Начало: http://proza.ru/2019/04/05/2106
Глава I
МАРИАННА
Мари, перевернув рассудок бедный мой,
Меня, свободного, в раба вы превратили…
Пьер РОНСАР «Мария»
Мой знакомый, о котором пойдёт речь, с вашего позволения я назову его господином О., до того времени, как это с ним произошло, был студентом факультета права в Дерптском университете,* откуда он наезжал в один из провинциальных уездных городков, этакий невзрачный и неприметный малороссийский городок, коими полна наша огромная Русь и где единственными достоинствами были городская управа да театр, проведать больную, хотя и вовсе ещё не старую, царствие ей небесное, матушку. (При этих словах его превосходительство вздохнул и перекрестился, откуда мы поняли, что эту покойную женщину – матушку г-на О., он, очевидно, доподлинно знал лично).
– …Он любил театральное искусство, – между тем продолжал наш рассказчик, – и в каждый свой приезд посещал театр. Актёры узнавали его, с некоторыми из них он даже водил дружбу, чем очень, надо сказать, гордился. Вина он, однако, не пил и карт в руки не брал, имел философский склад ума и, как все подобные ему юноши, был очень романтичен. Мир, в котором он существовал, не удовлетворял его, а что особенно его удручало, так это его общественное положение, в силу которого он не мог носить шпагу,** как его многие друзья – дворянские дети, искренне его, однако, любившие, но разделяемые с ним чёрной пропастью общественного неравенства. И от этого господин О. страдал, в призрачных мечтах своих часто воображая себя богатым и знатным, считая, что природа поступила с ним неблагодарно и жестоко, наделив его незаурядной внешностью, за счёт которой все заблуждались, угадывая в ней благородство, которого-то и не было, господа!.. Это хлестало самолюбие честолюбивого юноши, и он твёрдо рассчитывал исправить сей «порок», окончив университет и получив докторскую степень. И вот тогда перед ним откроются все пути. Но, если уж быть более точным, следует сказать, что к моменту вашего знакомства с ним, господа, герой нашего повествования проявил такие недюженные способности, что за особое прилежание к наукам по окончании курса обучения был пожалован учёной степенью магистра,*** к великому изумлению всего профессорского состава и дирекции университета, безошибочно узревших в нём восходящую звезду российской науки.
Однажды его представили одной молодой актрисе и он, господа, влюбился в неё с первого взгляда. Впрочем, при его страстной и романтичной натуре ничего в этом необыкновенного нет, однако, всё с того и началось. Хотя, по чести сказать, господа, в неё нельзя было не влюбиться. Это была очень красивая девица, обладавшая загадочным и звучным именем – Марианна.
_________________
*Дерптский университет основан шведским королём Густавом II Адольфом в 1632 на территории Ливонии (территории Латвии и Эстонии)и стал вторым университетом Швеции. В XVIII веке, после русского завоевания Эстляндии (северной части Эстонии) с 1710 года не действовал, но был вновь открыт Александром I в 1802 году. * (Далее см. примечания в конце книги).
* Рассказчик здесь выражается образно, имея в виду неравенство студентов, когда со времён средневековья и вплоть до начала xix столетия студенты дворянского сословия обучающиеся в университетах Европы, носили шпагу. В Дерптском университете, с момента его открытия в 1802 году Александром I, такого обычая уже не существовало.
* Магистр - средняя между кандидатской и докторской учёная степень. Данное слово может иметь и другое значение, означающее главенство и старшинство некоторых военно-духовных орденов или братств.
***
Всё было при ней, бог одарил её всеми достоинствами: стройная фигура, высокая грудь, тонкая талия, длинные пушистые чёрные волосы, правильные тонкие черты лица и выразительные чёрные глаза. Если бы ей улыбнулось счастье родиться аристократкой, то она, непременно пользовалась бы огромным успехом в свете* и блистала бы там жемчужиной.
Однако судьба уготовила сей красавице в жизни незавидную роль провинциальной актрисы, тем более, откровенно говоря, как считали её собратья по сцене, посредственной, зато обладающей каким-то особенным чарующим, завораживающим голосом. И публика, полюбившая её не только за этот необыкновенный голос, но наравне с ним и за божественную красоту, казалось, и не замечала отсутствие у неё драматического таланта. Напротив, зрители находили Марианну весьма талантливой и во многом превосходящей остальных служивших в ту пору в театре актрис.
Очевидно, по этой причине предлагаемые ей роли были всегда связаны с пением, а пела она прелестно, певицы, равной ей, не нашлось бы, наверно, не только во всём уезде, но и во всей Малороссии. И как было неопытному осьмнадцатому юноше не влюбиться в неё?
Целыми четырьмя годами Марианна была старее нашего героя, но в силу их взаимной молодости эта разница посторонним совершенно не бросалась в глаза. Тем более, облик нашего героя был весьма завидный, и никто бы никогда, глядя на него, не догадался о его простом происхождении. Но давайте, господа, по порядку…
I
Наверно, в тот вечер их знакомства он тоже ей понравился, потому что она, несмотря на множество своих воздыхателей и прочих поклонников (кои всегда так и вьются возле хорошеньких актрис), пожелала выделить его из этого общества, обратив к нему несколько повышенное внимание своё, нежели к ним, изрядно уже ей надоевшим. Может быть, здесь сыграли роль какие-то его личные качества, ненароком проявленные им и замеченные и оценённые ею, а может быть, внимание её было привлечено присутствием нового лица, потому что старые уже опостылили. Точно не знаю, господа.
Марианна приметила г-на О. за столом в буфетной, куда она заглянула за чаем и где так и осталась, не смея больше противиться приглашениям и настойчивым требованиям собратьев по сцене, когда после очередной премьеры там собралось всё театральное общество и его пришлые приспешники. А как я уже имел честь вам сообщить, г-н О. водил дружбу с некоторыми из актёров и почти каждый раз, когда бывал в городе, неизменно приглашался ими туда. Вот и на сей раз он сидел за столиком в обществе нескольких мастеров лицедейства, среди которых находился, конечно, и его закадычный друг – актёр-трагик. Он действительно был трагик, однако, несмотря на то, что у него было имя, в актёрской среде, ставшей для него уже давно семьёй, его все так и прозвали Трагиком. И это новое для него нарицательное имя, давно заменившее ему родное, звучало из уст его актёров с выражением уважения и признания неисчерпаемого таланта сего актёра уметь столь ярко и подлинно донести в своей игре до зрителя всю полноту трагизма людских страданий и страстей, переживаемых его героями.
Итак, наш герой сидел с Трагиком и страстно смотрел на эту женщину, которую он возвёл уже в богини, тем более, будто нарочно, её разместили как раз, напротив, за соседним столиком.
________________
* Имеется в виду в светском (аристократическом) обществе
***
Один из поклонников, лет сорока с лишним, состроив из себя надутого господина, заметил, что она украдкой бросает на г-на О. взгляды. И, желая осадить его, очевидно предвидя в нём будущего соперника, решил уязвить в её глазах нашего героя.
– А скажите-ка, молодой человек! – важно спросил он. – А у вас в университете секут-с?
– Секут-с, секут-с! – сразу же нашёлся наш герой и прибавил: – Да ещё как секут, только искры из глаз сыплются в разные стороны, что от костра! А потому, как наказание исполняется обычно по вечерам, так и свечи зажигать не надо. Университету в том большая польза имеется, меньше трат на инвентарь. А вас, позвольте спросить, когда-нибудь секли?
Все присутствующие актёры прекратили галдёж и стали с интересом прислушиваться к разговору, предчувствуя скорую комедию. Напыщенный господин истолковал такое пристальное внимание к нему по-своему, и польщённый им, со снисходительной улыбкой, будто не замечая иронии г-на О., очевидно решил допечь его до конца.
– Нет! – ответил он. – За что же меня сечь? Я для ваших университетов, юноша, свечами не снабженец. А позвольте узнать, за что вас секут-с, за непослушание, али за вольнодумство?..
– Как за что? Вестимо за ум, милостивый государь!
– За ум?.. Ха-ха-ха! Вы шутите?! У вас, наверно, там все умные, коли свечи по вечерам не зажигаются?
– Да какие уж тут шутки, коли секут! Свечи свечами, а, простите, шкура-то одна!..
– Этак выходит, что вас всех и секут?
– Ну, нет, отчего же всех? Далеко не всех. У кого ума нет, так того и сечь не за что! Образованность-то, ведь, если изволите, дело тонкое, при отсутствии ума, она оного и не прибавит, а у кого он имеется, так отточит! Так что, когда объявляются такие счастливцы, у коих с умом не всё в порядке, то им нечего бояться приходить к нам учиться! И образованность приобретут, и спина целёхонька останется!..
Надутый господин долго молчал, соображая над сказанным под взрывы хохота остроумных и догадливых актёров. Засмеялась и Марианна, сверкнув на него глазами. Видя общий смех, и ещё не осознавая, что он же сам и стал причиной столь неожиданно разгулявшегося веселья в зале, надутый господин засмеялся тоже. Серьёзен остался только наш герой.
– Почему же вы не смеётесь, вы же так удачно пошутили? – вдруг спросила она, обращаясь к молодому человеку, игнорируя при этом протестующий взгляд надутого господина.
– Оттого, что моя шутка дерзкая! – ответил он и тут же обратился к своему недавнему собеседнику: – Примите мои искренние извинения, сударь, за столь неудачную шутку, она вряд ли здесь была уместна! Вы ведь, как я понимаю, меня сурьёзно спрашивали?
Чувствуя, что за всем этим что-то кроется, чего он не может охватить своим неповоротливым умом, надутый господин от перенесённой обиды набычился и стал багроветь:
– Вы меня совершенно сбили с толку, господин студент. Шутка – не шутка, какая вам с того разница, коли я вас спросил? Так секут у вас или нет? Или вы мне голову морочите? – повысил он тон, стараясь пока соблюдать рамки приличия.
– Вы что, хотите, чтобы я вам спину показал, но это же неприлично в обществе, уж, извините, в бане, тогда другое дело! – ответил г-н О., стараясь не замечать раздражения своего собеседника.
В буфетной же опять хохот…
Выведенный из себя, красный как рак, надутый господин, поднявшись, провозгласил:
– Сегодня, я, господа, убедился, к величайшему моему сожалению, что нашу молодёжь не сечь нельзя! Чтоб впредь умнее и уважительнее были!
– Не могу не разделить вашего мнения, сударь, и полностью с вами согласен. Сечь не только за ум надо, но и за отсутствие оного также, вот тогда справедливость и порядок в государстве наступят. Перетянул дурака плетью, гляди он и поумнеет, а тот, кто разумом не плох, ещё умнее станет… Сколько гениев-то ваш прожект нам даст. Россия без дураков останется. Гениально!
– А плети-то, плети, - подхватил, закатываясь от смеха, один из актёров, – за границу спросом пойдут, и не просто, а за золото! Ха-а-а-а-ха-ха!..
Смех, гром аплодисментов… Уязвлённый господин, выведенный из себя, жалкий и потерянный, со словами: «Как бы вам всем скоро плакать не пришлось!», поспешил покинуть буфетную, обещая при этом пожаловаться антрепренёру,* но от этого его заявления, талантливым зубоскалам стало ещё веселее.
После того, как он удалился, все почувствовали себя свободнее, и стало как-то теплее, дружественнее. И скоро началось веселье с песнями, декламированием стихов, ариями, шутками, спорами и, само собой разумеется, грандиозной попойкой. Г-н О. только успевал заказывать, а угощались и пили его друзья, которые вели себя всё увереннее и непринуждённее. Для них это было весьма удачно, чего не скажешь о заметно похудавшем кошельке нашего героя…
Через некоторое время, в самый разгар веселья, Марианна вдруг стала прощаться. Проводить её вызвалось трое молодых людей, естественно, из числа поклонников, один из которых был гусарский офицер. Наш герой был в явной растерянности, не зная, что делать, и не смея предложить свои услуги. Поэтому он встал и под видом необходимости визита к матушке, к величайшему унынию своих приятелей, тоже откланялся. Из театра г-н О. намеренно вышел после неё и, ревниво наблюдая, как Марианна в сопровождении изящного гусара садилась на извозчика, долго ещё стоял на мостовой, провожая её грустными глазами. С тяжёлым сердцем он, терзаемый ревностью, возвратился домой.
С этого момента, господа, мой знакомый буквально заболел ею. Марианна занимала все его мысли: пред ним вставал её милый образ со взглядом её чёрных, немного грустных, блестящих глаз, в котором читалось не только ожидание, но и досада, и, исходящая оттого задумчивая, несколько снисходительная улыбка, алые, чувственные, так и притягивающие к себе для шальных поцелуев губы, открытая манера разговора, пьянящий своим очарованием, тихий грудной голос, произносящий слова, как-то по-особенному, мягко и гортанно. В своих свободных, как ветер, мечтах он уносился так непростительно далеко, что если бы она вдруг узнала о его сокровенных мыслях, то, непременно, как и подобает благовоспитанным девицам, устыдилась бы их и, уж наверно и рассердилась бы, а впрочем, может быть, и нет. Постичь женский ум невозможно, господа, также как невозможно понять их поступки. Женщины, подчас, сами себя не понимают, оттого почти все они капризны, в особенности красивые…
_________________
*Антрепренёр – от фр. entrepreneur – предприниматель, владелец, арендатор, содержатель частного зрелищного предприятия, в данном случае театр
***
Но мечты мечтами, а реальность представлялась г-ну О. совершенно иной. Так, с мыслями о покорившей его сердце прекрасной Марианне, влюблённый юноша засыпал совершенно счастливый, а просыпался терзаемый душевными муками и сомнениями, вспоминая её поклонников, офицера… Любовь и ревность полностью завладели им.
II
С той поры прошло почти два долгих месяца. Приближался день отъезда нашего героя. За это время он, боясь краха своих иллюзий, проводя дни в тоске и за чтением книг, так ни разу и не появился в театре, зато несколько раз пытался написать Марианне, но каждый раз рвал свои творения. Рвал, скорее из страха, нежели из сомнения в достоинстве и красоте стиля написания. Уж чего-чего, а писать-то он умел. К слову сказать, г-н О. был, несмотря на свой молодой возраст, человек незаурядного ума и обладал многими способностями. Одевался он, по мере сил, изысканно, был очень недурён собой, о чём я уже изволил поведать вам, но, отчего-то, явно недооценивал себя, считая, что он, должно быть, глуп и некрасив. Отличали его большое дружелюбие и почти детская наивность и искренность. Вместе с тем, душе его не были чужды самолюбие, и даже обидчивость, доходящая порой до вспыльчивости. Да у кого их нет, господа?.. Кто в нашем мире без греха?..
В общем, письма г-н О. рвал, то из страха, то, считая, что они недостаточно умны и оригинальны. В то же время разлука для него становилась невыносимой. Он понимал, что на что-то надо решаться, ибо глупо было бы уехать, так и не объяснившись с Марианной. Однако из опасения быть отвергнутым, каждый раз назначая для себя роковой день встречи с ней, малодушно его откладывал.
И вот, наконец, решился. Преодолев собственную робость, дабы более не мучить себя неизвестностью, он, купив букет ярких живых цветов, в надежде встретить её, с бешено бьющимся сердцем вошёл в театр, и тут же, прямо в дверях столкнулся нос к носу с Трагиком.
Дополняя портрет сего оригинального человека, скажу, что это был достойнейший из сынов Мельпомены. Имея эффектную внешность и обладая изрядным басом, но когда это было нужно в партиях, свободно спускаясь и до тенора, он способен был вытянуть любую октаву, какой бы длинной иль короткой она не оказалась и как бы трудно ему не далась.
Что и говорить, актёр он был талантливый и на сцене всегда блистал великолепием. И фамилия у него была под стать – звучная – Бруневский. Огромен ростом, плотен телом, но не толст, атлет, в свои сорок с небольшим лет, словно бы старость и вовсе позабыла о нём, он по-прежнему был чрезвычайно красив и благороден. С курчавой чёрной с проседью бородою и завитыми, переходящими в бакенбарды, густыми усами, и копной таких же густых и непокорных, как и он сам, на его высоко поднятой от гордой посадки голове, приходящих в движение вместе с бушующим как океан голосом воло;с, Трагик даже когда молчал – магнетизировал, распространяя вокруг себя ореол природного мужества, силы и особого душевного откровения. Публика по нему сходила с ума, когда он громадой нависал над ней и будоражил людские страждущие души, заставляя их вместе с собой рыдать и смеяться, чаще всего рыдать, поскольку он был трагический актёр, и реже смеяться, но слёзы и смех его были искренними и проникновенными. Сие, господа, был действительно талант, данный ему от Бога.
Однако пьянство и дебоши были главным пороком этого блистательного актёра и губили его незаурядную личность. Без вина он обходиться не мог. Наверно, не было дня, чтобы Бруневский был трезв, и не было человека, видевшего его когда-нибудь таковым. Обладая огромной физической силой, в своих загулах он часто бывал шумен и неуёмен, а потому при участии в застольях Трагика, дело весьма редко обходилось без драки, после чего следовали неизменные арест или штраф. Унять сего буяна мог лишь только тот, кого он сердечно любил и почитал, и тогда сей забияка становился тих и кроток, подобно ягнёнку, а присутствующие рядом могли наконец-то с облегчением вздохнуть и без помех закончить свою прерванную скандалом трапезу. Нашего героя он по обыкновению своему звал то Гамлетом, то Малышом, и, будучи намного старее его, относился к юноше по-отечески покровительственно.
– Гамлет! Моё почтение! Ты так долго отсутствовал, что я уж думал, не случилось ли чего? – прогремел на весь театр Трагик, и, обняв г-на О., пошёл с ним, уверенно увлекая, нашего героя в сторону буфетной, где Бруневский, надо сказать, довольно неплохо отметил визит своего юного друга, который на сей раз, хотя и был несколько стеснён в средствах, всё же щедро угостил своего шумного приятеля, потому что на людях никогда не выказывал своей материальной несостоятельности, считая для себя это недостойным, и оттого окружающие часто неверно судили о его средствах, полагая, что он достаточно богат.
Но то, что это было не так, знали лишь несколько его самых близких друзей по студенчеству, которым приходилось, бывало, не раз выручать его из той беды, господа, которая зовётся нищетой. Кто-то, уж он не помнил кто, изволил как-то выразиться, что нищета – не есть порок, но весьма большое свинство. И г-н О., услышав однажды сие философское изречение, крепко усвоил этот, невзначай преподанный ему урок.
Да что и говорить, матушка г-на О. была довольно небогата и он, в основном, черпал средства на обучение из уроков русского языка, даваемых им для недорослей Дерпта, а также переводов для издателей,* с которыми его знакомили друзья, за курс обучения с большим успехом освоив несколько иноземных языков. Пробовал дерптский студент и своё перо, но сразу не получилось, вернее, получилось, и даже весьма неплохо, но немецкий пройдоха-редактор под его рассказами своё имя ставил, а ему отдавал за это ничтожно малый процент. Так наш герой и жил. В мечтах и грёзах, надеясь на скорое своё благополучие.
Сейчас же он задумчиво сидел за столом и в мыслях своих был далёк и от Бруневского с его басом и выпивкой, и от всего остального, его окружавшего в ту минуту, образ черноволосой богини стоял перед влюблённым юношей, с которой он так жаждал встретиться и, в то же время, так боялся этой встречи. «Что я для неё значу, – с сомнением горько думал г-н О., – коли за ней увивается такой красавец? Она со своим гусаром, верно, и думать обо мне позабыла?..» И тотчас в его воображении вновь предстал ненавистный ему галантный поручик в красном ментике с залихватски закрученными усами и пронзительными горящими карими глазами, которыми, казалось, он собирался прожечь всех вокруг себя. Без всяких сомнений, сей красавец-офицер, как и подобает гусару, был большой волокита и дуэлянт. Однако отступать наш герой не собирался. Это было не в его правилах.
– Бруневский! Помнишь, ты представил меня одной очаровательной актрисе? – тряхнув головой, чтобы сбросить наваждение, обратился г-н О. к своему другу.
_______________
* Официальным языком не только Дерпта, но и всей Лифляндской губернии прежде был шведский язык, постепенно оттесняемый немецким в силу преобладания в Лифляндии немецких поселенцев, что и давало возможность г-ну О. зарабатывать на переводах.
***
– Мне память, Гамлет, не изменяет! И ты, конечно, хочешь её увидеть? – пробасил тот в ответ, прожёвывая внушительный кусок курятины и, немало не заботясь о том, что его видят посторонние глаза, бросая кости прямо на пол.
Посторонние глаза действительно его не могли не видеть, а потому умоляюще смотрели на нашего героя, в надежде, что тот, наконец уведёт своего, уже изрядно захмелевшего друга из буфетной и тогда в ней наступит благодать.
– О, если бы ты знал, как я того желаю. Но возможно ли это? – воскликнул юноша.
Вместо ответа Трагик вдруг забрался на стул и, размахивая руками, как бы сам себе дирижируя, и оттого покачиваясь на скрипучем и неудобном, явно не приспособленном для таких целей пьедестале, рискуя грохнуться с него вниз, отчаянно шатнувшись ещё несколько раз и, найдя, наконец, невидимую для себя точку опоры экспромтом, в стиле арии запел:
О, принц мой юный! Ты влюблён!.. К своей Офелии прекрасной
Спеши же, трепетом сражён. И озарит тебя свет ясный
Её очей. Её-ё-ё-ё оче-е-е-ей!..
Спеши же к ней, мой друг, скорей. Твои страданья не напрасны.
Пусть как стрелой пронзает сердце ей страстный пыл твоих речей.
Твои-и-и-х, о, юноша, рече-е-е-ей!..
Она дщерь властной Мельпомены,* любви безумств и яд измены
Познала лишь в огне страстей игры шекспировских творений,
Ступая по подмосткам сцены.
Ступа-а-а-ая по подмосткам сце-е-е-ены!..
И в мире бренном наших дней среди его коварства терний
В твоих объятьях свет Селены** неведом ей во тьме ночей.*
Во тьме таинственных ночей. Во тьме-е-е-е ноче-е-е-ей!..
Спеши же к ней. Спеши же к не-е-е – ей.
Спеши-и-и-и, о, юноша, скоре-е-е-ей!..
Затем, забыв, очевидно, где он находился, размашисто поведя плечами и едва не опрокинувшись, если бы наш герой его не поддержал, Бруневский, сохраняя по-прежнему серьёзное, образное выражение лица, сделал своему шедевру совершенно неожиданную концовку:
За эту арию свою, приму я рюмку коньяку!
Приму я рю-ю-ю-ю-ю-у-у-у-умку коньяку!..
– ... Идём же к ней, юный повеса!.. Она уже давно ждёт тебя! – пробасил он напоследок, всё ещё оставаясь стоять на стуле. – ... Вот только сейчас слезу и пойдём. Помоги мне, Малыш, а то у меня что-то не получается.
Однако так скоро Трагику не удалось покинуть свою импровизированную сцену. Как всегда в своём нетрезвом артистизме он, доходя до исступления, был великолепен и все, кому поначалу не повезло, а затем и посчастливилось в тот момент находиться в буфетной и видеть сей фарс, бурно зааплодировали Бруневскому, который, забыв обо всём на свете, начал церемонно кланяться публике, посылая ей во все стороны воздушные поцелуи, словно и в самом деле был на премьере.
Это мучение для нашего героя длилось несколько минут, показавшихся
________________
* Мельпомена (др. греч. ;;;;;;;;;) — в древнегреческой мифологии муза трагедии. Одно из дочерей Зевса и Мнемосины - богини, олицетворяющей память, матери всех 9 муз. Изображалась в виде женщины с повязкой на голове и в венке из листьев винограда или плюща, в театральной мантии, с трагической маской в одной руке и мечом или палицей в другой (символ неотвратимости наказания человека, нарушающего волю богов).
** Селена – (гр. Selene) – в древнегреческой мифологии богиня луны либо сама Луна.*
***
ему вечностью. Но с таким медведем, каковым был его талантливый друг, сладить было нелегко. Вместо того, чтобы подчиниться стараниям г-на О., напрасно пытавшегося стащить его со стула, Трагик и вовсе влез на стол, столкнув ногой остатки еды вместе с посудой и пустой бутылкой, и продолжал петь арию уже оттуда, одновременно раскланиваясь во все стороны бешено аплодировавшим ему людям, из коих кто-то даже выкрикнул: «Браво!» Когда внимание присутствующих к нему несколько ослабло, чему в подтверждение раздавались уже не такие бурные, как прежде, аплодисменты, ибо люди, очевидно, отбили себе ладони, Бруневский, наконец, вспомнил, что от него требуется, и с помощью своего, горящего нетерпением друга, заметившего ему, что он не на сцене, а на столе, медленно стал слезать оттуда со словами: «Простите меня, о, люди! Искуситель забирает меня!..»
Спустился он, надо сказать, в общем-то благополучно, если не считать, что при этом едва не опрокинув стол, что, в противном случае, было бы весьма досадно, ибо на нём оставалась стоять вовсе не рюмка, как он скромно прподнёс в своей первозданной арии, а целый стакан коньяку, изрядно качнувшийся от толчка, но каким-то, весьма странным образом, под страшным магнетически пристальным взглядом враз замеревшего на месте Трагика, всё же устоявший на плоской столешнице. Переведя с облегчением дух и, испуганно схватив его, Бруневский поднёс стакан к губам и, постепенно опрокидывая коньяк в свою страждущую ненасытную утробу, смакуя губами и двигая горлом, будто стуча молотом по наковальне, издавая громкие клокочущие и бурлящие звуки, жадно испил свою хмельную чашу до самого её дна, не оставив ни капли столь полезной для его таланта живительной влаги.
– Ну, теперь пойдём, мой юный друг, в ту даль, куда уже давно стремится твоя нетленная душа! – обратился он к г-ну О. немного заплетающимся языком и, взяв его под руку, потащил из буфетной.
Итак, господа, как это обычно и бывает, хмель у нас всему делу начало. Ещё бы, за стакан коньяку Трагик отвёл бы нашего героя куда угодно и к кому угодно, хоть пешим в Новый Свет. Как всё оказалось просто… А наш юный влюблённый так долго и мучительно ждал, надеялся, тщательно готовился к этой встрече, придумывая различные варианты и уловки для того, чтобы, как будто случайно встретиться с объектом своей страсти… А тут: «И мы идём к ней!..» – и всё разом решилось.
Изрядно захмелевший, но не потерявший память, Трагик нетвёрдо, но уверенно, повёл своего друга к её гримёрной.
– Марианна!.. Офелия!.. Афродита!.. – заревел он, грохоча своим пудовым кулачищем в дверь гримёрной.– Я привёл к тебе Гамлета! Он жаждет встречи с тобой, и загнал не одну пару лошадей, спеша к тебе! Он хочет увидеть и познать тебя, как одну из самых интересных, но трудных наук, которые сразу не поддаются… м-м-м…
Что следовало после громогласного «м-м-м-м…» никто уже никогда не узнает, потому что рот Трагика был зажат сильной трепещущей рукой нашего героя:
– Ты спятил!.. Что ты болтаешь?.. – с ужасом воскликнул г-н О., для себя уже решив, что всё пропало.
– Убери от меня руки, Сатана! Я тоскую!.. – загремел Бруневский, отрывая руку юноши от своего рта. – Открывай, Офелия! Или он сейчас задушит меня! Сей коварный друг, ради женщины готовый убить выдающийся талант!
– Бруневский, уходи, прошу тебя! – послышался из-за двери мелодичный грудной голос, с некоторых пор ставший г-ну О. близким и родным, всколыхнувший его душу и разорвавший сердце, забившееся, как после сумасшедшего бега. – Ты мне уже сегодня со своим талантом надоел! Он у тебя слишком прожорлив, твой талант!..
Марианна произносила последние слова уже несколько раздражённо, с нотками гнева.
– Я не один, Офелия! – пробасил Трагик. – Нам, что, прикажешь убираться вместе? Но смотри, пожалеешь потом! Очень сильно жалеть станешь, да поздно будет! Я его к другой Афродите отведу! Взять хотя бы Розану, чем не Афродита? Она, конечно, не такая красивая, как ты, и рожей не выдалась, и фальшивый зад себе по утрам пристёгивает, но назло тебе отведу, коли не отопрёшь!..
Розана, ведущая актриса театра, была тайным недругом Марианны, однако, несмотря на её скрытную в отношении молодой актрисы зависть, вся труппа об этом знала, как впрочем, и то, что примадонна, хотя и была недурна собою, но в сравнении с Марианной, конечно же, проигрывала во многом, а потому и завидовала своей юной сопернице. Но вот чего не ведала о своей примадонне вся без исключения актёрская семья, так это тех интимных подробностей, о которых в тот миг громогласно возвестил пьяный Бруневский, огласив сию ошеломляющую весть на весь театр. Откуда ему самому о том было известно, оставалось тайной, поскольку Трагик источник сих интригующих сведений, против ожидания с интересом подслушивающих его собратьев, не выдал, оставляя им возможность догадываться об этом самим и сплетничать.
– Господи, он меня ещё и пугает!.. – раздражённо выкрикнула Марианна из-за двери. – Веди своего друга куда хочешь, только меня оставь в покое! Я же сказала, что более сегодня не получишь и полушки!.. – Ты сам себе враг, и вино когда-нибудь погубит тебя!..
– Сердишься, да?.. Сердишься на старину Бруневского, который так любит тебя, как никто никогда тебя уже не полюбит, который как верный пёс умрёт у твоих ног, если ты только прикажешь, Офелия! Да отвори же скорее, не то действительно, кто-то сейчас здесь погибнет у твоего порога или задушит меня во гневе своём бешеном! И тогда погибну я!.. Тот, кто так грубо стащил меня со сцены, лишив заслуженной славы, ради собственных жалких человеческих нужд и чаяний! О, жалкий мир презренных страстей, как ты ужасен своей зловещей тенью!.. Отворяй, Офелия!.. – И снова в дверь: Бах!.. Бах!.. – Сие не я срываю с петель дверь к юной девственнице! Сие молодое сердце сотрясает её, а душа пылает как факел, грозя спалить совершенную человеческую плоть неразумного существа, превратив её в горстку бездушного пепла! Отойди, Сатана! (это уже к пытающемуся оттащить буяна от двери, нашему герою) Не мешай мне тосковать по твоей неразделённой любви!..
– Ну что ты хочешь? Ты же мне сломаешь дверь! – голос Марианны несколько смягчился. - Опять на стопку, ну, сколько же можно? Ты сам себе враг! Последний раз сегодня и больше не смей даже и смотреть в мою сторону! Как тебе выпить надо, так, право, в самую душу готов залезть!..
И заветная дверь со скрипом отворилась. На пороге возникла Марианна. О, если бы вы видели, господа, как же она была в ту минуту красива!.. Безжалостно и безрассудно красива...
– Вы?.. – Она в растерянности отступила. – Господи, да простите же меня, ради бога, за этакую неучтивость! Боже, я и не знала, что это он вас привёл сюда и добрых полчаса издевался над нами? Что же вы не подали голос, пропавший таинственный незнакомец?
– Я!.. Не знаю…
Это всё, что ей удалось вразумительного услышать на свои вопросы.
– Как вы забавны! Простите ещё раз меня за то, что заставила вас ждать у своего порога, но Бруневский так оригинален в своей жажде к хмельному, что я ему уже не верю!
Она засмеялась и наш герой тоже. Бруневский поддержал их, оглашая коридор своим озверелым раскатистым хохотом, потом с громогласным: «Я удаляюсь, я свой долг исполнил и, слава богу, остался жив!..» – немного раскачиваясь в разные стороны под воздействием ветра хмельных паров, медленно пошёл прочь, распевая свою любимую арию из «Принца Датского», однако несколько на иной лад, переиначив её начало по-своему, если так можно выразиться, «по-бруневски», отчего начало сие звучало необыкновенно, но, надо сказать, не менее философски, нежели это было у несчастного, тщетно мятущегося в поисках истины жизни Гамлета и, как находили многие, довольно привлекательно…
* * *
Сей интерпретации творчества великого драматурга со стороны Трагика способствовал случившийся с ним однажды весьма курьёзный случай, когда Бруневский, играя на сцене роль Гамлета, но перед тем изрядно, нетвёрдыми ногами вошёл в образ, изобразив из себя раздираемого противоречиями несчастного принца и, держа в вытянутой руке человеческий череп и некоторое время сосредоточенно глядя в его чёрные пустые глазницы своими мутными очами, то ли забыл, то ли умышленно подправил текст, да так на сцене и рявкнул: «Пить или не пить?.. Вот в чём вопрос!», приведя публику в неистовство, а антрепренёра и его помощника в ужас.
Но, надо сказать, овации были потрясающие, как видно, в тот день в театре присутствовал зритель, которому философия Трагика оказалась наиболее близкой и понятной, нежели глубокомысленные изречения петлявшего, как испуганная кошка, по лабиринтам собственной души известного шекспировского героя, благодаря чему сам виновник успеха, на сей раз избежал ареста. Конечно, не все театралы были довольны такой тривиальной, как они посчитали, импровизацией текста и подняли было шум с требованиями гнать Бруневского в три шеи из театра, но, слава богу, всё обошлось благополучно, поскольку они остались в меньшинстве по сравнению с более лояльными ценителями оперного искусства, которое доносил до них сей талантливый многогранный актёр.
Сам киевский генерал-губернатор до слёз хохотал, когда ему нижайше о том доложили, однако городничему всё же приказал выговорить Бруневскому и предупредить, чтобы «…сей лицедей, отныне более не уподоблялся подобным проказам в ролях им играючим, а коли оному вдругорядь такая балмошь в голову войдёт, сего озорника на тридцать дён под арест взять и определить оному под караулом полезныя для уезда работы исполнять, дабы впредь неповадно было бы зримое в Российской империи искусство каверзить и подданных сими каверзами смущать …»
Получив такое строгое внушение, Трагик на будущее поостерёгся так смело импровизировать, однако, будучи свободным от игры на сцене, свои чудачества не оставлял. Но я уже имел честь вам сообщить, господа, что сей человек, обладая означенными пороками, был самый талантливый и самый яркий из всей труппы актёр, за что его и держали в театре, терпя все его несносные выходки, на которые он был горазд и в коих, как только мог, изощрялся.
Но оставим достойного драматического актёра с его ариями на тему пития с бытием или бытия с питиём, как ему будет угодно, и возвратимся
к нашим героям.
* * *
– Да, я действительно не верю Бруневскому, – продолжала Марианна, – потому что он большой лгун, особливо, когда дело касается вина, то изобретательность его ума необыкновенна, лишь бы достать на выпивку, и мне пришлось намеренно забрать его сбережения, дабы хоть что-то уберечь от его хмельного мотовства. И вот теперь, можете ли себе представить, он не отстаёт от меня ни на шаг, по нескольку раз на день вымаливая деньги, но каждый раз что-то придумывая новое... – Марианна грустно улыбнулась. – ... Намедни всё на лекарство брал, жалуясь, что сердцем вдруг заболел, я уж бог весть что подумала, покою лишилась, сна... а он, что бы вы думали, две недели уж как сердце своё коньяком лечил. Нет уж, не исправить нам, видно, Алексеича... Так это он привёл вас сюда? Старый сводник, а мне даже ни словом не обмолвился о своём намерении!
– Каком намерении? – промямлил юноша.
– Как каком? Извольте! Свести нас с вами!
– Я… Да… Нет!.. Что вы?.. Я сам хотел…Очень, но не знал…
Она засмеялась, принимая у него букет:
– Благодарю вас, вы очень внятно изложили суть ваших мыслей, к сожалению, они побежали вперёд ваших слов, но, главное я всё же поняла. Проходите же, усаживайтесь. Право, какая я негостеприимная!..
Г-н О., не веря в свою удачу, с прыгающим в груди сердцем робко переступил желанный порог и сел по её приглашению на диван. Их разговор, как это и бывает у влюблённых с первого взгляда, явно не вязался. Наш герой, едва увидев её и, напрочь забыв все заранее приготовленные для этой цели слова, неловко молчал, мучительно и тщетно ища в закоулках своей памяти хотя бы какой-нибудь завалявшийся в ней каламбурчик, более-менее подходящий к такому случаю, но, увы, все каламбурчики, некогда хранившиеся в его памяти, как будто ещё более глубже в неё провалились и никак не желали подниматься наверх.
Он сидел и боялся… Он любил впервые, и этот страх и эта робость перед женщиной были естественны, но г-н О. в силу своей юности тогда этого ещё не знал.
Марианна первой прервала это невыносимое и тягостное молчание.
– Может быть, выйдем на свежий воздух, на улице лето, а мы с вами сидим здесь взаперти в этом душной гримёрной! – предложила она, видя растерянность своего неожиданного гостя.
– О да, конечно! – обрадовался г-н О. неожиданному предложению своей возлюбленной, спасающему его от этого тягостного молчания.
Они вышли на улицу и медленно пошли по мостовой, на которой был расположен театр, потом свернули от неё направо на кривую и узкую улочку, каковую обыватели, помятуя её кривизну, так и нарекли Кривой, и медленно двинулись по ней вперёд, в надежде дойти до конца её, затем развернувшись, вновь вернуться на мостовую. Страх и робость постепенно ушли из души нашего героя и заменили место интересной и содержательной, а подчас и весёлой беседе, завязанной им со своей прелестной спутницей.
Он рассказывал ей о своей учёбе в Дерпте, где она никогда не бывала, о хороших и верных его друзьях, о лучшем из них, князе Серже Черновицком, с которым они не раз сиживали вместе под арестом на хлебе и воде по несколько суток кряду, о небесных светилах, об учении Платона об Атлантиде и населявших её некогда необыкновенных людей-атлантов, являвшихся самим совершенством Природы, от которых, очевидно, произошла и она в силу своей необыкновенной красоты.
Последние его слова вызвали на лице Марианны довольную улыбку, ибо комплимент попал в самую цель, а наш юный герой, ободрённый этой приятной улыбкой, продолжал изощряться даме своего сердца о вандалах, о древних славянских и германских богах, память о которых мало у кого из современных людей осталась, ввиду скудости знаний о них, и о многом другом, не менее любопытном, что он узнал из изучаемых им наук, и о многом другом, не менее для неё интересном. Марианна, ничего этого ранее не знавшая, слушала своего собеседника с неподдельным искренним вниманием… Рассказы его открывали провинциальной актрисе какую-то новую, иную, интересную, доселе неведомую ей жизнь, где хотелось присутствовать самой и самой всё пережить и знать. Её восхищала учёность г-на О. и его искусно поставленная речь, поэтому Марианна молча внимала юноше и мечтала. Ей, без сомнения, льстило и то, что лучший друг его – князь, и она, наблюдая незаурядную внешность г-на О., его обширную во многих областях осведомлённость, откровенно для себя решила, что её новый знакомый, несомненно, дворянского происхождения, ибо в её понимании, не только в иноземном, но и вообще в университете, мог обучаться только человек благородного происхождения. Меж тем слова нашего героя уносили её далеко-далеко от этого бренного, невыносимого для неё театрального мира с его фальшью и декорациями.
Для своих осьмнадцати лет г-н О. действительно знал довольно много, недаром получил степень магистра. Его знания укладывались далеко за рамками тех наук, которые изучались на факультете. Вместе с получаемыми им знаниями, он самообразовывался, пользуясь богатой университетской библиотекой, и именно эта самообразованность делала прилежного студента лучшим из лучших. Однако, несмотря на свои незаурядные знания в различных областях наук, юноша не познал ещё сути самой главной и неизвестной ему науки – науки любви, а потому не знал самого простого и единственного: как ему в своих разговорах с Марианной приблизиться к этой животрепещущей теме и, возможно, в силу своей неопытности, наш герой так и далее ходил бы со своей очаровательной спутницей под луной, не смея даже коснуться её, не то, что отважиться на более серьёзный шаг, либо надоел бы ей своей нерешительностью, и она оставила бы его, когда всё уже было бы рассказано и ими оговорено, и удивляться было бы уже нечему, либо сама призналась бы своему робкому обожателю в их взаимном и нежном расположении друг к другу, сделав это вместо него, если бы внезапно не по их воле происшедший в тот вечер случай, который подтолкнул обоих наших героев к более серьёзным отношениям. Вот уж, воистину, не было счастья, да несчастье помогло!..
Через улицу, ведущую от театра, наши герои незаметно для себя, свернули в старый городской парк и долго бродили там, наслаждаясь собственным уединением и летней вечерней прохладой. В разговорах время шло скоротечно. Они и не заметили даже, как уже стало темнеть. А вместе с сумерками пришло и грустное чувство неизбежности скорого расставания, прервавшее ровное течение задушевной беседы двух юных сердец. Пора бы было уже и подумать об извозчике, чтобы отвезти Марианну. Как назло на кривой и тёмной улочке, на которой они оказались при выходе из парка, было пусто и не слышно даже отдалённого цокота копыт.
Здесь, господа, я советую вам, напрячь всё своё внимание, а кого из вас уже начинает морить лёгкое дурманящее облако сонного забвения, рекомендую пробудиться, поскольку с сего момента судьба нашего героя начнёт свой новый крутой поворот, изменивший в корне всю его дальнейшую жизнь.
к главе 2:http://proza.ru/2013/07/03/103