Я продолжил видеться с Майей, иногда встречая её у выхода из ХГУ как бы случайно. Но сколько приходилось там торчать, чтобы эта «случайность» произошла, и выглядела непринуждённо! Девушка была строгих правил, её папан был из репрессированных некогда комдивов гражданской, знал иностранный язык и преподавал английский в школе. Майя редко и скудно упоминала свою мамашу, из чего я понял, что её значение в семье мизерно, и мои планы в отношении девушки более выполнимы. В разговорах с Майей я упирал на то, что нам обоим необходим брак, что вместе мы можем оказаться силой, необходимой для преодоления ограничений на прописку в Харькове для иногородних без особенной нужды в них предприятий и учреждений, и поражённых в правах граждан, живших на оккупированной фашистами территории. И пусть вначале этот брак будет фиктивным, так легче будет потом развязаться с девчонкой, когда в ней отпадёт необходимость.
Это всё выглядит чудовищно с точки зрения моего всё ещё живого сыночка Олежека (как я желал похоронить его прежде, чем сдохну сам), но я уже покойник, и мне ни к чему лицемерить и молиться на унылые моральные нормы всех слизняков. Я усвоил простую истину, как можно выжить в этом нашем «самом передовом» социалистическом государстве: придерживайся партийной линии, нигде не болтай, и топчи всех, кого сможешь затоптать. Но нет-нет, а возникала в памяти Муся, и Ёлка, как я называл про себя ту Лену, которая... Ну, словом мать Олега. Олег, между тем , находился в доме ребёнка; как-то раз меня разобрало любопытство, и я заявился в детдом, посмотреть на него. Но не тут-то было, я для него был никто, и меня к нему не пустили, даже не посмотрели на мои регалии. И популярно мне объяснили, что либо должна прийти мать, либо та бабуся, что была вместе с «Леной». И ещё в одном случае: если я приду усыновлять ребёнка вместе с женой. Это добавило мне ещё одну полезную идейку, и картина стала вырисовываться. Мы с Майей женимся, и забираем ребёнка. С малышом, может быть, шансы получить жильё возрастут. Но Майя этот план раскритиковала. Во-первых, с чего это она должна принимать участие в чужом ребёнке, она хотела бы своих детей, в законном браке, остальное её высокоморальный отец с порога отвергнет. Во-вторых, у нас же речь шла о фиктивном браке.
Время летело, Майя упрямилась, мои планы так и оставались планами Манилова. Подошла к концу моя учёба в ХАДИ, и мне пришлось изрядно попрыгать, чтобы меня не заслали куда-нибудь в дальние края, строить дороги социалистической Родины. Хорошо, что я сдерживал себя, вёл себя с директором автобазы вежливо, и без срывов. А так хотелось иногда хорошенько хлопнуть дверью, и уйти с этой собачьей работы: на холоде ремонтируй машину, весь в грязи и масле, раз в неделю дежурь по ночам, чтоб не обворовали автобазу. Выручала собака, которая жила здесь же, и подавала голос, когда кто-то проходил мимо. А может, мне просто везло, но на дежурствах у меня всё проходило спокойно. Короче, директор автобазы Виктор Леонидович дал мне запрос для ХАДИ на меня, и принял на постоянную работу. Ещё одна ступенька той лестницы, которая должна была привести меня к счастью.
Так миновало лето, настала осень. Майя продолжала учиться, набираться химических знаний на пятом курсе. Встречались мы реже, и теперь уже она звонила мне раз в неделю на работу. Дядя Витя, так звал я директора про себя, звал меня в контору, где находился старенький телефонный аппарат, а сам деликатно выходил на высокое крыльцо конторы, покурить. Мы с Майей сговаривались о встрече в парке Шевченка, возле памятника. Так было удобней мне и ей, ведь она продолжала жить на Сумской у своих тёток с материнской стороны. А моя общага была тоже неподалёку.
В тот раз я стоял и курил «Дукат», как мне посоветовали от зубной боли, папиросы были болгарские, сравнительно недорогие и некрепкие. Осень ещё радовала солнцем, хотя и прохладной, но несырой погодой. Листья каштанов уже пожухли, но ещё цеплялись за ветви деревьев, потихоньку опадая на брусчатку, окружавшую памятник. Ожидая, я от нечего делать рассматривал статую Тараса в его свитке, спущенной с одного плеча, и меньшие фигуры Катерины, крестьян с косами, которые барельефами вились вокруг постамента. В школе мы учили стихи Шевченко, пели песню «Реве та стогне...», и я представлял себя где-нибудь тоже стоящим в виде памятника лет эдак через сто после того, как я стану великим ... конструктором, или изобретателем, или партийным деятелем. В общем, великим и строгим, мудрым и справедливым. За этими мыслями я не заметил, как подошла Майя. Впервые я увидел её в новом малинового цвета фасонном пальто, на головке изящная модная шляпка из сукна того же цвета, что и пальто, украшенная чёрным цветком. Ну, а на ногах красивые тёмнокоричневые ботики, обнимающие стройные ножки. Ах, хороша была девушка со слегка миндалевидными серыми глазами, что смотрела на меня чуть вызывающе: «Нравлюсь я тебе в этом наряде?» Это была Майя, но уже новая, драгоценная и неприступная. Так и захотелось схватить её, закружить в танце...