СЕРДЦЕ, НЕ ВОЛНУЙСЯ! (роман-хроника в 4-х частях).
Часть первая: НАВОДНЕНИЕ.
14. ПРО СВЕРЧКА И ТЕСТО
Близость к природе, наблюдение за всем, что происходило вокруг - это, пожалуй, было самое важное в тот период моей жизни. И этому в большой мере способствовал старший брат Петр, которого я больше всех любил. Помню такие случаи. Стоило отойти от избы двадцать-тридцать шагов, как густая трава уже поднималась выше пояса взрослого. И вот слышу то тихое, то звонкое ку-ку. Если бы это произносила кукушка, то звуки летели бы сверху, с высокой ветлы, что стояла неподалеку от нашей избы, а то идут как-будто снизу. Потом в траве показывается черная голова и неумело прячется.
Брат! Бегу к нему со всех ног. Он сидит, поджав под себя ноги, кругом трава, высокая и густая, земля дышит зноем, по стеблям ползают кузнечики, над головой бесшумно перхают мотыльки, шелестят прозрачными крыльями стрекозы. Я сажусь рядом с братом и мы часами наблюдаем, как скачут кузнечики, показывая нежно-розовые или голубые подкрылья.
- Это у них такие камзолы, - говорит брат. - Этот вот, молоденький и поджарый, собрался, наверно, ехать к невесте и надел розовый камзол. А этот, с брюшком, к матери в гости прилетел и нарядился в голубое.
Я внимательно слушал его и представлял картины встречи с невестой и матерью. Затем мы ложимся на спину, брат срывает какой-нибудь цветок и мы подробно изучаем его, считая сколько лепестков, какова чашечка, форма листьев, каков стебелек.
- А это вот пестик в середке, на нем вот пыльца, ее пчелы и жуки любят, поэтому они и ползают по цветкам.
Потом мы ловим рогатого жука, сажаем его в спичечный коробок, брат подносит к своему уху и слушает, потом дает мне.
- Слышишь, как он шепчет и просит: "Выпусти меня! Выпусти!" Выпустим? Мы же никакие-нибудь разбойники, чтобы держать его в тюрьме.
Конечно, я вполне согласен с ним, открываем коробок и говорим несчастному жуку:
- Хватит, насиделся в темнице, теперь лети на все четыре стороны!
В нашем доме никогда не водились ни тараканы, ни сверчки. Мать ревностно следила за чистотой. Мухи бывали, но она беспощадно травила их: положит в чистые тарелки куски мягкого картона с ладонь величиной и с нарисованной на них крупной крылатой мухой, нальет воды и тарелки расставит на окнах, столе, вода в тарелках вскоре пожелтеет, мухи садились на край тарелки и с жадностью пили. Утром, бывало, мух насыпано вокруг тарелок.
- Ага, вот чего вы боитесь! - скажет она, возьмет крылышко гусиное и сметет дохлых мух в совок, потом выбросит в помойное ведро, курам не отдавала - подохнут.
Как-то старший брат был у дяди Петра, пришел и смеется:
- Мамка, я принес тебе подарок.
Вытащил из кармана спичечный коробок, щелкнул по крышке пальцем, приложил к уху, дал послушать и нам.
- Что там шубуршит?
- Чёрт рогатый, - засмеялся брат. - Показать? Вот сюда становитесь, в ряд, вот так. Теперь смотрите лучше, а то порхнет и не увидите.
Открыл коробок и выпустил коричневого сверчка, головастого, с двумя рогами, с длинными сухими ногами. Увидев яркий свет, сверчок как бы в нерешительности посидел на краю коробки, потом прыгнул в пространство.
- Ловите! - крикнул брат.
Расправив крылья, сверчок повисел немного в воздухе, спустился на пол и скрылся в темноте за печью. Начали искать, зажгли лампу, я принес даже кошку, чтобы она помогла, но Васька тут же убежал. Мать упрекала брата в легкомыслии и приказала во что бы то ни стало найти сверчка.
- Ладно, вечером он сам отыщется.
Но вечером сверчок не отыскался, он не подал голоса, а как поймаешь его безголосого? Прошло два дня - сверчок молчал.
- Он, наверное, помер от испугу, - шутил брат. - Услышал, что мамка хочет ему голову оторвать - и помер.
- Нет, не поэтому, - перебивал его дядя Попов. - Он Прокофия забоялся. Прошлый раз Прокофий даже за ружьё схватился, хотел выпалить в сверчка, да тугой курок не мог взвести. Вы не заметили, а я все видел.
На третий вечер сверчок неуверенно заскрипел, мы прислушались, где он, одни утверждали - под печкой, другие - под кроватью, но стоило приблизиться к этим двум местам, сверчок тотчас замолкал. Так он и остался петь свои песни.
- А вы хотели оторвать ему голову. Лучше курского соловья поет, - посмеивался брат.
Нам негде было испечь хлеб. Квашня замешана, тесто подошло, а печь - негде. Причину уже не помню: то ли новую печь делали, да не доделали, то ли в старой из свода выпало несколько кирпичей и к сроку не могли их восстановить. Во всяком случае, печь бездействовала, а тесто на дрожжах подходило, требовало, чтобы пекли его. Если лепешки печь (на дворе стояла летняя печка и в ней иногда, от нужды, пекли лепешки), то на это уйдет много времени, и опять же, лепешка это не буханка, мы не привыкли по три дня сидеть на лепешках.
- Что же делать? - заволновалась мать.
- Надо к дяде Петру подаваться, - предложил старший брат. - У них печь наверняка исправна.
Это две версты киселя хлебать, а главное - как квашню донесешь? На ковре-самолете ее не доставишь.
- Я придумал, - сказал старший брат. - Мамка, давай большую скатерть, вывалим в нее тесто, концы свяжем, ношу мне на спину - и я мигом домчусь.
Так и сделали. Но все тесто нести было тяжело, отбавили в другую скатерть, этот "довесочек" взялась нести точно таким же способом сестра Татьяна.
- Хорошо-то как — мягко, удобно! - бросил на ходу брат. Они пошли впереди, мать за ними, я - рядом, все босые,по-летнему одетые. Было тепло, солнце светило с самого утра.
По дороге тесто стало подниматься и полезло из скатертей. Брат с сестрой прибавили шагу. Мать бежит за ними, подхватывает тесто, обратно толкает в скатерть, перебегает от одного к другому, а тесто все лезет. Брат с сестрой смеются, а мать чуть не плачет. Выбежали на опушку, вот уж избу видать. Мать кричит:
- Кума Марья, готовь скорей квашню! Тесто убегает! Тетка Марья не могла понять - какое тесто, куда убегает, и почему они сами бегут.
Наш Петр запнулся за что-то и растянулся на тропинке, тесто полезло ему на голову, залепило затылок, волосы, он хочет подняться, но от усталости не может, а тут еще смех разбирает.
Мать села рядом с ним и заплакала, ей не столь жаль было тесто, сколь напрасно пропадал труд.
Тесто подобрали, из чистого остатка испекли две буханки, и мать еще настряпала пирожков со свежей черемухой.
- Какая крупная ягода, удивлялась мать. - Кума, где рвали черемуху?
- Да тут недалеко, за зимовкой Миргалиева. Ребята вчерась ходили.
- Надо будет и себе сходить.
На нашем острове не было черемухи, также как и грибов, и мы ежегодно ходили по ягоды в пределы лесов дяди Петра, для безопасности отправлялись "табуном", то есть сразу человек пять-шесть. Опасаться было кого, сперва боялись волков, потом стали бояться людей.
*****
Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2019/04/08/366