Внизу сопливился простуженный февраль. На грязно-сером облаке розовощёкий купидон обмяклой рукой натягивал лук. Тугая тетива не поддавалась и больно резала пальцы. Хмурый старик, сидевший рядом, выуживал из седой бородёнки хлебные крошки и кормил ими сизарей, что вились у его ног.
- Совсем ты разленился, как я погляжу, - упрекнул старика купидон.
Старик досадливо поскрёб свой изрядно потускневший нимб и выпил рюмку горькой.
- Какая уж лень, Купидоша, разуверился я в людях! Нет промеж них любви боле, - горестно молвил он, заедая горькую ржаной краюхой, - кончилась!
- Да куда же она подевалась? - озадаченно спросил купидон.
- Не знаю я. Может, обидели её люди. Жадностью своей, лицемерием, эгоизмом.
- По-твоему выходит, что нет теперь в нас проку? - возмущённо замахал крылышками купидон. Он поднялся над облаком и, кое-как натянув тетиву, пустил стрелу к земле.
Стрела угодила в грудь толстомясой девахи, что семенила по склизкому льду к ларьку за бутылочкой по случаю праздника. Купидон напыжился и выстрелил ещё. Вторая стрела вонзилась в паренька, смолившего сигареткой у подъезда облезлой пятиэтажки.
«Эй, тянка, - окликнул он деваху, - давай к нам на вписку».
Деваха зарделась наливным яблоком и застенчиво спросила:
«Со своим бухлом или уже есть чё?».
Нимб старика заморгал, будто неисправная лампа.
- Тщетно всё, - с досады махнул рукой старик, распугав сизарей, - покинула наш мир любовь!
- Чего я там покинула? - раздался сонный голос с другого облака. - Притомилась маленько. Какую тысячу лет с вами валандаюсь!
- Любовь Агаповна, богатой будете, - подмазался льстивый купидон, - вспоминали мы вас.
- Это хорошо, про меня нельзя забывать, - сладко зевнув, сказала Любовь Агаповна и обратилась к старику. - Пора, Валентин!
Из-за облаков выглянуло по-весеннему ласковое солнце. Таял ноздреватый снег. Пёстрыми букетами распускались цветы в женских руках, а в мужских сверкали сталью бритвенные станки. «Всё-таки, хороший сегодня денёк», - подумал купидон и что было сил натянул тетиву.