Захваченность ценностно-мотивационной сферы личности ощущением миссии способствует развитию мужества к практическим проявлениям.
Мужество — это комплекс качеств личности:
Мужество = Самообладание+ Выдержка+ Стойкость+ Самоотверженность + Достоинство+ Ответственность — (минус)Трусость
Мужественным может быть только разумный, волевой, зрелый и целостный человек. В отличие от импульсивной Смелости, Мужеств идет от разума и осознанности, не от чувств.
Мужественный человек делает анализ, принимает решение, действует.
Когда в 1900 г. австрийский патолог и иммунолог Карл Ландштейнер открыл существование групп крови, 16-летний Хиршфельд учился в гуманитарной гимназии в Лодзи и имел весьма туманное представление о том, кем он собирается стать. Банкиром, как его предки, которые в конце XVIII века прибыли из Берлина в Варшаву? Именно такую дорогу выбрал его отец Станислав, терпевший в мире финансов настолько крупные поражения, что в итоге потерял все семейное состояние. Или, быть может, юный Людвик мог стать химиком, общественным деятелем и щедрым меценатом науки, как дядя со стороны отца? Или же писателем и публицистом, вслед за теткой Меланией? А может, политическим деятелем?
В 1899 г., когда Людвику было 15 лет, хоронили дядю, бывшего соучредителем одной тайной национально-освободительной организации; во время похорон на варшавском кладбище дело дошло до манифестации и вмешательства царской полиции. Спустя какое-то время Людвик участвовал в собрании деятелей рабочего движения, проходившем где-то в лесу под Лодзью, но пришел к выводу, что такие вещи не особенно его привлекают.
В своих юношеских стихах Людвик признавался, что «желание борьбы победоносной забрали боги у меня, зато дано взамен другое бремя — сознание существованья своего», и что смысла в борьбе он не видит.
После гимназии с чувством «внутренней неудовлетворенности и отторжения тех форм жизни, которые его окружали», он поехал обучаться медицине — сначала в Вюрцбург, а затем в Берлин.
В Царстве Польском – части Российской империи, в 1905—1907 годах, в рамках антиправительственных выступлений и вооружённых столкновений с правительственными войсками, наряду с похожими с остальной Россией экономическими требованиями, особо актуальным был национальный вопрос. Проблема заключалась в русификации Польши, гонениях на польскую культуру и язык, форсированном внедрении русского языка в качестве обязательного для изучения в школе и населением и др.
Людвик, поглощенный научным исследованием, после известий о революции хотел вернуться в Польшу и даже купил себе оружие. Но откладывал отъезд — надо было закончить эксперименты в одной из лабораторий Центра гигиены. Революция закончилась раньше.
Защитил диссертацию на соискание высшей ученой степени. В феврале 1915 г., когда появились драматические вести из Сербии о тысячах людей, умирающих от брюшного тифа, Хиршфельд с женой уезжал в Сербию. При наступлении австро-венгров сербы предлагали врачам оставаться на месте и сдаться в плен (это ничем не грозило), но Хиршфельды отказались: «Мы — солдаты, состоящие у вас на службе. И в счастье, и в несчастье». Спустя много лет сербы вспомнят о Хиршфельдах и попытаются им помочь, когда те во время Второй мировой войны попадут в варшавское гетто.
В 1930-х годах его все сильнее беспокоили нацисты и фашисты, правившие в Германии и Италии, а в Польше — расцветавший пышным цветом антисемитизм. Хиршфельду предложили работу в Цюрихе, были у него шансы и на отъезд в Нью-Йорк, но он ими не воспользовался. Писал: «У меня никогда не было больших амбиций, существовало только чувство миссии, которую надлежит выполнить».
Ощущение служения миссии свойственно тем, кому присуща побужденность к самоактуализации – не к отбору чего-то привлекательного от жизненной среды. По пирамиде А. Маслоу это – выше уровня тщеславия и честолюбия.
В 1941 г. вместе с женой и дочерью, студенткой Сорбонны, ни за что не соглашавшейся на разлуку с родителями, Хиршфельд попал в ад варшавского гетто, где свирепствовали все мыслимые смертоносные болезни, в том числе тиф. Его супруга в инфекционной больнице сражалась с туберкулезом, с различными авитаминозами, с сыпным тифом, а Хиршфельд создал бактериологическую лабораторию, где производил вакцины, организовывал дезинфекции, а также прочел цикл конспиративных лекций. Невзирая на страшные условия, вел исследования тифа: «Вскоре я располагал большим количеством таких штаммов, чем любая лаборатория в мире». Эта борьба была, однако, обречена на поражение, а Хиршфельды — на смерть.
Их пытались вытащить швейцарцы, югославские власти старались выхлопотать у немцев согласие на их освобождение, а в Америке собирали деньги на выкуп. Но Хиршфельды не хотели оставлять своих близких и сотрудников. Медлили.
Бегство помог организовать Станислав Келбасинский, друг Людвика по гимназии. Известный химик со степенью доктора философии от венского университета, в 1913-1920 годах в Москве занимался исследованиям, которые позволили запустить в 1932 году производство синтетического каучука в промышленных масштабах в Советском Союзе, а в Польше в 1938 году.
В условиях оккупации во время Второй мировой войны спасал евреев, за что был арестован и заключен в лагерь Дахау, затем привлечен в химико-фармацевтическую компанию в Варшаве. Фабрика компании располагалась на территории гетто, и он мог легко контактировать с Хиршфельдами. Приготовил им левые бумаги на чужую фамилию, одежду и убежища на арийской стороне.
Семья Хиршфельдов ушла из гетто, переодевшись в рабочих. Людвиг шел впереди дочери — если выстрелят, может быть, убережет ее.
После войны Людвиг Хиршфельд работал вплоть до своей кончины в 1954 г. В тот период, по его собственному признанию, он был охвачен «действительно испытывал честолюбивым желанием - выполнить свою миссию до конца» Болезнь продолжалась полгода, но Хиршфельд работал до конца. До последних часов участвовал в заседаниях и давал научные указания. А незадолго перед смертью сказал: «Верю, что люди будут лучше». А вот в осеннюю пору жизни я действительно испытывал честолюбивое желание выполнить свою миссию до конца.
Осознал эту миссию – если он раньше сознавал себя обязанным обучать и воспитывать молодежь, то теперь он осознал её иначе «утешать гибнущих». А «единственная форма бессмертия, к которой надо стремиться —человеческая благожелательность»