Пожалуй, начну-ка я описывать всякие-разные невероятности, приключившиеся со мной за уже довольно долгую жизнь. Что-то когда-то я описывала в постах в соцсетях, но они давно затерялись в электронных лабиринтах, запутались в тенётах всемирной паутины, и не выловить уж их оттуда.
Начну не с самого интересного, но с самого первого. По крайней мере, с того, что можно считать первым.
Мне лет восемнадцать или девятнадцать. Лето, делать в городе совершенно нечего. Меня потянуло на природу. Дачи у нас с мамой не было. Я её так и не завела, хотя очень хотелось. Останавливало только одно: присутствие соседей, слишком ощутимое на шести сотках. Ощутимое в основном из-за музыки и голосов из громко включённого радио и пр. "громкоговорителей".
Ну, так вот, я решила съездить за город за грибами. Ехать было не с кем, да и не люблю я гулять по лесу, разговаривая с кем-то. Предпочитаю медитативное одиночество. В те времена (а было это лет сорок пять назад) как-то не думалось о злоумышленниках, маньяках и прочих опасностях, исходивших от людей, а зверья я никогда не боялась.
Рядом Савёловский вокзал, чего уж проще. Маме на работе рассказали, как доехать до грибных мест. Сказали, что грибов там видимо-невидимо. Как после этого можно было сидеть дома? И ехать надо даже не на электричке, а на пригородном автобусе. И совсем не далеко: надо было доехать до Долгопрудного, до конечной остановки возле церквушки, а там пересесть на автобус, объезжавший окрестные деревни. Не знаю, как теперь, но тогда этот автобус ходил чуть ли не каждые двадцать минут, так что никаких проблем не должно было возникнуть.
Они и не возникли. Я устроилась на теневой стороне и в буквальном смысле с ветерком из открытого окна поехала к заждавшемуся меня грибному изобилию. Довольно скоро город закончился, и за окном побежали деревца и кустики придорожного леска. А потом пошёл и настоящий лес со старыми деревьями, но очень светлый, радостный, как и весь тот ясный солнечный день.
Я следила за названиями деревень. Выходить надо было после какой-то, названия которой я уже конечно не помню, а она следовала ещё за какой-то, до которой автобус должен был доехать, скажем, через полчаса. Полчаса прошли, а эти деревни как-то не показывались. На мой вопрос, куда они подевались, попутчики объяснили мне, что дорогу к ним ремонтируют, и автобус их объезжает по местной грунтовке. А нужную мне деревню я уже проехала, но если я вот сейчас выйду и пройду напрямки лесом, то выйду аккурат к ней.
Я еле успела выскочить из уже двинувшегося автобуса и оказалась на узкой лесной дороге. Слева был красивый лес, так и манивший в себя. Справа взгорок, поросший чахлым, но очень густым осинником. К деревне надо было идти налево в зовущий лес. Но зачем мне деревня? Мне нужны грибы, а за грибами, следуя указаниям, полученным от мамы, надо было идти направо. Почему-то мне не пришло в голову, что направо надо было идти от деревни, которая теперь находилась слева от меня. То есть идти мне надо было как раз в этот лес слева, именно там меня и ждало грибное раздолье.
Но мне почему-то втемяшилось в голову это "направо от дороги". И я полезла на пригорок, еле продираясь сквозь тесно торчавшие осиновые стволики, пригибая голову от низких хлёстких ветвей и ничего не видя. Продиралась я довольно долго. Уже хотела было идти обратно, как вдруг осиновый частокол оказался позади, и я вышла на поляну, всю залитую солнцем. Но ощущения облегчения и радости у меня не возникло.
Что-то с этой поляной было не то. Появилось лёгкое беспокойство, не понятно, чем вызванное. Ну, в самом деле, после этих осиновых дебрей открытое солнечное пространство... И тут я осознала, что на меня медленно наползает ощущение мертвечины. Да, да, что-то мертвящее было в этой солнечной тишине. Да, вот оно: тишина! Полная тишина, которую не я первая придумала назвать мёртвой, тишина, от которой уши закладывает. Ни пения птиц, ни шорохов в траве, ни шепотка колышущихся ветвей - никаких звуков! Никакого движения вообще! Выйдя из автобуса, я придерживала рукой юбку, которую ветер всё пытался задрать выше допустимого предела. Здесь же не было ни малейшего движения воздуха. Но при этом, стоя на самом, казалось бы, солнцепёке, я жары не ощущала. Наоборот, на меня тянуло гниловатым сырым холодом.
Тянуло от чёрной круглой дыры как раз в центре поляны, заполненной водой. Воду я люблю, люблю даже городские лужи, голубые весной и грустновато-серебристые осенью. Но от этой бочажины с резко обрывавшимися и уходившими в глубину осклизлыми краями несло ужасом. Совершенно необъяснимым с обычной точки зрения. Ужасом всепоглощающим, иррациональным, первобытным. Этот ужас мог принять любую реальную форму. Вполне естественным было бы, если бы
чёрная неподвижная гладь взорвалась бы вдруг изнутри выпрыгнувшим чудовищем ужасающей наружности! И в то же время она, эта мертвящая чернота, тянула заглянуть в себя. Преодолевая сковывавший движения страх, я сделала к ней несколько шагов и остановилась, глядя под ноги, боясь поднять глаза. Силы как будто покидали меня, скованность всё росла. Тут меня как молнией ударило: если я сейчас же не уйду отсюда, я умру. Так и не заглянув в черноту, волевым усилием я заставила себя отвернуться от бочажины и сделать несколько шагов от неё. Первые усилия дались с огромным трудом. Но по мере того, как я удалялась от мёртвой воды, идти становилось всё легче и легче. Наконец я смогла бежать. И я бежала в ужасе, ломая ветки и даже стволы кривых осинок, разрывая юбку и царапая ноги об это переплетенье цепкой древесной ограды - лишь бы выбраться скорее из этого кошмара!
Наконец я снова оказалась на безлюдной лесной дороге, отбежала от неё в радостный лес, шелестевший травой и листьями, овеваший меня свежим ветерком. И буквально упала на траву, наслаждаясь её запахом. Вокруг была Жизнь!
О грибах я уже не думала. Меня переполнял восторг от вновь обретённого мира. О чём-то своём переговаривались птицы, пропорхнула бабочка-капустница, под ногами был ковёр травы и скромных лесных цветов. Как прекрасно жить, как замечательно ощущать ароматы жизни, слышать её звуки, чувствовать на коже прохладу ветера!
Так, не найдя ни одного гриба, я прошла через весь этот грибной лес до деревни и села на как раз подошедший автобус.
Больше я туда за грибами не ездила. Пережитый ужас потихоньку развеялся, но чувство, что мне туда путь заказан, осталось. И воспоминания о том дне не изгладились. Помню всё до деталей, до той бабочки-капустницы, первого живого существа, встретившегося мне после пережитого морока. Я и сейчас, наверное, нашла бы ту бочажину. Но нет уж, увольте. И через сорок пять лет я туда ни ногой.