Как-то в электричке довелось наблюдать сцену. В тамбуре со мной в ожидании остановки стояли три человека – хорошо выбритый мужчина лет 35 с молоденькой женой и рядом миловидная бабуля в цветном ситцевом платочке. По мешку картошки и трем набитым всякой всячиной корзинкам было видно – везут урожай с дачи. Перед станцией поезд начал замедляться. Мужчина надел здоровенный рюкзак и слегка присел от тяжести.
- Без машины-то как плохо, - вздохнула сухонькая старушка с большими уставшими глазами. – Давай помогу, сынок.
Она потянулась к мешку, но сын резко оттолкнул ее руку и взвалил картошку на спину.
- Не нужно было б снимать нам с Олей квартиру, давно б машина была.
В голосе мужчины было столько злобы, что даже его жена не выдержала – тайком дернула за рукав.
- Ну вот, умру я, и квартира будет ваша, - виноватым голосом сказала мать.
- Так это ж еще нескоро…, - усмехнулся сын, а потом, как бы опомнившись, добавил: - слава богу.
Муж с женой вышли на перрон, и сын с облегчением скинул мешок на землю. Бабуля осторожно спустилась по ступенькам.
- Задержалась я на этой земле, не прибирает меня бог… - последнее, что я слышала.
В общем-то ничего интимного в этой сцене не было. Долгий утомительный день работы на земле, толкотня в поезде, тяжелая ноша – да и ведь и ссоры никакой не было. Но мне все равно казалось, что я прикоснулась к чему-то запретному, услышала то, что не должна.
Свою ненужность люди впервые начинают ощущать с выходом на пенсию. Уйдя на заслуженный, но иногда вовсе не желанный отдых, они первое время чувствуют себя растерянно, не понимая, куда им идти и чем заниматься. Кто-то в итоге находит подработку, кто-то берется за воспитание внуков, другие увлекаются дачными хлопотами. Но, тем не менее, осознание своей неустроенности, безысходности и полной зависимости от государства незаметно подтачивает чувство собственного достоинства человека. Он понимает, что потерял свою значимость в обществе, не может вносить вклад в финансовое благополучие семьи. И тогда дряхлость мышц и кожи сообщается характеру, воле.
Как ни печально признавать, но свойственно такое мироощущение именно российским пенсионерам. Дети выросли, трудовая деятельность закончена, значимых дел, получается, больше и нет. А жить для себя старшее поколение в нашей стране в большинстве своем просто не умеет.
Чтобы создать иллюзию участия пенсионеров в современной жизни, их начали обучать компьютерной грамоте, устраивать для них ярмарки вакансий. Но мало кому удается найти себя в таких проектах. Тем более что предлагают пенсионерам работу не творческую, а в основном подсобную и низкооплачиваемую. Да и для того чтобы практиковать навыки, нужен компьютер, ноутбук или планшет. Наши старики с их нищенскими пенсиями, которых едва хватает на пропитание и оплату коммуналки, о такой роскоши даже не задумываются. Напротив, с каждым новым годом жизни они стараются сводить свои расходы до минимума и делают свое существование все более незаметным (читай - необременительным) для молодых.
Некоторое время назад я познакомилась с дедушкой лет 68. Запомнилось его обожженное солнцем доброе лицо. Он не был героем моей публикации. Просто случайный собеседник в очереди к доктору. Не знаю, почему он привлек мое внимание. Может, потому что постоянно вскакивал с лавки, предлагая свое место подтягивающимся бабулькам. А может, причина в том, что этот крепкий, со здоровенными красными ручищами, дед никак не вписывался в эту галдящую о результатах анализов, не уродившейся картошке и подорожавшему электричеству толпу. Единственное, что связывало его с миром пациентов – резкий, лающий кашель. Сидеть было скучно, разговорились. Оказалось, дедушка второй раз за два дня пришел.
- Приходил давеча, говорю ей (врачу – Ред.): «Дочка, у меня кашель. Может, что серьезное? Сердце?». Она меня смотрела так и сяк, слушала, даже кардиограмму назначила – радуйтесь, говорит, дедушка, у вас обычная простуда. День три микстуры попьете и будете здоровы. А мне никак здоровым нельзя быть.
- Почему? – удивляюсь. – В наше время у молодых полно болячек, а вы до таких лет дожили и здоровы…
- У меня два сына со своими семьями в двушке ютятся, внуки уже подрастают, - на миг глаза дедушки особенно засветились. - А я один целую квартиру занимаю, белый свет копчу почем зря. Я уж лет пять, как переписал ее на внучков. И все никак не освобожу.
- Да что вы такое говорите?
- Пожил я, дочка, повидал мир-то. Кушал и хорошо, и плохо. Деток нарожал, внуков посмотрел и будет. Бабка моя восемь лет как успокоилась. Пора и мне молодым освобождать дорогу. Жить-то надо, пока молодой, пока силы есть. А где ж им развернуться, если мы на шее сидим?
- Зачем же вы сегодня опять пришли?
Белые кустистые брови дедушки озорно взлетели вверх. С довольным лицом - он явно ждал этого вопроса – старик наклонился к самому моему уху и шепнул:
- Сегодня я к другой записался. Эта постарше будет, с опытом значит. Мож, она что найдет.
И все так запросто, с присказками и смешком в голосе, будто байки травил, а не сокрушался, что доктор не нашла у него опасных старческих болезней.
Блажь, решила я. Старики иной раз как дети – любят привлечь к себе внимание, намерено вызывая в другом человеке жалость.
Второй раз с дедушкой нам поговорить не удалось – старик в самом деле умер. Сходил рано утром на почту, перевел все свои сбережения старшему сыну на карточку, а на обратном пути в сарай заглянул. Соседу, что чинил «пыжик» рядом в гараже, сказал, мол, перфоратор надо забрать. Завозился дед. Сосед завел машину да и уехал. А деда только через день нашли - повесился. И уход его был по-мужски скупым. Ни записки, ни полслова.
Узнала я об этом спустя месяц в той же поликлинике. Навела справки – и вера моя в семейные ценности обмякла. Не успели сорок дней отойти по дедушке, а отписанную внукам «хрущевку»… нет, не разделили между наследниками – ее сдали пятерым гастарбайтерам. И каждый вечер туда, где должны были резвиться внуки, приходят уставшие таджики и делят на всех свою нехитрую провизию, закупленную оптом в ближайшем супермаркете.