Тюрьма стояла над косогором, как патрульный над территорией. Всякий раз, когда папе Славе приходилось идти от автовокзала, куда он приезжал от недалёкой деревни с месту работы, то ему приходилось волей неволей идти через глубокий овраг с давно побитым асфальтом от которого из земли выпирали серые кусочки - давно эта дорога не использовалась для езды на машинах, и только смельчаки водители или подгулявшая молодёжь ездила здесь, обивая поддоны техники об этот асфальт. Папе Славе и возвращаться после службы приходилось через это неприветливое место. Но самое удивительное, что этот маленький ростом человек, проработавший всю сознательную жизнь охранником в тюрьме, которого знал весь этот городок, ибо сиделых там было достаточно, было много и их родственников, и среди этих людей не было обид на папу Славу. Как это ему удавалось, известно только Богу. И вот идя по своей тропинке папа Слава, так прозвали его обитатели тюрьмы, даже и не мог подумать, что встретит такого вот сидельца на своем пути. А тот был под шафе, недавно с зоны, и дом его располагался неподалёку от этого оврага, на тенистой, всегда пустынной улочке окраины. Он шёл напористо, крепко ставя короткие ноги на землю. Что-то бурча себе под нос. Вспоминал недавние разговоры. И тут и вынырнул из очередного тихого переулка его знакомый - тоже бывший зэк. Поздоровались. Что-то стали обсуждать, перешли на крик, и было бы худо кому то из них, а может двоим, но тут и оказался папа Слава, в своей форме. Шёл из тюрьмы. Смеркалось. И папа Слава услышал ссору, струсил, и хотел было повернуть назад, к тюрьме, но в деревню ходил вечером один автобус, и опаздывать было нельзя - ночевать у папы Славы в городе было не у кого, к тому же в деревне ждало хозяйство. И это подбодрило охранника. Он пошёл на крики. И в низине возле одинокого фонаря, с желтоватой лампочкой увидел двоих - ему они были мало знакомы. И они его заметили, и, стихли.
- Папа Слава! Здорово! Домой чешесь! - хрипловатым голосом сказал низенький, исподлобья посмотрел на вышедшего к ним охранника.
- Домой, - спешу на автобус, - как то подобострастно даже сказал папа Слава.
- Когда ж на пенсию то? - спросил другой, плюнув на землю - Чалишься то небось лет двадцать. Помню тебя ещё по первой ходке.
- Давно в тюрьме, - согласился папа Слава, и тут вдруг почувствовал даже симпатию к этим неожиданно повстречавшимся им людям - Ох. Давно! А что делать? В деревне работы нет.
- Пупкарём то сподручнее, - съехидничал тот, что в кепке.
- А что Борзый, - обратился его собеседник - Этот то служит, и никто не сказал о нём плохого. Согласись? А есть вроде бы и ближе к нам, а сдают!
- Плохого не помню что бы о папе Славе кто сказал, - согласился тот, в кепке - А всё же пупкарь!
- Сидеть тяжело, но я то тут причём? Я ведь никого не сажал , не сдал за всю жизнь! - вдруг громко сказал папа Слава - Давайте лучше не ругаться. Жизнь идёт быстро.
Он пошёл торопливо от фонаря и даже где то мог ожидать и окрика, но было тихо. Затихли и спорщики. А папа Слава спешил на автобус - надо было ему успеть на автовокзал во что бы то ни стало.
Это был последний рейс автобуса.