ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
...Я услышал голос Павлушки, встал, взял чашку, открыл дверь, вышел и едва запер её, как в коридоре показался запыхавшийся Павлушка.
- Ах, ну наконец-то, хозяин! Как же вы нас напугали! Матушка ваша послала меня вас искать, все уже в гостиной давно, скоро генерал Смеянов приедет! Пойдемте скорее! – быстро проговорил он, подбежав ко мне.
- Как видите, друг мой, я жив-здоров, чего и вам желаю! Просто мне надо было побыть одному. Возьмите-ка чашку, будьте так добры! Пойдемте, чашку по пути на кухню занесём! - улыбнувшись, сказал я.
- Пойдемте, хозяин мой дорогой! Пойдемте! - обрадованно сказал Павлушка.
Мы пошли по коридорам в сторону гостиной. Павлушка вскоре свернул в сторону кухни, а я пошел далее. Подойдя к дверям гостиной, возле которых стоял Гаврила Семёнович, я остановился. Из-за дверей доносились голоса.
- Ребята, батюшка, наверное, был там, где хранится Розмари! Он часто там сидит и плачет! Но когда выходит, то прям, светится весь! - сказала рассудительно Софьюшка.
-Розмари?! Софьюшка, дитя моё, вы сказали "Розмари"? Неужели она цела?! - спросила потрясённая до глубины души Даниэлла.
- Да, тётя Даниэлла, кукла Розмари! Она очень красивая! Батюшка примерно раз в месяц разрешает нам с ней поиграть, переодеть и причесать! Мы очень бережно к ней относимся! Розмари почти не отличить от живой девочки! Батюшка очень дорожит этой замечательной куклой, и мы знаем, что если с ней что-то случится, он очень огорчится! – сказала Софьюшка в ответ на удивленное восклицание Даниэллы.
- Боже! Поверить не могу! Неужто Розмари здесь, в этом доме?! Неужто Александр сохранил её?! - вновь воскликнула Даниэлла.
- Представьте себе! Есть в этом доме место, где Саша может сидеть часами! Да-да! Когда он успел это место обустроить, ума не приложу! Но однажды мне не спалось, старею что ли, и я пошла, проверить всё ли в порядке у детей. Прихожу, а дети в рубашечках стоят у двери, и молча слушают. Я подошла к ним и Валюша говорит:
- Ой, бабушка, батюшка заперся и читает что-то в слух и плачет!-.
Я подошла, слышу, Саша читает "Катерину" Тараса Шевченко и плачет! Я ушам своим не поверила! Тогда я успокоила детей, велела им идти в постельки, а сама осторожно постучала в дверь и ласково сказала:
- Сашенька, сыночек, это мама! Открой! Прошу тебя, Аленька, открой! Пожалуйста!
Его голос умолк, потом послышались шаги и звук ключа в замке, дверь отворилась. Саша стоял в рубахе одной, босой, глаза горят. Он обнял меня, провёл к столу, на котором горел ночник и лежал "Кобзарь" Тараса Шевченко. Пригласил сесть и включил большой свет. Я огляделась и обмерла... Это словами не описать, это надо увидеть! Платон Фёдорович, светлая ему память, увлекался фотографией и заразил этим Сашу. Муж снимал детей во время игр, прогулок и все фото были живыми! Саша тоже снимает детвору точно так же как и его отец. Но однажды в доме случился пожар, я грешным делом подумала, что все фото погибли в огне, но я ошибалась, Саша всё-таки умудрился спасти отцовский архив, и я расплакалась, увидев эти фото на стенах той комнаты. Розмари, как принцесса в роскошном розовом платье восседает на своем троне с балдахином, как много лет назад... Там столько всего есть... Право слово, это надо увидеть! Саша присел рядом, положил голову мне на колени, и я гладила его по головке, как маленького, и мы до утра всё вспоминали и вспоминали... - чуть не плача, рассказала матушка.
- Господи… Аленька… Аленький… Только вы, крёстная моя дорогая, крёстный, царствие ему небесное и незабываемая Габи его так называли! Я хочу это увидеть! Хочу! Я на коленях буду умолять Сашу, чтоб он позволил мне хоть на миг вернуться в детство! Я не отступлюсь, но умолю его! Ради памяти Габи! - в слезах вскричала Даниэлла.
- Дани, доченька, вы же знаете что Саша очень добрый! Столько пережив, он остался прежним! И если он свято хранит Розмари, фотографии и память о детстве, он позволит нам всем это увидеть! - силясь не заплакать, сказала мадам Мадлен.
Сзади послышались шаги, слегка шаркающие. Я обернулся и увидел, что служанка по имени Варвара, симпатичная женщина лет тридцати пяти, в униформе горничной, ведёт под руку, величавую, пожилую женщину в синем строгом платье, белоснежном чепце на голове, с одухотворенным, слегка суровым личиком и добрыми серыми глазами. То была Анна Христофоровна, моя старая добрая нянюшка. Старушке нездоровилось, и Варвара ухаживала за ней. Увидев меня, Анна Христофоровна расплылась в улыбке.
-Доброе утро, свет мой Сашенька! Вот полегчало мне, Варюшке и вам спасибо, я и вышла на свет Божий! Что поделать, старость - не радость! Но я благодарна вам, что не оставили вы свою нянюшку! Раньше я о вас заботилась, а теперь вы обо мне! - ласково сказала она.
- Нянюшка, как можно было вас оставить! Вы же член нашей семьи! Пойдемте, нас уж заждались поди! Гаврила Семёнович, отворите, пожалуйста, дверь, голубчик! - сказал я, обняв и поцеловав в щечку нянюшку.
Едва мы вошли, как Даниэлла, Дарья, Аристарх, Богдан вскочили, и в слезах бросились обнимать и целовать старушку говоря:
Нянюшка! Анна Христофоровна! Милая наша нянюшка! Дай вам Бог здоровья!
- Деточки мои… Милые… Помните… Не забыли свою нянюшку… - целуя всех в ответ, растроганно говорила старушка.
- Крёстный! Милый крёстный! - Бросилась мне на шею миловидная, кареглазая девочка лет двенадцати в светло-зелёном платье, белых прозрачных колготках, черных туфельках, её русые до плеч волосы были красиво уложены.
- О, Танечка! Рад вас видеть, дитя моё! Ну, пойдемте к столу, а то завтрак стынет!
- Аристарх, Богдан, помогите сесть нашей нянюшке! - улыбнувшись, сказал я.
- О, да конечно, дружище! - хором ответили Аристарх и Богдан.
Мы прошли к столу, сели и принялись завтракать. Дети вопрошающе посматривали на меня. Едва мы покончили с завтраком, как Даниэлла бросилась ко мне в слезах и горячо взмолилась:
- Саша, ради памяти Габи, умоляю, покажите хотя бы мне Розмари, наши детские фото! Верните меня хоть на миг в детство! Умоляю! Пожалуйста-а-а! - и хотела было упасть передо мной на колени.
Я вскочил и, удержав Даниэллу, сказал ей ласково:
- Дани, Данечка, что вы делаете?! Успокойтесь! Я всё покажу вам! И не только вам! Ну, всё-всё! Не плачьте, Дани! Всё хорошо! - и добавил, обратившись ко всем:
- Дорогая матушка! Дорогие сестрицы! Дорогая крёстная! Дорогая нянюшка! Дети! Прошу следовать за мной! Я покажу то, что храню все эти годы с нежностью и трепетом! То, что свято для меня! Пойдёмте!
Все встали, дети парами взявшись за руки пошли за мной, а за ними пошли остальные, Варя вела под руку нянюшку. Мы пошли по коридорам в сторону детского крыла и оранжереи. Я велел Гавриле Семёновичу проводить генерала Смеянова на террасу по пути. Я не мог более всё держать в себе! Не мог! Наконец мы подошли к заветной двери. Дрожащими руками я отпер её, пригласил всех войти и включил свет. Все замерли…
- Боже мой… Ущипните меня-а-а-а… - прошептала Даниэлла.
В комнате был настоящий музей... На столике красного дерева, изящно выполненном на троне под балдахином восседала в роскошном розовом платье с коронкой на голове, большая кукла, почти неотличимая от настоящей девочки, на стенах висели старые фотографии, в шкафах стояли игрушки, как-то: куклы, кукольные мебель и посуда, коллекция моделей машин, коллекция оловянных солдатиков, в углу стоял телескоп, на письменном столе красовался глобус, в другом шкафу были книги, а в третьем - одежда. Кроме того, здесь же в углу стояли несколько самокатов, велосипедов и деревянных лошадок. Я позаботился, чтобы все могли удобно устроиться, все расселись, озираясь по сторонам. Взгляд мадам Мадлен упал на пожелтевший листок, она пробежала по строчкам глазами и, заплакав, сказала:
- Боже мой… Габи, доченька моя… Прости… Прости, что не уберегла тебя... Прости, девочка моя дорогая! Прости! - и закрыла лицо руками.
- Господи... Это невероятно! Розмари... Игрушки... Платья... Книги... Фотографии... Боже мой... Поверить не могу... Если бы это могла видеть Габи... Если бы она только могла… Сестричка, милая, прости, что не уберегли тебя… Прости… - сквозь слёзы прошептала Даниэлла, осматривая комнату.
- Столько лет прошло… Боже правый… Но вижу вас маленькими и сердце сжимается… - сказала дрожащим голосом Анна Христофоровна.
- Батюшка, а можно всё здесь поближе рассмотреть? Интересно же! - тихо сказала Софьюшка.
- Конечно можно, доченька! Дети, можете осмотреть и рассмотреть всё, как следует, только аккуратно! Ладно? - улыбнувшись, сказал я.
- Спасибо, батюшка! - ответила Софьюшка, и дети принялись внимательно всё осматривать, тихонько перешёптываясь.
Клеменция вдруг подошла к большой фотографии, висевшей прямо над столом. На ней были изображены бегущими по живописному берегу реки трое ребят, коротко стриженых, в коротких белых рубашечках, счастливых и беззаботных. Бедная девочка узнала, кто изображён на фото, и по щекам её потекли слёзы, она повернулась ко мне и сказала дрожащим голоском:
- Батюшка, да ведь это вы! Вы догоняете двух девочек! Та, что чуть дальше это тётя Даниэлла, а та, что пытается увернуться - это же… моя мама! Мамочка моя! Расскажите мне, пожалуйста, какой она была в детстве? Почему вы стриженые здесь и так одеты? Я всё хочу знать! Всё-всё! Мама… мамочка… я так скучаю по тебе… и, уткнувшись мне в плечо,
горько заплакала.
- Клеменция, доченька моя! Я всё расскажу вам и не только вам! Поплачьте дитя моё… Поплачьте… Вам станет легче… - ласково сказал я.
Несколько минут все молчали…