МОДНЫЙ ЗЛОЙ ГЕНИЙ РОССИИ
Я – женственно красивый
Камергер,
Так говорят,
Но я не принимаю смех
Непонимающих людей.
Вертопрахи, модники,
Дамские угодники
Могут искусить страну,
Быстро шею ей свернут
Только жаждой красоты,
Лишь желанием любви!
Меня зовут:
«Премилосердное высочество,
Сердечный друг,
Вернейший брат,
Высокографское сиятельство,
Патрон наш благороднейший»,
Манят:
«Скорей придите к нам,
Нам смех ваш – как бальзам!»
В политике, в галантности,
В искусстве толерантности
Явился я иконой
И стиля образцом,
Оставив кривошеями
Вчерашние устои,
Имея в гардеробе
Ворох одежды
Самой модной,
Что стоит миллионы.
На туфлях – отблеск славы,
Манжеты – с жемчугами,
А парики – фиалки
С парижского Монмартра,
И кружево из серебра, -
Все то, что позволяет
Сделаться
Любовником
Всех абсолютно дам!
Но исповедую я правило:
Любовь таит опасность,
Коль будет откровенной,
То станет огорчением
И принесет последствия…
К чему кому-то знать,
Кого, где и когда
Целуем,
Понимая,
Что трогаем чужую
И очень дорогую
Добычу государя…
Предмет наш обожания
Нам обернется казнью,
Что хуже – обнищанием.
И все-таки, нас тянет
Бежать за золотою ланью,
Ведь страшная опасность,
Словно стрела из лука,
Любовь так поднимает
И чувства украшает!
В такой момент
Влюбленных
Фатально опускает
В потусторонний мир,
Они там договоры заключают
Коварства, колдовства,
Измен и гибели
Своих владельцев
Всемогущих
С тенями,
Чьи лица
Никто и никогда не угадает.
И эти силы
Потом влюбленных
Защищают,
Всегда я в это верил!
Но если бы не ревность
К камергеру
Владычиц его сердца!
Им позволял владеть
Собой,
Владея сам,
Опоенный травой
Красноголовой
И синей
С малой горы,
С песка оборванной.
Любовь я закрепил
Четырьмя кольцами:
Свинцовым, медным,
Золотым, железным.
Перед травой и талисманами
И герцогини падали!
Но из-за них
Я не бросал служанок,
Для каждой находил
Слова и оправдание,
Я всех любил –
Как истинный товарищ
Амурных приключений!
И лишь одна
Дошла
До сердца –
Любимейшая
Из всего света,
Сладчайший плод запрета,
Мое сокровище
И ангел-Купидон,
Которому я стал слугой
По гроб!
Моя любовь –
Мое и горе,
На двух ей языках
Я объяснял,
Что без нее
Мне жизнь – неволя,
Куда ушла свобода?
Не знаю я, куда иду,
Не понимаю,
Где стою,
Надеюсь, жду
И снова сомневаюсь,
Что сбудется мое желание…
Да что есть свет?
И что есть в свете этом?
Противно ощущенье,
Что не могу ни жить,
Ни умереть!
Как долго изнываешь,
Тоскливое сердечко,
Проклятый вор,
Шутник злой Купидон,
Так долго радуется
Предсмертному
Существованию
Несчастного,
Чье сердце залила
Тоска кровавая!
Одна лишь радость мне-
Послание
В котором царица сердца моего
Меня подозревает в радости
В отсутствии ее!
Но это все неправильно,
Какое счастье мне нечаянно –
Царицыно письмо
И лента красная!
И рад бы я писать к ней
Каждый день,
Но как спастись
От глаз,
Светящихся в щелях
И все вокруг цепляющих?
Вот так они
Всю нашу молодость
Порабощают
И жизнь во всем печалят,
А мы же радоваться
Ей должны!
Хочу ей написать:
«Хоть иноземец я,
Но, ваша милость,
Пока я жив,
Прими
Ты мое преданное сердце
Своими белыми руками»!
ХХХ
Ночь перед казнью
Пишет звездами на небе
Сквозь решето моей темницы
Последние слова
Любви и истины.
Итак, любовь – моя погибель!
И сердца страсть –
Причина смерти.
Дерзнул я полюбить
Царицу,
Которую лишь должен уважать,
А я пылаю страстью
Даже и в темнице,
Свет – прощай!
Ты мне наскучил.
Ухожу я в небо,
Где мне отрада
И где моя душа
Найдет покой.
Свет, в тебе вражда и ссора,
Пустая суета,
А там – отрада,
Блаженство и покой!
Это – Виллим Монс, или «вечновлюбленный», как принято называть несчастного брата возлюбленной Петра Первого Анны Монс. Когда император «отправил» любовницу «с десятилетним стажем» в отставку в 1704 году, сойдясь с Мартой Скавронской, будущей императрицей Екатериной Первой, Виллиму было четырнадцать лет. Несмотря на опалу сестры, его ждала блистательная карьера при дворе и покровительство жены царя. Мало кто из современников знает, что помимо военных и материальных успехов Виллим Монс стал, как теперь принято говорить, «иконой стиля» русского двора и стихотворцем, которого сейчас специалисты почитают едва ли не классиком русской поэзии начала восемнадцатого века. Наравне с пастором Эрнстом Глюком (наставником Марты Скавронской) и Иоганном Вернером Паусом.
Иоганн Паус был немецким учёным, жившим в России, который выучил русский язык и стал писать стихи на новый манер, принятый в немецкой поэзии (наперекор царившей в отечественной литературе силлабике), благодаря чему он считается основателем русской силлабо-тоники. Поясню: Силлабо-тоническое стихосложение — способ организации стихотворения, при котором ударные и безударные слоги чередуются в определённом порядке, неизменном для всех строк стихотворения. Например:
Науки юношей питают,
Отраду старым подают,
В счастливой жизни украшают,
В несчастной — случай берегут;
М. В. Ломоносов Ода на день восшествия на престол Елизаветы Петровны (1747 год)
Некоторые биографы Виллима Монса ошибочно считают, что ему удалось привлечь к себе своей поэзией жену Петра, которая в нем, благодаря стихам, чуть ли не впервые увидела более тонкое и изысканное обхождение, чем она видела от мужа, а до него – от Меншикова и других «предшественников». Это грубая и предвзятая неправда. Марта Скавронская была воспитана очень образованным, умным и тонким человеком – пастором Эрнстом Глюком, который перевел библию с немецкого на латышский и русский языки, что, видимо, и подвигнуло его начать писать собственные стихи. И конечно, юный и талантливый красавец и сердцеед Виллим Монс привлек Екатерину именно как последователь ее воспитателя - не только изощренного разведчика, но и поэта.
Но вся истина в том, что, как написал американский историк Роберт Мэсси : «Следуя традиции смелых и дерзких авантюристов, он желал закрепить свой успех, покушаясь на супружеские права самого императора».
Увы, это – государственная измена. В 1724 году Виллима Монса арестовали, пытали, но осудили не за любовь, а за экономические преступления и отрубили голову, которую Петр затем велел заспиртовать.
Как бы там ни было, брат Анны Монс сумел отомстить за поруганную честь сестры – именно из-за его любовных похождений вокруг императрицы и недоверия в связи с этим Петра к жене, Россия не получила наследника, со всеми печальными вытекающими из этого историческими и политическим последствиями для страны, после его смерти, которая последовала вскоре после казни. Так что, думается, Виллим Монс выполнил не только увлекательную любовную миссию, но и разведывательную, которая стоила бы целого бунта с государственным переворотом. Он справился один – с помощью поэзии и превосходной куртуазности, эффективного орудия шпионов всех времен и народов.
Но в поэзии Виллима Монса очень много искренности и того волнения, которое, передаваясь читателю, увлекает его за собой по волнам волшебных любовных мечтаний. Именно так произошло со мной. Я задумала просто из какого-то «исторического», что ли, любопытства «перевести» некоторые его стихи на современный язык. Но, едва начав, вдруг почувствовала, что из технической «плоскости» простого рифмования плавно перехожу в плоскость романтических и необыкновенно возбуждающих ощущений, которые к концу текста едва не довели меня до слез. Все-таки поэзия, если она действительно поэзия, это такая таинственная и сильнодействующая вещь, которая уводит в мир грез и отрывает от скучной действительности. Работая с текстами Виллима Монса, я испытала очень сильные чувства, будто из небытия высунулась его рука и втащила меня в его мир. Но я необыкновенно счастлива, что так случилось, хотя и страшно от этого. Главное – чтобы он не стал теперь приходить ко мне по ночам без головы, которую, как говорят, ищет и в нашем времени…
А вот как звучат написанные в ночь накануне казни на немецком языке стихи Виллима Монса дословно: “Итак, любовь – моя погибель! Я питаю в своём сердце страсть: она – причина моей смерти! Моя гибель мне известна. Я дерзнул полюбить ту, которую должен бы только уважать. Я пылаю к ней страстью… Свет, прощай! Ты мне наскучил. Я стремлюсь на небо, туда, где истинная отрада, где истинная душа моя успокоится. Свет! На тебе лишь вражда и ссора, пустая суета, а там – там отрада, покой и блаженство”.
Почему-то кажется, что лучшие современные любовные стихи написаны под дивную музыку именно этих строк обреченного на смерть ради любви триста лет назад! Такие, как слова к песне ( к мелодии, известной как «похоронный марш» - Т.Щ.) «Адажио»:
Я не знаю, где найти тебя
Я не знаю, как до тебя дотянуться
Я слышу твой голос в звуке ветра,
Я чувствую тебя внутри себя,
В душе и в сердце
Я жду тебя,
Адажио
Все эти ночи без тебя,
Все мои мечты — только о тебе,
Я вижу, я касаюсь твоего лица,
Я падаю в твои объятия,
Настанет время, я знаю,
Ты будешь в моих объятиях,
Адажио
Я закрываю глаза и нахожу путь,
Нет необходимости молиться,
Я прошла уже слишком далеко,
Я боролась уже слишком сильно,
Больше ничего не надо объяснять,
Я знаю, все, что остается –
это играющее пианино,
Если знаешь, где найти меня
Если знаешь, как отыскать меня
Прежде чем погаснет свет,
Прежде чем я потеряю веру,
Будь единственным, кто скажет
Что ты слышишь мое сердце,
Что ты отдашь жизнь за меня,
Прежде чем ты останешься.
Не дай свету погаснуть,
Не дай мне потерять веру,
Будь единственным, кто скажет
Что ты веришь, заставь меня поверить,
Что ты не отпустишь меня,
Адажио.
(Эти слова написаны певицей Ларой Фабиан совместно с ее продюсером Риком Эллиосном в 1999 году)
Здесь Адажио - итальянское имя юноши. Но на самом деле это знаменитая мелодия Адажио соль минор для струнных инструментов и органа, известная как Адажио Альбиони. Однако известна она лишь с 1958 года под авторством Ремо Джадзотто, который утверждал, что эта пьеса представляет собой реконструкцию, основанную на фрагменте из музыки Томазо Альбиони, найденном им в 1945 году на развалинах разрушенной при бомбардировке Дрездена Саксонской земельной библиотеки.
Удивительное и даже какое-то, я бы сказала, мистическое совпадение: в 1720-е годы Альбиони работал в Германии, откуда родом семья Монсов (из Вестфалии). Виллим Монс писал свои «смертельные» любовные послания русской императрице Екатерине Первой, жене императора Петра Великого, на немецком языке, а в это же время Томазо Альбиони на родине его предков сочинял дивную мелодию, через 250 лет покорившую весь мир, но ставшую гимном умерших!
Уже в конце девяностых годов прошлого столетия специалисты объявили мистификацией авторство Альбиони музыкальной пьесы «Адажио». Джадзотто не стал оспаривать их мнение и зарегистрировал свое авторское право на мелодию. Но я уверена – он действительно «отреставрировал» это дивное произведение по найденному обрывку нот сочинения Альбиони. И многие верят в это, потому оно по-прежнему обозначается как «Адажио Альбиони».
Работая над текстами – такими же «обрывками» стихов Виллима Монса – я «реставрировала» отдельные строки, слова, строфы, высказывания, которые, безусловно, принадлежат Монсу, ибо взяты из документов, представленных как раз специалистами – историками и литературоведами. А затем попыталась соединить их в один текст. И, как говорила уже выше, совершенно неожиданно для себя погрузилась в дивную, завораживающую мелодию русского поэта немецкого происхождения начала восемнадцатого века.
Так бывает, если делаешь все правильно, восстанавливая старинные произведения – будь то художественное полотно, музыкальное произведение или стихи. Джадзотто, конечно же, уловил мотив музыки Альбиони, и она вырвалась из-под его умелого пера в пространство и понеслась к сердцам людей. Можно сказать, он выпустил дивную мелодию, заточенную в крошечный листок бумаги, на волю.
А мне соединить отдельные слова и строки Виллима Монса помогло знакомство с приемами настоящей художественной реставрации. К счастью, их осталось в различных документах немало, хотя ни собраний сочинений этого классика русской поэзии начала восемнадцатого века, ни даже портрета «иконы стиля» Петровского двора не существует. Но это и понятно: русские цари умели изощренно уничтожать не только нелояльных поэтов, но и саму память о них.
хххх
К этому тексту мне захотелось поместить необычную фотографию.
Каких их я только тут не размещала, но эти - особенные. Это мои скульптурные портреты. Скажем откровенно, не каждому в жизни повезло получить такие портреты. Мне повезло только потому, что надо было позировать дочери-студентке, будущему скульптору. И было ей, моей обожаемой дочери, на тот момент всего шестнадцать лет. Она талантливая художница, к тому же и потомственная.Но работать ей приходилось в училище очень много, потому что нужно было догонять взрослых мужиков. Девочек в этой группе было две или три, их просто туда не брали - мужская профессия, на самом деле, очень тяжелая. А с дочерью приходилось работать и мне. А я, надо сказать, в то время, когда она делала эти портреты, месяца три назад как родила ей братика, была кормящая мать и буквально валилась с ног от зверской усталости, просиживая часами неподвижно. Поэтому один портрет договорились делать лежа. Я хоть поспала тогда... Помню, меня сильно удивило, что директор художественного училища, жуткий, между нами, козел, все никак не мог оторваться от этих маленьких скульптур на экзаменационном показе. А я стояла рядом и опять же - еле держалась на ногах, то и дело поглядывая на часы, чтобы успеть к очередному кормлению моего орастого паренька. Скажу одно - быть матерью художника очень тяжело. И поэтому когда в четыре года и сынок засобирался в художественную школу и был принят туда с ходу за отличные рисунки, я все-таки через некоторое время аккуратненько его оттуда забрала. Он закончил технический университет с красным дипломом, быстро (как и обожаемая мною дочь), сделал отличную карьеру в крупной корпорации, но вдруг недавно, разглядывая свои детские рисунки с грустью сказал: "И почему я не стал художником?" И я заволновалась...