Случилось это, когда я лежал со сломанной ключицей в районной больнице.
Находилась она в двухэтажном здании старой помещечьей усадьбы. Оно пережило
революцию, войну и несколько пожаров. После каждой беды добротное строение
восстанавливали.
Ремонтировали и флигель, в котором когда-то жила прислуга.
Но последний пожар флигеля район осилить не смог. Стены так и стояли без крыши, со следами въевшейся в них пожарной копоти, летом скрываемой зеленью вьющегося дикого винограда.
Под одной из стен стояла скамейка, на которой поочередно сидели ходячие больные.
Сложность моего сидения на скамейке создавали проволочные шины, на которых
лежала моя правая рука. Она была в таком положении, которое напоминало скрипку, прижатую подбородком музыканта. Поэтому торчащая рука не позволяла никому справа
приблизиться ко мне ближе метра. Единственным местом на скамейке, где я мог сидеть — это был один из ее краев.
Против скамейки, под остатком флигельной стены, виднелась часть подвального окна.
Было оно без рамы и стекла. Закрывала его металлическая решетка. Больные все знали — за этой решеткой кошачье царство. Большая часть подвала — завалена. Зайти в него невозможно. Да, никто и не пытался.
Входом и выходом котам служило это единственное окно с металлической решеткой.
Сквозь нее из подвала доносился писк котят и душераздирающие вопли дерущихся котов. Иногда драчуны выскакивали сквозь решетку окна и продолжали драться перед больными, сидящими на скамейке. Но больные ждали игривых котята, которые окрепли настолько, что могли допрыгнуть до края окна и выбраться из подвала во двор.
Их игры составляли главное зрелище для больных, сидящих на скамейке.
Как-то утром я сидел на скамейке, вдыхая еще сохранившуюся ночную прохладу.
Рядом еще двое мужчин. Один с костылями. Второй в больничном, застиранном халате из под которого просматривался перебинтованный его живот. Видно после операции.
- Я думал она уже сдохла, - сказал мужчина с костылями.
Мы посмотрели на него.
- А она еще хрипит...
Он показал костылем в сторону флигельного окна.
Там, из темноты подвала выползала...
Язык не поворачивается назвать кошкой выползающее существо. Это был скелет кошки обтянутый бесцветным пергаментом кожи с висящей на ней клочьями шерсти. У скелета были видны две высохшие лапы, шевеля которыми он пытался продвинуться вперед.
На лапах лежала высушенная голова кошки, искаженная страданиями.
В пасти кошки вертикально стояла большая рыбья кость, не давая кошке сомкнуть челюсти.
Раскрытая пасть кошки, с вертикально стоящей в ней белой, скелетной огромной рыбной костью, закрытые глаза на черепе и хрип, вырывающийся из распахнутой пасти - могли повергнуть в ужас любого...
- Я думал она уже сдохла, - повторил мужчина с костылем.
- И давно она сдыхает? - спросил мужчина с перебинтованным животом.
- Несколько дней уже...
- Чего ж ты не спасаешь ее..? - сказал перебинтованный мужчина.
- Здесь самому не загнуться бы...- ответил хозяин костылей.
Перебинтованный встал со скамейки и, морщась от боли, медленно пошел к флигельному окну.
Игравшие котята, заметив это, почти сразу скрылись в темном проеме окна.
До окна оставалось шага два, когда полуживая кошка, не удержавшись, свалилась обратно в подвал.
- Дура, куда же ты..., - воскликнул с матом мужчина, - я же хочу помочь тебе...
Он нагнулся, заглядывая через решетку в темноту подвала.
Темнота молчала.
- Вот ты и помог ей, - сказал мужчина, опираясь на костыль.- Теперь уж точно сдохла...
Постояв у окна, мужчина хотел вернуться на скамейку. Но свистящий хрип из темноты подвала остановил его.
- Слышали? - резко повернулся к нам перебинтованный. - Жива...Жива еще...
Он торопливо присел и снова заглянул в окно.
Хрипящий свист продолжался.
- Чем так мучаться, уж лучше, правда, сдохла бы, - сказал хозяин костыля. - Ты столкни на нее кирпич — и кончатся ее муки...
- Я сейчас трахну тебя по башке костылем - твои кончатся тоже...
Присевший у окна выпрямился.
- Помоги, - сказал он мне.
- Я?
- Ты, ты... Иди ко мне...
- У меня же одна рука? - сказал я, с трудом подойдя к нему по битым кирпичам.
- Я попробую через окно дотянуться до кошки, а ты будешь сидеть у меня на ногах, чтобы я не свалился в подвал...
Он, морщась от боли, опустился на колени и пополз к темному проему окна. Попытался пролезть в один из двух нижних прямоугольников ржавой решетки. После нескольких попыток ему удалось просунуть в него голову и руку.
Моя помощь ему оказалась не нужна.
Вместо того, чтобы не свалиться в подвал, он не мог пролесть в него.
По конвульсивным движениям всего его тела было видно, что он делал все, чтобы хоть чуточку пролезть сквозь прутья ржавой решетки.
После очередной попытки он сел, часто дыша и громко матерясь.
- Пальцем чувствую ее, а схватить не могу, - перемежая слова матом, сказал он.
Матерясь, спасатель стал на колени и снял с себя больничный халат. Сложив его вчетверо, он эту своеобразную подстилку положил перед собой на землю.
- На битом кирпиче больно..., - сказал он, ложась перебинтованным торсом на свернутый халат.
- Тебе нужно было не живот лечить, а голову, - сказал ему сидевший на скамейке.
- Ты, падло, заткнешься или я наверну кирпичем по твоей здоровой башке ...
- Дурак ненормальный, - буркнули на скамейке.
Через несколько минут мужчина, лежавший на свернутом халате, шатаясь встал. В правой руке он держал хрипящую кошку. Он завернул ее в свой халат, прижал халат к себе и, согнувшись от боли, побрел к лечебному зданию больницы.
Пока он заворачивал кошку, я смотрел не на нее.
Я смотрел на проступившие сквозь бинты на его животе темные пятна крови.
Наверное, разошлись швы...
… Вспомнился кузнец из пушкинского «Дубровского», который полез на крышу горящего дома спасать чужую кошку...
С того времени прошло почти двести лет.
Чего только не произошло за эти столетия со страной и народом.
Революции, войны, разрухи, голод, холод...
А русский мужик по-прежнему бросается спасать чужую кошку, не думая о себе.
Он знает, что всякое дыхание да хвалит Господа!
И, спасая это дыхание, может отдать за него свою жизнь...
P.S. Кошку из подвала — спасли.
Ее спасителя — нет.