Жизнь без морали
Фантастика
Часть 6
Любовь как туман: не видна,
Но чувствуешь шаги сближения
И стук учащённого сердцебиения,
Когда рукой коснётся он меня...
Не успели мы повечерять, слышу за шторкой голос Володи:
– Клавдия Константиновна, можно с Любаней погулять?
– Хорошо, сейчас она выйдет, коли не устала с первого раза-то.
Но меня и не надо было спрашивать! – уже кивала ей, как лошадь, а сама, раскрыв шторку, выглянула, – а он с цветами! И откуда же он их достал здесь, в подземелье?.. Я вышла, он же взял меня за руку и вывел из ущелья, куда-то далеко, но ещё издалека я заметила тёмно-синее небо со звёздами.Звёзды – веснушки неба синего. Луна вместо носа. Тёмные волосы – тучи чёрные – раскудрявили молодца. Шапка синяя небосклона чуть прикрыла лицо. Руки сильные, обветренные. И он мне говорит:
– Любовь полна неожиданностей. В молодости как-то по-особенному нектар питаешь. Наслаждаться думаешь... жизнь! Не знаешь, кого ты повстречаешь. Напиваешься этим нектаром, который имеешь, бережёшь, как что-то очень ценное. Так и я после встречи с тобой не могу думать ни о чём, – и он так сильно сдавил мою руку...
– Мне больно...
Он немного ослабил хватку, но всё же держал, пока мы совсем не вышли из пещеры, затем прошли мимо деревянных дверей, я же спросила:
– А что, там тоже люди живут?
– Нет, это кошара*!
– Не поняла... Что, кошки там живут?
– Нет, овцы и козы. Вообще это сарай для овец. Мы их держим взаперти на ночь, а днём выгоняем в горы пастись. Здесь волков достаточно.
– Ты меня пугаешь?
– Нет, я тебя предупреждаю, чтобы одна сюда не выходила: опасно, полно здесь всякого зверья.
Мы отошли недалеко, была красивая тёплая ночь и много звёзд на небе, полная луна освещала нас.
Он присел и начал разводить костёр. Было романтично – и что ещё нужно молодым, когда любовь назревала с каждой минутой... Так мы, как мне показалось, почти всю ночь просидели у костра, говорили, говорили и говорили... Он то и дело ворошил поленья, потом сказал:
– Остались одни головешки**. Нужно прощаться до завтра, не хочется, а надо спать: день тяжёлый выдался...
Он подал мне руку, и я поднялась тоже. Он добавил:
– Любаня, ты выйдешь за меня замуж? Это очень серьёзный вопрос, я-то понимаю, ты не из наших, но я сразу же полюбил тебя. Если нет, завтра я могу тебя отвезти из другой части нашего поселения и отправить в город.
– Я согласна выйти замуж за тебя. У меня из родни одна бабушка Аня осталась, и как она сейчас – не знаю. Когда-нибудь и свидимся, там у неё есть племянник двоюродный, думаю, присмотрят.
– А где ты работала в первый день?
– С Натальей, за столом мастеров-ювелиров, и даже делала сама себе кольцо на свадьбу, – я застенчиво опустила ресницы.
– Они называются «златарями» или «серебряниками».
– Как много мне приходится проходить здесь! Для меня познавателен каждый штрих.
– Зато ты знаешь то, что никто не знает, но об этом потом, – он подошёл вплотную и нежно поцеловал меня. Я взволновалась, и этот поцелуй в щёчку как будто бы обжёг меня до боли. Затем положил руку на плечо и, как бы обнявшись, довёл меня до нашей пещерной опочивальни.
– До завтра, Любаня. Со свадьбой затягивается – ты же понимаешь почему, но ты поживи пока с женщинами, больше узнаешь.
Я отодвинула шторку и шмыгнула вовнутрь. Наталья сидела за столом и дремала. Она, видно, поджидала меня, чтобы показать мою койку, привязав в изголовье большой бант. Я поднялась по верёвке, и она за мной, её койка была на самом вверху. Я легла на матрас, наполненный соломой, – пахло сыростью, – и на такую же подушку, сразу же уснула: то ли устала за день, то ли потому что лучшего пока не видела за несколько дней страха, то ли от жажды любви, которая возгоралась с каждой минутой... Ночью проснулась и долго не смогла закрыть глаз.
И что же думала, сравнивая себя: «Водопад, ты, словно мысль, срываешься с обрыва, поднимаясь лишь паром безразличия, рассеянного в брызгах. Бежишь с напором, объединяясь в реку, с гор высоких... словно за тобой погоня. Нырнёшь, объединившись вместе, в бездну, как обнажённая дева!»
И как же будет, пока сильной любви нет? Может быть, бежать? Но неужто всю жизнь, как крот, жить в пещере, а если дети? Моё сердце стучало до бесконечности и ничего не подсказывало. Притягивало желание обучиться мастерству ювелира, ведь делают они всё с допотопными инструментами и выводят такое совершенство художественной техники – это настоящее мастерство! Я всегда была наблюдательна. И поэтому запомнила, что делалось почти за каждым столом. Я заметила: за соседним столом производили лишь церковную утварь, за четвёртым столом – только браслеты, за пятом столом ковали, тиснили, прокатывали, чеканили и штамповали золото и серебро. За вторым слева делали только обереги и амулеты. Но что мне особенно понравилось – то, что делалось за третьим столом: это женские украшения, которые вплетались в волосы у висков, и назывались они «височные кольца». Они были такими красивыми! Наташа, когда мы работали днём, заинтересовалась и, посмотрев в их сторону, сказала: «Такие височные кольца есть у каждой нашей девушки, как наряд к торжеству и праздникам». Помню её слова, которые вертелись в мыслях, – может, именно из-за них, проснувшись, не смогла снова уснуть. Она рассказывала, что в древности женщина была не только роженицей, которая должна выносить и вырастить детей, но и прообразом Матери Сырой Земли в человеческом обличье.
Сколько впечатлений за этот день! Но больше всего мне понравилось, что делалось за четвёртым столом, – это гравирование! Мой отец, царство ему небесное, делал это всё с удовольствием! Я часами могла наблюдать, как он стальным резцом рисовал на металле, но здесь всё делали вручную с остро наточенным камнем, словно моими карандашами, которые всегда были один в один наточенными. У отца-то были и штихели с рабочим краем различной формы, но здесь ничего подобного нет, а работа по высшему разряду! Вот бы привезти сюда инструменты отца, всё равно пылятся в сарае у бабушки, – не было бы равной работы в мире – с их-то старанием... Он делал радирной иглой переноску рисунка с бумаги на металл, они же всё на глаз и с такой точностью – просто зависть берёт, и желание познать... Обрабатывали камни в основном огранкой кабошоном за последним столом – он стоял немного в отдалении, наверно, чтобы не было шумно от стука. Хотя шум всё равно был слышен – от всего понемногу, разбавленный песнями девушек, сильных и красивых...
Не помню, как я заснула снова, но на рассвете меня растолкала Наталья:
– Вставай, Любаня, идём тебе постель на свадьбу взбивать.
Я была удивлена, тем более что моя постель, на которой спала, была из соломы.
Спустившись, застала всех доедающими завтрак, и мне положили на тарелку два варёных яйца, твёрдый овечий сыр, немного масла, два кусочка свежеиспечённого хлеба и подали железную чашку с тёплым козьим молоком. Я подумала: «Как дома», – но вспомнила, что вчера же проходили мимо сарая с овцами. Только сейчас поняла, почему они держали баранов в сарае, – для еды всего поселения староверов. Особенно стало понятно, когда пошли «перину взбивать», как они мне сказали, а на самом деле не было пуха, а взбивали мытую баранью шерсть, заранее постелив большие тряпки, сшитые вместе. Усевшись на корточки, девушки и женщины с длинными палками взбивали эту шерсть, кто-то разрыхлял прямо руками, и когда она разрыхлялась, забрасывали в матрасное полотно или же в одеяло и длинную, на два человека, подушку. Когда было готово на это одеяло, приблизительно до трёх килограмм, они расправили, и двое из женщин с большой иглой
начинали делать большие стежки, приговаривая: «Чтобы сладко спалось, чтобы с любовью спалось, на одной подушке всю жизнь», – а другие опять подпевали народную песню... И так только к вечеру моё приданое было готово.
_______
* Кошара – сарай для овец.
** Головешки – тлеющие остатки костра.