11. Зимний постоялец

Илья Васильевич Маслов
     СЕРДЦЕ, НЕ ВОЛНУЙСЯ! (роман-хроника в 4-х частях).

     Часть первая: НАВОДНЕНИЕ.

     11. ЗИМНИЙ ПОСТОЯЛЕЦ

     Одну или две зимы у нас жил постоялец дядя Попов, по прозвищу Якуня-Ваня - такая у него была поговорка, о чем бы он ни говорил, непременно ввернет свое "Якуня-Ваня". Происходил он из донских казаков, долгое время служил солдатом, после демобилизации казачий офицер из Сибири взял его денщиком. Офицер этот, в чине полковника, вышел в отставку и получил большой земельный участок из свободных угодий по Иртышу.

     Купив себе дом в Павлодаре, он переехал на новое жительство и взял с собой верного денщика. Через несколько лет полковник умер, Попов еще долго жил у своей барыни на положении домашней прислуги, затем за какие-то грехи ему было отказано в месте. Он приобрел лодку, изготовил самодельные рыболовные снасти и стал рыбу ловить, и этим жил. На устье речки Подстепной у него была хибарка, сложенная из дерна.

     Когда мы приехали сюда, он уже жил тут не первый год и считал себя полноправным хозяином этих мест. Старик очень обрадовался, узнав, что по соседству будут жить "шибко хорошие люди". Летом он не покидал свою прохладную "хорому", а на зиму просился к нам на постой. У него была маленькая черная собачка по кличке Розочка, не отходившая от него ни на шаг.
     - Я много места не займу, - говорил он оправдывающимся тоном. - Вот тут,у порога, поставите мне кровать, а Розочка моя будет спать под лавкой, вот и все, нам больше ничего не надо.

     Мы поражались выносливости его, Попову было более семидесятипяти лет, но он никогда не жаловался на старческие недомогания, таскал на себе за несколько километров санки, груженые рыбой и снастями, которые были под силу лишь лошади. Сам саженного роста, седая бородища по пояс, роскошнее, чем у Льва Толстого. Отец как-то спросил старого рыбака:
     - Михаил Иваныч, где лучше - на Дону или на Иртыше?
     - Знамо, тута, на Иртыше. Было бы плохо, разе я жил бы? Вот только зимой холодно, Якуня-Ваня, да оно везде так-то.

     Летом, в жару, он носил соломенную шляпу с широкими полями и называл ее брилей. И сидела она больше на спине, чем на голове, держась завязанными тесемками за коричневую шею.
     - Это мне купчиха Баландиха подарила. Я как бываю в городу, заношу ей красной рыбки на пирог. Однажды она и гутарит: "Миша, вот тебе от меня бриля. А то ты все на жару печешься, могет солнышко голове вред наделать. Бери, пожалуйста". Я и взял у нее подарок.

     Брату Проньке надоела его частая похвальба знакомством с купчихами и принимаемыми подарками от них, и он нараспев стал рифмовать: "Бриля едет на спине, а дядя Миша - на пешне". Попову не понравилась эта частушка и он плачущим голосом пожаловался отцу:
     - Вася, дружочек мой, ты слышишь чего поет твой сын? Старика посадил на козу...
     - И совсем не на козу, а на пешню, - оправдался Пронька, и про себя недовольно добавил: - Еще врет.

     Однако, ему было запрещено и рот раскрывать, это приказала наша строгая мать, и в случае нарушения запрета - грозила порка.Дядя Попов был неравнодушен к блинам, особенно любил кислые блины и часто просил нашу мать:
     - Марина Павловна, ты не пеки мне хлебы, лучше стряпай побольше блинов кислых, да горшочек молочка оставляй.

     За один присест он съедал столько блинов, сколько вся наша семья, состоящая из семи человек.
     - Это вы так мало едите, Якуня-Ваня? - удивлялся он. - Ну и дела!
     Скоро мяконькие блины ему надоедали и он просил на большой сковороде поджарить ему картошечки или испечь на весь листик "маленький" пирожок с рыбой.

     Однажды, видимо, объевшись блинов с груздями или пирога с красной рыбой, у него заболел живот. Ворочаясь на кровати, закатывал глаза под лоб и обливался холодным потом.
     - Вася, дружочек мой, спасай несчастного дурака! - кричал он. - Вот, смерть моя пришла! Помираю!
     - А чем мы можем помочь? - растерянно спрашивал отец. - Лекарств у нас никаких нету.
     - Хоть горшок поставьте на живот, может полегчает!

     Он часто прибегал к такому методу лечения и горшок помогал. Мать быстро нашла небольшой горшок и передала в руки отцу.
     - Я не умею, сам ставь.
     Отец зажёг несколько листиков от календаря, бросил их в горшок и когда они прогорели, горшок поставил на живот больному. Горшок сразу присосался к вздувшемуся животу.
     - Вот хорошо, в момент полегчало, - заулыбался постоялец. - Спасибо тебе, дружочек Вася. Прямо свет увидел.

     Но минуты через две-три горшок всосал в себя почти половину живота и постоялец снова заорал:
     - Вася, дружочек мой, снимай скорей горшок! Ой, терпенья моего нету, Якуня-Ваня!
     Отец силился снять горшок, но не тут-то было, он словно припаялся: за горшком поднимался и человек.
     - Ой, света белого не вижу! - орал Попов. - Святые угодники, что же это делается?

     Отца разбирал смех, он озирался по сторонам, ища глазами чего бы такое взять и стукнуть по горшку, чтобы он разлетелся, но ничего подходящего не видел.
     - Ты чего лыбишься? - сквозь слезы спрашивал Якуня-Ваня. - Человек, можно сказать, помирает, а он лыбится.

     Наконец,отец увидел пест в чугунной ступке, стоявшей на полке, рядом с посудой, достал его и стукнул горшок по боку. Глиняный враг рассыпался и освободил из своих объятий пленника. Попов вздохнул и ладонями потер живот.
Черепки бросили в поганый таз, мы кинулись смотреть на них а старший брат Петр начал подтрунивать над постояльцем:
    - Ах, ах, какую посудину загубили! Мамка, в чем теперь молоко будешь квасить для дяди Попова? Сколько лет горшочек мог бы еще послужить!

     Старик понял его шутку, заулыбался.
     - Я куплю вам горшок, еще лучше.
     - Нет, дядя Попов, такой не купишь, - продолжал шутить брат. - Наш был золотой.
     На лето Попов переезжал в свою землянку на устье речки Подстепной. Раз в неделю он приезжал к нам затем, чтобы попросить мать испечь хлеба, взять молока, творогу, сметаны.
     - Не скучно тебе одному, Михаил Иваныч? - спрашивала его наша мать.
     - Нисколечко, Марина Павловна, - весело отвечал старый рыбак. - Казаки, они ведь любят волюшку.

     Однажды старший брат Петр и сестра Татьяна повезли ему свежий хлеб и горшок щей. Подъехали так тихо, осторожно, что даже чуткая Розочка не слышала. Спрятались в ближних кустах тальника, потом подобрались к землянке. Попов что-то делал в своей "хороме" и пел песни. Пел протяжные казачьи песни про тихий Дон-батюшку и в паузы вел разговор сам с собой. "Как живешь, Михаил Иваныч?" "Расчудесно, дружочек!" "А как здоровьишко?" "Слава богу, покеда не жалуюсь". "Ну, а в город собираешься махнуть?" "Да рыбки маловато. Подловлю, тогда сбегаю". "А чего будешь покупать?" "Как всегда, первым делом муки куплю, потом сахарком и тютюном запасусь... да к зиме надобно теплое бельишко справить". "А не рановато?" "Нет, хороший хозяин с лета сани ладит..."

     Вдруг что-то зазвенело и покатилось, видимо кружку оловянную уронил. Розочка нервно залаяла. "Что, Розочка,напугалась? Виноват, виноват перед тобой, моя дорогуша. У старика руки как крюки стали, вот и роняет. Не пора ли нам чаишко согреть, моя маленькая? А то, не емши-то могем и ноги растянуть".
     Выйдя на улицу, он увидел брата и сестру, подслушивающих его разговор. Чтобы скрыться от него, они побежали за кусты.
     - Ох, как вы напугали меня, Якуня-Ваня!
     - Дядя Попов, с кем это ты разговаривал?
     - С Розочкой. Я всегда с нею гутарю. А ежели молчать, так немым сделаешься.

     *****

     Продолжение здесь:  http://www.proza.ru/2019/04/08/292