М Е Т Р О Л О Г И Я
(ч а с т ь ч е т в е р т а я п о с л е д н я я)
Кроме работы на овощных базах был еще один
источник добычи денег.
Раз в два месяца, точнее в 56 дней, я сдавал 450
миллилитров своей крови за 270 рублей. В две пузатые
бутылочки из толстого темнокоричневого стекла.
На них были рифленые метки, чтобы контролировать
объем забираемой крови.
Ты лежишь на жестком топчане покрытом простынью,
медсестра периодически подходит к тебе и начинает с тобой
заговаривать на тему как тебя зовут и где ты живешь.
Сначала я подумал, что она кадрится (на тогдашнем
жаргоне - пытается завязать более тесное знакомство со мной)
и даже порывался подвинуться, чтобы дать ей возможность
присесть на моем узеньком топчане.
Потом заметил, что медсестры все и всегда так себя
ведут.
Просто они таким образом неназойливо, будто
невзначай, контролировали состояние своих пациентов, чтобы
не проморгать возможное наступление сумеречной стадии
сознания.
Оказывается, часто доноры, особенно молоденькие
девочки, теряют сознание либо непосредственно во время
взятия крови, либо сразу после него.
Но это только сначала, а потом, как водится, народ
привыкает.
Привыкаешь даже к тому, как над тобой медсестра
проносит те самые бутылочки с твоей кровью.
По мере наполнения, сначала одну, потом и вторую.
К каждой черной резинкой прихвачена самодельная
этикетка из листочка в клетку с твоими выходными данными.
Донорством я занимался, конечно, не с Юркой.
Это была для него запретная зона по причине, о
которой я уже рассказывал.
Здесь я работал со сдвижкой в 28 дней в паре с другим
моим дружком, Генкой Гликманом, который и познакомил меня с
этим бизнесом, как сказали бы сейчас.
Сдача крови приносила через 28 дней 135 рублей
каждому, поскольку деньги, заработанные через станции
переливания крови в районе стадиона "Динамо", или еще на
Беговой улице, по договоренности, были нашими общими и
делились поровну.
Это был приличный довесок к стипендии, которую
после той, грозившей стать трагической экзаменационной сессии,
мы получали уже до самого окончания института в 1960 году.
После каждой сдачи крови полагался великолепный
обед с бутербродом с красной икрой, а первое время даже со
стаканом кагора.
Кстати, никакого ухудшения самочувствия я за собой
не замечал.
Просто первые 2-3 дня после сдачи крови чуть больше
тянуло на лекциях в сон, чем обычно.
Итак, на одной чаше весов какая-то несчастная упаковка
аспирина, на другой стипендия на целых пол года.
Конечно, из двух зол мы выбрали деньги.
-Раз твой Эрик тебе все это рассказывал, значит, он в то
время еще был живой?
-Вроде, да.
И мы отправились в аптеку на углу Бауманской и
Аптекарского, рядом с которой всегда стояла цистерна с хорошо
разбавленным водопроводной водой квасом.
Купили две упаковки аспирина и градусник.
Приняли по целой горсти таблеток, запили квасом,
закурили и побежали по маршруту Бауманская улица -
Аптекарский переулок - наша 2-ая Бауманская улица с чугунной
решеткой двора МВТУ.
Остановились в Бригадирском, за ларьком, в котором
торговали дешевой водкой типа "Калгановая" и сигаретами.
Померили температуру. У меня 36.6, у Юрки 36.8.
-Ты ничего не перепутал с названием таблеток?
-Вроде, нет.
-Тогда пошли обратно в аптеку.
Мы все повторили.
Приняли новую порцию аспирина, закурили, совершили
пробежку, измерили температуру.
Но практически ничего не изменилось.
А экзамен длился уже два часа.
Мы без интереса ткнулись в двухстворчатую дверь,
на матовом стекле которой синей краской было выведено
"Амбулаторiя".
Так называлась поликлиника еще со дня основания
училища.
Очень похоже была сделана тоже синей краской
надпись "Бог есть любовь" на стенах баптистской церкви в
тогдашнем Большом Вузовском, теперь Большом
Трехсвятительском переулке, выходящем на Покровский
бульвар.
Туда пьющей институтской компанией и позже, мы
частенько заглядывали зимой в ожидании окончания обеденного
перерыва в Центросоюзовском гастрономе у Покровских ворот.
С тех пор так уж повелось, что в поликлиниках, где я
часто бываю теперь, я безсознательно ищу, но не нахожу
упоминание о боге и любви.
А в церкви, куда захожу изредка, чтобы уловить хорошо
знакомые с детства запахи ладана и горячего воска, надеюсь
встретить врачующюю надпись из своей юности - "Амбулаторiя".
Нас встретила врач, она же мать Ирки Шнайдерман,
студентки нашей группы, завзятой двоечницы, а последние сорок
лет весьма обеспеченной и счастливой гражданки США.
Мы с другом сослались на плохое самочувствие, возникшее
внезапно у обоих буквально сейчас.
- Прямо перед экзаменом по "Метрологии" ? - спросила
терапевт, стряхивая градусники и протягивая их нам.
Мы промолчали.
Через положенное время она посмотрела на мой градусник:
-37.8 !
А у Юрки зашкаливало.
-38.2! У вас что, флакончики с горячей водой?
-Где?
-Тогда что, солью натирали?
-Зачем?
Пришлось расказать про аспирин.
-Ну и дурачье же вы. И сердцу могли здорово навредить,
и желудку, и печени.
Пришли бы сразу ко мне, я бы и так вам освобождение
дала.
А теперь нате вам рвотное и слабительное.
Да, и не вздумайте в экзаменационной аудитории
появляться, все равно без приключений по части кишечника не
пройдет. Ира все три освобождения сама отнесет профессору
Зильберштейну.
И протянула наши справки своей дочери, сидевшей нога
на ногу за ширмой в углу кабинета с прижатым, для вида, пухлым
локтем к воображаемой талии и "Огоньком" в руках.
У меня все прошло с обеих сторон как по маслу, а Юрка,
бледный, трясущийся, еще долго приступами мычал над унитазом.
Потом мы купили на Разгуляе две полулитровые
тридцатиградусные "Перцовки" по 18 руб.70 коп., два плавленных
сырка "Дружба" по 1руб.20 коп., две сайки по 70 коп. и с легким
сердцем и торжествующими желудками, отпраздновали
освобождение от экзамена.
Праздник проходил в саду им.Баумана в буфете на
открытом воздухе возле летнего кинотеатра.
После второго стакана полагается перекурить.
Вместе с сигаретами "Дукат" за 68 коп в удобной
десятиштучной пачке оранжевого цвета я вынул из кармана
машинально засунутую туда пустую упаковку из-под аспирина.
Юрка закурил, повертел в руке эту упаковку перед тем
как зашвырнуть ее в кусты.
Потом вдруг настороженно прищурил глаз, я подумал,
что, как всегда, из-за сигаретного дыма, а вслед прорычал не
глядя в мою сторону:
- Так про сколько миллиграммов говорил твой Эрик?
- Про 10, вроде.
- Вро-о-де. На, читай, лекарь хренов.
Я на "лекаря" не обиделся, потому что никогда и никому
не говорил, что собираюсь стать врачом.
Я и не собирался им быть.
Хотя, если бы я учился в медицинском, то мне не
пришлось бы сдавать эту дурацкую "Метрологию".
На пустой упаковке значилось: "10 таблеток по 20 мг ".
Это значит, что мы ровно в четыре раза превысили
дозировку, которую рекомедовал Эрик.
И все-таки мы выжили. Юрка сказал, что "Перцовка"
помогла.
Я ему верю, потому что у него мать и старшая сестра,
которая приносит с работы спирт-сырец, медики.
Я пробовал у него этот спирт и сразу узнал его по
запаху.
Этой дрянью мастера в парикмахерских опасные
бритвы дезинфекцируют перед бритьем.
А он пьет и хоть бы хны.
В конце лета мы получили с ним по "отл" на экзамене
по этй каверзной науке.
Науку, которую я полюбил, из-за которой рисковал, ну,
уж здоровьем-то точно, ставя с Юркой на самих себе медицинские
эксперименты сомнительного свойства.
И которая ответила мне взаимностью, несмотря на
мою юношескую безалаберность.
продолжение:http://www.proza.ru/2019/04/05/527