в окружённых океанами раскалённого песка оазисах. У нас нет целей и стремлений, мы просто есть, частицы мироздания, умиротворённо занимающие свои ячейки в великой мозаике. С закатом, когда тьма поглощает пылающее солнце, я покидаю грот и долго плаваю в прохладных водах озера, то погружаясь на самое дно, то зависая над водной гладью. Натешившись, я возвращаюсь к гроту и карабкаюсь по каменным уступам на самую вершину. Потревоженная вода успокаивается, на тёмной поверхности одна за другой вспыхивают звёзды, и ни в одном из миров нет картины прекраснее этой. Потом небо начинает светлеть, я спускаюсь, укладываюсь на пол и вновь замираю под музыку капель.
Но порой что-то тревожит мой покой, оцепенение спадает, и я слышу зов. Я не знаю, зачем они являются сюда, существа с той стороны, обременённые противоречивыми желаниями. Задавать вопросы не в моей природе, мне достаточно осознания того, что таков порядок вещей. Повинуясь зову, я принимаю желаемые ими формы. Это доставляет неудобства, трансформируясь, я перестаю ощущать вибрации. Впрочем, во временном изменении оболочки есть и своя прелесть. В такие моменты я становлюсь чуть ближе этим странным существам и на мгновения могу даже почувствовать то, что переживают они. Им нужны эти формы, как и мне нужно по ночам погружаться в воды озера. Существа что-то делают с ними, называя это «заниматься искусством» и «творить». «Творить» для них означает радость, с которой сплетается и другое состояние, «неудовлетворённость». Иногда мне удаётся поймать послания с той стороны. «Выбери, наконец, семья или музыка», - звучат они, - «Хочешь писать – пиши, но зачем так пить?» - или: «Сколько же можно, зачем я всем этим занимаюсь?» За звуками есть какой-то смысл, но для меня они не значат ничего.
Когда трансформация заканчивается, «неудовлетворённость» тускнеет, и существа покидают грот. Я вытягиваюсь на камнях, нащупываю вибрирующую волну и погружаюсь в покой до следующего раза.
12 Бабочка над городом
Альба Трос
В последнее время в мою жизнь всё чаще проникают восточные учения. Они появляются в разговорах с людьми, книгах, старой и новой музыке, философия страданий, которые даются, чтобы мы осознали свою природу и проснулись. Этот короткий рассказ представляет собой попытку зафиксировать идеи, о которых я не перестаю думать.

-Послушайте, госпожа, - сказал он, волнуясь. – Когда я был в Лояне, мне рассказывали, что даос Ли Бо смастерил нефритовую бабочку, способную обманывать птиц и предсказывать перемену цвета Шэнь-звезды. Я встречал тех, которые знали людей, видевших бабочку во время полёта. То, что может произойти между нами, не так ли чудесно, как звук её крыльев? Не стоит ли помочь друг другу разобраться в этом?
-Ну, - с улыбкой молвила девушка, - я думаю, что происходящее между людьми куда сложнее нефритовых насекомых. Не так ли? И всё-таки, если эта встреча при луне окажется для вас тем же, что и для меня, - так тому и быть!
-В таком случае, - сказал студент, - быть может, красавица заглянет ко мне? Моя хижина всего в двух шагах отсюда.
Девушка не возражала…*
Аркадий положил между страниц закладку, закрыл книгу и опустил её на нагретое солнцем дерево скамейки. Ли Бо мог позволить себе создавать искусственных насекомых, которых его соотечественники, флиртуя друг с другом, упоминали потом в беседах. Встав на путь отшельничества, даос избежал супружеских уз и не знал, что значило расходиться с женой. Опыт, отсутствовавший у Ли Бо, Аркадий приобрёл утром, когда зашёл на кухню. Он понимал, что разговор рано или поздно должен был состояться, и оттягивал неизбежное, как мог. Майя стояла у стола и поглаживала кофеварку, не отрывая глаз от белого кафеля стены. Аркадий понял, что момент настал, и застыл в дверях.
-Говори, не мучайся, - тихо попросил он.
Майя заговорила. Они обсуждали всё это уже десятки раз, но никогда в её голосе не было столько горечи и ожесточённости. Опёршись плечом на откос, Аркадий осознавал, что это конец, под пятью годами жизни следовало подвести черту, и слова только усиливали боль. Майя упрекала его в том, что он никуда не движется, в запале, не зная, как по-другому выразить разочарование, заполнить чёрную дыру предстоящей утраты. Она говорила правду. Аркадий не хотел двигаться в непонятном ему направлении, ему просто нравилось реставрировать здания в родном городе, возвращать домам, улицам и площадям  столетней давности облик и красоту. Их маленькая компания состояла на балансе муниципалитета, мэрия платила им зарплату, не слишком высокую, но позволявшую вполне сносно существовать. Майя тоже любила красоту, но её значительно больше привлекало человеческое тело. Фирма по продаже косметики, которой она руководила, медленно, но верно укрепляла свои позиции в стране. Последнее позволяло периодически, хотя пока ещё   осторожно, заговаривать о выходе на международный рынок. Майя хотела, чтобы Аркадий помогал ей, занимаясь созданием рекламы продукции. Его идеи, была уверена она, могли приблизить желанный момент прорыва в большой мир. Аркадий отшучивался, обещал подумать, понимая, что не  бросит любимое дело. Понимала это и Майя.
Когда она ушла, унося пока только один чемодан, с белым лицом, сдерживая слёзы, Аркадий закрыл за ней дверь и вернулся на кухню. Он потрогал кофеварку, поверхность которой уже не хранила тепло её ладони, оделся, взял с полки книгу и вышел из дома. Воскресным утром на улице было пусто, люди ещё отлёживались в постелях, планируя отдать должное наконец-то утвердившейся в городе весне во второй половине дня. Аркадий перешёл дорогу, сел на скамейку у ночного магазина и посмотрел на свой балкон, где на верёвке одиноко висело полотенце Майи. «Как хорошо, что у нас нет детей», - подумал он и устыдился своей мысли, такой неуместно-земной на свинцовом фоне печали. Аркадий знал, что всё проходит. Молодость и красота просачиваются сквозь пальцы, в один момент утекает накопленное за годы, слава и успех эфемерны, как и сама жизнь. Тащить на себе это знание, просыпаться и засыпать с ощущением предопределённости было невыносимо. Единственным, что имело какой-то смысл, оставалось дело, которое ты искренне любил и занимался им, вопреки логике бессмысленного мира. Дело дарило радость и в то же время толкало на путь одиночества, потому что ты не мог заставить другого разделить с тобой твою настоящую жизнь.
Аркадий спросил себя, завидовал ли он бабочке Ли Бо, не чувствовавшей боли, в отличие от людей. У людей было тело, требовавшее пищи и сна, изнывавшее от жары и холода. Ещё люди обладали чем-то невидимым, не фиксируемым приборами, и это что-то могло трепетать и ворочаться, заставляя страдать. Одни говорили, что страдания посылал бог, помогая нам проснуться, другие видели в них наказание за грехи. Аркадий часто думал, что не просивший появиться в мире человек не должен был платить такую цену за свою слабость. Ещё его удивляли те, кто узурпировал бога, назвав себя единственными носителями истины, отказывая всем остальным в праве идти другой дорогой. Так люди узурпируют власть, не понимая, что это она управляет ими.
Он вдруг осознал, что не испытывал боли, которую ожидал. Она была с ним, но словно окружённая вакуумом, как при местном наркозе, когда оперируемый находится в сознании. Майя могла сейчас чувствовать то же, и Аркадий попросил неизвестно у кого, чтобы это была не та пустота, к которой стремились подобные Ли Бо, иначе к чему тогда, проходя через страдания, пробуждаться?
По улице растекалось тепло, солнце усердно отдавало его, словно прося прощение за долгую зиму и дождливую, никак не желавшую наступать весну. Тепло обволакивало тело, и понемногу в нём, где-то среди пустоты внутри, начинало зарождаться чувство голода. Аркадий вспомнил, что ничего не ел с вечера. Плоть требовала своё. Отныне все заботы, которые Аркадий делил с Майей, ему придётся взять на себя. Ему надо будет научиться готовить так,  чтобы тело не износилось раньше времени, следить за своим жилищем. Только дело имело смысл, но в том, чтобы не опуститься, была некая доблесть. Простой человек Аркадий не мог достичь высот духа отказавшегося от материальных ценностей Ли Бо, но вряд ли от него это требовалось. Лишившись иллюзий-костылей, отбросив их и оказавшись на четвереньках, как на заре жизни, он должен был заставить себя подняться на ноги. «Один день отсрочки, - внезапно прошептал Аркадий, обращаясь неизвестно к кому. – Только один день, а завтра я начну. Мне просто нужно придти в себя».
Ответа не последовало, и Аркадий встал со скамейки. Он зашёл в магазин, поздоровался со знакомой продавщицей и попросил хот-дог. «Побольше острого, если можно», - сказал он, надеясь, что жгучий соус хотя бы на несколько мгновений разъест пустоту и вернёт ему ощущение жизни. «Что это вы с утра по хот-догам? Жена уехала, продукты закончились?» - улыбнулась ему продавщица, открывая дверцу микроволновки. Аркадий виновато развёл руками. Он вспомнил, как читал, что Будда на некоторые вопросы учеников отвечал благородным молчанием. Молчание Аркадия было другого рода. Придёт время, и он, возможно, сможет говорить об этом, но только не сейчас.
Вернувшись на скамейку, Аркадий отодвинул книгу подальше, чтобы случайно не капнуть на неё соусом, и принялся за еду. Насыщаясь, чувствуя, как голод понемногу сдаёт позиции, он смотрел на дома на своей стороне улицы. Окна, за каждым из которых куда-то шла жизнь, вспыхивали бликами, лёгкий ветер покачивал перекинутое через верёвку на одном из балконов полотенце. Аркадий повернул голову и увидел присевшую на спинку скамейки бабочку. Ярко-оранжевая, с маленькими чёрными точками, её крылышки подрагивали, то ли радуясь теплу, то ли пытаясь что-то сказать человеку рядом. Аркадий заворожено смотрел на бабочку, на то, как поднявшись в воздух, она стала набирать высоту, улетая вверх и вдаль, всё выше поднимаясь над домами, улицами и площадями старого города.   
13 Воспоминания
Вера Шкодина
ТРЕТЬЕ МЕСТО В КОНКУРСЕ «ЛАУРЕАТ 42» МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ

Второй день он искал военный билет. Перерыл все шкафы, чемоданы, даже перешарил карманы всей одежды на вешалке. Тщетно. Билета не было нигде.
Месяц назад он похоронил жену. Нелегко оставаться одному под старость.
  Вначале запил. Дружки к нему стали наведываться, собутыльники. Веселили;
-Ничего, Акимыч, не горюй. Подумай, сколько баб кругом. А ты еще шебутной мужик, за первый сорт сойдешь.
  Так утешал его известный в деревне шелапут и алкаголик по кличке Шлёп. Прозвали его так за вечно спадающую обувь, с «чужого плеча». Мужик он был щуплый, усохший по питейной части.
-По мне, лучшая баба это вот эта, голубушка, - оглаживал он  бутылку «беленькой»,- я за неё и в огонь, и в воду. На край могилы, Акимыч, слышь, поставь, когда помру, ей богу вылезу!
Рыгочет  Шлёп, довольный своим остроумием.
  Илье не смешно. Он морщится от этой шутки и наливает по новой.
И так каждый день, пока всю пенсию не прокатывали. Потом Шлёп исчезал до следующей.
А Илья спасался сырыми яйцами из курятника, да когда  картоху с салом бросит на сковородку, а сам уйдёт по хозяйству. Картошка с одной  стороны подгорит, а с другой – сырая.
-Фу ты, - морщится он от горечи сожженного продукта.
- К соседке бы подвалил, - учит его в очередной раз объявивший Шлёп, - она к тебе благоволит, баба одинокая.
- Да она хоть раз в неделю умывается, чума болотная, - фыркает Илья.
И оба согласно  заливаются.
- А что ты хочешь, деревня… Скотина да огород и прочее, -  оправдывается  Шлёп, не имевший ничего, кроме  землянки да огородика под картошку.
Сам же он объявился  в деревне недавно из неизвестных мест, занял пустующую развалюху на окраине и не бедствовал больно, паразитируя на бабьей жалости и поражая их глубокомыслием.
- Это ты, - продолжал  Шлёп, - ровно ферзь в галифе да бурках выхаживал. Татьяна чисто держала тебя, все знают. А уж сама, что твоя королева. Мать-то её белошвейка да кружевница была, люди говорят. Жену твою  никто и не видел в  помятом или в чём затрапезном. Ровно городская. Ишь, ты как по ней убиваешься.
- Другой такой не будет, - угрюмо  пробормотал  Илья.
- Да уж, - соглашался Шлёп и переводил на  другое.
  Через месяц дочь прикатила, черкнул ей кто-то про житьё-бытьё отца.
- Продавай хату и ко мне,- заключила она, - скукожишься ведь от водки.
Вывесили объявление. И покупатели нашлись. Хозяйство слыло крепким.
Сам по профессии плотник, отец Ильи, покойный, сызмальства  обучил  сына плотницкому делу, чем и пробивались они вдвоём.


  Прожил он у дочери  полгода да назад вернулся, но не в деревню, а в городок областной, там уж третий год вдовствовала давняя Татьянина подружка .
Тоже продала дом в деревне, да купили ей дети однокомнатную в городе.
-Выходи, Дуся, за меня. Некого нам ждать больше, -заявил с порога.
  Мужа её, покойного, он хорошо знал, почти одновременно с фронта прибыли.

 Через его жизнь, как и через жизни его сверстников,  через жизни всего поколения прошла война.
Огнём и металлом, страшной косой выкосила она ровесников.
Он же  чудом остался  в живых среди немногих  таких же счастливчиков
  Забрали его в первые  месяцы войны из небольшой деревушки под Брянском. Немец продвигался к Москве. Народу гибло страшно.
Он помнит первые минуты на передовой.
Пронзительный вой снарядов, грохот  и навалившийся ужас, почти парализующий. Хотелось лечь на дно окопа, в это жидкое, ледяное месиво, вжаться в земляную стенку, зарыться, как крот, в землю и только бы  жить, жить, жить…
  И вдруг наступила оглушительная тишина…
Он осторожно выглянул из окопа, кое-где дымились воронки, поднимали  головы оставшиеся в живых, высовывались наружу.
Рядом кто-то приглушенно застонал. Это был лейтенант. Он был ранен в грудь, шинель в этом месте намокла и потемнела. Илья умел перевязывать, рос, почитай, без матери, она умерла, едва ему исполнилось пять лет. Так и «бобылили» с отцом, многое он умел.
  Пока перевязывал, страх почти прошел. Огляделся, было много убитых. Там, куда попали снаряды, сплошное месиво тел. Грязь, кровь.
Снова ужас пополз по телу . Ведь он недавно разговаривал с ними, смотрел в их живые глаза, чему-то смеялись, скрывая страх. Но каждый мыслил себя героем, вот только немца увидеть.
Он будто очнулся, услышав приближающий рокот моторов.
Танки!
  Насколько хватало глаз, спокойно и даже как-то весело двигались немецкие танки.
- Ну, вот и всё, - безнадёжно отметил он, - конец, конец.
Но вдруг будто вскипело всё внутри, вскинулось жгучим протестом:
- Нет, я так просто не сдамся, я просто так не умру! Нет, я ещё живой, живой пока!- почти выкрикнул он.
  Он вспомнил, как их учили подбивать эти чертовы машины.
И  вдруг успокоился. Приготовил связку гранат.
- Вот только пропустить их через себя, вжаться в окоп, чтоб не видно, а потом…, - шептал он почти бессознательно. И уже наметил его. Тот шёл прямо на их окоп. Иногда, заметив что-то подозрительное или стрелявшего, въезжал на  очередной окоп, поворачивался вдоль и утюжил, живыми закапывал и продолжал катить всё прямо, прямо.
Илья закрыл глаза, вжался в стенку. Сверху обрушились комья грязи, оглушил грохот, смешанный с запахом гари и машинного масла.
- Конец,  конец, -  прошептал Илья
  Кажется, прошла вечность, когда он опомнился, словно от толчка. Нащупал связку, вылез из окопа и пополз, пополз.
И это уже был не он, а всё, все убитые его товарищи, убитые на его глазах, и все они -  в нём одном.
- Давай, - кричали они ему, - давай! Бей же  гада! Бей!
- А-а-а!. – слышит он свой крик. И  не помнит, как встаёт во весь рост и бросает связку гранат. И уже не видит, как горит танк, ничего уже не видит.
  Очнулся ночью. Подмерзшая грязь. Страшная боль в ноге. Сам перевязал себя, сам лейтенанта вытащил из окопа и всё полз, полз, полз… Не помнит, как очутился в медсанбате.
Лейтенанта сразу отправили в тыл, нужна была операция.
- А ты живучий, - смеется сестричка, - выкарабкался.
Потом снова просился на фронт, Решил, не могут без него победить. Он должен быть на передовой. Добился. Страха не было.
Будто душу вынули, или она, когда был в окопах, там, в пятках, выдохлась вся. Остался только солдат, воин, и была цель:   
Бить,  бить, бить. Чем больше бьёшь, тем меньше их остаётся.
И если каждый… Нас больше, нас гораздо больше. У нас огромная страна…
  В одном из боёв его контузило, отбросило со страшной силой.
И снова госпиталь. Там и догнала его награда, медаль «За отвагу». Это, видно, лейтенант успел про него сказать или написать.
Комиссовали  подчистую. Никакие просьбы не помогли.
- Отдыхай, солдат, залечивай раны.
- Куда же мне? Родная  Брянщина под немцем.
- Дуй за Урал. Там  руки нужны. Поможешь стране, - устало заключил председатель комиссии. – А теперь иди, солдат, не задерживай.
  Сел он на поезд и поехал. Рвались снаряды вокруг, тошнотворно
Выли падающие бомбы. Одна попала в вагон. Ничего там не осталось. Страшная картина. Помогал санитарам. Ну, вот , наконец, Урал.
Никогда раньше не видел  гор, но чем-то притянули они его.
Каменным ли спокойствием, надеждой ли на постоянство, нерушимостью ли монолитов.
  Южная Сибирь. Та самая, что потом с легкостью новоиспеченного  барина была подарена социалистическому Казахстану незабвенным Хрущевым.
И теперь вот считает он пенсию свою, состоящую из каких-то, уму непостижимых денежных единиц.
А чтобы письмо дочери написать, надо адресовать его в другую страну.
Юг Западной  Сибири.
  В областном городе  с радостью сообщили:
- С мужиками у нас проруха. Особенно в колхозах. Хлебушек некому растить. Одни бабы да дети малые. Да там тебя, как бога, встретят.

  А жизнь была нелегкая. Мужиков раз-два и обчёлся.
 Один –  Гулько Павел, безногий,  другой  – Гончаренко Василий, вместо одной ноги – деревяшка и он, целёхонький, но как сказать. Ноги и руки на месте, весь  шитый-перешитый, но, бывает, померкнет свет в глазах, в башке – звон и бахнется,  где попало "с копыток", и пена изо рта.
- Падучая его бьёт, - заключили старухи, приводившие его в чувство. – Спокой ему нужен. А где его взять? – вздыхали.
  Всех девок поначалу распугал. А потом – ничего. Очухается и опять мотается. Какой там лечиться. До сих пор проклятая контузия дает о себе знать. Как девица, в обморок может «сковырнуться» в самый неподходящий момент.


Приехала как-то девка в бригаду, овес  привезла  лошадям. Синеглазая, злая.
- Давай разгружай, -кричит, - чего застыл, как столб!  Шевелись! Некогда мне!
Ух, как взъярился Илья:
- А сама и сгружай! – рванул со стола чашку алюминиевую, бросил в колоду.
Так, ей богу, той чашкой за полчаса выгрузила овес. Хлестнула лошадь и понеслась стоя, как на колеснице, только платьице в синих   горохах   по ногам  хлещет.
- Ишь,  ты, - усмехнулся Илья, - царица Тамара.
  Но напрасны были все его ухаживания. Не  видела она  его и видеть не хотела. Не то, что другие, отбою ведь не было. Первый жених на деревне, с руками, с ногами, в военную-то пору.
  Узнал, что дважды подавала заявление на фронт. Но старуха –мать на руках, семидесяти  лет, не взяли. И еще, что убили у нее жениха в первый же  год войны. Сказывали, что похаживал к ней как-то энкавэдэшник, одноклассник бывший. К нему вроде как благоволила, но тоже без большой надежды, а когда подвалил он однажды к какой-то горькой вдовушке, а  она узнала, так  и дала от ворот поворот, в деревне  разве что скроешь.
- Смелость города берет, -  сказал себе однажды Илья  и пошел «штурмовать крепость»
  Поначалу к старухе подъехал. Мол, не возьмете ли на постой. Сам плотник, забор поправлю, сараюшку задранкую, мебель  какую надо, табуретки, стол -  всё могу. А на прежней  «фатере»  сын вернулся калечный, вроде лишний я там, неловко.

Что и говорить, девка с гонором, - объясняла она,  провожая  гостя, - да ты ужели  не джигит, - хитро взглянула.
  Стал  жить в её доме. Уж как расстарался. Огород перелопатил, все строения на ноги поставил. А она и не взглянет. «Здравствуйте да до свидания», - пробурчит. Иногда одноклассники заглянут, тут вам и улыбка. Илья даже ревновать стал, когда явился  энкавэдэшник с букетом и рухнул на  колени. Настырный оказался, простила ведь, но чувствовал Илья – не любит она. Но он всё  ходит да на Илью зверем косится. Узрел соперника. Потом стали Илью вдруг в город вызывать на перекомиссовку. Документы чего-то проверять. Старуха посекретничала, что Татьяна, узнав об этом, приказала  дружку своему:
- Не трожь  постояльца. А то и ты сюда дорогу забудешь.
  Проснулась надежда у него в душе.
А скоро тот  осечку дал, снова к бабенке прежней завалил по секрету. И тут же донесли ей. Так она взбеленилась, что вылетел он
пулей из хаты, весь красный. 
  Понял Илья, что его час настал.  Принялся охаживать её смелее. А она ничего. И в кино пошла, и на танцы. Сама под ручку взяла. Ошалел он от счастья. Не понял сразу, что  это она назло, на принцип пошла. А когда замуж позвал, и не задумалась.  Сама на него смотрит, а не видит. Так и вышла за него не глядя. 
  Вскоре родила сына, первенца. Стал Илья успокаиваться, привыкать к суровой неразговорчивой жене.
Любил он её шибко, редкой красоты была, прямо иконописной, словно мадонна с дитём сидит.
  А тут опять её дружок объявился. Вокруг кругами ходит. Как-то пришёл Илья поздно. А жены нет дома, старуха глаза отводит, а сама пальцем за дом показывает. Вылетел на мороз и слышит:
- Брось его, заберу с дитём, как своего любить буду, на свою фамилию определю. Что он тебе, чужак приблудный! Да я его с пылью смешаю. Завтра же на фронт упеку! И как не было его. Уедем! Всё -  для тебя! Всё, как ты захочешь.

 Слушал он, как ошпаренный. Что было потом, не помнит, видно, опять падучая скрутила.

 Очнулся в постели. Бабка над ним что-то шепчет. Татьяна в углу с ребенком, зарёванная.
  Вот и попала ему после этого «шлея под хвост».Загулял он, выпивать стал, к вдовушкам похаживать, жалости искать.
Молчит Татьяна, вся почернела, а терпит.
  А тут радость вселенская грянула.  Война закончилась.
Сколько счастья было, сколько слёз.
И поехал он домой, под Брянск, отца-старика оттуда к себе забрать. Привёз. Тот лето у них прожил, а как зима наступила, глаза у него прямо на лоб полезли. Морозы страшные, до сорока и выше. Он такого век не видывал.
- Вот чарты болотные, - ворчал, - людей сюды ссылали, а они саме живут.
  Однако никуда не уехал. А как Илья загуляет или придёт "под мухой" да начнёт придираться, просит жалобно:
- Ты, Татьяна, свяжи мне его, чарта  болотного, а я  ремнем его, ремнём.
  Так всё за неё и заступался,  да ругал сына непутёвого.
Еще двоих родила ему Татьяна, сына да дочку.
Поднялись дети незаметно, разъехались да и определились. Прошли годы, промчались, как один день. Старуха  да его отец преставились почти друг за другом.
  И остались они вдвоём
А Татьяна сердцем маяться стала, но пожаловаться не умеет, да и кому. Ведь он всё обидами своими занят был.
  Всю жизнь так и проревновал.
А сам вроде и невиноватый. Так и умерла она в одночасье от сердечного приступа. И тошно ему теперь. От вины своей и деться некуда.. Да и куда от себя сбежишь.
  А военный билет она, видно, спрятала, боялась, что  уйдёт, желающих отхватит  мужика  много было, стольких война без мужей да без парней оставила.
  Ему бы понять вовремя, что гордая  и независимая, жалобного слова не услышишь. А ей, может быть, во сто крат тяжелей было молчать, всё в себе таить.
А что  неласкова, так время-то какое, проклятое время.
 
  Вот так и потерялась любовь-то.
Хотел военный билет восстановить, в город поехал.
 Но не было там такого солдата.
 Вроде и на учет он не становился, и на перекомиссовку не  его  много раз вызывали.
И понял он, чьи это труды. Вспомнил его слова:
- Сделаю так, что вроде и не было его. Совсем.
  А теперь он там - большая шишка. В столице сидит. Главным.
Что же теперь за грудки его трясти?
  Мало что вытрясешь. Себе во вред.
  Во все архивы он писал, где могли быть его документы, потом сдался. Непробиваемая стена.
  Так вот и  живёт теперь, не получая тех  льгот, что положены ветерану войны. А пенсия колхозная, минимальная, да еще и  не в рублях.
В колхозе ведь не работа была, а "отдых" сплошной.
  Можно забыть солдата, даже вычеркнуть его имя из всех списков, только памяти не отнять. Да вот этой медали «За отвагу», что на его груди.
 
... Не бывает одинаковых людей, как не бывает одинаковых судеб.  Даже у самого похожего в своей роковой судьбе поколения двадцатых…
Живы еще солдаты, и живут они своими болями и  воспоминаниями о страшной военной поре, поре своей юности.
  Они честно выполнили свой долг и стали героями.
Они уходят от нас и смотрят в глаза грядущему…
  И  они уже принадлежат истории, истории нашей страны…
14 Помощник
Вера Шкодина
Как только начинался сев, в правление в праздничном костюме, при орденах неизменно являлся 80-летний Иван Блоха. Никак не сиделось деду в такую нешуточную пору.
- Ну что, дедунь, - спрашивал директор Бузырев. – Замерять будем?
- Будем, - соглашался тот
- И к кому ж тебя, а? Вот, выбирай сам, - кивал он на ухмылявшихся бригадиров.
- А, - махнул рукой дед, - к Кольке я.
- Ты чо, дедуля, влюбленный в него, что ль? – подначивал кто-нибудь.
- Улюбленный, - сговорчиво кивал тот и лез в карман за куревом.
Мужики хмыкали, скалили зубы  и лезли к деду с газетными обрывками. Хороший самосад водился у него в вышитом разноцветными крестиками кисете.
- Унучка вышила, - каждому сообщал он.
Николай сажал его в свой ходок и лихо катил по деревне. Дед строго выпрямился, шевелил распущенными по торжественному случаю усами и, почти не мигая, взирал поверх случайных зевак.
Только за селом, кряхтя, переставлял ноги и просил ворчливо:
- Да не тряси ты, лесый, мать твоя Паляська, уже нутренности болят.
Николай улыбался, придерживая Жигана:
- Смотри, дедунь, не перетружайся! А то нам с тобой бабка Пелагея такого даст жару, аж тырса посыплется. Пройдется вяхоткой-то вдоль хребта, а, дед?
Дед сплюнул и забормотал что-то.
- Ладно, не серчай, - успокоил его Николай, ухмыляясь.
“И  что  старому  наймется? - думал  он. – И  пенсия,  и  почет, нет,  топчется.
Но  самое  интересное, когда  рассердится  дед, да  начнет  ругаться, одна  потеха  для  зубоскалов, потому  как  самое  что  ни  на  есть  ругательское  слово  у  него – имя  его  жены, бабки  Пелагеи, без  которой, видно, не  мыслил  он  себя  не  единого даже  мига.
- Ах  ты, мать  твоя  Паляська, - заводился  он, - тьфу, дура, Паляська, дура, дура, дура! – ругал  он  себя  самого, если  ошибался  в  замерах. А  ошибался дед  частенько.   
Вот  и  сегодня – далеко  в  поле  заметил  Николай  его, сосредоточенно  машущего  саженем.
- Ну  что, дедунь! – подъехав  поближе, и  придержав  Жигана, крикнул  Николай, - как  делишки?
Дед  охотно  откликнулся и  пошел  к  меже,  бодро переставляя  ноги  в  больших, серых  от  пыли  чесанках.
- Ревматизма  мучает, - прокряхтел он и полез за табаком, - доздь долзен быть
- Ну тебя, не каркай, - отмахнулся Николай. – Много намерял?
Дед  вскинул  глаза, зашевелил  губами.
- Тьфу, - сплюнул  он, - цертова  Паляська, забыв, как  есть  забыв.
- Ох,  дед, - улыбнулся  Николай, - я  ж тебе  говорил, записывать  надо.
- Та  помнив  я, помнив, мать  твоя  Паляська, как  есть  помнив, - развел  руками  старик. Сплюнул  еще  раз  с  великой  досадой  и, забормотал что-то  под нос  скороговоркой.
- И  чего  я  с ним  вожусь? – проворчал  Николай. – Уже  все  надо  мной  подзуживают. Все  одно  толку от его  замерки. Просишь  потом кого  помоложе перемерять  вечерком, чтоб  и  не увидел, не надулся.
Вот, совсем на днях, забыл перепроверить дедову арифметику, забегался, а что вышло.
- Сколько там у тебя, дед? – подвезя его домой, вспомнил Николай, - Заскочу в правление – передать надо.
И подмахни тогда дед цифирку. Николай, занятый другими заботами, не вник и бахнул этому дотошному парторгу. Как тот взвился!
- Поехали, - кричит, - проверим!
- А и проверим, - вспыхнул Николай, и словно ему шлея под хвост попала! Гнал-то бедного Жигана, аж пена клочьями. А тот сидит, колотится в бричке. Язык можно откусить от такой тряски и – ни слова, только все глазищами своими чернющими так и жалит.
И чувствует Николай: остановиться бы, да одуматься. А мешает чего-то, а мешает. Ну, уж когда приехали, то-то было!
Тут уж молчал Николай.
- Ты что? – размахивал руками всегда спокойный осетин, - Под суд хочешь? Ты какую сводку даешь? Соображаешь? Кто отвечать будет, я тебя спрашиваю?
Николай смотрел на него, смотрел и медленно успокаивался.
“Хороший  мужик, - внезапно  подумал  он, -  дельный”.
- Ладно, - грубовато  хлопнул  он  его  по  плечу, - виноватый, не  проверил  деда, виноватый, что  уж  там.
- А  не  бери  его, - на  обратной  дороге  присоветовал  парторг, - кто  тебя  заставит.
- Нельзя, брат, - вздохнул  Николай, - чую  вот  душой-то, нельзя. А  почему  и  не  скажу, мать  его  Паляська, - усмехнулся  он, - такое  дело.
Осетин  засмеялся, потом  приумолк.
Вечерняя  сырость  пронизывала, лезла  чуть ли  не  за  воротник. Белесая  дорога  вилась  среди  знакомых, теперь  неуютных, чернеющих  кучками  лесных  околков.
Николай  нахохлился, подстегнул  лошадь. Затрясло  снова.
- Пусти  потише, - попросил  парторг, - все  и  так  болит, летел, как  горный  орел.
15 Моя Ориноко
Миша Кошкина
Нет реальности, кроме той,
которую мы носим в себе.
Герман Гессе

 Потерянный, я лежу в маленькой комнате с железной койкой и трещиной в стене, похожей на аиста- марабу. Не отрываясь, он смотрит на меня глазом- дырой, за которым тишина, пустота и, как я подозреваю, смерть. Безмолвие не пугает. Больше всего я боюсь перестать слышать гул воды, что доносится из-за разорванной в клочья двери. Ее ошмётки лениво болтаются на ветру как старое бумажное объявление, сквозь которое струится невидимая река.
"Ориноко...Общая протяженность составляет 2,74 тысяч. км. Площадь речного бассейна 880 тысяч..."

Гигантской анакондой ползет Ориноко сквозь горластые джунгли, любовно огибая хижины индейцев-варао, и дремлющие на заре бутоны фламинго. На волнах неспешно покачиваются аллигаторы с белыми "парусами" ибисами на спинах, а в мангровых зарослях мелькает мантия леопарда. Леопард-царь джунглей. Когда он рычит, с веток градом осыпаются обезьяны, а дельфины замирают в прыжке.
Однажды леопард проглотил мифический Эльдорадо, а спустя 620 лет и меня, чтобы тщательно пережевав, как курильщик шарик табака, выплюнуть в эту комнату с потолком, забрызганным побелкой и трещиной в стене, похожей на аиста-марабу. Он крадет мою память. Поджав колени к груди сворачиваюсь в ком, и закрыв глаза, мысленно пролистываю альбом.Там, среди пустых, похрустывающих вместо фотографий файлов, нахожу последний:

"Общая протяженность составляет 2,74 тысяч. км. Площадь речного бассейна...",- чуть слышно проговаривает дочь, пристроившись в углу дивана с учебником географии, придерживая постоянно сползающие на нос очки, в тонкой серебристой оправе. Время от времени она поднимает на меня свой взгляд, и недовольно морщится, стараясь показать всем своим видом что я здесь лишний. Но я не ухожу. Мне нравится детский шепот про природу южной америки, конкистадоров, и голубое шелковое платье, мелькающее в приоткрытой двери прихожей...Женщина в голубом разговаривает по телефону, а у ее ног, задрав трубой рыжий хвост вьется кот, пытаясь ухватить лапой кончик синего атласного пояска.

Мысленно отшвырнув кота, и зажав в кулаке гладь ленты, я открыл глаза, и в последний раз оглядел комнатушку, определенную мне кем-то свыше склепом, под неустанным надзором марабу, терпеливо ожидающего падали. Времени не осталось. Было ясно что через день, час, или прямо в это мгновенье, все, что связывало меня с жизнью, личностью...сам я, растворюсь и исчезну, вдавленный тьмой в ржавую решетку койки.


Снаружи беззвучно валил дождь. Лишь хорошенько вглядевшись в темноту, можно было рассмотреть как капли размером с вишню опускаются на траву, и не разбившись, отскакивают обратно вверх, чтобы снова упасть. Это была не единственная моя попытка к бегству, и я знал, что водный пинг-понг между небом и землей прекратится как только появится ОН. Исполин, вытесанный умелой рукой создателя из первого метеорита, и брошенный черной галькой на весы вселенского равновесия. ОН стоит неприступными воротами на моем пути, за которыми шумит Ориноко, отсчитывая ритм моего сердца каждым, упавшим с ветки орехом пекан.

Издали казалось, что дорога перекрыта обвалом, но стоило сделать шаг, как гигантские валуны начинали шевелиться, собираясь в высокую пирамиду, которая, добравшись до неба, с грохотом осыпалась вниз, поднимая облако чернильной пыли. Из него, отряхивая с мощной спины каменные крошки, медленно выходил огромный носорог. В поисках меня он принюхивался, рассекая стальным сверкающим рогом потоки дождя. 

Это занимало пару секунд. Внезапно животное замирало, и повернув голову в мою сторону, с угрожающим ревом разевало пасть, похожую на заброшенную угольную шахту, из старых досок которой торчали мертвые галактики, пропавшие цивилизации, и проглоченные черные дыры. Та же участь ждала и меня...Все мои потуги преодолеть этот смертельный монолит заканчивались одинаково: страх быстро пробирался холодной липкой змеёй по позвоночнику до самых кончиков пальцев ног, земля растекалась вязкой жижей, готовой в любую секунду всосать меня как топь резиновый сапог. Носорог не ведал страха, не боялся смерти-он и был ими. С каждым шагом земля под копытами становилась тверже и тверже, пока не превращалась в идеальную взлетную полосу, с которой стартовал этот каменный истребитель. 

Волоча за собой бесчувственные от ужаса ноги, я хватался за порог комнаты и вползал обратно, чтобы забиться в дальний угол как жалкая, побитая дворняга.


Сегодня все иначе, и отступать некуда. Единственным шансом преодолеть дорогу смерти, мне казалась возможность пробежать хоть пол пути до столкновения с монстром. Накинув на голову капюшон толстовки, с разбегу прыгнул в темноту. Не давая страху влезть под кожу, уверенно впивался старенькими кроссовками в клочья сырой травы, с одной- единственной мыслью: "лишь бы дождь не кончался, и я смог добраться до Ориноко".
Она была так близко, что даже сквозь непрекращающийся шум падающей сверху воды, слышалось как волны нашептывают мое имя, которое я не помнил...Покоряясь бесстрашию бегуна, почва под ногами превращалась в ровный асфальт, где в последней упавшей капле блеснула огромная стальная коса.

Ярким огоньком подожженного фитиля я несся сквозь тьму на носорога, одержимый дерзостью начинающего альпиниста взять эту высоту, или навеки размазаться по ее морде кровавым мясным пятном. Полностью появившись из клубов пыльного облака, животное наклонило каменную голову к земле, и вспороло рогом бегущую вперед меня асфальтовую дорожку, как кухонный нож вспарывает брюхо селедки.

Я перепрыгивал встающие на дыбы плиты, пока не врезался в одно из копыт, по которому, не долго думая и начал карабкаться. Нетронутым наждаком, кожа, испещренная бороздами застывшей вулканической лавы раздирала ладони, стирала отпечатки и линии: любви, судьбы, жизни. Именно жажда жизни толкала меня вперёд. Она цепляла изорванные в лоскуты костяшки за трещины и рытвины, будто оставленные громадным тесаком неизвестного смельчака, так же как я, пытавшегося победить в этой смертельной схватке. 
Сверху раздался гул, и на меня полились тонкие ручьи смешанных с песком и известняком камней: носорог осыпался, чтобы навек погрести под завалом очередного героя. Я не был героем, но собрав остатки сил и разума, подтянулся, и вполз на спину пытающейся скинуть меня твари. Преодолев в несколько прыжков торчащий вшитыми под шкуру бусами хребет, с перекошенным от крика ртом, я раскинул руки, и прыгнул в зияющую как пасть пропасть. 

Мое имя Андрей. Я лежу в белой комнате, с отбивающими чечетку аппаратами жизнеобеспечения, и слушаю радостный щебет дочери. Она поправляет сползающие на кончик носа очки, где за стёклами блестят слезой глаза цвета Ориноко.Я знаю, что однажды ОН снова придет за мной. Насквозь проколет серебряной косой, как энтомолог приглянувшуюся букашку, и навсегда унесет в царство мертвых. Однажды, но не сегодня...
16 Маленький переполох в Шаолине
Миша Кошкина
В лёгкой дымке облаков катится по Великой Стене пряная булочка солнца, пока не упадет в черепичные хлебницы пагод Шаолиня. Золотые мечи рассвета разрубают ночь, освещая на стенах застывшие силуэты грозных стражей монастыря: мастера Огня, мастера Воды и мастера Ветра.
" Хэй!": крикнут мастера, приветствуя новый день поднятыми к небу копьями.
" Каждый день- это лепесток с дерева жизни": потушив  каменные фонарики, задумчиво произносит Непобедимый Мастер кунг-фу Чань- Юнь и бьёт в гонг. Пора просыпаться...
" Дзен, дзен, дзен": звонко поют колокольчики, приветствуя новый день и монахов. Тренировка начинается...Ритмично постукивают двуглавые боевые посохи, звенят переплетенные в бою сверкающие цепы. В воздухе мелькают оранжевые курточки: вот застывший в полете богомол, а вот и тигр крадется по стене. Довольно щурится под шляпой Мастер Чань- Юнь: достойная смена подрастает.

Но однажды в ворота постучали...Открыли, а там сам Император стоит- брови насупил, одежды по ветру как крылья дракона развеваются. Да как закричит:
" Приведите мне самого своего наимудрейшего мудреца! Хочу истину узнать!". Еще и ногой топнул так, что в соседней Японии все ниндзя с деревьев попадали.
Упал ниц Мастер Чань- Юнь. В таком почтении склонился, что шапоськой между плит каменных воткнулся. Голову поднял, смотрит, а в шапочку бабочка села. Все так и замерли в восхищении( даже Император брови разомкнул).  А Мастер сказал: " Со временем каждый пустой сосуд наполнится!": и, неуверенно посмотрев на Императора, послал за мудрецом мастера Огня, мастера Воды и мастера Ветра.
Отправились в путь. Бегут, спотыкаются.
Пришли, смотрят, - а мудрец за сто лет медитаций совсем в утес врос, песком занесло и листья к голове прилипли. Сидит под старым огромным баобабом , не шевелится, вокруг только горы, да глаза филина из дупла сверкают.

Потоптались мастера, покашляли...тишина. А Император ждет! Соорудили из копий носилки, отодрали мыслителя, и обратно в Шаолинь пошли. Бегут, спотыкаются. Вдруг видят, а в скале розовый цветок пиона распустился...

" Красота спасет мир!": задумчиво изрек мастер Огня.

"Ах!": в восхищении подняли к небу руки мастера, и выронили носилки с мыслителем в пропасть. Потоптались...А Император ждет! Накопали глины копьями и слепили фигуру мудреца. Землей обсыпали, травы к голове и глиняному носу прилепили. Как настоящий!

Низко склонив головы вошли в ворота монастыря, и поставили перед Императором. Все замерли, даже бабочка. Сидят, ждут, что Наимудрейший скажет. День сидят, два...молчит мудрец. Впервые в жизни испугался бесстрашный мастер Ветра, застывший в позе летучей мыши под крышей оружейной. Не вытерпел и вздохнул, да так, что от поднявшегося ветра нос у мудреца отвалился и в лужу у ног Императора упал: "Бульк!".

Застыли в ужасе монахи и Мастер кунг-фу Чань-Юнь. А Император вскочил, да как закричит:

" Тише! Я все понял!". Еще и ногой так топнул, что в соседней России все медведи от спячки проснулись.

" Наимудрейший сказал мне, что без тишины ничего не услышишь!"- восхищенно сказал Император, расправив брови, белые как волосы поседевшего мастера Ветра. И все восторженно ахнули, провожая процессию повелителя и пряную булочку солнца, бегущую в сторону огромного баобаба, из дупла которого хитро сверкнули глаза мудреца.
17 Письмо Княгини
Диана Елизарова
Письмо Княгини.

"Серхио!

Вы просили меня о встрече, но я сомневаюсь, что это было бы разумно. Прошло пять лет, с тех пор, как вы покинули меня одну, с разбитым сердцем, и, как мне тогда казалось, с погубленной честью. Я помню до сих пор надменный взгляд ваших глаз, и ледяной тон вашего голоса. О, Серхио, я же вас так любила!

Помню первую встречу с вами на балу в доме моего крестного графа Александра Петровича Соколова. Все тогда ждали особенного гостя – знаменитого итальянского тенора, новую звезду Европы. Серхио Лоренти. Вас, Серхио. Ах, как все были взволнованны в тот вечер, и я, как и все ждала с нетерпением. И вот вы появились.

Каким я запомнила вас в тот вечер? Моя кузина Мари Уварова уверяла, что вы показались ей и ее подругам надменным и чересчур самоуверенным, а я уверяла, что у вас грустные глаза и вам одиноко среди бала. Мари твердила, что ни за что не согласилась бы провести с вами и минуты наедине. А я была уверена, что разглядела в ваших глазах нечто особенное, чего не смогли увидеть остальные. Признаться, я даже не помню, что вы исполняли в тот вечер, но помню, как была заворожена вашим голосом. Да, вы всегда были хорошим актером. Жаль только, что я не прислушалась к Мари, и не поняла этого раньше.

Конечно, вам было очень легко меня очаровать. Я ведь впервые вышла в свет, а до того больше времени провела в нашей усадьбе под Новгородом, чем в Петербурге. Я была ослеплена и очарована всем – великолепием северной столицы, легкостью общения в салонах, роскошью женских нарядов и украшений, хотя мои были ничуть не хуже. А меньше всего я была избалована мужским вниманием. И потому встреча с вами, ваше первое письмо и признание так легко заставили поверить в то, что в моей жизни появилось нечто особенное. Любовь.

Да, я влюбилась так легко и безрассудно! Вы были моим божеством, моим кумиром, моей любовью, моим романтичным итальянским героем…  Ах, Серхио, как легко совершать глупости в семнадцать лет! Чем я могла привлечь вас тогда? Ведь в тот вечер на балу были женщины гораздо красивее меня, и, несомненно, опытнее в подобного рода делах. Чем привлекла вас я? Вчерашняя провинциалка с наивным блеском в глазах, восторженно вышедшая в свет в ожидании чуда…

Чудом я и сочла встречу с вами, вашу такую искреннюю – как мне казалось – влюбленность в меня. Вы преследовали меня целый месяц, и признаться, я не стремилась скрываться от вас. Украдкой читая в саду ваши письма, я чувствовала, как замирало мое сердце от восторга и предчувствия счастья!

Конечно, моя семья никогда бы не позволила мне стать вашей женой.  Дочь графа Росинского не могла снизойти до актера. Но мне было безразлично происхождение, я любила и думала, что была любима. Только потому и согласилась встретиться с вами   наедине.

А вы были так горячи и несдержанны! Как смутил и взволновал ваш первый поцелуй! Первый  и все последовавшие за ним!

Серхио, Серхио..  Вы не дарили мне подарков, даже цветов. Зато часто просили об одолжении меня. Дважды я даже тайком брала в доме деньги для вас. И как вы вели себя, когда я подняла случайно оброненное вами письмо и увидела несколько строк. Строк, написанных, несомненно, женской рукой. Таинственная незнакомка, чье имя вы отказались назвать, благодарила вас за роскошный подарок. Подарок, конечно же, сделанный на деньги моего отца, которые я тайком принесла вам накануне.

Как вы кричали и уверяли, что меня совершенно не должно касаться, кому и что вы дарите. Я убежала от вас в слезах. Конечно, я ведь так и осталась для вас чужой и нелюбимой. Но вы сделали так больно, Серхио! А я терпела и прощала, потому что любила вас. Когда вам захотелось вернуть меня, как милы и очаровательны вы были! Вы шептали по-итальянски нежные слова, и, закрыв глаза, мне казалось, что я сижу рядом с вами где-то в далекой Италии, и жаркое солнце обжигает меня.

А потом вы сделали мне то предложение. Ах, как же наивна и безрассудна я была, поверив вам, решившись на такое! Бежать с вами в Италию, где вы обещали жениться на мне! И как хорошо, что наш сговор услышала Мари и поспешила предупредить отца!

Серхио, вы не знаете, не представляете, как гневалась я на моего друга, как обвиняла Мари в том, что она разрушила мою судьбу из зависти. А вы уехали, уехали, так и не дождавшись условленного часа. И уехали не один, как я узнала позднее, а с одной из актрис Петербурга!

Мой папа не стал сурово наказывать меня, скорее, он винил себя в случившемся – ведь по его настоянию я так долго была вдали от света, он хотел как раз оградить меня от подобных мужчин, а вышло наоборот. Но что бы улеглись слухи – к счастью, всего лишь слухи без доказательств моего безрассудства – мне следовало какое-то время провести вдали от Петербурга.

Полгода я провела в деревне, в усадьбе Уваровых. Почти в одиночестве, если не считать двух тетушек, которые мной мало занимались и только осуждали за то, что в столице стало известно о моем романе  с вами. За те полгода, что я провела с ними, они внушили мне огромное чувство вины перед отцом и перед светом. А главное, перед ними, хотя уж их это происшествие касалось меньше всего. И потому я была и счастлива и обескуражена письмом отца, в котором он сообщал, что осенью я выхожу замуж, все уже улажено и оговорено, и что мне надлежит немедля прибыть в Петербург.

В первый же вечер моего возвращения в Петербург, отец представил меня князю Андрею Олеговичу Бельскому. Я встретила его еще в свой прошлый приезд в Петербург, и князь запомнился мне учтивым отношением и добродушием. Он был старше меня на двенадцать лет, не отличался вашей яркой красотой, но с ним было легко и спокойно, словно я знала его всю жизнь. И, кроме того, я испытывала к нему огромную благодарность за то, что он берет меня в жены, несмотря на имевшие место слухи о моём легкомыслии. 

Я стала его женой, и мы провели первые месяцы в Петербурге. С каждым днем я все больше и больше начинала понимать, и ценить человека, которого послала мне судьба.

В самые серые дни он умел развеселить меня шуткой, или подарком. Любимые сладости или фрукты, книги или прогулка по красивым местам, коих в Петербурге предостаточно. Особенно мне нравилось гулять в теплые дни с Андреем по набережной, и смотреть, как неспеша катит Нева волны и как бьются они о берег. Среди зимы Андрей дарил мне розы, зная мою любовь к этим цветам. Всегда с радостью обсуждал со мной прочитанные мной книги и советовал прочитать что-либо по его выбору, и сам читал то, что было интересно мне. Никогда я не слышала ни единого упрека о своем прошлом, и  ни одной минуты я не скучала в обществе мужа. Мне казалось, я возвращаюсь к жизни, и благодарная за это, сама старалась радовать мужа любой мелочью, и видела, как ему приятно мое внимание.

Наш сын родился спустя год, после свадьбы. Я была безмерно счастлива, когда впервые прижала к груди крошечного малыша. На миг острой болью отозвалось воспоминание о том, как я мечтала подарить сына вам. На миг и все. Заглянув в глаза моего мужа, я поняла, насколько привязалась к нему. И он был счастлив, взяв на руки нашего первенца. И увидев тогда его лицо, я поняла, что мой муж любит меня.  Что я чувствовала тогда к Андрею? Любовь? Но любовь меня страшила и пугала. Вас я любила болезненной любовью, всегда находясь между счастьем и горечью. Мне казалось, что любовь именно такая – зыбкая грань между солнечным светом, и ледяным холодом. И то, и другое обжигало, и я гнала прочь все мысли о любви.

Конечно, про вас долетали слухи из Европы. Говорили, что звезда ваша померкла, что вы на грани разорения, и были замешаны в крупном скандале во Франции. Каждый раз, слыша ваше имя, и зная о ваших бедах, я думала, что, несмотря на боль, которую вы причинили мне, я никогда не желала вам горя и беды, и искренне хотела верить, что слухи и сплетни – это всего лишь слухи и сплетни.

Мишеньке исполнилось три года, когда  у нас с мужем родилась красавица Роза, наша Розали. И вот тогда я снова встретила вас.

Мы с Андреем были в Москве, и вот там из окна я увидела вас. Вы шли по улице под руку с совсем молоденькой девушкой, хорошенькой и очень пухленькой. Она цеплялась за вашу руку, а вы шли, не глядя на нее, хоть и не отнимали у нее своей руки.

Я отпрянула от окна, и только присутствие матери мужа избавило меня от искушения спрятаться за занавесками. Но уже на следующий день я встретила вас вновь – и где же? У нас дома, на приеме.

Десятки глаз гостей следили, будто невзначай, как вы подошли ко мне и склонились в поклоне. Но едва кивнув в ответ, я отошла. Странная пустота была у меня внутри – ни трепета от встречи, ни былого чувства. Все сгорело, превратилось в пепел, и самого пепла уже не осталось.  Конечно, вы написали мне письмо. И даже изловчились передать его мне.

Я развернула его только после ухода гостей, когда Андрей ушел в кабинет, чтобы написать несколько писем. Признаюсь, я сделала это нехотя, и больше из вежливости, чем от желания вернуться на несколько лет назад. Ах, как знаком мне был стиль вашего письма.  И только теперь я поняла все то, о чем мне когда-то давно говорила Мари. И словно все это было в прошлой жизни. И будто и не со мной вовсе!

Вы умоляли о встрече, о прощении, уверяли, что все эти годы вы любили меня, а уехать вас вынудила возможная месть моего отца. Вы также упомянули, что теперь женаты, и ваша жена ждет ребенка, но вы готовы бросить ее по первому моему слову.  А еще вы почти требовали бросить моего мужа и детей, и уехать с вами навсегда.

Я смеялась и плакала над этим письмом! Смеялась от радости, что не связала свою жизнь с вами, плакала от жалости к той далекой Дашеньке, какой я была когда-то. И еще мне было жаль вашу жену, совсем юную девочку. В письме вы назвали ее дочерью итальянского торговца, который взамен денежной помощи вынудил вас жениться на своей дочери, которую вы, не задумываясь, готовы были бросить ради меня.

Я не поверила вашим словам о любви. Кроме того, ваша любовь и не нужна была уже, как и вы сами. Мне только жаль было ту девочку, что связала жизнь с вами, и я надеялась, что деньги ее отца смогут защитить хотя бы ее саму и ребенка, который скоро должен появиться на свет.

Серхио! Встреча с вами в Москве сделала меня счастливой! Нет, счастье мое не из-за вас, но благодаря вам! Ведь  увидев вас спустя несколько лет, я поняла, какой могла бы стать моя жизнь с вами. Я осознала, каким вы были со мной, и словно впервые увидела своего мужа! И с непередаваемой радостью я осознала, что люблю его уже давно! Что как бы я не гнала прочь мысли о любви – вот она, любовь! Давно и прочно в моем сердце! И вовсе не та, полная горечи и обмана страсть, которую я питала к вам! Нет! Это чувство подобно ровному теплу в прохладный день или освежающему ветерку в летний зной.  Это настоящее, то, ради чего стоит жить, за что стоит бороться, что надо беречь, как величайшее в мире счастье, потому, что именно так это и есть. Любимый муж и наши дети! Как же я счастлива теперь!

Нет, Серхио. Я не отошлю вам этого письма, потому что написала его не для вас, а для себя. Если я увижу вас снова, то просто пожелаю вам счастья, и скажу спасибо. А сейчас я уже слышу веселый смех Розали, и   топот ножек бегущего Мишеньки. Сюда  идет няня с детьми  и Андрей. Мой Андрей! Мой любимый муж!

Я отдам ему это письмо, и пусть он узнает все – как я любила вас, Серхио, и как счастлива, что разлюбила. Ведь не будь вас в моей жизни, я вряд ли бы сумела в полной мере ценить своего чудесного и доброго мужа, и вряд ли сумела бы полюбить его так сильно, как люблю теперь!

Прощайте, Серхио. Прощайте навсегда.
18 На краю пропасти... или берег счастья. Рассказ
Галина-Анастасия Савина
               
                1
      Жанна стояла на самом краю пропасти, закрыв лицо руками.
Она уже не плакала или ей так просто казалось, потому что слёзы, будто не высказанная боль, текли сквозь пальцы, исчезая в пустоте. В пустоте, которая, кажется, поглотила её всю до кончиков пальцев, до корней волос, забрала у неё душу, сердце, оставив лишь боль, невыплаканную боль…
      Визг тормозов вернул её в реальность. Жанна вздрогнула, вскрикнув от неожиданности. Она стояла на пешеходной дорожке, в самом центре. Для автомобилей светофор горел зелёным светом. Они пролетали мимо неё, спеша по своим делам. И только белый мерс, который резко затормозил прямо перед ней, будто ждал, когда Жанна придёт в чувство. Не дождавшись, пока она освободит проезжую часть, из авто вышел парень, осторожно взял её за плечи:
- Девушка, вам плохо?
Только теперь Жанна поняла, что она не на краю пропасти, в которую она так хотела шагнуть…
- Простите, я не сумасшедшая…Просто… - Она тяжело вздохнула, будто снимая накопившуюся боль. – Простите… Я, пожалуй, пойду…
- Нет уж, лучше я вас подвезу. И отказы не принимаются, мы и так долго испытываем терпение водителей, перекрыв движение.
Жанна нехотя прошла к любезно открытой парнем дверце автомобиля, на секунду задумалась и решительно быстро села в кресло. Дверца захлопнулась.
- Куда вас отвезти?
- Я не знаю…мне всё равно…
- Ну что ж, вам повезло, на сегодня у меня уже нет дел, поедем к загородному озеру.
В полном молчании они ехали по улицам города, свернули на просёлочную дорогу и остановились у небольшого голубого озерка.
- Это моё любимое место. Приезжаю покормить уток и лебедей. Вот, возьмите, у меня всегда в пакете есть для них хлеб.
Они сели на берегу, прямо на траву, и стали бросать кусочки хлеба в воду.
- Я часто приезжаю сюда, когда мне грустно и одиноко.
- А вам бывает одиноко? – Удивилась девушка.
- Я думаю, одиноко бывает всем…
Жанна не ответила и протянула кусочек хлеба одному из лебедей, которые вышли на берег. Они совсем не боялись людей и брали лакомые кусочки прямо из рук.
- Доверяют - Проронила Жанна и продолжила, - Вы правы, одиноко бывает всем. Мне вот тоже очень одиноко…уже третий год…одиноко и больно…вот здесь. – Она приложила ладонь к груди. Немного помолчав, снова, как заклинание, Жанна тихо проговорила:
- Доверяют… И я вам тоже… Я тоже, почему-то вам доверяю… - И продолжила свой рассказ. - Я… Я сегодня была на кладбище. Хожу туда вот уже третий год. Его не стало за несколько часов до нашей свадьбы. Я стояла и ждала у ЗАГСа, а ещё мама, мои гости, а он не приехал. Я переживала, нервничала, злилась, потом просто стала проклинать его и тот день, когда мы познакомились, когда полюбила, когда согласилась выйти замуж… - Она смахнула набежавшие слёзы. – Тогда, возле ЗАГСа я его просто ненавидела, а он умирал на дороге…Понимаете, у-ми-рал, ехал ко мне и попал в аварию.
Жанна снова разрыдалась. Невозможно было остановить поток слёз, которые с воспоминаниями вырвались наружу.
Незнакомец молча протянул платок.
Шелестели листвой ивы у озера, пели птицы, в траве стрекотали кузнечики, а лебеди, белые лебеди, грациозно вытягивая шеи или расправляя крылья, что-то гоготали.
- Боль проходит, боль всегда проходит… Я это знаю. Просто посмотрите вокруг. Жизнь прекрасна. – успокаивал парень.
- А он меня простил? Скажите, простил? Ведь я тогда его прокля…
 Незнакомец не дал договорить, прикрыв ей рот рукой.
- Он простил…
Они снова сидели молча. Жанна первой прервала молчание:
- А ведь я даже не знаю, как вас зовут, а кажется, будто давно с вами знакома.
- Тогда давайте перейдём на «ты» и познакомимся. Вы не поверите, меня зовут – Иван. Вот такое распространённое русское имя. А вас? Простите, тебя?
- Меня – Жанна. Рада знакомству.
Они ещё долго сидели на берегу озера, слушая пение птиц, дыхание ветра, шелест листвы и тихий шум бьющейся о прибрежные камешки озёрной воды.

                2
      Вот уже полгода Иван и Жанна встречались, как друзья. И совсем не заметили, как дружеские отношения переросли в любовь. Они и сами этого не знали, не понимали. Ведь разве есть чёткая граница между было, есть и будет. Её нет. Любовь уходит, не прощаясь, и приходит, когда её совсем не ждёшь. Вдруг – раз, и за спиной вырастают крылья, невидимые крылья, и хочется лететь туда, выше облаков, задевая радугу, чтобы расплескать яркие краски и радоваться разноцветному миру, и дарить улыбку и счастье всем: знакомым и незнакомым, друзьям и даже… Да не важно, главное, дарить и радоваться, и любить…
Назначили день свадьбы.
За пару недель до назначенного срока Иван решил на несколько дней сходить на охоту, так сказать к свадьбе мяса раздобыть.  Ночью, когда он сидел у костра, началась гроза. Сильным порывом ветра стало уносить палатку. Иван второпях стал снова её устанавливать, не получилось. Тогда он кое-как её сложил, с трудом запихнул в чехол. Надел дождевик. Вдруг в ближайшую сосну ударила молния, дерево вспыхнуло факелом и на землю посыпались искры. Загорелась трава. Иван, быстро достав из рюкзака первое, что попало под руку, то ли свитер, то ли ветровку, стал тушить траву. Дождь лил всё сильнее и сильнее, и это помогло затушить расползающийся по траве огонь. Да и факел на сосне стал угасать. Но вдруг что-то тяжёлое, ударив Ивана по голове, свалило с ног. Это была то ли отгоревшая верхушка дерева, то ли огромная ветка. Он потерял сознание. Сколько он так пролежал, сказать трудно. Но в забытьи ему привиделось, как Жанна стоит возле ЗАГСа совсем одна и оплакивает снова не удавшееся замужество. Он очнулся, с трудом поднялся и, забыв обо всём на свете, побрёл, сам не зная куда. Только через какое-то время, опомнившись, понял, рюкзак и все вещи остались там, на поляне. Решил за ними вернуться, но сбился с пути. Дождь прошёл, близился рассвет. Иван присел на старый, покрытый мхом, пень.
- Что я наделал? И зачем я пошёл перед свадьбой на эту охоту?
В голове шумело, ныло плечо, почему-то прихрамывала нога, а на лице и руках была сажа и запёкшаяся кровь.
- Надо выбираться. – Подумал Иван и вдруг услышал невдалеке шум проезжающей машины. – Дорога…
Прихрамывая, он побрёл в ту сторону, откуда доносился шум. Выбравшись на обочину, в нетерпении стал ждать, но машин не было.
- Видать, по этой дороге не часто машины проезжают. – Забеспокоился Иван.
Вдруг невдалеке показался УАЗик. Парень поднял руку, водитель притормозил:
- Тебе куда?
- Мне в N-ск.
- Э, да это в другую сторону. Прости, брат, не по пути.
Не раздумывая, Иван развернулся в нужном направлении и побрёл из последних сил вдоль обочины.
Как упал, снова потеряв сознание, долго ли полежал в забытьи, он не знал. Очнулся от того, что кто-то тряс его за плечо.
- Эй, парень, что стряслось?
- Мне… я… у меня свадьба…мне надо…
- Когда?
- Может, завтра, может, послезавтра…я уже не знаю…
- А число-то помнишь?
- Так восьмого…
- Э, так это через два дня. Адрес-то хоть помнишь?
Иван назвал адрес и, согревшись в кабине, уснул. Ему всё время снилась Жанна в свадебном платье с печальным взглядом без слёз.

               
                3
      Он осторожно постучал в дверь. Жанна поспешила открыть.
- Это Иван, я знаю, это точно Иван.
Они долго стояли обнявшись. Жанна такая нежная и хрупкая и он, грязный, уставший, замученный, но такой счастливый.
- Прости меня… Я так тебя люблю… Мы всегда будем вместе… Всегда… - Прошептал ей на ухо Иван.
- Я знаю… Я тебя тоже очень люблю. И у нас есть наш берег счастья. 
19 Её называли странной. Жизненные истории. Рассказ
Галина-Анастасия Савина
               
                1часть
    Они въехали в многоквартирный дом совсем недавно, всего несколько лет назад. Мать и дочь. Две полные противоположности. Олимпиаде Васильевне было 57, но выглядела она старше. Всегда всклоченные волосы, будто она забывала их расчесать, крючковатый нос, почти закрывавший верхнюю губу, и маленькие глазки, быстро бегающие, будто чего-то ищущие по сторонам. Она была невысокого роста, но, если с ней вдруг случайно сталкивались в подъезде или на улице, она нависала,
как глыба, как туча, не давая прохода, и всё болтала-болтала об всём и не о чём. За глаза её называли назойливой старушенцией, вредной прилипалой и старались обходить стороной. Олимпиаду Васильевну это мало волновало, для неё главным было поболтать и выговориться, ведь дома такой возможности не было. Её дочь вела себя замкнуто, ни с кем не общалась, а дома, бросив матери пару дежурных фраз, уходила в свою комнату, закрыв наглухо дверь. Имя Снежана подходило ей, как никому другому. Она всегда была холодна, как не тающий кусок льда. Ей было 37, она никогда не была замужем, да вроде бы и не очень стремилась. Хотя в противоположность своей родительнице, она была просто красотка. Длинные вьющиеся волосы белым потоком стекали по плечам. Высокая, стройная, но всегда печальная. В её голубых бездонных глазах можно было прочесть тоску о какой-то несбывшейся мечте или того хуже, о каком-то страшном событии, из-за которого все её мечты рухнули. Правды не знал никто.
      Олимпиада Васильевна, переживая за дочь, с большим усердием искала ей потенциальных женихов.
- Андрей, Андрей ! - Увидев соседа, затараторила она, преграждая ему путь.
- Андрюшечка, дорогой, ну чем тебе моя Снежана не пара?! Я за ней хорошее приданное отдам: два сервиза, два, Андрей. А еще пять комплектов постельного белья, и хороший спальный гарнитур, почти новый, новый ...почти-и-и. - Кричала она уже вслед.
Андрей успел увернуться и заскочить в свою почти новенькую иномарку.
- Достала старушенция, - возмущался он, поворачивая ключ зажигания.
- У меня такие молоденькие красотки в офисе, на кой мне эта ледышка.
Олимпиада Васильевна вслед машине еще что-то бормотала, схватившись за голову руками. Возле мусорных баков, как всегда, околачивался Степка, местный пьяница, ставший бомжом по своей воле. Вот кому не надоедало её слушать. Олимпиада Васильевна подошла и снова завела свою заезженную пластинку о приданном:
- Степка, ну три ж сервиза, три, понимаешь?
- А чё, Васильна, понимаю.
- А белья-то, белья... шесть комплектов, понимаешь?
- Отчего ж не понять.
- Слушай, Степка, а если тебя отмыть...
- Не-не-не, я - мужик вольный, нас приданным не заманишь...
- Степан, так семь же комплектов, семь...
- Ну, ты, Васильна, загнула, уже семь. Быстро-то у тебя приданное растет, чай потолок пробивать придется.
- Какой потолок, мы на пятом живем.
- Ну, значит, крышу.
- Какую крышу, это у меня уже "крыша едет" от дочкиной тоски-печали. 37 ей, понимаешь, 37. Внуков хочу.
Оба отвернулись друг от дружки, махнув рукой, и каждый занялся своим делом.
- О, а это кто там вышагивает так бодренько? Подошла поближе:
- Василий, ты ли это, за каким лешим в наших краях?
- Так по старому адресу вас не нашел, а добрые люди новый подсказали.
- Уходи, уходи подобру-поздорову, от греха подальше... Не ровен час, Снежана вернется.
- Так я вот к ней, по УДО, на год раньше...Люблю я её.
- Какое-такое УДО, что ты мне голову морочишь?
- Олимпиада Васильевна, зря вы так.
- И так у моей девочки вся жизнь наперекосяк. Не везёт ей, сердешной с женихами. Уходи, уходи, пока весь дом на ноги не подняла да полицию не вызвала. Принесла ж тебя нелёгкая.
     Василий, чтобы не привлекать лишнего внимания, молча развернулся и медленно побрел в обратном направлении. Но, сделав несколько шагов, приостановился и с грустью в голосе сказал:
- Я не прощаюсь.
Но на некоторое время он исчез.
                2 часть.
     Василия действительно не было некоторое время. Он снял квартиру, с трудом, но все же устроился на работу.
А одинокими вечерами вспоминал счастливые минуты, проведенные со Снежаной. Но чаще в памяти черным пятном всплывал тот случай, который перечеркнул все общие планы на жизнь. В том, что случилось в тот вечер, Василий винил себя. Приди он на 20 минут раньше, ничего бы не случилось. Снежана ждала его под старым клёном, их неизменным местом встречи. Изрядно выпившая троица проходила мимо. Увидели, затронули, пошли в ход грязные словечки, кто-то предложил развлечься. Они окружили Снежану, стали срывать одежду, повалили на землю. Она сопротивлялась, царапалась, кусалась. Василий подоспел вовремя, худшего не произошло. Остальное он помнил смутно: как их раскидывал, работая кулаками, как пролилась первая кровь, как один из них упал замертво. Всё как в тумане. Потом следствие, суд и... разлука на четыре года. Снежана ждала, писала теплые весточки, тайком от матери приезжала на свидания.
   Олимпиада Васильевна, не зная причины (дочь не рассказала, щадя её больное сердце), называла Василия уголовником, не достойным её дочери, красавицы и умницы.
   Как-то, встретив свою давнюю хорошую подругу, пригласила её к себе.
- У меня такая настоечка есть, Валюша, посидим, повспоминаем.
О школе поговорили; о фабрике, на которой вместе отработали много лет; о мужьях, которые умерли,
взвалив на плечи жен все тяготы жизни. Впервые, за всё время Олимпиада Васильевна разоткровенничалась о дочери:
- Не везет моей Снежке с женихами.
 Помолчала, махнула рукой и предложила:
- Давай, подруга, по маленькой.
 Разлила, с печалью в глазах, и продолжила:
- У неё такая первая любовь была, такая... все завидовали.
 Уже к свадьбе дело шло... Да не дошло... Сбил его пьяный водитель на смерть. Сколько слёз моя девочка пролила, жить не хотела... Да и я тоже - тайком, чтоб она не видела.
А при ней улыбалась, байки какие-то рассказывала, а себе думала:
- Совсем с ума сошла, дочке тяжко, а мне будто всё нипочём.
Помолчала пару-тройку минут, подруга не торопила, и снова продолжила, вздыхая:
- Прошло несколько лет, забыла-не забыла, но встречаться стала со своим сослуживцем. Правда надолго их встречи затянулись по нынешним-то временам, на целых пять лет.
Я уже подумывать стала, как их к свадебке подтолкнуть, но как-то случайно услышала их разговор. Сергей говорил о какой-то своей тяжкой хвори.
- Знаю, о чём ты, мама, думаешь-мечтаешь. - Говорила потом дочка.
- Свадьбы не будет. Серёжа болен... смертельно болен. У него рак.
 Мама, что со мной не так? Ну что? Что? - И горько заплакала.
- Вскоре Сергея не стало, а Снежка моя, нет, не плакала, не горевала, а просто ушла в себя. Ходила, как тень. Вроде живая, а вроде и нет.
Снова подруги налили по глоточку, а Олимпиада Васильевна продолжила:
- Думала, всё, не будет у моей Снежки ни женихов, ни свадебки, ни деток. А мне - внуков не видать. А тут, смотрю, Снежану до подъезда бывший одноклассник провожает. Уж очень они в школе дружили. Прямо не разлей-вода были, как говорят. Раз проводил, два - проводил. Зачастил, смотрю, Вася-то. Да и девочка моя повеселела, даже, можно сказать, расцвела. Только я не знала, радоваться мне или, как в былые времена, ждать опять каких-то проблем-печалей. Как в воду глядела, и года не прошло, как Васю посадили, за что, того не знаю, не ведаю. Да только не пара он моей девочке, не пара...
    Поставила Олимпиада Васильевна локти на стол, обняла голову руками, чуть было заплакала, но смахнула непрошеную слезу:
- Наливай, подруженька, наливай!
Выпили по глоточку. Да сколько надо, чтобы боль заглушить?
- Валюша, вернулся он, освободили его... до-сроч-но. А мы ведь не просто так сюда переехали. Думала дочку от него избавить. Не избавила. Нашёл… Что делать? Не знаю.
- А я тебе так скажу, Олимпиада, ты, подруга, не обижайся. Ну, не лезь ты к ним, не лезь! Пусть Снежка сама решает, что и как. Это её жизнь, её...Понимаешь, её.
На том и разошлись.
                3 часть.
Олимпиада Васильевна стояла у окна.
- Вот и осень, пора свадеб. Вот бы Снежку поскорее замуж отдать. У меня ж для неё такое приданное припасено.
Четыре сервиза, или пять, а постельного белья - десять комплектов, ой, не вру, точно десять.
По дороге к дому шла парочка, взявшись за руки и прижимаясь друг к дружке.
- Снежка со своим Василием возвращаются. Зря я плохо о нем думала. Хороший парень. Он ведь дочку мою спасал, а я...  Зайдут, еще раз прощения попрошу. Как-никак, через неделю моим зятем станет. Любимым зятем.
20 Чужая своя беда
Евгения Козачок
               
Наш городок небольшой и любая весть «птицей» перелетает из одной точки во все стороны. А уж о быстроте распространения полученной новости в микрорайоне и говорить нечего.
Не успела Татьяна Марковна переступить порог своей квартиры с крохотным ребёнком на руках, как эта весть молниеносно разлетелась по всем домам: «Марковна удочерила девочку, от которой отказалась какая-то студентка».

Татьяну уважали и соседи, и коллеги  на работе. Не из коренных жильцов она. Но, как  говорится, быстро пришлась ко двору. Купила двухкомнатную квартиру в нашем подъезде десять лет назад, когда было ей в ту пору тридцать два года. Работала акушеркой в районной больнице. Красивая, статная, приветливая, но скрытная очень. Свою жизнь на десять замочков закрыла от посторонних глаз и ушей. Каким бы боком к ней соседушки не подступали, но ни словом о себе не обмолвится. О работе, детях, погоде, собачках театре хоть час беседуй с ней. Таня умная и внимательная ко всем, сердцем добрая. Вначале её приезда прошла небольшая волна разговоров о том, что уехала она от мужа, который ей изменил. То ли это догадка чья-то по подъездам гуляла, то ли на самом деле кто-то до сих пор носит в себе обиду, неведомо.
С мужчинами не встречалась, так и оставалась одинокой до появления ребёнка в её жизни. О том, что ребёнок родился с больных сердечком,  тоже и словом никому не обмолвилась.
 Три года, данные государством для ухода за ребёнком, она лелеяла, берегла, лечила, возила к светилам и таки пошла Алёнушка на поправку. Девочка была не капризной и очень любила свою мамочку. И  мамочка
души в ней не чаяла.

Так год за годом Алёнушка выросла в красивую, стройную девушку с косой почти до колен, на которую многие смотрели с удивлением. В нынешнее время девушки редко косы имеют, а тут такое богатство. Бывают  дни, может настроение хорошее или другая какая причина, когда Алёна, распустив волосы, и одев самый лучший свой наряд, брала за руку Татьяну и шла с ней на прогулку в парк. Люди оглядывались на колышущие волны волос и на девушку, улыбающуюся матери и идущим навстречу прохожим. Все прохожие видели с какой гордостью и любовью девушка смотрела на свою маму.

После окончания института Алёна работала в городской библиотеке, где было тихо и спокойно. Ей был противопоказан непосильный для её сердца физический труд и волнение. И эта работа ей подходила по всем параметрам.
Татьяна Марковна тоже продолжала работать, хотя была уже на пенсии. Всё было у них хорошо и покойно.

И вдруг случилась беда, Марковну вечером увезла «Скорая». Инсульт. Алёнушка растерялась, когда впервые в жизни одна осталась дома. Взяла отпуск, чтобы ухаживать за мамой и не отходила от Татьяны, стараясь угадать каждое её желание, чтобы помочь, принести, подать...
В доме её не видели, считай, что переселилась в больницу. Врачи заверили, что кризис миновал и Татьяна пойдёт на поправку. Но получился снова какой-то сбой в организме и Татьяны не стало. Алёна увидев, что мама умирает, потеряла сознание.
Похоронили Татьяну коллеги по работе и соседи. У Алёны не оказалось ни средств на неожиданные похороны, ни сил, ни знаний, чтобы всё сделать правильно и провести маму в последний путь.

Около двух месяцев мы, соседи, старались привести её в чувство и возвратить к  жизни. Закупали продукты, готовили борщи, супы, привлекали к уборке квартиры.
 Иногда  нам, пенсионеркам, приходилось провожать её на работу и посылать за ней такси. Постепенно у Алены жизненные силы восстановились, появился  интерес к окружающему миру. Мы обрадовались! Радовались, да недолго.

В один из вечеров Алёна призналась мне, что влюбилась и о том, что доверилась мне, как ближайшей соседке по подъезду, уделяющей большую часть своего времени не своей семье, а ей. А влюбилась она, на своё несчастье, в женатого человека.

- Тётя Люда, он молодой, очень красивый и внимательный. Он учится заочно и через нашу библиотеку заказывает необходимую ему литературу. Я не помню такого дня, чтобы Валентин пришёл к нам без цветов. Их он всегда дарит мне.

- А как фамилия твоего Валентина?

- Свиридов.

- Господи, Валька Свиридов? Так он же женат! И живут они со Светланой через два дома от нас. Ты что впервые влюбилась?

- Впервые и навсегда. Я знаю, что он женат, Валентин мне сказал  об этом. И о том, что Света очень хорошая и любят они друг друга. Но и меня он полюбил, как только увидел в библиотеке. И теперь мы не знаем, что нам делать. Он не хочет Свету огорчать, меня любит, жалеет и сердце его разрывается на две части. Встречаемся мы только в библиотеке. Еще не целовались. Когда Валентин прикасается к моей руке, то весь мир становится прекрасным. Хочу, чтобы он всегда был со мной.  Мне надо видеть его глаза, слышать его дыхание, чувствовать тепло его рук. Если его не будет рядом, я просто умру.

-Господи, деточка, и угораздило же тебя влюбиться именно в Валентина. Он, конечно парень очень хороший, красивый, но ты бы видела как он за Светой, как ниточка за иголочкой,  ходил с первого до выпускного класса. Они же никого вокруг себя не замечали. И об их любви знает весь наш микрорайон. Никто из парней не смели подходить к Светлане, а из девушек к Валентину. Это было негласное табу! И вдруг такое с  Валентином и тобой приключилась. Не сможет он уйти от Светы, не сможет! Не дай Бог, чтобы она  узнала о вас. Она так сильно любит его. Не отпустит.  И кто его знает, что она сгоряча может натворить. Она смелая, честная и не будет играть с вами в «кошки мышки», а разрубит связывающий узел вашей любви или привязанности, даже не знаю, как назвать ваши взаимоотношения.

- Мы любим друг друга. Я это чувствую.

- Ой, Боже ж ты мой. Даже не знаю, что тебе сказать. Единственное, в чём могу дать совет так это в том, чтобы скрывали свою любовь от посторонних глаз. Не ровен час узнает Светлана о вас, беды не миновать.

И беда не заставила себя долго ждать. Света узнав, что Валентин уже больше года встречается в библиотеке с Алёной, вмиг выгнала его за порог квартиры, даже не дав рот открыть для объяснений. Вышвырнула вслед ему две спортивные сумки с вещами и словно сирена завыла от неожиданной сильной боли. Крик её слышали не только в третьем подъезда. Соседка их, Надя, рассказывала, что  у неё мурашки по спине поползи, и жутко стало от такого душераздирающего крика. А потом вдруг затихла. И стало ещё страшнее.

- Мы, соседи по площадке, собрались все и стали прислушиваться к звукам за дверью. Вначале было тихо, потом послышался стук двери и шум  воды в ванне.  Анна   первая сообразила, что ванная Светлане после такого стресса, как будто бы ни к чему, кроме одного - вены себе резать. Позвала своего Николая, благо всё произошло в выходные, и мы быстро открыли дверь. Аня оказалась права. Светлана сидела в ванне, и вода уже  закрасилась  в красный цвет. Вызвали «Скорую». Света ко всему была безучастна. Только и сказала: «Валентину не звоните, а родным я сама позвоню. И ещё одна просьба, потерпите несколько дней и никому не рассказывайте обо мне. Хорошо?»

Соседи Светланы эту просьбу её выполнили и вторую тоже. Сдали её квартиру в аренду, а Светлана уехала к родителям в другой город. Отец её получил предложение работать архитектором в строящемся городе. Родители уже три года жили там, оставив Свете и Валентину свою трёхкомнатную квартиру.

Уехала Светлана из города и Валентин теперь стал нашим соседом. Мы не знали радоваться ли счастью Алёны, но к Вальке поначалу все отнеслись более чем сдержанно, а некоторые так прямо ему и говорили, что он поступил подло по отношению к Свете, предал её.
Валька опускал глаза и никогда никому не отвечал ни на осуждение, ни на подбадривание мужиков. Был всегда и везде только с Алёной. Все соседи и бывшие и теперешние смирились с таким поворотом судьбы в жизни троих людей – Алёны, Валентина, Светланы.

Жизнь так непредсказуема, словно погода. Только солнышко светит, вдруг набежит туча, гроза, пройдёт ливень, потом тишь, что и листочек не шелохнётся. А потоки воды уносят с земли щепки, листья, разравнивая бугорки почвы, словно готовят её для новой жизни.
Так и у Алёны с Валентином - успокоились, что их никто не тревожит, да и не потревожил ни единым словом - ни Светлана, ни её родители. Вот только на Валентина навалились сразу все беды. Во время аварии погибли его родители. Он был единственным ребенком в семье. Потом, не прошло и года после их похорон, он потерял работу.
И тут же Валентин узнал, что Алёна беременна. Не успели обрадоваться этому счастливому событию, как врачи выразили тревогу, что Алене с её- то сердцем надо быть всё время под наблюдением. И за девять месяцев в ожидании ребёнка, она была больше в больнице, нежели дома. Валентин крутился, как юла и в доме всё надо убрать, приготовить к рождению ребёнка, и к Алёне в больницу надо бежать, бульон принести, фруктов купить. Продал родительскую квартиру. Поскольку не работал, то деньги так быстро разошлись, что не почувствовал, что они и были. Алёна после родов была так слаба и требовала постоянного внимания, что Валентин не знал к кому первому бежать к жене или к Ирочке. В первый год жизни он обеспечивал доченьку всем необходимым для нормального развития. Вскоре и Алёне стало лучше. На втором году жизни Ирочки она научилась её купать, готовить смеси, каши, активно помогать мужу. А муж становился всё грустнее и грустнее от того, что Ирочка и сидеть долго не может и на ножках твёрдо не стоит, в то время как другие детки кто до года пошёл самостоятельно, кто после годика. А педиатр всё успокаивала их, что ничего страшного,  каждый ребёнок имеет индивидуальное развитие. Есть много примеров, когда дети и до пяти лет молчали, а потом чётко и внятно вмиг заговорят. Так же и ходить начинает ребёнок, когда его время придёт.

У Ирочки это время не пришло и в три года. И тогда врачи вынесли приговор – ДЦП. Для Алёны наступил период депрессии, а для Валентина - крах, отчаяние, беда! Надо лечить ребёнка и жене с сердцем всё хуже и хуже становится. Взял кредит, нанял сиделкой медсестру, Доверил ей самое дорогое – дочь и жену и поехал на заработки. Два года работал на шахте. Всего четыре раза приехал за это время. Но деньги присылал ежемесячно и рассчитался с половиной кредита.

А потом Лидия Григорьевна ( медсестра), приняла в свои руки телеграмму, которая жгла руки и разрывала на части сердце. В ней Алёне сообщалось: «Ваш муж, Валентин Свиридов погиб в шахте во время обвала. Компенсацию, по потере кормильца, привезёт представитель от шахты. Примите наши соболезнования».
Лидия Григорьевна с этой телеграммой тут же прибежала ко мне. Я к другим соседям побежала. Собрались мы и не знали, что нам делать с этой телеграммой, Алёной и Ирочкой. А Алёне в это время совсем худо было с сердцем. Решили пока не сообщать ей о смерти Валентина. Пусть лучше думает, что он по какой-то причине не может ей звонить. А деньги, которые привезёт представитель, давать её ежемесячно.

Недолго хранилась эта печальная тайна вне стен квартиры Алёны. Каким образом проникла она туда, так никто и не узнал. Алёна в реанимации. Ирочка под присмотром Лидии Григорьевны. Мы помогали ей, как могли.

А на третий месяц после смерти Валентина приехала в город Светлана. Кто-то сообщил ей о том, что её бывшего мужа нет в живых. Светлана прямо с вокзала пришла в наш подъезд и позвонила в квартиру,  в которой поселилась беда. Лидия Григорьевна её не знала и поэтому не сразу впустила к Ирочке, а снова прибежала к нам за советом.
Так мы и встретились со Светой через столько лет. Она нас настолько удивила тем, что приехала помочь Алёне, что не нашли ответа на её решение. О себе Света поведала, что замуж не вышла и не собирается потому, что любила, любит и будет любить только Валентина. А его беда в его семье, это и её беда. Пожила неделю у подруги, пока съехали квартиросъёмщики с её квартиры. Друзья помогли устроиться на работу. И каждый день Светлана была и у Алёны в больнице и у Ирочки, помогая Лидии Григорьевне.
Прошло полгода, а Алёне не становилось легче. Светлана просила врачей помочь ей встретиться с теми врачами, которые бы смогли помочь Алёне. Приезжали, смотрели, она оплачивала их консультации, но ничто не помогло. Алёна умерла в больнице ночью. А за день до этого попросила прощения у Светланы за то, что её с Валентином любовь разрушила ей жизнь. Да и они мало в счастье пожили. Потом ей захотелось увидеть Ирочку. И Лидия Григорьевна привезла её в больницу. Позже нам рассказывали, что на Светлану, Алену и Иру без слёз невозможно было смотреть. Ирочка, обняла маму ручками, целовала её и пыталась что-то сказать. Но так и не поняли, что девочка говорила. А Светлана обняла обеих и всё шептала: «Всё будет хорошо. Не бойтесь. Я с вами».

Так Светлана и осталась с ними – Валентином, Алёной, Ирой. Вернее, только с Ирочкой. Девочке уже семь лет. Света вывозит её в коляске на прогулку и верит в то, что Ирочка сможет ходить, хорошо разговаривать и жить полноценной жизнью, как все дети. Лечит Иру, выплачивает оставшийся долг по кредиту, взятому Валентином. Доводы друзей или сочувствующих ей, что она губит свою жизнь, не действуют. Она сказала, что беда этой семьи – её беда, и она живёт для того, чтобы жизнь этой девочки была счастливой.
21 Ты так прелестна!
Евгения Козачок
ТЫ ТАК ПРЕЛЕСТНА!

Четверть века прожитой жизни. Первый юбилей в моей жизни.
На юбилеях принято подводить итоги. А вот с итогами проблема. Прожила двадцать пять лет, а ни тебе медалей на высокой груди (хоть этим Бог не обделил), ни научных, ни других достижений. Статистическая серая личность. Да ещё и характер как воск мягкий, лепи с него то, что кому вздумается. За последние десять лет  не счесть клятвенных моментов: « Начну с завтрашнего дня воспитывать в себе твёрдость характера». Но с истечением времени изменить мировоззрение и взгляды на взаимоотношения людей сложно.
Да и в пятнадцать лет всё было не так просто. Очень хотелось заявить о себе, как о личности, но ни смелости, ни уверенности в себе не хватило. Букой не была. С девочками дружила, а вот взаимоотношения с мальчиками не складывались, о чём и вспоминать не хочется.
Кто нравился мне, тому я была безразлична. А кому нравилась я, мне так и не довелось узнать за время кратковременных встреч. Но до чего же трогательными были первые робкие ухаживания одноклассников. И за руку взять друг друга стеснялись, и в глаза посмотреть, а уж поцеловать, так и вовсе боялись. Для этого  надо было большой смелостью обладать. Это же равносильно первому прыжку с вышки вниз головой в холодную воду бассейна. А если уж прыгнул, то дух перехватывает , словно в невесомости плывёшь.
Первым меня поцеловал Венька на летних каникулах в щёчку. Это было неожиданно и так приятно – меня поцеловал мальчик! Я  закрыла глаза и… полетела в мечтах выше тучек. А мечты были о Юрке из параллельного класса, который проходил мимо не обращая на меня никакого внимания. У меня же, при его приближении, сердце ярким огнём пылало,едва не выскакивая из моей груди.
Тогда-то я впервые  подумала, что любить буду только того, кто меня полюбит.
     Говорят как корабль назовёшь, так он и поплывёт. Так вероятно и в любви, если первая любовь взаимна, тогда всю жизнь будешь счастлив в любви. А у меня не было никаких взаимоотношений с Юркой.Ведь Юрка даже не знал, что я его люблю. Зато с начала учебного года и до окончания десятого класса в карманах курточки или в портфеле я находила написанные на листочках стихотворения какого-то Дона Аминадо. О нём я никогда не слышала, но нежные и чувственные его стихи мне очень понравились. Захотелось узнать о нём больше. Однажды я решилась попросить своего тайного просветителя в поэзии написать мне об этом поэте и положила записку в карман своей курточки. Вскоре получила ответ, что Дон Аминадо – псевдоним. Настоящее имя Аминадад Петрович Шполянский (имя при рождении - Аминодав Пейсахович Шполянский). Родился 7 мая 1888 года в Елисаветграде , учился юриспруденции в Одессе и Киеве, по завершении высшего образования поселился в Москве и занялся писательской деятельностью.
На обратной стороне листочка с этой информацией было очень красиво оформлено маленькими сердечками и цветами стихотворение поэта
Утро солнечного мая
Пахнет ландышем душистым
И, как ты, моя Наташа,
Чем-то легким, чем-то чистым,
Этой травкою зеленой,
Что растет в глухом овраге,
Этой смутною фиалкой,
Этой капелькою влаги,
Что дрожит в лиловой дымке
На краю цветочной чаши,
Как дрожат порою слезы
На ресницах у Наташи... *
    Я поняла, что мне объяснился в любви мальчик, который постеснялся сказать об этом. Внимательно присматривалась ко всем мальчишкам нашего и параллельного классов, чтобы определить, кто же из них такой романтичный и так тонко чувствует поэзию. Так и не определила.
А после выпускного вечера, когда мы всем классом встречали рассвет, сидя на берегу реки, я вдруг услышала знакомые строки, которые знала уже наизусть. Затаив дыхание я слушала бархатный голос чтеца, с нежностью произносившего каждое слово стихотворения. Захотелось наконец-то увидеть того, кто весь учебный год дарил мне прекрасные стихи. Обернулась и увидела  Ваню Зверева, нашего тихого, скромного, маленького роста со светлыми кудряшками и голубыми, как небо глазами – Ванечку. Он встретил мой удивлённый, разочарованный взгляд (не принца увидела на белом коне)  и так грустно посмотрел, что мне стало не по себе. Ваня быстро встал, и убежал.
Больше я не встречалась ни с ним, ни с другими одноклассниками. Разъехались кто куда. Оказалось, что если бы я захотела кого-то из них пригласить  на свой юбилей, то не смогла бы. Я совершенно ничего о них не знала. Родители мои живут своей жизнью. У мамы с папой после развода новые семьи и теперь почти ничто общее с ними меня не связывает. Более тесные родственные связи у меня только с дедушкой по папиной линии. Я училась в институте в его городе, да так и осталась жить с ним. Он и в моём детстве  больше всех присутствовал. Неудивительно, что у нас с ним полное взаимопонимание.
Я огорчаю его своим невезением в любви, так как я или от парней ухожу после первых же свиданий, или они от меня убегают как «чёрт от ладана». И только с Аркадием как-то во встречах задержались на полтора года. Даже решились на серьёзный шаг – жить вместе и отдельно от деда. Но дед меня  не отпустил и твёрдо заявил: « Жить будете у меня». Он знал, что я сама ни с какими проблемами  не справлюсь.
    Так оно и получилось. Месяца четыре мы жили с Аркашей душа в душу, а потом он стал задерживаться после  работы в барах, у друзей. Всё чаще он приходил домой под утро, злой, как голодный хищник. Я поняла, что такая жизнь не для меня. Одно дело встречаться по несколько часов по вечерам, иное – жить бок о бок сутками. Проблемы у нас с ним росли, как грибы после дождя. Вскоре из нашей с дедушкой шкатулки, в которую мы складывали деньги для покупки телевизора, стали исчезать  деньги, потом бабушкины украшения.  Сказала Аркадию, чтобы возвратил всё на место. То, что после моих слов увижу истинного Аркадия, даже предположить не могла. Он метал молнии, грохотал как  гром и нёс такую ересь, что уши вяли. А потом вдруг ударил меня. Ойкнув, полетела как пушинка на диван. Хорошо, что не грохнулась на пол, без серьёзных травм не обошлось бы. Увидев, что я удачно «приземлилась», он поднял руку для повторного удара. Но в эту минуту, на моё счастье, открылась дверь и вошёл дедушка. Он схватил Аркадия за шиворот, выбросил на лестничную площадку и сказал: «Жди под балконом. Соберу твои вещи и выброшу тебе. Забудь к нам дорогу!»
Мой дедушка, бывший десантник. Аркаша против него щенок.Он, как пес, поджал хвост и безмолвно уполз на улицу. После позорной капитуляции Аркадий больше у нас не появлялся. Другие парни, за последние три года, если и пытались за мной ухаживать, то никто не посмел переступить порог нашей квартиры без дедушкиного согласия. Так что большую часть времени я проводила с дедушкой. Отметили мы как-то с ним обычный  день моего рождения, сидим, рассматриваем семейные альбомы, вспоминаем, улыбаемся, грустим.
Когда  дошла очередь и до моих альбомов с фотографиями детсадовского и школьного периодов,  деда возьми и спроси:
- Наташа, я давно собирался обратиться к тебе с волнующим меня вопросом: «Встречалась ли ты в школе с мальчиками? И тот, что тебе нравился, ответил  ли взаимностью?
- Нет, дедушка, не ответил. Мне кажется, что он даже не знал о моём существовании.
-  Покажи  мне фотографии, на которых ты со своими одноклассниками.
Подала ему альбом.  Рассматриваем фотографии всех периодов моей жизни и так грустно стало: «Где они все? Почему так сложилось, что я ни с кем не общаюсь. Но дедушке свои мысли не озвучила. Зато он задал, как мне показалось, странный вопрос:
- Наталья, как зовут этого светловолосого мальчика, который на всех школьных фотографиях стоит, или сидит рядом с тобой?
- Где? А, так это же Ваня Зверев. И, правда. Уже пятая фотография и он везде рядышком. А я и не обращала внимания на это.
- Дурёха ты моя. Если внимательно рассмотришь все фотографии, то поймёшь, что этот мальчик был влюблён в тебя ещё в четвертом классе.
- Господи, дедушка, девочки нашего класса, и я, в их числе, на Ванечку не обращали внимания. А он ведь на протяжении всего учебного года в десятом классе писал мне стихи  Дона Амандо на листочках и подбрасывал их мне. Такие красивые стихи у этого поэта. А я Ваню обидела своим пренебрежительным холодным взглядом, когда мы были на берегу речки. Ваня ведь тогда впервые прочитал мне стихи, а не передал на листочке бумаги. Какая же я глупая была!  Он, таким образом, объяснился мне в любви, а я его унизила своим взглядом в «пустоту», забыв, как сама чувствовала боль, когда Юрка проходил мимо меня, словно я была невидимкой.
Неужели надо половину жизни прожить, чтобы научиться понимать, кто добр и искренен, а кто хам и эгоист.
- Дедушка, мне так хочется знать, где Ванечка, каким он стал, как сложилась его судьба и извиниться перед ним за то утро.
- Так зачем же дело стоит? Ищи его! Созвонись, спишись со своими одноклассниками, может кто-то знает, где обитает Ваня. Только обязательно найди. И помни, что не тот мужчина хорош, который внешне красив и успешен, а тот, кто искренне любит и жизни своей не пожалеет ради любимого человека.
- Дедушка, получается, что меня не любили , я никого не любила  из тех парней,  с которыми встречалась? Получается, что так оно и есть.
После этого вечера полетели мои письма к бывшим моим одноклассникам. Оказалось, что за эти годы Ваню видел только Толя Игнатов, встретив его в аэропорту Швейцарии. И всё. Два года поисков и никаких результатов. Я потеряла веру в успех, но  всё чаще и чаще думала о Ване. Оставалась одна надежда на чудо –  его возвращение...
  И вот наступил день моего рождения.Чуть брезжит рассвет, а мне давно уже не спится. Нахлынули воспоминания и покатились, как снежный ком с горы. Это что же, во все мои юбилейные дни рождения будет такое настроение, да ещё и в одиночестве? Мой дедушка, как уехал к сыну больше двух недель назад, так до сих пор не возвратился. Я знала, что он одну меня в этот день не оставит. Предвкушая радостную встречу с любимым дедушкой, я сладко потянулась. Улыбнулась, встала с постели, написала длинный список продуктов, которые следует закупить, сделала генеральную уборку в квартире,  пересмотрела свой гардероб. Выбрала длинное бирюзовое вечернее платье, повесила его на видное место и пошла в магазин за покупками.
     Вкусно готовить любимые блюда научил меня дедушка. Так что я быстро справилась со всем. К восемнадцати часам оставила только  те блюда,  которые требуют  быстрой подачи на стол. После всех хлопот я приняла душ, надела платье, села в кресло, положила руки на колени и как красная девица сидела в ожидании деда.
Когда же, наконец, прозвучал долгожданный звонок - побежала к двери, как лань, чуть касаясь ногами пола, на ходу крича:
- Дедушка, дедушка мой приехал!
Открыла дверь… и окружающий меня мир засиял всеми красками радуги! Передо мной стоял парень выше среднего роста, со светлыми кудряшками надо лбом, с большими, небесного цвета глазами. Он мило улыбнулся и подал мне, как драгоценную ношу три букетика цветов – ландыши, гиацинты и фиалки, мои любимые цветы, которые цветут в месяц моего рождения. От неожиданности я растерялась. Ваню я узнала только по маленькой родинке над левой бровью. Стояла около входной двери с букетиками цветов и тупо смотрела на Ваню, пока не услышала голос дедушки:
- Внучка, мы три дня были в пути. Может ты, наконец, пустишь нас в квартиру?
Молча отступила, прислонилась к стенке и пыталась сообразить, что происходит.

За столом, где-то за пятым тостом, дедушка поведал мне, что нашёл Ваню ещё год назад. Поехал к нему с намерением пригласить к нам в гости. Но он был в таком состоянии, что пришлось лечиться ещё целый год  до полного выздоровления.
-  Внучка, я дважды был у него в Швейцарии…
- Но я не хотел, чтобы ты снова увидела меня жалкого и беспомощного в инвалидной коляске. Я боялся твоего  разочарования, - продолжил рассказ дедушки, Ваня. -Мы не говорили тебе ничего до сегодняшнего дня, так как хотели, чтобы наша встреча для тебя была приятным сюрпризом.
- От дедушки всего можно было ожидать, но о таком бесценном, великолепном сюрпризе в свой первый юбилей я даже мечтать не могла. Ваня, я опьянела от радости встречи с тобой, от благоухающего аромата цветов, от счастья, что вижу тебя. А я ведь искала тебя.
- Наташа, я всё ему о тебе рассказал,- сказал дедушка и продолжил.-Немного поведаю и о Ване. Перед тобой успешный поэт, писатель, переводчик, спортсмен, альпинист. Последнее увлечение и привело его к печальным последствиям. Но об этом и обо всём вы ещё успеете поговорить. У вас вся жизнь впереди. Внучка, мы же тебе подарки привезли. Приготовь улыбку – сейчас будет торжественное их вручение.
- Для меня вы оба подарок, ценнее которого нет.
- И всё же я хочу вручить сборник своих стихов, посвящённый тебе со стихотворением Дона Аминадо на заглавной странице,-тожественно объявил Ваня.
-Дарю тебе этот сборник от всего сердца. В нём все стихи о тебе и для тебя. Я никогда о тебе не забывал. Хотел и хочу, чтобы и ты полюбила меня и ради этого очень старался. Занимался спортом, изучал языки, писал стихи и романы. Я очень тебя люблю, Наташа. С самого детства люблю. И буду счастлив, если мы проживём вместе всю нашу дальнейшую жизнь.
- Ваня, я тоже мечтала об этом. И несказанно счастлива, что эта моя мечта осуществилась.
- Дорогие мои внуки, вы даже не представляете как я рад за вас, ваше счастье, и за себя, ибо жить в радости, Богом дано не всем.
- Павел Александрович, Наташа, позвольте мне прочитать стихотворение, которое я написал, для тебя, любимая, как только поезд пересёк черту вашего города…
Наташа, ты так прелестна, как цветок
который, распустился в мае,
ты самый сладкий, вкусный сок,
ты солнышко, что согревает.
И красота твоя, не лгу,
меня так страстно возбуждает,
хочу касаться твоих губ,
пускай огонь в душе пылает.
И этой ночью я и ты
забудем обо всём на свете,
нам звёзды светят с высоты,
и напевает песню ветер.
С тобою я поверь, на век,
моя ты только, несомненно,
ты мой любимый человек,
во всей прекраснейшей Вселенной.
Ты прелесть, ты цветок весной,
такая милая, родная,
ты мой Божественный настой,
и нежность ласкового мая.
И знай, что верен я тебе,
Готов на всё, тебя желая,
ты Богом даренная мне,
клянусь, и не нужна другая. **
……….
*Автор - Дон Аминадо
**Автор – Андрей Шумилов - …………
Иллюстрация из Интернета
22 Одна ночь
Дмитрий Коробков
   Как, это всё началось? Ещё, кажется, вчера я вёл беззаботную, хотя и весьма насыщенную жизнь. Меня мало заботили собственные чувства, а уж чувства чужие, мне вообще были безразличны. Я просто жил, как говориться, «сегодняшним днём».
Старался выжимать всё до последней капли из каждого прожитого дня. Подзарабатывал иногда на «халтурках» лишних деньжат, чтобы потом весело спустить их в каком-нибудь кабаке, в компании симпатичной пассии. Всякие там чувства, или любовь отсутствовали в моём понимании, и даже отдалённо не брезжили на жизненном горизонте. Меня вполне устраивали кратковременные отношения без каких-либо обязательств. Две — три недели были достаточным сроком. Любой намёк со стороны подруги на роман с долгоиграющими планами приводил к мгновенному прекращению всех отношений. Связывать себя какими-то там чувствами я считал неинтересной глупостью. Ведь вокруг столько симпатичных девиц. Оттого я частенько крутил свои амуры с двумя, или тремя девушками одновременно. Правда, иногда, брал перерыв.

   Но разве эти чувства будут спрашивать: когда им приходить, а когда нет? Как произошло то, что совершенно обычная знакомая, известная мне не первый день, вдруг стала смыслом моей жизни. Это не было любовью в первого взгляда. Не было и постепенного привыкания. Всё произошло внезапно, я даже не осознал, как. Словно меня околдовали, опутали, приворожили. В груди защемило жгучей страстью, а голова пошла кругом… В безнадёжность своего положения мне не хотелось верить. Однако, рассудок, здравый смысл, — всё захлестнула огромная волна любви. Она просто смыла меня с уютно облюбованного и бесчувственного пляжа в бурлящий водоворот чувств. Внезапно оказавшись в любовном океане, я утопил сознание в пучине грёз и розовых мечтаний. Юношеский максимализм стал вдруг рисовать радужную перспективу счастья. Но реальность непреклонно диктовала иное. А я плыл по течению, иногда совершая безумные попытки преодолеть его. Потом, снова отдавался силе стихии, блаженно ловя каждое мгновенье с ней, подаренное мне судьбой. Невозможно было только одно — вновь выбраться на берег. И я плыл…

   «Суббота. Последняя майская суббота, — посмотрел я на календарь, — такая долгожданная для меня, но такая мучительная. Ждать и догонять — самое неприятное занятие. А ждать пришлось весь день. Нет, ждал-то я целую неделю! Но только сегодня день был особенный, выходной. В суете рабочих будней гораздо проще коротать время. Субботний день тянется неприлично долго! Иногда сердце в груди начинает колотиться огромным барабаном только от одного предчувствия того, что должно произойти этой ночью. Потом успокаивается. Ждать и догонять… Догонять тоже мне придётся. Или пытаться догнать и поймать всё упущенное. Поймать и вернуть себе. Но почему ”упущенное”? Я ничего не упускал! Просто так сложилось, что мы с ней не встретились раньше. На много раньше. Не могли встретиться».

   Эту субботу пришлось ждать целую вечность, которой показалась прошедшая неделя. Ровно неделя отделяла от прошлого воскресенья.

   Наскоро поужинав, я вышел из дома. Ноги сами понесли меня к железнодорожной платформе. Я шёл, то ускоряя шаг, то взглянув на часы, замедлял его. Вышел из дома заблаговременно, не в силах более томится ожиданием. Теперь приходилось останавливать свой собственный порыв, ведь раньше условленного времени приезжать было нельзя. Можно было бы поехать на метро, что увеличивало время в пути. Но замкнутое пространство подземки душило. Волнению, переполнявшему грудь, нужен был простор. Тамбур электрички позволял смотреть в окно на проносящиеся мимо пейзажи, и курить.

   В этот вечер на платформе немноголюдно. Все, кому надо было куда-то ехать, — уже разъехались.

   «Через пятнадцать минут я буду почти на месте. Сколько сейчас время? — посмотрел я на часы, — ещё рано. Может быть, автобуса долго не будет? Вот уже электричка».

   Время в пути пронеслось незаметно. Знакомая платформа. Переход к автобусной остановке. Обычно, когда очень торопишься, ни автобусов, ни троллейбусов не дождаться. Всегда они где-то задерживается, и ходит крайне редко, битком набитые пассажирами. А когда располагаешь временем, полупустой городской транспорт шныряет один за другим. Вот и теперь, автобуса ждать не пришлось.

   Я решил выйти из него на две остановки раньше, чтобы пройтись пешком. «Снова примчался раньше времени, хоть останавливал сам себя. Но, как остановиться, когда ноги сами несут? Как остановиться, когда в груди всё колотится, как часы, отбивая бой, отсчитывая часы, минуты»?!

   Дождавшись, наконец, условленного часа я подошёл к телефону—автомату. «Вот он, — мой связной». В кармане заранее разменянные «двушки». «Пора звонить». Я, уже выучил наизусть особенность этого таксофона, «глотающего» монетки. Набрав номер, придерживал двухкопеечный медяк пальцем, чтобы тот не провалился раньше времени. От волнения слегка вспотели ладони. После двух гудков трубку подняли, и аппарат сработал.

   — Алло.

   Я отпустил палец, и монета скользнула в аппарат, — он сработал во второй раз.

   — Алло? — ещё раз прозвучал знакомый голос.
   — Я приехал.

   Трубку положили. «Ещё полчаса и можно подниматься». Приближаясь к подъезду, я вновь почувствовал волнительное сердцебиение. Код домофона отворил мне входную дверь. На лифте поднялся двумя этажами выше нужного, поскольку в тишине спящего дома звук лифтовых дверей становится особенно громким. Вышел на лестничную клетку. Спустился ниже на один этаж. «Отсюда хорошо видна дверь внизу, которая должна открыться, но сам я останусь неприметным, если появится незнакомое лицо. Здесь можно покурить в ожидании».

   Минутная стрелка, как приклеенная к циферблату часов, еле двигалась. Наконец, дверь приоткрылась, и показалась она:

   — Пойдём.

   Она быстро провела меня к своей квартире сквозь коридор с соседними дверями. Мы зашли, тихо закрыв за собой дверь. Она приложила палец к своим губам, жестом направив меня в открытую дверь комнаты. Разувшись, я прошёл, ожидая её. Через минуту появляется она.

   — Только что заснули, — прошептала она, подойдя ко мне.
   — Милая, — я взял её руку, нежно целуя, прижимаясь к своим губам.
   — Садись, — продолжает шептать она, усаживая нас на диван, — чаю хочешь?
   — Нет, что ты, — так же шепчу я, не сводя с неё глаз.
   — Чем занимался?
   — Ждал вечера.
   — Что, вот так, сидел и ждал?
   — Не помню точно, что-то делал, наверное… Но всё это не важно…
   — А, что важно?
   — Только ты!
   — Так нельзя. Тебе нужно найти себе кого-то.
   — Я уже нашёл.
   — Это всё глупости. Я тебе не нужна.
   — Не говори так. Ты единственная, кто мне нужна.

   Я повернулся к ней вполоборота, крепко взяв за плечи, и притянул к себе.

   — Так я же не единственная, — пытается сказать она, хоть всё её существо, не слыша саму себя, покорно поддаётся моему влечению, — у меня дети, муж, ты помнишь?
   — Я же говорил тебе, что усыновлю детей. Разводись.
   — Глупенький…

   В её улыбке скорбная печаль. И я, не дав ей договорить, прикрываю сладкие уста своим страстным поцелуем. Прижимаю к себе с неукротимой, но нежной силой. Мягкие губы любимой отвечают взаимностью.

   «Боже мой! Как я её люблю! Всё отдать за неё…»

   Она, повинуясь своему чувству, высвобождает любовную страсть. Её губы, щёки, волосы, вся она теперь его, а он её. Нет в этот миг больше никого и ничего на свете кроме них.

   Моя рука, проскальзывая вниз, развязала пояс на её халате. Она, легко сбросив его, торопливо расстёгивает пуговицы моей рубашки. Сняв её через голову я, наконец, смог прильнуть к её обнажённому телу. Мы повалились на диван…

   — Я так люблю тебя милая, ты даже не знаешь!
   — Знаю, — с горечью в голосе говорит она, поправляя мне растрёпанные волосы.
   — Я хочу жить с тобой, а не встречаться украдкой.
   — Я тоже. Но ведь это…
   — Ты любишь меня? — прервал я её.
   — К несчастью… Стала бы я так рисковать, устраивая наши встречи?
   — Не знаю…
   — Пойдём на кухню, пить хочется. Тебе чай, или кофе?

   Она накинула на себя халат. Я нашёл у дивана джинсы, быстро натянув их на голое тело. Мы тихо прошли мимо детской комнаты в кухню. Женщина поставила чайник на плиту. Закурила.

   — Во что налить воды? — спросил я.
   — Компот хочешь? Очень вкусный.
   — Верю. Нет, мне простой воды.
   — Вот, — она подала стакан с кувшином воды, — а знаешь, есть медовуха собственного приготовления. Попробуешь?

   Я выпил воду залпом.

   — Давай попробуем, — закуривая, согласился я, — никогда не пробовал.

   Она достала из шкафчика бутылку тёмного стекла и налила в две рюмки мутной жидкости. Свет в кухне не зажигали, но уличные фонари достаточно освещали всё пространство. Мы чокнулись, и выпили по рюмке.

   — Вкусно. И ты сама её делаешь?
   — Почти сама, — она села на стул, усаживая меня рядом с собой, — у родителей есть несколько ульев. А соты после откачки мёда заливаем водой, остатки перебраживают.

   Мы сидим с ней на кухне, глядя друг другу в глаза, разделяемые углом стола. Наши руки нежно держатся вместе. Нам ни на минуту не хочется отпускать друг друга, ведь эти встречи так редки, и так быстротечны.

   — Ты, что вдруг загрустил? — ласково и участливо спросила она.
   — Знаешь, я иногда чувствую себя вором. Ты всю неделю с мужем, а мне остаётся только эта ночь. Одна ночь!
   — Тебе не нравится?
   — Что ты, милая! — поспешил оправдаться я, притягивая к себе её нежные руки, — что ты, — склонив свою голову навстречу им, и став целовать их, — что ты? Я счастлив, быть с тобою хоть сколько-нибудь, сколько скажешь… Но я счастлив, и несчастлив я…

   Прижавшись к её рукам, я замер. Потом подняв голову проговорил:

   — Вот тут, кстати, я тебе стихи новые написал, с таким же названием.
   — Хорошо. С каким названием?
   — «И счастлив, и несчастлив я».
   — Давай, я с удовольствием прочту.
   — Кажется, в рубашке остались, — хлопнув себя по джинсам, вспомнил я, — в кармане рубашки.
   — Мне очень понравились твои прошлые стихи. Я их часто перечитываю. Спасибо, — она встала, подойдя к плите с закипевшим чайником, — тебе чай, или кофе?
   — Кофе.

   Заварив растворимый кофе, она поставила чайник, но осталась неподвижно стоять у плиты. Я неотрывно глядя на неё, заметил это замешательство. Встал. Подошёл к ней сзади. Обхватил руками в кольцо её плечи, прижимая к себе. Она откинула голову назад, мне на плечо.

   — Что с той, милая моя?
   — «Одна ночь», — процитировала она мои слова, сказанные раньше, — а ведь она у нас с тобой последняя.
   — Как последняя? Что-то случилось?
   — Да. Я больше не смогу отправлять мужа к своим родителям на выходные. Он им там всё доделал. И вообще мы теперь все вместе поедем к ним в отпуск. Они очень ждут и меня, и внуков… Так что, эта ночь у нас с тобой последняя.

   Пауза повисла в ночи. Ни возражать, ни опровергнуть данную новость мне было нечем. Ещё с минуту мы стояли молча.

   — Пойдём, — вдруг повернулась она, крепко взяв меня за руку.

   Она увела меня обратно в комнату. Мы страстно любили друг друга почти до изнеможения.

   Вернувшись на кухню, выпили холодный кофе. Закурили.

   — Боже мой, ну где же ты был раньше? — вдруг вырывается у неё с болью, — ну найди же ты себе кого-нибудь, прошу тебя.
   — Я не могу жить без тебя, — провёл рукой по её волосам.
   — Ну, что мне с тобой делать?
   — Выйти за меня замуж.
   — Ты, помнишь, что я старше тебя?
   — Это не важно.
   — Я знаю, что для тебя это не важно. Но это важно для меня.
   — Почему?
   — Да потому, что через несколько лет я постарею, а ты всё также останешься молодым и красивым.
   — Я тоже постарею.
   — Брось, — грустно улыбнулась она, — ты ведь понял, о чём я говорю. Ты будешь на молоденьких смотреть, а я, сидя дома сходить с ума от ревности.
   — Не буду. Ты у меня одна.
   — А дети? Ты разве своих детей иметь не хочешь?
   — Ты мне родишь.
   — У меня уже есть двое.
   — Будет трое.
   — Какой ты упрямый. Я старая для тебя!

   Она посмотрела мне в глаза с преданной щенячьей любовью. С надеждой на то, что я хотя бы попытаюсь образумиться. Но, видимо мой взгляд «сказал» ей обратное. Она с грустью взяла мои руки в свои:

   — Зачем ты тогда пошёл провожать меня? — она уткнулась в моё плечо, — что ты нашёл во мне?

   Её волосы оказываются перед моим лицом. Сладостно вдыхая их аромат, я бережно погладил их.

   — Что же нам делать, милая?
   — Не знаю. Отпусти ты меня. Женись, что ли уже на ком-нибудь. Ну, неужели тебе девок не хватает? Ведь табунами за тобой бегают, я знаю.
   — И жить без любви?
   — Но я живу.
   — Зачем? Кому всё это нужно, чтобы мы так мучились?
   — Моим детям. Мой муж меня очень любит. Дети любят его. Я не могу всё бросить.

   За окном стремительно светлеет. Майская ночь растаяла в солнечных лучах. Лишь воскресное утро оставляет улицы города безлюдными.

   — Скоро пять часов. Тебе пора уходить.
   — Да, я знаю.
   — Иди, пока соседи не зашевелились.
   — Я иду.
   — Приедешь, спать ложись.
   — Спать?
   — А я лягу. Дети встанут, спать не дадут.
   — Ты позвонишь мне?
   — Позвоню. Иди.

   Она обвила мою шею своими руками и целует так, будто прощается со мной навсегда. Впрочем, мы каждый раз прощаемся с ней навсегда.
23 Солнце и Луна
Нана Белл
               
                Солнце и Луна

Анна Сергеевна сидела на диване, почти вплотную придвинутом к столу. Диван, прокрустово ложе советской эпохи, и обширный дореволюционный дубовый стол с львиными мордами на массивных ногах, также, как и другие вещи перевезённые с Ришельевской на улицу Павла Шклярука, соседствовали вполне успешно, создавая образ нереального, почти запредельного. Людям посторонним, так сказать зашедшим с улицы, например, врачу районной поликлиники, эта комната казалась странной. Заходя к Анне Сергеевне, он, как ни старался, не мог сосредоточиться на болячках пожилой дамы, и с трудом отрывая свой взгляд от антикварной мебели и картин, прописывал ей очередные припарки.
 
Припарки Анну Сергеевну не волновали и, когда сын приносил очередную партию лекарств, отодвигала их на противоположный край стола и недовольно ворчала про себя: “Вот ещё, травиться-то”. Сын молчал, предоставляя решение вопроса матери, а невестка раздражённо пожимала плечами и убирала губы, сожалея о потраченных деньгах. Такую же степень недовольства она высказывала, когда Анна Сергеевна просила её погреть суп погорячее, потому что тот, который она приносила и ставила на стол рядом с телефоном, “есть было невозможно”. Правда, невестка просьбу свекрови всегда выполняла без оговорок и, после того, как в очередной раз ставила на стол тарелку, беззвучно закрывала дверь с другой стороны.

 Анна Сергеевна ела тихо, едва касаясь ложкой тарелки, не шамкала, не икала, стараясь соблюдать приличия, как во времена бабушки. Образ бабушки, маленькой, хрупкой с аккуратными завитками седых волос и лёгкой полуулыбкой на губах, запечатлелся так прочно, что обычно принуждал совершать поступки в соответствии с традициями воспитания. Но сегодня Анна Сергеевна решила поступить вопреки всему и, когда ей позвонила Галина, подруга по очень и очень далёкому прошлому, ответила жёстко:

- Нет, и не надейся! – и тут же положила трубку и придвинула к себе металлическую коробку из-под печенья с изображением Спасской башни и Храма Василия Блаженного таким жестом, будто хотела эту коробку ото всех спрятать.

Когда Галина позвонила первый раз, Анна Сергеевна удивилась, как та узнала её новый телефонный номер и вообще зачем она звонит. Сначала их разговор казался вполне безобидным. Галина рассказывала о себе, о том, что живёт всё там же, что так и прожила всю жизнь одна, что давно на пенсии, что всё хорошо, что к ней раз в неделю приходят из собеса, что ноги давно уже не ходят. А потом резко потребовала вернуть то, что Анна Сергеевна якобы присвоила себе… лет шестьдесят назад…

В тот же вечер Анна Сергеевна попросила сына достать с антресолей коробку, где хранила старые фотографии. Несколько дней она перебирала их, рассматривала, вздыхала и плакала. А потом велела убрать, оставив на столе лишь металлическую коробку из-под печенья.

“Неужели Галина не угомонится и опять позвонит?” – размышляла Анна Сергеевна и ей представлялось то далёкое утро, когда весь их город жил в ощущении приближающегося счастья. Из распахнутых окон – музыка, на домах -красные флаги. Белые тужурки, белые банты, светлые летящие платья. Сквозь сон Аня слышала, как подходила к её кровати мать, развешивала и расправляла отутюженную одежду, потом, с закрытыми глазами Аня повторяла про себя слова, написанные старшей пионервожатой на листке, вырванном из тетради…

 Ещё с весны началась подготовка к торжественному мероприятию. Директора школ, соревнуясь друг с другом, предлагали то одну кандидатуру, то другую, руководители кружков художественной самодеятельности всех районов города, сошлись на мнении, что овал лица у девочки, произносящий приветственные слова, должен быть округлым, волосы - русыми, а глаза, желательно, голубыми, но, и это самое главное, ясный, звонкий и трогательный голосок. В нём должна звучать искренность, любовь ко всем людям на планете и благодарность за счастливое детство. Спорили долго. Точку над i поставил известный в городе артист, знакомый в юности с самим Станиславским. Придерживая обеими руками ногу, возложенную на колено, поглядывая из-под Мефистофелевских бровей, он вынес вердикт: “Читать будет Аня!” И на вопрос одного из директоров ответил резко “А потому!”
 
     И вот Анечка, в отпаренном, наглаженном, с трепетом в сердце и с зажатым во влажной ладошке тетрадным листом, пробегает мимо Дюка на самую распоследнюю репетицию. В полупустом зале, с приспущенными от яркого южного солнца шторами, несколько важных городских персон. За кулисами – уже принаряженные участники будущей встречи: хор, танцевальная группа и Анечка. Девочка уверенно выходит на знакомую сцену, подходит к рампе и слышит свой слабый хрип вместо звонкого приветствия, она повторяет заученные слова снова и снова, но голос не слушается её. В растерянности стоит она на сцене, не зная, что же ей делать дальше. Известный артист с протянутыми в ужасе руками бежит к сцене, старшая пионервожатая спешит со стаканом воды. Ситуацию спасает преподавательница кружка художественного слова. Она выходит в фойе и почти тут же входит обратно, пропуская перед собой девочку в таких же как у Ани белых воздушных бантах. Поднявшись на сцену, девочка читает приветствие звонким радостным голосом. Но Аня, как это ни кажется странным, не плачет. Вместе с другими детьми, под звуки горна и барабанной дроби она вышагивает по улицам города, спускается к порту. Здесь на трибунах уже сидят дети, взрослые, старики. Главная же трибуна ещё пуста. И вот со стороны моря доносится гудок. Кто-то соскакивает с места, кто-то тянет шею, чтобы увидеть белоснежный корабль, разворачивающийся в марше! И почти одновременно с гудком на трибуну поднимаются самые важные люди страны. Один из них, знакомым всем жестом, одной рукой снимает шляпу и, вытирая другой блестящую голову, машет шляпой, салютуя небу, морю, городу и всем, и каждому! Звучит наш гимн, потом другой, незнакомый. Медленно плывут по небу клетки со слонятами, Солнце и Луна, и толпы людей приветствуют их, посланцев далёкой Индии, а Галя, стоя на трибуне рядом с самыми-самыми, звонким голоском благодарит за подарок и шлёт привет далёким друзьям.  Чайки подхватывают слова, и они летят через море, океан к далёким берегам Бхарата.

     Так Галя прославилась на весь Советский Союз. Груды писем приходили ей из многих стран мира. Девочка не успевала прочитать одни, как к ней приходили другие. Аня, вместе с которой Галя занималась в кружке художественного слова, помогала подруге разбирать почту. Как-то Аня заметила открытку с изображением белого корабля, точно такого же, в котором приплыли слонята. На обороте стихи, напечатанные на пишущей машинке:
       Вот из Индии плывёт
       К нам по морю пароход…
Под ними подпись - “Дмитрий Львович, Москва”.
Аня не знала, что так привлекло её внимание: то ли белоснежный корабль, то ли стихи, то ли имя отчество а, может быть то, что письмо прибыло из столицы…

- Галя, смотри какая открытка. Тебе из Москвы пишут.
- Подумаешь, - ответила Галя, едва повернув голову в сторону Ани, - мне и из Дели пишут.
- А, может, ты этому Дмитрию Львовичу ответишь, взрослый всё-таки.
- Аня, ты что! Посмотри сколько у меня писем и открыток…
- А можно я за тебя отвечу? – спросила Аня.
- Ой, да пиши, конечно, если хочешь.

     Так началась переписка Ани с Дмитрием Львовичем. От имени Гали… Странная эта была переписка и очень долгая. Она ему посылала подробные письма об учёбе, своей жизни, о том, что младший брат ужасный озорник, о первой любви и даже о том, что остригла косы… Он же отвечал открытками то с видами Москвы, то с репродукциями художников, то с шуточными сюжетами. Изображения на картинках всегда соответствовали тому, о чём писала Аня и тем стихам, которыми он отвечал ей. На некоторых открытках он подрисовывал что-нибудь забавное: разбитое братцем оконное стекло, тщедушного воздыхателя в рваном ботинке и с букетом цветов, нарядную девицу с открытой книжкой, из которой выползают, словно тараканы, кавалеры…

Однако, с некоторых пор открытки приходить перестали. А как-то пришло письмо, в котором вдова Дмитрия Львовича спрашивала не прислать ли Ане её письма. Аня ответила утвердительно, но письма так и не пришли…

     И вот теперь этот звонок от Гали. Её требовательный, решительный голос:
- Верни мне мои открытки!
Анна Сергеевна сначала не поняла:
- Какие?
- Ну, те, от того мужчины из Москвы, с которым ты переписывалась. Надеюсь, ты их сохранила?
Да, Анна Сергеевана не только сохранила открытки, но даже помнила некоторые стихи:
Была у девушки коса,

Ее коса,

Ее краса…

Перебирая открытки, она вспоминала детство, отрочество, юность, свои письма, наивные, глупые, с ошибками и помарками.
Нет, отдать открытки Дмитрия Львовича она не могла. В них жило её я, её жизнь, её утешение. Но Галя требовала, настаивала…

 Припоминая Галю, Анне Сергеевне представлялась сначала девчушка с пышными бантами, потом девушка с рано развившейся грудью, нос уточкой, странная походка с опущенной вниз головой, будто она хотела кого-то забодать и голос со временем сильно изменившийся, потерявший звонкость.

  Анна Сергеевна подумала, что если бы они встретились сейчас, то, наверно, не узнали бы друг друга. Потом она вспомнила, что Галина мама рано умерла, и Галя жила в одной квартире с отчимом, которого с трудом терпела. “Что же у неё с ногами, неужели как у меня коксартроз, а, может, что-то с тазобедренным? Надо спросить, если позвонит”. Но тут же подумала, что лучше бы не звонила, потому что опять заведёт разговор об открытках…

 Мысли Анны Сергеевны прыгали с одной на другую. Оторвав взгляд от открыток, посмотрела на бабушкин туалетный столик, стоявший напротив, и ей померещилось, что в его зеркале мелькнуло бабушкино лицо.

“Как всё-таки жаль Галю, всю жизнь одна… Надо ей позвонить…”

А чуть позже, не прошло и пяти минут, позвала внука:
- Олежик, подойди, пожалуйста…  У меня к тебе просьба: отвези, эту коробку моей подруге на Ришельевскую. Адрес — вот тут на этой записке. Только не тяни. Если сможешь, завтра. Спасибо. Нет, форточку не закрывай, душно.
24 Безусловная любовь -лучшее лекарство на свете!
Анна Шустерман
4 ноября 1988 год.
Осенний Нью-Йорк встретил нас колючим, холодным ветром, надавал нам пощечин, за то что мы оставили любимый, теплый Израиль!
(4 ноября 1973 годa я и мой муж эмигрировали в Израиль из Одессы.)
Израиль – родинa наших детей, а также нашa историческaя родинa, куда мы стремились всем сердцем и душой!
Увы ,Израильская система образования не выдержала высоковольтную энергию моего сына! Случилось короткое замыкание...
Гиперактивных детей пичкали Риталином для лечения ADHD (нехватки внимания, расстройства активности).
Главный врач психиатрического отделения больницы Рамбам, где я работала медсестрой, прописал моему сыну другое лекарство -

Безусловная любовь  – самое лучшее лекарство на свете!

Я уволилась с работы, чтобы уделять сыну больше внимания; увы, на одну зарплату не проживешь...
Счастливый случай привел меня в частный дом престарелых, который находился в живописном и престижном районе Хайфы – на горе Кармель.
Радушные хозяева позволяли мне приходить на работу с моим непоседой.
Он радовал старичков своими проделками, обедал вместе с хозяйской дочкой и играл с ней.
Казалось, так будет всегда, но однажды меня вызвала на разговор социальная работница, которая только что вернулась в Израиль из Америки.
Наблюдая за поведением моего сына в доме престарелых, она тактично намекнула, что здесь ему не место.
Она открыла мне глаза на разницу в системе израильского и американского образования.
Оказывается, для таких гиперактивных деток в американских школах есть психологи, социальные работники, специальныe классы...
Мы очень надеялись на продвинутое американское образование,
взяли отпуск за свой счет и поехали открывать "свою" Америку.
Американская гостевая виза на 6 месяцев волей судьбы обернулась постоянным местом жительства.
Наш 13-летний сын был направлен в Vocational School, или Профессиональную школу, которая предлагала выбор профессии.
Первую половину дня ученики занимаются, a другую половину дня работают.
Непоседливый характер моего первенца выбрал профессию, которая могла бы его прокормить, в прямом и переносном смысле этого слова.
С детства будущий шеф-повар проводил много времени со мной на кухне...
Замешивая, взбивая, нарезая и, конечно же, разбивая, проливая, ломая...
Однажды у меня не хватило яиц для пирога, я пошла к соседке одолжить.
Мой 6-летний "кондитер" выдавил бутылку кетчупа, горчицы, добавил всякой всячины, которую нашел в холодильнике, и замесил тесто...

Пирог получился сочным, кисло-сладким с горчинкой и перчинкой...

Tочь-в-точь, как наша жизнь в Америке...

Профессиональная школа находилась в подвале многоэтажного бруклинского здания Bell Atlantic.
Tелефоннaя Kомпания имела собственный кафетерий, обслуживающий работников, желающих позавтракать или пообедать.
Рядом с кафетерием располагались небольшие комнаты со столами, классы.
Мужчина среднего возраста и приятной наружности пригласил нас в комнату и... заговорил с нами на ивритe!
Mr. Best(лучший) – так звали учителя моего сына, оказался тем наставником, ради которого стоило пересечь океан, бросить насиженное место и отдать свое чадо в его руки!
Взгляд Мистера Бэста  обладал гипнотическим воздействием на меня.
Мой тревожный взгляд, скользящий по многочисленным страницам с психологическими тестами, разложенными на его столе, был перехвачен волной доброжелательности, успокоившей мою легкоранимую душу.
- Мы, педагоги и родители, обязаны видеть лучшие в детях, иначе мы не сможем помочь им полностью раскрыть свои таланты,- философски рассуждал Мистер Лучший.

- Tы хочешь стать поваром? - обратился учитель к Орэну на английском языке, - хороший выбор профессии, у нас замечательный кафетерий, где ты сможешь многому научится! Каждое утро ты обязан хорошо позавтракать, в кафетерии...
На голодный желудок твой нос будет улавливать ароматные запахи и настраивать твои мысли только на то, "что бы такого съесть" и "чем бы запить", я прав? - улыбнулся наставник.
- Разумеется, я же не дурак, - oбрадованный таким "обязательством", ответил мой сын.

В кафетерии произошла небольшая революция...
Бутерброды, сконструированные Орэном, – улыбались...
Милкшейки (молочные коктейли) – переливались всеми цветами радуги...
Прохладительные напитки – выстроились, как солдаты, готовые в любое время выскочить из холодильника...
Булочки с сосисками (хот-доги) в мундирах из горчицы и кетчупа – отдавали честь своему Императору-поваренку!

***
Приглашение в Мэрию от Министерства образования проходило очень торжественно. Зал наполнился приглашенными гостями. Фотоаппараты щелкали, видеокамеры скользили по радостным и гордым лицам подростков. Счастливые лица излучали гордость за свои достижения.
Мое сердце сжалось, когда я увидела детей-инвалидов.
Слепые, глухие, с синдромом Дауна, c церебральным параличом (их везли на специальных колясках), а также внешне обычные дети с ADHD-синдромом дефицита внимания и гиперактивности.
Слезы брызнули из моих вылезших из орбит глаз. Мой муж вытирал слезы носовым платком...
Вручение Грамот и денежные наград за достижения в разных областях сопровождались бурными аплодисментами!
Когда объявили о награждении моего сына, я чуть не лишилась чувств...
И тут я вспомнила о рецепте, который прописал Израильский доктор моему гиперактивному сыну: Безусловная любовь  – самое лучшее лекарство на свете!!!
По окончании Профессиональной школы Орэн получил стипендию для продолжения обучения в Школе шеф-поваров!

Безусловная любовь  – самое лучшее лекарство на свете!
*

Престижная школа для поваров не была готова к такому феномену, как Орен.
Самый молодой из студентов группы, он не пускал никого в свое пространство.
-Что здесь делает этот пацан?
-За что ему дали сколаршип и стипендию? -cлышались пересуды за его спиной .
Все студенты были вдвое или даже втрое старше семнадцатилетнего Oрена! У некоторых были уже свои бизнесы, даже рестораны... Oни пришли туда за дипломом... Безработица была на высоком уровне, но кушать же всем хочется!
После окончания школы было сравнительно легко найти работу помощником повара в многочисленных гостиницах ,ресторанах, кейтерингax и так далее...


В песни "Мой путь", которую пел Франк Синатра, есть такие строчки:
"Путь выбирал я по уму,
Тропой рискованной немного,
Не подчиняясь никому,
Опять я шел своей дорогой."
Недостаточно иметь золотые руки ,искусно оформляющие деликатесные блюда, недостаточно иметь особое чувство вкуса в приготовлении этих деликатесов , нужно еще уметь ладить с людьми c которыми ты работаешь..
"Hе подчиняется никому" может быть наградой или наказанием...
Нo если у тебя на плече сидит такой "ангел-хранитель", как бывший учитель Мистер Бест тебе не дадут в обиду.


Oрена не выгнали из школы поваров, за "соответствующее поведение"... после окончания школы он сразу получил работу помощником повара недалеко от дома . На Брайтон Бич располагалась организация JASA*, в этой организации была кухня на которой готовились обеды для одиноких ,бедных жителей Брайтона и окрестностей. Готовые обеды за символическую плату в один доллар развозились в специальныx контейнерax по домам пожилых людей.
Опять Oрен оказался самым молодым среди персонала.
Kонечно же его хотели использовать не только в приготовление пищи, но и в подсобных работах. Работа ему нравилась и шеф-повар был доволен им, и даже намекал Oрeну ,что скоро уйдет на пенсию ...и Opeн его заменит! На кухне работали выходцы из разных стран. Они судачили и неблагоприятно отзывались о начальстве ...
Однажды Oрeн cказал директору, который пришёл проверить кухню : "шабат шалом"! Этого было достаточно ,чтобы Oрену была объявлена война. Чтобы успокоить антисемитов начальник предложил Oрeну подать заявление об уходе по собственному желанию...
Нo как говорят, когда закрывается одна дверь ,открывается другая!
Как же я была рада, и в тоже время мне было немножко тревожно за него ,когда он получил работу в групповом доме для умственно отсталых.
Возраст жильцов колебался с 18 до 30 лет. Жильцы были с разными неврологическими диагнозами ,но общee, что их
oбъединяло, это отсутствие полноценной самостоятельной деятельности .
В этом доме их обучали бытовым навыкам ,под постоянным присмотром персонала.
Пока Oрeн кудесничал на кухне, превращая обычные продукты, такие как курицa картошкa морковкa, лук в деликатесные блюда, жильцы этого дома ,вдыхая аппетитные ароматы исходящиe из "Oрена кухни",рисовали сердечки на листочках бумаги, чтобы преподнести ему в знак благодарности, за его труд!!!

Hа Xануку Oрeн получил поздравительную открытку, на которой расписались все жильцы этого дома: "Мы любим тебя ,наш повар Орен!"
Каждый раз когда я смотрю на эту открытку у меня на глазах наворачиваются слёзы...



*JASA является одним из крупнейших и пользующихся наибольшим доверием агентств в Нью-Йорке, обслуживающих пожилых людей.
25 Интеллигентнейший человек
Ольга Сквирская Дудукина
Имена изменены, образы собирательные

- К нам едет дедушка Жора, – объявляю я дочери. – Интеллигентнейший человек.

В ответ не слышу никаких возгласов радости.
Мой папаша не несет людям радость – это не его стиль.

«Дедушка» - это тоже не его стиль.
Дедушка – это милое семейное слово, от него веет вековыми традициями и устоями. Можно ли Остапа Бендера представить дедушкой хоть на минуту? Вряд ли.

А мой папа – это и есть Остап Бендер, деятельный и неувядающий, как вечнозеленый авантюризм библейского народа.

Короче, нам с Инной скучно не будет.

* * *

- Интеллигентнейший человек! – иронично величал отца Саша, мой муж.
А пошло это вот откуда.

На дне рождения у папиной сестры некий дядя Рува с огромным носом все пытался прийти с папой к общему знаменателю:

- Жора, давайте с вами выпьем: я тоже из Томска.
- Из Томска? – недоверчиво переспрашивал отец в образе Вора в законе.
- Да я же заистокский хулиган! – радостно братался маленький дядя Рува.
Отец опустил его одним взглядом:
- Что время делает с людьми…

Но после того, как  дядя Рува ушел, спешно распрощавшись, отец вдруг уважительно отпустил ему вослед:
- Интеллигентнейший человек!

 А чего же тогда куражился?

* * *

Есть два вида людей: те, кто умеет рассказывать анекдоты, и те, кто не умеет.
Папа - из тех, кто умеет.

Во-первых, в нужном месте и в нужное время. Во-вторых, все будут смеяться, а он – нет. А не наоборот.
У него есть для этого артистизм, вербальный интеллект и даже харизма, если хотите.
И все это бьет ключом и требует выхода. И так всю жизнь.

- Просто Жорке надо было стать артистом, еврейским шоумэном, - говорила мама. – Тогда бы он за это хоть деньги получал.

Отец артист по жизни. Он без конца играет, да как! Станиславский бы поверил.

* * *

Роли бывают разные.

«Фюрер».
Впав в эту роль, он всегда мог убедить кого угодно в чем угодно и повести за собой. За ним шли толпами. Но никуда не приходили. Потому что одержав главную победу – убедить и повести, дальше ему было неинтересно. Этим объяснялся быстрый успех его начинаний и полный провал в конце – обещанного светлого будущего под его руководством никогда не наступало.

«Вор в законе».
В этом образе он смотрит волком, нехорошо скалится, «ботает по фене», и у зрителей создается полное впечатление, что перед ними как минимум «вор в законе».

«Избалованный ребенок».
Эту роль он позволяет себе в кругу многочисленных еврейских родственников, которые прощают ему небезопасные шутки, граничащие с хулиганством.

Но есть еще одна сверхроль – это «Высоцкий». Папа играет Высоцкого, который играет все остальные роли. Папин голос с утра до вечера звучит так, будто он вот-вот закричит «Кони привередливые».

- Дедушка Жора стра-ашный, серди-итый, как Высоцкий, – говорила маленькая Инночка в детстве.
Высоцкий был кумиром поколения. Все пытались подражать ему. Отец – удачней других.

Вот только в роли Доброго отца мне не приходилось его видеть.

* * *

Мне не понравилось детство, которое он мне устроил.
Вообще-то специально он ничего для меня не устраивал – в его бурной жизни никогда не было места для меня. Вот этим-то мне и не понравилось мое детство.

Папа калымил, пьянствовал, гулял и играл в карты на деньги. А мама писала диссертацию или ездила в командировки.

Когда мама уезжала, мы с отцом регулярно просыпали, потому что оба не слышали будильник. В детском саду я появлялась с большим опозданием. Меня ругали, я была самой плохой.
Один раз даже поставили в угол за то, что на музыкальное занятие я пришла без белых гольфиков. Но какие с моего папаши белые гольфы?

Его наказания не были адекватны проступкам. Он мог меня наказать даже за свои собственные оплошности.
Вот я делаю уроки на кухне. Папа, войдя и и обнаружив, что горит мясо, которое он жарит, дает мне затрещину.
- За что?!
- За то, что тебя не интересует то, что происходит вокруг!

...Рассказывая я родителям анекдот, я сама же громко хохочу.
- Ты не талантливая, – презрительно говорит отец. – Тебя попросишь назвать фрукт – ты скажешь: яблоко.

Я стала ужасно бояться прослыть «не талантливой». Будто бы любви достойны только талантливые.

- ...Я вычеркиваю тебя из жизни! – любил повторять отец.
В первый раз я расстроилась, а там привыкла.

Я уже была взрослой, когда священник в Церкви сказал, что Бог любит нас, как отец. Я сразу представила Бога, орущего на меня голосом Высоцкого, страшного и сердитого, который без конца «вычеркивает меня из жизни», и мне это совсем не понравилось.

«Нет уж, не надо, чтобы – как отец», - подумала я.

* * *

Черноглазый кудрявый юный пионер на пожелтевшей фотографии с улыбкой играет на виолончели. Не могу поверить, что это мой отец.

У него было счастливое детство в Москве, в доме для высокопоставленных работников на Красносельской. Сосед справа – Утесов, сосед этажом выше – Дунаевский.

Дедушка погиб, когда папе было девять лет, и его детство на этом кончилось. Бабушка с тремя детьми переехала в шахтерский город Прокопьевск.

В первый же день Жора в матроске и коротких штанишках вышел во двор и вежливо поприветствовал пацанов в кирзовых сапогах и штанах из чертовой кожи:
- Здравствуйте, мальчики!

Понятное дело, его избили. А он не смог даже дать сдачи, потому что бабушка учила его, что драться нехорошо.

Понадобилось время, чтобы он преодолел целый ряд иллюзий и выработал свежие убеждения.
Во-первых, слушаться маму – это плохо, а драться – это хорошо. 
Во-вторых, короткие штанишки – это плохо, а материться – это хорошо.
В-третьих, быть честным – это плохо, а воровать – это хорошо.

И он мигом научился виртуозно ругаться во всю мощь своего вербального интеллекта, а давать сдачи теперь лез первым.
Он пытался полностью слиться с пролетариатом и мучительно преодолевал свое культурное происхождение и виолончельное прошлое.

Преодолел, но не до конца. Такое не пропьешь. Даже матерился он красивее, чем  окружающие.

У него была куча талантов.
Он шикарно фаршировал щуку и варил украинский борщ.
У него был абсолютный слух, и он очень художественно насвистывал.
Вслепую играл в шахматы. На деньги.
Даже в «дурака» он запоминал все карты, которые вышли.

Но был еще один талант:
- Этот человек умеет сделать миллион буквально из воздуха, - сказал мой Саша. – И может за день просрать этот миллион.
То есть - два таланта.
 
* * *

Папа богател и разорялся с такой плотной частотой, что я никогда не знала, в каком статусе застану его во время очередного посещения.

Он жил в двухэтажном особняке в самом центре города на диване в спортивном костюме. Не вставая с дивана, он затевал дела на миллион, громко звонил по телефону, принимал посетителей всех мастей – от бандитов до чиновников, все до одного из которых оказывались чистыми прохиндеями. 


Однажды во дворе перед домом я увидела подъемный кран.
- Это чей там кран? – спросила я у папы, войдя в дом.
- Как это чей – мой, – последовал ответ с дивана.
- Где ты его взял? – удивилась я.
- Купил, – сказал отец.
- А зачем он тебе?
- Не задавай глупых вопросов.

Через несколько месяцев кран бесследно исчез из-под окна.
«То ли пропил, то ли потерял», - подумала я.


В другой раз, открыв калитку, я застала во дворе штук двадцать «газиков» сплоченными рядами.
- Это чьи машины? – поинтересовалась я у отца.
- Как это чьи – мои.
- А зачем тебе столько?
- Не задавай глупых вопросов.

В следующий мой визит машин уже не было.


Потом отец купил дом в деревне Черная речка.
Хозяин уговорил забрать двух коров в придачу.

- А зачем тебе две коровы? – спросила я.
- Не задавай глупых вопросов.

...А в один прекрасный момент рядом с воротами папиного откуда ни возьмись вырос киоск с летней обувью.
Подхожу ближе - в окошко выглядывает жена Маня-продавец.

Обувь была дорогой, и ее никто не брал.
Зато отцу тут же позвонили какие-то темные личности:
- Разбогател, что ли? Давай плати!
Отец их виртуозно послал матом и бросил трубку. фс

Однако темные личности совсем не испугались. Отец получил соответствующие угрозы насчет своих детей.
Он предпринял ответные действия: выдал мне газовый пистолет.
- Если что, скажи, что отец, мол, за меня платить не будет, – предупредил он.
- Конечно, если что, так и скажу: они пожмут плечами и выгонят меня восвояси, – сказала я.

Отец позвонил своему старинному знакомому, до перестройки службисту, а после перестройки бандиту, и тот развел ситуацию. К отцу больше не приставали.

Торговлю все равно пришлось свернуть по причинам отсутствия рентабельности.
Прихожу я как-то: никакого киоска нет, как не было.

Зато во мне отныне прочно поселилась мания преследования. А еще поселилось горячее желание поселиться как можно дальше от папаши.

* * *

Но самый большой облом произошел у отца с делом всей его жизни – с фирмой «Профиль».
Это была красивая идея.

Папа одним из первых в стране понял выгоду строительства из металлического профиля, продумал до мелочей, разработал технологию, нашел людей. В основном ими были многочисленные родственники Мани, которых он из глубинки перетащил в Томск и помог расселиться. Кстати, она и сама устроилась к нему секретаршей.

- Гаражи, киоски, офисы, коровники, даже жилые дома – все можно строить из профиля! Я даже придумал специальный утеплитель для Сибири, – отец готов был часами говорить о профиле - в стихах.
Он нашел достойное место для своего предприятия – закрытый город, "почтовый ящик".
Ровно месяц он ездил и руководил размещением.

А там ему забили пропуск. Выяснилось, что он больше не работает на фирме «Профиль».
Зато работают Манины родственники, и возглавляет фирму его зять и сосед по особняку Ленька.
Отец долго пил и кричал, но поезд ушел. Почему-то его любили предавать все, кому не лень.

Не только "почтовый", но и Томск быстро наводнили киоски и гаражи из профиля. Отец был не при чем.
Предатель и родственник Ленька через стенку пробовал мириться.
- Что делать – такова жизнь, – оправдывался он.

Но отец был неумолим. В ответ он говорил что-то типа «у нас длинные руки», и Ленька трясся в страхе на левом крыле особняка много лет, пока папа не покинул Россию.


* * *

Было у него и темное тюремное прошлое.

Может, не такое героическое, как он пытался представить.
Он был не диссидентом, а простым советским прорабом, как все.

И срок мотал он - не каких-нибудь десять лет, а два года. И провел их не на зоне, а в следственном изоляторе, - пять следователей один за другим все никак не могли придумать, за что его посадить. «Хищение в особо крупных размерах» ему так и не смогли пришить, как собирались вначале.

Потому что он был «сам себе адвокат» - таким, как он, юридическое образование достается по умолчанию вместе с национальностью.

В тюрьме он не терял даром время: он вызубрил весь Гражданский и заодно Уголовный кодекс.
 
Папаша стал уважаемым человеком, потому что бесплатно консультировал бандитов и воров. Все наперебой рвались посидеть с ним в одной камере и даже вместе с ним объявить голодовку.
Короче, ему срочно присудили жалких два года «химии», в которую зачли два года следствия, выгнав из изолятора домой.

Нам с мамой домой он принес тюремный фольклор и свой новый образ.
После его торжественного возвращения «оттуда» в доме не смолкали страшилки из его «боевого прошлого».
День ото дня крепчал его личный тюремный статус. Вор в законе, не меньше.

Отныне вфс нашей полуторной хрущобе регулярно заселялись какие-то темные личности. Они пели блатные песни под гитару, под хорошую закуску и норовили переночевать.
Не вынеся такого, мама, к тому моменту уже кандидат технических наук, развелась с отцом.

* * *

Свято место пусто не бывает, и у отца вскоре появилась женщина. По имени Маня, а по сути – ведьма. Не в эмоциональном, а в экстрасенсорном смысле. Таких раньше сжигали на кострах. И правильно делали.

Она многое умела. Во-первых, притягивать мужчин. Во-вторых, насылать порчу. В-третьих, ссорить людей.
Но многого не могла. Например, рассказывать анекдоты. Дружить. Радоваться жизни.

Расписавшись с Манькой ради какой-то очередной квартирной махинации, папа нечаянно прожил с ней до старости.

- Разведусь я с тобой! Ты не изменишься, – время от времени говорила она отцу.
Тот вздыхал с облегчением.
Но она всегда возвращалась.

Не жизнь, а именины сердца.


* * *

На каждого Остапа - свой Рио-де-Жанейро.
Наступила полнота времен, и отец засобирался в Израиль.

Он увлеченно подготовился к перемене Родины: внезапно возгордившись своим происхождением, проникся идеей «возвращения в Эрец-Эсраэль».

Его энтузиазма хватило до приземления в аэропорту Бен-Гурион под аплодисменты пассажиров с печальными глазами.
После этого отец стал звать местных жителей исключительно «сруильтяне». А они поголовно считали его бандитом.

Из его квартиры был выход на крышу. Там отец принимал по ночам своих русских друзей, которые в России раньше считались евреями.
От тоски по Родине они напивались, закусывали кошерной индейкой, а потом дружно крыли «сруильтян» и орали матом так, что мирные жители Тель-Авива даже боялись вызвать полицию.
Еврейские бабушки при встрече вслух сочувствовали Мане, что ей приходится жить с настоящим уголовником.

Проспавшись, отец создавал собственную партию российских евреев, от которой хотел баллотироваться в Кнессет, дабы оттуда произвести необходимую реконструкцию государства Израиль.
Вечером мыл рюмки в отеле «Хилтон» и выносил черную икру в целлофановом пакете вокруг пояса.
Судился с хозяином за то, что тот не доплатил ему после того, как отец побил его. Разводил сиамских котят.

Меняя работу примерно раз в месяц, после каждой месяца два культурно отдыхал, то есть пил.
На его счастье, признав у него болезнь спины, врачи дали ему инвалидность. Она принесла ему много денег. На это пособие отец безбедно пил. 

- Ты еще не всю посуду перемыл в Израиле? – дразнила его по телефону моя мама.
- Между прочим, меня ценят на работе, – парировал отец. – Хозяйка пожаловалась хозяину на меня, дескать, он кричит, а тот ей говорит: ну и пусть кричит. Он посуду не бьет. С тех пор, как он у нас работает, в два раза сократился расход горячей воды.

- О, у тебя папа живет на Святой Земле! – восхищались знакомые священники.
- Да, он там пьет, – гордо подтверждала я. Дескать, не абы где.


* * *

Недавно папа возвратился из Израиля в Сибирь. На постоянное место жительства.
- Восемь лет там оттрубил – хуже, чем в тюряге.
Теперь пьет здесь.
Там он пил от тоски по Родине. А теперь пьет то радости, что вернулся.

Он счастлив, несмотря на то, что в первый же день какие-то темные личности перед собственным домом стукнули его по голове и отняли кейс с российским, израильским и международным паспортом, а также со всеми деньгами – шекелями, долларами и рублями.

Проспавшись, вычислив ближайшую помойку, папа нашел на ней кейс, из которого были изъяты только рубли с долларами. Шекели, очевидно, приняли за конфетные обертки.

Это был еще один радостный повод выпить.

* * *

- Отец оформляет пенсию, - позвонила мне в Новосибирск мама. – Если он не предъявит доказательства того, что где-то работал, то ему дадут по минимуму – три тысячи.
- Да он же сроду нигде не работал, только калымил, – удивляюсь я.
- Нет, какое-то время он работал в Новосибирске, - говорит мама.

...Я еду встречать отца на автовокзал. Выхожу из троллейбуса, кручу головой. Какой-то невысокий пожилой дядька в песцовой шапке набрасывается на меня, целуя в щеку. Папа!
«Боже! Родного отца не узнала», - мне становится не по себе.

- Мне надо поставить печать на предприятии, что я там работал - для оформления пенсии, – объясняет он по дороге домой.
(Завтра он обнаружит, что это предприятие давно снесли...)

А сегодня у нас тихий семейный вечер у очага. Отец самолично растапливает печку.

В доме я да Инна, да пара кошек, да попугай с собакй.
- Так и зимуем – Саша работает в другой стране, - объясняю я.
- Как хорошо, когда животные в доме, – одобряет он кошек у печки.

Угощаем его печеной курицей с картошкой и капустным салатиком. Он подливает себе водочки, гладит кота и говорит, говорит.
При этом обращается исключительно ко мне. Мою дочку, умницу и красавицу, он не признает: она, видите ли, не в его породу.

Тем не менее Инна очень внимательно слушает тюремные рассказы «дедушки Жоры», по большей части ей знакомые.
 
- ... Когда мне в карцер принесли баланду, я ногой отшвырнул миску так, что она ударилась об стенку, и закричал: «Голодуха!!!»

- ...Я дольше всех просидел в кар-рцере! Во время голодовки часами ор-рал песни Высоцкого! А вер-ртухай ходил под дверью и слушал!..

- ...В тюр-ряге говорили так: где Чер-рный Инженер-р, там в хате пор-рядок!

- А раньше был просто Инженер, - спокойно отмечает Инна.


Оказывается, помимо выбивания пенсии отец параллельно развивает еще одну грандиозную идею - на миллион.
Теперь он слагает стихи о нанатехнологиях.

- Я организую в Сибири завод по производству фуллеренов. Еще чуть-чуть – и у меня все срастется. Это идея планетарного масштаба! Технологии третьего тысячелетия!
- Ты одновременно занимаешься увеличением пенсии с трех тысяч рублей до трех с половиной – и технологиями третьего тысячелетия планетарного масштаба?! – удивляюсь я.
- А что делать? Мне же надо пока на что-то выпить! Но скоро все наладится  – и плевать я хотел на ту пенсию!
- Ты, поди, уже вовлек в это дело половину ученых, чиновников и бандитов Академгородка и дальнего зарубежья, – шучу я.

Инна, зевая, уходит спать. На дворе глубокая ночь.

А я все слушаю и слушаю про эти фуллерены. Мне-то все равно, а ему приятно. Когда еще посижу вдвоем с родным отцом...
26 Барби в инвалидной коляске
Ольга Сквирская Дудукина
                Все образы собирательные, если что:)

 


Красивей лица я не видела – один в один Николь Кидман, только круче. Удлиненный овал, прямой носик, глаза-смородины и длинные обесцвеченные прямые пряди. В общем, черноглазая блондинка, мечта настоящего мужчины.

Только один нюанс: она передвигалась в инвалидной коляске. У взрослой двадцатитрехлетней девушки конечности были недоразвитые, как у годовалого ребенка. Маленькие ножки оставались всегда согнутыми в коленях, и она на них ползала. А на ручках не хватало пальчиков – на одной было три, на другой, кажется, два.


Но удивляло другое: она не извинялась за то, что живет, как это бывает с инвалидами. Она жила, что называется, полноценной жизнью. Пользовалась косметикой. Влюблялась. Тусовалась в интернете. Наряжалась. Делала маникюр. Мечтала. Кокетничала. Дружила. Рисовала. Разводила фиалки. Путешествовала. И все у нее получалось.


                ***

Меня привел к ней мой начальник и друг по имени брат Дамиан.
Его необходимо особо представить, он стоит того. Это молодой польский монах-иезуит, который возглавлял в то время российскую католическую киностудию. Парень настолько же талантливый, насколько обаятельный – может, чуть больше, чем подобает монаху. По-журналистски любознательный и по-человечески общительный, он перезнакомился со всей молодежью католического прихода и не только.

Так вот, я давно слышала от него о какой-то уникальной девушке-инвалидке, которую все любят. Одна подруга, уезжая из Томска за границу, оставила ей свою однокомнатную квартиру, и помещение тут же стало чем-то вроде молодежного клуба. Туда мы и заявились с Дамианом.

- А вот и Наташа! - представил он мне.
Я не сразу сообразила, что надо посмотреть вниз. Ко мне ползла девушка.

Она была настолько яркой, улыбчивой, нарядной - с сережкой-гвоздиком в носу, с малиновыми ногтями и в серебряных колечках, что я даже не успела испытать к ней чувство жалости. Она держалась, как царевна, несмотря на то, что ползала, как лягушка. В общем, царевна-лягушка. Наш красавчик Дамиан с большим удовольствием шутил и едва ли не флиртовал с ней, а Наташа лукаво строила ему глазки снизу вверх и бойко парировала. И в этом была настоящая игра мужского и женского начал, несмотря на то, что сладкая парочка – инвалидка  и монах. Со стороны это выглядело очень весело, потому что не выходило за рамки дозволенного.

Квартирка была буквально забита цветочными горшками, и растения находились в отличном состоянии. Наташа сама ухаживала за ними, ее навыков на это хватало.

По стенам  были развешаны Наташины рисунки. Вкус у нее, конечно, попсовый: мужские торсы из боевиков, длинноногие модели, Бэтман. Но живенько так.


                ***

Наташа никогда не бывала одна, всегда при постоянной куче гостей.

Гости делились на две группы: одни навещали Наташу, приносили продукты, помогали с уборкой квартиры, выносили Наташу погулять.
Другие приходили, лезли в холодильник, поедали его содержимое, пили и курили, устраивали беспорядок и норовили остаться переночевать.

- А ну-ка, тормози! Сегодня что – опять бесплатный день для молодежи? – грозно вопрошала Маша из первой группы.

Малолетние парнишки с мутными глазами трусливо разбегались.

- Ну что за бардак они здесь устроили! – выговаривала Маша Наташе. – Ты что, им сказать не можешь?!

Наташа молчала. Она не могла ничего сказать ни им, ни Маше. Она боялась, что они никогда больше не придут… Она не могла без людей.


                ***


- Скоро День инвалида, надо бы статью про инвалидов, - объявила Татьяна, редактор «Комсомолки».
И без особой надежды спросила:

- Может, кто-нибудь знает какого-то подходящего инвалида?

- У меня есть на примете шикарный инвалид, то есть инвалидка – настоящая Барби в инвалидной коляске!

Вся редакция изумленно посмотрела на меня.

- Где взяла?! Кто такая?

- Давай свою Барби к четвергу, – распорядилась Татьяна. – И скажи Андрею, чтобы зашел по адресу и сфотографировал.

...Наташа сразу согласилась на публикацию в газете.
Она охотно рассказала мне о своих делах, проблемах и мечтах. Например, о том, как много раз пыталась устроиться на работу.

Самое реальное для нее – это работа телефонного диспетчера: отвечать на звонки и собирать информацию. Но всякий раз все повторялось по одному и тому же сценарию: ей устраивали «испытательный срок», забирали собранную информацию, после чего объявляли, что она не прошла испытании, и исчезали, не заплатив. Поэтому Наташа жила только на инвалидное пособие да на приношения друзей. 

Ее главная проблема – это полная зависимость от других. Наташа не может сама ни выйти в магазин, ни погулять.

- Меня бесит, что нигде нет пандусов. Вот за границей, говорят, везде есть специальные дорожки для колясок, и любой инвалид везде может самостоятельно справиться. Я хочу уехать, я не могу здесь жить.

Наташа представляет это так: на ней женится какой-нибудь прекрасный заморский принц и увезет ее в неведомую страну. Сказка! Однако мы живем в реальном мире…

Но девушка упорно пытается сделать эту сказку былью при помощи интернета: в разные виртуальные брачные конторы рассылает свои фотографии. Красотке из Сибири написали многие, и теперь Наташа практикует свой английский, отвечая претендентам на ее руку.

А еще Наташа сказала также, что верит в Бога, что молится и знает, что Бог ее любит и дает ей все, о чем она его ни попросит. Я решила об этом тоже написать, ничего, что в «Комсомольской правде».

Но о чем Наташа наотрез отказалась говорить, так это о своем прошлом.
Я знала от Дамиана, что Наташа раньше жила в поселке Кыштым, в семье алкоголиков. Говорят, если бы сразу взялись за лечение Наташи, ее дефекты можно было бы исправить. Но родители не взялись. Наташа так и ползала в деревенском дворе, пока не выросла и не стала получать пособие. Вначале семейка даже не отдавала его Наташе и дружно пропивала, пока не вмешались новые знакомые из какой-то протестантской церкви и не защитили ее.

Зато теперь Наташа живет как нормальный человек и вовсе не хочет, чтобы ее жалели.

- Ну пожалуйста, Оля, не пишите в газете о том, что у меня родители пьют!

И я не стала. То есть я упомянула, что Наташа вырвалась из таких условий, о которых теперь не хочет даже вспоминать, и на том все. Жаль материала, но пусть так.


                ***


- Дамиан, а ко мне вчера фотограф приходил! – похвасталась Наташа.

Дамиан чуть не заплакал. Будучи студентом  Высших курсов режиссеров и сценаристов, он в качестве героя для курсового неигрового фильма выбрал Наташу. Ему она очень нравилась как человек, но что снимать? Много ли взять с инвалида? Ну, сидит, ну, говорит… Ничего не происходит. А тут – фотограф пришел! Такое событие!

- Оля, почему ты мне не сказала! Мне это так нужно было!

- Так я не знала…  А в чем проблема: давай попросим Андрея еще раз прийти. Поставишь ему бутылку.

- За этим дело не станет! – обрадовался Дамиан.

И в ближайшее воскресенье Андрей пришел - вместе с женой, прямо с базара, с покупками. Пленку он решил больше не тратить, щелкал вхолостую, но Дамиану и этого хватило. На свою кинокамеру он наснимал себе и крупных, и средних планов. А жена в это время  из кухни наблюдала за Наташиной «фотосессией» и жалостно качала головой.

Дамиан был счастлив. У него в голове уже крутилась какая-то идея.

               

...Собственно, вначале Дамиан хотел сделать фильм «Саша, Маша и Наташа» - про трех подружек.
Он придумал сопоставить их образы по принципу контраста. Деятельная Наташа, несмотря на свою ущербность, полная оптимизма, надежды. Депрессивная Саша, имеющая руки и ноги, может, даже слишком длинные. Наконец, блондинка Маша без царя в голове, которая не знает, чего хочет, и болтается, как цветок в проруби.

Дамиан отснял кучу синхронов со всеми тремя девушками, отвез в Москву своему учителю – а им был ни больше ни меньше, чем известный документалист Леонид Гуревич -  и тот сказал ему следующее:

- Зачем тебе эти Маша с Сашей, когда у тебя есть такая Наташа? Вот про нее и делай свой фильм.

- Да, легко сказать, но что снимать?

- Придумай!


                ***


- Мне Сам Господь делает такие подарки – только успевай камеру включай! – говорил Дамиан. – Прихожу в гости, а Наташа показывает мне свой новый рисунок...

И Дамиан включил видик. Вижу картинку: Наташина голова, обработанная в Фотошопе, лежит на плече у молодого парня с преувеличенными мускулами!

Да, Наташа мечтала выйти замуж, может быть, даже больше других девушек.


- А вот интервью, которое мы записали! Я кое-как уговорил ее накраситься прямо перед камерой.

Наташа на пленке делает себе макияж своими тремя пальчиками и одновременно отвечает на вопросы. Ответы довольно откровенные:

- Мне уже двадцать лет, и я хочу родить ребенка. Ребенок – это счастье, это твое продолжение, без ребенка никак нельзя.

Странное впечатление производили эти съемки. Наташа говорила очень убежденно, даже снисходительно, но при этом еще только начала наводить красоту и поэтому выглядела блекло и болезненно.

Уж очень сильным было противоречие между прямо высказанными желаниями и реальным состоянием вещей. Наташу было смертельно жаль, хотя она не давила на гниль и даже себя чувствовала вполне уверенно. Но от этого было только тяжелее.

Не такой ли зрительской реакции добивался хитрый Дамиан?


                ***


...После показа на фестивале первый же вопрос, который задали Дамиану, коснулся этого эпизода. Конечно, его задала молодая девушка.

- Ваша героиня видела ваш фильм?

- Конечно!

- И она согласилась на то, что все увидят, как она красится?

- Я ее уговорил.

- А ей самой этот эпизод понравился?

- Нет.

- Почему?

- Потому что она хочет быть красивой.

- А вы?

- А у меня другие задачи!

Вот такой был наш Дамиан. Сам себе режиссер.


                ***


Когда Дамиан сидел в гостях у Наташи, позвонил Алексей,  с которым Наташа давно дружит.

- А у меня новая игрушка! – похвасталась Наташа. – Это котенок, он прыгает и везде лазает.

Имелся в виду компьютерный котенок. Наташа любила такие штуки.  А Алексей, кажется, любил Наташу.               

Дамиан быстро придумал новый эпизод: Наташа в гостях у Алексея. Наташу ведь иногда возили к Алексею на такси на Черемошники, где они с Алексеем общались.

Наташа предварительно договорилась с Алексеем, что она посетит его вместе с одним польским другом. Алексей удивился, но согласился.

Дамиан последовательно снял, как Наташу сажают в такси, как такси подъезжает к девятиэтажке Алексея.
Однако Алексей запретил снимать себя. Это был облом.

Правда, Дамиан все равно снимал: он сначала показал камеру Алексею, продемонстрировал, как она работает, потом якобы крутил ее в руках, а сам время от времени незаметно включал. Несколько кадров получилось. 
И на одном из них был этот Алексей, полный мужчина в возрасте, тоже в инвалидной коляске.
               

                ***
               

Время от времени Алексей по ту сторону провода устраивал Наташе сцены, и она  отругивалась в стиле блондинок из реалити-шоу «Дом два»:

- Алексей, нам нужно разобраться в наших отношениях… В таком тоне я не позволю с собой разговаривать! Все, хватит!.. Хватит, я сказала! – и бросала трубку.

Не без удовольствия – все-таки у нее тоже есть бурная личная жизнь!

Конечно, Дамиан был тут как тут со своей камерой. Вот и еще один выразительный эпизод
               

Как-то раз к Наташе зашла Маша с новым другом, по виду законченным наркоманом.  Дамиан  снял, как  эти двое хохочут на кухне, поедая морковный салат, болтая глупости, а грустная Наташа сидит в комнате за компьютером и ковыряется в Фотошопе.

Дамиан чуть не ахнул, когда увидел результат ее манипуляций: свое лицо она совместила с фотографией католической монахини!

Был у нее и такой период.


                ***


Новый эпизод. Троица сидит в кафе. Взлохмаченный парень поедает пиццу и с набитым ртом продолжает треп, Машка подхихикивает. Наташа же, сильно откинувшись назад, смотрит в черное небо. Одиночество…

- Ты что, специально попросил ее так сесть?

- А вот и нет! Это еще один подарок мне, – похвастался Дамиан.


- ...Я хочу, чтобы она в интервью рассказала о своем детстве, - поделился со мной Дамиан.

- Не расскажет! Мне она  ничего не рассказала, -  предположила я.

- Тебе не рассказала, а мне расскажет. Вот увидишь! -  пообещал Дамиан.

Он нравился Наташе и знал это.
Наташа жалела, что он монах, который принес обет безбрачия, и часто говорила с ним на эту тему. Для этих двоих вообще не существовало закрытых тем. Но захочет ли Наташа говорить о своем прошлом?

- Она согласилась! – радовался Дамиан. - Правда, мы договорились, что я не буду снимать ее лица, но я что-нибудь придумаю...


                ***


В первый раз синхрона не получилось вовсе.

Наташа плакала, говорила невнятно, многих слов не было слышно  - куча нервов и операторский брак в результате. Дамиан тоже расстроился, но потом придумал такую вещь: списал все Наташины слова на бумажку и попросил ее просто прочитать текст безо всякого выражения. Это как же надо было Наташе любить его, чтобы согласиться на такое!

- Но что ты будешь делать со зрительным рядом? – поинтересовалась я.

- Я уже все обдумал: я буду снимать асфальт сквозь колесо движущейся инвалидной коляски!

- А как ты это сделаешь?

- Сяду в нее – да и все!


...На такие шутки Дамиан был мастак.

Именно так он из Москвы доставил Наташе новую усовершенствованную инвалидную коляску, подарок зарубежных спонсоров. Прикинувшись больным, он въехал на ней в аэропорт. Так с него не только не взяли денег за транспортировку, но к концу полета еще и вызвали скорую помощь!


...Из съемок он устроил целое шоу. Толпа гуляющей молодежи забрела на базар, Наташу усадили на фруктовый прилавок рядом с яблочной пирамидой, а Дамиана в инвалидной коляске в это время возили туда-сюда по базару. Он сидя командовал парадом и снимал свое колесо.

Когда закончил и поднялся на ноги, у двух восточных торговцев чуть глаза на лоб не вылезли: человек встает из инвалидной коляски – это либо чудо, либо мошенничество! Те не знали, как реагировать...

А я до сих пор жалею, что с нами не было лишней камеры, чтобы все это снять.


...Вышло очень хорошо. Наташин монотонный голос под скрип коляски как нельзя лучше оттенял страшные вещи, которые она произносила, а бесконечный серый фон асфальта делал эпизод не просто трагичным, а каким-то безысходным.

Был еще один щемящий эпизод. Дамиан снял, как Наташа выползает на лестничную клетку покурить. Он спустился на пролет вниз и избрал ракурс снизу. Вроде бы обычное дело,  но при скудном освещении сцена выглядит жутко и тоскливо.


                ***


Как-то раз Дамиан, придя к Наташе, застал их с Машей за необычным занятием: они заполняли анкеты на выезд за границу. Дело в том, что Маша раздобыла приглашения на Рождественские встречи христианской общины Тэзе в Варшаве.               

- Маша, возьми меня с собой, – попросила Наташа.

Она имела право на бесплатный проезд в поезде.

- Если еще кто-нибудь с нами поедет, то возьму, - пообещала Маша.

И вот дело дошло до оформления документов.


...Дамиан радостно включает камеру.

- Цвет волос! – задает вопрос Маша.

- У меня их два, – смеется Наташа.

Действительно, два: родной русый при корнях и крашенный белый.

- Секс! – спрашивает Маша.

- Не понимаю, – возмущается Наташа.

- Наташка, не прикидывайся дурочкой!

- Но я и правда не понимаю! – и Наташа лукаво поворачивается к камере (на самом деле к Дамиану).

- Секс - то есть пол. Пол какой у тебя – пиши!

- Гос-споди! – улыбается Наташа.

И так далее! Медленно и аккуратно движется по бумаге маленькая трехпалая рука в серебряных кольцах.


                ***


Заключительный эпизод Дамиан снимает теплым летним вечерком у светомузыкального фонтана около театра.
Здесь сегодня полгорода. На всю площадь мурлычет о любви Таня Буланова, разноцветные огни ритмично отражаются на лицах танцующих. А вот и знакомая парочка – Маша с Наташей в инвалидной коляске. Наташа в яркой маечке, с распущенной по плечам гривой, тщательно накрашенная. Она выглядит классно, но ей немного грустно: столько беспечных девчонок в мини весело танцуют у фонтана и не понимают своего счастья иметь ноги. И Наташе опять одиноко средь этого шумного бала.

Как вдруг к ней наклоняется и присаживается на корточки какой-то светловолосый загорелый парень с бутылкой пива в руке. Что-то спрашивает – не слышно что. В глазах жалость. Но Наташа этого не замечает. Она мигом преображается: у нее снова вид королевы, она кокетливо улыбается парню и снисходительно отвечает. Жизнь налаживается.

Так Дамиан закончил свой фильм. Этот подвыпивший парень решил ему проблему финала.

                ***

А что было дальше? 
А дальше было совсем как в сказке. Наташа, Маша и Саша отправились за границу в Польшу. Там они познакомились с одним молодым парнем по имени Дамьен – французский Дамиан, как они его прозвали.
Через некоторое время Дамьен приехал в Россию, сделал Наташе предложение руки и сердца и увез ее в Париж. Он оказался настоящим христианином и решил посвятить свою жизнь больному человеку. В общем, прекрасный принц таки нашелся!

Они обвенчались в церкви. На венчание выслали приглашения всем друзьям, в том числе и Алексею, но тот не успел оформить документы в срок, к тому же неважно себя чувствовал.

Наташа стала писать друзьям письма примерно такого содержания:

«Вот, после обеда идем покупать пальму, так неохота, все надоело» и т.д.

Наташа скучала по России.


                ***


...Я встретила Наташу совершенно случайно в Томске и не узнала.

Знакомый парень вез в инвалидной коляске девушку в джинсовой курточке, и я не сразу сообразила, что это та самая Наташа.

Как она изменилась! Теперь у нее очень загорелое лицо, а длинные волосы выкрашены в каштановый цвет. Но самое главное, изменилась манера поведения. Исчезло кокетство, попсовые интонации с приветом от блондинок из русских сериалов. Передо мной сидела спокойная западная женщина, до такой степени уверенная в себе и обеспеченная, что ей не было никакой необходимости кому-то что-то доказывать.

- Оля, я так рада вас видеть! А как Дамиан? – ее лицо немного затуманилось. – Он вам часто пишет?

- Не очень, - созналась я.

Дамиан уехал из России на новое служение.

- Мне тоже не очень, - грустно сказала Наташа. – Передавайте ему привет, если будет возможность! У меня все хорошо.

А через год, говорят, Наташа во Франции родила ребенка, и совершенно здорового! У нее и правда все хорошо. И это не сказка. 
27 Пожалела
Лили Миноу
     Вика и Лиза стояли перед зеркалом в туалетной комнате и прихорашивались. Обе девушки работали в одном отделе и занимали одинаковые должности.

     – У меня четыре любовника, – вдруг ни с того, ни с сего, сказала Лиза. Она была на пять сантиметров выше Вики и смотрелась более эффектно, хотя Вика была намного красивее.

     – Везёт же тебе, – выдохнула Вика и с некоторым сомнением посмотрела на сотрудницу.

     Девушки не были подругами, и Вика не знала, с чего это вдруг Лиза разоткровенничалась. Вика никогда не выбрала бы Лизу в подруги. Та была страшной эгоисткой и часто манипулировала людьми в своих нескончаемых меркантильных интересах.

     – Ты слишком скромна, Вика, и об этом кричат все клеточки твоего тела. – Лиза обновила розово-фиолетовую помаду на губах, и причмокнула, чтобы блеск равномерно распределился на в меру пухлом ротике. Затем состроила довольную гримаску и мило улыбнулась своему отражению.

     – Наверное, это так. Хотя странно. Ты замужем и у тебя четыре любовника, а я развожусь и у меня ни одного.

     – Это значит только одно. С тобой что-то не так, детка, раз даже муж бросает тебя, – уверенно высказалась Лиза.

     – Я это уже пережила. Да и всё равно мы совсем не подходим друг другу. – Повела плечами Вика и два раза моргнула длиннющими ресницами. – А любовник мне сейчас совсем не помешал бы.

     – Ну-ну, посмотрим на тебя. – Лиза отошла от Вики на пару шагов и оглядела её с головы до ног, словно пыталась определить, ну что такого в Вике не так. Затем сжала губы и довольно хмыкнула.

     – Вместо того, чтобы хмыкать, лучше бы поделилась и отдала бы мне одного любовника, – то ли шутя, то ли серьёзно предложила Вика.

     Лиза не ожидала ничего подобного, поэтому сначала слегка опешила.

     – Да ни за что, – наконец ответила Лиза, вновь взглянув на себя в зеркало, в этот раз любуясь ресницами, которые накануне ей наращивали в модном салоне целых три часа. Похлопав ими, она осталась весьма довольна. Теперь они почти такие же длинные и чёрные как у Вики, подумалось ей. – Все мои парни хотят только меня.

     На самом деле Лиза завидовала Вике. Эта дурочка  даже не понимает, насколько она привлекательна, и стоит ей только пальцем шевельнуть у неё будет не четыре, а сорок четыре любовника. Лиза видела, как за Викой пыталось приударить несколько сотрудников, но Вика даже и не подумала о тех, как о потенциальных любовниках. Вот Лиза ни за что не упустила бы своего шанса. Впрочем, Лиза и так довольна своей нынешней любовной жизнью.

     – Ладно, пора в отдел, – прервала раздумья Лизы Вика. – Так ты всё-таки подумай о моей просьбе, – напомнила она.

     – Сама позаботься о себе. Не так уж это и сложно.

     – Для меня очень даже сложно. Не знакомиться же мне по интернету. Это опасно. А твои уже проверенные и надёжные.

     – Ты просто не хочешь приложить усилия, – настаивала Лиза, открывая дверь и входя в офис.

     – Если бы я только могла, – вздохнула Вика, проходя за ней и садясь за компьютер.  – Я же помогаю тебе по работе, – слегка упрекнула она Лизу.

     Вика считала Лизу болтушкой и думала, что у той нет никаких любовников. Хотя, кто знает. Лиза всегда пыталась выглядеть лучше, чем могли обеспечить её природный данные. К тому же она ходила прямо, высоко подняв подбородок, одевалась по последней моде, вела с сотрудницами разговоры о своей успешности.

     Вскоре Вика забыла о болтовне с Лизой о любовниках. Сейчас ей надо решать совсем другие проблемы. Продавать квартиру и покупать две новые. Муж ни за что не соглашался оставить Вике с их маленьким сыном квартиру, хотя она предложила ему, что за год выплатит половину стоимости их квартиры. Не соглашался просто из вредности. Вике не хотелось думать о нём. И вообще об отношениях. Напротив, ей хотелось напрочь забыть обо всё этом – о разводе, о квартире. Вот почему сейчас ей не помешал бы любовник. Лишь только любовник. Ей хотелось просто наслаждаться любовными играми и лёгким флиртом. И ничем больше. А с Лизой она просто пошутила. Никто не делится своими любовниками. Это жуткая глупость.

     Но на следующий день в той же туалетной комнате, увидев там Лизу, Вика вспомнила их вчерашний разговор, и решила продолжить. Только теперь она смотрела на это уже совсем по-иному. Ей всё это казалось забавой. И она хотела просто поддразнить Лизу:

     – Ты не забыла, что обещала мне любовника, – она с невинным видом подмигнула Лизе.

     Та опешила. Видно вчерашняя беседа с Викой совсем вылетела у неё из головы.
     – Да ничего я тебе не обещала, – отмахнулась она.

     – Жалко. А я-то дура понадеялась на тебя. – Вика состроила гримаску страшного разочарования и, придав лицу самый грустный вид, открыла дверь.

     Прошла неделя. Вика и думать забыла о беседах с Лизой, но войдя опять в же туалетную комнату, застала там перед зеркалом Лизу. Девушка казалась Вике задумчивой.

     – Знаешь, а я поговорила о тебе с одним из своих четырёх, – она подчеркнула слово «четырёх», – любовников.  Описала ему тебя, и он согласился. Так что принимай жертву. Я обойдусь и тремя. Ну и мужем, конечно.

     Вика была огорошена и даже потрясена. Она никак не ожидала, что Лиза воспримет это серьёзно. Но на всякий случай переспросила:

     – Ты ведь не шутишь? Это правда, что ради меня, ты откажешься от одного из них? Ведь ты говорила, что все они такие разные. Один не похож на другого и всё в таком роде.

     – Я сама не знаю, почему, но я не шучу. По крайней мере, Ваня согласился попробовать с тобой встретиться. Когда ты сможешь?

     Вике до сих пор не верилось, что Лиза могла отказаться от чего-то ради кого-то. Ведь Лиза непревзойдённая эгоистка.

     – Да нет, не надо мне никаких любовников. Я передумала. Но большое тебе спасибо.
     – Ты это серьёзно? Не надо?
     – Да уж куда серьёзнее, – Вике всё ещё не верилось в происходящее.

     – Ты пе-ре-ду-ма-ла? Она, видите ли передумала. И это после того, что Я для НЕЁ сделала!?

     – Я была уверена, что ты этого не сделаешь. Да и, откровенно говоря, не думала, что у тебя на самом деле есть любовники. Тем более целых четыре. Я думала, что ты их всех выдумала. – Теперь-то Вика поняла, что ошиблась. Любовники и в самом деле у Лизы есть. И, наверное, и вправду, все четыре. Ей стало неудобно. – А почему ты передумала?

     – Не знаю. Возможно, мне стало жалко тебя. – Она растерянно хлопала глазами.
     Вот это сюрприз!

     Вике и в голову не могло прийти, что Лизе кого-то вообще может быть жалко. Вот никогда не надо судить о людях по их внешнему виду и поведению, подумала Вика, это может быть весьма обманчиво.
28 Уважение человека в его руках
Ирина Христюк
                УВАЖЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА В ЕГО РУКАХ

          Начиная от Пасхи и до сегодняшнего дня, во все воскресные и праздничные дни, бывая на богослужениях в храме, в записках за здравие, подаваемых батюшке, вместе с самыми родными и близкими людьми, по просьбе мужа, я записываю имена отца Меркурия и брата Николая, не будучи знакома с ними. Я никогда воочию не видела этих людей, но знаю, что отец Меркурий – монах кельи Святого Модеста на Афоне, где мой муж Валерий провёл две недели в молитвах и послушаниях по благоустройству храма кельи, а брат Николай - человек, благодаря финансовой поддержке которого муж сподобился побывать там. Брат Николай – уроженец Молдовы, в настоящее время проживает на Украине, в Одесской области.

          Недели две назад он позвонил. Предложил мужу встретиться, чтобы обсудить детали предстоящей поездки на Афон. Супруг пригласил и меня. Так я познакомилась с интереснейшим человеком, о котором хочу поведать тебе, мой дорогой читатель.
 
     * * *

          Мы приехали в Фалешты, один из районных центров Молдовы, что расположен в 50 километрах от нас, в воскресенье после обеда. Несмотря на то, что было начало ноября, стояла чудная погода. Ярко светило солнышко. Незначительное колебание воздуха и лёгкое тепло окутало нас сразу, как только мы вышли из машины, словно предвещая нам тёплую встречу.

           Ещё издали я заметила лёгкую, пружинистую походку уверенного в своей силе человека, одетого во всё чёрное: чёрные брюки, черный пуловер с надписью «Афон» и чёрная жилетка, подобная той, в которой ходят монахи. Это и был брат Николай, мужчина среднего роста и среднего телосложения, с открытым приветливым лицом, ясным взглядом карих глаз, в которых играл какой-то затаённый блеск. Взгляд скромный, но пристальный. Вокруг глаз чернели круги. На лице играла радушная, едва заметная  улыбка. Выражение лица спокойное. Давно заметила, что те, кому довелось оказаться перед лицом трудностей, смиряются перед лицом жизни, обретая натуру более открытую, чуткую и спокойную. Его добродушное лицо украшала густая, чёрная с проседью борода.

           Познакомившись, разговорились. Его манера общения спокойным, негромким голосом, время от времени поправляя курчавую бороду, и неторопливость в жестах располагали сразу. От него исходила какая-то необъяснимая спокойная мудрость.

           Брат Николай пригласил нас в своё родное село Хитрешты, что в десяти километрах от Фалешт, где при его финансовой поддержке, с божьей помощью и добровольном содействии земляков построен и освящен новый православный храм, возведена колокольня, освящение которой приурочено ко дню памяти Святого Великомученика Димитрия Солунского - престольному празднику и столетию села.
Спустя минут пятнадцать мы были на месте.
Своим названием село обязано первому поселившемуся здесь выходцу из Каменец-Подольского района Украины по фамилии Хитрый, с добавлением на молдавский манер «-шты». Село маленькое (всего около двухсот дворов), входящее в коммуну Сэрата Веке Фалештского района. Была восьмилетняя школа. Недавно её закрыли, и детей возят на учёбу в Фалешты. Но, как говорится, всякому мила своя сторона, а брату Николаю дорога та хатка, где родила его матка. И пришла ему идея построить здесь сельский храм. Вот что об этом он нам поведал:

       -  Был я как-то у сестры двоюродной на посёлке сахарного завода. Сестра говорит: отвези, Коля, батюшку в соседнее село, Скумпию. Сел какой-то батюшка в машину, и я ему говорю: Отец, что за дело? В Хитрештах нету храма, хоть общину какую-то бы организовали, а то мы, как будто оторваны от Бога и живём без Бога. Говорил, говорил ему до самой Скумпии. А батюшка в ответ: это я – ответственен за это село. Кстати, это было давно, и был это - батюшка Марин. Было это где-то в 2003-2004 году. Я и говорю: простите, батюшка, Вы, может, начнёте строить, а я как-то помогу. Бог так управил, что к сегодняшнему дню и храм стоит, и колокольня. Отец Виктор также присоединился к делу.
Так сложилось, что добрая половина моих родственников – адвентисты, которые засели в селе. На то время, когда мы храм ещё не начинали, их было за 50 семей. Мощная секта. Братья и сёстры мои тоже были адвентистами, а я, мама и папа – православные христиане. Вот братья и сёстры говорили: давайте к нам. А дальше - больше. Когда родители умерли, они говорят: Николай, отдай нам дом, что отец с матерью оставили тебе. У нас в семье послушание, мы всегда прислушиваемся к старшим. Ничего не подозревая, я отдал им дом. А они организовали там дом молитв. Как я горевал! Пол села перестали со мной здороваться, отворачивались от меня.
Очень горевали сектанты, когда мы храм начали строить. А когда Бог управил дело, и три года назад мы освятили храм, я спросил сельчан, как там наши адвентисты. Мне ответили, что остался всего один человек. После я выкупил свой дом у адвентистов, освятил его. Во вторник, 6 ноября, освятим колокольню и трапезную. Приглашаю и вас.

          Слушая его рассказ, меня, больше всего, поразило его отношение ко всему окружающему с чувством глубокой заинтересованности и лёгкости, внимания и заботы, беспокойства и неравнодушия, без какой - либо выгоды, прибыли, дивидендов и пользы для себя. Что это: знаменитое крестьянское терпение? Православная покорность и смирение? Святость?
Десница божия, коснувшаяся его, как бы лишила его фамилии, каких-то званий и должностей, титулов и чинов, и даже пространства. Кажется, что он теперь просто человек, которому все люди – братия, и для которых он – просто брат Николай.
Мы, люди обычные, может быть, и умствуем, а жизнь, по всей вероятности, совершенно проста: глядя на него, понимаю, что он счастлив от того, что совершает богу угодные дела совершенно бескорыстно. И я силюсь понять то необъяснимое и неуловимое, что знает один только Бог, - тайну бесполезности, порой, дел, никчемности поступков, суеты сует и в то же время значимости этого земного для нашей духовной и небесной жизни.

          А храм-то, действительно получился на славу. Красивое белое здание, заасфальтированная территория, вокруг высажены цветы. Даже маленький сад имеется. Красивые забор и ворота. При входе, слева, на постаменте – большое Распятие, у подножия – цветы.
Рядом с храмом расположено кладбище. Посещаемое родственниками усопших, оно являет собой приятную картину порядка: ухоженные могилы со скорбными памятниками, на могилах - цветы. Хороший, добротный забор. Справа от входа – длинный дощатый стол, по двум сторонам которого такие же длинные лавки.

          Перекрестившись и склонив голову перед распятием, мы направились к центральному входу храма. Войдя под своды новой обители, отмечаю красивое убранство внутри: иконостас, стены и купол украшают настенные росписи с библейскими сюжетами, канун с изображением распятия и рядами подсвечников. Основное убранство - иконы. Они для нас, верующих, - источник духовной поддержки и помощи, с ними можно разговаривать, общаться, делиться своими проблемами и ожидать духовного содействия и подсказки, как поступить. Среди них и особо почитаемая в этой церкви – икона Святого Великомученика Димитрия Солунского, привезённая из Салоников. Перед иконами – сверкающие чистотой подсвечники и лампады.
Красивы и добротны  двери и окна с узорчатыми стеклами. Пол покрыт плиткой. 
Лучи заходящего солнца скользнули внутрь, заливая золотом строгость обстановки. И зачарованная скромной красотой храма, я задумалась о внутреннем убранстве храма своей души: Господи, вразуми, и дай ума и разума не способствовать его разрушению.

           Расставаясь с братом Николаем и пообещав приехать через день на освящение колокольни, я почувствовала огромное чувство уважения к этому скромному и благонравному человеку. Каждый человек имеет свою цену. А его дела не имеют цены, ибо они останутся в памяти потомков на века: и в этом дивном храме, и в этой благолепной колокольне, и в этой красивой и удобной сторожке, и в храме на Афоне, и в храме Одесской области. Здесь его родная гавань, его пристань, а келия его – это святая вера.

          Рано утром 6 ноября, накануне памяти Святого Великомученика Димитрия Солунского, престольного праздника и столетия села, мы приехали, как и обещали брату Николаю, в Хитрешты. Разделить радость праздника в этот светлый день пришли православные верующие села, дети сельского детсада, гости из Бельц и Фалешт. Божественную Литургию и чин освящения колокольни и сторожки совершил Его Преосвященство, епископ Бельцкий и Фалештский Маркелл. Его Преосвященству сослужили: протоиерей Марин — настоятель храма, протоиерей Виктор и духовенство благочинии, а также хор храма Петра и Павла города Бельцы.
И вот на храмовой колокольне раздаётся особый праздничный звон. И благовест, наполняя радостью и счастьем мир окрест, разнёсся по всей округе. И казалось, что освящается не только колокольня, а всё село: и люди, и воздух над селом, не знавшим до сегодняшнего дня ничего подобного, пропитывается верой и божьей благодатью. Первый за сто лет колокольный звон в селе! Я смотрю на выгравированные даты на колоколах, на радостные лица сельчан, мне передаётся их праздничное настроение, и от счастья слёзы на глаза наворачиваются. Я плачу от переполняющей меня благодати. Какое же это упоение быть сопричастным к такому великому народному торжеству!

          По окончании Богослужения Владыка поздравил присутствующих с освящением колокольни, храмовым днем и столетием села, отметив, что рад видеть на богослужении молодых людей и детей, призвал уделять внимание религиозному воспитанию в семье. «Без Бога не до порога», - напомнил он верующим. Особое место уделил и вопросу нарастающего раскола в православии, подчеркнув принцип соборности церкви, согласно которому множество верующих объединяется в одну общность - «Христову церковь на земле и небе, во времени и вечности».
В ответном слове отец Марин и брат Николай поблагодарили Владыку Маркелла за отеческую любовь и доброту, выразили признательность строителям и всем, кто оказал посильную помощь в возведении колокольни, и поблагодарили всех за молитвы и участие в торжестве.
Праздник продолжился общей братской трапезой.

          И очень хочется верить, что оставаясь верующими, мы, стоящие на этом празднике радости, жизнью своей «не сподобимся поваленным гробам, которые рассыпаются в прах при первом касании к нам малейшего искушения и испытания, а будем верить и доказывать всей своей жизнью, что Бог для нас - начало всех начал». (Не помню, к сожалению, кому принадлежат эти  мудрые слова).

          Расставаясь с братом Николаем, автоматически окинув взглядом кладбищенские кресты, похожие на людей с распростёртыми руками, подумала: как же надо прожить на земле, чтобы спокойно и умиротворённо лежать в этом святом и чистом безмолвии?!
С возрастом начинаешь понимать, что с каждым прожитым днём ценность его растёт, как снежный ком. А для нас, верующих, конец земной жизни - смерть - является мерой всех наших дел и добродетелей.
И такие люди, как брат Николай, христианин чистой души, человек самых лучших устремлений, добродетельные качества которого приносят только благо,  подпитывают ум и душу, служат примером для окружающих.
29 Неисповедимы пути Господни. Гл. 5. Война
Ирина Христюк
Номинант 10 Конкурса Международного Фонда
«Великий Странник Молодым" на свободную тему.

                НЕИСПОВЕДИМЫ ПУТИ ГОСПОДНИ.               
                ГЛАВА ПЯТАЯ. 
                ВОЙНА


       Новый одна тысяча девятьсот сорок первый год молодая семья встретила радостной новостью: в недалёком будущем они ждут пополнения. Жаль, Митин  отец, Матвей Фёдорович, ушёл из жизни, так и не узнав, что в очередной раз станет дедушкой. У него уже было двенадцать внуков от старших детей. А для Николая с Аникой это впервинку, поэтому появления малыша ждали с огромным волнением. Не зря говорят, первый ребёнок — последняя кукла, первый внук — последний ребёнок.

       Но двадцать второе июня перечеркнуло все замыслы и надежды. Мечты заледенели. Планы отложены в долгий ящик. Началась война, чёрным крылом коснувшаяся в селе почти каждой семьи. «Напечет ещё и вдов, и сирот», - горько приговаривали старики. А спустя два месяца, двадцать четвёртого августа, Наталья разрешилась от бремени. Родился желанный сынок и долгожданный внучок, как две капли воды похожий на мамочку и деда Николая. Светловолосый, зеленоглазый, с ямочками на щёчках, здоровенький ангелочек. Назвали Виктором. Случайное совпадение или закономерность, но такое  красивое, символическое имя победителю и триумфатору не раз придётся доказывать своими делами и поступками…
 
       Трудные наступили времена. Война принесла с собою горе, боль и слёзы. Появление ребёнка тоже добавило хлопот. Николай с Аникой, как могли, помогали молодой семье управляться по хозяйству. Они, на редкость, почитали зятя и всю жизнь, к всеобщему удивлению, обращались к нему на «вы». И он отвечал им взаимным уважением и заботой. Дедушка с бабушкой души не чаяли во внучонке. Дед, как наседка, дрожал над маленьким Витей: чтоб не упал, чтоб не укололся, чтоб не порезался. Видимо, права поговорка: «Внуки жальчее детей». Мальчик подрастал, рано начал ходить и говорить. А маму называл Талькой, как дедушка с мамуней - так нежно и ласково приучали его называть бабушку.

      Третий год шла война. В середине осени 1943 года Господь во второй раз постучался к молодой семье со светлой новостью. И какой бы трудной ни была жизнь, будущему ребёнку все обрадовались.
Фронт приближался к селу. Двадцать шестого марта 1944 года войска в составе Второго Украинского фронта Красной Армии под командованием Маршала Советского Союза Родиона Яковлевича Малиновского освободили родной Данул от фашистско-румынских оккупантов. Штаб фронта разместился в соседнем селе Балан, в небольшой хате, из которой летели приказы соединениям и частям Второго Украинского фронта и продумывались блестящие удары знаменитой Ясско-Кишиневской операции.*
      После освобождения района во всех населённых пунктах, в том числе и в Дануле, была восстановлена советская власть. Пятнадцатого апреля 1944 года по мобилизации Глодянского РВК МССР Митя был призван на действительную службу в ряды Красной Армии. Талька, беременная вторым ребёночком, и на руках с маленьким Витей, которому не было ещё и трёх, осталась одна. Сердце молодой жены и мамы лишилось равновесия. Ей шёл всего лишь двадцать первый год. Жизнь несла слишком горькое испытание. Судьба ковшом разливала то радость, то печаль…

      В середине лета 1944 года у молодой семьи на свет появился второй сынок – татова копия: рослый, крепкий, темноволосый, спокойный малыш. И нарекли его Иваном - «Благодать Божия», ласково называя Ванюшей. Талька в детях как в цвету цветёт. Только мысли днём и ночью всё о нём – о своём милом и единственном. И молит Бога, чтоб Митя остался жив, чтоб закончилась война, и он вернулся домой. В самом начале осени 1944 года стали поговаривать в селе, что в Бельцы привезли пленных, и вроде кто-то из односельчан видел среди них Митю. Недолго думая, собрала всё, что было из продуктов, напекла лепёшек, ребёнка на руки, торбу через плечо и рано-ранёхонько пустилась в путь-дороженьку. А ход-то не близкий – сорок километров да пешком. Но ей безумно хотелось увидеть своего благоверного и показать новорожденного младенца, на одно лицо с Митей. Не чувствуя усталости и боли, она шла, пока не истёрла ноги в кровь. Присела, покормила мальца и снова в дорогу. От волнения сердце вылетало из груди: ещё немножко, ещё чуть-чуть и свидится со своей половинкой. И добралась. И нашла пленных. И звала, и выкрикивала его имя, но Мити, к счастью, среди них не было. То были пленные, воевавшие на стороне румын. Увидев уставшую, молодую женщину, остолбеневшую и оцепеневшую от горя, с маленьким ребёнком на руках, глаза которой сквозили толпу, многие из них плакали и падали перед ней на колени. Дрожащей рукой, со слезами на глазах, она ломала на куски лепёшки, приготовленные для Мити, и раздавала голодным. Когда торба опустела, она, ещё несколько минут молча постояв в полном оцепенении и окинув прощальным взглядом толпу, медленно повернулась и, вытирая слезы, отправилась в обратный путь. Этот эпизод она не забудет до конца своих дней…

       Через месяц пришло письмо, и родные на время успокоились: жив, здоров, слава Богу, пишет, что скоро война закончится, и они встретятся. На душе у Тальки отлегло. Отвлекали от горьких дум подрастающие дети, домашние заботы и обязательные поставки зерна государству, которые тоже легли на плечи молодой женщины. И вдруг новое потрясение, тяжёлый удар судьбы: пришла похоронка на мужа. Отчаяние и скорбь смахнули всю привлекательность и миловидность её лица. Опустились руки, она махнула на себя рукой, перестала есть и пить, полностью погрузившись в себя. «Ну, прямо умирать собралась», - бормотали родные. Сухими, выплакавшими слёзы, воспалёнными глазами она смотрела на детей и молчаливо, убитым видом, вопрошала: Господи, как жить-то дальше? Время для неё сложило крылья. «Выстыл навсегда мой семейный очаг», - эта мысль не давала ей покоя с того злосчастного дня, когда пришла похоронка...

       Прошло около месяца. Она томилась незнанием обстоятельств гибели и жила надеждой: а, может, это – ошибка? В один из таких тягостных дней, когда она кормила Ванюшку, послышался непонятный стук в стекло. Быстро вскочив, подошла к окошку и разглядела бьющуюся в него ласточку.
  - Мама, мама,  быстрей сюда, гляньте в оконце, - не отрывая глаз от ласточки и наблюдая за её движениями, закричала в полный голос Талька.
  - Девочка моя, успокойся. Эта примета обещает нам приятное событие. Митя – жив! Знаешь, люди говорят, что ласточка, ударяющаяся в окно – добрый знак, и визит этой птицы предвещает хорошие вести от близких и родных людей. Будем ждать новостей от Мити.
  - Митя жив? Мамо, Митя жив? – переспрашивала она, желая ещё и ещё раз уловить смысл и радость сказанного мамой.

         Недели четыре прошло – никаких известий. И каждый день она, как на иголках, места себе не находила: жив? жив? жив? Неопределённость мучила и не давала покоя. Казалось, что она повенчана с печалью навсегда. С тревогой посматривая на калитку, ждала вестей. Наконец-то увидела приближающегося к ней почтальона с письмом в руках. Ноги подкосились. Боязнь и страх плохой новости комом подступили к горлу. Обливаясь холодным потом, дрожащими руками открыла конверт и передала отцу. «Жив! Митя жив! Был ранен, лежал в госпитале. Произошла ошибка», - ликующе объявил Николай. Тяжкая ноша печали отвалилась от сердца каждого. Эмоции, что так долго копились и плескались в душе, вылились в слёзы радости. Дорога жизни развиднелась  …

       Наступил долгожданный День Победы. Люди плакали – кто от радости, кто от горя, божемойкали, обнимали друг друга и благодарили Бога за то, что наконец-то все их муки закончились…
Стали возвращаться оставшиеся в живых односельчане. Из четырёхсот семидесяти двух мобилизованных в апреле 1944 года мужчин  - шестьдесят шесть не вернулись.* Среди них Митин родной брат  - Мариуца Мефодий Матвеевич и троюродный брат – Мариуца Андрей Васильевич, инвалидом вернулся родной брат – Мариуца Андрей Матвеевич. Война не лечит, война калечит.

        Со дня на день ждали и Митю, но он прослужил ещё целый год. Только в конце мая 1946 года вернулся в родное село. Кто на войне был, тот много видел. Но Митя не любил об этом рассказывать. После призыва, с апреля по  октябрь 1945 года, он - стрелок 276 стрелкового полка, был переведен стрелком в 278 полк, где служил до декабря 1945 года, а в декабре 1945 года переведен в 283 стрелковый полк. В мае 1946 года Указом Верховного Совета СССР был демобилизован. Награждён медалью «За победу над Германией». Дома его ждали многочисленные родственники, Николай с Аникой и любимая жена с подросшими сыновьями - пятилетним Витей и двухлетним Ванюшей – его надёжный тыл, его судьба, его  любовь, его кодекс чести, его предмет гордости. И стучали два сердца, как одно на двоих. И запели в их душах добрые ангелы…
А медаль? Нацепив на грудь, старший сын  Витёк на радостях  побежал на свадьбу, где сельская ребятня постарше стянула её. Осталась только запись в военном билете.

       Всем казалось, что война закончилась, и чаша горя и страданий выпита до дна, до последнего глотка. Но втеснились, словно чёрные птицы, события, которые изменили ход истории целого народа и уклад жизни каждой семьи…

10. 10. 2017

  Продолжение следует.

      *   *   *
    *Двадцать первого ноября 1973 года село было переименовано в Малиновское.  В бывшем штабе, ныне мемориальном музее штаба фронта, сохранилась мебель времён Великой Отечественной войны, которой пользовался знаменитый советский маршал: огромный, солидный стол, покрытый зелёным сукном, тяжёлый стул с высокой спинкой, а за ним, на стене, карта военных действий 1944 года выпуска. В соседнем зале висит бурка маршала.
Материал из Википедии — свободной энциклопедии.

    *В. Панько. Земляки. Бэлць, 2016, стр. 44   
30 Тени
Вячеслав Грант
  – Жить так жить, – поддавшись ласкам мужчины и потоку прежних незабываемых чувств, подумала она и унеслась ввысь.
  Встречаются люди и живут своей неизведанной еще жизнью. Встречаются тени и живут прежней жизнью своих тел – пусть в воспоминаниях, мечтах и грезах. Их жизнь продолжается и не тускнеет с годами ничуть.
  Ему не надо было говорить обворожительных обманных слов, подавлять натиском страсти и силы. Ей не нужно было обреченно забываться в потоке признаний, прикосновений, объятий, безрассудной страсти. Тело лучше памяти помнило очарование их прежней близости.
  Она легко поддалась его власти и негрубым ласкам. Он бережно развернул обволакивающие её обёртки, прикоснулся губами к любимым местам, легкими пальцами знакомых рук прошёл по беспокойной глади кожи, и она ощутила знакомый незабываемый трепет и в себе, и в его прикосновениях.
  Забылись дела и заботы, пропали смущение и неловкость. Зрелой рассудительности и след простыл.
  Они слились в одно целое, чего так жадно хотела память их далекого счастья.
  Он не спешил. Она не торопилась. Слияние длилось бесконечно. А, может быть, десятки минут. Но ему не было конца. Остальное – неважно.
  Им было – как принято говорить – за тридцать. Им было, как было – за пятьдесят. Однако, ее по праву стоило величать дамой бальзаковского возраста, когда она уже не блистала прелестью юной красавицы, но обладала  притягательным женским шармом.
  … – Бабушка, бабушка, ты что забыла? – внучек нетерпеливо дергал подол её платья. – Я уже одетый и вспотелый. Мы идем гулять!
  Мечтательная пелена спала с бабушкиных глаз.
  – Ну как же о тебе можно забыть?
  Вздохнув, она приподнялась с кресла, и внук вытащил ее на прогулку.
  «Гулять так гулять», – подумала улыбнувшись.
  Что это было: вчерашняя встреча с первой любовью или дивный сон ушедшей юности?
  – Бабушка, бабушка, ну что ты стоишь? Мы так никогда не нагуляемся, - нетерпеливо дергал за руку непоседа-малыш, увлекая вглубь двора.
 «Ах, внучек, – додумала бабушка, – ты опять прав. В этой жизни всегда чего-то не хватает».
  С дальней скамеечки детской площадки неторопливо поднялся мужчина. Едва заметным воздушным поцелуем, он простился с ее мечтательным взором; искренним и открытым взглядом безмолвно шепнул, что они очень-очень скоро встретятся вновь. Просто не могло быть иначе.
  «Значит – не сон». Она чуть заметно кивнула и приложила пальцы к губам в ответном пожелании. Тело ясно ощутило тепло недавних чувств. Такое бывает только в сладких снах. Но то был не сон.
  Силуэт мужчины скользнул по дорожке и растаял за поворотом. И только тень осталась там, где была всегда. Бабушка долго смотрела вслед, продолжая чувствовать её рядом. Видно, тень не всегда верна своему телу. Порой, она остаётся там, где помнят и ждут.
31 Рулетка
Олег Михайлишин
       А. проснулся  как всегда поздно. Сварил крепкий кофе. Аромат его тут же разнесся по всей квартире. А. стал анализировать вчерашний день. Он был не самым удачным. Рулетка, как ни странно, игра в которой гарантированно можно выиграть небольшую сумму, равную начальной ставке. Но, для этого потребуется довольно много времени. Если ставить только на «красное» или «черное», постоянно удваивая ставку, при первом же угадывании, получаешь выигрыш равный этой сумме. Все крупье об этом знают и стараются не допускать подобных игроков, придумывая для этого разные предлоги. То нет мест, то внезапно отключили свет или просто говорят, что такие клиенты нам нежелательны. Как же в таком случае заработать на казино? Приходится постоянно менять место игры и даже гримироваться. В результате, средства, потраченные на переезды и косметику, снижают прибыльность предприятия.
        Вчера А. был в крупном городе, там имелось несколько больших игральных заведений. В первый, расположенный в центре, А. попал около шести часов вечера. Швейцар вежливо открыл тяжелую дверь. Неторопливо раздевшись, А. прошелся по залу, осматривая, нет ли знакомых лиц, которые могли бы его узнать.  Кажется, никого подозрительного не обнаружил. Купил несколько жетонов по 10 долларов. С собой у него было восемьсот пятьдесят долларов. То есть, если играть по схеме, их хватит на не больше шести попыток. По теории вероятности, угадать один из двух вариантов – вполне достаточно. Садясь за рулетку, А. небрежно положил один жетон на «красное». А. всегда начинает с красного – это его примета. Начинать с черного боится. Однажды, проиграл 630 долларов, после того как пять раз подряд выпало «красное» и один раз «зеро».
– Господа, делайте ставки, – безразлично произнес крупье. – Ставок больше нет.
С характерным звуком шарик покатился по кругу, постепенно замедляя ход и опускаясь к заветным цифрам, потом запрыгал, ударяясь об их ребра и наконец, остановился на цифре 21 «красное». Вот это удача, сразу повезло, выигрыш составил 20 долларов, минус 10 поставленных, 10 долларов чистой прибыли. Можно продолжать. В следующий раз А. ставит на «черное». Снова, та же процедура, занимающая около пяти минут.
– Три «красное», – громко объявляет крупье.
Проиграл, надо удваивать ставку. Ставит 20 на «черное».
– 32 «красное».
Это уже минус 20 долларов. 40 на «черное». Выпадает 17 «черное». Выигрыш 80 долларов минус 70 поставленных. Полчаса понадобилось, чтоб вернуться к изначальному результату. Можно опять начинать с 10 долларов. Теперь нужно снова ставить на «красное», хотя большой разницы уже нет. Можно было бы перекурить, но на это нет времени, осталось 8 часов работы в этом городе. Выиграв еще 10 долларов, на что ушло еще полчаса, А. подходит к кассе.
– Неужели Вы выиграли? – С удивлением спрашивает кассирша, как будто это априори невозможно, потом молча, смотрит на администратора, тот кивает, чтоб выдала выигрыш. Гардеробщик нехотя отдает пальто и садится продолжая читать газету. У входа А. ждет дежурное такси.
– Куда едем? – спрашивает водитель.
А. называет адрес следующего игрального заведения.
– Что, не повезло? – интересуется шофер.
– Да скучно стало, девушек интересных нет, – быстро находит объяснение А.
Подъехав к очередному казино, А. быстро расплачивается с таксистом и продолжает свою работу. В этот раз его встречают не очень приветливо, как будто их уже предупредили о нежелательном клиенте. Выиграв очередные 10 долларов, А. собирается и уходит. До утра, ему удается заработать 60 долларов, что, в целом неплохо, но учитывая деньги, потраченные на поезд и такси, сумма уменьшается почти в два раза.  А если в городе всего одно или два казино – прибыльность снижается до уровня рентабельности. Такая нелегкая доля профессионального игрока.
32 Прошлогодний снег
Виктория Вирджиния Лукина
Сона любила сидеть на краю неба и мечтать. Её бережок был совсем махоньким – чуть больше прикроватного коврика, зато сверху, словно лоскутной шатёр, простирался неведомый мир.
Плывущие по небу кашалоты – тучные, до краёв наполненные дождевой влагой, словно гигантские линзы, увеличивали «лоскутки» и те превращались в горные хребты и озёра, в леса и пустыни, в ослепительные купола и пёструю мозаику крыш.
Как ни старалась Сона изобразить всё это в своём альбоме – страницы каждый раз оставались пустыми.
- Время ещё не пришло! – не унывала она и принималась строить воздушные замки, которые слетали с её ладошек, словно мыльные пузыри.
Но на этот раз, эфирное сооружение вдруг вытянулось вширь и ввысь, обвилось винтовой лестницей, прозрело овальными окнами и увенчалось островерхой кровлей. И ничего, что внутри оказалась всего одна комната – Соне этого было достаточно.
- Иффи, как это получилось? – удивилась она.
Синий мохнатый зверёк, сопящий на её плече, вытянул длинную оранжевую мордочку:
- Время пришло – теперь можешь принимать гостей! ЭТО нужно как-то назвать и цифру присвоить – для почтальона. У меня есть три старинные таблички – «раздевалка спортзала», «потусторонним вход воспрещён» и «отель», а номерок всего один, зато с золотой цифрой восемь.
- Мне нравится маленькое слово, - едва успела сказать Сона, как на двери уже красовалась вывеска «ОТЕЛЬ» и лежачая восьмёрка, превратившаяся в знак бесконечности.

Вечером небо заштормило и погнало флотилию облаков на ночлег в тихую гавань, а сверху, одна за другой, стали появляться мерцающие точки.
- Сколько созвездий! – Сона восторженно вскинула руки, и лёгкое свечение коснулось её тонких пальцев, и бледного треугольного лица, и длинных невесомых волос и даже причудливой шляпы с гроздью помпонов на боку.
- Это там фонари и фары машин загораются, - объяснил Иффи.
Он загнул мягкой лапой край бережка и выкатил из-под него фигурную бутыль. Её бока были окрашены сумеречной синевой, пробка залита сургучом, а на этикетке темнела надпись «Прошлогодний снег»
- Откуда это?! – изумилась Сона.
- Оттуда, ночью рыбачил и – вот такой улов, - Иффи поднатужился и острым когтем откупорил находку.
Раздался хлопок и из длинного стеклянного горлышка вырвался столб белоснежных пузырьков, ворсинок и хлопьев. Морозным вихрем всё это засвистело-завьюжило с такой силой, что два проплывающих мимо кашалота, столкнувшись, не пролились, как обычно, дождём, а рассыпались ледяным крошевом. Усы Иффи покрылись изморозью, лицо Соны зарумянилось, а бережок внезапно вздыбился, завертелся волчком, оторвался от облачного материка и, подхватив отель, стремительно взмыл вверх.
                * * *
В канун Нового года город сиял крахмальной белизной, мигал низками гирлянд и пел-звенел на все голоса. Снежный Борей лихо кружил по улицам и, словно кудесник-бармен, смешивал в воздушные «коктейли» ароматы цитрусов и корицы, брызги шампанского и крошки имбирного печенья, горечь шоколада, запах хвои и непременно – щепотки волшебства.
Повсюду звучали музыка и смех, телефонные трели и взрывы петард. На площади красовалась высоченная ель, а вокруг – и расписные терема, ломящиеся от яств, и резные сани, запряжённые кудрявыми жеребцами, и скоморохи, и фокусники, и звездочёты. Были ещё белые медвежата и олень с серебристыми рогами, хор ряженых снеговиков и ледяная скульптура Деда Мороза – в полупрозрачной шубе, в подтаявшей шапке набекрень и с гигантской сосулькой вместо посоха.

Среди гуляющих горожан не спеша прохаживалась пожилая пара.
- А помнишь, как мы на первом курсе Новый год в Кижах встречали? – Он взял её под руку. – Многоглавые деревянные храмы, часовни, амбары… ещё патефон был, и изумительный чай на карельских травах… ты там меня впервые поцеловала.
- Помню. Ты тогда усы отрастил и курил трубку, а пластинка была с трещиной и, мне казалось, что она икает.
- У меня никогда не было ни усов, ни трубки, - вздохнул Он. – Ладно, а помнишь наш байдарочный поход – вдвоём, в сентябре, под проливными дождями?
- Помню. Я сушила у костра твои кроссовки, а они расплавились и стали похожи на коровьи лепёшки, - Она рассмеялась. – Помню завал на реке, как лодка перевернулась, и все вещи ушли на дно – спальники, палатка, карбидная лампа. Дети тогда испугались очень.
- Ты путаешь, у нас тогда ещё не было детей. А прошлый Новый год помнишь? До того, как тебя сбила машина?
- Нет, - Она остановилась и прикрыла ладонью глаза. – Не помню. Хватит. Память возвращается постепенно и выборочно. Давай купим мороженое и пойдём домой, до Нового года всего несколько часов.
- Хорошо, постой тут. Я мигом.
Он нырнул в толпу, а Она залюбовалась ёлкой. На заснеженных лапах крутились зеркальные шары, бронзовые шишки, кружевные снежинки и локоны-серпантины. Мягкие игрушки сидели неподвижно – белый заяц, зелёная курица, жёлтая рыба, а вот нечто сине-мохнатое обмахивалось хвостом и, похоже, подмигивало. 
Обрадовавшись, что на него обратили внимание, невиданный зверь скатился вниз и промолвил:
- Я – иффи по имени Иффи! Если Вам интересен прошлогодний снег - милости просим в наш отель!
Не дождавшись ответа, он добавил:
- Не бойтесь, я – настоящий! Сона, выходи!
Из еловой гущи вышла крохотная хрупкая девочка. Она восторженно вскинула руки, и лёгкое свечение коснулось её тонких пальцев, и бледного треугольного лица, и длинных невесомых волос и даже причудливой шляпы с гроздью помпонов на боку.
В тот же миг вереница поющих снеговиков сомкнулась вокруг ёлки, звездочёт ткнул пальцем в небо, фокусник хлопнул в ладоши, а олень легонько боднул ледяного Деда Мороза своими серебряными рогами. Тот качнулся, вдохнул полной грудью и выронил сосульку-посох, но прежде, чем та успела разбиться, воскликнул: «С Новым годом!»
Никто из гуляющих горожан ничего этого не заметил – все продолжали веселиться и радоваться новогодней феерии, и только мужчина с пакетом мороженого метался по площади в поисках своей пропавшей спутницы.
                * * *
Он впервые остался один в новогоднюю ночь. До сих пор Она всегда была рядом – со своей чрезмерной заботой, тревогами, поучительными историями и чудачествами. Именно такой Он её полюбил и всегда удивлялся её приоритетам. Она вечно что-то пекла и вязала, затевала сплавы по рекам и походы в горы, мастерила милые штучки, переклеивала обои, переставляла мебель. Она любила слушать и спасать всех обманутых, потерянных, мелких и заплаканных – стариков, младенцев, воробышков, алкоголиков. Вела переписку – то с африканским фермером, то с японским поэтом, то с местным зеком, который прислал ей в подарок зоновский нож с прозрачной рукояткой, полной розочек. Как она находила общий язык со всеми, для него оставалось загадкой.
Он заглянул в комнату, которую Она величала мастерской – тряпичные куклы в стиле прованс, корзинка с вязанием, коврик для йоги, на кушетке – томик Диккенса, очки и начатая шоколадка. Окно завешено какими-то расписными шалями, в углу – фикус Бенджамин, украшенный под ёлку, на спинке стула – домашнее пончо, пахнущее её любимым мылом, на тарелке – груша и ржаные сухарики.
Его сердце заныло от тоски и предчувствия беды. А что, если Она не вернётся никогда, ведь пропадают же люди? Он нахмурился и пошёл за тонометром – голова раскалывалась, к горлу подкатывала тошнота. Не хватало ещё умереть в новогоднюю ночь! Как нелепо это будет, когда Она вернётся! Он обнял её подушку и стал твердить единственную молитву – ту, которой Она его научила.

                * * *
Дивное занятие – бродить по заснеженному альбому своих воспоминаний. Каждая страница – под снегом, её ещё нужно расчистить озябшими пальцами и подышать, как на мёрзлое стекло. Вначале влажное «окошко» получается совсем маленьким, но с каждым тёплым выдохом оно растёт, а изображение становится всё ярче и ярче, пока окончательно не пробудится и не оживёт.
«Действительно, в Кижах у Него не было ни бороды, ни трубки» - подумала Она, словно тюль, разводя в стороны давнишний снегопад.
Она спрыгнула на страницу и побежала по снежному насту. До чего легко и удобно в войлочных ботинках и цигейковой шубейке! Впереди – шатёр  Покровской церкви и двадцатидвухглавый силуэт Преображенской. Снег – в лицо, мороз щиплет щёки, а на сердце – тепло-тепло, потому что Он – рядом!
Держась за руки, они идут к широкому крыльцу, входят в тёмные сени, в светлую трапезную с лавками вдоль бревенчатых стен…  клиросы для певчих, иконостас, а за ним – алтарь во имя Николая Чудотворца. Вот кого она попросит о любви на всю жизнь!
А потом – натопленная печь, самовар и голос знаменитого баритона на треснутой пластинке:
Как тихо в комнате, как пусто в комнате… ик
И вы лицо моё не сразу вспомните,
Потом забудете, совсем забудете… ик
Прошу за всё простить меня…

Маленькая Сона, раскинув руки, летала рядом, ныряя в снежные вихри и радуясь своему дебюту. Она улыбалась и кудесила над своим, недавно ещё пустым, альбомом, создавая в нём именно ту атмосферу, в которой нуждалась её первая протеже.
- Иффи, как хорошо, что я не родилась ночным кошмаром или бессонницей! Мне так нравится рисовать светлые сны, - щебетала она.
- Тебе повезло, в новогоднюю ночь такой шанс даётся не каждому.
- Но ведь это ты выудил бутылку! Ты – лучший  иффи из всех!
- Я – простой  ловец артефактов и твой опекун. Это моя работа, - буркнул Иффи.
Сона сорвала один из помпонов со своей шляпы и, намотав на него ворох морозных нитей, с восторгом подбросила вверх.
Волшебный клубок взвился и, разматываясь, стал прокладывать ниточки-тропки: из года – в год, от события – к событию, от воспоминания – к воспоминанию…
                * * *
В спальне тикали часы, горел ночник, мигала свечками ель. Она на цыпочках подошла к кровати и, сбросив халатик, легла с краю. Он зашёл следом и прилёг с другой стороны. Переплетя пальцы, и не говоря ни слова, они наслаждались редкими минутами тихого счастья – любовались, как крохотный сынишка припал к её груди. Из-за стенки доносились хохот соседей, бой курантов и звон бокалов.
- С Новым годом! – прошептали они друг другу и поцеловали малыша.
Всю ночь снежная крупа стучала по жестяному подоконнику, а мороз ткал на стёклах белые гобелены. На рассвете же всё растаяло и расплескалось быстрой солнечной рекой. Байдарка, легко рассекая водную гладь, приближалась к нагромождению из замытых деревьев, пней и валунов. Облепленные скелетированной листвой и островками мяты они, словно монстры, окружили лодку, накренили и потащили на дно. Она знала, что речной ил вмиг проглотит всё их снаряжение и нырнула на глубину ради одной единственной вещи. Нащупав в размокшем рюкзаке выпуклый отражатель карбидной лампы, Она схватила её и устремилась вверх – к глотку воздуха, к свету, к жизни.
Тени гигантских рыб и водорослей постепенно растворились, а солнечные лучи всё прибывали и прибывали, пока вокруг не заискрился воистину сказочный край – пустынный, окружённый ледниками, причудливыми надУвами и скальными хребтами. Под ногами скрипела снежная каша, а Он и Она, держась за натянутые стальные тросы, в одной связке переходили через стылые ручьи и ледопады. На привале в хижине-приюте они обменялись серебряными кольцами и послали внукам своё сэлфи с вершины Монблана.
А потом вновь началась метель и Она, снежной голубкой долетев до родных мест, заглянула в окно своей кухни. Как же там хорошо – всё, как она любит! На столе – имбирные пряники и штолен, конфеты и мандарины. Над дверью – рождественский веночек, на плите – ещё горячий студень, в кресле – разомлевший белый кот. А вот и Он выходит из душа с полотенцем на бёдрах, целует какую-то незнакомую женщину в кружевном белье. Это ведь было год назад!!! Она вдруг вспомнила, как войдя в дом, первым делом опешила и залилась краской от стыда – и за себя, и за него. Потом хотела его ударить – по лицу, по бесстыжим губам, хотела содрать с него полотенце, и вытолкать из своей жизни навсегда. В её сердце клокотали смертельная обида и невероятная, сокрушительная злость – хотелось исполосовать его тюремным ножиком вдоль и поперёк, придушить рождественским венком и раскромсать на его голове этот проклятый штолен, который пекла по его просьбе… но, не проронив ни слова, Она выскочила за дверь.
На улице бушевала непогода – волком выл северный ветер, крепчал и лютовал мороз.  Непроглядная метель ринулась к ней навстречу, душевно приобняла, а потом – ослепила, сбила с ног и толкнула под колёса, мчавшегося мимо, автомобиля.
 
Сона захлопнула альбом и заплакала. Она склонилась над спящей женщиной и та, не открывая глаз, прошептала:
- Какой удивительный сон! «…вы лицо моё не сразу вспомните… прошу за всё простить меня…» Мне бы хотелось помнить только хорошее.
Иффи нахмурился и, выразительно глядя на девочку, стал энергично обдирать кончик своего хвоста. Та понимающе кивнула, вырвала последнюю страницу из альбома и, разорвав на мелкие кусочки, пустила по ветру. Сона восторженно вскинула руки, и лёгкое свечение коснулось её тонких пальцев, и бледного треугольного лица, и длинных невесомых волос и даже причудливой шляпы с поредевшей гроздью помпонов на боку.
В то же мгновение отель, словно сгусток тумана, взлетел над городской площадью, окрасился вспышками праздничного фейерверка и исчез в заоблачной бесконечности.
                * * *
Он читал и читал молитву, а потом замолчал, прислушался и осторожно заглянул в кухню – жена выкладывала на блюдо порезанный штолен и любовно посыпала его сахарной пудрой. Она была в кружевном белье и пушистых тапочках на босу ногу, а у окна стояла их старая карбидная лампа с потемневшей, но не утратившей актуальности, гравировкой: «даруй свет – и тьма исчезнет»
- Где ты была?!! – еле слышно всхлипнул Он.
- В дУше, где же ещё? Просыпайся, уже начало двенадцатого, и я накрываю на стол. Вот-вот подъедут дети и внуки, приводи себя в порядок!
Он взял её за руку:
- Прости меня... это было в первый и в последний раз…
- Всё хорошо, милый. Я не сержусь, хотя у меня в голове не укладывается, как можно было уронить Бенджамина! Это же мой любимый фикус! Но не переживай, я его спасу…
                * * *

Утром притихший город уже не блистал крахмальной белизной, не мигал низками гирлянд, и совсем слабенько что-то напевал двумя-тремя охрипшими голосами. Усталый Борей бродил по площади, собирая пустые бутылки и наполняя их своими фирменными коктейлями. Названия придумывал на ходу: «Потерянный шарф», «Смешные обещания», «Роковая встреча», «А не пошли бы вы все…»
А ледяной Дед Мороз – уже без шапки, зато с длинным надкусанным багетом вместо посоха, глядя в предрассветное небо, с недоумением бормотал:
- Гляди-ка, снежная туча – вылитый кашалот! А на нём – невиданное количество каких-то синих белок с оранжевыми мордочками – все с удочками, рыбачат что ли? Ну, кто бы вы там ни были, и вас – с Новым годом!
33 Звонок
Фарида Ибрагимова
День был замечательный. Солнце золотыми полосами проникало в окна.  Легкий и прозрачный ветерок сквозил по кабинету, шебуршился  по расстелённым на столе  сиреневатым листам  топосъемок,  свернутым трубочкам  "отремленных" чертежей и кальки;  протискивался через ворох белых и желтоватых пенопластовых заготовок для макета, разнося по всей комнате запах,  обугливаемых на калившейся струне, остатков  пенопласта.  Альмира отрезала от большого листа пластинки, пришпиливала иголочками к ним бумажные заготовки и аккуратно вырезала маленькие макеты зданий и сооружений для будущего жилого микрорайона.

Монотонная работа, не требующая напряжения мозга, вызывала в памяти образ любимого. Сколько дней они уже не виделись? Много.  Не дней, уже недель и даже почти двух месяцев. Куда он пропал, почему не звонит? 
Последнее свидание было в тот день, когда он пригласил  ее к себе домой послушать новый виниловый диск Аббы.
Они встретились как всегда,  возле  тихой немноголюдной улочки.  Альмира специально выбрала такое место,  не хотела привлекать  внимания - проклятая закомплексованность мешала спокойно жить. Она и так удивлялась, как это один из самых красивых ребят курса, мог увлечься  такой серой мышкой, как она.  Впрочем, не совсем серой.  Россыпь веснушек, полностью осыпавших ее лицо, жгла рыжим огнем каждой крапинки. Чем только не пыталась  Альмира вывести эти противные веснушки и надо ли говорить, как она ненавидела весну.
Теперь-то она знает, как потом будет  тосковать  по ним. Веснушки -  это отметины солнца, признак избранности!  Но это будет потом, когда на ее лице не останется ни одной. Как и куда они вдруг пропали в одночасье, так и осталось  тайной. 

К осени кожа покрывалась летним загаром и веснушки становились менее заметными, поэтому осень была любимой порой.  Альмира  боготворила  золотую осень с ее буйством красок,  любила  шуршать опавшими листьями необыкновенных расцветок.  Каждый день непременно гуляла, наслаждаясь  еще теплой погодой и  отлавливая,  летящие  куда-то,  тончайшие шелка  кружевной паутины.  Но сейчас,  глядя на бесцветное и выжженное летом небо,  она вспомнила побелевшее  лицо с  застывшим взглядом.

Когда они подошли к его дому и Андрей сказал, что сейчас познакомит с мамой, Альмира заволновалась: "как она выглядит, понравится ли его матери"?
Дверь открыла красивая моложавая женщина и заулыбалась им, пропуская в дом. Альмира поздоровалась, она тепло ответила. Андрей представил ее:
- Познакомься мама, это Альмира.
Вот тогда и окаменело ее лицо, а в воздухе повисло напряжение. Он провел ее  в свою комнату и  включил проигрыватель. С  тех пор, когда Альмира слышит песню Аббы "Орел", в памяти всегда  возникает тяжелое облако досады той женщины.
Андрей,  в тот вечер  проводив ее домой,  поцеловал и, как всегда,  сказал: "я позвоню". 

Ласковая погода манит на прогулку, ветерок нежно обвевает конопушки и ей безумно  хочется встретиться с ним.  Надо позвонить ему!   Рука тянется к телефону, но гордость нашептывает:
- Ты  будешь ему  звонить сама?   А  где девичья гордость и достоинство?  Не позвонил до сих пор и не надо! Будешь  унижаться перед ним?  Он должен позвонить первым!
В пререкании с самой собой, проходит  почти весь день.  Альмира то решается  позвонить, то передумывает... Ее воспитывали в традициях домостроя:  что скромность человека украшает,  что гордость девичья превыше всего,  что женщина не может сама проявлять активность - это признак легкомыслия и доступности.
- Ну почему ей нельзя позвонить самой? Что за условности,  когда очень любишь? Тем более, двадцатый век почти на исходе ... 

Терзания души заканчиваются победой любви  над гордостью.
 Альмира позвонила: « Андрюш, я хочу тебя увидеть!»
- Я тоже! Как всегда,  на том же месте через час?
Они гуляли, шурша  листьями, смотрели на плавное течение реки, болтали и смеялись, но между ними,  отчуждением,  пролегла какая-то недосказанность….
Три месяца спустя, Андрей неожиданно женился на их бывшей однокурснице, Наташе.

Прошло пять лет и судьба  столкнула их лицом к лицу. Он, по-прежнему, красив и импозантен,  а у нее теперь нет веснушек. Они вглядывались друг в друга и молчали.
Затем, взяв ее за руку, Андрей  заговорил:
- Я как-то  ворошил свою жизнь. Знаешь,  что я понял?  Твой тот звонок...  Я сидел на работе в подвале и корпел над реставрацией старинного панно. Было  сыро, серо и тоскливо. Уже кончался рабочий день, когда зазвонил телефон:  «Андрей, я хочу тебя увидеть!»
 Я так обрадовался, взвился к  потолку и  вдруг почувствовал себя самым счастливым человеком на свете! Засияло рыжее солнце и мир окрасился в яркие цвета  радуги. До сих пор, лучшего момента  в моей жизни не было!
Потом вздохнув,  добавил: «Оказывается, как немного нужно, для ощущения ошеломляющего чувства счастья....Чтобы позвонила любимая...»


Если бы ты знал, как я тогда терзалась,  звонить  тебе или нет.....
34 Радость моя!
Фарида Ибрагимова
Организму было плохо. Бесконечное состояние недомогания, тошнота, рвота. Это кончится вообще когда-нибудь или нет???? Порой ему становилось так плохо, что приходилось ложиться в больницу. Все говорили – еще немного и все пройдет, со всеми так бывает. Со многими, это уж точно! Но лучше не становилось. Организм худел, живот увеличивался, как и полагается. Как у всех.

Все девять месяцев, организм сопротивлялся тому, что в нем образовалось и росло. Сопротивлялся вынашиванию будущего человечка. Так тоже бывает, оказывается. Правда, не у многих. Резус несовместимость. Раз такое существует, значит это для чего-то надо? Для чего интересно…..

     Душа нестандартная, творческая искала себе пристанище. Времени оставалось все меньше и меньше. Ее уже торопили – чего тянешь? Чего-чего? Не на час, не на два. На долгую жизнь, как-никак, присматривать приходится. Чтобы потом не жалеть, что промахнулась. Выбор невероятно огромный. А она не умеет просчитывать на годы вперед, только на данное время и в общих чертах. Наконец-то вроде забрезжило то, чему столько времени было посвящено.
Родители. Как раз для нее, такой милой и славной Души!

     Прекрасной ночью, по лунной дорожке она спустилась в свое временное обиталище, но присутствие в нем оказалось ужасным. Было дискомфортно – субстанция, которая ее должна была подпитывать, все время менялась: то была терпимой, то жгла и давила. Странно, Душа ощущала, что ее хотят и ждут. Почему такая тяжелая обстановка? Тесно, дышать нечем, питаться тоже… Она чувствовала постоянную угрозу выселения из этого пусть и не комфортного, но пристанища. Нет!!!! Она еще совсем крохотная и не готова появлению в новом мире.

      Неужели все, кто уходит сюда, ощущают тоже самое? Так неправильно. Где, как она могла просчитаться?
Видимо плоховато у нее со способностями - неправильно выверены координаты, недостаточно изучены химические соединения, провалы в молекулярных соединениях…
Но генетика? Законы Менделя, Душа знала хорошо, тут провалов быть не могло! Тогда почему так происходит? Значит это для чего-то надо? Для чего интересно…..

Так я промучилась все время беременности, боясь потерять ребенка. А ребенок внутри дважды обвитый пуповиной, бился за каждый вдох.
Борясь между собой, сопротивляясь и примиряясь, выживая, мы доходили до нужного срока. Срока рождения нового человека. Родной кровиночки, неотъемлемой части нашей жизни. Очень близкой нам, по духу…

Нет, не ошиблась Душа - есть у нее способности! Было сложно. Появление в мире нового человека - сильное испытание. Испытание для всех, без исключения. Испытание на прочность. Жизнь, она непростая, совершенно непредсказуемая. Всякая.
Но, если есть в ней родственные Души, связанные между собой к тому же, кровными узами – жизнь прекрасна!

Порой моей взрослой дочери снятся кошмары. Она приходит ночью в мою спальню и прижавшись ко мне, засыпает. А я под лунным светом, бережно обнимая дочь, ощущаю безмерное блаженство – это мой ребенок, моя Душа, счастье мое, радость моя! Моя самая большая любовь в мире!
Генетика - все-таки великая вещь!
35 Одна из миллионов
Арина Царенко
Вырулив со двора, Александра чертыхнулась:за воротами на месте кустов лилий торчали комья земли.
-Шиповник посади, его воровать не станут,-посоветовала соседка
-Несказанные речи я больше не твержу, но в память той невстречи шиповник посажу,-пошутила в ответ.
День Александра крутилась по делам. Мелодией «К Элизе» зазвонил телефон. Дочь, умница и красавица, преподавала в университете, сейчас уезжала на научную конференцию.  В отца пошла:технарь до мозга костей. Пообщавшись с ней, женщина поехала за город.

Июнь, розовым цветом осыпаны кусты шиповника. Сорвала цветок, понюхала, сразу защемило сердце:как сияло там и пело нашей встречи чудо, я вернуться не хотела никуда оттуда. "Та дверь закрыта!"-рассердилась на себя Александра, решив по осени с мужем выкопать колючку и посадить у ворот. Уже села в машину, но словно ветер принёс издалёка нежное:Сашенька…

-Привет,-на другом конце качелей устроился Стас, длинный, худой, в серой рубашке, закатанными по локоть рукавами,-это я подговорил друзей увести девчонок! Могу же поговорить наедине с понравившейся девочкой?
Растерявшись такой откровенности, Александра огляделась:только что девчонки качались с ней, а уже никого нет-опять зачиталась.
-О, «Ромео и Джульетта», читали, читали, «нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте»,-полистал её книжку. Плакала? Я плакал.
-И я,-улыбнулась.
-А нечего стыдиться слёз, Сашенька,-так искренне произнёс, что она подумала:он ей нравится.
-Прогуляемся? Хочу чудо показать,-протянув руку, помог выбраться из качелей.
 
-В курсе, что это аномалия?-они стояли у цветущего куста.
-Как-то не задумывалась. Интересно, сколько ему лет? Ой,-тронув веточку, укололась.
-Шиповник лет до пятидесяти живёт,-взяв её руку, внимательно осмотрел.-Думаю, он потомок графского куста. За ним никто не ухаживал, но выжил, адаптировался, видишь, цветёт в августе, а должен в мае-июне.

-Чудо ?
-Конечно,-он не выпускал её руку,-вообще-то, сейчас в мире много происходит чудесного:в марте этого года возле Земли пролетела комета West. Слышала? Она ярче Юпитера, между прочим,-Стас сорвал розовый цветок,-дарю.
 
Александра зажмурилась от сладкого аромата, а он, не удержавшись, поцеловал её в губы. 
-Давай дружить?
Кивнула согласно, а щёки её горели, сильно-сильно стучало сердечко.
-Здорово!-закричал Стас.
-Тише, услышат.
-И что случится страшного?
-Накажут.
-Глупо наказывать за чувства-смешно! Ромео с Джульеттой можно влюбляться, а нам нельзя? Столетия прошли, и не одно поколение миллион раз переживало подобное. Нам 15 лет, вся жизнь впереди, а мы уже встретились, и это чудо. Представляешь, сколько у нас впереди всего? Хорошего?
-Не знаю,-рассмеялась.
-Хочешь, сыграю на пианино?
-Хочу.
-Побежали!
-Надо спросить разрешения.
-Ну, так спросим!-Стас схватил её за руку и, они побежали в корпус.

В сумерках актовый, некогда при графах бальным, зал казался сказочным. В решётчатые окна проникал ветер, колыхал неспешно шторы. Устроившись на стуле, Сашенька следила, как бегают по рассохшимся клавишам тонкие пальцы.
-Нравится?-спрашивал его взгляд
-Завораживает,-отвечал её.
-Это любовь?
-Наверное.
 
Иногда приходил его друг Сергей. Обречённо падал на стул, нарочно тренькал по клавишам, нарушая идиллию. Смешил грустным лицом. Жаловался на дождь, на смешливых девчонок, приглашающих танцевать на террасе под пластинки. Резко уходил, не прощаясь.

-И чего хотел?-недоумевала Сашенька.
-Одно слово-пессимист. Кстати, технарь, выдающимся инженером станет, профессором, а мы поздравлять будем с защитой какой-нибудь важной диссертации или Нобелевской.
Стас втягивал щёки, делал грустный взгляд, изображая Серёжу-профессора. Сашенька смеялась, представляя церемонию награждения:занудный старый дядька с козлиной бородкой во фраке раскланивался на сцене, а они, сидя в партере, тоже сморщенные, седые старичок и старушка ему аплодировали.

-А я к тому времени сделаюсь горбатым шепелявым стариком, и весьма вероятно, преподавателем музыки,-Стас подпрыгнул на стуле, сделав ошарашенный взгляд, эмоционально ударил по клавишам и, скривившись якобы от радикулита, показательно поклонился. Сашенька расхохоталась, а едва успокоившись в который раз подумала, сколько же в нём талантов, как же он смело мечтает, выходит за рамки обыденности, заражая жизненной энергией.

Неслышно открывались двери, просовывался нос воспитателя. Сашенька обмирала, казалось смерть пришла. Накануне получила строгое внушение, мол, советской девочке не пристало сводить с ума гениального юношу.
-Знаю, ты умненькая. Не в первый раз приезжаешь в санаторий. Пожалуйста, не позволяй вольностей. Стас недавно принял участие в музыкальном конкурсе. Я обещала его родителям, что никто не сможет помешать жизни одарённого ребёнка. Поняла?

-Поняла,-и убегала в парк плакать. Стас так не похож на скучных мальчишек, которых знала Сашенька. Те и книги-то в руки брали с трудом, из-под родительского ремня. Он словно разукрасил тихий мир, в котором, убегая в жизнь книжных героев от строгого воспитания родителей, извечно решавших личные проблемы, от страха за неопределённое будущее своего больного сердца, жила Сашенька. А тут ещё приключилось ужасное событие, за которое положен наверно эшафот.

После дождя парила земля. Сашеньке болью пронзило сердце, но так не хотелось прерывать кон в бадминтон со Стасом, а тем более сообщать о приступе. Сразу же всполошатся врачи, уложат в постель. Расстегнула на блузке верхнюю пуговку, чтобы вздохнуть, а внезапно расстегнулись все, выставив на обозрение розовый атласный лифчик. Расплакалась, кинув ракетку на траву, убежала в палату. Казалось, перевернулся мир, а все, кто видел её позор наверное громко смеются.

-Господи, каким была наивным ребёнком в красном коротеньком платьице с розовым бантом в волосах,-улыбнулась Александра, возвращаясь из лесу. Тогда, по приезде домой никому не рассказывала:родители были слишком строги, чтобы доверить девичью тайну. Не сразу поделилась и с лучшей подружкой Ларой.

-Врёшь! Покажи письмо,-потребовала та. Они возвращались из школы. Падал снег. Девчонки вязли в сугробах.
-Это настоящая любовь,-раскрасневшись от ходьбы воскликнула Лара.-Теперь точно выкинешь все записки, которые тебе строчат одноклассники. И почему в тебя влюбляются?

-Влюбляются в тебя тоже. Просто ты делаешь вид, что не замечаешь.
-Замечаю,-покраснела Ларочка,-только не могу понять, нравится мне кто-нибудь. Ждёшь умного и красивого, а появляется уродец. Ой!
-Ай, мамочки,-закричала Сашенька, прикрывая лицо руками,-а вот и влюблённые примчались.
В подружек летели снежки. С «ура» атаковали одноклассники. Отобрав портфели, закинули подальше в кусты, а девчонок толкнули в снег.
-И то правда,-покачала головой Ларочка, елозясь в сугробе,-с наших,-она укоризненно покрутила варежкой у виска вслед хулиганам,-чего взять? И ростом мал мала меньше, и умом на уровне «дам подзатыльник, если не дашь списать». Вот и вся их любовь.
-Да, уж,-вздохнула Саша.
-А я гадала,  конец ноября, а ты какая-то не такая, как вернулась из своего санатория. Молчишь на переменах, вечером на улицу не дозваться. Расскажи о нём.
-О нём?-Саша задумалась:как можно рассказать о нём? Вот,-открыла портфель, протянула бабинную кассету.
-Что это?

-Его друг Серёжа записал на магнитофон, как Стас играет «Лунную сонату» и «К Элизе», а в конце  наговорил текст, просит не забывать.
-Признание в любви, да? Чего не забывать?-загорелась Ларочка.-Про вашу любовь?
-Нет, не про любовь, а про наше знакомство. Только он перестал писать. Это его последнее письмо.
-Почему?
-Не знаю,-Сашенька, задрав голову, смотрела в небо. Медленно кружась, опускались на лицо снежинки, превращались в капельки. И никто не догадывается, что она плачет.

-Сама напиши.
-Писала. Может, ему родители запрещают? Он же гений-зачем ему дружить с девочкой с больным сердцем.
-Ой, Сашка, но родителям-то он мог и не говорить.
-Нашли мои письма, прочли и заставили забыть.
-Забыть? Разве можно такое забыть? Да ты и он, если даже жизнь проживёте в сто лет, а не забудете.
-Человек не отвечает, значит забыл.
 
-Это невозможно! Любовь быстро не исчезает,- утверждала Лара после десятого прослушивания послания.-Ты, не понимаешь, как ему дорога? Сама же рассказывала, как расставаясь держал, долго не мог отпустить твою руку и сказал:Нам не жить друг без друга.
-Тогда почему не позвонит?
-Номер забыл,-не унималась преданная подруга.-А может, он…
-Умер? Ты тоже так подумала?
Та неуверенно пожала плечами:Догадки.
 

Сашенька жила в полутора часах езды от города Стаса. Порой казалось, он может приехать, ведь, в музыкальном училище, куда поступил, бывают каникулы. На часик, хотя бы на маленькую минутку. Окончив школу, Саша мгновенно повзрослела:тяжело заболел отец. Работала и училась. Всё ещё таила надежду на встречу, не пуская в свою жизнь других парней. В новогодние ночи, одиноко стоя у окна, с грустью вспоминала, как танцевала со Стасом на террасе среди таких же влюблённых пар. Ощущала запах волос, тепло рук, ловила грусть в его глазах.
 
-Джульетты из меня не вышло, а жизнь продолжается,-объявила Ларе спустя 7лет.- Пора похоронить тот август в каменной горе, заперев накрепко дубовой дверью, засадив кустами шиповника, чтобы переплелись колючие ветви, и никогда не дали возможность даже попытаться открыть эту дверь. Пусть исчезнет всё, что связано с ним. Я устала умирать каждый день. Не могу дышать без него. Так не может продолжаться. Запечатав свою память, я хотя бы начну жить, как все.
-Пусть влюблённых страсти душат, требуя ответа. Мы же, милый, только души у предела света,-пропела подружка.
 
В августе дочка скинула фото с научной конференции. С общей фотографии на Александру смотрел Стас. Всё так же высок и строен, умный с прищуром взгляд, немножко сединой присыпаны виски, но жизнерадостен.

-Он жив,-написала подруге.
-Кто?
-Гений.
-Невероятно. Преуспел в музыке:лауреат всех международных премий?
-Нет, доктор технических наук, профессор. Живёт все так же в своём городе.
-Хм, гениальный человек гениален во всём. Переписываетесь?
-Нет.

-Почему? Человеку не свойственно забывать прекрасное. Напиши.
-Зачем? На дворе 21-й век, в интернете все адреса, телефоны в свободном доступе. Можно найти кого хочешь, но он не искал.
-Напиши и приятно пообщаетесь.
-О чём?
-У вас есть что вспомнить.

-Ты не понимаешь. Я прожила с чувством вины, что живу во Вселенной без него. А он жил, учился, любил, работал, исключив меня за ненадобностью. Мог же написать «забудь, это была шутка». Я бы поплакала, но пережила горе. И мне не пришлось бы тайком, нарушая собственный запрет, открывать порой ту чёртову дверь, всякий раз убивая собственное сердце.

-Плохо,-ответила Лара.-Эх, я всю жизнь восхищалась вашей любовью, даже дочкам своим рассказывала, в пример ставила, как можно любить, а оказалось-её-то и не было.

По осени Александра посадила за воротами кусты жасмина:аромат белых цветов сладок, а если в порыве чувств влюблённые обломают ветки, то не страшно-вырастут новые.

В Рождественскую ночь Александра умерла. Из-за сложного порока сердца Сашенька должна была умереть ещё в молодости, но судьба распорядилась иначе, дав шанс насладиться жизнью, стать любимой и любить. И дала испытать боль, когда самым невероятным образом на мелкие осколки разлетается преданность первой любви.
 
Впрочем, ничего невероятного-обычная история. Одна из миллионов историй о любви.
36 Лёгкая горечь подружкиной тайны
Александр Сапшурик
    
   Жанна украдкой рассматривала подругу, тщательно скрывая копившееся раздражение. Нескладная фигура, бледные, невыразительные глаза, заурядный нос. Отошла в сторону,  разговаривает по телефону. Наверное, с очередным поклонником.
    Что происходит? Почему её саму -  симпатичную девушку, в последнее время совсем не замечают парни? А у страшненькой подруги их куча. Говорила, что  уже десять! Верится с трудом. Но ведь и знакомые видели, подтверждают.
 
    Впрочем, видела и сама. Благодаря тому, что окна как раз напротив её подъезда. Заходил вчера один. Красивый крепкий парень, лет восемнадцати. С букетом ярких роз. Она внимательно рассмотрела букет, хорошо запомнила. Потом зашла, якобы случайно, к подруге в гости. Те самые цветы стояли на столе, рядом грустил похожий букет, уже увядающий. Такие часто дарят влюблённые.
- Очередное свидание?- спросила Жанна, стараясь, чтобы голос не дрогнул от  зависти.
- Ага. Зовёт посидеть в "Ветерок". Даже не знаю, неудобно. С тобой же хотели погулять....
- Да нет, что ты. Иди, конечно.

     Разволновалась подруга от разговора. А виду не показывает. Только глаза маленькими сапфирами горят на деланно равнодушным лице. И там же - тайное наслаждение от невесть откуда свалившегося счастья. Старательно изображает, что свидание с парнями для неё обычное дело.
    Жанна снова скользнула глазами по её фигуре. Взгляд задержался на тощей заднице. Может, она просто спит со всеми без разбору? Вот ребята и тренируются. Только неужели такие красавчики не нашли бы девку посимпатичнее?

   Ещё одного видела около института. Ждал Валю в фойе. На Жанну даже не глянул. Обидно. Может, стоит придержать гордость и спросить её прямо - как она привлекает парней?
    "Чем ты могла понравиться этим ребятам?- хотелось спросить Жанне. Но  вопрос мог показаться обидным, а ссориться в её планы не входило. Ведь  дружат ещё с детского сада. И Валя всегда была лучшим фоном для её красоты. В любой компании ребята отдавали предпочтения ей, Жанне. До последнего времени...
- Каким образом ты с ними всеми познакомилась?-   выбрала она, наконец, подходящий вариант вопроса.
- По-разному. Но все они сами подходили. А что?
- Да вот... У меня как-то не складывается теперь с парнями. Никто не подходит.
- Что-то в тебе, видно, не так,-  голосом опытной сердцеедки заявила Валя.- Может, ведёшь себя не подобающе.

   Жанна разозлилась, хотя вида не подала. Всё же подруга имеет право на маленькую месть. Сколько раз ей приходилось уходить с танцев одной. Потому что Жанна обычно шла с кавалером. Хорошо, город у них небольшой. И дорога домой не такая длинная и опасная. Правда, в те времена Жанна особо не заботилась о безопасности подруги, принимая всё это как должное.
   И ещё есть причина не обижаться демонстративно на лучшую подругу. Уж очень любопытно, чем она всё-таки берёт парней. И если этот секрет обольщения применим даже к Вале, то узнав его, она станет самой желанной девушкой в городе. С её то красотой.
- Мне пора,- взглянув на телефон, сообщила Валя.- До завтра.
-Удачи!- бросила Жанна, и ещё раз взглянув на фигуру удаляющейся подруги, крепко задумалась.

    Отца у Вали не было. Впрочем, её мать в определённой степени заменяла его своей строгостью и педантичностью. Она работала врачом в близлежащей поликлинике, была в курсе многих событий, и вряд ли закрыла бы глаза на разгульный образ жизни дочери. И про интенсивную половую жизнь дочери поняла бы наверняка. Так что секрет успеха подруги был явно не в этом. И пока что нисколько не продвинулся в сторону разгадки.

    Внезапно она почувствовала себя одинокой. И приступ какой-то безысходности вкупе с завистью к подруге развернул её по направлению к кафе "Ветерок". Это отдельно стоящее одноэтажное здание со стенами из толстого прозрачного стёкла, через которое всё отлично видно с улицы.
    Ой, как нехорошо подсматривать! Но отчаяние, смешанное с любопытством, всё толкало и толкало её к этому волшебному домику с чудесами. Как нельзя кстати, стемнело. И из кафе её не было видно. Зато она прекрасно видела, что делается внутри.

    Она увидела подругу, одиноко сидящую за столом. Сердце радостно бухнуло, мстительное чувство приятно шибануло в голову. Но тут же исчезло. Потому, что парень, стоящий в очереди повернулся и подошёл к Валиному столу с двумя вазочками мороженого. Ещё и симпатичный такой!
    О, да я же его знаю!  Вместе сдавали зачёт на кафедре в институте. Там и познакомились. Кажется, он тогда всё-таки не получил зачёта, и его отчислили...  Идея! Нужно поговорить с ним. Откровенно. Спросить, чем ему так нравится Валя.
   Несколько раз она видела его в игровом компьютерном зале, недалеко от дома. Нужно попробовать завтра его там найти. Помнится, она даже нравилась ему. Но почему-то ни разу не подошёл просто так. А вот с Валей познакомился...

    На следующий день она специально зашла в компьютерный клуб.
- Привет, Костя!- бодро вскинула руку, разыграв удивление от неожиданной встречи.
- О, привет.
- Надеюсь, помнишь меня?- неуверенно спросила, пристально глядя парню в глаза, словно надеясь в них понять сакральную тайну подруги.
Теперь не удивилась бы и отрицательному ответу. Раз такие чудеса  происходят. Но Костя мгновенно выхватил из кармана пачку сигарет.
-  Пойдём, Жанна, покурим, - протянул он ей сигарету.
- Не курю. Могу просто постоять рядом.
- Как жизнь? Как учёба?
- Наверное, про институт тебе уже не интересно... Лучше расскажи, что ты делал вчера в "Ветерке"?
- Откуда знаешь?
- Подруга у меня есть. Валентина.

   Костя прищурился, словно прицеливаясь. С каким-то виноватым видом смотрел на Жанну. Словно извиняясь, что не её, а Валю угощал мороженым. И в ней заговорила отвергнутая самка, страдающая одновременно от ревности и любопытства.
- Она тебе что, очень нравится?- пристально глянула она в глаза парня.
- Да. А почему ты спрашиваешь?- смутился Костя.
- Так она же моя подруга.
- Очень нравится. Извини, мне нужно идти.
- Пока.

    На лицах обоих собеседников явно читалось, что об этом разговоре их общей подруге знать не обязательно. Понимающе глянули друг на друга, и разошлись. Удивительно, но после разговора Костя стал ей нравиться ещё больше. И зависть к подруге только усилилась...

    Даже выходной день не радовал. Загадка Вали не давала покоя. Ведь ей и самой хотелось любви. Настоящей, серьёзной. И с самого утра она стала собираться в гости к своей более удачливой подруге, попутно обдумывая план действий. Как разговорить её? Может, подпоить?  Но сегодня будет дома её мать. Так что о спиртном не может быть и речи. Зато через тётю Лену можно будет что-нибудь узнать.

    Она позвонила Вале и договорилась о времени прибытия в гости. Выбрала в магазине  коробку хороших конфет и словно хищник перед охотой собрала остатки самообладания в мысленный кулак.
- Вот. Возьми к чаю,- сунула в руки подруги, как-то слишком снисходительно глянувшей на её подарок, большую красивую коробку.
- Знакомый вкус,- кивнула на конфеты вышедшая в прихожую тётя Лена.- Очень даже хороши. С приятной лёгкой горчинкой. И у нас ещё такие остались.
    Она показала на полку. Там действительно среди нескольких коробок лежала похожая, с самыми дорогими в магазине конфетами. Жанна скосила глаза в приоткрытую дверь комнаты Вали и заметила, что цветов тоже прибавилось.
 - Давно не виделись, Жанна,- с приветливой улыбкой подошла к ней мать Вали.-  Как у тебя дела? Как родители? Не болеют?
- Вроде ничего, тётя Лена. А вы зайдите как-нибудь в гости. Мама просила передать, когда узнала, что иду к вам. Вы ведь тоже с ней давно не виделись. Говорит, раньше часто встречались возле поликлиники. А теперь вас там совсем не видно.
 - А я сейчас в поликлинике и не работаю,- объяснила родительница подруги.- Временно в военкомат перевели. Я теперь там председатель медкомиссии для призывников...
37 Миссия обновления человечества
Александр Сапшурик
     Яна Павловна выгуливала Барни, когда появился Он. Высокий, широкоплечий парень, которого они заметили ещё издалека. Пёсик сразу потянулся к нему, едва поймав запах. А поскольку был на поводке, за ним невольно устремилась и Яна Павловна. Так и двинулись навстречу друг другу - голубоглазый парень в странной одежде и девушка с английским биглем, жадно вдыхающим широко распахнутыми ноздрями прелый воздух осеннего парка.
- Какой чистокровный кобелёк,- вместо приветствия произнёс парень, всматриваясь между тем не в пса, а в его хозяйку.
 - Да. Судя по документам, он весьма породистый,- осторожно пояснила Яна Павловна, старательно оттаскивая наглого воспитанника от незнакомца.

    Барни и не думал слушаться. Упрямо желал лизнуть лицо наклонившегося человека. Стало стыдно за невоспитанного пса. За себя тоже. Она руководила большим коллективом, легко управлялась с подопечными. Недаром в двадцать пять лет, все, даже собственные родители, называли её по имени-отчеству. А тут какой-то щенок - подросток нагло пробует на вкус лицо незнакомого человека.
- Барни, нельзя,- крикнула она.- Назад!
-  Похоже, за тысячу лет ДНК ваших животных совсем не изменилось,- констатировал незнакомец. Это замечательно!
- Почему? - растерянно спросила Яна Павловна.
-Это означает, что условия на планете в принципе позволяют жить без изменений бесконечно долго. А изменились вы совсем по другой причине. И это можно исправить.

     Здесь, в городском парке, в паре сотен метров от жилья, подобный разговор  выглядел странным. А она привыкла не церемониться с мужчинами. Главным образом с чужими, поскольку своего не имела. Замужем не была, даже друга не завела. Работа отнимала всё свободное время, необходимое для подобных дел.
- Кто вы?- пристально вглядываясь в парня, спросила она.

    Вместо ответа он отломил веточку с дерева и наклонился над тропинкой парка, свободной от травы.
- Моя планета находится здесь,- ткнул он в точку на нарисованной схеме. - Это - всего в десяти тысячах парсеков от вас.

    Яна Павловна растерялась. Парень, кажется, не врёт. Одной из её замечательных способностей  было умение отличать, когда человек говорит правду, а когда нет. Видимо, это и помогало ей успешно руководить большим коллективом, да ещё составлявшим мужское большинство. Если только стоящий перед ней - не человек? Вернее, не землянин. Но тогда  автоматически получается, что он говорит правду. Так можно запутаться! Либо её внутренний механизм обнаружения лжи дал сбой, либо данный товарищ искренне верит в то, что говорит. Интересный случай. Нужно ещё проверить.
- И зачем вы здесь?- с заинтересованным видом спросила она, на всякий случай нащупывая в кармане куртки свой, ещё никогда не пригодившийся, электрошокер.
- Мне поручено обновить земную человеческую расу. Там, наверху, определили, что человеческие особи на вашей планете сильно видоизменились, и если упустить момент, мутации станут необратимыми.
- Весёленькое дело, - для вида согласилась Яна Павловна. - Люди вымрут, останутся псевдолюди. Монстры. А почему вы выбрали именно меня для первого контакта? Меня легче исправить? И как это сделать, если это так?
- У каждого живого организма существует строго определённое излучение. Вроде электромагнитных волн, только иной природы. Если его частота и форма слишком отличается от образца, первоначально запроектированного Творцом, это можно обнаружить. И если рядом будет находиться человек с правильным, эталонным излучением, через какое-то время произойдёт перенастройка. Отличие исчезнет, человек может исправиться.
- Моё излучение сильно отличается от вашего?
-  Совсем немного. Поэтому я и выбрал вас для первого опыта на вашей планете.
- Значит, постояв подле вас, я тоже стану "правильной" и позже смогу исправлять других.
 - Нет, "тренером" может стать только человек с сильными природным излучением. Вроде моего.

    Яне Павловне уже давно нужно было перестать слушать эту чушь и уйти. Но что-то  удерживало. И сам парень притягивал - невероятно сильно, до слабости в ногах. Он был, конечно, очень красивым. Только Яна Павловна уже давно не ставила приоритетом мужского обаяния внешний вид. Обычно - только внутренние качества. И все же нечто необъяснимое, почти животное тянуло к нему. Что-то древнее, могучее. Она чувствовала это где-то внутри, почти на уровне физиологии.
-  Значит, вы являетесь человеческим эталоном?- спросила она, загораясь от  пришедшей на ум мысли.
- У меня идеальная чистота человеческого ДНК,- похвастался незнакомец.
- Получается, наши организмы одинаковы, хоть вы и живёте за тысячи парсек отсюда.
- Конечно.
- Тогда вам наверняка подойдёт наша земная еда. Наверное, проголодались с дальней дороги? Идёмте, накормлю вас ужином.

     Было удивительно вот так просто находиться в своей, недавно купленной, квартире вдвоём с инопланетянином. Постепенно тревожащее чувство стало понемногу рассеиваться. Особенно после того, как она предложила ему умыться, и он стянул с себя нелепый свитер. Под ним показалось красивое сильное тело такого обычного мужчины. В ванной они одновременно влюблённо глянули друг на друга и... сошлись в объятиях под хлёсткими струями горячего душа.

    Она почти физически ощущала, как от тела её космического гостя идёт излучение. То самое, что должно было исправить неполадки с чистотой её человеческой сущности. "Какая глупость" - подумала она засыпая.

     Утром вчерашние события показались всего лишь сном. "Как-то не вериться, что я переспала с инопланетянином"- думалось ей. Видно меня просто зацепила его невероятная история. Я ведь люблю фантастику.
     И тут оригинальность гостя проявилась ещё раз. После того, как он вышел на кухню и... внезапно исчез. Дверь была заперта на ключ, окна закрыты. А парень пропал. И как оказалось, навсегда. Словно его никогда и не было. Лишь бигль, спавший на коврике у двери, недоумённо крутил головой и тревожно внюхивался в окружающую обстановку.
                * * *

   - Каким образом ты собираешься одна растить ребёнка?- спросила мама, печально глядя на Яну Павловну. - Ведь от его отца осталось только имя. Я бы тебе, конечно, помогла, но врачи говорят, что я недолго протяну... И из папы тоже никакой помощник. У него в последнее время так болит сердце...
- Ничего, мама, я же сильная,- ответила дочь и с горечью подумала.- "А теперь ещё и с такой правильной анатомической структурой."

    И всё же, после рождения внука, Елена Феодосьевна, несмотря на испытываемую слабость, приняла самое активное участие в его жизни. Купала, кормила, причёсывала. Появление на свет малыша словно окрылило её. И откуда только взялось столько энергии? Мальчику исполнилось шесть месяцев, а бабушке за это время даже ни разу не вызывали скорую помощь.
- Я чувствую себя возле него необычайно легко,- призналась она.- Словно он даёт мне какую-то силу. И у меня ничего не болит.
- Всё же тебе необходимо посетить врача, - настойчиво, как и подобает женщине, которая теперь и сама мать, заявила Яна Павловна.- Я записала тебя на приём на завтра.

    На следующий день Елена Феодосьевна вернулась из поликлиники сама не своя.
- У меня не обнаружили никакой опухоли. Сказали, что практически здорова.
- Это какое-то чудо,- заявил вышедший на шум отец.- Наш Рафаэльчик словно счастливый талисман для всей семьи. Я после его рождения чувствую себя великолепно. И все, кто заходил на него взглянуть, выходили счастливыми. Даже соседи. У тёти Глаши прошла мигрень, У Володи наконец залечилась нога, а муж Верочки даже перестал употреблять спиртное. Наверное, Господь воздал нам за то, что наша дочь решила родить этого прекрасного человечка.

    Яна Павловна задумавшись сидела за столом, почти не слушая разговор родителей, и рисовала на листке бумаги схему, стараясь как можно подробнее вспомнить расположение планет.
38 Портрет
Антонуан Бурый
От него сразу повеяло чем-то холодным.

Был летний день, солнце грело так, что хотелось нырнуть в ледяную воду. И, хотя море плескалось рядом, разбиваясь о камни тысячами брызг, художнику нужно было работать. Из-под панамы скатывались на лоб капельки пота, мешая ему в этом процессе, из-за чего он вынужден был часто отрываться и вытирать их свободной рукой.
Незнакомец тихо подошёл, и художнику показалось, что сразу стало холодно, но это была не долгожданная прохлада летнего леса с его ароматами грибов и влажного мха, а губительный холод кладбища. Художник посмотрел на незнакомца снизу верх.
Тот был худой и невероятно длинный. Тонкий прямой нос; уши, плотно прижатые к голове и вертикальные морщины в углах рта, которые зрительно делали его ещё выше. Губы его были плотно сжаты, словно от презрения к окружающим. Одним словом, неприятный тип.
- Отойдите, пожалуйста, вы мне свет загораживаете, - попросил художник.
- Ну что вы? Вы даже не находитесь в моей тени. А уже гоните, не поинтересовавшись, с какой целью я к вам подошёл.
Голос его был высоким и каким-то… тонким, как он сам.
- А почему вы думаете, что мне это интересно? Вы же видите, что я работаю. А вы мне мешаете.
Недорисованный пейзаж на холсте гармонично дополнял картину мира, созданную природой.
- Именно поэтому я к вам и подошёл. Я хочу, чтобы вы нарисовали мой портрет в полный рост.
- Простите, но, как вы видите, я рисую пейзажи. Я не рисую портретов.
- Бросьте! Я же вам хорошо заплачу. Сколько вам дадут за этот пейзаж? Десять тысяч? Пятнадцать? Я дам в сто раз больше.
Художник положил кисть на мольберт и ещё раз внимательно оглядел незнакомца.
- Я не рисую портреты, - повторил он, но на этот раз в его голосе уже не было такой уверенности, - это не моя специализация.
- Какой же вы тогда художник? То вы рисуете, это вы не рисуете... Я вам предлагаю хорошие деньги, перестаньте кочевряжиться. Думаете, я не знаю, как в наше время живут художники? Сначала вы тратите силы на то, чтобы создать картину. Потом нужно её продать, и это самое трудное. Продавать этим плебеям, каждый из которых мнит себя настоящим ценителем искусства. Проходит мимо, потом нехотя остановится, посмотрит на плод вашей работы, через губу усмехнётся и скажет нечто вроде: «Неплохо, но ведь это не Айвазовский!». И вы должны от него зависеть, ведь у вас семья, дети, и всех их нужно кормить. И поэтому вы должны для него стать, если и не Айвазовским, то хотя бы маленьким таким Айвазовчиком, несмотря на то, что он и видел, в лучшем случае, только репродукцию «Девятого вала» в холле своей элитной многоэтажки. А то и вообще ничего не видел. Зачем это художнику? Художник должен творить. Художник не должен лишать мир своего наследия из-за материальных трудностей. Более того, он не имеет на это право. Какое вы имеете право лишать мир культурного наследия?
- Не знаю… Вероятно, никакого.
Он ещё раз посмотрел на незнакомца снизу вверх. Лицо необычное. Невероятно худое, оттого невероятно длинное. Вертикальные морщины делают его ещё более вытянутым. Впалые глаза с чёрными кругами вокруг. Бесспорно, интересное лицо. Но была в нём ещё одна черта, которая особенно привлекла взгляд художника. Крупное родимое пятно необычной формы на правой щеке. Почему-то ему показалось, что появилось оно не случайно, в соответствии с чьим-то умыслом, и ещё должно было сыграть важную роль в судьбе этого человека.
Чушь какая-то. Каким образом родимое пятно может сыграть роль в судьбе человека? Если оно, конечно, не переродится в раковую опухоль.
- Завтра, в это же время я приду сюда с деньгами, и мы начнём, - заявил незнакомец, - я не люблю отдавать деньги по частям, поэтому я отдам всё и сразу.
- А если я не справлюсь? – спросил художник.
- Справитесь. Я в вас верю, - ответил незнакомец, повернулся, сделал несколько шагов и…
Пропал. Пропал! Причём пропал не совсем мифическим образом – вроде бы сначала быстро пошёл прочь, но потом что-то отвлекло внимание художника, а, когда он на него посмотрел, того уже и след простыл.
Неприятный и страшный тип.
«Зачем он ушёл? Ведь я ещё не согласился!»
Он взялся за кисть. Когда занимаешься любимым делом, ответы на сложные вопросы часто приходят сами собой. Но, несмотря на то, что море всё так же переливалось миллионами ярких красок, а ветер шелестел в деревьях и гнал по небу облака, рисовать больше не получалось. Из головы никак не лез этот худой незнакомец. Что ему надо? Ведь у него денег, судя по всему, вагон, и при желании, он мог купить любого портретиста, оплатить его работу в соответствии с тарифом и быть абсолютно спокойным, что у того всё получится. Зачем он обратился к пейзажисту, который за всю свою жизнь нарисовал только один портрет бомжа, увиденного им в переходе, да и тот выкинул, испугавшись? Чего испугавшись? Совершеннейшей глупости – ему вдруг показалось, что висящий на стене портрет, ожил, и начал жить своей жизнью. Как будто портрет покидал свою рамку, как только художник отворачивался, и за его спиной занимался своими делами. В такие моменты становилось страшно оборачиваться и смотреть на него, но художник всё равно находил силы, оборачивался и с настоящим облегчением обнаруживал, что всё в порядке. Но потом всё повторялось опять, и художнику понял, что он скоро сойдёт с ума. Как только он это осознал, он сорвал со стены портрет, разломал раму пополам о колено, порвал холст, вышел на улицу прямо в том, в чём был – халате и тапочках на босу ногу, несмотря на десятиградусный мороз, и отнёс картину на ближайшую помойку.
А на следующий день он увидел того самого бомжа в переходе. Куда и зачем он шёл, уже не помнил, да это моментально стало неважным после того, ЧТО он увидел. Бомж лежал на своём дежурном месте и не двигался. Мимо проходили прохожие – десятки и сотни людей в минуту, но никто не обращал внимания на мёртвого человека. А то, что он мёртвый, было понятно сразу, потому что он лежал в неестественной позе, согнувшись практически пополам. Судя по всему, его избили и сломали ему позвоночник. Какой нечеловеческой силой должен был обладать нападавший, оставалось только догадываться. Примерно так лежала бы палка, которую сломали о колено.
О колено?..
Странно…
А люди всё шли и шли, нескончаемым и равнодушным потоком, бездумной и бездушной толпой, лишающей человека индивидуальности, наделяющей человека коллективным разумом. Толпе надо на работу, в школу, в аэропорт, несмотря на то, что рядом кто-то умер. Художник немного постоял в нерешительности, а потом тоже стал толпой, и всё произошедшее отошло на второй план. Пока не всплыло в памяти снова.

Незнакомец пришёл тогда, когда обещал. Подошёл сзади, откашлялся. Художник обернулся, немного привстал со своего стула и почтительно приснял шляпу. В руке у незнакомца был какой-то свёрток, и он, не поздоровавшись, протянул свёрток художнику.
- Вот, - сказал он и посмотрел на художника.
- Что это? Ах, да, - пробормотал тот и, развернув, тут же завернул обратно. Внутри были несколько пачек с банкнотами крупного номинала.
- Здесь всё, - сказал незнакомец, - пересчитайте. Пересчитайте, не бойтесь. Это теперь ваши деньги. И вы уже просто не можете не закончить работу. Вы ведь порядочный человек?
- Разумеется…
Художник нервными движениями рассовывал пачки по карманам.
- Вы пересчитайте. Вдруг я ошибся?..
- Нет, спасибо, я вам верю.
- Напрасно. Верить не нужно никому. Говорю исходя из личного опыта, а он у меня не маленький. Но, впрочем, это дело ваше.
- Спасибо, - произнёс художник, запихнув последнюю пачку во внутренний карман пиджака.
- Пожалуй, приступим? – спросил незнакомец.
- Пожалуй, да… Я вам тут стульчик приготовил, - он указал рукой на раскладной стул, стоявший левее мольберта и повёрнутый сиденьем к художнику, - садитесь, пожалуйста. Очень хорошо… Поставьте ногу на ногу, пожа… Нет, плохо, уберите… Ну-ка, в пол оборота ко мне… Ага…
Когда поза окончательно удовлетворила художника, он закрепил на мольберте холст, посмотрел на незнакомца и немного задумался.
- Как вас зовут? - неожиданно спросил он.
- А что, это имеет какое-то значение для вашей картины?
- Нет, просто…
- Не имеет. И не надо.
У него долго ничего не получалось. Сначала он делал наброски, потом обрисовывал черты лица, пытался придать им выразительность, но лицо каждый раз выходило ненатуральным и мёртвым. Он брал новый холст, пробовал снова и снова, но опять ничего не получалось. От него словно ускользали какие-то детали, которые отличают лицо человека от лица куклы.
- Не получается. Я же говорил, что у меня ничего не выйдет, - сказал он, окончательно отчаявшись.
- А вы рисуйте. Не забывайте, что вы деньги взяли, и их надо отрабатывать.
Ради каких-то, одному ему видимых целей, создатель наделяет каждого из нас индивидуальными чертами, которые никогда не повторятся даже у того человека, которого принято называть нашим двойником. Задача портретиста – уловить эти черты, подчеркнуть и усилить для того, чтобы даже через тысячу лет, далёкий потомок, посмотрев на портрет, смог, сравнив его с другим портретом другого художника, безошибочно определить, что писались оба этих портрета с одного лица. Наше лицо – это наша индивидуальность, наша печать, и именно поэтому для многих людей самое страшное, что может случиться в жизни – потерять своё лицо. Задача портретиста это лицо сохранить.
Художник закрепил новый холст и принялся рисовать снова.
- Да не вертитесь вы! - в сердцах крикнул он, и незнакомец вроде бы, на некоторое время, даже перестал дышать.
- Вы знаете, по-моему, на сегодня достаточно, - сказал незнакомец, поднимаясь со своего места, - вы сделали некоторые наброски. Присмотритесь к ним, выделите самое главное, отдохните. А завтра я опять приду к вам, и вы продлите свою работу. По рукам?
Художник хотел было что-то возразить, но не успел – клиент снова словно растаял в воздухе, причём опять это сделал в тот самый момент, когда художник на несколько секунд посмотрел в другую сторону. Ему вдруг показалось, что и не было вовсе никакого клиента, что это стареющий мозг проделывает с ним глупые шутки, но он нащупал рукой одну из толстых пачек, лежащих в кармане, а взгляд его упал на мольберт, с которого на него смотрело недорисованное худое лицо. Взгляд получился недостаточно живым, и художник, смешав на палитре белую краску с небольшим количеством жёлтой, принялся вырисовывать глаза, придавая им объём добавлением чёрной краски. Потом размешал белую с чёрной, добавил жёлтой, вырисовывая этой смесью круги вокруг глаз незнакомца. Он так увлёкся этой работой, что не заметил, как солнце покатилось в сторону горизонта, удлиняя тени. Стараясь не упустить ни одной детали, оставшейся у него в памяти, он всё тщательнее прорисовывал взгляд, почему-то внушавший тревогу, несмотря на то, что сам незнакомец был весьма вежливым и обходительным.
Солнце почти ушло за горизонт, когда художник закончил эту деталь портрета. Удовлетворённый хорошо выполненной работой, он встал, отошёл на несколько шагов от мольберта, посмотрел на портрет и…
Едва сдержал крик…
С портрета на него смотрели живые глаза и словно хотели ему что-то сказать. Они, казалось, сканировали художника, изучали, водя зрачки из стороны в сторону и одновременно оставаясь на месте. От этого взгляда становилось жутко. Казалось, что кто-то смотрит на него из потустороннего мира, с той стороны холста. Он зашёл за мольберт, но ничего там не увидел.

На следующий день незнакомец пришёл снова. Молча сел на стул, и художник, так же молча, убрал с мольберта пейзаж и поставил портрет
- Вы правда не знаете, как меня зовут? – неожиданно спросил незнакомец.
- Не знаю. Почему я должен знать?
- Верейский. Аркадий Феликсович. Знакомое имя?
- Нет, не слышал.
- Олигарх. Из списка Форбс.
- И что?
- Мне недолго осталось. Слишком многим я перешёл дорогу. Я чувствую, что меня хотят убить. Не спрашивайте, как, я не знаю. Возможно, если вам будет угрожать такая опасность, вы тоже почувствуете. Так вот, я хочу, чтобы после меня остался этот портрет. Я не зря обратился именно к вам. Портретисты, особенно те, которые рисуют на продажу, относятся к своему творчеству, как к ремеслу и никогда не вкладывают в него душу. А вы – пейзажист. Для вас нарисовать портрет – это что-то новое. И вы, хотите того, или не хотите, будете над ним работать не так механически. Он получится более живым.
- Вам просто нужно было людей любить, а не деньги. Тогда и нашёлся бы кто-то, кроме меня, кто отнесётся к вам по-человечески. Да и убивать вас было бы, скорее всего, не за что.
- А это уже не ваше дело.
- Нет, моё. Вы же хотите, чтобы портрет получился как можно более натуральным? Тогда я хочу знать про вас всё.
Он вдруг понял, почему ему вчера стало так жутко от нарисованных глаз – этот взгляд медленно, но верно убивал того, на кого он смотрит. Потому что за долгие годы обладатель этого взгляда не совершал бескорыстно ничего хорошего. Потому что он заражал своей подлостью того, кто на него смотрит. Потому что подлость часто бывает заразнее любой болезни. Именно поэтому так хорошо срабатывают технологии по прививанию подлости целым народам.
- Меня многие ненавидят, - тихо сказал Аркадий Феликсович, - многие боятся. Многие, благодаря мне, уже не могут бояться, или ненавидеть. Мне всегда казалось, что нет такого поступка, который нельзя совершить ради денег. Есть только определённая цена каждому поступку. И у каждого человека эта цена разная. Мы начинали бизнес с братом. Он был старше меня на два года, и в детстве ближе него у меня никого не было. Он всегда был надёжной опорой для меня. И бизнесом начал заниматься именно он. Сначала перепродажей какого-то барахла на рынке. Начинал с контейнера, потом открыл магазин. Пригласил меня в компанию, своим замом. У нас всё шло хорошо. Бизнес рос, мы хорошо зарабатывали, открыли второй магазин. Но мне надоело быть в нашем бизнесе на второй роли, я хотел быть первым. И тогда я решил его убить. Я не буду сейчас рассказывать все подробности. Скажу только, что получилось довольно удачно инсценировать несчастный случай – так, что никто не догадался. А потом всё стало настолько легко, что деньги потекли в мои руки широкой рекой, я только подставлял карманы и едва успевал устранять возникающие у них на пути препятствия, которые являлись в образе ментов, чиновников, или бывших друзей. Бывших, потому что в большом бизнесе друзей не бывает. Бывают партнёры и конкуренты. Устранял я их разными способами – сначала пытался договориться, подкупить. Если не получалось, то запугать. Если совсем не получалось, то убить. Иногда приходилось заниматься запугиванием и убийствами близких родственников, если я чувствовал, что так будет эффективнее. А чутьё меня почти никогда не подводило.

На холсте уверенной рукой выводились черты лица клиента – тонкий нос, вертикальные морщины. Морщины человека, который не любил и не умел улыбаться. Про человека его морщины могут сказать больше, чем тысяча характеристик. Он может сколько угодно кривить рот в гримасах, изображая приветливую улыбку, но всякого, кто увидит такую улыбку, постигнет недоумение и неприязнь от осознания чудовищной фальши, которую ему пытаются навязать. Плотно сжатые, тонкие, презрительные, бледные губы, только дополнят сказанное морщинами. И родимое пятно. Будто пятно крови, с рваными краями кровоподтёков. Наверное, поэтому его так притягивало к себе это пятно.
- Это у вас с рождения? – неожиданно для самого себя спросил художник.
- Нет, недавно появилось. Я, пожалуй, пойду. У меня сегодня ещё дела есть. Завтра продолжим.
И традиционно исчез. Художник не успел нарисовать пятно.
Солнце отправлялось на покой. Оно ещё не укрылось за горизонтом, но уже готовилось ко сну, лениво пуская на остывающую землю свои ослабевающие лучи.
- Тоже мне, властелин мира, - пробормотал художник, стараясь не смотреть в глаза нарисованному портрету.
Но это не мешало глазам смотреть на художника. «Убивать не страшно, - молча говорили они, - ты – центр вселенной. В конечном итоге, ты  – квинтэссенция своих эмоций и переживаний. И кто, кроме твоей совести, может помешать тебе жить хорошо за счёт других? Поэтому совесть нужно растоптать сапогами, втоптать в грязь так, чтобы она уже никогда не смогла отмыться. Потому что грязная совесть уже никогда не сможет быть услышанной».
Он понял, что ему нужно делать.

На душе было удивительно спокойно. Говорят, что это трудно делать в первый раз – трясутся руки, немеет лицо и предательские капли пота стекают по лицу и блестят, отражая солнце.
Ничего этого не было. Клиент уселся на своё привычное место и принял свою привычную позу. Он спокойно встретил свою смерть. Нож вошёл в сердце по самую рукоятку, а удар был такой силы, что остриё вышло с другой стороны. Словно кто-то из самой преисподней направлял рукой художника, придавая ей силу и точность. По белой ткани рубашки медленно растекалось красное пятно, по форме идеально соответствующее форме родимого пятна на щеке незнакомца.
Он испытал невероятное вдохновение. Кисть точными мазками прорисовывала детали, иногда даже не различимые обычным взглядом, но придающие картине необходимый для успеха блеск и шарм.
Он выгнал жену с детьми на дачу, заперся в квартире, отключил телефон, а когда на следующий день в дверь кто-то позвонил, оборвал провода. Он творил почти круглосуточно, лишь изредка отрываясь на то, чтобы сходить в туалет и, забежав заодно на кухню, схватить кусок хлеба и батон колбасы, и, откусив того и другого, потому что некогда было искать нож, возвратиться к своему творению. И портрет выявлялся, постепенно обрастая деталями, становясь всё объёмнее и осязаемее. «Главное не смотреть в глаза» - повторял он сам себе, как заклинание. Он стал страшным – похудел, сгорбился, оброс седой, неухоженной щетиной; волосы его спутались и висели как пакли, грязные и лохматые.
Через месяц портрет был готов.
- Обмануть меня хотел?- бормотал художник, - жалкие копейки. Ты думаешь, я не знаю, сколько на самом деле он будет стоить? Думаешь, я совсем ничего не понимаю в искусстве? Думаешь?..
«Только не смотреть в его глаза. Пусть другие смотрят, пялятся в музеях и на выставках, восхищаясь и цокая языками. Пусть он им говорит, что хочет, а мне не надо. Мне он уже всё сказал».

Той ночью он так и не смог уснуть. Он ворочался с боку на бок, вставал, ходил по комнате, снова ложился, снова ворочался, снова вставал. Неужели, наконец, пришло то, к чему он стремился всю свою сознательную жизнь? Неужели, он, наконец, создал ту картину, которая сделает его знаменитым?
И, несмотря на то, что он так и не отважился поставить в комнате мольберт с картиной, поставив его на кухне, он был уже бесконечно влюблён в эту картину. И, как только первые лучи летнего солнца озарили восточную часть города, он окончательно встал с кровати, пошёл на кухню и…
Картины не было. Была кухня, был мольберт посреди кухни, был холст, прикрепленный к мольберту, причём художник готов был поклясться, что это тот самый холст, на котором он вчера закончил творить, но он был пустым! Холст был, но он был идеально, до неприличия, чист.
- Где картина? Где картина? Где картина? - он, как полоумный, ходил кругами по кухне, бормоча полушёпотом только одну фразу. Картины нигде не было, - Где картина? Картина? Картина где?
- Где карти-и-и-и-и-и-на? – заорал он во всё горло, как будто от этого хоть что-то зависело.
- Где картина? - прошептал он и, обессилев, рухнул на пол.
Всё было кончено. Он не разбогатеет на своём шедевре, он не станет великим портретистом. Даже великим пейзажистом не станет, он вообще перестанет быть художником, потому что за всю свою жизнь больше не сделает ни одного мазка, потому что невозможно творить после того, как ты отчётливо осознал, что свой главный и единственный шедевр ты уже создал, а потом благополучно потерял, и больше уже никогда не создашь ничего, что сможет хотя бы на капельку приблизиться к этому идеалу.

«Нарисуй меня, - говорил незнакомец, - а потом убей. Я даже нож тебе приготовил. Возьми его и убей. Сделай, чтобы я на твоей картине получился лучше, чем в жизни. Нарисуй. И убей. Ну?.. Что тебе стоит? Возьми этот нож и убей»
«Нет… не надо! Не надо, слышите? Я не хочу никого убивать! Я НЕ ХОЧУ НИКОГО УБИВАТЬ!!!»
«Надо. Ты должен. Потому что я так хочу. Мне тут тесно, я тут ограничен. Только там я обрету настоящую свободу»
Рука сама берёт нож и вонзает его в сердце противника. Удар получается такой силы, что кончик ножа выходит со спины, а пятно крови повторяет форму родимого пятна, которое он так и не изобразил.
«Почему я его не изобразил? Почему я его не изобразил???»
Крови становится всё больше и больше, она доходит до щиколоток. Её становится так много, что уже непонятно, как она вся уместилась в одном человеке. Она наступает; она доходит до колен. Хочется бежать, но не получается, ноги не слушаются. Хочется кричать, но из горла выходит только жалкий хрип. Кровь доходит до уровня пояса, и становится ясно, что от неё теперь никогда не отмыться, даже если удастся выбраться отсюда живым. А это вряд ли удастся, потому что кровь доходит до горла, и приходится вытягивать шею, жадно глотая остатки воздуха, но в этом воздухе тоже ощущается привкус крови, железный, солоноватый, приторный. Потому что это уже не воздух, а кровь, которая заливается через рот и попадает в дыхательное горло… Каким-то образом наконец получается закричать, но крик выходит жалким и беспомощным, булькающим».

Он очнулся на полу, посередине комнаты, в холодном поту. Жаркое солнце сквозь окно тянуло свои лучи и пыталось захватить художника в плен.
Вскочил, сел на колени. Некоторое время тяжело дышал, пытаясь прийти в себя. Рука почему-то сама потянулась к телевизору.
- Пропавший некоторое время назад бизнесмен Верейский Аркадий Феликсович нашёлся живым и невредимым. Мы его пригласили в нашу студию, и он сам расскажет, что с ним произошло.
Камера медленно отъезжает, и оказывается, что за круглым столом, рядом с ведущей, сидит заказчик портрета, в сердце которого художник всадил нож неделю тому назад.
- Как это? – пробормотал художник, - не может быть! Я его… Этими руками…
Он был таким же, как тогда, когда приходил позировать, но чего-то не хватало. Художник никак не мог понять, чего именно.
- Здравствуйте, Аркадий Феликсович, - бархатным голосом произнесла ведущая.
- Доброе утро, - ответил Аркадий Феликсович.
- В последнее время ходили слухи, что на вас было совершено покушение. И единственный человек, который мог бы аргументировано опровергнуть эти слухи – это вы. Но вы куда-то пропали. Что, всё-таки, с вами произошло?
- Ничего особенного. Просто любому человеку иногда хочется отдохнуть и побыть наедине с самим собой, подумать о жизни, может быть, в чём-то её переосмыслить. Поэтому я приобрёл небольшой домик в удалённой деревушке, отключил телефон и уехал туда.
- И вы достигли своей цели?
- Да, вы знаете, достиг. Я окончательно принял для себя решение участвовать в следующих президентских выборах. Кроме того, я много думал, и, надо признать, что-то понял о природе мысли.
- Интересно… И что вы поняли?
- Я понял, что мысль действительно материальна. Человек может уйти с какого-то места, но его информационное поле ещё довольно длительное время будет находиться там. И, если мы научимся фиксировать этот образ, мы можем получить настоящее бессмертие.
Художник вдруг понял, чего не хватает в образе Аркадия Феликсовича. Не хватало родимого пятна. Стало жутко.
- Скорее всего, - продолжал Аркадий Феликсович, - мы уже недалеки от того времени, когда технологии достигнут такого уровня, что можно будет вместо того, чтобы лечить человека, создавать ему новое тело. Зачем вообще нужна медицина, если человек – это его разум? Достаточно только поместить этот разум в подходящую оболочку, и мы получим бессмертие. И совершенно неважно, будет эта оболочка создана искусственно, то есть, пойдём ли мы по пути, описанному фантастикой, создавая роботов-андроидов, или это будет другой, неизвестный науке путь.
- И какой это может быть путь?
- Энергетический. Любая мысль – это энергия. Любая эмоция – это энергия. А энергия, в свою очередь, может преобразовываться в любой визуальный, или тактильный образ.
И он посмотрел прямо на художника. Будто бы и не было передатчиков, спутников, приёмников, кабелей, по которым идёт телевизионный сигнал. Как будто он сидел рядом и смотрел. И говорил специально для него. «Главное – не смотреть в глаза» - машинально пробормотал художник, но их взгляды встретились. Теперь они оба знали, что должно произойти.
- Что вы имеете в виду? – спросила ведущая.
- Дотроньтесь до меня. Вы ощутили прикосновение? А вы никогда не задумывались о том, что его не было? И что я вам мог внушить, что оно было? Энергия бессмертна. Если мы хотим обрести бессмертие, мы должны стремиться к созданию энергетической цивилизации. Для каждого человека можно создать его энергетический эквивалент, только нужно найти того, кто может создать этот эквивалент. Допустим…
Художник выключил телевизор. «Энергетический эквивалент… Нужно только найти…» И он нашёл… И каким же нужно было быть дураком, чтобы этого не заметить!

Не зря говорят, что жизнь – это театр. Потому что люди делятся на три категории – кукловодов, марионеток и зрителей. Причём если количество кукловодов относительно постоянно, то количество марионеток и зрителей всё время меняется. Есть среди зрителей, разумеется, те, которые ни при каких обстоятельствах не дадут сделать себя марионеткой, но большинство из них легко могут перейти в эту категорию, если они вдруг понадобятся для представления. Почему-то в этом спектакле художник всегда относил себя именно к той категории зрителя, которые не поддаются внушению, но сегодня он понял, что ошибся. Неожиданно для самого себя он сыграл одну из важнейших и вместе с тем одну из наиболее коротких ролей в начинающемся страшном спектакле. И так получилось, что последнее указание кукловода полностью совпадало с желанием марионетки. Потому что никак нельзя видеть, что произойдёт дальше. Потому что он это уже знал. Потому что будущее, являющееся ничем иным, как искажённой гримасой прошлого, теперь встало перед его глазами со всей очевидностью.
Он подошёл к открытому окну и встал на подоконник. Он жил на последнем этаже одного из немногих высотных зданий в курортном приморском городишке. Видимо, в нашей жизни не бывает случайностей…
39 Тигр в неволе
Ольга Гелашвили
Фото из интернета

И тигр томящийся в неволе
Свободно грудью не вздохнёт
И подчиняясь божьей воле
Конца печальной жизни ждёт
Он не связан, он не скован,
Может жить он, как на воле
Ну, а кто уж здесь рождён
Тот навеки обречён.

Это странное стихотворение я написала давным-давно своему двоюродному племяннику Борису.

 Мы жили тогда на улице Правды в нашей квартире, в которую маму и всех сестёр "перетащила" из Уфы тётя Нина.

 Что такое наша квартира? Три комнаты действительно принадлежали нам, то есть тёте Нине, бабушке Ольге Христианфовне, деду Тимофею Зиновьевичу, и ещё моя мамочка там проживала в одной комнате.

 Но, в   четвёртую комнату, подселили соседа.

 Дедушка Тимофей работал в МГБ. Он шил шинели для высшего состава МГБ, так как он был портной высокого класса. К нему приходили генералы, он буквально на глазок определял размер, и шинель, в скором времени была готова.

Вот такой уникальный был Тимофей.

Бабушка Ольга вела хозяйство, а тётя Нина работала в МИДе,  недавно вернувшаяся из Германии!

Эту-то квартиру и получила моя семья за заслуги. Но МГБ, не было бы МГБ, если бы не подселили соседа. Он подслушивал, о чем говорили мои родные между собой. Думаю, было им о чем говорить. И  он доносил куда надо. 

Вот и расправились с моими дедом, бабушкой и позже тётей Ниной - их всех поочерёдно задавила машина. Время такое было, уже не сажали, а расправлялись путём автомобильных аварий! Вот так и погиб Соломон Михоэлс.   Был сбит автомобилем!

Были тогда 1946-1948 годы!


Осталась в квартире  мамочка и сын тёти Нины - Игорь Львович. Кстати, легендарная личность. Был профессором, позже академиком по горному делу, работал в Университете Патриса Лумумбы. Долго преподавал, и умер совсем недавно в 94 года, при этом преподавал  до конца жизни.
 
Так вот, я и вернусь к началу рассказа.

Позже родилась и я, а Боря был  сыном Игоря, двоюродного брата моего ,который также, как и отец  позже преподавал горное дело в этом Университете!

 Вот так и жили  в этой квартире - следующее поколение за поколением дедов.

 Я с Борисом  очень дружила!

И, вот однажды, будучи молодым человеком он побывал в зоопарке и сфотографировал тигра в клетке.

А у меня и родились эти строки - и тигр томящийся в неволе, свободно грудью не вздохнёт!...

Да, тогда мало кто мог свободно вздохнуть грудью?

Но, мой Боря ушёл из жизни молодым. И, поэтому-то, отдавая  дань памяти ему, моим родным, безвременно ушедшим не по своей воле, я и помещаю рассказик и стихотворение здесь!

Пусть земля всем безвременно ушедшим  будет "пухом"!
40 Моё воспоминание о Владимире Высоцком
Ольга Гелашвили
Фото Владимира Высоцкого из интернета

В эти дни страна отмечает день рождения Владимира Высоцкого.  Ему было бы сейчас 81 год.Это вернуло меня в то время , которое волею судьбы я была счастливицей услышать его выступление воочию.

Было мне тогда 17 лет, я была приглашена в Театр сатиры на  60-ти летний юбилей худрука Валентина Плучека.

Что такое была приглашена? Нет, я пришла с мамой, которая работала в театре! Мы сидели в зале. Смотрели концерт, посвящённый Плучеку, все шло ровно, но, вдруг на сцену вышел Владимир Высоцкий! Это вызвало просто шок у меня, он подошёл  к микрофону, настроил гитару и спел свою песню " ну что мне до неё, она была в Париже..."

Уже позже я столкнулась с ним в холле около раздевалки. Это был невысокого роста мужчина с гитарой  в руке, волосы, почему-то у него были рыжие. Думаю, у него были съёмки в кино, и такой цвет волос предполагал для его роли в фильме.

Как же получилось, что Высоцкий пришёл поздравить Валентина   Плучека с днём рождения?

Год назад Валентин Плучек поставил спектакль "Последний парад" несколько песен для спектакля Плучек попросил написать Владимира Высоцкого.

И его известнейшая песня " Утренняя гимнастика" была написана  именно для этого спектакля Театра сатиры Последний парад.

" Вдох глубокий, руки шире

Не спешите, три-четыре,

Бодрость духа  грация и пластика ..."

Я также видела этот спектакль, он вышел в 1968 году! Помню, как на сцене появились актёры в полосатых тельняшках -  спектакль про матросов, которые вернулись из долгого дальнего похода на корабле.

Главную роль играл Анатолий Папанов.  С ним эту гимнастику делали актёры  Роман Ткачук и  Михаил Державин. Они падали на пол под эту песню, которую исполнял Папанов, и отжимались на руках от пола.

Без этой песни, думаю, не было бы того эффекта, который я, до сих пор, спустя много лет, помню! Просто, как вчера было, под эту прекрасную песню, зажигательную, она так поднимала настроение - эта сцена!

Спустя годы, когда моим супругом стал актёр Театра сатиры, и он также тогда  играл в этом спектакле матроса в тельняшке, он рассказал,

 что иногда на репетиции этого спектакля приходил Владимир Высоцкий.

 Он смотрел репетицию, помогал петь Папанову.

Ему очень нравилось всё то, что происходило на сцене!

По окончании репетиции Валентин Николаевич иногда просил Владимира спеть!

Было это 50 лет назад, я была молодой девушкой, какое восторженное настроение вызвала у меня эта встреча!

Давно нет Владимира Высоцкого, он прожил всего 42 года! Но песни его до сих пор будоражат наши умы. Мы поем  иногда с актёрами, которые исполняют песни Высоцкого на концертах-воспоминаниях Владимира Высоцкого! Но я до сих пор помню эту песню, которую он пел вживую со сцены! Для меня!

Нет уже и Валентина Плучека, нет и актёров - главных героев того спектакля Папанова, Ткачука, и Державина. Нет и спектакля этого! Но мы то помним!! И пока будем жить, будем помнить!


И ещё... есть у меня маленькая внучка, она часто  мурлычет "под нос" строки  "пусть  Жираф был неправ, но виновен не жираф, а тот кто крикнул из ветвей, Жираф большой, ему видней!"

Всё новые и новые поколения будут помнить Высоцкого на генетическом уровне, даже не зная,кто он, и кем был для нас!
Его нет уже с нами столько же лет, сколько он творил на этой земле. Он сверкнул нам звездочкой, и пропал! Но нет! Не пропал, всё  о чем он пел - живо!
Будем помнить!
41 Моя свекровь
Нина Павлюк
Хочу я вам рассказать, какая у меня была свекровь. Женщина самая обыкновенная,
муж, двое детей, работала, воспитывала детей, подвигов никаких не совершала. А
сыночек 22-ух лет привез себе из армии жену 21ого года то есть меня, да кстати,уже с приплодом. Как вы думаете, мать была рада? А нам было все равно, мы были вместе и счастливы. У нас любовь и точка, а через девять месяцев  родится сын или дочка, как в песне. Мы только пили , ели, целовались. Назвать родителей мама и папа у меня, совсем, не получалось. Вот язык как-то не поворачивался, но они, как-будто, и не замечали. Все больше я сидела в нашей комнате и читала, благо книг было много, а это была моя страсть. Мой муж устроился на работу только благодаря своему отцу. Туда, куда он хотел, брали только с идеальной характеристикой, а у него был прокол. В армии из-за самовольной женитьбы (во-о, приспичило)  его разжаловали из сержантов в рядовые. Да, охота пуще неволи, а выбирать тогда надо было бы уж генерала а не сержанта, как я. Это я к слову для связки и для шутки.
И смех и грех. Представляете, военный патруль забрал  моего мужа в первую брачную ночь из постели. Мы-то тогда посмеялись, а в жизни , оказывается, за все надо платить. Это мать, не поверив телеграмме, что сын женился и решила проверить у
командира части,  а так бы никто и не знал.
Шуму было много и всяких проверок,но моего мужа на работу  взяли. А отец всю жизнь проработал водителем у крупных партийных лиц и государственных деятелей , возил даже Василия Сталина. Не зря нас , молодежь всегда учат уму-разуму. В жизни мы еще мало что знаем. У нас на первом месте любовь, а потом уже все остальное. Вот я сама уезжала с Сахалина, мне говорили , чтобы я не увольнялась сразу, а взяла бы отпуск, но я же самая умная, взяла и уволилась, и улетел мой стаж, а главное пролетели мои декретные. И, даже, в этом случае, свекровь меня ни разу не попрекнула.
Не смотря на то, что я была нежеланная невестка, свекровь всегда была на моей стороне и сыну говорила:
-Привез жену, женился по любви, так будь добр- люби ее и уважай.
Свекровь, конечно, сына ко мне ревновала, но она была умная и справедливая женщина. Она понимала, что я для него сейчас ближе всего на свете. Один случай сразу поднял меня в глазах родителей: они задумали сделать пристройку, а для этого надо было заказать проект. А я же без пяти минут инженер, так я за два дня сделала качественный и профессиональный проект, чему все были рады.  Свекровь научила меня готовить, шить. Она сама была портниха и старалась меня всегда приодеть. Господи, ведь они сами были еще молодые, а на их головы свалились мы.
Когда к ним приходили в гости их друзья, мы вместе играли в лото, в карты и, проиграв, лезли под стол и кричали ку-ка- ре-ку.
А когда меня провожали из дома на скорой помощи рожать, они стояли, держась за руки со свекром, со слезами на глазах, почему - не знаю, может от радости, а может из-за боязни за нас.
С рождением ребенка свекровь, конечно мне помогала во всем, и даже старалась выкроить время, чтобы дать мне лишний час поспать. Даже, был такой случай, что мы с мужем уезжали в Краснодар на соревнования.  Она меня не хотела отпускать,
так как сыну было всего пять месяцев, но за мной, специально, приехали из спорт комитета, и я не смогла отказаться. Так ей пришлось сидеть с малышом трое суток, а я в Краснодаре сцеживала молоко. Не отпускала она меня правильно, через месяц молоко пропало, взрослых надо слушать.
В это же время заболела и она, и, проведя, в больнице три месяца, скоропостижно умерла. Это были тяжелые времена. Весь дом был на мне, я каждый день ездила к ней и кормила ее с ложечки, потом заново учила ее ходить. В это время я уже называла ее мама и видела,что это ей, даже, нравится. Продержав три месяца в больнице, ее выписали домой. На другой день должен был с сессии вернуться сын, которого она очень ждала. Проезжая по городу, она попросила мужа ехать медленнее, так как
давно не видела город. Мы все были рады, что она поправилась, особенно свекор,
который называл ее всегда мамулей.
 Мы их считали стариками, а они даже не скрывали радости от встречи друг с другом. Видно было,как они любили друг друга.
Ночью приехал мой муж, а утром, чтобы нас не будить, она взяла внука к себе в комнату, и там он как-то соскользнул с кровати. Страшного ничего не случилось, только она от испуга резко его подняла и ей стало плохо. Приехавшая скорая спасти ее не смогла. Это был такой удар, словами не передать.
Я часто вспоминаю свою родную маму и вместе с ней я вспоминаю и вторую маму - мою свекровь, с которой мне довелось жить, жаль, что очень мало.
42 Готовность к физической работе
Ортензия
"ООО Охотничий клуб "Сибирь" Алтайский край, деревня Нижняя Вышенга, приглашает на работу, вакансии: охотовед и 2 егеря.
Основные требования:
1. Готовность к физической работе и ненормированному рабочему дню;
2. Коммуникабельность;
3. Ответственность;
4. Желательно наличие водительского удостоверения.

     С этого объявления, в конце мая, всё и началось. Хотелось развеяться и потому, имея не малый опыт в подобной работе, уже на следующий день, не обременяя себя чемоданами, я оказалась в аэропорту «Толмачёво», поменяв 35 градусную жару Симферополя, на дождливую, холодную погоду Новосибирска. 

     В Нижнюю Вышенгу попала только в понедельник к обеду.
     После нескольких бесплодных попыток дозвониться до конторы, точное направление получила от бабушки стоящей около магазина, и готовой с удовольствием поделиться сведениями обо всех и о каждом в частности. Поблагодарив, и с трудом избавившись от потока ценной информации рвущейся через край, уже через десять минут нашла небольшое одноэтажное здание без вывески и прочего ориентира.

     Директор хозяйства, Варенцов Андрей Валентинович долго разглядывал меня, как какую-то диковинку. Просматривал мельком документы, именно просматривал, может на секунду дольше задержался на охотничьем билете и пожал плечами.

     - Готовность к физической работе и ненормированному рабочему дню,- процитировал он слова из своего объявления,- понимаете, физической работе,- голос у него низкий, но не грубый. Скорее приятный. Возраст определить не могу, может тридцать пять, а может и пятьдесят. Чёрные волосы, местами тронутые сединой, слегка вьются. Лицо, минимум сутки не видавшее бритвы обветренное, не кабинетный червь, это уж точно. В больших карих глазах улавливается растерянность. Явно, от меня толку никакого не ждёт.

     - Вы правильно поймите, люди мне нужны, и документы ваши вполне устраивают, но на месте охотоведа, я бы хотел видеть кого-нибудь мужского пола. У нас ведь тут что? Охотугодья. И значит, охотников тьма тьмущая, из тех, кто внял закону и встал на учёт. А ещё больше тех, кто это всё игнорирует. И смотреть они все должны на охотоведов и егерей как на власть, а не как на,- подбирая слова, он украдкой бросил на меня скептический взгляд,- заблудившуюся в лесу топ модель, только что сошедшую с подиума.

     - Вы мне льстите,- я улыбнулась,- а может с испытательным сроком, пока задействуете, а там видно будет?
     - А что с тобой делать,- проявив благосклонность, он перешёл на «ты». Пойдём, расквартирую, потому, как утром в столицу уеду и вернусь поздно. Отдохнёшь завтра, осмотришься, а послезавтра и начнём,- он поднялся на ноги, и я с удовольствием отметила, что он как минимум на голову выше меня. Не люблю разговаривать с мужчиной, глядя на него свысока. И бросив случайный взгляд, увидела в углу вывеску. Всё-таки не бесхозное здание.

    Я пташка ранняя, встаю с первыми петухами, а потому уже в шесть утра надкусываю бутерброд, запивая горячим чаем. После плотного завтрака, захватив с собой всё необходимое, а также прожиточный минимум, смело двигаюсь по незнакомой местности. Для меня чужим лес не бывает, иду по нему легко и непринуждённо. Местоположение и путь отмечаются где-то внутри меня как пунктирная линия на карте. Любая мелочь откладывается ориентиром, места остаются в памяти 3D картинками. Пень старого кедра полностью заросший мхом, просека, рельеф, яма. Собственно проще, чем ехать по незнакомому городу с навигатором.

     На одном из деревьев навязано много разноцветных ленточек, о чём они символизируют, ещё не знаю,  нужно будет расспросить или погуглить. Но думаю, что помыслы сплошь добрые или что-то связанное с местными духами. Есть тут ещё такое.
     Долго тянется сосновый бор, внезапно обрываясь широкой поляной, посреди которой лежит огромное дерево, обломанное почти у основания. Вот здесь и решаю сделать привал. Выбираю место, и случайно подняв голову удивлённо всматриваюсь. Не далее как в полукилометре явно виднеется избушка.

     Добротно сколоченная из толстых брёвен. Дверь не заперта, просто накинут небольшой крючок. Из мебели, широкая деревянная кровать, стол и два стула. Под низким потолком полка с металлическими банками. Три пустые, а в двух нахожу соль и около килограмма гречки. На полу около кровати небольшой чугунный казан и ложка. Ну, что ж, путнику, заблудившемуся в лесу тут словно оазис.

     Отметив на импровизированной карте избушку шагаю дальше, с восторгом разглядывая могучие деревья. Небольшой подъём, спуск, поляна. И от неожиданности замираю. Прямо передо мной лежит сломанная, почти у основания сосна. Подхожу ближе, с каждой секундой теряясь в догадках. Оборачиваюсь и отчётливо вижу среди деревьев, метрах в пятистах от себя, лесную избушку. На земле едва различимая тропа, которой не было два часа назад. Ветки на уровне груди, значит тропа звериная, никуда не приведёт. Приближаясь к избушке, по всплывающим картинкам и дополнительным ориентирам закравшееся сомнение приходит в полную уверенность.

     «О чём я могла задуматься, чтобы не увидеть тропу? Чтобы сделать такой невероятный круг».
     Минут пятнадцать стою перед домиком, сверяясь с нарисованным в блокноте маршрутом.
     «Где, каким невероятным образом я могла заблудиться?»!
      Сняв крючок, заглядываю внутрь. Банка с солью, другая с гречкой, остальные пустые. Деревянная кровать, стол, два стула. Внимательно осматриваюсь на улице, чтобы не попасть снова в ловушку леса и, застываю, прислушиваясь. Явственно слышен рокот мотора, который по мере приближения становится громче. Где-то справа, за холмом. Пока раздумываю, звук исчезает, где-то совсем рядом. Скорее всего, браконьеры, о которых много говорил Андрей Валентинович. Прикинув приблизительное направление, и стараясь производить шума как можно меньше, взбираюсь на холм. Хлопок раздаётся почти рядом, и, оглянувшись, прячусь за толстый ствол. Машину за густым кустарником практически не видать, только часть багажника, и мужчину, с ношей на плече.

     Распластавшись на земле, снимаю с себя рюкзак, вдруг разом догадавшись о том, что происходит.
     Минут тридцать проходит в томительном ожидании, просто лежу на земле, вслушиваясь в посторонние звуки. Хлопок и машина трогается с места, мгновение мелькает среди деревьев и исчезает в низине. Подхватив рюкзак, сбегаю с холма и сразу нахожу нужное место, хотя незнакомец и пытался его слегка замаскировать.

     Хлопок был один, багажник не открывался, просто сел и уехал, закрыв дверцу в машине. Как гончая, накручиваю круги, вокруг места, радостно воскликнув. Вот она, лопата! И кидаюсь к рыхлой земле. Уже через минуту натыкаюсь на что-то плотное. Ковёр! Приподнимаю край и, хотя точно знаю, какая меня ждёт находка, от неожиданности шарахаюсь в сторону, упав на спину. Схватившись двумя руками, оттягиваю край, благо не утруждал себя неизвестный глубокой ямой. Прикладываю ладонь к шее незнакомки.

     Вот чёрт! Она ещё жива. Подхватив за подмышки, пытаюсь вытащить девушку из ямы. И вроде не толстая, но такая тяжёлая.
     На мгновение вспоминаю слова Варенцова: «Готовность к физической работе».
     Надеюсь, он не это имел в виду.
     От напряжения резкой болью отдаёт внизу живота, и рассыпаются перед глазами блёстки разноцветные, белые, синие, фиолетовые. Сделав шаг в темноту, проваливаюсь в пропасть и лечу, как птица.

     Прихожу в себя на полу в избушке. Как мы сюда добрались, словно стёрто из памяти, всплывают лишь редкие моменты видений.
     Девушка аккуратно лежит на кровати, и в полной тишине даже слышу её слабое дыхание. Нужно вернуться за рюкзаком пока не стемнело. Заставляю себя встать, опираясь на стол, выхожу на улицу и ныряю в полумрак густого леса.

     Какое-то время кружусь в поисках рюкзака и наконец, нахожу яму и свои вещи в двух шагах от неё. Но сил, вернуться, уже нет.
     Кто-то пытается выбраться из моей головы, обстукивая стенки черепа изнутри. Открываю глаза, моргаю несколько раз и на всякий случай прикладываю ладонь к лицу. Глаза открыты, просто ночь обвалилась, как в тропиках, быстро и внезапно. В темноте особо не походишь, можно запросто наколоться на ветку, и хорошо, если просто без глаз останешься. Достаю маленький карманный фонарик и компас. От избушки сюда  северо-восток, значит мне на юго-запад. Луч рассеяно освещает метров на пять-шесть тусклым, желтоватым светом, хоть что-то.

Время словно остановилось. Сколько уже прошло, час или два? Внезапно ближайшее дерево, ветками, словно руками, замахивается. Сделав шаг вперёд, издаю смешок больше похожий на истерику. Это разноцветные ленточки, привязанные, болтаются на ветру. Выбравшись на просёлочную дорогу и, собрав последние силы, бегу к дому Варенцова. Показал мне, когда повёз на своём уазике к месту расквартировки.

     Андрей Валентинович высунулся в окно и, увидев меня, вытаращил глаза.
     - Инга? Что случилось?
     - Скорее,- почти задыхаясь, кричу громким шёпотом,- в лесу пытались девушку убить, она живая, но ранена.
     Через минуту, уже в брюках он открывает мне дверь, и я за ним проскакиваю на кухню.
     Слушая мой сбивчивый рассказ, он одновременно куда-то звонит, разговаривает вполголоса. Ставит на стол кружку с чаем и просит описать мужчину и девушку. Мужчину я видела только со спины, вспоминаю только одежду. А девушка. Волосы длинные чёрные, платье, или юбка, а может бриджи. Помню, заканчивалось чуть ниже колен. Что-то неброское. Серое или светло-коричневое. Сверху кажется свитер.

     Варенцов кивает и произносит с сарказмом.
     - Хорошее описание. А машина?
     - Кажется синяя, или зелёная. Очень быстро исчезла среди деревьев.
     - А марка?
     - Я видела только часть багажника. Седан, это точно.
     - Седан? Да уж,- он, засунув в рот сигарету, пожевал фильтр, потом щёлкнул зажигалкой и выпустил в потолок клубы дыма.

     Вздрогнув, открываю глаза. Андрей Валентинович отпускает моё плечо.
     - Замахалась? Как разговаривала, так и уснула. Пойдём во двор.
     На улице уже рассвело. Около дома, приткнувшись к забору, стоят два уазика. Полиция и «скорая».

     Молодой мужчина, лет тридцати, с автоматом наперевес кивнув на меня, спросил:
     - Это и есть твой новый охотовед?
     - Точно.
     Он протянул мне руку, представившись.
     - Градский, можно просто Женя,- и критически осмотрел мой наряд,- тяжёлая ночка?
     - Инга,- моя рука утонула в его широкой ладони, немного потной и горячей. Он не был высоким, на полголовы всего лишь выше меня, но широкие плечи делали его огромным. И может, стоял на бугорке, но разговаривая с ним, мне пришлось смотреть снизу вверх. Волос на голове не было, и из-за этого лицо казалось бульдожьим, но не отталкивающим, Серые глаза, улыбались, беззаботно, счастливо. Будто и не было этой беспокойной ночи, и всё стандартно и буднично.

     Я кивнула.
     Он развернул карту на капоте и, ткнув пальцем почти в самом низу, произнёс:
     - Будем на «ты», не возражаешь?- и, не дожидаясь моего согласия,- мы вот здесь, карту читаешь? Можешь место показать, где ты оставила девушку?
     - Это какой масштаб?- я глянула в угол карты,- ага, 500 метров, я отмахала километров двенадцать, это сантиметров двадцать пять. Вот сосновый бор, рощи берёзовые.
     - А какие ещё ориентиры помнишь?- это заговорил Варенцов.
     - Там сосна упавшая, большая, я только одну такую и заприметила.

     - Сломанная, у самого основания?
     - Да,- я обрадовано глянула на Андрея Валентиновича,- ещё себе план сделала,- достала из куртки блокнот и, раскрыв, положила на карту сверху.
     - А что за крестик?- поинтересовался Градский, разглядывая мои каракули.
     - Так это и есть избушка, где я её оставила.
     - А второй крест?
     - Это я немного заблудилась, круг сделала.
     - Можно подъехать сюда,- Варенцов показал на карте, а там до сосны километров пять, не больше, поехали?
     - А что за избушка?
     - Будем разбираться, кто построил, не было там избушки никогда, - Андрей Валентинович пожал плечами.
     - Ладно, поехали,- Градский кивнул и подошёл к «скорой».

     - Ну и где?- спросил Градский едва мы оказались у упавшей сосны.
Я развернулась на месте и, вытянув руку перед собой, застыла вглядываясь. Именно с этого места я видела избушку. Но сейчас, то ли освещение, то ли сами деревья, или всё вместе, намеренно скрывали от меня.
     - Тут метров пятьсот,- я смело зашагала в сторону домика, увлекая своей уверенностью мужчин за собой.
      Когда мы поднялись на очередной холм, Женя остановился.

     - Мы прошли более километра, ты не заблудилась? Тут никогда избушки не было.
     - Давайте вернёмся к сосне,- я умоляюще глянула на Варенцова.
     - Ну, давай,- он пожал плечами и переглянулся с Градским.
     Больше часа я металась по лесу, расширяя круг всё больше и больше. Ни избушки, ни ямы, откуда я вытаскивала девушку, только на брюках следы этой борьбы и земля под ногтями. И убедительный голос Варенцова, что избушек в этом районе в лесу вообще нет. И машиной заехать никак нельзя. И молчаливо-укоризненный взгляд Градского.
     - Стойте, тут тропа была,- внезапно вспомнив, я закружилась вокруг сосны,- это не здесь.
     - А сосна эта?
     - Один в один, но тропа точно была. Звериная.
     Женя, поправив на плече автомат, глянул на Варенцова.
     - Твой новый охотовед, говоришь, и это ещё к работе не приступила. Хорошая перспективочка намечается. Поехали отсюда.
     - Подождите, мы не можем, вот так просто уехать, ведь она же где-то лежит, ей нужна помощь,- я решительно загородила им дорогу.
     Градский остановившись, смерил меня неприятным взглядом.
     - В избушке?
     - Да.
     Он кивнул Варенцову и молча зашагал в сторону машины.

     Уже в Новосибирске вспомнился пустой взгляд Варенцова и фраза выданная глухим голосом, словно из преисподней:
     - Сама понимаешь, работать ты тут не будешь. Только не пойму для чего тебе это нужно было? Зачем?
     Разобрав рюкзак, критически осмотрела брюки, в которых моталась по ночному лесу и, охнув, поднесла ближе к глазам, обнаружив на правой штанине ржавое пятно. И сразу вспомнила, как держала голову девушки у себя на коленях. И слипшиеся волосы в крови. И то, что её не нашли, это не значит, что её там не было!

     Приняв душ, я спустилась в бар отеля, первый раз, в жизни подумав, что выражение «с горя напиться» имеет свою подоплёку.
     Уже и не помню, какая это была рюмка по счёту, третья, четвёртая. Просто бармену кивала пальчиком, тупо глядя на экран телевизора, где без звука, ведущая новостей открывала рот, пытаясь, что-то донести до сидящих в баре.

Едва не поперхнувшись, я вздрогнула, увидев знакомое лицо на экране. И вскрикнув, перевесилась через барную стойку в поисках пульта от телевизора. Опрокинула рюмку, судорожно нажимая на кнопку звука и вслушиваясь в голос диктора.
     «…решив, что мертва, он вывез тело в тайгу, где и закопал в надежде, что его никто не найдёт. Но на счастье Светланы у неё внезапно появился Ангел-хранитель, который или которая, а как утверждает Светлана, это была девушка, не только выкопала её из могилы и обработала рану, но и перенесла в избушку, находившуюся неподалёку. Где теперь находится герой нашего времени неизвестно, но, как сообщили правоохранительные органы, след Ангела оказался тридцать пятого размера, слишком хрупким, для того, чтобы выполнить все эти действия. Тем более, что пострадавшая весит более 60кг. Но как бы там, ни было, вчера, по счастливой случайности, Светлану нашли охотники. И как нас сегодня заверил Заместитель Председателя Правительства Хабаровского края, преступник уже арестован и даёт показания. Светлана же очень хочет отблагодарить героя и обращается к неизвестному или неизвестной с просьбой откликнуться. Местные охотники, однако, уверены, что это был дух самой Айзы, дочери великого шамана, которая уже не в первый раз приходит на помощь».

     Телефон вывел меня из оцепенения громкой трелью, удивив ничуть не меньше, чем диктор новостей. Симку я приобрела здесь, в Новосибирске, без паспортных данных. Номер никому не давала и точно помнила, что сама тоже ни кому не звонила.

     - Алло?- по-видимому, в моём голосе прозвучала нотка удивления.
     - Инга?
     - Да,- я ответила уже с любопытством.
     - Инга, это Градский.
     - Градский? А откуда у вас этот номер. Не помню, чтобы я его вам давала,- я намерено обратилась к нему на «вы».
     - Вы звонили Андрею Валентиновичу, несколько дней назад, он нашёл пропущенный вызов.

     - И что вам нужно?
     - Нам нужно срочно встретиться, вы где? А то у вашего работодателя, на удивление про вас ничего нет. Ни кто вы, ни откуда, ни фамилии, одно имя.
     - Кто вам сказал, что у меня есть работодатель? Я нигде не работаю.
     - Ну, всё равно. Мы можем встретиться?
     - По-поводу?
     - Без повода, я бы хотел принести вам свои извинения.
     - С чего бы это?

     - Вы понимаете, у нас тут петрушка получилась. Вы новости вообще смотрите? В Хабаровском крае на единственную дочь Белогорцева, известного бизнесмена, было совершено покушение. Сообщение столь разительно напоминало ваш рассказ, и что самое удивительное, совпало по времени, что я набрался смелости и поискал ваши опечатки пальцев. К тому же вы оставили прекрасный след от обуви во дворе у Варенцова. В Хабаровске работает брат моего отца. В полиции. Я ему всё отослал, ничего не объясняя. Как вы понимаете, там это произвело фурор. А когда он позвонил, я вкратце обрисовал ситуацию. Благодаря сведениям, которые я передал с ваших слов, оперативники смогли обнаружить яму, и полностью восстановить картину преступления. Вы понимаете, даже расцветка ковра совпала, в который была завёрнута девушка. Напрашивается вопрос. А как вы это сделали?

     Он говорил таким мягким и нежным голосом, словно объяснялся в любви, а я всё ещё слышала другой его голос, когда мы тщетно искали избушку. И взгляд неприязненный, брошенный на меня.

     Я отключила телефон и, вынув симку, расколола её пополам.
     - Господи, как я могла оказаться в Хабаровском крае?
     По всей видимости, я это произнесла вслух, и на лице отразилась такая гамма эмоций, что бармен, помахав у меня перед глазами ладонью, спросил:
     - Девушка, с вами всё в порядке?
     Я попыталась сосредоточиться, и, догадавшись, сегодня это не получится, кивнула пальчиком в сторону рюмки.
43 Встреча с мечтой
Юрий Мацегор
               
       Недаром говорят, что человеку очень трудно угодить, когда речь идёт о погоде. Люди ждут с нетерпением зимы, потому что им до чёртиков надоела осенняя слякоть, и, когда она, настоящая зима, наступает, все радуются морозу, снегу, хрустящему под ногами, ослепительно белому в солнечную погоду, кристально чистому, ещё не впитавшему в себя городской грязи. Но, после Рождественских праздников, когда от прошедших праздников остаётся только чувство усталости и неудовлетворённости, зима постепенно начинает надоедать. Раздражает необходимость ежедневно, перед выходом на улицу, одеваться в зимнюю одежду, следить за  перчатками, которые с завидной постоянностью забываются в раздевалке на работе или в автобусе, прыгать через сугробы, которые дворники, очищая тропинки, аккуратно насыпают на прохожей части, в метре от входных дверей дома. Ещё помнится чувство удовлетворения, с которым  встречалась зима, но уже до чёртиков надоел мороз и ледяной ветер, и они рады, что на смену суровой зиме приходит весенняя оттепель. Люди радуются теплу, но вместе с оттепелью приходит слякоть и грязные лужи на дорогах, их обдаёт ледяной душ, которым поливают прохожих проезжающие мимо машины. Их начинают раздражать хмурые дни, мокрые ботинки и одежда детей, и, как результат этого - бессонные ночи у постели больного ребёнка. Господи, да когда же кончится эта проклятая слякоть, часто можно в это время услышать в разговоре женщин на автобусной остановке. И вот, наконец, наступает она, красавица весна. С каким удовольствием наблюдаем, как быстро тает снег и талая вода уползает маленькими и большими, бурлящими ручейками в низменные места, находя себе пристанище в ливневых колодцах или оврагах. Я знаю многих людей, которым нравится золотая осень, но ещё не встречал ни одного человека, которому бы не нравилось время, когда от зимней спячки просыпается природа, когда голые ветки плодовых деревьев вдруг буйно покрываются цветами. Неописуемый восторг от запаха цветущих деревьев заставляет людей по иному смотреть на мир. Весна. Хочется кричать, петь, плясать, вдыхать свежий, наполненный нежными ароматами весенних цветов воздух. Именно в это время люди ищут общения с друзьями, раскрывают оттаявшие от весеннего тепла души, начинают доверять друг другу душевные тайны и остро нуждаются в любви. Их не интересует то, что в мире существует подлость и, наряду с дружбой и любовью, ложь и обман. Разочарование в людях придёт потом, через время, когда их обманут или нагло плюнут в душу. 
      Евгению часто приходилось летать  самолётами. Он разглядывал здание аэровокзала, снующих по своим делам пассажиров, людей в  милицейской форме, внимательно осматривающих толпу, слушал привычные объявления о прибывающих и убывающих рейсах самолётов. Заняв своё место у иллюминатора, Женя с удовольствием стал наблюдать  за пассажирами, заходящими в салон самолёта. Многие панически боятся летать самолётами, и летают в них, в крайнем случае, когда нет другого выхода, когда железнодорожные билеты на месяц вперёд распроданы, а приказ о направлении в командировку подписан и получены командировочные деньги и всевозможные инструкции от начальства. Он всегда был спокоен перед полётом, будто знал, что с ним ничего не может случиться. Нового от полёта и командировки он не ждал.
      Южный город встретил Женю свежей зеленью деревьев и распустившими цветами газонов. Он за один день почти закончил все дела, которые касались его командировки, и думал, чем вечером занять себя. Сидеть  в гостиничном номере не хотелось, и он вышел погулять по улицам города. Город, как и все южные города, был шумным и многолюдным. Недалеко от гостиницы, прямо на асфальте, женщины, с тёмными от загара лицами, торговали вишней и черешней, насыпая её для клиентов в целлофановые пакеты. Стояли они под большими черешнями, на которых ягоды были такими же спелыми и красивыми, как и у них, в бумажных ящиках.
      - Женщины, объясните мне, пожалуйста, зачем у Вас ягоду покупать, когда можно  ими с деревьев, что растут здесь, лакомиться, - смеясь, спросил он у одной из них.
      - На дереве ягоды горьковатые, а у нас сладкие, как мёд, - ответила ему торговка. Купив у неё немного черешни, и для сравнения, сорвав с дерева несколько таких же, на вид, ягод, он сел на скамеечку в тени каштана, пробуя их. Никакого различия в ягодах Женя не заметил. Рассмотрев все достопримечательности небольшого городка, он, проголодавшись, решил подкрепиться в одном из ресторанов, на вывеске которой была нарисована зубастая акула.
      Заняв в самом углу небольшого зала столик, Женя стал внимательно изучать меню. Негромко играл оркестр. Мелодичная музыка настраивала на воспоминания. Как давно это было. Так же мелодично играл оркестр. Они сидели вдвоём за столиком и никого не замечали вокруг себя. В тот вечер никого счастливее их, казалось, не было на свете.
      Несколько дней назад у них с Катей был выпускной вечер в школе, и теперь они, получив аттестат, обсуждали, в какой институт будут поступать, куда сдавать им документы. С Катей они дружили, кажется, с первого класса.
      - Помнишь, как ты меня обижал, как таскал меня за косички, - улыбаясь, спросила она.
     - Можно подумать, что ты не испытывала прочности своего портфеля на моей голове. Портфель не лёгкий был, полный учебников. Сколько там было учебников, я знаю. Но его вес мне знаком, с тех пор, как я стал твой портфель до крыльца дома каждый день носить.
     - Ты мне всю жизнь об этом напоминать будешь?
     - Только тогда, когда ты мне будешь напоминать о своих косичках. Не напоминай мне о косичках, и я не буду вспоминать о шишках на голове и твоём портфеле, - улыбнулся он.
      Где она, его Катя. На следующий день она уехала в другой город, поступать в медицинский институт. После того памятного вечера он не видел её. Правда, первое время они переписывались, писали друг другу, что любят, мечтают о встрече, строили планы на будущую жизнь, но потом письма от неё стали приходить всё реже и реже. Он сходил с ума, порывался ехать в тот город, где она училась, но всегда что-то мешало ему это сделать - то сессия в институте, то студенческая практика, то банальное отсутствие денег. Однажды он получил письмо, в котором она просила у него прощения, писала, что она выходит замуж и желает ему счастья. Помнится, он тогда сильно запил, и вышел из запоя после случая, когда однажды проснулся, осенью, в кювете, дрожащий от холода и от желания залить себя новой порцией водки. Денег на водку не было, и он решил ехать домой.
    -  Молодой человек, не могли бы Вы встать около дверей, от Вас дурно пахнет –
обратилась к нему в автобусе молодая женщина примерно его возраста. Тогда ему, впервые в жизни, стало стыдно и страшно за себя.
      - Неужели это я, - глядя дома в зеркало, думал он, - как я мог так опуститься? А если бы Катя ехала этим рейсом автобуса и увидела меня в таком виде? А, может, она и видела меня пьяным, только я этого не знаю. Но если я могу так пить, то и, живя с нею, мог бы срываться по любому поводу и вот так же напиваться. Как несчастна она была бы со мною. Значит, хорошо, что она нашла другого, что счастлива с ним. А институт? Сколько я пропустил занятий, что у меня сдано, и какие дисциплины мне ещё надо сдать? Ничего не помню.  Всё, больше не пью.
     Много сил пришлось приложить Жене, чтобы восстановиться в институте, чтобы доказать, что он нормальный человек, не пьяница беспробудный, чтобы получить заветный диплом. Сколько раз хотелось ему напиться до потери сознания, чтобы забыть об институте, о Кате, об этой, такой сложной и тяжёлой, жизни. Но он всегда вспоминал слова девушки в автобусе и огромным усилием воли подавлял в себе желание напиться, и оно неохотно, но опускало его. Со временем ему всё реже и реже хотелось выпить. После окончания института Женя специально переехал жить в другой город, где его никто не знал и не мог напомнить ему, до какого уровня он когда-то опустился.
     - Молодой человек, Вы будете заказ делать? Что будете пить, - рядом с ним стояла с записной книжкой и авторучкой в руках, молодая, симпатичная, официантка.
     - Пить? Из спиртного – ничего. Мне, пожалуйста, чашечку кофе без сахара. И салат, пожалуйста, - сделав заказ, он стал рассматривать зал. К вечеру зал стал наполняться народом. Видно было, что большинство из посетителей – люди приезжие. К приезжим нельзя было отнести сидящих за соседним столиком пожилых людей. Оттуда ему слышны были тосты в честь седого мужчины.
     - Отмечают  юбилей, - подумал Женя.
     От столика, стоящего в центре зала, слышно, как произносятся шумные тосты в честь гостей и видно поднятые бокалы с искристым вином. За столиком сидят шумные кавказцы. Слева, за другим столиком, молодая парочка держит друг друга за руки, словно боится потеряться в этом, неспокойном, мире.
     - Такого же возраста, как мы были с Катей в тот вечер. Крепче держите друг друга, не отпускайте от себя любимых, не расставайтесь, - мысленно пожелал им Женя.
     - Место не занято, - спросил один из троих, подошедших к столику, мужчин.
     - Нет, не занято. Располагайтесь, пожалуйста, - ответил Женя.
     Через полчаса стол был заставлен рюмками, стаканами, бутылками со спиртным, и закусками. Мужчины были не особенно разговорчивы.
     - А ты, брат, почему на сухую хаваешь, - задал вопрос один из мужчин, со шрамом на подбородке.
     - Не пью я.
     - Что, совсем не пьёшь, - криво усмехнулся владелец шрама.
     - Совсем. Не могу пить, да и не хочу.
     - Ну, даёшь ты, брат. На халяву кто не пьёт? Мы угощаем. Бабки есть у нас. Так что не стесняйся, пей. За водяру мы рассчитываемся. Да и за хавку твою рассчитаемся.
     - Спасибо, ребята, за угощение, но я действительно не пью. За свой заказ я сам рассчитаюсь. Деньги есть у меня.
     - Ты что, больной или паскуда, что с нами выпить не хочешь? Или брезгуешь «братками», -  с неприязнью посмотрел на него «человек со шрамом».
     - Нет, я совершенно здоров.
     - А если здоров, то выпей за наше здоровье, будь настоящим мужиком.  Да тебе и за своё здоровье не мешает выпить. Всякое может случиться. Деньги есть у меня, - передразнил он, - вспомни, когда последний раз видел настоящее бабло? Да я больше чем уверен, что ты настоящего бабла никогда не видел. Вот оно где, настоящее бабло, смотри, - он поставил на стол внушительных размеров портфель и открыл его так, чтобы содержимое  видно было только одному Жене. Портфель был битком набит американскими долларами.
     - Да ты не дрейфь, у нас всё в ажуре. Есть на что водяру жрать, заработали. Наливай, братва. Сегодня гуляем. И ты будешь пить вместе с нами, раз сидишь с нами за одним столом. Угощаем!
     - Не могу я выпить с Вами, ребята. При всём моём уважении к Вам – не могу. Не заставляйте меня пить, - попросил Женя.
    - Ну, я тебя предупредил, сам виноват, - последнее, что он тогда, за столом, услы-шал.
      Он, как сквозь сон, услышал раскаты грома и услышал, как дождь стучит  по поддоконнику. Потом он увидел какие-то неясные, белые, тени.
     - Где я, что со мною?
     - Кажется, он пришёл в сознание. Что-то пытается спросить, - над ним склонилась женщина в белом халате и белой, крахмальной шапочке.
     - Как Вы себя чувствуете, - спросила она.
     - Нормально, - ответил он, но и сам не услышал своего ответа.
     - Вам ещё нельзя разговаривать. Вы слишком слабы. Вам надо больше спать.
     Только через месяц Женя смог самостоятельно, без помощи медицинской сестры, встать с постели. В туалете он увидел своё лицо и ужаснулся - оно было похоже на сплошной синяк. Не было двух зубов. Хирург сказал ему, что пришлось у него удалить почку, отбили. Поработали над ним «браки» на славу. Из милиции приходил следователь, расспрашивал о его соседях по столику. Что он мог ему рассказать? Задал несколько вопросов следователь и ушёл, ничего ему не сказав. Закрыли, наверняка, дело. 
      Дня через три, на обходе, врач сказал, - на поправку дело идёт, Женя. Анализы у тебя нормальные, скоро выпишем тебя из больницы. Только я тебе ещё направление выпишу – показаться к психотерапевту. Пусть она с тобою позанимается, покопается в твоей психике, восстановит её, насколько это в её силах. У нас отличный терапевт по душам.
    Следующим утром он стучался в кабинет с табличкой на двери «Психотерапевт».
     - Входите, - послышался голос. Знакомый голос, - мелькнуло у Жени в голове.
       В кабинете за столом, уткнувшись в бумаги, сидела Катя. От неожиданности Жене стало плохо, и он сполз по косяку двери на пол.
       Женя улетал на самолёте в свой город, чтобы уволиться с работы, продать квартиру и, через недельку - другую, навсегда поселиться в этом южном, красивом городе, где весною очаровательно пахнет цветами, а под черешней, усыпанной спелой ягодой, смуглые от южного загара женщины продают из бумажных ящиков черешню.
44 Мудрый нивх
Поздняков Евгений
Тонкий, но назойливый луч света забился в окно. Пробираясь через рабочий стол, через коллекцию книг о природе, он дошел до цели. Старый лесничий Азмун попытался прикрыть лицо рукой. «Природный будильник» оказался сильнее и добился своего. Мудрый нивх встал.
Азмун гордо распрямился, и выглянул на улицу. «Эх, земля дальневосточная!» - подумал нивх. Шестьдесят лет он здесь прожил, а она все такая же красавица. Зеленая трава все так же щекочет ноги, солнце так же слепит глаза, а батюшка Амур все такой же величавый.
Азмун был самым старым жителем деревушки. Но, несмотря на свой возраст, он был в хорошей физической форме. Его борода являлась предметом зависти многих деревенских подростков, которые считали её признаком большого мужества.
Часто Азмун приходил в школу к детям. «Передавать полученный опыт новому поколению – наша задача!» - смеясь, говорил нивх. Любил рассказывать им об охоте на кабана, о том, как с бабушкой собирал грибы в тайге, и о многих других житейских мудростях. Ребята любили его и называли дядя Азмун. Учителя с удовольствием уступали ему один урок, а для учеников это был настоящий праздник.
Кинув чагу в котелок, он поставил его на огонь и стал ждать,  пока заварится чай. Многие не понимали, как человек в 21-ом веке не пользуется плодами технического прогресса. Азмун так и жил: не смотрел телевизор, потому как не верил он тому, что там показывают, не пользовался компьютером,  так как не любил он этот технический прогресс. Все это было создано человеком в порыве лени. Нравилось ему все делать по старинке, как делали его предки. А как же еще??? Они побольше нас знали, а мы забыли их мудрые советы.
Вода закипела, и, наполнив кружку чаем, он блаженно сделал несколько глотков. «Ммм… какой вкус! Прям как бабушка в детстве заваривала», - подумал Азмун. Вспомнив о самом близком человеке, по щеке побежала слеза. Родителей он лишился рано, в четыре года. Тогда в их доме случился страшный пожар. Казалось, что уже они все добежали до выхода, но проклятая балка, упавшая с потолка, придавила любимых маму и папу. Маленький Азмун не понимал, что случилось. Он присел рядом с родителями, пытаясь их поднять. Языки пламени уже подбирались  и к его телу. Но чьи-то сильные руки выхватили его из этого огненного ада. Он кричал и вырывался, пытаясь вернуться к любимым родителям. Руки вытянули его наружу, и он увидел лицо своего спасителя. Это была его бабушка.
Поэтому бабушка оказалась самым близким человеком для Азмуна. К сожалению, десять лет назад она умерла. Для лесничего это было самое большое горе за всю его жизнь. В течение двух недель он не выходил из своего маленького домика. Так бы и сидел нивх там, если бы  однажды во сне к нему не пришла бабушка и родители. Они сказали ему, чтобы он не опускал руки, не терял времени зря и прожил свою жизнь достойно. На следующий день нивх встал рано утром и не выпивая чай, побежал к Амуру рыбачить. После рыбалки Азмун положил на поляну в лесу корм для животных. Домой он вернулся поздно, уставшим, но довольным. Перед сном мысленно поблагодарил Бога за эту недолгую, но значительную встречу с родными. Вытерев скупую мужскую слезу и избавившись от нахлынувших воспоминаний, лесничий погрузился в крепкий и спокойный сон.
Жизнь возвратилась в привычное русло. Ранним утром, набрав в старую флягу свежего чая, он отправился на берег Амура. Усевшись на берегу реки, он блаженно закинул удочки в воду и стал ждать улова. Он очень любил это место. Сколько воспоминаний было связано с ним. Еще мальчишкой с друзьями они ловили здесь рыбу, а иногда устраивали соревнования: кто дальше заплывет. Начинался рассвет. Азмуна всегда удивляла красота солнца. Прошло столько времени, столько веков! Много вещей потеряло свою обаятельность, а оно, величественно поднимаясь, каждый день говорило: «Я – здесь. И я здесь главное!».
Солнце, поднимаясь выше и выше, осветило амурские берега. «Да… Наши, дальневосточные земли, практически единственные, сохранившие свой первозданный вид. Везде понастроили небоскребы, огромные заводы и повырубили леса… А амурские долины стоят, и по-прежнему завораживают своей красотой», - подумал лесничий.
На воде заиграли поплавки. Рыбалка началась. С таким удовольствием Азмун не ловил рыбу уже давно. «Отличный улов!» - отметил про себя лесничий. Собрав снасти и сложив добычу,  Азмун прилег на траву. Снова нахлынули воспоминания. Он вспомнил свою первую удочку, сделанную своими руками. Мальчишки смеялись и говорили, что она сломается во время первой же рыбалки. Утром друзья пошли на берег Амура и Азмун к всеобщему удивлению поймал большую рыбу, из которой бабушка сварила вкуснейшую уху. Вкус той ухи Азмун помнит до сих пор. Но, несмотря на шутки и недоверие друзей та удочка оказалась очень фартовой. Маленький Азмун почти всегда имел самый большой улов среди сверстников. Та удочка до сих пор цела, и хранится в сарае, как талисман удачи.
Встав с травы, лесничий понес свою добычу в деревню.  Азмун шел по знакомым улицам. Со всех сторон к нему сбегалась ребятня. Все кричали:
- Дядя Азмун идет!
Дойдя до центральной улицы, он сбросил тяжелую ношу на траву. Стайка ребятишек стала задавать ему свои вопросы. Азмун с улыбкой выслушивал их и мудро отвечал.
- Дядя Азмун, вы на рыбалку ходили? Да?
- Да, Мишка. А что, со мной порыбачить хотел?
- Да, хотел. Но просто времени договориться не было, - с унынием сказал малыш.
- Ух ты! Сколько вы рыбы наловили! – кричали с восхищением дети.
- Да, ребята, это вы верно подметили. Батюшка Амур сегодня щедрый. Эй, Мишка, да ты расстроился что ли? Не унывай, мы с тобой завтра порыбачим.
- Правда? – с надеждой спросил мальчик.
- Ну, конечно, правда. Разве я когда-нибудь тебя обманывал?
- Нет…
- Ну вот! А сейчас беги домой и рыбы маме прихвати.
- Спасибо, дядя Азмун. До завтра!
- Пока, Мишка!
Вдруг раздался пронзительный крик. Это кричал Ургун. В деревне все знали его как спокойного и уравновешенного человека.  Как и Азмун, он тоже не очень признавал достижения технического прогресса и до сих пор для передвижения по зимним дорогам использовал ездовых собак. Его собаки были известны на всю округу и являлись особой гордостью этого человека. Он любил их как детей и души в них не чаял. На его  крик сразу же обратили внимание все те, кто находился на улице. Люди двинулись к нему на встречу.
- Успокойся, Ургун, успокойся. Расскажи спокойно, что случилось? - сказал лесничий.
- Беда. Собаки, мои собаки. Бедные, родные мои – истошно кричал Ургун.
- Что собаки, что с ними? - спрашивали вокруг люди.
- Тигр, тигр задрал двух собак, а вожака подрал. Не знаю, выживет или нет?
- Тигр? Откуда ему здесь взяться? Пойдем, посмотрим - сказал Азмун, положив руку на плечо Ургуна. И они пошли к его дому.
Ургун жил на самом краю деревни, рядом с лесом. Для своих знаменитых собак он соорудил просторный загон. Войдя во  двор,  Азмун с соседом побежали к загону, и уже издалека лесничий увидел, что случилось непоправимое.  Забор со стороны леса был повален, на траве лежали два окровавленных собачьих тела, раненый вожак лежал в стороне и жалобно скулил. Оставшиеся в живых собаки стояли у изгороди и лаяли в сторону леса. Мужчины подошли к перепуганным собакам. Азмун присел на корточки и стал гладить их. Его опытный взгляд упал на едва заметные бурые пятна, которые тянулись в сторону леса. «Да, неспроста тигр пришел к людям» – подумал лесничий.
- Посмотри, Ургун. А ведь это кровь. Тигр – то раненый. Давно так близко они к нашей деревне не подходили. Вероятно опять, браконьеры в наши края повадились. А ты успокойся. У вожака твоего рана не очень серьезная. Я его к тетушке Наук отнесу. Травница она знатная – и не таких на ноги поднимала. А ты, Ургун, тем временем собак земле придай – умницы они у тебя были, верой и правдой служили.
Азмун взял израненную собаку на руки и отправился к тетушке Наук.
- Дядя Азмун! Дядя Азмун!- навстречу, запыхавшись, бежал Мишка.
- Вы куда это идете? Можно с вами?
- Нет, Мишка, лучше домой иди. Извини, Мишка, не до тебя сейчас. И с рыбалкой завтра не получится. Дела у меня, дела. Их нельзя откладывать. А на рыбалку с тобой  в следующий раз сходим. Обязательно. А сейчас беги. Пока, Мишка, пока.
Мишка понимающе смотрел в след уходящему Азмуну. А на лесничего опять нахлынули воспоминания детства. Он вспомнил свою бабушку. Именно она учила, тогда еще молодую, тетушку Наук премудростям лекарства. Жизнь в деревне тогда была совсем другая: детворы было очень много, люди строили новые дома и из деревни не уезжали. У каждого были свои мечты, но, увы, не все они сбылись. Погруженный в свои мысли, Азмун дошел до родника. Значит и до дома тетушки Наук осталось совсем немного. А родник этот все так же, как и в детстве шумел, и угощал всех прекрасной ключевой водой.
Лесничий подошел к калитке и постучал. На стук выглянула тетушка Наук, и обрадовалась, увидев Азмуна. Но, открыв калитку, и увидев на руках  окровавленную собаку, она сразу же все поняла.
- Заноси в дом. Положи на лавку, а сам иди. Я все сделаю сама.
Уходя со двора тетушки Наук Азмун услышал писк.
- А кто это?- спросил Азмун.
- Да моя Найда ощенилась. Вот, не знаю, кому отдать, а утопить рука не поднялась – грех это.
-  Давай я заберу, и Ургуну отдам.  Нужны ему сейчас будут хорошие собаки.
-  Бери. Ургун собак любит. В хорошие руки отдаю. Иди, Азмун, а мне пора.
Лесничий наклонился и взял на руки два небольших пушистых комочка. Он почувствовал, как быстро бьются их сердца. Видимо, щенки его немного испугались.
- Тише, малыши. Я отдам вас хорошему и доброму хозяину. Он никогда не обидит вас  – с этими словами Азмун вышел со двора тетушки Наук и отправился на окраину деревни, к дому Ургуна. Щенки быстро освоились в больших ладонях лесничего, с интересом разглядывали все вокруг, обнюхивали Азмуна, тыкаясь своими мокрыми носами в его руки. Он наблюдал за ними с улыбкой на лице.
- Ну что? Освоились? Скоро увидите своего нового хозяина.
Азмун вошел во двор Ургуна. Хозяина здесь не было. Лесничий нашел соседа в собачьем загоне, с лопатой в руках. Глаза Ургуна были мокрыми от слез.
- Все, Азмун. Похоронил я своих собачек. Да и за вожака уж больно беспокоюсь.
- За вожака не беспокойся. Тетушка Наук поставит его на ноги. Не успеешь оглянуться, сам к тебе прибежит. А это тебе подарок от травницы. Держи – расти и воспитывай. Тетушка их тебе без разговора отдала – знает, как ты к собакам относишься.
- Ух ты! Чудо какое! Обязательно отблагодарю её. Тетушкина Найда – отличная собака.
Попрощавшись с Ургуном, Азмун пошел домой. Мысль о нападении тигра не давала лесничему покоя. Давно в этих амурских местах не случалось такого. Даже по приходу домой эта мысль все так же беспокоила лесничего. Азмун знал из опыта, что раненный тигр представляет опасность, и его приходы в деревню могут продолжиться. Он решил, что завтра утром, сделав в лесу свою обычную работу, обязательно обойдет известные ему таежные места, где он раньше встречал хозяина амурской тайги.
Лесничий достал свой рюкзак и принялся собираться в дорогу. Сон все равно не шел.
Через час рюкзак был собран. Нашлось место в нем и  лечебному бальзаму, приготовленному из нижнеамурских трав. Такое снадобье готовила еще бабушка Азмуна. Многих людей она своими лекарствами выходила и на ноги поставила. Кое-чему и Азмун у неё научился.  Он еще раз проверил свое оружие. Как всегда оно было в полном порядке. Помимо простых патронов, Азмун приготовил и усыпляющие. Закончив последние приготовления, лесничий погрузился в спокойный сон.
Проснувшись на рассвете и выпив крепкого чая Азмун, взяв свое снаряжение,  пошел к лесу. Добравшись до поляны, лесничий подсыпал корм для животных. Теперь его путь лежал вглубь тайги, к тем местам, где, по его мнению, мог находиться раненный тигр. Лесничий зарядил ружье усыпляющими патронами и пошел дальше.  Азмун хорошо знал эти места. Еще вместе с бабушкой он ходил сюда по грибы и по ягоды, вместе собирали лекарственные травы и просто любовались нижнеамурской природой. Шел он уже довольно долго. И все время ему казалось, что за ним кто-то наблюдает. Вдруг за  спиной у Азмуна послышался хруст поломанной ветки. Он остановился, оглянулся, вскинул ружье и стал внимательно всматриваться сквозь деревья и кусты. «Тигр» - мелькнуло в голове у лесничего. Но видимо и тигр, почувствовав опасность, сильно прихрамывая на заднюю лапу начал уходить вглубь тайги. Лесничий прицелился и выстрелил в раненное животное. Сделав несколько шагов, тигр пошатнулся и упал.
Выждав несколько минут, Азмун подошел к уснувшему раненному животному. Тигр спал – снотворное сделало свое дело. Лесничий сразу увидел большую рану на задней ноге бедного животного. «Все ясно. Вот почему ты приходил в гости к людям» - подумал про себя Азмун. Он достал из рюкзака все необходимое, для того, чтобы оказать помощь тигру. Вытащив пулю, он обработал рану. Тигр спал спокойно. Азмун намазал рану своим лечебным бальзамом и заклеил её пластырем. «Ну, вот и всё. Теперь ты поправишься. И я надеюсь, ты не будешь нас беспокоить, а заживешь своей нормальной жизнью» - подумал лесничий. Время действия снотворного подходило к концу. Азмун собрал рюкзак и с легкою душой отправился в обратный путь.
Домой лесничий вернулся под вечер. Он очень устал, но был доволен собой, так как сделал такое важное дело – вернул тайге редкое животное. Уснул Азмун с чувством выполненного долга и крепко проспал до самого утра.
Прошел месяц. Набегов на деревню больше не было. Жизнь текла своим чередом. Азмун, как обычно следил за порядком в лесу, подкармливал животных. Однажды, находясь на своей поляне, он встретил тигра. Страх овладел им. Человек и животное смотрели друг на друга. Азмуна удивил этот тигриный взгляд. «Старый знакомый? Живой? Ну, слава Богу» - подумал мудрый нивх. Царь амурской тайги, гордо и величаво, с благодарностью в глазах подошел к человеку, спасшему ему жизнь. Чувство страха почему-то покинуло Азмуна. Тигр, шершавым языком лизнув руку спасителя, отправился в свои владения.
А в деревне еще долго говорили, что люди не раз видели тигра у опушки леса, который гордо и величаво смотрел в сторону деревни, словно охраняя её.
45 Бисквиты миссис Паф
Поздняков Евгений
Семья Паф ничем не выделялась среди других деревенских семей. Бенджамин был обычным простачком, разводящим коров, свиней и куриц. Его решения ограничивались тесными рамками традиций: как поступал его прадед, так поступал и он. Оливия же являлась классическим примером замечательной жены. Искренне любящая своего мужа, она, порой, выдавала минусы его характера за плюсы и с радостью исполняла любой каприз своего избранника.
-Милый Бен! Что случилось? Почему ты такой бледный?
-Не обращай внимания, Оливия. – Устало ответил он, присаживаясь в кресло. – Соседские дети опять пробрались в наш двор и открыли загон со свиньями… Ох, и умаялся я загонять их обратно!
-Я давно тебе говорила, - сказала миссис Паф, протирая посуду, - что эту дыру в заборе нужно заделать! Иначе они не прекратят надоедать нашему скоту.
-Что бы я заделывал эту дыру? – воскликнул Бен. – Ее проделали сорванцы Роберта, вот пусть их отец и чинит забор! А еще раз увижу этих злосчастных близнецов рядом с моими коровами, все расскажу их матери! Пускай разберется со своими детьми!
-Не держи на них зла, Бен. – Сказала Оливия нежно-медовым голосом. – Они совсем еще малыши! И ты в их годы был тем еще проказником!
-Ну, что ты, любовь моя! – Засмеялся мистер Паф. – Не нужно врать! Я всегда был прилежным…
-Даже когда катался на лошадях старика Джеффа? И не смотри на меня так, он мне все про тебя рассказал!
-Тебя не проведешь! – Вздохнув, произнес Бен. – Эх, старик Джефф…. Помню, в детстве он не раз отчитывал меня за проступки. Хорошие были времена!
-Кстати говоря, пока ты работал на ферме, я тоже не ленилась! На кухне тебя ждут твои любимые бисквиты от миссис Паф…
-Боже, дорогая! – Бен вскочил с кресла. – Большое спасибо! Я так голоден…
-Не забудь помыть руки…
     Миссис Паф готовила восхитительные бисквиты! Из муки и яиц она творила настоящее произведение искусства, способное утолить голод любого, даже самого привередливого, мужчины. Каждый раз, когда в их дом приходили гости, они с восторгом отмечали мастерство Оливии и с упоением надеялись на то, что хозяйка позволит взять им пару бисквитов с собой.
-Господи, Бен! – воскликнул кузнец Ной, придя на обед к семье Паф. – Твоя жена – восхитительный повар! Тебе несказанно повезло, старина!
-Ной, ты весьма преувеличиваешь! – улыбаясь, ответил Бен. – Я уверен, Лаура готовит весьма и весьма прилично…
-Моя супруга способна только на овсянку! – вздохнул Ной. – Послушай, Бен, может, вы поделитесь со мной рецептом? Вдруг и Лаура сумеет состряпать что-нибудь более или менее сносное?
-Боюсь, мой друг, - мистер Паф похлопал его по плечу, - Оливия не согласится на это. Уж слишком она гордится своими бисквитами…
-Эх… Тогда можно мне еще один кусочек?
     Разумеется, главным поклонником  кулинарного мастерства миссис Паф был ее муж. Она с улыбкой проводила время на кухне, размышляя о том, как будет рад Бен, увидев, что на ужин его ждут замечательные бисквиты. Признаться, Оливия не хватала звезд с небес. Единственное, что она умела делать – готовить вкусные булочки. Казалось бы, в этом нет ничего страшного! Бог создает каждого из нас уникальным для того, чтобы любой человек мог найти свое место в мире. Чья-то лодка причаливает к пристани политики, а чья-то и к бисквитным берегам… Но Оливию этот факт сильно задевал. Поглядывая на чужих жен, она находила в себе тысячи недостатков, пока в один прекрасный день не пришла к выводу, что Бен любит ее только за сладкое тесто…
     Однажды, набравшись храбрости, миссис Паф сказала ему:
-Бен, ты не должен есть бисквиты, кроме тех, что готовлю я.
-Но Оливия! – воскликнул он.
-Никаких но. Просто сделай это ради меня. Пожалуйста.
     Многие мужчины такие вспыльчивые. Большинство из них стукнуло бы кулаком по столу и с криком: «Не указывай мне!» вышли из-за стола, но только не Бенджамин. Он действительно любил эту женщину, и потому, молча кивнув головой, согласился с ней. Мистер Паф перестал заказывать бисквиты в таверне (теперь он ел салат «Цезарь»), а на ежегодном фестивале выпечки не отходил от своей жены ни на шаг!
-Бен! Съешь хоть кусочек этого замечательного бисквита! – уговаривали его друзья.
-Не стоит, парни. Оливия, наверное, уже испекла булочки к ужину.…  Думаю, мне хватит того, что приготовила она.
-Как знаешь старина! Как знаешь…
     Семейная жизнь шла своим чередом, но, как это часто бывает, в их отношениях появилась третья сторона: в город приехал французский повар Антуан Бастьен. Фермеры, их дети и жены, бродяги, учителя – все сбежались посмотреть на открытие изысканной европейской пекарни.
-Мое имя Антуан Бастьен. – С небольшим акцентом сказал стройный мужчина, одетый в причудливый фиолетовый фрак. – Знайте, я король пекарей и пекарь королей! Если вы ищите самую вкусную выпечку в мире, то вы пришли по адресу!
-А бисквиты ты печь умеешь? – выкрикнул кто-то из толпы.
-Бисквиты! – пренебрежительно фыркнул француз. – Разумеется, я умею их печь! Яйца, мука и капелька любви – вот то, из чего я создам шедевр!
     Восхищенные словами иностранного пекаря, люди толпой ринулись скупать его изделия. Они с наслаждением ели сладкие булочки и, подсчитывая монеты в своих морщинистых ладонях, шли за еще одной порцией. Лишь Бен стоял в стороне от них. Глядя на счастливые лица, он с трудом сдерживался от покупки бисквита.
     Французский бисквит! Интересно, какой он на вкус? Сочный как лесные ягоды? Сладкий как молочные сливки? Тает ли он на языке?  А что если это самое вкусное лакомство во всем мире? В конце-то концов, европейские короли не могут ошибаться… Должно быть, Антуан действительно разбирается в выпечке, раз ее так быстро раскупают!
     Но что скажет Оливия? Наверняка, даже сейчас, она стоит на кухне и готовит бисквиты для него, ее любимого мужа! То-то миссис Паф разозлится, узнав о том, что он посмотрел на изысканные французские булочки… Стыд и грусть почему-то пронзили сердце уставшего фермера.
-Бен? – раздался голос из дальней комнаты. – Это ты, душка?
-Да, милая… Это я.
-Ты, наверное, голоден. Проходи скорее на кухню! Я испекла твои любимые бисквиты!
Бен угрюмо сел за стол. Налив себе кружку чая, он, пытаясь выбить из головы мысли о новой пекарне, медленно пережевывал выпечку жены.
-Ну, как, дорогой? – сладко спросила Оливия. – Нравится?
-Очень. – Сухо ответил Бен.
-Могу тебя обрадовать. – Улыбаясь, произнесла миссис Паф. – Сорванцов Роберта на нашем участке сегодня не было. Наверное, они нашли лучшее место для своих проказ.
-Нет, Оливия. Не нашли. Они были на открытии пекарни Антуана Бастьена.
-Антуан Бастьен? – удивленно спросила она. – Никогда не слышала это имя… Он не из здешних краев?
-Да, милая, он француз…
-Француз! – перебила его Оливия. – И что же он печет? – она немного улыбнулась. – Наверное, бисквиты?
-Нет! – замотал головой Бен. – То есть, да! То есть, не только их… Он печет все!
     Оливия вытерла руки. Повесив полотенце на спинку стула, она, поправив подол платья, села за стол.
-Не хочешь ли ты сказать, мой дорогой Бенджамин, что ты попробовал его бисквиты?
-Нет, Оливия…
-Вот и чудно. – Она сделала глоток воды из кувшина.
-Но, любимая! – воскликнул Бен. – Он же из Франции!
-И что ты хочешь этим сказать?
-Раз он из другой страны, то его бисквиты должны чем-то отличаться! Я хочу попробовать их!
-Ну, так иди, попробуй. – Спокойно сказала Оливия.
Не ожидав подобного ответа, Бен встал из-за стола и, накинув плащ на плечи, крикнул:
-Вот и пойду!
-Иди. – Тихо прошептала Оливия. – И можешь не возвращаться…
-Но почему? – воскликну он в ответ.
-Ты счел чужие бисквиты лучше моих. Тебе еще нужны объяснения?
-Господи, Оливия! – Мистер Паф обнял ее. – Это всего лишь булочки! Не стоит так нервничать…
-Всего лишь булочки? – она сбросила его руку с плеча. – Это символ нашей любви, Бен! То, что связывает нас, объединяет!
-Ну, что ты такое говоришь! Я же женился на тебе, а не на твоих бисквитах! Я просто хочу попробовать иностранной выпечки! И все!
-Хорошо. – По ее щеке побежала слеза. – Иди.
-Но, дорогая…
-Иди. Пожалуйста…
     За долгие годы совместной жизни, Бен понял, что когда Оливия начинала плакать – ее лучше не трогать. Начнешь успокаивать, и она любое твое слово воспримет в штыки, будто ты вовсе не тот, за кого эта красавица вышла замуж, а ее злейший враг. 
Опустошённый словно безжизненная пустыня, он медленно шел к пекарне изысканного французского модника. Стоило ли говорить Оливии о том, как чудно пахнут эти заграничные булочки? Хотя, если честно, перед этим ароматом трудно устоять. Приятный запах свежей выпечки, буквально пропитал небольшой городишко. Поскорее бы попробовать этот чудесный бисквит на вкус…
-Старина Бен! – воскликнул кузнец Ной, держащий за руку свою ненаглядную Лауру. – Какими судьбами? Неужто ты решил зайти к Антуану Бастьену?
-Наверное, он понял, что бисквиты Оливии не сравнятся с шедеврами мастера. – Чуть слышно прошептала Лаура своему супругу.
-Да. – Скромно ответил Бен. – Хочу проверить, правда ли он так хорош, как о нем говорят…
-О, дружище! – перебил его Ной. – Он великолепен! Знаешь, я даже рад, что тогда вы не дали нам рецепт! Не стоит портить аппетит деревенской стряпней перед обедом у профессионала.
-Это уж точно! – кивнула головой Лаура.
Смеясь, супруги оставили Бена одного. Черт возьми, неужели эти бисквиты действительно так хороши? Он непременно должен это узнать! Мистер Паф решительно открыл дверь пекарни…
-Еще один посетитель! – воскликнул хозяин заведения Антуан. – Проходите! Присаживайтесь за столик.
Бен аккуратно отодвинул стул и, сняв плащ, взял в руки огромное меню.
-Вы можете заказать все, что угодно! – начал разговор француз. – Я пеку все: от багетов до галет, от кексов до пирогов…
-Бисквиты. – спокойно произнес мистер Паф.
-Простите, что?
-Бисквиты. Вы печете бисквиты?
-Конечно, я пеку бисквиты! – воскликнул Антуан. – Это же просто как дважды два! Может быть, вам лучше заказать финансье с пралине из пекана? Или изысканный английский пирог «Высохшее озеро»?
-Нет. Я хочу бисквит. И что-нибудь попить.
-Пиво? – разочарованно спросил француз.
-Не стоит. Просто чай.
     Дождавшись своего заказа, Бен приступил к трапезе. Блаженно разрезав бисквит на несколько кусочков, он, зажмурившись, проглотил один из них. Впервые мистер Паф испытал столь сильное чувство, а именно… Разочарование. Ни феерии вкуса, ни торжества аппетита не произошло. Тщательно разжевав второй кусок, он ожидал, что французская кухня вот-вот доведет его вкусовые рецепторы до неизгладимого счастья, но… Опять ничего.
-Месье Антуан! – закричал он на всю пекарню. – Месье Антуан!
-Что у вас произошло? - молниеносно подбежал француз. – Не понравился чай? Ах, простите… В следующий раз сменю поставщика!
-Нет! Дело вовсе не в чае… А в бисквите!
-В бисквите? – его голос вздрогнул. – Что? Что с ним не так?
-Во-первых, - начал Бен, - он чересчур сладкий! Это портит все впечатление!
     Они так долго спорили о качестве французской выпечки, что вокруг них медленно начала собираться толпа. Каждому было интересно посмотреть на то, как обыкновенный фермер ищет изъяны в совершенных булочках пекаря. Разумеется, все думали, что Бен просто привлекает внимание к себе. Жаль, но в наше время многие смотрят лишь на звания и должности…
-Как ты можешь так говорить? – кричали люди. – Он великий французский повар!
-Даже великие могут совершать ошибки! – оправдывался Бен.
-Но только не короли! Между прочим, месье Антуан готовил обеды для многих европейских монархов!
-А разве у королей не может быть дурного вкуса?
-Какая наглость!
-Неслыханная дерзость….
-Прекратить выяснение отношений в моем дворце кулинарии! – истошно завопил Бастьен. Дождавшись тишины, он продолжил. – А вы, уважаемый господин, отныне не допускаетесь в мою пекарню! Будьте добры: покиньте помещение…
     Под осуждающий свист, Бен ушел из пекарни известного французского повара.  Подумать только! Он променял вкуснейшие бисквиты Оливии на жалкое подобие шедевра! Нужно немедленно вернуться домой и извиниться перед ней. Только бы она успокоилась и не выставила его за дверь…
     В доме семьи Паф горел свет. Пройдя в гостиную, Бенджамин увидел Оливию, читающую газету в уютном кресле.
-Здравствуй, любимая. – Скромно сказал он.
-Здравствуй, любимый. – Не смотря на него, ответила миссис Паф. – Я вижу, выпечка господина Антуана не пришлась тебе по вкусу?
-Нет, дорогая… Она ужасна…
-Что с ней не так? – заинтересованно спросила Оливия.
-Все, если честно. Слишком сладкая, а порции очень маленькие. – Он немного усмехнулся. – Признаться, этот Бастьен берет больше денег, чем нужно за его стряпню.
-Да? – она изумленно подняла бровь. – И во сколько бы ты оценил его бисквиты?
-Две монеты. Это максимум.
-Прости за вопрос…. Но сколько, по-твоему, должна стоить моя выпечка?
-О… Она бесценна, если честно!
     Оливия вскочила с кресла и крепко обняла мужа. По-детски улыбаясь и смеясь, она произнесла:
-Я знала, что ты вернешься! Знала!
-По-другому и быть не могло! – он нежно поцеловал ее в щеку.
-Пойдем на кухню…. Я испекла твои любимые….
Бен аккуратно приложил палец к ее губам.
-На кухне стынут твои бисквиты, но я ни за что не полюбил бы их так сильно, если бы их готовила не ты! Я люблю тебя, моя дорогая Оливия.
-И я тебя, мой милый Бен!
46 Звезда
Игорь Гудзь
В центре Москвы, на Котельнической набережной, прямо напротив знаменитой высотки, задрав голову вверх, стоял молодой человек. Это был совсем обычный парень, бедновато одетый, худощавый и коротко стриженный.

Он стоял так уже довольно долго, то отходя подальше к набережной, то, чуть не вплотную приближаясь к стенам монументального здания.  Несколько раз его чуть было не сшибли пролетавшие мимо автомобили, водилы матерились и грозили увесистыми кулаками.

Со стороны могло показаться, что он просто любуется голубым, каким-то по-особенному нежным в эту пору, весенним небом. Иногда он изумленно покачивал головой, причмокивал губами и с искренним восторгом приподнимался на цыпочки.

Стоявший неподалеку, немолодой, смертельно уставший от жизни постовой, подошел к нему и нарочито вежливо произнес:
- Нарушаем!? Попрошу документики!

Парень обернулся, глянул куда-то сквозь него, протянул потертую книжицу и опять уставился ввысь. Мент нахмурился, пошелестел страницами.
- Что же ты, капитан! – строго спросил он. – Офицер, а нарушаешь! Придется, штраф туда-сюда, это дело!
    
- Слышь, командир! – задумчиво проговорил парень. – Ты тут давно, а? Ну, давно тут ходишь-то?

- А мы тут не ходим, понимаешь, это дело! – начал закипать мент.  - Это ты тут! Это Вы…!  Нар-рушаете! Пройдемте! – с напором закончил он и подтолкнул его вперед.

- Да погоди, папаша! – придержал его капитан. – Вот скажи, давно ты тут, ну дежуришь, или как?
- Ну, давно! – отчего-то вдруг смягчился мент.  – Да чуть не всю жизнь. Как пришел в отделение, так тут и это, служу! А тебе-то зачем?
    
Парень отвернулся и, поднеся ладонь ко лбу, опять запрокинул голову вверх.
Так они простояли еще минут пять. Наконец капитан вздохнул, опустил голову и опять о чем-то надолго задумался.

«Дурной!» – решил мент. – Сиганет в речку, отбрехивайся потом. Участок-то мой!»

- Слышь, парень! Давай, иди отсюда, по-хорошему! – продолжил он вслух.
 
- Звезду видишь? – заглянул ему прямо в глаза капитан.

Порыскав по дневному небу постовой еще внимательней пригляделся  к парню.

«Точно дурной! – окончательно решил он. – А может и обкуренный! Сейчас полно в Москве таких».
      
Словно почувствовав его тревогу, капитан обернулся и, светло улыбнувшись, сказал:
 
- Да не на небе! На доме этом! Не знаешь, внутри пустая она?
- Чего не знаю, того не знаю! Уйдешь ты с проезжей или прямо увести тебя, это дело?
- Да, ты сам прикинь! – заволновался парень. – Это отсюда она такая маленькая! А ты спусти ее вниз, три окна закроет! Может, внутри нее комната есть, а? Вы же менты все знаете!

Постовой откашлялся и чинно произнес:
- Может и есть там внутри чего! Тебе что за беда? Жить негде, что ли! Жена выгнала? Куревом угости!

Парень достал дешевые сигаретки, долго прикуривали на ветру, затянулись по разу.
- Не женат я, отец!
- Так кто же не дает? Подружка-то есть?
- Есть женщина! – шепотом выдавил парень. – Королева! – чуть слышно добавил он.
- Так и женись! На королеве! Сам королем станешь!- усмехнулся мент.
- Не по мне она! – опустил голову капитан. – Дать мне ей нечего, отец!
    
Они еще покурили чуток, думая каждый о своем,  пожали руки, как старые друзья и разошлись в разные стороны.
Постовой отошел подальше, оглянулся, не смотрит ли кто. И запрокинув голову долго вглядывался в шпиль башни.
- Вот же! Столько тут проторчал, а о звезде этой и не подумал даже! – с горечью заключил он и полез в будку согреться.
          
С утра набегавшие облака, вдруг развеялись, высотка  вытянулась в струну, озарилась светом и как сама невинность, втайне жаждущая безумной страсти, вся без остатка, до последнего кирпичика, до последнего стеклышка, до самой крайней башенки отдалась безоглядно яростной силе прорвавшегося сквозь непогоду весеннему солнцу. И на самом верху воссияла Звезда.

Своим великолепием она венчала это божественное соитие здания и природы. Переливаясь в неистовых лучах солнца, набравшись его освежающей энергии, звезда вдруг исторгла из чрева своего неземной поток света, который, метнувшись вниз к реке, пронзил насквозь стоящего на набережной паренька.
 
Внезапно все стихло, небо заволокло облаками, краски погасли, высотка сразу постарела, сгорбилась и приутихла до следующего раза. Звезда нехотя погрузилась в дремотную негу. По набережной засновали машины, все стало на свои места.

Капитан одернул пиджачок и  решительно направился в центральный подъезд здания.
         
За столом комендантской комнаты угрюмо сидел серьезных лет дед и что-то старательно записывал в потертую тетрадочку.
- Выйдите! Я занят! – не глядя на посетителя, привычно бросил он.
Посетитель не уходил.
- Вы что, не слышали! Я занят, я сказал! – также, не поднимая головы, пробурчал администратор. Но удаляющихся шагов так и не услышал. Пришлось приподнять голову.
Посетитель ему сразу не понравился.  Худой, одет кое-как, суетливый, одно словом, несолидный господин.
- Ну! Чего тебе? – без предисловий спросил дед.
- Работу ищу! Здесь!
- Где здесь-то? В кабинете моем уже, так!
- Здесь, в здании. Работа нужна, любая.
      
- Ты наблюдаешь, куда зашел? – медленно стал закипать дед. – Ты башку-то задери кверху, да погляди, как следует!   
В ответ парень лишь чуть заметно усмехнулся.
- С улицы не берем. Только по рекомендации! И не всех. Всего хорошего! – закрыл тему комендант и крикнул в дверь:
- Зоя! Проводи товарища. И больше не пускай никого, занят я!
- Да я, это…! Скалолаз. Промышленный.
- Альпинист, что - ли?
- Нет! Скалолаз! Скалы там, горы, высотки разные. Ремонт, покраска. Подрабатываю я. Понятно!
- Подрабатывает он. Документы-то есть у тебя!
      
Посмотрев уже знакомую нам потертую книжечку, дед качнул головой и крякнул не по-столичному.
- Капита-ан! Я вон тоже капитан, морской  только, в прошлом, конечно! Ну, давай,  рассказывай, что за беда, скалолаз хренов.
Вместо слов парень достал водку, кусок колбасы, хлеб, пару огурцов соленых и луковицу.
- Ишь, ты! – усмехнулся кисло комендант. – Упакованный! Видать приперло, раз так  подготовился. Что это за водка у тебя?  Не видал такую! Не левая?
- Наша, «Шацкая»! Хорошая! – вскинулся капитан.
- Щацкая! Рязанский, что ль? Наш! Косопузый!  А я ж с Михайловского, Конобеевский. Ну, давай, лей!

Резко запрокинув голову, махнул  и не успев выдохнуть, прохрипел в дверь:
– Зоя! Так ты не  пускай никого. Занят я!
            
Щацкая вмиг опустела. Дед слазил в шкафчик, достал бутылку виски. Из закуски остался только лук.
- Под самогонку и лучок пойдет! – заключил он. – Носят тут, носят артисты, ученые. Даром что голова у них круглая, а руки-то с задницы растут. Не могут сами, ну ничего! Все ко мне, да ко мне. Начальство уж коситься стало, гнать хотели. А куда же без меня? Куда они …? Один я всё знаю, где труба, где кран, а где люк какой. Дому-то сколько?! Строители померли все. Один я остался.
    
Через полчаса прикончили и виски. Комендант посидел, что-то мурлыкая под нос. Потом встал и протянул парню широкую лопатистую ладонь.
- Парень ты ничего, Санька! Сегодня я устал чего-то, заходи завтра! Возьму я тебя, нравишься ты мне! Скалолаз...!      

Через неделю капитан стоял на том же самом месте, отличаясь от самого себя тогдашнего лишь наличием букетика гвоздик в правой руке и красного цвета пропуска в левом внутреннем кармане потертой курточки.
    
Лицо его посинело от холода, крепко сжатые губы побелели, глаза, не мигая, смотрели в одну точку.
    
Еще через полчаса, рядом, вырвавшись из сплошного потока, остановилась дорогущая машина, название которой он и прочитать не смог. Двери долго не открывались. Парень стоял, не двигаясь, боясь даже шелохнутья.
    
Через некоторое время дверца приоткрылась, подошел негабаритных размеров господин и, нервно оглядываясь, что-то тихо спросил. Капитан молча кивнул. Человек вернулся к авто, открыл заднюю дверцу и помог выйти женщине. Автомобиль тихо заурчал и, отъехав метров тридцать, приостановился.
      
Капитан и женщина остались вдвоем.
Некоторое время они молчали. Капитан не смел поднять глаз, женщина же, наоборот, откровенно разглядывала его из-под низко опущенного капюшона блестящего кожаного плаща.
      
- Ну, что же! – произнесла она хрипловатым голосом и, порывшись в сумочке, достала смятый листок бумаги. – Ваше послание? Извиняюсь! Запоздала! Таких как Вы, много! А вот я такая, одна. Сами понимаете!

Женщина отошла в сторону и, подняв голову, взглянула вверх.
- Да! – прошептала она сама себе. – Докатилась ты, дорогая моя, в исканиях творческих! Звезданулась, как говориться!
      
- Иллюзий напрасных не стройте! – обернулась она к застывшему капитану. - И планов иллюзорных не вынашивайте! Здесь у меня чисто профессиональное! На работе я, это понятно?! Ваше предложение показалось интересным, и не более того! Опять же охрана рядом…!
      
Женщина еще раз с любопытством взглянула на парня.
- Надеюсь, Вы не маньяк! Не ожидали, наверное. Я сама от себя не ожидала, если честно! – тихо вздохнула она. – Ну! Что стоим? Полезли…,  если это все не шутка!
    
Парень так замотал головой, что его пришлось чуть придержать за подбородок.
- И смелее, давай! – скомандовала женщина. – Не тушеваться! Натворил делов, теперь, видишь ли, смущается! В краску впал! Веди, говорю! А то передумаю!

От этих властных слов парень совсем очнулся, сунул даме букет, осторожно взял её под локоток и повел к центральному подъезду высотки.

У него-то пропуск имелся, а вот с гостьей … . Сразу у входа путь им преградил матерый охранник. Дама откинула капюшон, кисло улыбнулась охреневшему стражу, и быстро прошла вперед, волоча уже теперь за собой незадачливого кавалера.
    
Поднявшись на лифте до последнего этажа, они прошли несколько технических помещений и продолжили восхождение по ржавой винтовой лестнице. Затем нырнули в узкий люк и оказались сразу у подножия каменной башни, наверху которой покоилась огромная, с полнеба… Звезда.
      
Женщина, стараясь не смотреть вниз, уцепилась за руку капитана и тихо пробормотала:
- Ну, хватит уже! Дальше не пойду! Разобьемся, на хрен! Это ты сумасшедший! А я еще людям нужна!
      
Осмелевший парень, понимая, что отступать больше некуда, нежно обнял ее за талию и подтолкнул к голой металлической лестнице.    
Дрожа всем телом, судорожно уцепившись за расшатанные перила, подталкиваемая хиленькой грудью капитана дама взобралась на самый верх и очутилась перед небольшой дверцей, ведущей прямо во чрево Звезды.
      
Войдя внутрь, женщина отдышалась, немного пришла в себя и, наконец, смогла оглядеться вокруг.

И ведь было, действительно, отчего сойти с ума. В  центре Москвы, на огромной высоте, внутри казавшейся небольшой снизу Звезды находилась довольно уютная комнатка, метров восемь, уставленная нехитрой мебелью, увешанная по периметру небольшими светильниками и надувными, разноцветными  шарами.
    
Посередине, рядом с застеленным покрывалом ободранным диванчиком, стоял небольшой столик с цветами, шампанским и фруктами. Левый верхний уголок одеяло был игриво откинут вбок.
      
- Вот здесь я и живу пока! – тихо произнес парень. – Временно! Пока на настоящую комнату не заработаю!
    
Дама обернулась и внимательно посмотрела него. Ничего не говоря, она глядела парню прямо в глаза, словно хотела проникнуть в самое нутро этого странного существа, то ли зверя, то ли птицы, то ли еще пока человека, поселившегося в столь невероятном месте.

В ЗВЕЗДЕ!!!
    
Это продолжалось довольно долго, капитан терпеливо ждал. Он, конечно, предполагал такой эффект, но последствий не просчитал. Женщина склонила голову книзу, что-то шепнула неслышно и медленно, боком завалилась на пол. Парень упал рядом на колени, судорожно пытаясь затащить безжизненное тело на диван.
         
Впрочем обморок потертой жизнью дамы оказался недолгим. Поведя мутным взглядом вокруг и осознав, наконец, что это и не сон, она тяжело приподнялась, оттолкнула ухажера, и сама перевалилась на диван.
      
Затем набрала номер и прохрипела нервно в трубку:
- Это я! Все правда, ё-маё! Охренеть можно! Я внутри ...! Серьезно! Не соврал парень! Всё как есть правда! Да кто он!? Да никто! Ты, вообще-то, не спеши пока сюда сразу тащиться! Посмотрим!
      
Дама еще раз внимательно посмотрела на парня. Сколько их было у нее, всяких разных. А вот этот отличался какой-то неземной чистотой, будто белоснежный ландыш, прорвавшийся ранней весной сквозь толстый слой грязного, слежавшегося снега. 
    
Они смотрели друг другу в глаза и не говорили ни слова.

- Я прочитала послание Ваше! – откашлявшись заговорила первой женщина. - Спасибо за добрые слова, за «королеву», за все такое…! Но, Вы же понимаете,  Вы … и я!?

Парень молчал, не смея шевельнуться.

- Хотя! – нервно усмехнулась дама. - Признаться, такое свидание у меня впервые! Правда, впервые! Ничего подобного в жизни моей не случалось. Эти шарики смешные! И, главное – ГДЕ!
    
- Простите! – прошептал капитан. - Я все понимаю. Я не хотел Вас тревожить! Но другого способа не знаю! Вы бы меня даже не заметили бы среди тысяч таких же! Или миллионов!
      
- Да нет! – качнула головой дама. - Вы не «такой же»! Вы отличаетесь, сильно отличаетесь!
    
Неожиданно парень, дрожа всем телом, неуклюже уткнулся в лежащую на коленях дамы руку и коснулся ее посиневшими губами.

- Что ты! Что ты! – не на шутку перепугалась такой, не ко времени и не к месту, напористости женщина. – Ну! Что ты! – чуть успокоившись, коснулась она его коротко стриженой головы. – Вот так! Сразу! Давай хоть выпьем, что ли!
    
Капитан кивнул головой и кинулся открывать шампанское.

Дама, тем временем, решила оглядеться, раньше как-то недосуг было. Собственно, это была не совсем комната, а скорее некое техническое сооружение. Кажущаяся снаружи сплошной обработанной каменной глыбой, Звезда внутри оказалось полой, каркас ее состоял из переплетающихся сложным узором труб, между ними был положен настил и построены тонкие стенки. Потолка, окон и дверей не было вовсе. Все это было сделано, конечно, для обслуги, которая изредка наведывалась проверять понатыканные кругом антенны, и никому, конечно, в голову не могло придти, что тут вот кто-то поселится из людей, тем более устроит свидание с любимой женщиной.

Плохо они знают русских офицеров!
      
- Все готово! – окрепшим голосом доложил капитан и так широко повел рукой, что чуть не сбил одну из крепежных труб. - Вот шампанское! Пожалуйста, фрукты! Трех видов! Вот орешки! Потом будет кофе с пирожными!
- С пирожными! – эхом отозвалась дама. - Это зачем! – ткнула она в откинутый уголок одеяла.
- Для красоты и уюта! – осмелел капитан. – Я в кино видал!
- Убрать!
- Есть убрать!
- Налить!
- Есть налить!
      
Дама подняла бокал на уровень глаз и через эту вечную призму жизни еще раз оглядела все вокруг. И опять ей показалось, что это сон!
    
Но парень никуда не исчез, он сидел напротив и улыбался! И это была не та из многих тысяч фальшивых улыбок, которых ей довелось видеть в жизни своей непутевой. Это была глупенькая, кривенькая, нелепая, абсолютно неэстетичная, с мелкой слюной на губах улыбка абсолютно счастливого человека.
    
- Хочу выпить за счастье! – наконец прошептала дама.
- За счастье!? – удивился парень. – Ведь вся Ваша жизнь – одно сплошное счастье!
- Ошибаешься, друг ты мой таинственный! Я была счастлива, по-настоящему, все-то три раза в жизни. Первый раз школьницей, когда простояла до утра, обнявшись с мальчиком в грязном, заплеванном подъезде – даже не целовались! Второй, когда играли битлов в какой-то общаге и все зал вдруг стал прыгать до потолка вместе с нами. А третий, когда моя дочка, ростом с горшок, сказала «мама». Вот и всё счастье мое!
      
- А как же концерты, слава, награды, поклонники!
- Маленький ты еще! За счастье! Настоящее!

Они чокнулись и выпили сразу по бокалу, как нормальные люди. Не кривляясь и не гримасничая. Выдохнули, тоже как все, и закусили мандаринчиком. Помолчали!
    
У дамы пробудился мобильник. По нему тревожно заблеяли мужские и женские голоса. Дама устало слушала, кивала головой, с чем-то соглашалась, какого-то посылала ... .
Потом все  стихло. Капитан напряженно замер с бокалом в руке.
- Пора? – прохрипел он. – Уже пора!?

- Да не переживай ты так! Ничего тебе не будет! – улыбнулась ему королева и это тоже была улыбка счастливого человека.  – Сама виновата! Сама все улажу! Пора! Веди вниз! Сейчас понаедут тут!
      
Тем же путем вышли на крышу. Внизу улица кишела как муравейник. Вся набережная была забита машинами, Телевидение снимало с четырех ракурсов. Над рекой болтался вертолет. Было доложено наверх. Неизвестно откуда взявшиеся фанаты орали во все глотки имя. Горели прожектора, блескали фотовспышки, мельтешили охранники.
          
А капитан с дамой стояли наверху, взявшись за  руки, и каждый из них отчетливо понимал, что получил от Звезды сегодня еще по одному маленькому, но настоящему счастью.
47 Заурядный случай
Владимир Дементьев 3
   История эта произошла 14 в субботу, но началась она 13, вернее, между 13 и 14 ровно в полночь. Во всяком случае, часы пробили 12 . Собственно, с боя часов все и началось.
   Впрочем, вряд ли случившееся стоит называть "историей"  -  заурядный случай,  -  да и часы, пожалуй, тут ни при чем.
   Итак.

     Елена Викторовна - дама  бальзаковского возраста, была не замужем. Не подумайте, что она обделена вниманием мужчин. О нет, напротив, природные данные и чудеса современной косметики в сочетании с умением изыскано одеваться и ярко заявлять о себе делали ее весьма привлекательной, преступно привлекательной! Но, как говорится, не родись красивой, а родись счастливой. С последним как-то не получалось. Всякий раз как-то вдруг все расстраивалось в первые же дни начавшейся было идиллии.
      Вот и сейчас, расставшись с очередным любовником, наша героиня с чашечкой черного кофе в глубокой задумчивости сидела за столом, на котором лежали бумага, ручка и две колоды Таро – она желала узреть будущее. Идея гадания, правда, принадлежала не ей, а ее приятельнице – соседке из боковой квартиры. Слово “приятельница” Елена Викторовна терпеть не могла, тем не менее, другого,  более точного определения,  она не находила.
     Соседка была “серой мышкой”, вечно занятой по дому и убогой даче. Жила она с сыном – болезненным одиннадцатилетним мальчиком.
     Елена ждала приятельницу. Когда же гадать, если не на Старый Новый год  да еще и в полнолуние? Однако время шло, а “гадалка” не являлась. Конечно, можно и заглянуть к ней, напомнить о себе, но это было не в правилах дамы.
Трудно сказать, как долго продолжались бы бесплодные раздумья, прервал их бой антикварных напольных часов. В иной раз эти звуки старины ласкали слух (они придавали некий шарм редким минутам утонченного уединения), но только не сейчас! От неожиданности хозяйка вздрогнула; кофе выплеснулся на стол и залил карты.

    - Черт! - в сердцах воскликнула Елена.

    И в это мгновение действительно появился он! Правда, выглядел лукавый несколько иначе, чем это принято изображать на фресках. Он был чисто выбрит и опрятно одет или, как сказала бы Лена, “прикрыт” (наряд вне всякой моды).
С перепугу Елена Викторовна начала судорожно креститься, что-то бессвязно бормотать…

   - Не пугайтесь! И размахивать перед собой руками тоже не стоит – малоэффективно, - с легкой ухмылкой промолвил нечистый сочным баритоном.
   - Молитвы помогают только тем, кто искренне верит. Явно не ваш случай. А вот позвали меня очень даже искренне. Приятно! А то, знаете ли, вызывают, обряды совершают, но, в сущности, все формально, без души. Это здоровье сильно подрывает. Потом все тело ломит. Ужас!

  Женщина трясущимися руками схватила со стола чашку и уже было замахнулась, но бес ее опередил:

   - Да не беспокойтесь вы так! Физические воздействия еще менее эффективны. Расслабьтесь! Я ведь явился не по своей прихоти, а по вашему зову и вреда вам не причиню! Вообще, я потрясен точностью выбора момента и виртуозностью исполнения. Уже за одно это должен вас отблагодарить.

  - От вас дождешься, – только и смогла выдавить из себя Лена, бледная, как полотно.

  -  Почему нет? - нечистый легонько дунул, и кофе с карт переместился обратно в чашку.
  - Собственно, если разобраться, мы лишь добро делаем. Ну посудите сами. Для чего нас вызывают? Для получения каких-либо благ, причем подчас весьма значительных. И все это “за так”! Мы ведь ангелы, пусть и падшие.

   Бес криво усмехнулся.

  - Ничего себе “за так”,взамен душу требуете! – Лена уже начала приходить в себя.

  - Сделка есть сделка. А что еще может предложить клиент в обмен? То-то и оно! Ничего в этом кошмарного нет, поверьте. Если поразмыслить, то душа, призывающего меня на помощь, все равно в рай не попадет - только к нам. А у нас она, между прочим, на особом, льготном положении. Да-да! Ну ни в котел же ее! Грешников и без того хватает, хоть пруд пруди. Нам добровольные помощники нужны – работы много. По мне, прямо вам скажу, лучше дрова подбрасывать, чем самому на сковороде сидеть. Хотя некоторые и предпочитают обратное. У нас, знаете ли, свобода совести.
   Однако, ближе к делу. Хотите богатство, славу, долголетие или даже все вместе? Без проблем!

  - Нет уж! Увольте! - Елена Викторовна еще раз перекрестилась.
  - Изыди, …пожалуйста! Очень вас прошу!

  Нечистый поморщился, тяжело вдохнул.

  -  Зачем же тогда вызывали? Ну что-то вам все-таки от меня нужно?

   - Ничего, абсолютно ничего! Это случайно, совершенно случайно получилось...поверьте.

  - Стало быть случайно. Что ж, нет так нет. Как хотите. Насильно осчастливить невозможно! А может кого посоветуете, раз уж я здесь? Чего два раза являться, тем паче вызвать меня не так-то и просто.

  - Нет-нет! У меня таких знакомых нет и быть не может.

  -  Жаль, очень жаль, а то за совет я бы вам тридцать миллионов дал. Подумайте хорошенько, может кого и вспомните.

  - Тридцать миллионов чего?

  - Ну-у-у, Елена Викторовна, спуститесь на землю! Рублей, конечно, и это максимальная сумма за такого рода услугу.

  - Знаем вас! И расписку потребуете, и чтоб кровью,– Леночка начала брать щекотливую ситуацию под свой контроль. Сказывался опыт львицы из полусвета.

  - Ну что вы! Все даром. Просто скажите и все. Никаких расписок!

   Несмотря на страх мысли о вознаграждении со скоростью света застучали в хорошенькой головке. Как будут кстати эти деньги! Наконец-то она сможет, блеснув на престижном курорте, завести нужные знакомства, а там и до счастливого замужества недалеко. Ах, как необходимы эти миллионы!

  - То есть, я вам подскажу и  за это получу деньги?

  - Идеально сформулировали! Точно так! Если, конечно, контракт с вашим протеже будет заключен.

  - Нет-нет! Это невозможно…это я так…из простого любопытства. Нет…

  - Отчего же невозможно? В жизни возможно все – это потом…Смелее, решайтесь!

  - Ну-у-у есть у меня одна знакомая. Она очень-очень нуждается в помощи. Говорит, руку готова отдать на отсечение, лишь бы сын был здоров, но и она… Нет! Исключено!

  - Да, тяжелый случай! Сочувствую. Вот так люди и гибнут! А вы хотели бы помочь ей?

  - Куда вы клоните? – Елена Викторовна уже почувствовала, что способна разговаривать с визави чуть ли не на равных.

  - Если желаете добра вашей знакомой, то могли бы, между прочим, и за нее контрактик подписать. Дело–то стоящее.

  - Ну знаете! Это уже слишком! Вообще, как такое в принципе возможно? Как это  за кого-то подписывать такое? Никогда не слышала ничего подобного. Так не бывает. В конце концов это нечестно, непорядочно!

  - Что вы все заладили "невозможно да невозможно"? Сколько угодно таких случаев, а не слышали о них только оттого, что все в секрете остается. Ваш секрет тоже не раскроют, не беспокойтесь. В контракте главное что конкретно от нас требуется и подпись. А кто за кого подписал - не столь важно. Это ваши дела.
И потом, ну вам ли, дорогая моя, говорить о честности, о порядочности? Взгляните правде в глаза, наконец! Кто всего лишь неделю назад отказался дать в долг? Кто божился, что за душой ни копейки, говорил, что в долгах, как в шелках? Забыли? А она на вас надеялась, молила вас. Готова была на колени встать. Ей-то деньги действительно позарез нужны! Впрочем, это пустяки, мелочь. Забыли, как брак племянницы расстроили? От скуки, видите ли. Как семью лучшей подруги разрушили? То не любовь была – зависть! Вам ли не знать. А Лешеньку, игрушку вашу, помните? В петлю полез. Еле спасли. Теперь вот петь не может…
   Напомнить еще? Вас жалею... или все же копнуть поглубже? Ваши поиски ответного светлого чувства, Леночка, кровью окроплены. Кошмары не снятся? Нет? Вижу, что не снятся. Конечно, это же всего-навсего роковая случайность. Беда только в том, что случайностей не бывает!
    Впрочем, соседка тоже далеко не святая. Рассказать  отчего ее сын чуть ли не инвалидом стал? О взаимоотношениях с бывшим мужем, и какую роль вы в этом сыграли? Интересные подробности. Совесть не гложет? Или, к примеру...

  - Хватит! Все так! – глотая неожиданно подступившие слезы, решительно прервала обличительную тираду Елена.        -  Все так!

  - Ну вот видите, как все просто. Право, не стоит себе и другим жизнь усложнять. И контрактик уже составлен. Взгляните.

Нечистый ткнул пальцем в лист бумаги, и на нем в мгновение ока появилось нечто написанное от руки. Почерк был хотя и витиеватый, но легко читаемый.

  - Зачем вы мне это подсовываете?

  Женщину била нервная дрожь, и она уже не сдерживала обильных слез.

  - Я не хочу читать этого! - выкрикнула она.

  - Ну и напрасно! Здесь  исключительно из симпатии к вам  прописаны на редкость щедрые обязательства. Тут и полное выздоровление сына соседки без дорогостоящей операции, и престижный вуз для него, возвращение в семью отца, материальные блага, долголетие и т.д., и т.п. Разве что всемирной славы нет – эти хлопоты ни к чему. А вы, как я и обещал даже не упоминаетесь. Прелестный контрактик! Взгляните, а то потом некоторые обижаются.
Видите, никакого обмана. Стоит лишь черкнуть снизу - и все счастливы! А вот и ручечка одноразовая стерильная. Специально сконструирована, чтобы легонько без боли царапнуть так…

   - Замолчи! - ледяным тоном приказа Елена Викторовна и метнула испепеляющий взгляд на собеседника. Слез в глазах уже не было. От такого взгляда у нечистого даже пот выступил.
Она дотронулась кончиком пера до запястья, с безразличием посмотрела на капельку крови и поставила подпись, затем с такой силой сжала ручку, что та разломилась надвое.
  Посланец тьмы достал платок, вытер лоб.

  - Ну и работенка – адское терпение требуется! А теперь слушайте меня внимательно. Вот вам образцы лотерейных билетов, пойдите и купите такие же и так же, как здесь, заполните их.

  - Что? Какие еще билеты? Деньги где? – последние слова были сказаны с особой яростью.

  - Помилуйте, где же я их возьму? Украду? А вам это нужно? Может напечатать? Нет? Да и зачем вам лишние разговоры, сплетни? А так все законно, чистенько. О вас беспокоюсь! – черт расплылся в гнуснейшей улыбке.
  - Успокоились? Вот и славно! Ну а как получите, так милости прошу сразу к нам на постоянное место работы.

  - Что такое? Куда это “к вам”? Ты, черт паршивый, что мелешь? В контракте нет моей фамилии! Слышишь? Н-е-е-т!

  - Куда, куда? Ясное дело – в преисподнюю. И вовсе я не паршивый. Зачем же так ругаться, нервничать? Я же объяснял уже: здесь главное четко сформулировать  что от нас требуется и, чтобы клиент расписался в знак полного согласия. А росчерк, дорогуша, на документе ваш. Чья кровь, того и призываем! Потому-то ею и подписывают, а иначе и чернилами вполне обойтись могли бы. Все честно! Мы всегда дословно выполняем обещанное! Кстати, вознаграждение получать необязательно. Мы клиентов к этому не принуждаем.

   Елена мгновенно схватила со стола чашку и с истерическим воплем швырнула ее в нечистого. Однако чашка пролетела сквозь него и вдребезги разбилась, угодив в циферблат злополучных часов. Они начали отбивать полночь! Нечистый тут же исчез… У женщины потемнело в глазах, несмотря на шоковое состояние она отчетливо помнила, что двенадцать уже было!
  Усилием воли Елена заставила себя очнуться. Сердце бешено колотилось, по лицу струился холодный пот. Она осмотрелась. На столе лежали карты, чистый лист бумаги, ручка  и ближе к краю стояла кофейная чашка. Перевела взгляд на руку – никаких царапин!

  - Сон! Боже праведный, это был всего лишь сон, кошмарный сон!

Женщина попыталась  нащупать на груди крестик, забыв, что сняла его перед гаданием.

  -  Прости, прости меня, Господи… Я искуплю!.. Я исправлюсь, Господи!  Это знак! Нужно начать новую жизнь, зачеркнуть, все-все зачеркнуть.  Начать сегодня же. Сейчас же! Только прости меня, Господи!

  Елена Викторовна, обливаясь слезами,  начала креститься, и в это время раздался звонок в дверь. Хозяйка бросилась открывать ее и, впустив соседку, тут же с еще большими рыданиями уткнулась лицом в ее плечо.

  - Прости меня! Я так виновата перед тобой! Прости! Так виновата! - дрожа всем телом запричитала она.

  - Да что с тобой? Почему ты плачешь? Успокойся! Ты же сильная женщина! Возьми себя в руки! Ну же! - соседка энергично встряхнула бедняжку.

  Елена медленно подняла голову, ладонями вытерла слезы, глубоко-глубоко вздохнула.

  - Что случилось? Я могу тебе помочь? В чем ты виновата? Только не молчи, пожалуйста!  - теперь    дрожь   передалась соседке.

Елена Викторовна еще раз глубоко вздохнула и с шумом выдохнула. Помолчала...

  - Сон, ужасный сон привиделся. Прости. Я так испугалась! Кошмар!

  - У-ф-ф!  Вот ты действительно напугала! Нашла из-за чего убиваться. Выброси все из головы. Забудь! Разве можно   из-за каких-то глупых снов так портить себе нервную систему?

  - Да-да. Ты, конечно, права. Из-за какого-то сна…

Женщины одновременно  "плюнули" через левое плечо и прошли из холла в комнату.

- А мой еле  уснул… Душу   дьяволу  отдала бы, лишь бы сын был здоров.   Где взять денег на операцию? И ума не приложу.

    Леночка, бросив пренебрежительный взгляд на соседку, что-то процедила сквозь зубы.

- Не поняла. Что ты сказала?

- Да так, ничего... Пойду, приведу себя в порядок. Аб-со-лют-но ни-че-го!

  Оставшись в комнате одна, соседка машинально осмотрела ее и сделала неприятное открытие: на столе была только одна кофейная чашка.
 
  - Словно и не жала, -  с горечью отметила она  и  уже начала вспоминать другие неприятные моменты,  как вдруг  телефон мелодично пискнув, сообщил о СМС.
- Кого еще по ночам  раздирает?

Сообщение пришло от бывшего мужа. Женщина не верила своим глазам: текст был длинный, взволнованный, но  главное  вселяющий надежду. Надежду на выздоровление  сына! Ей тут же захотелось поделиться этой новостью  с  Еленой… вообще с кем угодно!

-  Впрочем, эмоции лучше не показывать – сглазить могут. Простота хуже воровства!
    Женщина  устало откинулась на спинку стула.  - Как в мире все сложно, запутанно!

Елена вернулась улыбающаяся с безупречным воздушным макияжем, разве только вглядевшись можно было заметить излишнею красноту глаз.
 
  - Как ей так быстро удаётся преображаться? – мелькнуло в голове, но заговорила соседка, естественно, о другом.
- Бывший прислал эсемеску. Он сейчас в Мельбурне.  Пишет, что с ним заключили выгодный контракт, и теперь сможет оплатить лечение сына, там есть замечательная клиника. Берется быстро все устроить. Прилетит через неделю, -  как можно суше произнесла она.

- Рада за тебя, очень рада. Будем надеяться. Однако уже поздно. Мы обе устали. Давай к делу – займемся гаданием, - в голосе появился металл.

Соседка проявила изрядное знание раскладов, но карты упорно ничего хорошего не предсказывали, лишь значительные денежные поступления в ближайшее время.

 - Довольно, глупости все это! Дурацкие карты! Какие могут быть “значительные материальные блага”? С неба что ли свалятся?

- Как знать, может в лотерею выиграешь?

- Вздор! Я зареклась никогда не участвовать ни в каких лотереях, розыгрышах, и вообще  быть подальше от азартных игр и прочей халявы.  Много ты за свою жизнь выиграла?

- Я – нет, но ты - другое дело. У тебя как-то все получается.

- Вот именно!

В гостиной, где совсем недавно все дышало уютом или близко к этому, повисла напряженность.  Впрочем, пауза была недолгой.

- Извини меня, - Елена с натянутой улыбкой мягко положила руку на плечо приятельнице. – Я сегодня сама не своя.   Поздно уже. Спасибо тебе!

Выпроводив соседку, хозяйка вернулась к столу, чтобы убрать с него.

- Какая отвратительная ночь! Какой тяжелый сон! – хрипло произнесла она и впервые не узнала свой голос.

 И тут в часах  что-то противно звякнули, будто лопнула какая-то пружина, и они остановились.
Елена Викторовна  открыла стеклянную дверцу и легонько толкнула маятник. Он безвольно качнулся пару раз и остановился. Она еще рез, теперь сильнее качнула его – безрезультатно.
Вдруг, даже не ожидая от себя такого, она со всей силы ударила по резному корпусу. 

- Черт! - сорвалось с ее губ.

 В ответ часы начали отбивать 12.
48 Суха теория
Пранор 2
            Как-то весной оказался я в столице. Люблю контрасты. В мае снег в Якутии и не думает ещё таять, а по прилёту во Внуково уже на трапе запах земли в ноздри ударил сквозь керосиновую вонь. И на газонах привокзальной площади деревца и трава зеленели, одуванчики желтели. Лепота!
            Навестил я в тот раз приятеля на его работе. После ранения он лишился ноги. А ранение он получил, когда товарища под вражеским огнём в «контртеррористической» заварушке вытаскивал - прижав к груди, как мать дитя, нёсся он скачками, пока снайпер коленный сустав пулей ему не перебил. И стреноженный, не в качестве бруствера товарища он использовал, а, улёгшись перед ним, отстреливался, пока "братишки" не подоспели.
            Был он комиссован из рядов Вооружённых Сил, устроился работать в компьютерную фирму "чиником" при компьютерах и, как выяснилось в ходе встречи, в религию ударился самым неожиданным образом. Не силён я в конфессионных вопросах, но он, при окладистой бороде и с крестом на груди, всё о каких-то кругах (то ли семи, то ли девяти) постижения Истины и приобщения к царству Божию с первых же минут встречи стал мне с жаром втирать-втолковывать.
            Терпел я, терпел, обидно мне стало, что где-то ближе к нижней границе оценил-расположил он меня в кругах этих, и давай я ему встречные вопросы задавать: "Почему именно столько этих самых кругов, а не меньше-больше? Где у него вообще мандат на владение Истиной? И зачем слова-время на молитвы-восхваление Бога тратить, вместо того, чтобы молча в поте живота славу Божию в жизнь проводить"?

            Слово за слово, дошло уже у нас дело до брызгания слюной, поминания Фомы-неверующего и опиума для народа, как явился курьер из центрального офиса фирмы - молоденький парнишка с большой картонной коробкой на плече.
            Взопрел-запыхался парнишечка, но до того неописуемо счастливым было выражение его юного лица, и такой смачный след губной помады на щеке его полыхал, что посмотрели мы друг на друга и от души посмеялись над собой - далеко не молоденькими, а всё же дураками.

            "Суха теория, мой друг, а древо жизни пышно зеленеет"!
49 Сексуально-эротическое
Пранор 2
            «Бежать! Немедленно! В лес»!  - Натуральнейшая паника обуяла меня, когда исчез весь мир, едва только заглянул в её глаза. Ужаса добавило ощущение, словно касаюсь себя самого, когда обменивался с ней рукопожатием при знакомстве.
            А потом захотелось взять её за ручку, как маленькую девочку, и пойти с ней по пустынной и безлюдной планете начинать жизнь всего человечества с самого начала.
            Так и ходим с тех пор, всегда держась за руки.
50 Хозяин
Ольга Гаинут
      "Ах, как не хочется вставать, - подумал мужчина, только что вырвавшийся из объятий любимого им Морфея. – Ну что ты тянешь одеяло? Без тебя я бы повалялся ещё пару часиков, – уже вслух раздражённо обратился он к маленькому пёсику породы кавалер-кинг спаниель. - И ведь никуда не денешься, - продолжал брюзжать хозяин, - надо вести его на улицу".
      
      Да и никакой он не хозяин. Неделю назад знакомый Ивана Петровича уехал с семьёй на пару деньков и принёс ему свою собачку. Объяснил, что пёсик может создавать комфорт в доме и быть самым настоящим компаньоном, без общения даже чахнет. Иван Петрович не знал, что знакомый вполне мог и хотел взять маленького друга с собой. Однако видел, что мужчина совсем скис от одиночества, ни с кем не общался и, не показывая вида, страдал: один, всегда один. И решил "подлечить" его с помощью брата меньшего, спаниеля.

      Что правда, то правда. Иван Петрович, будучи пять лет на пенсии, с каждым годом всё больше дичал. Разговаривал от случая к случаю только с этим знакомым, живущим по соседству. Думал, что всегда будет молодым и здоровым. Ему казалось, что только вчера бежал по жизни, аж ветер свистел в ушах. Ан, нет: уже шестьдесят пять стукнуло, словно молотком по макушке. Растерянно оглядывался по сторонам: "Где ты, тот нетерпеливый ветер? Может, встретимся ещё разок?"
      Ноги не бежали, а живот рос. Иной раз ему хотелось встрепенуться, взять себя в руки, вытянуть за волосы из безрадостного болота жизни, как делал барон Мюнхгаузен. Но хватало его на денёк и - сдувался подобно проткнутому воздушному шару. Вычитал где-то стихи и понял, что они как раз про него.
Бывает, проснёшься, как птица,
Крылатой пружиной на взводе.
И хочется жить и трудиться,
Но к завтраку это проходит.
    
      "Охо-хо, вся-то жизнь – борьба. И ладно бы, борьба за свободу отчизны, против захватчиков. Это священное дело. Понимаю. Преклоняюсь. А то ведь борьба с собственным телом, которое часто хуже врага. Захватывает человека лень и терзает, требует себе спокойствия, вольготных условий. Только тот, кто умеет биться с этим проклятым телом, побеждает. А я слабаком оказался. И нытиком. Не смог перестроиться после пенсии, найти себя".
      
      Иван Петрович, одетый в серый невзрачный пиждачок, не сходящийся на большом животе, медленно гулял с вертлявой собачкой, шаркая ногами и от скуки  разглядывая свои ботинки.
     Раньше, работая главным инженером в строительном тресте, любил красивую обувь и строгие костюмы. Как зайдёт, бывало, лёгким, но решительным шагом на совещание с подчинёнными, среднего роста, стройный, с аккуратной стрижкой чёрных волос, со стойким ароматом одеколона, так сам воздух кабинета будто напрягал мышцы и подтягивал живот. И все понимали, что хозяин настроен на активность, на работу, хоть и считали его нудным и упрямым дядькой.
      А теперь, на прогулке, одряхлевший за пять лет бездействия на пенсии, без взбадривающего рабочего дня в коллективе, он время от времени поднимал равнодушные глаза, но пейзаж ничем не впечатлял.

      И тут увидел, как навстречу ему несётся на велосипеде женщина.

      Капризный осенний ветер не желает пускать её вперёд, настойчиво прижимается на мгновение и несётся дальше, заглядывает то с правой, то с левой стороны, бросается охапками жёлтых листьев. Однако она изо всех сил крутит педали, не желая сдаваться.
      Поравнявшись, женщина резко поворачивает голову в сторону  «хозяина»  и задорно улыбается. Ей хватает мгновения, чтобы прочитать всё про Ивана Петровича, будто он - открытая книга: лишний вес, равнодушные глаза, серое лицо, тяжёлая походка.
 
      «Что ж ты такой кислый, мужичок? - отметила про себя незнакомка. - Да встрепенись! Глупый, теряешь драгоценное время зазря. -  Завтра иду в горы, - продолжала думать, -  надо собрать рюкзак, правильно подобрать обувь. В группе будут и молодые. Ах, как славно: дикая природа, свежий воздух, общение с единомышленниками и радость от каждой секунды бытия. Теперь жить, пожалуй, даже интересней, чем раньше. Понимаешь цену всего, о чём в молодости и не задумывалась».

      «Ты смотри, какая упёртая бабенция. А ведь ей никак не меньше лет, чем мне.   Щёки румяные, как спелые яблоки, губы не хуже ядрёной моркови. Да что я всё на манер садовника. И фигурка – загляденье. Нет, не худая, но и ни килограмма лишнего. Как ясно улыбнулась. Именно мне. Прямо голова пошла кругом, вроде бокал вина выпил».
      Иван Петрович словно и впрямь услышал обращённое к нему восклицание. Как-то потеплело в груди, непроизвольно расправились плечи, и что-то решительное и радостное созрело в голове.

      Он провожал глазами велосипедистку. И отметил, что шедший за ним метрах в десяти сосед средних лет с восточно-европейской овчаркой тоже обернулся и проследил за озорной женщиной с завистью.    

      «А не купить ли и мне велосипед? Помню, в юности мне очень нравилось гонять наперегонки с ветром да по кочкам, по тропинкам, по бездорожью. Надо меняться. Рано я записался в старики. Разве не я - хозяин своей жизни? Хоть годы изменили мою внешность, но внутри себя - я всё тот же.
      Так, сегодня же не ужинать. Совсем. Ужины для меня больше не существуют. Достать из-под кровати гантели. Ничего, пыль стереть и  - вперёд. Было время, занимался, а вот теперь снова пригодятся». 
      
      Однако он жестко прервал поток мыслей, скептически ухмыляясь. Знал свой характер.

      Повеселевший, воспрянувший духом, едва ли не вприпрыжку заскочит домой. Пружинистой походкой направится в душ, стараясь не смотреть на своё отражение в зеркале. Растеревшись полотенцем, облачится в домашний халат а-ля Плюшкин. Тёплые недра мягкой ткани захватят в желанный плен, утопят в реке уютной лени, отберут остатки воли. И всё: полёт души завершится неприятным и болезненным падением с высоты на твердь земную.

      Проходя мимо кухни, будто ненароком увидит купленные в кулинарии блины с творогом.
      “Ничего не случится, если съем парочку, всего лишь пробы ради”, - попадётся на удочку соблазна. Развернуть себя и направить мимо кухни уже не сможет. И очнётся, только увидев картинку на дне тарелки. Миловидная японочка, прикрываясь веером, хитровато подмигнёт.
      Когда вслед за блинами окажутся съеденными и жареные куриные окорочка под руку с тремя стаканами йогурта и двумя яблоками, отяжелевший, откинется на спинку стула, чувствуя чуть ли не презрение к себе.

      К кровати  подойдёт теми же шаркающими шагами, что и вчера, то же тяжёлое от обжорства тело утонет во вмятине матраца, серое, безрадостное лицо каснётся  подушки.

      И жизнь покажется мучением, и окружающее представится опостылевшим.  Рутина, однообразная суета, скука безграничная, и выхода нет.
      
      Уже метрах в ста от него та встряхнувшая его мысли велосипедистка активно махала рукой проезжавшему двухэтажному автобусу с иностранными туристами. А сидевшие в открытой верхней части с радостными криками на своих языках отвечали ей.
      «Вот этого уж никто не просил её делать, - отметил Иван Петрович. – Видимо, такой силы жажда жизни в ней сидит, что просит выхода в неординарных поступках». Подумав так, мужчина побледнел. Если бы кто-то стоял рядом, непременно спросил бы: «Вам плохо?»

      Но с ним произошло нечто совсем другое. Память беспощадной властной рукой встряхнула его за воротник пиджака.
      «Точно так же поступала моя жена. Жизнь радостно бурлила в ней. Она частенько вытворяла, в общем-то, приятные, но, на мой взгляд, неприличные вещи вроде приветствия незнакомых людей, поддержания разговора с попутчиками в автобусе или поезде. Считала важным помочь кому-то, кто не просил её об этом, но оставался потом благодарен. А я бурчал на жену за все подобные “выходки”, отчитывал её, когда оставались одни, упрекал. Мне даже хотелось, чтобы она плакала и извинялась. А ведь я ревновал её, видя завистливые взгляды посторонних. Не мог смотреть равнодушно, когда она расчёсывала длинные пушистые волосы, хотелось вскочить, обнять, целовать и кружить. Однако не делал этого, боялся разбаловать. Теперь понимаю, что мой несносный характер перечёркивал всё радостное, что могло у нас быть. Это я оказался недостойным такой чудесной женщины и злился, что сам угрюмый и нерадостный. А надо было меняться, улыбаться вместе с любимой, поддерживать её во всём. Даже одну женщину не смог сделать счастливой. Зачем тогда жил? Ведь чурбан, что ещё скажешь.

      Дочка у нас появилась на свет с врождённым дефектом: левая ручка заканчивалась чуть ниже локтя. Я сходил с ума от стыда, представляя встречи с родственниками или знакомыми. Мне казалось, что даже выйти на улицу с таким ребёнком – позор. Что подчинённые будут с сожалением поглядывать на меня. Чувство злости и даже ярости на жену зашкаливало. Будто она одна была виновата. Ничего похожего на любовь к своему ребёнку, на радость у меня не было.
 
      Зато жена светилась счастьем, буквально летала, не касаясь земли.
      - Лапочка моя ненаглядная, цветочек сладенький, солнышко, - только и слышал я, с гадливостью глядя, как она купает ребёнка, целует это тельце, наряжает в малюсенькие одежды.
 
      Видя моё брезгливое и презрительное отношение к дочери, жена стала похожей на разъярённую тигрицу.
      - Я терпела, когда ты пытался удерживать меня, словно в клетке, как выдрессированное беззащитное и бесправное животное, запрещал улыбнуться или посмеяться(ах, люди же смотрят, ах, неприлично), но дочь не увидит и не услышит ни одного твоего упрёка, потому что мы оставляем тебя. Живи так, как тебе нравится. Мы с Валентинкой – другие.
      -  Что ли я не хозяин себе, - заявил упрямо. – Идите, мне хуже не будет, - брякнул так, чтобы сделать больнее.
      Кому? Любимой, прекрасной, радостной женщине! Потом рвал на себе волосы, грыз руки до крови, проклинал свой ужасный характер. Но потерял их навсегда».

      Иван Петрович зашёл домой, упал на стул и долго не мог прийти в себя. Воспоминания разожгли душу. За беседой с умным пёсиком отлегло, полегчало. Через несколько дней утром по пути к кухне мужчина с ужасом почувствовал, что у него пропал глотательный рефлекс. И компаньона спаниеля не было - сосед вернулся. Вызванная «Скорая помощь» немедленно доставила его в неврологию с диагнозом микроинсульта. Началось лечение. Лёжа долгими часами на больничной койке, он много думал, вспоминал.

      «Почему именно со мной случилась эта неприятность? Не расплата ли это за что-то? А-а-а, да -  жена и дочка. Я же бросил их в самое трудное для них время. И после этого я спрашиваю Создателя, в чём провинился? Тридцать лет моя дочь живёт где-то, а я, как последняя скотина, даже ни разу не видел её, не помог ни в чём, не порадовал подарком, советом, общением. Да я почти забыл о ней, представьте, люди! Кому я нужен? Валентинке, дочери моей единственной. Может, она не оттолкнёт меня? Может, ждёт, что приеду и покаюсь? Я найду тебя, дочка. И верну тебе всё, чем обделил. Ещё не поздно. Не зря кто-то всемогущий не отпустил меня в лапы смерти.
      Годы изменили внешность, но это такая ерунда, ведь в душе я теперь другой".

      Выздоровление налетело так стремительно, что врачи не переставали удивляться. Они не знали одного: человек ощутил, как в нём что-то перевернулось, словно кто-то растолкал чёрную нерадостную часть его существа и отбросил так далеко, что никакой бинокль не поможет найти. Чуть ли не со слезами восторга мужчина каждой клеткой почувствовал лёгкость и полёт тела от принятого решения. Бывает же такое.
 
      Тяжёлая пелена лени и равнодушия упала, словно разжались сжимавшие её долгие годы тиски. Освобождённая от ненужного груза, душа вышла из комы и открыла глаза.

      Теперь ему всё будет по силам.