Александр Сергеевич Суворов
О службе на флоте. Легендарный БПК «Свирепый».
2-е опубликование, исправленное, отредактированное и дополненное автором.
492. Послештормие. 23 сентября 1973 года. 21:00.
Сводка погоды: Атлантический океан. Северо-Восточная Атлантика. Воскресенье 23 сентября 1973 года. 21:00. Северное море. Морской район немного к северо-востоку от Шетландских островов. Зона действия огромного внетропического циклона "Эллен" - от Исландии до Шетландских островов (включая Фарерские острова), а также всё Северное море вплоть до мыса Скаген (Дания). Сильный шторм (8 баллов по шкале Бофорта). Температура воздуха: мин. плюс 7°С, средняя - плюс 7.8°С, максимальная - плюс 9.0°С. Эффективная температура (температура самоощущения человека) минусовая -2.4°С.
На далёком северо-западе у острова Исландия (по данным метеостанции Вестманнаэйяр, архипелаг Вестманнаэйяр, Исландия, географические координаты: 63.400,-20.283, первое наблюдение: 01.01.1949 г., последнее наблюдение: 31.12.2018 г.) в этот день 23 сентября 1973 года минимальная температура воздуха была - 7.0°С, средняя температура воздуха - 7.8°С, максимальная дневная температура воздуха - 9.0°С, эффективная температура воздуха или температура самоощущения человеком окружающей среды - -2.4°С. Осадков в районе островов архипелага не было, но скорость ветра была 15 м/с или 54 км/ч. Морское волнение здесь было на 6 баллов, то есть "сильное" по шкале Бофорта и волны хаотично громоздились, с гребней срывалась ветром морская пена, которая полосами ложилась по склонам волн высотой 3-5 метров и длиной до 70 метров. Крепкий 7-балльный ветер по шкале Бофорта в открытом океане дул порывами со скоростью от 13,9 до 17,1 м/с (50-61 км/ч).
В том морском районе Северного моря (пролив Скагеррак), куда к 21:00 в воскресенье 23 сентября 1973 года пришёл по штормовому Атлантическому океану и Северному морю БПК "Свирепый", преодолев со средней скоростью 12-14 узлов (22,2 - 25,9 км/ч) за 34 часа 10 минут 30 секунд (22-23 сентября 1973 г.) расстояние в 441,685 морских миль (818 км), по данным метеостанции Скаген - северная (Дания), географические координаты: 57.783,10.733 (57°46;59; с. ш., 10°43;59; в.д.), первое наблюдение: 21.09.1973 г., последнее наблюдение: 09.10.1979 г. погода была "неспокойная". В проливе Скаген дул свежий 5-балльный ветер со скоростью 9 м/с (32,4 км/ч) и порывами от 8,0 до 10,7 (29-38 км/ч), море было неспокойное (4 балла по шкале Бофорта), волны хорошо развиты в длину, но не очень крупные, как в Северном море до этого. Высота волн в проливе Скагеррак ещё днём 23 сентября 1973 года фиксировалась до 1,5-2 метров, а длина - 30 метров. При этом вчера 22 сентября 1973 года, в южной части Северного моря, в том числе в проливе Скагеррак на траверзе норвежского городка Мандал и датского городка Ханстольм ветер дул со скоростью 21 м/с (75,6 км/ч), а эффективная температура воздуха была -2.6°С.
Осадков 22-23 сентября 1973 года в этой южной части Северного моря и перед закатом солнца за горизонт в 21:16 не было, а температура воздуха была вполне приемлемая по сравнению с тем, что мы пережили в Северном море: мин.: - 12.0°С, средняя - 13.6°С, максимальная - 15.0°С. Эффективная температура воздуха (по самоощущениям человека) - 7.0°С. Ветер дул со скоростью 9 м/с и море было неспокойным по шкале Бофорта, но для нас, после сильного 8-10 балльного шторма, это были поистине комфортные условия. Я появился в тамбуре ГКП (главного командного пункта) как раз ко времени резкого успокоения внетропического циклона "Эллен" и шторма в этой части Северного моря и пролива Скагеррак. Поэтому, вероятно, моряки на ГКП встретили меня с недоумением...
- Суворов! - кинулся ко мне мой друг-годок Славка Евдокимов. - Ты где был всё это время?! Ты самое главное пропустил! Тут такое было! Штормяга был такой, что ни встать, ни лечь! А ты где был? Спал что ли?! Ты весь помятый и мокрый...
Я вошёл в зал ГКП через тамбур из темноты и немного сощурился, зажмурил на секундочку глаза, чтобы привыкнуть к свету, хотя в боевом походе на ГКП всегда царил рабочий полумрак, потому что весь зал ГКП был насыщен рабочим радиоэлектронным оборудованием, приборами, коммутаторами, средствами связи, экранами, мониторами, циферблатами, пультами управления, лампочками и всё это светилось, работало, гудело, фонило, шумело, грелось и издавало шумы, звуки, запахи...
В центре зала ГКП был установлен большой прокладочный стол-планшет БИП, а рядом с ним также большой прозрачный вертикальный планшет боевой обстановки, на котором специальными карандашами радиометристы РТС отмечали координаты и данные целей. Всё это и другое оборудование в центре ГКП составляло БИП (боевой информационный пост) - "хозяйство" Славки Евдокимова и его друзей, годков РТС. По краям зала ГКП и рядом с БИП располагались рабочие столы и пульты управления "рогачей" - офицеров, мичманов, старшин и матросов ракетно-артиллерийской БЧ-2 и столы и пульты управления "румын" - офицеров, мичманов, старшин и матросов минно-торпедной БЧ-3. Здесь же в зале ГКП располагался вахтенный боевой пост начальника РТС и соответственно оборудование радиотехнической службы и боевой пост радиосвязи БЧ-4. Так что на ГКП было много вахтенных моряков БПК "Свирепый" и все они слышали, что громко говорил мой друг Славка Евдокимов...
Главный командный пункт корабля (ГКП) - это то самое место, с которого осуществляется управление всеми машинами и механизмами корабля, вооружением корабля, средствами связи и радиотехнического обнаружения целей, ведение этих целей, наводка на них нашего орудия и применение нашего корабельного оружия. Отсюда командиры боевых частей и служб руководят действиями моряков в своих подразделениях и выполняют свои многочисленные должностные обязанности по корабельным боевым расписаниям. Если ходовой мостик - это вотчина командира корабля, штурмана и вахтенного офицера, то ГКП - это территория ведения командиров боевых частей и служб. Подобный командный пункт находится глубоко внутри корабля - это ПЭЖ (пост энергоживучести) и боевые посты управления турбинами, машинами и механизмами БЧ-5.
ГКП оборудован всеми приборными средствами управления кораблём, выносными индикаторами (шкалами, мониторами, экранами и т.д.) обзора радиолокационных и гидроакустических станций, планшетами тактического маневрирования, приборами системы управления стрельбой (БИУС) и пультами управления вооружением и энергетикой корабля, а также средствами внутренней и внешней связи. Если смотреть со стороны наружного входа с центрального поста сигнального мостика БЧ-4, через который я вошёл, то ГКП БПК "Свирепый" представляется в таком виде:
прямо передо мной широкий и свободный "зев" трапов, ведущих на нижние палубы внутрь корабля - в коридор личного состава (к камбузу и столовой, на бак, в ленкаюту) и коридор офицеров (к каютам офицеров и кают-компании офицеров);
слева от тамбура и трапов боевой пост и оборудования системы определения "свой - чужой" (запросчики "Никель-КМ" и ответчики "Хром-КМ");
по левой стороне ГКП боевые посты радистов БЧ-4 и радиоприёмники;
в левом углу ГКП, перед входом на ходовой мостик, выгородка, то есть отделенное перегородкой место шифропоста БЧ-4;
прямо - вход на ходовой мостик, где сразу слева выгородка и боевой пост штурманской рубки;
по центру ГКП - боевой информационный пост (БИП), прокладочный стол, планшет боевой обстановки, а также боевые посты ПВО (БЧ-2) и ПЛО (БЧ-3);
справа от двери в ходовую рубку (мостик) приборный комплекс навигационной РЛС (Волга", где за пультом и экраном РЛС сидит радиометрист-наблюдатель Михаил Жернов;
справа по всей торцовой и правой боковой стороне ГКП располагаются боевые посты и оборудование радиотехнической службы (РТС), в частности, РЛС общего обнаружения МР-310А «Ангара-А»;
справа от тамбура и трапов в правом углу ГКП выгородка с оборудованием.
- Ты что? На сигнальном был? Там дождь, да? Что ты молчишь?! - продолжал быстро и громко спрашивать мой друг-годок Славка Евдокимов. - Что-то случилось? Ты какой-то не такой... Заболел что ли? И почему у тебя горб на груди? У тебя что, зоб вырос?
Я действительно был не в себе. Во-первых, я смертельно устал и был готов немедленно просто упасть на месте и лежать, лежать, лежать... Во-вторых, я был в полной прострации, то есть почти без сознания, в крайней степени изнеможения, расслабленности, упадка психической активности. В-третьих, я сейчас остро, почти панически себя жалел и жаждал понимания, сострадания, жалости. В-четвёртых, я не хотел, чтобы кто-то сейчас обращал внимание на меня, видел меня в таком состоянии, а тем более о чем-то меня спрашивал, пытал, допытывал. Поэтому я только окинул мутным взором всех присутствующих, полутёмный зал ГКП, расцвеченный огоньками лампочек, шкал, циферблатов и светом экранов мониторов РЛС и молча, игнорируя все потуги моего друга-годка Славки Евдокимова, оставляя за собой мокрые следы и лужицы морской воды, падающей поступью рухнул, скинулся, скатился "бегом по трапу" в коридор личного состава экипажа корабля. Слава богу, что на меня не обратили внимание никто из присутствовавших на ГКП офицеров...
Я спустился по широкому трапу из душной атмосферы ГКП и попал в коридор личного состава, где гудели вентиляторы и из глубины ярко освещённого люминесцентными светильниками коридора густо и вкусно несло запахами флотской еды. Только тут я с толкающим изнутри позывом почувствовал насколько я голоден. Тяжёлые, как мельничные жернова, мысли обрывками слов, стенаний и мучительных стонов хотели направить меня в сторону ленкаюты, чтобы я мог снять с себя эту липкую, мокрую и холодную одежду, но что-то более сильное, чем мой разум, сам повернул мои ноги в камбуза.
В столовой личного состава почти никого не было, только несколько моряков в синей матросской форме пили чай с булочками. Все столы были убраны, бачковых не было видно и я опять беспомощно растерялся. Опять мне захотелось куда-то упасть, приткнуться куда-то головой, скукожится, спрятаться и заскулить, как потерявшийся щенок... Сил на то, чтобы стучаться в стальную бронированную дверь камбуза не было, хотя желание покушать становилось всё сильнее и сильнее. В животе у меня что-то происходило и меня там скручивало в узел, с болью, с жжением, с сосущим чувством сильного голода. От этих мук голода я не сразу понял и почувствовал, что ко мне кто-то подошёл и о чём-то спрашивает...
Только в результате огромных усилий я как-то сконцентрировался на этом человеке и то только потому, что он был не из "наших", он был из группы ОСНАЗ ГРУ ГШ ВС СССР и я даже в том состоянии, к котором находился, удивился и поэтому прислушался к тому, что он произносил...
- Вы, Суворов? - спрашивал меня широкоплечий и усатый старшина команды ОСНАЗ в обычной матросской синей форме, в которой я тоже начинал свою флотскую службу в 9-м Флотском экипаже ДКБФ в посёлке пионерское в ноября 1971 года. Я молча кивнул головой...
- Я слышал, как вы за обедом рассказывали друзьям, что вы из-под Тулы... А откуда именно?
- Из Суворова, - хрипло, сухим, продирающимся сквозь чертополох спазм в горле, ответил я этому усатому старшине группы ОСНАЗ и увидел, как он вдруг изменился в лице и у него вспыхнули блеском округлившиеся глаза...
- А я из Лужков, - как-то сразу виновато и растерянно сказал этот усатый богатырь. - Есть такая деревня рядом с Суворовым. Знаете?
- Конечно знаю.., - уже начиная потихоньку ликовать ответил я. - Деревня Лужки Суворовского района Тульской области, пять километров от города, мы туда на рыбалку на велосипедах ездили.
- Ну, вот... Я оттуда...
- А как?..
- Меня Миша зовут. Михаил Сысоев...
- А я Александр... Суворов... Фамилия у меня такая... Земляки?!
- Ага, земляки!
- Ничего себе! - волнуясь сказал старшина команды ОСНАЗ Михаил Сысоев. - Никогда бы не подумал, что встречу напоследок перед ДМБ первого и единственного земляка на флоте, да ещё не просто туляка, а из города Суворова!
- Я тоже впервые встречаю земляка, - сказал я и вдруг добавил жалобным голосом. - А сейчас только с верхней палубы. Был целый день на крыше ГКП и фотографировал шторм. А потом меня облаком брызг сбросило с крыши вниз на шкафут под торпедные аппараты и чуть было не вынесло за борт. Вот, меня только фотоаппарат спас, зацепился за леер ограждения.
Только тут я впервые как бы очнулся и ощутил, что у меня за пазухой спрятан кофр с фотоаппаратом. Я распахнул мокрые отвороты бушлата, достал закрытый кожаный кофр и показал его Мишке Сысоеву. Тот внимательно и молча смотрел на меня и ничего не говорил. Я тоже молчал и с судорогами мышц лица пытался остановить рвущиеся из меня рыдания...
- Я знаю, ты обитаешь в ленкаюте, - сказал Мишка Сысоев. - Иди туда, запрись и жди меня. Я сейчас приду. Никому дверь не открывай и никуда не выходи. Сиди там...
Я послушно повернулся и подталкиваемый в спину, бросив мимолётный взгляд на группу моряков ОСНАЗ, сидящих за обеденным столом, шатаясь и толкаясь в переборки коридора, задевая висящие на переборках датчики и осветительную арматуру, больно ударяясь о кабельные трассы и задевая всякие кронштейны, падающей походкой "вусмерть" пьяного человека, побрёл в ленкаюту. Пока я шёл, я несколько раз то ли засыпал на ходу, то ли терял сознание, но когда я очнулся, то уже был в ленкаюте и везде, во всех помещениях ленкаюты и библиотеки, горел яркий свет. Отсутствие света я воспринимал панически, с судорожными движениями-устремлениями к выключателям...
Сил не было, мыслей не было, никаких желаний, кроме как поесть чего-нибудь, не было. Было только очень холодно и мокро... С невероятными усилиями, как будто я куда-то лезу на отвесную гору, я пытался снять с себя насквозь мокрую одежду. С диким гневным рёвом на самого себя за моё бессилие я расстёгивал тугие пуговицы на бушлате, рывком расправлял руки, как крылья, чтобы стянуть с себя мокрые рукава бушлата. Потом также пьяно, шатаясь и падая, я стащил через голову мокрую парусиновую робу и бросил её кулем себе под ноги. Потом, переступив через бушлат и рубаху, я упал на банку (скамейку) в зале ленкаюты и попытался стащить с себя мокрые штаны. Почему-то я снимал их вместе с трусами и поверх ботинок, поэтому мне было очень трудно... Только потом я, упираясь каблуком в носок ботинка, снял насквозь мокрые, наполненные водой "прогары", а за ними сморщенные чёрные сатиновые носочки. Увидев свои мертвенно белые ступни и пальцы ног, а также дырочки в носках на месте большого пальца, я вдруг жалостливо заплакал, даже зарыдал...
Правда, плакал и рыдал я как-то отрешённо, как будто это делали два разных человека: один плакал, навзрыд, по-детски, а другой хладнокровно, стойко и спокойно за этим наблюдал, как бы со стороны. Также со стороны я видел самого себя - голого, белотелого, худого, измождённого, согнувшегося "в три погибели" над кучей мокрой одежды, плачущего, страдающего и мне, сильному, волевому, сдержанному и суровому, было понятно состояние этого немощного, уставшего и измождённого человека.
- Плачь, плачь, - сказал во мне внутренний голос моего давнего друга детства - деда "Календаря" из деревни Дальнее Русаново. - Плачь. Ты заслужил право поплакать. Молодец...
- Молодец, что остался в живых, - тут же воспрянул сердитый голос моего отца, Суворова Сергея Ивановича. - А в остальном - дуралей...
- Ну, зачем ты так? - сразу же откликнулась своим голосом моя мама, Нина Васильевна Суворова. - Оставь его, дай ему успокоиться.
- Что ему ещё давать?! - вскричал, как всегда, возмущённый мой старший брат Юра. - Ему надо было всё делать быстрее, чётче и вовремя убираться оттуда! Сам виноват.
- Виноват - не виноват, сейчас не об этом, - сказал веско дед "Календарь". - Действительно, дайте ему время успокоиться и отдохнуть...
Я ждал слов от моей воображаемой Феи красоты и страсти, но она почему-то молчала... Не помню, сколько времени я просидел голым на банке в зале ленкаюты, опустив голову и руки. Только когда мне стало совсем холодно и я окоченел, я потихоньку встал, перешёл в библиотеку и хотел было включить электрический обогреватель, стоящий у меня в ногах под рабочим столом, как в дверь ленкаюты кто-то постучал... У меня не было сил опять вставать и открывать дверь. Я только мотал головой, пытался, как пьяный, встать с моего кожаного вертящегося кресла с подлокотниками, но у меня ничего не получалось. Я уже отчаялся было от своего бессилия, но тут в тумане голода и усталости увидел в дверном проёме библиотеки родное усатое лицо Мишки Сысоева. Я ему улыбнулся и даже махнул приглашающе рукой, а потом потерял сознание...
Только смутно, еле-еле, отрывками, как в бреду, я помню моменты, когда я с трудом надевал на себя чистую пахнущую свежестью рабочую матросскую рубаху с синим отглаженным воротником-гюйсом. Потом помню попытки Михаила оторвать меня от кожаного сиденья, к которому я надёжно прилип голой попой и никак не хотел расставаться с этой надёжной и тёплой опорой, с моим "гнездом". Потом помню, как Мишка чем-то поил меня из моей большой алюминиевой кружки и я залпом, жадно захлёбываясь, пил эту странную "воду", которая почему-то текла у меня по уголкам рта и подбородку. Эта вода была желанная, жаждущая, остро необходимая, но какая-то странная, безвкусно-жгучая. От этой воды я не напился, хотел пить ещё и ещё, но не эту "воду, а что-то другое...
Потом я чего-то жевал, потом жадно глотал не жуя, потом всё это запивал горячим сладчайшим и вкуснейшим чаем, потом снова что-то жевал и глотал, а потом вдруг внутри меня начал разгораться пожар и мне стало удивительно тепло, хорошо, спокойно и безопасно. Я чуть-чуть расслабился и только сейчас почувствовал, как всё это время я был судорожно напряжён. Только сейчас мои ноги и руки перестали крупно дрожать, содрогаться судорогами, куда-то бежать, что-то хватать, за что-то цепляться, что-то обнимать...
Я слышал, что Мишка Сысоев меня о чём-то спрашивал, чего-то мне говорил, что-то советовал и даже чего-то приказывал мне грубым голосом, но я его не почти слышал и почти не понимал. Мне было очень стыдно, что я перед ним сижу голый, что не могу его встретить как полагается встречать дорогого гостя, земляка, родного и близкого человека. Я только мог виновато и просяще улыбаться ему, согласно кивать головой и послушно есть и пить всё, что он мне совал в рот. При этом мне было стыднее всего за то, что я перед ним всё время плакал... Из меня слёзы текли потоком, особенно после того, как я выпил ту странную "воду", которую дал мне выпить мой земляк, мой "земеля" - Мишка Сысоев.
Потом на меня накатило такое бессилие, что я чуть было не ударился головой о столешницу моего рабочего стола, покрытую листом оргстекла. Мишка что-то мне говорил даже кричал на меня, по-моему, даже хлопал меня по щекам, но я уже это помню очень смутно, как бы в сплошном плотном тумане, в котором даже звуки вязли, как в вате. Теперь я очень хотел просто упасть куда-нибудь на мягкое место и забыться, отключиться, заснуть, хорошо бы - на веки вечные, только бы перестать дрожать крупной дрожью и вспоминать, как я дрыгал голыми по колено ногами с тяжёлыми ботинками на фоне яростного гребня штормовой волны, которая тянула ко мне свои пенистые бурунные "руки", чтобы схватить и утянуть меня в свою серо-стальную и зеленовато-чёрную глубину...
Потом Мишка Сысоев куда-то исчез и я на некоторое время забылся, уютно упав головой на скрещённые руки на столешнице. Потом я очнулся оттого, что меня тормошили, толкали, били в бока и кто-то с двух сторон меня поднимал, куда-то тащил и укладывал в постель между стеллажами библиотеки и я вдруг почувствовал знакомы тёплый запах маминой пуховой подушки и снова непроизвольно и, наверно молча, залился слезами. Потом наступила темнота и я подумал, что это неправильно, что ещё не вечер, что мне надо прибраться в ленкаюте, вынуть из фотоаппарата отснятую фотоплёнку и спрятать её в дальнюю шхеру. Однако сил думать уже не было и я провалился в темноту сна, как в глубокую бездну моря-океана...
Фотоиллюстрация: 23.09.1973 года. Поздний вечер. Северо-Восточный Атлантический океан. Северо-западная окраина Северного моря. Где-то в районе перед первой линией Фареро-Исландского рубежа противолодочной обороны ВМС США-НАТО. Этот снимок сделал мой друг и земляк Мишка Сысоев. На снимке я улыбаюсь, а на самом деле в тот момент я был в полубессознательном состоянии продолжающегося ужасного и панического воспоминания о том, как мощное облако брызг и пены сбросило меня с крыши ГКП на палубу шкафута и поток бурлящей воды вынес меня ногами вперёд за борт под нижний леер ограждения возле торпедного аппарата правого борта ЧТА-53-1135. Мишка Сысоев влил в меня почти целую алюминиевую кружку спирта (МТ-090М, 500 мл), кормил меня тёплыми жареными котлетами, полусырой варёной картошкой, солёными бочковыми огурцами и сладким горячим крепко заваренным чаем со свежеиспечёнными булочками с яблочным джемом. В этот момент я очень переживаю, что не могу достойно встретить и принять моего дорогого земляка, старшину команды ОСНАЗ ГРУ ГШ ВС СССР Михаила Сысоева, уроженца деревни Лужки Суворовского района Тульской области, деревни, которая располагается в 5-ти км от города Суворова. Я был очень рад неожиданной встрече не просто с земляком-туляком, а с дважды земляком, почти с родным человеком, потому что это крайне удивительный случай, чтобы на Балтийском флоте на одном корабле встретились моряки, родом почти из одного места так называемой "малой родины". На снимке нос у меня тёмный, потому что он красный, а лицо белое, потому что, по словам Михаила, оно было мертвее мёртвого человека. На этом снимке я только что вернулся живым после "интимной" встречи с внетропическим циклоном "Эллен" (самый мощный ураган сезона 1973 года).