Повезло нам с учительницей начальной школы. Правда, тогда мы не знали, как нам повезло. Мы просто любили нашу Зинаиду Романовну, с которой было так уютно, интересно, как с мамой. И учились мы с удовольствием, с аппетитом поглощая знания, и развивались, участвуя во всех внеклассных мероприятиях. А уж сколько пьес мы поставили, и не сосчитать!
Помню, когда мы были в третьем классе, мы ставили пьески по басням Ивана Андреевича Крылова. В басне «Стрекоза и Муравей» я играла Стрекозу.
Зинаида Романовна вовлекала всех учеников в работу, находила каждому роль даже в маленькой пьеске. У нас было два рассказчика, три муравья, шесть стрекоз и две бабочки. Когда Муравей отчитывал Стрекозу за то, что она проплясала всё лето, то на сцене, за тюлевой занавеской, танцевали стрекозы и бабочки, а мимо них проходили муравьи, таща за собой веточки и соломинки. Муравьи «лапками» вытирали пот, показывая зрителям, как тяжела их работа.
И вот начинается наша пьеса. У входа в нарисованный муравейник сидят три муравья, самые крепкие наши мальчишки. У каждого в «лапках» по яблоку, которые они грызут по ходу пьесы. Рассказчики по очереди повествуют, как я лето красное пропела и пришла к Муравьям за помощью.
Я, Стрекоза, медленно бреду по сцене и приближаюсь к Муравьям.
- Не оставь меня, кум милой! - обращаюсь я к главному Муравью, но встречаю отказ. Такой неожиданно резкий отказ, что я, ученица третьего «А» класса, цепенею от страха и стыда от того, что мне приходится унижаться перед этими сытыми, жующими мальчишками и умолять их приютить и обогреть меня.
За занавеской, как будто перед моим внутренним взором, танцуют под весёлую музыку мои подружки стрекозы и бабочки, а я стою с протянутой рукой и плачу настоящими слезами.
- Ты всё пела? - грозно спрашивает Васька Клишин, глядя на меня злыми глазами. В руке у него аккуратно обгрызенное по кругу яблоко. - Это дело: так поди же попляши! - кричит он, замахиваясь на меня своим огрызком.
От страха, что получу в лоб, я быстро отскакиваю назад. От резкого движения проволочка, на которой были натянуты крылышки, внезапно распрямляется, тонкая ткань трещит, и половина крылышка взлетает вместе с проволокой в воздух, а другая половина, пришитая к спинке костюма, обвисает.
С залитым слезами лицом и одним целым крылом я под бурю аплодисментов медленно спускаюсь по ступенькам со сцены. Жалкое зрелище! А мне ещё надо пройти вдоль сцены перед передними рядами до уголка у окна, где мы переодевались.
Как только я спустилась по ступенькам и направилась к окну, ко мне подбежал мальчик с переднего ряда, первоклашка, и протянул мне пряник, надкусанный пряник. Пожалел меня!
Я пролетела оставшийся путь «на честном слове и на одном крыле», как поётся в песне.
Потом я долго мучилась, что испортила басню. Ведь, кто не работает, тот не ест. А у меня получилось: бездельничала Стрекоза всё лето, а получила награду – пряник. Но я успокаивала себя тем, что басня, по моему мнению, написана неправильно: надо было бы сначала накормить голодную Стрекозу, а потом читать ей нотации и отправлять трудиться. И мальчик был прав, что пожалел Стрекозу, отдав ей последнее, что у него было.
Кстати, эта сценка с пряником произвела на меня такое глубокое впечатление, что я всю жизнь поступаю так, как тот первоклашка. Знаю, что многие, просящие милостыню, обманывают людей, но всё равно подаю. Пусть этот обман будет на их совести.
Так что благодаря своей первой учительнице Зинаиде Романовне я полюбила нестареющие басни Ивана Андреевича Крылова. Мудрые, справедливые, с юмором высмеивающие человеческие пороки: лесть, жадность, лень, дающие работу для фантазии.
А с Васькой Клишиным, так ярко сыгравшим Муравья, я долго не разговаривала: не могла забыть его злой взгляд. Интересно, поверил бы ему Станиславский? Я поверила.