Иртыш в районе г. Ермак (ныне г. Аксу).
Береговой знак "Перевалка".
*****
СЕРДЦЕ, НЕ ВОЛНУЙСЯ! (роман-хроника в 4-х частях).
Часть первая: НАВОДНЕНИЕ.
4. БАКЕНА УКАЗЫВАЮТ ФАРВАТЕР
На нашем перекате стояло четыре или пять бакенов и один красный перевальный столб (перевалка). Он казался мне страшно высоким, уходящим почти под облака. Наверху имелась перекладина и столб походил на гигантский крест. На лоне зелени его было видно с большого расстояния. На крестовине висели с той и другой стороны опознавательные знаки - красные и черные, указывающие глубину фарватера. Кроме того, на столбе было много поперечных перекладин, по которым, словно по лестнице, влезали вверх зажигать красный фонарь. Обычно это делал старший брат или сестра. Отец боялся подниматься, так как столб слегка покачивался, хотя его несколько раз укрепляли.
Обязанность бакенщика состояла в том, чтобы по ночам исправно светили фонари на всех бакенах и на перевальном столбе, чтобы пароходы, проходившие ночью, не напоролись на мель. Иногда фонари на бакенах гасли, это сильно огорчало отца, так как нужно было ехать и снова зажигать фонарь. Хорошо, если погода была тихая, а если дул ветер и разыгрывалась крутая волна, тогда могло и лодку перевернуть. Отец в такие тревожные ночи почти не спал, он часто выходил на берег, всматривался вдаль, на бакена, возвращался в избу или в полог, много курил, вздыхал, прислушивался к шуму и стуку колес - не идет ли пароход.
Одно лето отцу дали толстый журнал и велели записывать названия пароходов, проходивших перед станом в течение суток. Но журнал этот никто не проверял и он послужил только одну навигацию. Чистые плотные листы бумаги пошли на всякие хозяйственные нужды, а когда книга кончилась, на картонные корочки стали ставить горячие сковороды.
У нас было две лодки, одна большая, с высокими бортами и длинным приподнятым носом, которую мы называли "казенной", другая - маленькая, низкая, наша собственная. Каждую весну их хорошо шпаклевали, смолили, делалось это на берегу: кипел котел со смолой, вокруг него суетился отец, одетый в старое.
С голицами на руках, рубили дрова, шуровали под котлом, горячую смолу носили ведром, окунали в смолу помазки и быстро водили ими по швам и доскам, день или два перевернутые просмоленные лодки сохли, потом спускали их на воду. Зажигать и гасить фонари на бакенах обычно ездили на казенной лодке, хотя она и большая была, но ходкая. По середине были устроены две скамейки - банки - с круглыми отверстиями, их называли "гнездами", в гнезда ставились зажженные фонари.
В то лето ходило много пароходов - "Азия", "Европа", "Алтай", "Зайсан", "Комета", "Отец", "Андрей Первозванный", "Михаил Плотников". "Прокопий Плещеев", "Белевич", "Алкабек", "Туринец", "Товарищество", "Тельбес", "Паша", "Китай" - это только товаро-пассажирские, да буксирные, таскавшие за собой по одной или по две баржи.
Тихий теплый вечер. Солнце уже опустилось за горизонт, но лучи его еще не ушли с ясного лазурного неба. Вода на Иртыше зеркальная. Мы спускаемся в лодке по середине реки и, цепляясь за бакена, зажигаем фонари. У низкого борта лодки стремительно проносится прозрачная зеленоватая вода, по ней белыми пышными шапочками плывут клочья пены. От лодки по течению убегает мятый шлейф воды. Отец отпускает руку и огонек быстро удаляется от нас. Шлейф разглаживается и вокруг нас вода снова застывает, как густое прозрачное стекло.
Иногда на бакене, на его почерневшей треугольной основе, наполовину затонувшей в воде мирно сидели белоснежные чайки. Они подпускали так близко, что если бы руки были длиннее обычного, их можно было бы схватить. Бусинками черных глаз в оправе желтых ободков они смотрели на нас и не слетали, потом лениво, с большим нежеланием поднимались и издавали тревожные крики, словно жаловались, что их напрасно побеспокоили.
Брат и сестра сидят на веслах, когда надобно они довольно сильно и умело гребут, а сейчас, подняв лопасти весел, отдыхают. Брат прихватил с собой двухствольное ружье, которое купили ему этой весной. На первом бакене он хотел подстрелить чайку, но ему не разрешили делать это. Он рассердился и ни с кем не разговаривал.
Вдруг брат кладет лопасть весла на борт, поворачивается и снова берет ружье, лежавшее в носу лодки.
- Раз пожалели чайку, так хоть в воздух пальну! - говорит он. - Какие жалостливые. Одной больше или меньше - какая разница? Подумаешь - красоту не губи! - Это он сестру передразнил, она так сказала ему.
- Петька, не дури. На охоту пойдешь, там настреляешься, - советует ему сестра.
- А мне тут хочется.
- Патроны пожалей.
- Хватит их на мой век.
- Подумаешь, какой богач!
Брат спокойно упирает в плечо приклад ружья, поднимает вверх стволы и совсем без надобности прищуривает один глаз.
Сестра страшная трусиха, она в отчаянии бросает весло, зажимает ладонями уши и закрывает глаза. Я тоже боюсь выстрела, но глаза не закрываю и на уши не бросаю раковины ладошек.
Сперва из ружья вылетает длинная красная лента пламени, потом раздается выстрел, за ним второй. Дробь узкой полосой ложится на светлую поверхность воды, рябит ее. И даже слышно, как шипит вода, когда в нее погружаются горячие дробинки. Войлочные пыжи, похожие на малиновых ежей, медленно погружаются в воду, слегка дымят и недовольно что-то бормочут про себя, как будто их насильно заставляют купаться. Брат доволен, что потешил свое самолюбие и попугал нас с сестрой.
На небе робко проступила серебреная кромочка луны, до сих пор ее никто не замечал. Отец, лукаво усмехнувшись в рыжие густые усы, заметил:
- Смотрите, Петька половину месяца отшиб. Вот так стрелок!
Мы засмеялись, а Петр, снова заряжая ружье, беспокойно посматривал на запад, за синюю кромку леса, где на светлом небосклоне появилась стая гусей, летевших на ночлег.
- Тише, сейчас пара жирненьких шлепнется прямо в лодку, - хвастливо заявил брат, но гуси свернули в сторону и ему не пришлось выстрелить.
Я проснулся поздно. Продирая глаза, по-пластунски выкарабкался из полога. Яркий солнечный свет бил прямо в глаза. Приставил ладошку козырьком ко лбу, посмотрел на Иртыш.
До самого горизонта сверкала тихая гладь реки, и на этом просторе на всех парах мчался пассажирский пароход. Впереди себя он гнал большой белый ком воды. Шум работающих колес нарастал все больше и больше. Над низкой черной трубой прыщеватыми колечками завивался дым. Пароход мчался прямо на наш стан, но я уже знал - у нашего стана он сделает поворот влево и проследует дальше.
Я колобком покатился к берегу.
Было жарко и душно, как перед дождем, даже прохлада реки не смягчала зноя. Вокруг меня вились пучеглазые стрекозы, шелестя сухими крыльями и подрагивая продолговатыми тощими брюшками, одна из них, более смелая, хотела сесть мне на плечо, но раздумала.
Белый пароход со скоростью стрелы, пущенной из лука, пролетел мимо нашего стана, я не успел даже рассмотреть редких пассажиров на палубе, увидел только женщину в голубом платье под красным зонтиком и двух мальчиков или девочек, резвившихся подле нее.
Несмотря на яркий солнечный день, весь пароход был иллюминирован и увешан флажками синими, желтыми, красными, зелеными, а на высоких мачтах развивались государственные флаги из трех цветов, сверху полоса белая,посередине - синяя, внизу - красная.
На берегу у нас стояла высокая полосатая мачта, на макушке ее, также как и на пароходе, развивался языкастый трехцветный флаг. Отец смотрел на него и удивлялся:
- Подумать только - триста лет дому Романовых! Долгенько царствуют...
*****
Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2019/04/06/1897