Александр Сергеевич Суворов
О службе на флоте. Легендарный БПК «Свирепый».
2-е опубликование, исправленное, отредактированное и дополненное автором.
493. Бурная ночка с "Эллен". 23 сентября 1973 года. 21:50-00:00.
Сводка погоды: Атлантический океан. Северо-Восточная Атлантика. Воскресенье 23 сентября 1973 года. Северное море. Пролив Скагеррак. Морской район вблизи мыса Скаген (северная сторона). Поздно вечером, примерно в 21:50, пока я "на автопилоте" в полубессознательном состоянии упрямо брёл на запах пищи в столовую личного состава и знакомился с моим родным земляком Мишкой Сысоевым, БПК "Свирепый", тараня встречные штормовые волны вышел в морской район вблизи мыса Скаген (северная сторона датского полуострова). Погода была штормовая и ветер к ночи 23 сентября 1973 года даже усилился.
По сводке метеоданных исландских, британских, норвежских и датских метеостанций на акватории Северного моря продолжал своё закрученное движение огромный циклонический вихрь - внетропический циклон "Эллен". В районе архипелага Вестманнаэйяр (Исландия, географические координаты: 63.400,-20.283) минимальная температура воздуха была - 7.0°С, средняя температура - 8.2°С, максимальная - 9.0°С. Эффективная температура воздуха (температура самоощущения человека) была минусовая -8.1°С, потому что скорость ветра в море-океане достигла 24 м/с (86,4 км/ч). В районе пролива Скагеррак с северной стороны мыса Скаген (Дания, географические координаты: 57.783,10.733) было теплее и тише: минимальная температура воздуха была - 12.0°С, средняя температура - 13.6°С, максимальная - 15.0°С. Эффективная температура воздуха (температура самоощущения человека) была - 7.0°С. Ветер вечером 23 сентября 1973 года дул здесь со скоростью 9 м/с (32,4 км/ч), что для БПК "Свирепый" было более чем нормально... Однако к полуночи (24:00 23 сентября 1973 года) с началом новых суток, понедельника 24 сентября 1973 года, погода опять изменилась и ветер усилился до 10-13 м/с (36-46,8 км/ч).
Конечно, свежий ветер (5 баллов по шкале Бофорта), дующий со скоростью 8,0-10,7 м/с (29-38 км/ч) создаёт неспокойную обстановку на море (4 балла по шкале Бофорта), но всё же, это морское волнение гораздо слабее того, что мы пережили вчера и сегодня днём в Атлантическом океане и в Северном море. Сейчас в ночи 23 сентября 1973 года, когда я был в забытьи в корабельной библиотеке ленкаюты БПК "Свирепый", я никоим образом не обращал внимания на хорошо развитые в длину, но не очень крупные волны с белыми барашками на гребнях, высотой 1,5-2 метра и длиной до 30 метров, потому что такие волны воспринимались моим организмом, как убаюкивающие качания детской люльки.
В ленкаюте я был один, потому что даже Мишка Сысоев, командир группы ОСНАЗ ГРУ ГШ ВС СССР, не мог переносить сильную килевую и бортовую качку в носовой части корабля. Он привык к качке, но только в центральной части корпуса корабля, где качает гораздо слабее и тише. Однако, после испытаний и событий, пережитых мною днём на крыше ГКП и на палубе шкафута под леерами ограждения правого борта, я естественно и неизбежно ощущал в забытьи качку, удары волн и ответные броски корабля. Это было для меня привычно и не вызывало никаких неприятных ощущений. Неприятным было то, что ко мне во сне пришла седовласая, как бы в морской пене, но прекрасная "Эллен" - женская ипостась тропического урагана и внетропического циклона. Более эротического и ужасного сна я за всю мою срочную флотскую службу не видел...
Облик урагана "Эллен" мне привиделся в виде красивой девушки с распущенными зеленовато-пегими длинными и гибкими волосами, которые смешивались с пузырчатой морской пеной, покрывающей голову этой девушки, как капюшоном, но это был не капюшон, а пенный гребень высокой и крутой волны. Лик "Эллен" как бы возникал из глубины водяной крутой стены океанского вала-волны и лик этот был ужасно красивым...
Лоб "Эллен" был чист и открыт. Пряди и завитки волос над лбом взвивались, как змеи вокруг головы медузы Горгоны и были украшены серебряными ажурными прозрачными пузырьками и хлопьями морской пены. Одна большая прядь волос, как закрученный гребень волны, спадал ей на лицо и делил его на две части: одна часть - чистая, прекрасная, привлекательная, улыбчивая, с тонкими правильными чертами лица, тонким носиком, пухлыми губками, тонкой чёрной бровкой, изогнутой крылом чайки, а другая часть (под прядью локона-волны) - хмурая, злая, серо-зелёная и рябая, как поверхность-склон большой океанской волны.
Эта пенистая волна "Эллен" как бы выступала из толщи накатывающего на меня крутого "девятого вала". Я видел, как "Эллен" в глубине переднего крутого ската волны упирается во что-то руками, согнутыми в локтях так, словно она лежит грудью на морском дне, упирается руками и вот-вот должна приподняться, выпрямиться, встать, вернее, вскочить... Её грудь была обнажена и опять же в зеленовато-стальной глубине надвигающейся на меня волны, я видел её грудки с острыми, как скалы, вершинками сосков.
Вокруг головы волны "Эллен" широко в обе стороны распространился пышный от пены, брызг и струй гребень водного вала, он как бы постоянно накатывался на меня, но никак не мог полностью опрокинуться, завершится, закончить своё постоянное падение с высоты гребня волны "Эллен". Этот бурлящий гребень был очень красив и выглядел в моём сне не картинкой, а процессом, то есть он всё время бурлил, кипел, пенился, вертелся, играл и не мог остановиться. Этот бурлящий не спадающий поток и водоворот пены, брызг, струй и толщи воды притягивал взгляд, завораживал, гипнотизировал, но сильнее всего во воздействию был пристальный и острый, как остриё копья, взгляд волны "Эллен".
"Эллен" смотрела прямо мне в глаза острым, гневным, притягательным, одновременно манящим и отталкивающим взглядом. Я видел только один её глаз, потому что другой был прикрыт прядью волос, перемешанных с морской пеной. Глаз и взгляд, которым буквально "колола" или "прикалывала" меня к себе волна "Эллен", был прищурен, узок и немного искривлён. По форме глаз волны "Эллен" напоминал створки раковины с неровными краями, внутри которых сверкала радужным цветом жемчужина зрачка с чёрной крапинкой в середине. Края век глаза-раковины топорщились игольчатыми рожками сине-зелёных ресниц и края век тоже были украшены перламутром теней и оттенков. Глаз был очень художественно красивым, но прищур и взгляд этого глаза - страшным...
Больше всего меня насторожило и испугало общее выражение лица волны "Эллен" - оно было напряжённым, ожидающим, недобрым, пугающим. Её пухлые красивых очертаний губы были чуть-чуть приоткрыты, но не сексуально-притягательно, а как-то вопрошающе и ожидающе, как будто волна "Эллен" что-то хотела мне сказать или спросить. Весь её облик с поджатыми под себя напряжёнными руками и пальцами, упирающимися в дно моря-океана, показывали мне, что эта волна "Эллен", как бегун на старте, должна вот-вот вскочить и кинуться на меня всем своим бурлящим естеством, как ненасытная самка... Этой мгновенной готовности волны "Эллен" к броску на меня я мог противопоставить только медленное, тоже напряжённое, но достойной поведение советского военного моряка, готового сразиться с любым противником. Вот почему во сне я вёл себя так, как хотел бы, чтобы это было наяву...
В этом липком, мокром, жарко-холодном сне я переживал все события прошедшего дня в их хронологической последовательности, но так, как это должно было быть или могло бы быть на самом деле. Вот почему, перед тем, как отправиться на крышу ГКП для фотосъёмки бушующего океана, я спокойно и размеренно, косясь глазом, на готовую к прыжку застывшую в постоянно круговерти пены, брызг и струй волну "Эллен", начал одеваться в свою флотскую форму одежды, как в водолазный скафандр.
Мне предстояло сделал несколько кадров беснующейся морской стихии под постоянно дующим порывистым ветром и я поспешил к себе в «ленкаюту», чтобы основательно подготовиться. В первую очередь я надел на штаны матросской робы суконные старые брюки, ещё первого моего аттестата. Они были не расклешёнными, поэтому широкими и «воздушными», так в них было теплее. Затем я надел тёплую фланелевую тельняшку. При этом я поймал себя на мысли, что тельняшку я надеваю абсолютно новую, как перед боем… Потом я надел свою старую проверенную мягкую от многих стирок матросскую рабочую рубаху робы и отстегнул от неё морской воротник-гюйс, чтобы не мешался. Потом надел мой рабочий старый бушлат, тоже не ушитый в боках, а потому свободный, объёмный и мягкий (гибкий). На шею я надел ремень футляра от фотоаппарата «Зенит-Е» и попытался спрятать футляр за пазуху бушлата. Это мне удалось сделать только застёгивая самую верхнюю пуговицу бушлата у горла или запахивая отвороты бушлата обеими руками.
Я несколько раз потренировался, чтобы научиться быстро «фотографировать» и быстро прятать фотоаппарат в футляр-кофр и за пазуху бушлата, чтобы уберечь их от брызг морской воды. Получалось плохо, неуклюже. Но я «горел» желанием сфотографировать шторм… Потом я немного подумал и «напялил» себе на голову свою старую зимнюю шапку-ушанку, предварительно развязав тесёмки и опустив «уши». Мои уши в эти дни на ветру уже начали мёрзнуть - это я вспомнил свои ощущения на сигнальном мостике… Кстати, ни во сне, ни наяву я, персонаж моего сна-видения, не знал, да и никто тогда не знал, что это был уже не шторм, а ураган "Эллен".
Потом я увидел себя на верхней палубе. Корабль сильно качало килевой качкой. БПК «Свирепый» всем корпусом тяжело с натугой поднимался на гребни волн и с размаху падал-нырял вниз, в подошву, в подножие следующей волны. Только когда я поднялся на сигнальный мостик по наружному большому трапу со шкафута к двери на ГКП верхней надстройки, я понял, что это уже не волны, а настоящие валы. Валы шли навстречу кораблю один за другим медленно, неповоротливо, тупо, размеренно и… равнодушно. Они шумели своими гребнями, издавали шипящий звук, как бы вторили завывающему ветру, который всё усиливался и усиливался. У меня было стойкое ощущение, что шторм усиливается и становится злым, жестоким, некрасивым…
Привычно соизмеряя свои движения и действия с ритмичными движениями корпуса корабля, цепляясь за трубы-леера на наружной стороне верхней надстройки ГКП, я продвинулся вперёд до крыши ходового мостика и встал к леерам возле большого корабельного навигационного, сигнального и осветительного прожектора. Рядом со мной торчала «головка» корабельного призматического визира ВБП-451 и я опасался, что меня может увидеть вахтенный офицер или сигнальщики-наблюдатели БЧ-4. Дело в том, что ранее по ГКС (громкоговорящей корабельной связи) внутри и снаружи корабля прогремел грозный голос командира корабля капитана 3 ранга Е.П. Назарова категорически запрещавшего «ходить и шляться по верхней палубе»…
Однако разве мог я пропустить такую красоту?! Море-океан бушевал. Громадные волны-валы, ветер, срывающих пену с гребней волн и яркое солнце в гуще контрастно очерченных многоярусных облаков, были невероятно красивы. От такой красоты аж дух захватывало… Даже во сне... Всё это вокруг свистело, ревело, шумело с такой силой и с такими звуками, что мне казалось, будто играет симфонический оркестр. Я стоял на крыше ходового мостика и полной грудью пил, пил и не мог напиться холодным влажным морским воздухом, который одновременно пьянил и отрезвлял…
Я говорил себе: «Вот сейчас, только сфотографирую этот вал и эту впадину и всё, уйду…», но опять и опять вставали перед носом корабля очередные ещё более красивые и величественные валы, и я опять и опять ловил тот "счастливый момент", который обязательно станет «лучшим кадром года». Как мне хотелось запечатлеть на фотоплёнку эту величественную красоту, эти краски, эти звуки, эту страсть и дикий восторг, который я сейчас испытывал.
Машинально я проследил за величавым и медленным движением очередного высокого "девятого вала" мимо корабля. Мой друг и боевой товарищ командир отделения рулевых старшина 2 статьи Толя Телешев или сам командир корабля капитан 3 ранга Е.П. Назаров умело направил БПК «Свирепый» во впадину между двумя валами. "Девятый вал" величаво проследовал мимо меня на траверзе и я сфотографировал его седую от морской пены "голову" - вершину гребня. Только после того, как я отпрянул от видоискателя, кто-то во мне удивлённо спросил…
- А какая высота борта над уровнем моря?
- Зачем это тебе?, - спросил я в ответ внутренний голос моего давнего друга - деда «Календаря» из деревни Дальнее Русаново.
- А затем, - сказал внутренний голос деда «Календаря», - что этот гребень этой волны прошёл как раз на уровне твоих глаз, а ты стоишь на крыше ходовой рубки.
- Действительно, - с беспокойством сказала другая моя воображаемая подруга, Фея красоты и страсти, голосом моей мамы Нины Васильевна Суворовой. – Если ты на крыше, то какая же высота волны, которая проходит на одном с тобой уровне?.
- Это не волна, а вал, - сказал я вслух самому себе и стал усиленно вспоминать габаритные размеры надстроек, высоту подволока в помещениях и на боевых постах, а также высоту надводного борта в миделе, то есть в самой широкой части корпуса корабля над уровнем моря.
При полной загрузке корабля высота борта или верхней палубы в миделе 4 метра 28 см, - вспомнил я данные, которые читали нам в 67-м Отдельном дивизионе новостроящихся и ремонтируемых кораблей ДКБФ в Калининграде. Высота подволока в коридорах, помещениях и на боевых постах внутри корабля и в надстройках не менее 2,2 м. Крыша ходового мостика тоже не плоская и не тонкая, вероятно имеет чердачное устройство для прокладки кабелей и трубопроводов, поэтому имеет габаритную высоту около 0,5 м. Гребень волны-вала прошёл почти на уровне моих глаз, а это ещё 182 см моего роста минус расстояние от вершины моего черепа до линии глаз. Итого получается, что мои глаза и видоискатель находятся на высоте 7-7,5 м над уровнем моря. Выходит, что высота гребня волны-вала, медленно шествующего сейчас мимо меня по правому борту, высотой не менее 6-6,5 м над уровнем моря?!
- Да, ну, нет!, - сказал во мне радостный и азартный внутренний голос моего старшего брата Юры. – Это всё чепуха! Смотри, какая красота! Вот и солнце вышло! Сними носовой бурун, который рвётся через якорные клюзы, и можешь сматывать удочки…
Я решил поддаться весёлой уверенности моего старшего брата Юры. Он бы сейчас ни за что не струсил…
Место на крыше ходового мостика около сигнального прожектора было удобное. Можно было держаться за леера, за устройства и ручки сигнального прожектора. Только фотографировать было очень неудобно, потому что приходилось освобождать от захвата обе руки, чтобы вскидывать фотоаппарат и нажимать на спуск затвора. При этом качка корабля не прекращалась. Приходилось «танцевать» ногами, чтобы хоть как-то удержаться на ногах. Так я сделал несколько снимков носового буруна и решил найти другое место, в котором я бы мог упираться спиной в какую-либо опору. Это можно было сделать только на фермах и площадках обслуживания РЛС ЗРК «Оса-М». Станции сейчас не работали, поэтому я мог, наверно, залезть на эти площадки и найти там себе местечко…
"Танцуя" на крыше возле прожектора во время сильной качки, я сделал несколько неудачных снимков носового буруна, то есть двух веерообразных отбойных волн, отражающихся от скул носовой части корпуса корабля при падении носа корабля на гребень набегающей волны. Мне никак не удавалось поймать тот момент, когда по носовым обводам корпуса корабля взлетают в воздух широкие отбойные водные «веера». Я долго ждал момента, когда нос корабля вонзится в гребень вала, а не скользнёт по нему. Правда, при ударе в гребень волны корабль сотрясался от сильного удара, приостанавливал свой ход, но зрелище от расходящегося веером отбойного буруна было великолепным. В итоге я сфотографировал два момента – момент стремительного падения-вхождения носа корабля в гребень волны-вала и момент его тяжёлого подъёма-высвобождения от бурлящей воды на баке (участке верхней палубы до гребня волноотвода).
Теперь я во сне как бы со стороны видел, как «клюёт» носом корабль и мне самому было удивительно, как я могу одновременно быть и находиться в ленкаюте, на крыше ходового мостика и где-то в пространстве сбоку от корабля. Кроме этого я представил себе, как нахожусь внутри ленкаюты и корабельной библиотеки в то время, когда нос корабля стремительно взлетает ввысь, полностью обнажается блестящий носовой бульб, а потом нос корабля до самого гюйсштока с размаху вонзается в глубь и толщу гребня огромной волны и вокруг взметается ввысь огромное облако водяных струй, морской пены и брызг. Я видел со стороны, как в кино, как форштевень БПК "Свирепый" с силой полностью погружается в воду, а потом с шумом от неё освобождается. Вот, оказывается, почему ко мне в ленкаюту через задраенный по-штормовому иллюминатор просачиваются капли морской воды и летают по ней во все стороны…
На фермах и площадках обслуживания РЛС ЗРК «Оса-М» оказалось очень удобно: откидная решетчатая площадка позволяла встать внутрь трубчатой конструкции и высунуться как из люка. При этом габариты этого «люка» были таковыми, что я имел опору для торса со всех сторон. Это было очень удобно, но при этом я был полностью открыт для ударов ветра и водяных потоков брызг, которые с невероятной скоростью и силой били меня прямо в лицо и грудь. Водяные валы уже давно превратились не просто в волны, а в гряды водяных холмов, которые покрыли всё пространство океана вокруг своими гребнями, очень похожими на песчаные дюны где-нибудь в африканской Сахаре. Зрелище было поистине впечатляющим, грандиозным, величественным…
Ветер нёсся с такой силой, что я спиной чувствовал, как вибрируют и гудят под порывами ветра конструкции ферм обслуживания и сами устройства и антенны РЛС ЗРК "Оса-М". Корабль, как живой организм, дрожал и реагировал на все изменения в ветре и в морском волнении... Вот накатывается очередная водяная гора-вал… Корабль тяжело и с натугой, с рёвом турбин, взбирается на её вершину, некоторое время замирает, а затем со свистом и дрожью падает по склону водяной горы, стремительно несётся в ложбину между громадными водяными валами, покрытыми сплошной белой пеной…
Вероятнее всего, командир корабля капитан 3 ранга Е.П. Назаров, а может быть вахтенный офицер, умело управляя оборотами винтов и рулём, направляют нос БПК «Свирепый» не строго против надвигающегося вала, а немного вбок и так, чтобы не рухнуть в пропасть между валами и не вонзиться в самое основание крутой волны-вала. Если такое происходит, то весь корпус корабля как будто ударяется в каменную стену, на миг просто останавливается, потом врезается, погружается в толщу воды, разрезает её, ныряет в тёмную глубину склона водяной горы. Иногда, в такие жуткие минуты толща воды не расходится в разные стороны мощным белым буруном, а просто накрывает нос и бак корабля сплошным слоем и только волнолом, защищающий пусковую установку УРПК-4 «Метель», отбрасывает и рассекает водный натиск влево и вправо.
Я как заворожённый, полуслепой и задыхающийся от секущего натиска водяных брызг, хлопьев шипящей, как змеи, морской пены и водяной пыли, смотрел на эту «игру» океанских волн и нашего корабля, смотрел, почти не осознавая смертельного риска такой игры, таких «ныряний» в толщу водяных гор. Мне в моём сонном беспокойном забытьи только было досадно, что я никак не мог уловить тот момент, когда с меня сольётся масса морской солёной воды и я смогу распахнуть на миг отвороты бушлата, достать мою зеркальную фотокамеру «Зенит-Е» и сделаю уникальный, красочный, впечатляющий кадр, лучший кадр в моей жизни…
Увы, атмосфера шторма внетропического циклона-урагана "Эллен" была такой, что моментов для съёмок практически не было: то небо, как живое, опускалось низко-низко и облака стремительно накрывали нас своим насыщенной влагой "одеялом", то волны вдруг мельчали и хаотично бились друг с другом, образуя огромные мельтешащие водовороты, то наступала такая тёмная хмарь, что ничегошеньки не было видно. Однако были моменты, когда стального цвета свинцово-тяжёлые волны вдруг преображались - это в разрыве облаков появлялся кусочек ярко синего неба и луч солнца… О! Тогда это было что-то чудесное, волшебное, невыразимо красивое! Мгновенно всё вокруг преображалось: вода становилась изумрудно-зелёно-синей, барашки волн и сплошные поля пены на склонах волн – ослепительно белыми, а толща воды в бурунах и отвальных веерах по бокам носа корабля – прозрачными, многоструйными и изумительно красивыми…
Я стоял, зажатый тесным пространством лючка в ферме обслуживания РЛС ЗРК «Оса-М», смотрел на эту штормовую фантасмагорию и почему-то отчётливо вспомнил шкалу классификации ветров и морского волнения Фрэнсиса Бофорта. Как нам было хорошо во время штиля на якорной стоянке у мыса Скаген! Нулевой бал по шкале Бофорта! Штиль… Скорость ветра нулевая или 0,2 м/с… Безветрие… Зеркально гладкое море пролива Каттегат… Воздух практически неподвижен и солнце «жарит вовсю»… Потом мы пошли в Северное море. Появилась рябь, мелкие и гладкие волны без какой либо пены. Высота волн была не более 10 см. Ветер даже не ощущался лицом, а только облегчал дыхание свежим морским пьянящим воздухом. Скорость ветра была до 1,5 м/с и даже корабельный флюгер не хотел поворачиваться под таким ветром. Это был тихий ветер в 1 балл по шкале Бофорта. Потом пришли отголоски дальних тропических штормов, остаточное ритмичное волнение (зыбь) и порывы ветра, порождённые местными циклонами. Возник лёгкий ветер со скоростью 1,6-3,3 м/с. Лицо уже начало ощущать это движение ветра, флюгер направил свой «нос» по ветру, затрепетали флаги, а на воде появились короткие волны высотой до 30 см, но без закручивания гребешков волн в «барашки». Эти волны были красивыми, прозрачными как светлое стекло. Это было волнение на 2 балла по шкале Бофорта…
Потом мы набрали средний ход (12 узлов или 22,22 км/ч, ход поиска подводной лодки) и начали курсировать по Северному морю в поисках подводных лодок «вероятного противника». Северное море тогда в июле 1973 года было ещё очень приветливым, нормальным, средним по степени волнения и силы ветра. Ветер был слабый – 3,4-5,4 м/с. Фалы сигнальных фалов на мачте и рее колыхались, вибрировали, как струны гитары. Поверхность моря покрылась короткими разнообразными и хорошо очерченными волнами. Такие волны любят рисовать художники-маринисты. Некоторые волны уже начали опрокидывать, заворачивать свои гребни и образовывать стекловидную пену. На некоторых, особо больших и ярко выраженных волнах, возникали знаменитые «морские барашки» - пенные водовороты. Волны уже были высотой 0,6-0,9 м - 3 балла морского волнения по шкале Бофорта…
Потом в августе 1973 года появился умеренный ветер – 5,5-7,9 м/с, который начал раскачивать длинные тонкие стальные антенны нашего корабля и трепать наши флаги. Смотреть на ветер уже было трудно, он "слезил глаза", выдувал из тела тепло, заставлял кутаться в воротник бушлата и форменки, натягивать на стриженую голову матросский берет. Волны удлинились и стали более упорядоченными. Барашки покрыли волнующееся море во многих местах. Максимальные волны стали подниматься до 1,5 м. Это уже было предштормовое волнение на 4 балла по шкале Бофорта. Потом в середине сентября 1973 года мы познакомились с предвестниками далёкого тропического урагана "Эллен".
Это были хорошо очерченные длинные, но ещё не крупные волны с максимальной высотой до 2-2,5 м. Ветер уже был свежий с порывами до сильного – 8,0-10,7 м/с. Качка корабля уже была весьма ощутимой, а если выставить руку (ладонь), то ветер ощутимо давил на ладонь, как на парус. Повсюду в море волны покрылись белыми барашками. С вершин волн ветер стал срывать мелкие капли и доносить их до наших лиц. Это было морское волнение на 5 баллов по шкале Бофорта. Потом, ещё при ярком солнце, но уже при стремительно несущихся облаках, ветер настолько усилился, что фермы, фалы, конструкции мачт и антенны загудели, засвистели, зазвучали. В морском пространстве начали образовываться крупные волны, а по горизонту и вблизи стали формироваться длинные пенистые гребни крупных волн, похожие уже на валы. Вершины волн порождали белые барашки и с них воздух наполнили не просто водяные капли (морось), а настоящие холодные и колючие брызги.
Брызги морской воды, как дробинки, как крупные капли грозового дождя, сильно ударялись в лицо, в переборки, в иллюминаторы, в оборудование корабля. При этом также возник характерный шум этого обстрела корабля водяными брызгами. Волны достигли высоты 4 м. Хорошо было видно с высоты палубы юта, как гребни проносящихся мимо волн, скрывают горизонт. Это был уже шторм на 6 баллов по шкале Бофорта. Потом начался "крепкий шторм" и командир корабля по ГКС запретил морякам выходить на верхнюю палубу и тем более на ют, там уже гуляли волны, захлёстывая рельсы для мин и горловину люка в моё румпельное отделение.
Ветер стал крепким, сильным, жёстким, со скоростью 13,9-17,1 м/с. Корабль сильно качало и только рули-крылья успокоителей качки позволяли кораблю пробиваться сквозь волны, относительно ровно сохраняя равновесие в бурном море. Волны уже совсем превратились в ряды, словно стадо слонов с ужасной скоростью ровными рядами набегающие на наш корабль. Гребни волн начали срываться и я сам видел, как неслись по воздуху клочья пены, похожие на рваный полотенца. Это был уже "крепкий шторм" на 7 баллов по шкале Бофорта. Потом шторм стал очень крепким, сильным, мощным. Ветер нёсся со скоростью 17,2-20,7 м/с. Стоять и идти против ветра было уже почти невозможно, спасали только леера и поручни, которые были прикреплены к наружным переборкам надстроек. В море появились высокие и длинные волны, с гребней которых ветер легко сдувал пену и покрывал ею склоны волн. Волны достигли высоты в 7,5 м. Именно такие волны я недавно видел, когда случайно сфотографировал летящий параллельно нам британский разведывательный самолёт «Нимрод». Это был очень крепкий шторм на 8 баллов по шкале Бофорта внетропического атлантического циклона, порождённого тропическим ураганом "Эллен".
Потом я нашёл для ног опору - трубную конструкцию в ферме обслуживания РЛС ЗРК «Оса-М» и встал на неё сводами подошв моих матросских грубых ботинок. Сначала мне показалось, что я счастливо нашёл надёжную опору, но потом сильная боль в ногах дала понять, что стоять не на подошве, а на своде сторы - это пытка. «просунулся» снизу вверх в этот лючок. Но сперва мне стало гораздо легче сопротивляться очень сильным порывам ветра, бьющим мне практически в лицо и грудь.
Странно, я был абсолютно мокрый от бьющей в лицо сплошной дождевой пелены, которая шквалом накрыла наш корабль, но холода не ощущал, потому что ветер за считанные секунды всё высушивал так, что на губах и щеках я чувствовал корку соли. Очередной шквал с дождём смывал всё с лица, я утирал глаза, мгновенно вдыхал мокрый морской воздух и всё ждал, ждал этого счастливого момента, когда я смогу, наконец, при появлении солнца сфотографировать эту жуткую штормовую красоту урагана "Эллен". В этот момент я ещё не испытывал какого-либо страха, а тем более паники… Я просто отрешился от всего и всех и слушал, смотрел, внимал этому буйству стихии, с опаской любовался ликом прекрасной и жуткой "Эллен".
Ветер уже достиг силы 20,8-24,4 м/с. Я уже только изредка чуть-чуть поднимал вверх голову, придерживая шапку рукой и исподлобья смотрел вперёд и по бокам. Возможности смотреть прямо и все время уже не было… Ветер беспощадно слепил глаза мокрой моросью, липко швырял мне в лицо пригоршни морской пены, обстреливал меня дробью брызг и капель. В спину больно давила труба фермы обслуживания РЛС ЗРК «Оса-М», хотя на самом деле это была стойка стеллажа в корабельной библиотеке, к которой при сильном крене корабля меня ударно припечатывало... Я уже горько пожалел, что залез сюда (то ли на крушу ГКП, то ли в ленкаюту...), откуда, по всей вероятности, мне уже не выбраться… Мои внутренние голоса затаённо молчали, но я чувствовал их присутствие, потому что волнение в крови, в сердце и в душе было почти таким же, как в море… А в море творилось что-то невообразимое!
Высокие волны сильного шторма внетропического циклона "Эллен" выделились среди волновых гряд. Их высота стала достигать не менее 8 м. Пена с гребней волн сплошным покровом покрыла склоны водяных валов. Пенные облачка и полосы стремительно неслись по воздуху и если они попадали в лоб БПК "Свирепый", то меня удушливо и сильно, хлёстким ударом, било этой воздушно-пенной смесью. Гребни волн стали закручиваться точно так же, как закручиваются штормовые волны, набегая на берег моря, то есть в бурунные гряды. Брызги волн, подобные градинам, не просто били меня и корабль, а больно ударяли, как стальные или свинцовые шарики, пущенные из рогатки. Это был настоящий шторм на 9 баллов по шкале Бофорта…
Я естественно не мог знать, стоя в тесном «лючке» фермы обслуживания РЛС ЗРК «Оса-М», что в этот момент тропический ураган "Эллен" усилился до «урагана 3-й категории» и достиг пиковой интенсивности со скоростью ветра 115 миль в час (185 км/ч). Никто не мог предположить, что этот ураган станет главным ураганом сезона 1973 года и что он не пойдёт по традиционной траектории движения тропических ураганов, а сольётся с циклонами Северной Атлантики и направит свой разрушительный путь на северо-восток, станет «главным ураганом к северу от широты 38°N». Так получилось, что БПК «Свирепый», выполняя приказ, прибыл в район, где должны были встретиться советские подводные лодки с Северного флота, прежде чем эскадрой подводных и надводных кораблей скрытно пойти в Средиземное море. Неожиданно в этот район пришёл ураган "Эллен".
Я не знаю что, как и когда докладывал командир корабля капитан 3 ранга Е.П. Назаров в главный штаб ВМФ, в штаб ДКБФ и в штаб нашего соединения в ВМБ Балтийск, но судя по тому, как и каким ходом шёл корабль в море, я чувствовал, что мы сейчас боремся за свою жизнь, не покидая район ураганного шторма. В это момент моя полупрозрачная фея красоты и страсти - "Эллен" ещё больше прищурилась, повела гибкой бровью и усмехнулась. Я заметил, что она начинает приподниматься вместе с гребнем пены вокруг головы и её груди начали обнажаться и просвечивать сквозь глубину волны… Вот в этот момент я осознанно впервые почувствовал страх, отчаяние и понимание того, что я застрял тут, даже во сне, до окончания моей жизни…
Никто не знал, что я нахожусь на верхней палубе, да ещё на крыше ГКП и ходовой рубки, добровольно «запертый», заклиненный в лючке фермы обслуживания РЛС ЗРК «Оса-М». Никто бы не смог прийти мне на помощь, потому что ветер не просто давил, он отрывал, срывал, разрывал меня, мотал из стороны в сторону, бил наотмашь, толкался, пихался, как борец классического стиля. Мокрые штанины обеих брюк прилипли к ногам, а сами ноги уже давно превратились в застывшие культи, которые я не чувствовал. Руками я закрывал воротник бушлата, и они тоже застыли, как на ветреном морозе. Совершенно спокойно и отрешённо, как будто ничего не происходило, пришла-явилась трезвая мысль, как сообщение по радио или телевизионная новость: «Судя по тому, что поверхность моря покрылась сплошными полосам белой пены и удары волн в нос корабля подобны грохоту горного обвала, это сильный шторм на 9 баллов по шкале Бофорта».
Мне было ни холодно, ни жарко от такого дикторского внутреннего голоса, но я всё же отметил, его появление… Это был кто-то другой, не мой друг дед «Календарь» и не моя Фея красоты и страсти, которая сейчас просто сжалась в комочек и спряталась где-то в глубине моего несчастного тела. Это не был голос «Боцмана» из Морской школы ДОСААФ г. Севастополя или голос моего рабочего наставника Женьки Мыслина. Это не был голос моего папы или моей мамы, который я сейчас сам не хотел слышать. Это был мой голос, голос «Александра Сергеевича»…
- Ты, парень, попал в передрягу, из которой теперь надо выбираться самому, - сказал мне мой собственный внутренний голос. - Послушался Юрку и сам захотел выпендриваться, Сашок…
«Сашок» или «Сашка Суворов» - это тоже был я, только несерьёзный, взбалмошный, весёлый, озорной и в меру умный. «Александр Сергеевич» - это был тоже я, только серьёзный, спокойный, выдержанный, хладнокровный, расчётливый и… разумный. Вот кто сейчас беседовал со мной, зажатым ветром и потоками брызг в металлической ловушке-капкане фермы обслуживания РЛС ЗРК "Оса-М"...
Погода стремительно ухудшалась. Практически всё вокруг смешалось: небо и вода, всё превратилось в бушующую окружающую среду. Было трудно, практически невозможно дышать: вода и стальные брызги; запирающие дыхание порывы ветра; толчки и удары качки, которые мотали моё тело во все стороны так, что я боялся переломов рёбер; леденящий мокрый холод, сковывающий меня в ледяную корку-статую - всё вокруг было настолько ужасным, страшным и жестоко мощным, что я вдруг перестал бояться. Просто перестал – и всё… Мне было уже всё равно. Красивая и ужасная "Эллен" в моём сне ликовала и блестела из глубины волны перламутровым глазом...
Я умом понимал, что вылезти из этой западни я уже не мог, не смог бы и не хотел. Я был жив, пока здоров и этого мне было достаточно.
- Открой глаза, - сказал я себе сам голосом «Сашки Суворова». – Воспользуйся моментом пока ты здесь и погляди на то, что больше никто и никогда не увидит.
Вокруг практически ничего не было видно кроме огромных медленных гребней волн-гор, которые шествовали мимо меня. Я скосил глаза вбок и поразился увиденному: справа от меня величаво и медленно проходила настоящая водяная гора. Её вершина и склоны полностью закрывали горизонт и другие такие же горы делали водный ландшафт в точности похожим на горный. Это были настоящие горы, только они двигались. Это зрелище настолько поразило меня, что я совершенно забыл о холоде, о ветре, о секущих моё лицо брызгах морской воды. Я просто смотрел на эти движущиеся горы и, затаив дыхание, поражался тому, что я видел. Это был сам "батюшка Океан", только в профиль. Края и склоны этих водяных гор были покрыты пеной. Ветер немедленно сдувал возникающие на их вершинах пенные буруны и гнал их в воздухе длинными пенистыми полосами. Это был уже жестокий шторм на 9-10 баллов по шкале Бофортаю
В этот момент моей физической отрешённости и безразличия к своей уже предрешённой судьбе, я вдруг услышал звуки… Океан не просто ревел, стонал и шумел, как до этого момента, а пел хором из тысяч, сотен тысяч и миллионов голосов: мужских, женских, детских… Я отчётливо слышал, как орут, вопят, кричат, поют и молятся множество людей или нелюдей. Эти голоса сливались с воем ветра, с шумом волн, бурунов, с ужасающим грохотом ударов носа корабля в гребни водяных валов. Я, Сашка Суворов, не выдержал и тоже заорал, закричал с воем, со звериным рёвом, с ужасом отчаяния и жалости к самому себе. Я орал, вопил, топал застывшими ногами, вертелся и бился рёбрами о трубы фермы обслуживания РЛС ЗРК «Оса-М», царапался пальцами и всё порывался вылезти из этой ловушки, а ветер и потоки брызг, наоборот, не пускали меня, вталкивали в неё… Вероятно, я также орал, бился и катался от стеллажа к стеллажу в своей постели в корабельной библиотеке БПК "Свирепый"...
Вскоре я обессилил и только скулил, подвывая, смешивая свои слёзы с потоками водяных брызг и удушливой водяной пыли. Громадные волны равнодушно шествовали мимо меня. Ужасной силы ветер (со скоростью 28,5-32,6 м/с) просто трепал моё безвольное тело и я постепенно стал ощущать, как теряют силу мои локти, и я начинаю постепенно сползать вниз, к подошвам совсем уже онемевших бесчувственных ног. Мне стыдно было взглянуть в глаза торжествующей "Эллен", которая почти полностью поднялась со дна моря-океана по пояс, обнажила гордо свои валы-груди, оперлась на выпрямленные руки и её гребень волны возвысился надо мной на высоту, затмившую солнечный свет, еле-еле пробивающийся сквозь облачную сплошную круговерть...
- Всё!, - сказал голос «Сашки Суворова». – Звиздец тебе, Суворов!
Теперь я совершенно равнодушно смотрел на то, как нос корабля вонзается в гребни валов, как медленно и красиво расходятся в стороны крылья отвального веера носового буруна, как клокочет пена в якорных клюзах на баке, как медленно, все медленнее и медленнее стал выходить-выныривать из воды нос БПК «Свирепый». Видимости, практически, не было уже никакой. Весь воздух, который смешался с морской пеной и брызгами, сплошь превратился в поток чего-то непонятного и удушливого. Нечем было дышать, потому что повсюду была вода. Мы были как бы в стремительно и бурно летящем и кипящем холодном водном потоке, как внутри водопада… Я ещё успел подивиться этому сравнению с потоком водопада и отметил для себя, что становится темно, видимо, уже наступал вечер или ночь.
На самом деле это облачность практически сомкнулась с морем. Всё пространство вокруг БПК "Свирепый" превратилось в сплошной кишащий хаос воды, пены, дождя, брызг, мокрого воздуха. Дышать я мог только урывками, судорожными полу- вдохами и выдохами. Потоки воды были такими плотными, что между струями дождя или облака водной пыли, мороси и брызг не было воздушных просветов. Я задыхался, мне нечем было дышать и сердце моё бешено билось в смертельной тоске... Потом вдруг что-то изменилось… В тот момент, когда мне показалось, что вот-вот я сейчас либо задохнусь, либо утону, что-то изменилось…
Сначала я стал легче дышать, ветер прогнал от меня удушливую водную пелену. Дождь теперь не хлестал меня по лицу и сам ветер изменил своё направление и теперь сдувал от меня в сторону брызги от гребней гигантских волн и потоки морской пены. Потом я начал что-то различать во мгле... Сначала очертания гребней волн, пенный бурун на носу корабля, потом горизонт и, наконец, я увидел в полной красе голый торс "Эллен" - могучей, стройной, красивой, с откровенно обнажённой большой грудью, которая двумя крутыми волнами круглилась прямо передо мной. Эллен надвигалась на меня неотвратимо, весело, яростно, уверенно, страстно, как когда-то в шутку надвигалась на меня своей маленькой грудкой Валя Архипова, уверенная что этим она оставит меня у себя на ночь...
Горизонт моря-океана, по-прежнему, был в туманной мгле, как бы единым с небом и морем, но уже различался. Носовой бурун всё ещё взрывался огромными клубами воды и пены, но они уже были не сплошными серо-тусклыми, а серо-полупрозрачными, к ним возвращалась дикая стихийная красота…
- Похоже, что морской бог Посейдон тебя хотел испытать, а ты испытание выдержал! - сказала вдруг Эллен насмешливым и уверенным голосом Вали Архиповой.
Я почувствовал дикую радость от мысленного «звука» этого спокойного голоса. В голове буйно, хаотично, почти как звуки беснующейся вокруг стихии, зазвучали вразнобой голоса-мысли из моей памяти.
- Я жив! – заорал я в небесно-морскую круговерть. – Я жив и буду жить! Врёшь! Не возьмёшь!
Я кричал и кричал эту любимую фразу моего папы, Суворова Сергея Ивановича, офицера-кавалериста Великой Отечественной войны, которой он меня научил, когда рассказывал о своих боевых приключениях во время войны…
- Главное, Сашок, - говорил мне папа, - никогда не сдавайся! До самой смерти не сдавайся! Борись! Борись с противником, борись с обстоятельствами, борись с болью, борись с ленью, со страхом, со всем тем, что мешает тебе добиться победы.
- Почаще, а лучше всегда, говори себе: «Врёшь! Не возьмёшь!», - говорил мне папа, - и победа будет за нами. Вот увидишь.
- Только ты, Сашок, перед тем, как что-либо делать, - деловито добавлял папа, - сначала проиграй в уме, представь себе, как ты это будешь делать и ты увидишь, что тебе будет мешать. Сначала прикинь, что к чему и что почём, а потом уже начинай делать и тогда ты обязательно победишь.
- Я твоему брату Юре и моему старшему сыну тоже передал по наследству это слово «Врёшь, не возьмёшь!», - говорил с горечью мой папа, - но забыл научить его всё сначала проигрывать в уме, просчитывать, прогнозировать, а он сам этому не научился вовремя. А ты это можешь делать, поэтому у тебя всё и получается!
- И получится, папа! - сказал я самому себе вслух и взглянул на всё происходящее вокруг, в том числе на "Эллен", глазами не «Сашки Суворова», а «Александра Сергеевича»…
Странно, пока я вёл мысленные разговоры в моей памяти-сознании, погода «распогодилась». То ли волны стали меньше, то ли ветер ослабел, то ли сплошные облака поредели, но вокруг появился рассеянный свет, а затем вдруг, внезапно, неожиданно, невероятно, непостижимо, но в высоких облаках вдруг возникло неровное «окно» чистого, синего-синего неба… Из этого небесного окна на море косыми светлыми лучами, как лучи прожектора, ударил солнечный свет! Было такое впечатление, что солнечные косые лучи воткнулись в бушующее море и оно вдруг притихло под этими лучами, превратилось из свинцово-серого и тусклого в изумрудно-синее, полупрозрачное, полудрагоценное, светлое и чистое, как хрусталь, как драгоценные камни, как глазурь, изумруд, алмаз… Теперь я снова онемел, только от восторга. Я снова орал, но теперь не от страха и отчаяния, а от восхищения, от немыслимого счастья, которое било сейчас из меня, как фонтан… В этот момент я даже влюбился в грозную "Эллен", потому что при солнечном свете она была прекрасна.
Я ощупал руками ворот бушлата и кофр с фотоаппаратом. Всё было на месте… Пока я возился и доставал фотоаппарат, чтобы сфотографировать этот «глаз бури», это «небесное око», этот «спасительный знак», - всё исчезло. Опять свинцовая круговерть сильного и жестокого шторма царила вокруг. Однако всё равно, уже что-то изменилось и эти изменения также неуклонно завершались, как когда-то перед штормом они начинались. Я достал фотоаппарат, потому что бомбардировка меня каплями дождя и брызг прекратилась. Ветер теперь бил и дул нам в правый борт, в правую «скулу» корабля и брызги от мощных отбойных волн уносились куда-то влево, в сторону.
У меня не было ощущения, что мы изменили курс, но курс ветра, брызг и дождевых шквалов точно изменился. Моя спина и рёбра жутко болели, «избитые» трубами того лючка, в котором я стоял. Теперь я просто подогнул ноги, еле-еле протиснулся со своим кофром, который горбатился под бушлатом у меня на груди, и снова встал возле навигационного, сигнального и осветительного прожектора. Замёрзшие ноги постепенно отогревались из-за постоянных танцевальных пружинных движений во время качки и онемевшие руки тоже становились гибкими, потому что я должен был цепляться за прожектор, поручни и штормовые леера. Жаль, что я не догадался взять у сигнальщиков специальный страховочный пояс-сбрую, которым можно было пристегнуться к прожектору и тем самым не быть смытым с крыши ходового рубки...
Вскоре я снова смог сделать несколько кадров буйства стихии уходящего вдаль в Атлантический океан внетропического циклона "Эллен". Теперь я не видел её пристального взгляда и её больших грудей с острыми, как скалы, сосками. Теперь она во главе целого табуна гривастых валов-коней уплывала далеко-далеко... Эта «Эллен» только поиграла с нами, но, похоже, мы её игру не приняли… Шторм изменил характер своего поведения. Волны стали значительно ниже, но они перестали быть ритмичными. Теперь ровные ряды водяных валов сменились хаотичным волнением, соперничеством волн друг с другом, толчеёй. Причём волны не играли, а бились друг с другом «не на жизнь, а насмерть». Вместе с этими волнами доставалось и нашему кораблю, потому что совершенно невозможно было предугадать, как поведёт себя волна и куда и когда она ударит.
Сильный штормовой ветер начал дуть не постоянно, а мощными порывами, сбивающими с ног. Вместе с этими порывами стали приходить дождевые шквалы. Налетающий шквал, как вихрем, сёк, ломал, гнул, сбивал, поливал дождём и брызгами волн. В море были видны участки пространства, в которых буйствовали эти вихри-шквалы. Это буйство стихии я запечатлел на фотоснимках. Я уже не боялся ураганной "Эллен", я даже начал спорить с ней… Теперь я тоже азартно пружинил ногами, то приседая, то становясь на цыпочки, заранее наклоняясь в сторону откуда придёт удар следующей внезапной волны.
БПК «Свирепый», видимо, должен был следовать в нужную точку океана, потому что слегка изменил курс и опять пошёл «на волну». Поэтому жестокие удары в правую скулу борта корабля следовали один за другим. Боковая качка и крен корабля усилились настолько, что я с ужасом стал замечать – место, где я стою, вцепившись в сигнальный прожектор, при крене нависает над водой… В толще воды вновь проявилось торжествующий лик "Эллен". Но тут опять выглянуло солнце – вечернее солнце. Оно ярко осветило косыми лучами всё вокруг и море-океан вновь оно заблистал миллиардами блёсток, лучиков, зайчиков. Вода океана стала удивительно красивой, живописной, цветной. Причём цвета волн, воды и пены были настолько яркими, сочными и контрастными, что я опять обо всём забыл и стал лихорадочно снимать, снимать и снимать…
Тогда 23 сентября 1973 года у меня не было цветной фотоплёнки или цифрового фотоаппарата, или видеокамеры. Однако мои чёрно-белые фотографии (не лучшего качества) дают представление о яркости солнечного света в сентябре в Северной Атлантике, тусклость дождевого заряда-шквала и хмарь облака пены и брызг, который обрушивался на меня всякий раз, когда нос корабля вонзался в очередную неожиданную волну. Сильный океанский шторм в своей женской ипостаси "Эллен" не сдавался, он играл, коварно играл со мной, но уже чувствовалось, что "Эллен" ослабевает.., но она готовила мне свой последний коронный удар.
Я чувствовал себя нормально и уверенно, потому что всё-таки сделал свой коронный кадр! Это был тот самый случай, когда всё сошлось: корабль, огромная волна, ритм качки, направление ветра, солнце, выглянувшее из облаков и осветившее величественную картину коронного удара острого форштевня БПК «Свирепый» в изумрудно-зелёную прозрачную воду Атлантического океана. Прямо передо мной симметрично по обе стороны от носа корабля в воздух взметнулись два огромных крыла прозрачной воды, окаймлённых кипящей белой пеной. Сквозь якорные клюза на бак хлынули пенные потоки воды, как вулканические гейзеры. Нос корабля погрузился в толщу воды и я видел, как гюйсшток выглядывал из буруна наподобие перископа подводной лодки. Это был тот самый заветный прощальный самый-пресамый кадр, ради которого я поднялся сюда, которого ждал, хотел, жаждал и дождался…
Я не просто ликовал, я орал от восторга и удачи. Все мои внутренние голоса тоже радовались вместе с мной и солнце, мой новый друг, светило и грело меня… Я был счастлив и горд и, вероятно, немного расслабился, потому что ураганный шторм в облике грозной и неотвратимо красивой "Эллен" на прощанье нанёс мне последний коварный удар – "поцелуй Эллен".
Удар волны был сбоку, в правую скулу БПК «Свирепый». От удара корабль приостановился и резко отшатнулся… Я не успел сгруппироваться ногами, но успел удержаться рукой за спасительный прожектор. При этом я успел сделать кадр, запечатлевший взлёт мощного отбойного буруна-веера, который превратился в огромное сплошное облако морской воды и пены. Это несущееся на меня облако брызг, морской пены и водных струй, которое оказалось почти сплошным потоком морской воды, я тоже успел сфотографировать, прежде чем повалиться от удара этой стены воды и пены на спину, навзничь, на крышу ходовой рубки. Последней мыслью и ощущением в этот момент было острое желание сохранить фотоаппарат, фотоплёнку, кадры, которые я снял, поэтому я машинально, лёжа на спине в потоке бурлящей пенной воды, обеими руками практически мгновенно спрятал фотоаппарат в кофр, закрыл его, засунул за пазуху и запахнул отвороты своего бушлата. Больше мне нечем было цепляться и удержаться на крыше ходового мостика и на крыше ГКП.
Здесь, в этом сне я не помню, как оказался на палубе шкафута под торпедным аппаратом ЧТА-53-11356 правого борта, лежащим на спине с ногами, торчащими за бортом. Я помню только сильный толчок плотной массы дробной воды, которая опрокинула меня на спину и нечто подобное полёту, хотя сам полёт я не помню. Вероятно, я скользил ничком на спине по боковому откосу крыши уже не ходового мостика, а ГКП (главного командного поста). Если бы не ход корабля, то я должен был просто упасть на палубу центрального поста сигнального мостика, как раз к фальшборту-ограждению, к стеллажу, в котором были ячейки с сигнальными флагами. Однако БПК «Свирепый» двигался вперёд, а водяной шквал нёс меня прямо в противоположную сторону, поэтому я перелетел через центральный пост сигнального мостика и упал на палубу шкафута между основной надстройкой, торпедными аппаратами и надстройкой, на которой установлены РЛС СУАО «Турель» и РЛС СУО 4Р-33 (отделение постов РТВ и выгородки высокочастотных блоков).
Тот момент, когда я ощутил спиной удар о палубу шкафута, я уже помню, потому что открыл глаза. Первое, что я увидел – это то, что нахожусь под водой. Вода стремительно меня куда-то влекла. Второе, что я почувствовал – это неровности палубы, по которой вода сильным потоком меня влекла. Я изо всех сил высунул лицо из потока воды и сразу же, мгновенно, узнал место, в котором нахожусь, потому что спиной я почувствовал боль от удара о «барашек» - большую гайку с ручками, которой крепят крышку грузового люка на палубе шкафута. Я помню, как успел ещё подумать: «Хорошо, что я спиной упал не на этот барашек»…
В следующее мгновение я почувствовал, как мои скрещённые на груди руки, которыми я судорожно зажимал отвороты бушлата, чтобы сберечь фотоаппарат в кофре, и сам этот кофр, вдруг во что-то упёрлись, а в спине (в позвоночнике) вдруг возникла такая боль, что я невольно закричал от боли. Оказалось, что мои локти и кофр упёрлись в леера леерного ограждения под торпедным аппаратом правого борта, что я лежу плечами на палубе, а ноги мои висят в воздухе за бортом. Вокруг меня с шумом потоком неслась вода, потому что корабль накренился на правый борт и она стекала с палубы. Я видел прямо перед собой стремительно несущуюся воду океана, волны, морскую пену и всем телом ощущал засасывающую пропасть океана, над которой болтались мои скрюченные ноги…
Боль в спине исчезла, а потом, с наклоном корабля на левый борт, снова возникла, потому что меня начало сгибать-ломать в спине под тяжестью противовеса – моих мокрых ног в матросских ботинках. Одновременно сверху, с крыши ГКП и сигнального мостика водопадом обрушилась новая порция морской воды и пеня. Я очнулся от оцепенения. Снова поток воды и наклон корпуса корабля вправо влекли меня за борт, в океан. Инстинктивно я отпустил ворот бушлата и вцепился руками в верхние леера фальшборта.
Я дрыгал в воздухе ногами, пытаясь как-то выбраться из-под нижнего леера, но кофр с фотоаппаратом горбом задрался вместе с бушлатом мне под горло и мешал движениям тела, а дрыганье ногами в воздухе только помогло потоку воды и наклону корпуса корабля сместить меня ещё глубже за борт под леера. От этого судорожного дрыганья ногами в воздухе за бортом у меня задралась вверх роба и тельняшка. Я голой поясницей чувствовал леденящий холод и стремительную пустоту пространства за бортом… Мне казалось, что кто-то властно и цепко держит меня за ноги и не пускает меня на палубу, тянет меня туда, где проносились мимо огромные склоны волн океана. Краем глаза я с ужасом увидел знакомый прищур пушистых ресничных глаз и злой перламутровый Глаз "Эллен" с острой тонкой чернотой зрачка...
Третья порция холодного водопада с крыши ГКП «отрезвила» меня и я уже сам сообразил, что совершенно не подтягиваюсь руками, а только дрыгаю ногами и верчусь, как… не знаю кто… В очередной раз крен корабля начал ломать мне спину, но я уже поджал ноги, согнул их в коленях. В тот момент, когда корабль качнулся на левый борт, я с силой подтянулся на руках, как на турнике. Как только поясница коснулась откоса палубы, я рывком вытащил себя из-под нижнего леера. Когда четвёртая порция водопада с крыши ГКП и сигнального мостика вылилась на меня, я уже почти сидел на палубе, держась за самый верхний леер и вертикальную стойку фальшборта.
Странно, но я обратил внимание, что в эти мгновения я практически ни о чём не думал, а действовал как-то машинально, инстинктивно, спокойно и расчётливо. Только в самом начале я судорожно дрыгал ногами и пытался как-то выбраться спиной на палубу, а потом я начал уже сознательно ждать удобного момента и наклона палубы. Вот и теперь, я вцепился в эти леера и стойку и ждал момента, когда от них можно было отцепиться и кинуться к ступенькам большого и длинного наружного центрального трапа, ведущего с верхней палубы шкафута прямо на сигнальный мостик и к двери на ГКП. Вот тут-то мне впервые за всё время барахтанья на спине с ногами за бортом стало страшно. Сердце вдруг горячо вздрогнуло и забилось как сумасшедшее…
Я цепко держался за леера и стойку леерного ограждения, старался не смотреть в штормовой океан, который был по ту сторону этих тонких и редких стальных труб-лееров, мне даже почти не страшно было смотреть на близкую воду океана, над которой я каждый раз нависал, когда корабль тяжело кренился на правый борт. Я был жив, я был на борту корабля и я держался за корабль… Мне тогда казалось, что если я отпущу леера, то что-то произойдёт не так, не по-моему, а по «океаньему», как хочет эта "Эллен", которая вновь погрузилась в штормовые волны и затаённо смотрела на меня…
Видимость резко ухудшилась: то ли наступил уже вечер, то ли снова небо заволокло облаками, то ли я так устал, что мне уже было всё равно. Вот тут-то и раздался голос, который я услышал не только внутри себя, но даже «вслух»:
- Вставай, Сашок. Осталось совсем немного. Нужно только дождаться, когда схлынет очередной водопад, когда корабль качнётся вперёд и на левый борт. Ттогда отпускай леера и решительным броском кидайся к ступенькам трапа. Хватайся не за поручни, а за ступеньки, приникни к ним всей грудью, прижмись всем телом. Так будет больше площадь контакта тела с палубой. Да! И расставь пошире ноги!
До сих пор я не знаю, кто это был и чей голос и советы я слышал, но всё это было наяву и взаправду... То ли это сердобольный Морской бог и батюшка Океан сжалился надо мной, то ли ураганная "Эллен", то ли ветер, то ли шторм, то ли это был я сам, Александр Сергеевич. Не знаю... До сих пор не знаю, не ведаю.
После очередного, шестого или седьмого по счёту водного потока, я подождал, когда он схлынет, когда корабль накренится одновременно вперёд и влево, решительно отпустил леера и стойку, с трудом приподнялся на затёкшие ноги и, всё таки судорожно, кинулся к ступенькам трапа на ГКП. Всё прошло удачно и я вцепился руками в четвёртую снизу ступеньку трапа. Ребристая крашеная сталь ступенек трапа приняли меня, как родного. Я распластался на них всем телом, но крен вперёд подталкивал меня и я уже сам сообразил, что мне надо карабкаться вверх по трапу, хотя бы до сигнального мостика…
Когда мои руки и разбитые колени ощутили родную твёрдость ступеней трапа, я начал потихоньку выть сквозь сжатые зубы. Руки, ноги и всё тело вдруг налились свинцовой тяжестью, стали тягучими, неповоротливыми, непослушными. Хотелось просто лечь на эти ступени и замереть… На «карачках», ползком, с трудом преодолевая одну ступеньку за другой, с воем и подвыванием я упорно лез вверх по трапу. Вот и площадка сигнального мостика. Передо мной чёрный дверной проём, почему-то открытой стальной двери тамбура на ГКП. Я, насквозь мокрый, тяжёлый, с задранным вверх бушлатом, с выпущенной из брюк тельняшкой, без шапки, которую не знаю, как и где потерял, поднялся в полный рост перед дверью на ГКП. Из черноты тамбура вдруг прямо мне в лицо вылетел алый огонёк брошенного кем-то окурка сигареты…
- Ну, вот! – услышал я свой хриплый и огорчённый голос. – Тут загибаешься в океане, а тебе в морду окурком тычут!
- Суворов!? – кто-то совершенно спокойно, глухо и устало окликнул меня. – Это ты что ли? Откуда ты?
- Оттуда, - кивнул я головой за спину и шагнул в тамбур.
На меня сразу накатила волна спёртого тёплого воздуха из ГКП, в котором смешались запахи человеческого пота, табачного дыма, работающих электрических приборов, высокочастотных электромагнитных полей, пластика, металла, краски и ещё чего-то машинного и человеческого одновременно… Как я был рад нюхать и вдыхать этот воздух человеческой и машинной деятельности! Невидящими глазами я смотрел и не мог насмотреться на согбенные фигуры матросов за экранами локаторов и офицеров за пультами управления. Это были люди, ребята, мои родные и близкие, дорогие и любимые, главное, - живые… Я был мокрый до нитки, с меня текла вода и на меня уже косо смотрели недружелюбные глаза офицеров и ребят, которым за мной надо было убирать. Жизнь продолжалась, и никому не было дела до меня.
- Так и должно быть, - сказал во мне голос моего друга деда «Календаря», - А ты чего хотел? Чтобы они тебя встретили как героя?.
- Они даже не знают, что ты был на крыше ГКП, - сказала мне моя Фея красоты и страсти. – Не суди их за их незнание.
Я с трудом сглотнул твёрдый комок обиды в горле, перевёл дыхание и пошёл в ходовую рубку. Вахтенный офицер встретил меня в дверях ходового мостика упрёком: «Суворов, где вы шляетесь?». Потом вахтенный офицер увидел мой странный наряд не по форме, горбатую грудь под мокрым бушлатом, лужу воды под моими ботинками.
- Ты вы были? – подозрительно спросил меня вахтенный офицер и оглянулся на сидевшего в своём кресле командира корабля. – Почему такой наряд странный? Почему мокрый? Немедленно привести себя в порядок!
- Есть привести себя в порядок! – сказал я вахтенному офицеру. Если бы он знал, как мне сейчас хотелось одновременно лечь-упасть там, где я стою и выполнять все и любые его приказания, но только внутри корабля…
Потом я уже видел себя в «ленкаюте». Почему-то я был голый, сидел на своём крутящемся стуле-кресле с подлокотниками за рабочим столом и кому-то вежливо отвечал на стук в дверь: «Войдите!». Потом я смотрел на самого себя и на Мишку Сысоева старшину команды ОСНАЗ ГРУ ГШ ВС СССР, который напоил меня спиртом, накормил горячей тушёнкой, тёплыми жареными котлетами, чёрным ржаным хлебом и горячим сладким чаем с булочкой. Он фактически вытащил меня из прострации после этого происшествия и сфотографировал меня таким на память. Мишка Сысоев говорил, что «увидел меня серо-зелёным, мёртво-подобным, но чистый советский медицинский спирт и советская гостовская говяжья тушёнка делают чудеса». Я думаю, что чудо моего воскрешения и возвращения к жизни совершил он – Мишка Сысоев, мой друг, земляк, родом из деревни Лужки близ города Суворова Тульской области.
Всё это я видел во сне в ночь с 23 на 24 сентября 1973 года под "музыку" и качку шторма в проливе Скагеррак, куда прибыл поздно вечером БПК "Свирепый", но не мог встать на якорь на "нашей" привычной якорной стоянке в связи с мощным морским волнением и серьёзной помехой - манёврами натовских кораблей. Не знаю, звонили ли в ленкаюте телефоны, звонки, "колокола громкого боя", стучался ли ко мне в дверь ленкаюты кто-либо, приходил ко мне кто-то или не приходил, но первое, что я увидел рано утром в понедельник 24го сентября 1973 года - это было ставшее мне родным и близким усатое лицо старшины команды ОСНАЗ ГРУ ГШ ВС СССР Мишки Сысоева.
Фотоиллюстрация: Ночь с 23 на 24 сентября 1973 года. Северо-Восточный Атлантический океан. Северное море. Пролив Скагеррак. БПК "Свирепый". На фото облик и лик атлантического внетропического циклона, порождённого тропическим ураганом "Эллен", самым мощным ураганом сезона 1973 года. Такой я представлял в своём лихорадочном сне облик сильного 8-10 балльного шторма в Атлантическом океана и Северном море, с которым вынужден был бороться БПК "Свирепый" и который скинул меня с крыши ГКП на палубу шкафута под торпедный аппарат правого борта ЧТА-53-1135. Именно такое лицо, такую женскую ипостась жесткого шторма видел наяву в штормовых волнах и представлял во сне. До сих пор я помню жадное страстное вожделение, которое испытал лёжа голой спиной на обрезе (на краю) борта корабля с голыми ногами, протянутыми за бортом в пространство беснующейся от страсти пенной "Эллен". Жуткое ощущение...