Ночь, луна, пахучая сирень и приемное отделение психбольницы. В кустах происходит нечто - в кустах доктора. Один курит, другой нет. Один старый, другой - молодой. И дело даже не в этом, а в том, что делать на ночном дежурстве, если ты уже старый, 27 лет работаешь в психиатрии? Ну, конечно - учить молодого коллегу, то есть, много и со вкусом запугивать неизбежным, как смерть, разочарованием в избранной специальности, в общем: «в дурдоме или спиться, или сдохнуть…» Но уж ежели спиваться (ведь это все же лучше чем сдохнуть), надо сейчас уже учиться, тем более - молодой, настырный, везде нос сует, на дежурства ходит, все хочет знать, идеалист к тому же, а психиатр-идеалист - это подрыв основ. Такие опасны, на место таких надо ставить, вливать в суровый, но дружный коллектив. И старый доктор неустанно вливает (по три литра пива в каждом), и поэтому в туалет хочется. Но как-то неправильно в дурдоме в туалет, тот в котором уютно и привычно, пованивает. Покурить надо, на воздух надо. К луне, сирени, к звездами пересыпанной ночи. И вот оба в кустах. Молодой зачарованно смотрит на звезды, старый сопит, покачивается, напрягается, нет у него времени вдыхать ночные запахи, он пошатывается, кряхтит перетаптывается, он возится с ширинкой, ему очень хочется быстрее, ему жаждется быстрее, он чувствует, что может не успеть, он может опоздать. Обмочившийся дежурный врач - это не то чтобы плохо, это, надо сказать, очень плохо.
Дым от зажатой в зубах сигареты мешает, заставляет жмуриться и отвлекает,з лит. Но – свершилось - зажурчало, изверглось. Доктор облегченно засопел. Стало хорошо. А когда хорошо - хочется говорить. И говорить веско.
- У тебя дети есть? - Прервал он неземное созерцание.
- Есть
- Сколько?
- Двое
- Пацаны?
- Нет, дочки - пять и два.
- Повезло.
- Почему?
Старый доктор выплюнул окурок, решительно застегнул ширинку и сказал веско:
- Будет кому в богадельню сдать, когда хреном старым дементным под себя будешь ходить. Молодой застыл, задумался, ночь утратила магию (он внезапно представил себя старым хреном) и судорожно принялся вспоминать деменцию, в которой не был никогда, и которой еще нет, от чего намокли ладошки, побежали мурашки, и зачем-то представились взору два плачущих ребенка, двух и пяти лет, с судном в дрожащих, но цепких ручонках.
«Вот же и хрень в голову лезет, хоссподи». Пить надо меньше. Он стряхнул картину и, повернувшись к коллеге, хотел видимо что-то сказать, но…
Шум мотора – подъезжала «скорая», коллеги, пошатываясь, вышли из кустов выполнять долг, но – не просто выполнять, а соблюдать клятву Гиппократа: принцип «Не навреди», и, следуя давнему девизу медицины, «светя другим, сгореть самим». Но молодой, когда сгорит, не пропадет - ведь у него же дочки. Они помогут восстать из пепла, отмоют, покормят, вынесут судно и сдадут в богадельню. Счастье без начала и конца. А пепел старшего коллеги развеется по больничному приусадебному участку.