На фото: пароход на Иртыше.
*****
СЕРДЦЕ, НЕ ВОЛНУЙСЯ! (роман-хроника в 4-х частях).
Часть первая: НАВОДНЕНИЕ.
3. ТРУДНОСТИ ПЕРВОГО ГОДА
Первый год жилось на бакенах трудно: нужно было поставить избу, обзавестись скотом, лошадью, птицей.
Выручала рыбалка. В тот год хорошо ловилась рыба, особенно стерлядь, почти каждую неделю отец возил в город пуда полтора-два этой рыбы. Ездил обычно со старшим братом Петром. Уезжали они рано утром, еще до солнца, а возвращались в сумерки или ночью. Мы ждали их с большим нетерпением, потому что они, кроме обычных - муки, мяса, сахара, чая - всегда привозили подарки и обновы - платки, шали, сапоги, ботинки, чулки, гребенки. И обязательно мануфактуру для верхнего платья и белья. Брали штуками, в каждом куске по двадцать-тридцать аршин. И, конечно, в кульках сладости - конфеты, орехи, халву, фрукты.
Еще весной мать взялась за огород. Под лопату была посажена картошка. Пришлось изрядно потрудиться над пластами жирного дерна, чтобы он превратился в хорошо измельченный слой почвы. С целью экономии сажали картошку глазками и урожай собирали всегда отличный, мелкой почти не было. В лунки высадили капусту, помидоры, на грядки - лук, морковь, чеснок. Две лодки привезли чернозему со старой казахской зимовки. Все лето подкармливали им растения. Огород был у самой воды, поливать его особых трудностей не представляло.
Пока отстроили избу, жили в пологе, сточенного из широких плотных полос бязи. Днем в пологе было невыносимо жарко, как в парной бане, ночью - прохладно, и как хорошо не заделывали его края, комары все-таки набивались и противно ныли под ухом, не давая спать.
Для избы требовался лес. Его не было. В пойме Иртыша в нашей округе не рос хвойный лес. Правда много было осины, осокоря, ветлы, но из них не построишь избы. Отец долго думал, как выйти из положения, где взять строительный материал. Наконец, он решил построить плетневую засыпную избу. Тальнику много было, из него ставились два высоких плетня так, чтобы между ними было пространство четверти две, в этот промежуток засыпалась земля, плетни обмазывались глиной - и стена готова.
Изба получилась на диво теплой, но маленькой, тесной для нашей семьи. В ней не было ни кухни, ни сеней. Дверь открывалась прямо на улицу, под открытое небо, но построили крытый двор и он в какой-то степени заменил теплые сени. В избе было всего два маленьких окна, одно смотрело на Иртыш, другое на устье речки Подстепной. Русская печь занимала добрую четверть избы и челом смотрела прямо в дверь. Хотя дров у нас было много, однако зимой боялись лишний раз выйти на улицу или замешкаться в дверях и напустить в избу больше холоду, чем обычно.
Как-то после ужина мы сидели тесным кругом у стола: мама шила какую-то обнову, отец навязывал поводки к крючкам самоловным, старший брат вытачивал из медного пятака блесну, старшая сестра вязала себе перчатки из козьего пуха. На улице бесновалась пурга, сильный ветер толкался в стены, шуршал сухим снегом по замерзшим стеклам окон, завывал в трубе, а у нас в избе было тепло, уютно по-домашнему, отец и брат даже сняли нательные рубашки. Глядя на них, и я снял. Потрескивая фитилем, на столе горела лампа. Я стоял на лавке ногами и через стол посматривал на ножницы, лежавшие возле матери и соблазнительно блестевшие никелировкой.
Меня уже не раз предупреждали, чтобы я был осторожен, не тянулся через стол и не перекинул лампу. Но я не слушался взрослых. И этот раз совсем забыл про коварную лампу, и потянулся через стол за ножницами. Вдруг почувствовал, как мне огнем ожгло руку у самого плеча, и лампа мигнула. Я схватился за руку, но уже было поздно - ожог величиной с копейку красовался на моем плече. Мне тут же присыпали его влажной питьевой содой. С тех пор прошло много лет, а пятно до сих пор заметно, только расплылось больше, до размера пятака.
Кровать у нас была удивительных размеров, не кровать, а целое царство-государство, вся семья размещалась на ней, и еще оставалось места маленечко. У самой печки ложилась мать с маленькой сестренкой Дашей, потом я, затем Пронька, за ним - старший брат Петр, у самой стены - отец. Старшая сестра спала отдельно, на длинном горбатом сундуке. В этом сундуке, который с трудом поднимали два человека, хранился весь семейный гардероб. Вещи в нем делились на два слоя: сверху лежало то белье, которое мы носили повседневно, внизу - запасы, редко надеваемые платья, рубахи, платки, шали, полушалки. Я любил смотреть, когда мать раз в год - весной или летом - перебирала в сундуке нажитое добро и сушила его. Тогда из сундука пахло свежей мануфактурой и табаком.
На кровати не было матраса, а лежало толстым слоем сено, на нем развернутая белая кошма в палец толщиной. Мы понятия не имели о простынях, спали прямо на кошме, в ряд были расположены тугие подушки с цветастыми наволочками, укрывались двумя одеялами, стёганными на верблюжьей шерсти. Днем одеяла убирались, в углу складывались в стопку, на них водружались пирамидкой подушки и теплое войлочное поле кровати было свободно, нам разрешали по нему бегать в чулках или носках, но взрослым не разрешалось садиться на кровать днем. Вечером постель снова развертывалась. Мы, маленькие, прыгали и кувыркались на кошме, прятались под одеялами, бросались подушками. Отец ничего не говорил нам, но мать сердилась и часто шлепала.
Однажды утром, проснувшись, мы почувствовали прохладу в избе: вечером мать забыла плотно прикрыть вьюшку в печной трубе, поэтому за ночь тепло вытянуло. На улице крутил сильный буран. Нас с сестрой Дашей тепло одели, умыли и посадили на кровать, сунув в руки по ломтю белого хлеба, помазанного желтым подсолнечным маслом. Мы уминали вкусные куски и посматривали друг на друга. Даша, кроме хлеба, держала в руке любимую розовую куклу-голышку.
Мать возилась у печки, брат и сестра ушли на улицу поить и кормить скот, а отец со старшим братом еще затемно уехали на рыбную ловлю. Мы почувствовали, как от печки идет тепло. А надо сказать, наша русская печь была устроена на особый манер: там, где должна быть лежанка, по просьбе матери вмазали в свод печи небольшой котел, в нем можно было греть воду, сушить лучины и оттаивать смерзшиеся рыболовные снасти.
Мы поднялись на ноги и нам захотелось посмотреть на котел. Он был еще темный, но от него уже веяло теплом. Защищая лицо ладошками от жары, мы с любопытством смотрели, как одна сторона котла начинала наливаться малиновым соком. Я отщипнул крошку хлеба и бросил ее в котел. Не долетев до дна, она вспыхнула синим огнем, потом белым и погасла. Нам строго-настрого запрещалось что-либо бросать в котел, когда он раскалялся докрасна. Но у детей короткая память.
"А что будет, если бросить в котёл куклу? - видимо враз мелькнула в наших маленьких головах эта мысль. - Каким огоньком она воспламенится?" Мы продолжали бросать безобидные крошки, а потом полетела и кукла. Целлулоидный голышок вспыхнул ярким пламенем, даже немного зашипел, в потолок над печью ударил густой клубок желтого дыма. Мы перепугались и присели. Изба наполнилась смрадом. Мать услышала, что что-то случилось, потом увидела дым и подступила к нам. Конечно, за такую вольность и такое ослушание нам здорово досталось, но зато мы узнали, как горят розовые голышки.
Как-то мать месила глину и выпачкала юбку, стирать ее не было времени и она привязала тесемками к кочедыку* лодки - пусть отмокает глина. Я играл перед избой, пошел на берег, залез в лодку и случайно увидел привязанную юбку. Зачем она тут болтается в воде? Непорядок - и отвязал юбку. Хватились - нет юбки, тесемки оборваться не могли, так как юбка была почти новая.
Старший брат приступил к допросу:
- Витька, ты отвязал юбку?
- Нет.
- Куда же она делась? Ты сидел в лодке?
- Сидел.
- И юбку не видел?
- Видел.
- Куда же она поплыла?
- Она совсем не поплыла, а сразу утонула.
Я был уличен во лжи и пристыжен, после этого всегда говорил правду. В нашей семье не терпели лжи. Отношения между всеми членами были построены на откровенности, честности, справедливости. Я не помню ни одного случая, чтобы кто-нибудь разбил чашку и не признался в этом. Сами родители справедливо относились к нам, мы отвечали им тем же.
- А ну посмотри мне в глаза, - говорила мать. - Вижу, ты неправду сказал.
И мы до капельки выкладывали всю правду.
*****
*кочедык - колышек, всаженный в нашву (борт) лодки, замест оключины.
*****
Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2019/04/06/1871