- Знакомьтесь, это Марио, мой итальянский… друг, - отрекомендовала я высокого, атлетичного брюнета своим ошарашенным матери и тётке.
Они стояли и взирали, задрав головы и разинув рты, на моего дорогого гостя и, клянусь копытами козла, многого не понимали. По правде сказать, я сама не понимала всего, но им об этом знать было вовсе не обязательно. Наконец, тётка обрела дар речи:
- Почему он без куртки? На дворе зима…
- Он забыл её надеть, - пояснила я, - очень спешил.
- Куда спешил?
- За своим счастьем, - выдала я, не моргнув глазом.
Марио действительно бежал за мной и кричал: «Подожди меня, моё счастье, я без тебя пропаду…» и прочую муру в этом духе.
- Что у него с рукой? – Спросила мать.
- Подрался, - коротко и ясно.
- А почему он весь в грязи? – Это снова тётка.
- Он чуть под грузовик не попал, - наябедничала я, - я едва успела его вытащить. А ещё он выкинул свой телефон, вот!
- У него всё в порядке с головой? – Спросила мать.
- Нет, конечно! – Бодро отрапортовала я. – Он треснулся башкой о дверь, когда я от него убегала. У него там такая шишка!
Мать с тёткой недоумённо переглянулись.
- Вы с ним были в травмопункте? – Осведомилась тётка. – Может, там что серьёзное…
- Не, мы в морге были. Всё с ним нормально, там сказали.
- Янина! – Начала заводиться мать. – Опять эти твои шуточки?
- Я не шучу! – Возразила я. – Когда с Марио всё это случилось, мы заехали в морг к Сергею Борисовичу. Он осмотрел Марио, обработал повреждения, наложил на руку повязку и сказал, что всё в порядке. Сергею Борисовичу можно доверять. Он опытный патологоанатом.
- Ненавижу медиков! – Выдала мать зло. – Вы все гадкие, циничные…
- …и злобные. А ещё в нас полностью отсутствуют брезгливость и представление об этических нормах.
- Вот именно!
Марио, чувствуя наши интонации забеспокоился. Его влажноватые карие глаза прыгали с меня на мать и обратно, и я успокоительным жестом погладила его по руке.
- Голубка моя! – Выдал Марио по-итальянски. – Радость моя!
- Он что, по-нашему не понимает? – Спросила тётка.
- Смотря по какому по-нашему, - ответила я. – По-русски – ни в зуб ногой, а словенским владеет в совершенстве.
В этот момент я почти услышала, как заскрипели колёса памяти в головах матери и тётки. Словенский язык они знали довольно приблизительно и пользовались им редко, разве что когда хотели сделать приятное своему отцу и моему дедушке Злату, этническому словену, прожившему большую часть своей жизни в России. Сама я недавно вернулась из Словении, где провела почти год и не успела ещё отойти от той языковой и культурной среды.
Мне надо было срочно уходить. В три часа я должна быть в визовом центре, а тут на мою шею накачался придурок Марио, который столько всего успел наворотить за утро, что оставить его одного сейчас было бы в корне неправильно.
- Позаботьтесь о нём, - попросила я своих родственниц тоном нерадивой мамаши из сериала, которая подбрасывает своего дитятю хорошим людям. – Его нельзя оставлять одного. Он пропадёт.
- Так, может, туда ему и… - Начала мать.
Ну, что за человек! Ей никогда никого не жалко. Вот, тётя Лина – совсем другое дело. Она уже гладила Марио по предплечью и бормотала что-то успокоительное, как ей казалось, по-словенски.
- У него зуб на зуб не попадает! – Сообщила тётя Лина встревоженно.
- Конечно, - согласилась я. – Он ведь без куртки, а на дворе зима. Вдобавок, мы его держим зачем-то в коридоре…
- Возможно затем, что ему пора! – Гнула своё мать.
- Нет, не пора! – Возразила я. – Он кузен Милана. Милан мне голову оторвёт, если с ним сегодня ещё что-нибудь случится помимо всего прочего.
Это было явным поэтическим преувеличением с моей стороны. Милан скорее оторвёт голову Марио, когда узнает, что тот вытворяет в моём родном городе. Милан вообще будет, мягко говоря, очень удивлён тем, что Марио здесь.
- Этот твой Милан… - Начала мать.
- …сорвал меня с престижной работы, увёз, не пойми куда, и вообще зря женился на Светке. Знаю, мам. Хватит уже. Сейчас надо присмотреть за Мариком, а я должна бежать. Вернусь часа через два.
Я повернулась, чтобы идти. Тётка уже успела усадить Марио в кресло, отерев предварительно грязь с его свитера и джинс, и теперь укрывала его пледом, потому что тот дрожал не по-детски. Не свалился бы он сейчас с простудой, только этого не хватало!
- Янина! – Начала мать сварливо.
- Приготовь ему чай с малиной, - отдала я распоряжение матери, нагло глядя ей прямо в глаза. – И не пытайся его воспитывать. Это бесполезно.
Обычно эта моя тактика поведения с матерью срабатывала. Сработала она и сейчас. Мать, возмущённо качая головой и ворча что-то об отбившейся от рук молодёжи, поплелась в кухню.
Ну, вот, все при деле, значит, можно пойти, наконец, заняться своими делами. Не тут-то было! Марио, волоча за собой плед, кинулся вслед за мной, истошно вереща:
- Яна! Яничка моя!
- Как он тебя любит! – Мечтательно произнесла тётка, соединив на груди ладони. – Это он в такую даль за тобой приехал!
- У него здесь гастроли, - охладила я её пыл, - это раз. Марио не любит никого, кроме себя, это два.
- Что он ест? – Крикнула тётка мне вдогонку.
Я пожала плечами.
- Еду, надо полагать, - снизошла я до многомудрого ответа.
Марио, дрожа, как неисправный холодильник, кричал по-итальянски о своей великой любви, тётка пыталась его усадить обратно в кресло, чайник свистел, мать ругалась, телевизор орал на разные голоса, все как один подозрительно напоминающие голос комика Петросяна, телефон надсаждался… В общем, жизнь вошла в свою обычную, мирную колею.
По дороге в визовый центр у меня не шли из головы события сегодняшнего дня. Я ведь прекрасно знала, что Марио, мягко говоря, очень специфичный человек. Помнила, что не видела от него ничего хорошего, и всё равно попёрлась к нему в гостиницу. Ну, и кто я после этого? Лошпедка несчастная! Я прошла в большую комнату прямо в обуви, положила Марио руки на плечи и ласково, но настойчиво усадила в кресло с помощью своей излюбленной мягкой подсечки. После я опустилась на пол у ног дорогого в некоторых смыслах гостя и, нежно глядя ему в глаза, произнесла с любовью в голосе на чистом словенском языке:
- Если ты, тупая баранья башка, сейчас не уймёшься, я тебе…
Дальше следовал набор таких ругательств, от которых, переведи я их в тот момент на русский, у матери с тёткой точно случилось бы по инфаркту на каждую. Марио вытаращился на меня, и миндалевидные его карие глаза сделались круглыми и недоумёнными.
- Где вы набрались этого, Янина?
- Так, с миру по нитке, - пожала я плечами. – Большая часть – это перевод ваших слов в мой адрес с итальянского, - Марио смущённо опустил глаза, потому что было. – Как? – Поинтересовалась я. – Нравится?
Он отрицательно потряс своей крупной, кудрявой головой, и выражение красивого лица сделалось таким, словно я угостила его ложкой касторки напополам с рыбьим жиром. На самом деле я хорошо пополнила прошедшим летом свой арсенал словенских ругательств, благодаря дружбе с одной весёлой компанией уличных мальчишек. Я шла мимо них с работы, а они настолько неправильно играли в мини-футбол, что я вынуждена была с ними подружиться, иначе, где бы они ещё научились правильно давать голевые пасы, а я виртуозно ругаться по-словенски? К счастью, у матери с тёткой такого тренерского опыта не было, а дедушка не учил их ругательствам.
- Побудьте здесь, пока я не вернусь, дорогой мой, - продолжала я тем же ласковым тоном с тем же нежным выражением на лице. – Думаю, с вас достаточно того, что вы уже натворили. Вы говорите, что любите меня… - Заполошный кивок. – Неужели вы хотите, чтобы у меня из-за вас были крупные неприятности?
Нет, Марио не хотел. Он знал, что если у меня из-за него будут неприятности, ему самому придётся, ох, как не сладко. С последнего раза синяки, поди, не так давно сошли.
«За что мне всё это?» - Мелькнуло слабой искрой в мозгу. Впрочем, рассуждать некогда. Надо ехать.
- Сейчас вы выпьете чаю, посмотрите телевизор, пообщаетесь с двумя этими милыми женщинами, и я вернусь. Вам никуда не нужно идти. Вы поняли меня, Марио?
Марио всё понял. Если он ослушается меня, я достану его из-под земли, потому как знаю свой родной город досконально, и… Впрочем, об этом заранее не надо. Борис Сергеевич, если что, поможет мне замести следы, я думаю, ведь я была его любимой студенткой. Марио имел счастье в этом сегодня убедиться.
- Какие нежные у вас отношения! – Снова мечтательный взгляд тёти Лины и соединённые у груди ладони. – Вы с Марио очень хорошо смотритесь вместе…
- …когда не дерёмся, - закончила я.
- Кто он по профессии? – Спрашивала тётя, провожая меня до двери? – Ты сказала, что у него гастроли… Он музыкант, как Милан?
- Нет. Марио – восходящая звезда итальянской оперной сцены, - процитировала я рекламный плакат, и поняла, что тётя Лина моментально вспомнила, потому что кругловатые её серо-голубые глаза сразу же приняли вполне себе квадратную форму.
- Марио Билославо! – Воскликнула она. – Как же я его сразу не узнала? Весь город в плакатах! Что же теперь будет, Яночка?
- Будут выступления Марио, цветы, овации и прочее в этом духе, - выдохнула я устало. – Всё. Не спускайте с него глаз. Он просто прелесть, какой бешеный: убежит и влипнет во что-нибудь гадкое, а мы виноваты будем.
Выйдя на площадку, я чуть было не пришибла дверью дядю Мишу, соседа из квартиры, смежной с нашей. Дядя Миша был не таким уж старым, кажется, между сорок пять и пятьдесят. Моей матери примерно столько же, тётке чуть меньше, но обе ещё хоть куда, а этот – полная развалина. Что делает с людьми алкоголь! Давно пора перестать производить эту гадость. Спирт годится только на то, чтобы протереть место инъекции.
Похоже, дядя Миша был развалиной не только физической, но и умственной, и нравственной, иначе он не задавал бы таких вопросов.
- Иностранец? – Спросил он, указывая своим грязным, узловатым пальцем на нашу с мамкой дверь.
- Да, - охотно подтвердила я. – Африканский беженец.
- А чего белый? – Удивился дядя Миша.
- Альбинос, - ответила я коротко и ясно.
- Ну, и как он в постели? – Спросил алкашина, осклабившись.
Он, видимо, решил, что я сейчас покраснею и начну прятать глаза. Нет, пьянчуга. Покраснеешь у меня сейчас ты!
- Не знаю, - пожала я плечами. – Храпит, наверное. Если соберётесь с ним спать, запаситесь берушами на всякий пожарный.
Я аккуратно обошла застывшего с отпавшей челюстью соседа и поскакала по ступенькам вниз, к машине. Я не знаю, каков в постели Марио. Я понятия не имею, что из себя в этом отношении представляют Милан, его брат Роберт и кто-либо из моих бывших соучеников, однокурсников и коллег. Я даже не в курсе, каков в постели Валера, по которому до сих пор ноет моё чёрствое, как ржаной сухарь, сердце медика.
Да, мне двадцать шесть, и я девственна. Я, грубый, циничный, напрочь лишённый стыда и брезгливости, фельдшер Янина Рупник, ни разу не вступала в близкие отношения с мужчинами, потому что не вижу в этом никакого смысла, кроме одного – любви. Мою любовь растоптал прошедшим летом восходящая звезда итальянской оперной сцены Марио Билославо, а секс «для здоровья» считаю полнейшим бредом.
Подойдя к своей машине, я внимательно её осмотрела. Это именно с ней подрался сегодня утром один атлетичный брюнет, в результате чего пострадала его рука. С машиной всё в порядке. Могут ведь делать, когда захотят!
А, впрочем, мне бы и в голову не пришло видеться с Марио, даже если бы он очень об этом просил, если бы этот манипулятор не прикрывался честным именем Милана. Всё, что связано с Миланом, всегда будет для меня свято. Милан – не просто мой друг, а ещё и покровитель, и благодетель, а с недавнего времени ещё и названный брат, так что моё лошпедство отчасти оправданно.
Проезжая администрацию города, я увидела на тротуаре, у самого края дороги, свою бывшую шефиню, Галину Павловну. Я едва одолела искушение окатить эту тварь, как следует, из лужи. Пусть потом побегает со своей норковой шубищей коричневого цвета по химчисткам. Меня остановило только то, что в этой шубище низенькая, толстая Галина Павловна – вылитая куча дерьма. В другой одежде не так хорошо будет видна её суть.
А какая суть у меня? Как могла я три года назад променять своё призвание на перебирание никому не нужных бумажек в администрации? Потому что дядя так сказал? Мама так решила? Тётя так посоветовала? Если бы не Милан, я бы никогда не задала себе этих вопросов и не ехала бы сейчас в визовый центр на своей машине, дабы получить австрийскую визу. Я еду через неделю в Австрию на встречу со своими читателями, коих у меня никогда не было бы, если бы не мой старый друг и бывший пациент Милан Котник, великий музыкант и замечательный человек.
Это он уговорил меня год назад уволиться из постылой администрации, куда я ушла с любимой работы на Скорой. Это под его влиянием я опубликовала свои две книги – сборник стихов и цикл коротких рассказов, а после написала и издала ещё две. Это благодаря Милану у меня есть теперь собственный автомобиль и возможность путешествовать. Ещё я скоро куплю собственное жильё и съеду от мамки, потому что за свою безобразно долгую жизнь замучилась выслушивать нотации о том, какая я неправильная.
Разделавшись со своими писательскими делами, я сначала поеду в Индию, о которой мечтала с детства, а после куплю себе жильё, устроюсь обратно в службу Скорой помощи и буду жить так, как считаю нужным. Не люблю убираться, и буду делать это раз в неделю, не больше, либо вызову службу уборки на дом. Не считаю нужным заводить себе парня (мужа) «просто так» или «потому что все так делают» и не стану его себе заводить. Захочу – заведу себе собаку, захочу – рыбок или хомяка с черепахой. Восходящая звезда итальянской оперы в мою будущую прекрасную жизнь никак не вписывается.
Я припарковала машину у визового центра, забрала документы, зашла в пару магазинчиков. Я не ожидала, что дела закончатся так быстро, и надо будет ехать домой. Что меня там ждёт? Набившие оскомину поучения мамки вперемежку с жалобами тётки и неведомые выгибоны Марио. Положив руки на руль и водрузив на них свою разом отяжелевшую вдруг голову, я закрыла глаза и пустилась в воспоминания.
К моменту знакомства с Марио я уже полгода прожила в Словении у своих друзей Милана и Светки Котников. Светка – моя бывшая однокурсница. Это именно я в своё время познакомила её с Миланом, которого спасала на тот момент от приступа хандры как ассистент психолога. Главным спасателем был, конечно, Юрий Викторович, университетский профессор, но он едва объяснялся с пациентом по-английски. Меня, собственно, и взяли в ассистенты, потому что я владела словенским.
Мне удалось помочь Милану, а после Милан помог мне, вызволив из плена чужих амбиций, и увезя к ним со Светкой в гости, в Словению. Это было как нельзя кстати и для Светки, потому что она, произведя на свет второго ребёнка за два с небольшим года их с Миланом супружества, страдала послеродовой депрессией. Мне удалось более-менее привести её в норму к очередным гастролям Милана.
Только они отбыли, весь дом поступил в полное моё распоряжение и тут – оп-па! – звонит Милан и просит встретить его кузена Марио, того самого. Я без всяких задних мыслей встретила его, привезла в дом Милана, старалась быть любезной по мере сил, но быстро поняла, что Марио буквально вскипел отвращением ко мне с первого взгляда.
Он критиковал моё произношение, манеру говорить, одеваться, жить, дышать… Хорошо, что я тогда почти каждый день ходила на работу в турагентство, где работала гидом русскоязычных групп. После работы я старалась закрыться в своей комнате и заниматься там своими делами, например, писать рассказы или сочинять стихи, либо общаться по Интернету с дорогими мне людьми.
И почти каждый вечер Марио, окончив свои дневные дела, начинал навязывать мне своё общество. Начинал он всегда за здравие, а кончал одинаково – придирками, ссорой и обвинениями во всех смертных грехах.
Я понимала, что он личность творческая, вдобавок тот ещё нарцисс, и не жаловалась на него Милану. Я вообще считаю, что, во-первых, взрослый человек должен решать свои проблемы сам, во-вторых, ссорить родных людей – последнее дело, в-третьих, это не мой дом, а в-четвёртых, Марио скоро уедет. Я старалась проводить меньше времени в доме своих друзей, чтобы как можно реже сталкиваться с Марио-кошмарио.
Примерно в это время я подружилась со своим коллегой, тоже гидом русскоязычных групп, «русским» немцем Валерой. Это был молодой человек примерно одних со мной лет, чуть младше. Родители подростком вывезли его в Германию, но там ему, что называется, «не климатило». Окончив колледж, Валера пустился в путешествия по Европе, России и Ближнему Востоку. Словенский период его странствий волшебным образом совпал с моим.
Мы сразу потянулись друг к другу, почувствовав родство душ и, возможно, зов крови, потому как мой отец, Август Зальцгиттер, тоже «русский» немец. Он, как и родители Валеры, живёт в Германии и, насколько мне известно по доходящим изредка скупым вестям оттуда, тоже, как и сам Валера, не очень-то там прижился.
Валера, как и я, старается ходить по утрам на пробежки и немного играет в мини-футбол. В те дни, когда мы заканчивали работать одновременно, мы переодевались во что похуже и шли играть в футбол с мальчишками-подростками, о которых я уже упоминала выше. Иногда просто гуляли по городу допоздна, любуясь его своеобразной, пестроватой красой. С получки могли пойти в кино или на концерт.
Нам было хорошо вместе. Мы не пытались отчаянно сблизиться, но нас тянуло друг другу так, что перспектива расставания казалась чем-то совершенно невозможным.
Однажды, когда мы прогуливались по берегу реки бархатной летней ночью, Валера взял меня за руку и сказал, что поедет за мной, куда угодно, либо останется на всю жизнь в Любляне, если я этого захочу. Сам он хочет только одного – быть подле меня. Это было так трогательно!
Мы тогда в первый раз поцеловались под пение цикад, журчание воды и крики ночных птиц. Я до сих пор ощущаю лёгкое дуновение ветерка на своей коже и чувствую запах реки, вспоминая об этом. Губы Валерика были такими тёплыми, нежными. Руки горячими и робкими. Не удивилась бы, узнав, что у него столько же опыта в любовных делах, сколько и у меня.
Возвратившись в тот вечер в дом Котников, я услышала, как Марио разговаривает по телефону с Миланом, включив режим громкой связи. Он называл меня русской аферисткой и выражал Милану своё неудовольствие по поводу моего пребывания в «порядочном доме». Милан спрашивал Марио, что навело его на эти мысли, но тот ничего не мог ответить по существу, а упрямо нёс, что «все русские аферисты и сволочи». Я встала за его спиной и молча ждала, когда он закончит, скрестив руки на груди.
Ничего не добившись от Милана, Марио попрощался, отключил связь и вздрогнул, наткнувшись на меня взглядом.
- Я жду ваших объяснений, Марио, - заявила я без обиняков. – Почему вы называете меня аферисткой? Чем я заслужила это?
Марио быстро овладел собой и выдал:
- Вы шляетесь целыми вечерами по городу с кем попало!
- Это всё? – Поинтересовалась я.
- Нет, не всё! – Завелась с полпинка будущая оперная знаменитость. – Вы бросаете меня одного в пустом доме, зная, что я не выношу одиночества! Вы никогда не придёте ко мне, не поговорите, не спросите, как мои дела. Вы не помогаете мне ни в чём!
- А должна? – Спросила я, поставив тем самым в тупик непревзойдённый талант.
- Нет, не должны, конечно, - сказал он, выдержав долгую паузу, - но могли бы! Что вам стоит?
- Разговор с вами на любую тему стоит мне трудностей с засыпанием и солидного комка нервов.
- Почему? – Искренне изумился Марио.
И впрямь, почему?!
- Вы постоянно цепляетесь к словам, Марио. Вы буквально расстреливаете меня каждый раз своей критикой. Я стараюсь угодить вам, но вам всё не так! Я почла за лучшее не общаться с вами, дабы не раздражать вас и не тратить собственные нервы, а вы поливаете меня грязью перед Миланом. Спасибо вам!
Я развернулась, чтобы идти, но Марио крикнул:
- Стойте!
Его голосище парализовал меня. В глазах потемнело, и барабанные перепонки завибрировали, как бешеные.
- Тот молодой человек, с которым я видел вас на днях… - Я насторожилась. –Он вам не пара! – Выпалил Марио и покраснел.
- Спокойной ночи, Марио, - сказала я и отправилась в свою комнату, не забыв запереть за собой дверь на ключ.
Посреди ночи раздался настойчивый стук.
- Впустите меня, Янина! Мне нужно поговорить с вами, - раздался голос Марио в ответ на мой отклик. – Это не терпит отлагательств!
- Что случилось, Марио? – Спросила я из-за двери.
- Мне очень плохо, - сообщил тот упавшим голосом.
Я спросонья решила, что ему требуется медицинская помощь и засандалила:
- Идите в свою комнату, раздевайтесь до нижнего белья и ложитесь в кровать. Я сейчас к вам приду.
Надо рассказывать, что меня ждало в комнате этого самовлюблённого индюка?
Увидев разлёгшегося в полный рост совершенно обнажённого Марио на кровати, я всё поняла, и меня заколотил не смех даже, а какой-то дьявольский хохот. Сквозь слёзы, градом покатившиеся по моему лицу, я разглядела, что этот недобитый Аполлон пополз под одеяло, сверля меня своим злым, чёрным взглядом.
- Спокойной ночи, Марио, - выдавила я из себя, просмеявшись, и отправилась со своим неуместным медицинским чемоданчиком к себе.
Едва переступив порог, я услышала за своей спиной сдавленное:
- Сука! Проститутка!
Я замерла с занесённой для шага ногой и прислушалась.
Марио ругался по-итальянски, а я неплохо понимаю этот язык, хоть и не говорю на нём. У нас был углублённый курс латыни в колледже, вдобавок, я посещала факультатив, да и о дружбе с моими языкастыми юными футболистами забывать не стоит.
Марио костерил меня во все корки. Столько эротического мата в свой адрес я не слышала с того вызова, когда мы «брали» одну в край развоевавшуюся мадам с демонстративным психозом. Здесь никакого психоза не было. Здесь было полное отсутствие уважения ко мне как к человеку и женщине, а ещё мерзейшая насмешка над моей профессией.
Марио дошёл до того, что я, оказывается, собираю «всю заезжую шваль», а его, Его – будущую оперную мировую знаменитость ни в грош не ставлю. И-кто-я-такая-чтобы-корчить-тут-из-себя?..
Я поставила свой чемодан на пол в коридоре, нагнулась, подобрала с пола ботинки Марио и один за другим перекидала их в эту ненавистную баранью башку. После я подобрала свой чемодан, отнесла его в свою комнату, спустилась в прихожую и, вытащив всю обувь из дубовой калошницы, подхватила башмаки в свои размашистые объятья и отправилась с ними в комнату Марио. Он успел натянуть пижаму и теперь нервно ходил взад-вперёд по комнате. Увидев меня с таким запасом снарядов, будущая мировая знаменитость замер с приподнятой ногой посреди очередного шага и уставил на меня свои миндалевидные глаза, постепенно начинавшие всё больше и больше круглеть. Я не спеша расстреляла все свои «боеприпасы», ни один из которых мимо цели не пролетел, и отправилась за новой партией. Всё это происходило в абсолютной тишине.
Когда в доме иссякли запасы обуви, я сняла с себя смешные тапки с помпонами и отправила их один за другим в ту же цель. Марио не двигался.
- Это ты сука и проститутка, - сказала я ему на прощанье вроде бы по-итальянски, а там не знаю, но, думаю, он прекрасно меня понял. – Я зарою тебя в мрачном мавзолее.
Вся нелепость последней фразы дошла до меня потом, но суть была, конечно, не в ней.
Я заперла свою дверь изнутри на ключ и, как ни странно, проспала сном подвыпившего афроамериканца до десяти утра. В тот день мне не надо было идти на работу, и я хотела посвятить его исключительно себе, тем более что Марио всегда на весь день куда-то девался.
Спускаясь в гостиную, я обнаружила, что на этот раз мой обожаемый друг никуда не ушёл. Он сидел за столом в обществе какого-то человека, оказавшегося полицейским в штатском, и рассказывал тому что-то своим приятным, глубоким голосом. Марио делал это так монотонно, что дяденька уже почти клевал носом к моему приходу.
- Вот она! – Выкрикнул вдруг Марио посреди своего увлекательного рассказа. – Кроме неё некому было его взять!
Полицейский вздрогнул, окончательно проснувшись, и уставился на меня с отпавшей нижней челюстью. Психологический феномен под названием «шарм иностранца» срабатывает всегда. Ни разу не замечала, чтобы кто-то смотрел на меня так дома.
- Доброе утро, - поздоровалась я на всякий случай. – Что-нибудь случилось?
- У господина Билославо пропало платиновое кольцо, - сообщил страж порядка ровным голосом после того, как представился и продемонстрировал служебное удостоверение. – Если вы, - тут он заглянул в протокол, - Янина Рупник, если я не ошибаюсь, взяли его, то верните, пожалуйста. Данное ювелирное украшение очень дорого господину Билославо как память о покойной бабушке, - продолжал он зачитывать протокол.
- Я не могу вернуть это кольцо господину Билославо, потому что не брала его. Я его в глаза не видела, кольцо это. Как оно хоть выглядит? – Спросила я, намереваясь поискать вещицу на досуге.
- Не лгите, Янина! – Рявкнул Марио так, что у меня снова, как накануне, завибрировали барабанные перепонки.
У полицейского они, кажется, завибрировали тоже.
- Кроме вас некому было взять это кольцо! Вы русская аферистка и воровка, и вам нечего делать в приличном доме!
У меня потемнело в глазах. Только этого мне ещё не хватало!
Полицейский потребовал мои документы и долго изучал их, проверяя и перепроверяя что-то. Он даже в отдел выдачи трудовых виз позвонил и долго выяснял там что-то. Что же, звони, если хочешь. Мои документы, благодаря связям Милана, в полном порядке.
- Скажите, Янина… - Начал полицейский, но его неожиданно перебил стук в дверь и голос дядюшки Йозефа, пожилого водителя Милана.
- К вам можно? – Вежливо спросил он и вошёл бочком, немного пришаркивая ногами. – Я сегодня решил немного прибраться у себя в салоне… И… вот… - Дядюшка Йозеф достал из кармана белоснежный носовой платок, развернул его, и всем нам в глаза неяркой вспышкой блеснуло то самое платиновое кольцо Марио.
Начались бесконечные благодарности, объяснения, извинения. Извинялся Марио перед работником полиции за то, что зря, оказывается, побеспокоил. Извинялся работник полиции передо мной за свои подозрения, оказавшиеся в итоге беспочвенными. Только Марио не думал передо мной извиняться за то, что опозорил меня, как последнюю гадину, перед посторонним человеком.
Я безразлично пожала плечами, собрала свои документы, поднялась к себе, торопливо оделась и отправилась прочь из дома, всё равно куда, только бы подальше от этой ничтожной, самовлюблённой личности.
Пробродив весь день по магазинам, посетив пару кафешек и вдоволь насидевшись на лавочке в парке Тиволи, я отправилась домой в надежде, что не застану там этого кудрявого крокодила. В пять часов за мной должен был зайти Валера. Мы собирались пойти с ним на концерт.
Войдя в дом, я подумала, что в нём кроме меня никого нет, настолько повсюду было тихо и мрачно. Меня не покидало ощущение, что я нахожусь внутри какого-то фильма ужасов, и что того гляди начнёт происходить что-то жуткое. «Янина, посмотри, светит Солнышко, - успокаивала я себя, - щебечут птички, цветочки дарят свою красоту и аромат. Какой, к чёрту, ужасняк, балбесик? Это просто нервы расшалились. Да, придурок Марио тебе их изрядно помотал, конечно, но ты же взрослая девочка и…» И таким образом я себя уговаривала, пока принимала душ, сушила и выпрямляла волосы, причёсывалась, делала макияж.
Я долго выбирала платье и остановилась на одном, супер-модном, ярко-голубом с мягко подогнутой юбкой-тюльпаном. Во-первых, это был последний писк, а, во-вторых, оно очень шло к моим тёмно-синим глазам и рыжим волосам.
Одевшись, я поняла, что подобрать к этому платью туфли будет сложно. Не потому, что у меня нет или мало лёгких туфель, а потому что вся обувь была израсходована в качестве боеприпасов во время игры в войнушку прошедшей ночью. Я очень надеялась, что какие-нибудь мои светлые туфли всё же завалялись в прихожей, и отправилась туда босиком.
Неожиданно заверещал домофон.
Это Валера пришёл на пятнадцать минут раньше, чем мы договаривались. Я открыла дистанционно дверь, снабдила его инструкциями, как пройти к входу, и начала искать свою обувь.
За этим милым занятием и застал меня Валера. Поиски оказались безрезультатными. Из моей обуви наличествовали только кроссовки, которые к этому платью подходили как песец к саванне, даже ещё меньше. Мы стояли в прихожей, перешучиваясь на эту тему, и я всерьёз подумывала о том, чтобы пойти в свою комнату и переодеться во что-то попроще, как вдруг в наши уши коварной змеёй вполз хорошо знакомый оперный баритон:
- Любимая, ну, ты скоро? Кстати, ты не это ищешь?
За моей спиной стоял Марио, держа в руках мои бежевые лаковые туфли на небольшом каблучке и лучезарно улыбался. Всё бы ничего, но из одежды при этом на нём были одни только плавки.
- Она такая рассеянная! – Дружески поведал он обалдевшему Валере. – Всё время забывает что-нибудь в моей спальне. Вот, и вчера ночью… Куда же ты, дружище? Подожди, я расскажу тебе, как прошедшей ночью мы с Яничкой…
В ответ ему громко хлопнула входная дверь. Марио расхохотался мефистофелевским смехом. Я молча сунула ноги в кроссовки и побежала вслед за Валерой.
Мне удалось догнать его уже в конце улицы. По лицу дорогого мне человека струились слёзы. Он молча вырвал свою руку из моей и быстро пошёл прочь. Вся его фигура буквально кричала о том, что догонять его и говорить что-то бессмысленно.
Я пошла в противоположную сторону и пробродила где-то почти до утра. Я плохо помню события той ночи. Вроде бы я плакала и рассказывала кому-то свою печаль, но кто это был? Вылетело из памяти.
Вернувшись домой под утро, я застала в гостиной Марио. Он, похоже, не ложился. Лицо его было встревоженным. Под глазами залегли тёмные круги. Я хотела молча пройти мимо него в свою комнату, но он бросился мне в ноги и начал рассказывать, как переживал обо мне. Мне было всё равно. Хотелось отвернуться лицом к стене и никого не видеть.
Каким-то непостижимым образом мне удалось отделаться от Марио, я прошла к себе и встала под холодный душ. Постепенно в голове начало проясняться, и я решила, что не всё ещё потеряно. Я подойду к Валере после работы. Я всё ему объясню. Более того, я докажу ему, что между мной и Марио ничего не было. Мне не составит труда сделать это, потому что моя невинность ещё никем пока не нарушена. Он, мой любимый мальчик Валерочка, будет первым. Гадёныш Марио ничего не добился своими гнусностями, так мне думалось в тот момент.
Я так и не легла спать. В восемь часов, как штык, была на работе. Валерий тоже должен был в этот день работать, но он сказался больным и не вышел. Я, едва доработав день, бросилась к нему домой. Моё сердце переполняли любовь, желание быть с ним, стремление убедить милого человека в своей невиновности…
- Зачем ты пришла? – Услышала я вместо приветствия от человека, которого с трудом узнала.
Оказывается, его глаза могут быть такими несчастными и злыми одновременно, а губы… Лучше не вспоминать о них!
- У меня ничего не было и нет с этим тупоголовым мачо, - кривая ухмылка в ответ. – У меня ни с кем ничего не было до тебя, Валерочка, - я попыталась взять его за руку, но он отдёрнулся так, словно получил неслабый разряд. – Я хочу быть твоей. Я хочу, чтобы ты был моим первым мужчиной. Ты убедишься, что первый у меня и…
- Если ты сбегала к врачу и наложила пару швов для пущего эффекта, то ты зря потратила время и деньги, Янина. Моя старшая сестра – ассистент гинеколога, - пояснил Валерий в ответ на мой обалдевший взгляд. – Так что иди к своему загорелому красавцу и будь счастлива. Не надо ничего изображать.
…Чёрт бы побрал эти времена, когда, несмотря на всё равноправие, мужчина так легко может втоптать женщину в грязь! Чёрт бы побрал старших сестёр, которые обсуждают подобные вещи с младшими братьями! Провалиться бы в тартарары подлючкам, «восстанавливающим» свою девственность и врачам, додумавшимся до такого ужаса! Из-за них всех настоящая невинность уже не ценится, как и настоящая любовь, настоящие слёзы, правдивые слова…
Валерий что-то говорил и говорил, кажется, он завёлся конкретно, но мне было уже всё ясно. Я здесь не нужна. Я лишняя. Ему хорошо со своим несчастьем.
Развернувшись на сто восемьдесят градусов, я отправилась, куда глаза глядят. Марио нашёл меня той ночью притулившейся на скамье в скверике и привёл домой. Он поил меня чаем, просил прощения, говорил что-то насчёт того, что если парень так легко сдался, то он не мужчина… Мне было всё равно.
На следующий день приехали ненадолго Милан со Светкой и детьми, и мне не нужно было разговаривать с Марио и принимать его внимание. Я могла делать вид, что общаюсь со своими друзьями, гуляю и играю с малышами, помогаю по хозяйству… От меня на тот момент осталась одна пустая оболочка. Внутри всё выгорело дотла.
Вскоре все разъехались, и я осталась одна в пустом доме. Валерий больше не был моим коллегой: его, словно перекати-поле, понесло дальше. Где-то он сейчас? Кого держит за руку? Кто целует его нежные, тёплые губы?
Я заметила, что из глаз моих, оказывается, уже давно льются слёзы. Они успели порядком промочить рукава моей куртки. Лежать, уткнувшись лицом в эти лужицы, было холодно и неудобно, вдобавок, уже довольно давно мешал думать какой-то навязчивый звук… стук… звон… что-то среднее…
Подняв голову, я увидела, что в окно моей машины настойчиво стучит какой-то мужчина. Чёрт! Что ему нужно? Неужели здесь нельзя парковаться? Нет ведь! Это парковка визового центра, и она сейчас почти пуста… Что он хочет?
Я опустила стекло, и с моим лицом моментально поравнялось лицо того парня. Да, он был молод. Возможно, мой ровесник или чуть постарше-помладше. Роста явно выше мужского среднего. Волосы белые-белые. Глаза бледно-голубые. О таких говорят обычно «белобрысый».
На лице белобрысого выделялись красивые, полные губы. Мне сразу подумалось, что улыбка очень украсила бы это блёклое, немного странное лицо, но парень не улыбался. Он был явно чем-то обеспокоен.
- Девушка, вам плохо? – Спросил он, стараясь поймать своими бледно-голубыми глазами мой взгляд. – Я давно за вами наблюдаю, и мне показалось…
- Всё в порядке, - ответила я бодренько, отирая сразу двумя руками слёзы со своих щёк. – Всё в полном порядке!
- Кого вы сейчас пытаетесь в этом убедить? – Лицо парня на этот раз выражало сомнение и что-то ещё; сочувствие вроде бы. – Выходите из машины. Прогуляемся. – Заявил он приказным тоном, и мне подумалось, что, почему бы и нет, ведь я в последнее время мало бываю на воздухе.
Я кивнула, опустила стекло, вышла из машины, заперла автоматические замки, и…
- Меня зовут Евгений, - представился молодой человек, и я подумала, что это мягкое, интеллигентное имя очень ему идёт. – Можете называть меня Женей, если хотите, но друзья называют меня Евген.
- Евген, так Евген, - улыбнулась я. – Меня зовут Янина. Я фельдшер, - зачем-то присовокупила я в конце.
- А я программист, - засмеялся Евген. – Уже год, как живу в столице. В вашем замечательном городе в командировке. У вас очень красивые девушки и женщины, но вы, Янина, прекрасней всех!
До чего глупый, дежурный комплимент, но каким он может быть сладким, когда сказан вовремя! Не зря говорила знаменитая модельер, что на одном бутерброде и двух комплиментах женщина может продержаться весь день. Через минуту мы оба уже смеялись и, взявшись за руки, бодро маршировали в сторону Набережной.
Мы прогулялись до Набережной Космонавтов и обратно до моей машины. Ранние зимние сумерки постепенно переходили в ночь. Евгений ни о чём не расспрашивал меня, а беседовал только на отвлечённые темы. Мы обсудили «Пиратов Карибского моря», последние модели автомобилей, нововведения в Правилах Дорожного Движения, поговорили о достоинствах и недостатках модных авторов… Парень был милым, приятным собеседником, но что-то в нём было такое, что притягивало и пугало одновременно. Вскоре я поняла, что это.
- Ты хорошо себя чувствуешь? – Спросил он на прощанье. – Машину вести сможешь?
Я уверила его, что со мной всё в порядке, и я в состоянии вести автомобиль. Это было такое трогательное, и в то же время, совершенно обычное проявление человеческой заботы но тут…
- Приходи завтра сюда в это же время, - сказал вдруг Евгений и взял мою голову в свои большие, холодноватые ладони. – Я сделаю так, что ты забудешь все свои тревоги. Твои мысли очистятся. Твои чувства заиграют новыми красками.
Он гладил меня по волосам, и от его рук по всему телу разливалась успокоительная, умиротворяющая прохлада. Сопротивляться не хотелось. Я знала, что приду сюда завтра в три часа дня, как сказал этот странноватый молодой человек. От него не исходило никакой угрозы, только холодноватая нежность и желание помочь.
Его ласка длилась буквально какие-то секунды, но она наполнила спокойствием моё сердце. Я знала, что теперь точно справлюсь со всем, что преподнесёт мне жизнь в ближайшие часы и дни. Попрощавшись с новым знакомым, я села за руль и отправилась домой. Что бы ни выкинул придурок Марио, мне теперь всё равно. Что он может мне сделать? Приятная прохлада разливалась по нервам и остужала сердце. Мысли тоже как будто слегка охладились и стали течь медленнее и спокойнее.
«Я потеряла Валеру, - думала я. – Это было грустно, но что этот молодой человек для меня значил? Что между нами было?» Ответы на эти простые вопросы, которые до этого ни разу не приходили мне в голову, были до ужаса простыми и однозначными. Валерий не значил для меня ровным счётом ничего. Это был в некотором смысле товарищ по несчастью и партнёр по приятному времяпровождению.
Мало ли в мире людей, сбившихся с дороги? Мало ли с кем я могу приятно проводить время? Я могу приятно провести его, например, в морге во второй половине дня за чашкой чая в компании Сергея Борисовича и пары развесёлых медбратьев. Я могу приятно провести время за разговором о книгах с мамкой, либо гуляя по магазинам с тётей Линой, либо со своими двоюродными сёстрами в кино, не говоря уже о странноватом, но занятном парне Евгене.
Что же у нас было с Валерием? Опять же, ничего. Ничего от слова «совсем» между нами не было. Ну, прогулялись в лунную ночь у реки, подержались за руки. И всё. С чего мне было бежать за ним и что-то ему доказывать?
Из-за чего я тогда бежала за Валериком, напомните, пожалуйста. Я бежала из-за того, что настроилась быть с ним, а восходящая звезда оперной сцены Марио Билославо сбил мой настрой, разрушил планы Валерика, оскорбил нас обоих в наших чувствах. И что? Марио добился моей любви? Марио убил любовь Валеры ко мне? Нет ведь! Мои чувства к Марио, точнее полное их отсутствие, остались на своём месте и уровне. Даже возненавидеть эту жалкую личность было бы смешно, не говоря уже о том, чтобы полюбить.
Чувства Валеры ко мне тоже никуда, судя по его реакции на происходящее, не делись. Просто раньше он любил меня, боясь и стесняясь, теперь любит, ненавидя, и что раньше, что теперь не делает ровным счётом ничего для того, чтобы быть со мной! Он не хочет выслушать меня, не желает прощать и не собирается бороться за свою любовь. Такой человек достоин любви? Вы это серьёзно?
Они оба достойны жалости: Валерик соплежуй и мамкин путешественник, и Марик, нарцисс, балансирующий на грани психопатии. И тот, и другой – жалкие личности, не достойные моей любви и дружбы. Всё. Я приехала. Я прибыла в конечную точку своего сегодняшнего маршрута, и теперь меня не страшат ни «весёлые проделки» дурачка Билославо, ни нотации матери, ни причитания тёти Лины. Я паркую свой автомобиль на стоянке и прихожу к вполне чётким и определённым выводам. Выводам, определяющим моё поведение и мою жизнь на ближайшее время.
По дороге домой я зашла в кондитерскую, прикупила пирожных к чаю и явилась домой свежая, румяная и улыбающаяся.
Марио лежал в кровати под двумя одеялами, и его бил самый настоящий озноб. Тётя Лина была рядом, поправляя подушку, укрывая потеплее, шепча что-то успокоительное. Мать куда-то ушла, видимо, не выдержав безобразий, творившихся в её всегда тихом и безмолвном доме-музее. Ничего, пусть потерпит. Скоро меня не будет здесь. Я намерена открыть филиал психдиспансера, который вечно непостижимым образом возникает вокруг меня, в другом месте.
- Яничка! – Закричал Марио, едва завидев меня и протягивая ко мне свои огромные, длинные ручищи. – Только ты можешь помочь мне, голубка моя! Сделай что-нибудь!
- Я ничего не стану делать для вас, Марио, - спокойно ответила я, – потому что вы злой, ничтожный, неблагодарный субъект.
- У меня завтра в одиннадцать утра репетиция, а вечером первое выступление! Я не могу и не хочу срывать его!
- Вы сделали всё, чтобы сорвать своё выступление, Марио, - ответила я невозмутимо. – Наслаждайтесь результатами.
Я повернулась, чтобы выйти из комнаты, но тут за спиной моей раздались какие-то странные звуки. Обернувшись, я увидела, что Марио плачет, прикрыв глаза левой ладонью. Он изо всех сил сдерживал рыдания, но плечи его ходили ходуном, а слёзы так и текли на белый с красными цветами пододеяльник.
- Как горько вы оплакиваете свой гонорар, Марио! – Воскликнула я непроизвольно. – Вам не на что жить? Нечем платить за квартиру?
Я знала, что семья Билославо достаточно состоятельна, и Марио унаследовал в двадцать один год солидный капитал, на проценты с которого спокойно могла жить, не работая, семья из пяти человек. Что ему жалкие гроши за несколько выступлений в затерянном среди степей российском областном центре?
- Какой гонорар, Янина?! – Горько воскликнул Марио. – Я приехал сюда себе в убыток… чтобы… чтобы…
- Чтобы напугать меня до полусмерти, вываляться в грязи, повредить руку, выбросить телефон, наведаться в морг и заболеть? Насыщенная программа, ничего не скажешь! Вы большой оригинал, Марио, и заслуживаете всяческого восхищения.
- За что ты всё время ругаешь Марика, Янина? – Неожиданно вклинилась тётка. – Ты что, не видишь, в каком он состоянии?
- Кто ему виноват? – Пожала я плечами. – Я его сюда не звала, и, судя по всему, никто не звал.
- Вы, медики, становитесь чёрствыми и злыми, все до единого! – Вспылила тётя Лина.
- Да, становимся, - подтвердила я, - когда сталкиваемся с оскорблениями и чёрной неблагодарностью некоторых пациентов. Я уже однажды лечила Марио. Больше я этого делать не желаю. Завтра утром я отвезу его в театр. Пусть там с ним разбираются, как хотят.
Я снова повернулась, чтобы выйти, но слова Марио буквально пригвоздили меня к месту.
- Яничка, милая, прости! – Рыдала восходящая звезда. – Я был идиот!
- Что же изменилось, Марио? – Надменно поинтересовалась я, мысленно удивляясь тому, что дождалась кое от кого слов извинения.
- Я понял! Я всё понял, Яничка! Можешь не лечить меня. Можешь не разговаривать со мной. Можешь презирать меня, я это заслужил, только прости… Найди в себе силы… Я не смогу жить, зная, что ты… Впрочем, нет. Такое простить нельзя.
Марио расплакался ещё горше. Взгляд тётки из укоризненного превратился в откровенно осуждающий. На душе сделалось настолько гадко, что…
Дело в том, что в недавнем прошлом мне приходилось заниматься этим надменным красавцем как пациентом. Это случилось в следующий его приезд, состоявшийся поздней осенью. Моя душевная рана тогда ещё ныла, но уже начала схватываться корочкой. Я старалась пересекаться с будущей оперной знаменитостью как можно реже, буквально растворяясь в работе, домашних делах, шопинге и общении с Миланом и Светкой, Робертом, его женой Мартой, детьми.
Однажды за ужином Марио нёс, как всегда, что-то о своих великих вокальных и внешних данных, о своих связях «на самом верху», своём большом будущем…
- Жениться бы тебе, Марио, - шутливо посоветовал Роберт, известный оперный тенор, большой, гладкий и вальяжный, словно откормленный кот. – А то ты что-то совсем зациклился на собственной персоне!
Все засмеялись.
- Я бы женился на одной девушке, если бы она согласилась, - выдал вдруг Марио.
- А ты ей предлагал выйти за тебя замуж или она сама должна обо всём догадаться? – Спросил Милан, пряча усмешку.
- Думаю, она и сама хотела бы выйти за меня. Вы ведь хотите за меня замуж, правда, Янина? – Обратился он вдруг ко мне при всём честном народе.
У меня потемнело в глазах. Я молча поднялась со стула, подошла к зарвавшемуся индюку вплотную и надавала ему крепких пощёчин… В столовой воцарилась мёртвая тишина, которую неожиданно нарушил звук бьющейся посуды. Это повариха, тащившая очередное блюдо на стол, благополучно выронила поднос, заставленный дорогим фарфором. Осколки и ошмётки бывшего кулинарного шедевра разлетелись по полу. Я развернулась в сторону лестницы, поблагодарила хозяев за ужин и отправилась к себе, собирать вещи.
Едва я успела закрыть за собой дверь и достать чемодан, как в комнату влетела Светка.
- Что ты натворила, ненормальная? – Начала она с порога. – Что Марио тебе…
Её фраза была прервана истошными воплями Марты и поварихи и глухими ударами непонятного происхождения. Мы обе, не сговариваясь, побежали вниз. Картина, открывшаяся нам, до сих пор стоит у меня в глазах.
Милан зверски избивал Марио. Он, словно боевой петух, наскакивал на бычару Марио и молотил его так, что тот, будучи, как минимум, раза в полтора крупнее, весь сжался и ничего не мог сделать. Вокруг них скакал толстяк Роберт, не зная, с какого бока лучше подступиться к озверевшему Милану. Спокойный, немного занудный трудоголик и добряк Милан превратился в неукротимого рубаку.
Милан прекратил молотить Марио, только когда сам окончательно выдохся. Роберт тут же изловчился, подхватил брата в свои мягкие, тесные объятья и поволок наверх, в спальню. Я побежала следом за ними, всерьёз опасаясь за здоровье Милана, и опасения мои, к сожалению, оказались не напрасными. На следующий день Милана разбил жесточайший приступ невралгии. Я уволилась со своей работы, тем более что туристический сезон почти закончился, и не отходила от него восемь дней.
В тот вечер, когда Милан избил Марио, мой названный брат попросил оставить нас одних.
- Что он с тобой сделал, сестра? – Спросил Милан встревоженно.
- Ничего, Милан, успокойтесь, прошу вас, родненький! Я просто рассердилась на Марио из-за его самомнения, вот и всё. Он замучил меня одами своим таланту и красоте, пока вас не было, а его слова о том, что я мечтаю выйти за него замуж, оказались последней каплей.
- Марио – большой хвастун. С детства был таким. Я тебе верю, сестра, но у меня такое чувство, словно ты что-то недоговариваешь.
Я помолчала. Деваться было некуда: если Милан приступил с расспросами, он уже не отстанет. К тому же, рассказать правду в той ситуации для всех было лучше, в чём я в скором времени и убедилась.
В дверь робко постучала Светка.
- К вам можно? – Спросила она.
- Если Яна не против, - ответил Милан.
- Входи, Светик, – бодро отозвалась я, – у меня нет никаких страшный тайн.
Я начала рассказывать им, как вёл себя с самого начала Марио, и как реагировала на это я, искренне, в подробностях, без утайки. Супруги живо реагировали на мой рассказ. Когда я дошла до того момента, как Марио изображал из себя Аполлона Бельведерского, а я обкидала его в итоге башмаками, Светка смеялась до слёз. Когда я рассказала, как драгоценный кузен Милана привёл на следующее утро полицейского, возмущению обоих моих слушателей не было предела. Дойдя до того места, где Марио подставил меня перед Валерой, я расплакалась, Светка заключила меня в свои тёплые объятья и принялась гладить по волосам, приговаривая:
- Бедная моя Яничка! Девочка моя! Не плачь. Ну, их обоих в баню! Мы найдём тебе отличного жениха, который не будет верить, кому попало, а будет слушать только тебя.
Это было так мило и трогательно, что я разревелась ещё сильнее, потому что на тот момент мне никто не был нужен, кроме Валерика. Я попросту не замечала других парней.
- Это всё? – Спросил Милан, нервно ходивший по комнате. – Больше ты ничего не хочешь рассказать? Ты можешь рассказать нам со Светланой всё, Янина! Мы не осудим тебя. Мы тебе, если что, поможем, и всегда, что бы ни случилось, будем на твоей стороне.
Я недоумённо воззрилась на Милана, не вполне понимая, что он имеет в виду. Неужели того, что сотворил этот самовлюблённый эгоист, мало? Что я ещё должна рассказать?
- Ты с ним переспала? – Неожиданно пришла мне на выручку Светка.
- С кем? – Не поняла я.
- С дядюшкой Йозефом! – Хохотнула она, но сжалилась и пояснила: - С Марио, конечно!
- Если он что-то сотворил с тобой… - на Милана было жутко смотреть.
Зеленовато-голубые глаза его побелели, на шее вздулись жилы, а костистые руки снова сжались в маленькие, твёрдые кулаки.
- Успокойтесь, Милан, прошу вас! – Взмолилась я. – Ничего он со мной не сотворил. Я никогда не вступлю в близкие отношения с мужчиной без любви, а я не люблю Марио. Я любила другого человека, но…
Голос мой прервался.
- Поганец! – Выплюнул Милан. – Хорошо, что он тебя хотя бы не тронул. Я не смог бы простить себе этого. Мне ужасно не хотелось, чтобы Марио останавливался у нас, но он обещал вести себя нормально. Я подумал, что он уже достаточно взрослый человек, чтобы понимать… а он… Удавлю! Уничтожу!
Милан снова начинал заводиться. Я кивнула на него Светке, мол, успокой мужа, вслух попросила у них обоих прощения за то, что доставила беспокойство и вышла из комнаты Милана под их недоумёнными взглядами. Под дверью переминался с ноги на ногу Роберт. Из-за его плеча выглядывала Марта. Я только сейчас заметила, что они ждут ещё одного, четвёртого по счёту ребёнка. Бедная Марта! В её положении стать свидетелем такого кошмара!
Я взяла их обоих под руки и потащила в свою комнату. Там я померяла им обоим давление и выслушала эмоциональный, сбивчивый рассказ Роберта о том, что произошло в гостиной после того, как я поднялась к себе.
- Я жду твоих объяснений, - угрожающе произнёс Милан, глядя прямо в глаза Марио.
- Нормально! – Вспылил Марио. – Меня только что ни за что, ни про что отхлестали по щекам в присутствии слуг, и я же ещё должен объяснять что-то! Я! Твой кузен!
- Что ты с ней сделал, тварь? – Тихо спросил Милан.
Кулаки его сжались так, что побелели ногти, желваки ходили ходуном, а на шее вздулись синие жилы.
- Ничего я с ней не делал! – Запальчиво выкрикнул Марио. – Сдалась мне эта рыжая ведьма!
- Не лги, тварь! – Заорал вдруг Милан не своим голосом. – Янина не могла наброситься просто так! Что ты сделал с моей сестрой, мерзавец?
Марио выбрался из-за стола и начал спиной вперёд пробираться к выходу. Он на ходу уверял Милана, что ничего не делал ни с его сестрой, ни с чьей-либо ещё. Он тут вообще ни при чём. Он не знает, что нашло на эту полоумную.
Последних слов ему лучше было бы не говорить. Милан озверел, вскочил со стула, легко перемахнул обеденный стол и набросился на Марио. Остальное я видела.
Убедившись, что с Мартой всё в порядке, я посоветовала им с Робертом лечь, как можно скорее. Главное – не думать о плохом, сказала я Марте, а сама взяла свой медицинский чемоданчик и отправилась на поиски восходящей звезды.
Марио сидел на диване в гостиной. Лицо его было залито кровью из рассечённой брови. Вокруг него, охая и ахая, хлопотали горничная и повариха. Я открыла свой чемодан и занялась им. Всё это происходило в полном безмолвии. Когда я закончила осматривать Марио и обработала все его повреждения, он взял мою руку, поднёс к губам и долго покрывал мелкими поцелуями. Я погладила его по волосам.
- Вы должны помириться со своим кузеном, - сказала я, наконец.
- Он не верит мне, - пожаловался Марио.
- А мне верит, - похвасталась я. – Я рассказала Милану всё, как было. Он находит ваше поведение возмутительным, но до этого ему казалось, что всё гораздо хуже.
- Куда уж хуже! – Вздохнул Марио.
- Хуже всегда есть куда, - обнадёжила я его. – Милан думал, что между нами был роман, и вы оставили меня… Мягко говоря, с какими-то проблемами.
- Я понял, - Марио прикрыл глаза левой ладонью и горестно покачал головой.
- Завтра мы пойдём с вами к Милану, ещё раз всё расскажем и попросим прощения. Я скажу, что не сержусь на вас. Пусть Милан думает, что мы с вами теперь друзья. Он не заслужил того, чтобы его так расстраивали. Вы согласны, Марио?
- Я и впрямь хотел бы стать вашим другом, Янина, - заявил вдруг Марио с огнём в голосе.
- Вот и хорошо, - одобрила я. – Сейчас идите в свою комнату и постарайтесь хорошо отдохнуть. Утро вечера мудренее.
Марио торопливо закивал, пожелал мне спокойной ночи и отправился к себе. Я ещё долго сидела внизу, бесцельно перебирая содержимое своего медицинского чемоданчика. Мне было жаль дурачка Марио. Сколько же он соберёт шишек на свою голову с таким характером! Я очень переживала за Милана, потому что знала о его невралгии. «Уеду домой сразу же, как только всё устаканится!» - Решила я.
Устаканилось не так скоро, как хотелось бы.
На следующий день Милана пригвоздила к кровати сильнейшая боль. Она пронзила его рёбра, плечи, шею, верхнюю часть рук. Доктор прописал массу препаратов и массаж. Я, как уже сказала, ушла из турагентства и вплотную занялась выполнением назначений врача. У меня был диплом массажиста и опыт работы в частной клинике. Ещё были некоторые свои наработки, сочетающие народные средства и возможности традиционной медицины, например, ароматерапия и особая смесь масел с некоторыми секретными ингредиентами. Именно последние средства и стали очередным камнем преткновения в наших с Марио непростых отношениях.
На следующий же день после той памятной драки двоюродных братьев мне удалось помирить Милана и Марио. Мы с Марио изображали парочку друзей-водой-не-разлей. Он помогал мне ухаживать за Миланом, читал ему по вечерам книги вслух своим красивым, глубоким голосом, ездил в аптеку за лекарствами.
Жизнь в доме Котников постепенно вошла в мирную колею. Милан выздоровел настолько, что мог возобновить занятия музыкой и репетиции. Светка хлопотала по хозяйству и возилась детьми. Роберт и Марта уехали на очередные гастроли. Срок отъезда Марио приближался, и ему не очень хотелось улетать домой в Италию, но там у него были обязательства перед несколькими театрами, где он исполнял роли второго-третьего планов.
Мы с Марио так старательно изображали дружбу, что в итоге я в неё поверила, и это было большой оплошностью с моей стороны.
В ночь перед отъездом Марио я плохо спала. Сны были разбитыми и дёргаными. Около часа ночи приснился наш дорогой друг. Дорогой в том смысле, что дружба с ним всем нам дорого обходится. Его душила змея. Я проснулась и не смогла больше заснуть. Что-то подсказывало мне, что с Марио не всё ладно.
Нет, вы не подумайте, я не безумная и отсутствием памяти тоже не страдаю. Просто я считаю, что пусть я лучше немного опозорюсь в чьих-то глазах, чем по причине моего бездействия пострадает человек.
Глубоко вздохнув, я накинула поверх пижамы тёплый халат, в котором была похожа на бесформенный куль, и отправилась в комнату Марио.
- Марио, вы спите? – Спросила я, стоя на пороге.
- Нет, - простонал Марио. – Мне нехорошо, Яничка. Прошу вас, сделайте что-нибудь, если можете. Самолёт завтра в час дня… Я не могу не вылететь… У меня контракт!
Я осмотрела Марио. Ничего особенного. Красное горло. Жар. Обычная простуда. Большинство людей было бы немного огорчено этим фактом, не более, но для оперного певца Марио Билославо это настоящая катастрофа.
Есть один старый-престарый способ, который позволяет в большинстве случаев нейтрализовать болезнь в самом начале. Он даже в русской классике неоднократно упоминается. Он не годится для постоянного применения, ибо имеет накапливающиеся побочные эффекты, а в экстренной ситуации, например, перед дорогой, вполне себе годится.
Он заключается в растирании обычным растительным маслом с одним секретным ингредиентом. Мы никому не расскажем, что этот тайный компонент – яблочный уксус. Если нет яблочного, годится любой другой. У меня был с собой не «любой другой», а самый что ни наесть натуральный яблочный уксус домашнего изготовления. Его делала моя немецкая бабушка, Грета, из яблок, растущих в её собственном саду, и я заметила, что он обладает гораздо более выраженным лечебным эффектом, чем уксус, купленный в магазине.
Смешав подогретое масло виноградных косточек с яблочным уксусом, я нанесла массирующими движениями эту смесь на руки, грудь, шею, спину и ступни Марио. Укрыв больного лёгким одеялом, я сидела рядом с ним, пока он не заснул, и рассказывала о том, какой он талантище, и какое большое будущее его ждёт. Марио улыбался и благодарил меня за заботу и добрые слова. Вскоре он уснул глубоким, немного нервным сном, а я отправилась к себе. Я завела будильник на пять утра, чтобы через два часа навестить своего пациента.
Заводя будильник, я умудрилась перепутать цифры «пять» и «шесть», в результате чего проснулась на час позже, чем планировала, выругалась и побежала к Марио. Войдя в его комнату, я застала будущую знаменитость мечущейся из угла в угол. Сказать, что Марио был зол, не сказать ничего.
- Что вы со мной сотворили, Янина? – Гневно спросил он. – Вы сделали это специально, чтобы поиздеваться, да?
- Что случилось, Марио? – Устало спросила я.
- Вы ещё спрашиваете! Вы прекрасно знаете, не можете не знать, к каким результатам приводят эти ваши ведьмовские методы! Вы хотели опозорить меня напоследок перед Миланом и Светланой, да, Янина?
- Да объясните уже, в чём суть ваших претензий, Марио! – Рассердилась я. – Вы живы, способны передвигаться и разговаривать… Что я вам сделала настолько плохого, что вы…
Марио быстро подошёл к своей кровати, откинул одеяло и нервно спросил:
- По-вашему я мог напрудить столько?!
На кровати красовалось огромных размеров мокрое пятно, словно на неё вылили ведро воды. Я посмотрела на Марио с невольным уважением: это надо иметь настолько отзывчивый на лечение организм!
- Нет, конечно, - согласилась я. – Вы очень сильно пропотели, следовательно, находитесь на пути к полному выздоровлению. Всё хорошо, Марио.
- Что я Милану скажу? – Продолжал сердиться капризный пациент. – Как я горничной в глаза смотреть буду?
- Вы не обязаны ни перед кем оправдываться, - заверила я Марио, нагло повторяя слова Милана. – Вы просили меня сделать что-нибудь эффективное, чтобы ваш завтрашний отъезд не сорвался, я сделала. На что вы сердитесь?
Марио продолжал бушевать, не слушая меня. Я хотела сначала застелить мокрое пятно большим полотенцем, а лучше двумя, чтобы ему не лежать в луже собственного пота, но после передумала. Мне было обидно выслушивать детсадовские претензии вместо благодарности.
Я ушла к себе, закрылась и не вышла из комнаты до тех пор, пока Марио не отбыл в аэропорт, поэтому не знаю, как он провёл остаток ночи и какими словами и с кем объяснялся. Моя акция протеста не вызвала ни огорчения, ни сожаления супругов Котников, потому что они хорошо понимали ценность «дружбы» самовлюблённого индюка Марио.
Огорчение по поводу того, что я его не проводила, выразил сам Марио в семи или десяти сообщениях. После пятого я перестала их читать, удаляя сразу же после поступления.
После Рождества я сама уехала домой, сердечно простившись со своими словенскими друзьями, приятелями, знакомыми и милым, сказочным городом. Я теперь точно знала, чего хочу, как собираюсь жить, что буду делать в ближайшие месяц, полгода, год… Я понимала, что жизнь непременно внесёт свои коррективы в любые планы, но направление задала себе вполне себе чёткое и придерживалась его по основным пунктам.
Мне казалось, что я больше никогда не увижу бессовестного эгоиста Марио, как вдруг мой родной город спустя дней десять после моего возвращения украсился плакатами с его мужественным лицом и великолепными тёмными кудрями. Увидев впервые плакат с анонсом выступлений восходящей звезды итальянской оперной сцены Марио Билославо, я замерла, охваченная нехорошим предчувствием. Я твёрдо решила не встречаться с Марио, даже если он будет настаивать, даже если станет упрашивать и лить слёзы, но…
Я побежала на встречу с Марио в самую лучшую гостиницу нашего города, как только он сказал, что Милан передал мне письмо. Милан мог позвонить, либо написать сообщение, но он зачем-то вспомнил этот старый способ передачи информации… Что случилось?
Всего одна фраза с упоминанием имени моего кровного брата, и вот она, я – перед дверью наглеца и лгуна Марио, который, конечно, никакого письма не привозил, потому, как ему никто ничего не передавал. Поняв, что в обществе восходящий звезды меня не ждёт ничего, кроме признаний, коим нельзя верить, и наглых, совершенно не нужных мне объятий, я побежала по коридору гостиницы к выходу. Что было дальше, вы уже себе представляете.
Марио сильно ударился головой о внезапно распахнувшуюся дверь чужого номера, выбежал без верхней одежды на улицу, где едва не попал под грузовик, выбросил в реку зазвонивший в его кармане телефон, потому что тот его раздражал, и забарабанил по крыше моей машины, на которой я собиралась от него скрыться. Я бы без колебаний осуществила своё намерение, но вид окровавленного, вывалянного в грязи, совершенно беспомощного в чужом краю иностранца разбудил моё и без того редко спящее чувство ответственности. Да и чёрствое сердце медика на пару минут смягчилось отчего-то.
Теперь Марио плакал и просил прощения, ничего не требуя и ни на что не претендуя. Я подогрела на водяной бане масло виноградной косточки, смешала его с самым натуральным на свете яблочным уксусом и отправила тётю Лину домой. Марио целовал мне руки и говорил, что лучше меня никого нет в мире, что его окружают исключительно гады и сволочи и только я… В общем, звезда первой величины горела с воспалённом мозгу Марио, как всегда, разве что немного другим светом.
На следующий день я, как и обещала, отвезла своего заклятого друга в театр, выразив на прощание надежду, что больше никогда его не увижу. Кажется, мои слова Марио пропустил мимо ушей. Буквально через сутки он стоял возле нашей с мамкой двери с тремя букетами – для меня, мамки и тёти Лины – и двумя коробочками из ювелирного. Как говорят в народе – всем сестрам по серьгам. Так Марио решил отблагодарить мою мать и тётю за заботу о нём, скромными серёжками с небольшими бриллиантиками.
- Боже, какой мужчина! – Восклицала тётка.
- Состоятельный человек, - пожимала плечами мать. – Может себе позволить.
Марио сказал, что для меня у него особенный подарок. Я насторожилась.
Жестом фокусника гость извлёк из кармана красивую бархатную коробочку вишнёвого цвета, а в ней…
- Это что, наручники? – Зло поинтересовалась я.
Лицо Марио вытянулось, а я взяла обручальное кольцо меньшего размера и продемонстрировала незадачливому соискателю моей руки, что оно велико мне как минимум на четыре размера. Почему все думают, что у высоких девушек пальцы должны быть непременно толщиной с бревно дедушки Ленина?
- Как же так, Янина? – Недоумённо вопрошал Марио. – У девушки пальцы обычно на три размера меньше, чем у парня… У меня двадцать третий размер, значит…
- Ничего это не значит! – Обрубила я, кладя кольцо обратно, захлопывая коробку и возвращая её восходящей звезде.
Поразительная логика! А ещё более поразительная зацикленность на своей персоне.
- Я попрошу ювелира уменьшить кольцо, - клятвенно пообещал Марио.
- Не трудитесь. Поищите лучше девушку с подходящим размером кольца, как принц в сказке про потерянную туфлю.
- Почему? – На Марио было жалко смотреть.
- Потому, что я никогда не выйду за вас замуж, Марио. Потому, что вы за несколько месяцев знакомства успели причинить мне и дорогим мне людям столько зла!.. Что же вы сотворите со мной в браке? Нет, Марио! Вы не Бог, а я не черепаха.
- При чём здесь черепаха? – Не понял Марио.
Он, видимо, был не знаком с нашей поговоркой о том, что можно изуродовать кого-то, как Бог черепаху.
- Черепаха всегда при чём-то, - загадочно изрекла я, - ибо на ней весь мир держится.
Средневековая модель мира был Марио знакома. Он улыбнулся своей неотразимой улыбкой и пообещал зайти завтра с исправленным кольцом.
- Меня не будет дома, - пообещала я.
- Вы хотите сказать, что отказываете мне? – Вспылил Марио.
- Вы поразительно догадливы, - похвалила я.
- Мне ещё никто не отказывал! – Взвинтился Марио. – Ни одна девушка…
- Так вы были женаты? – Поинтересовалась я.
- Н-нет, - смущённо закачал головой несостоявшийся жених.
- Тогда что вы такое несёте? Если ваши предложения руки и сердца каждый раз принимались, значит, вы должны были быть женаты до меня, как минимум, один раз. Или вы брали свои слова обратно? Вы господин своему слову, да, Марио? Захотел, сделал предложение, захотел, взял его обратно?
- Если вас послушать, Янина, получается, что я сущий дьявол!
- Да, ну! – Устало отмахнулась я. – Какой из вас дьявол? Вы и на чёрта не тянете. Так, звезда первой величины, не более того.
Марио порывисто вскочил и ушёл. Мать с тёткой, всегда такие разные – одна безукоризненно стройная блондинка, другая невысокая пухленькая шатенка, одна холодноватая и правильная, другая романтичная и добрая – смотрели на меня сейчас с совершенно одинаковым, осуждающим выражением лица.
- Зачем ты так с ним? – Горько вопросила тётя Лина. – Он тебя так любит!
- Довыделываешься, останешься одна или с каким-нибудь трижды разведённым забулдыгой!
- Тётя Лина, Марио никого, кроме себя не любит. Мама, с забулдыгами мне особенно негде знакомиться, а в том, чтобы быть свободной, я ничего плохого не вижу.
- А я не вижу ничего плохого в том, чтобы тебе выйти замуж за состоятельного, талантливого человека! – Взорвалась мать. – Если он любит сам себя, то и пусть! И ты его тоже люби, и будет у вас полная гармония! Ты что о себе вообразила, в конце концов! Или ты всю жизнь собираешься возиться с поносниками и полоумными старухами?
Мать завелась не по-детски. Я тоскливо вздохнула и начала собираться, потому, как времени на часах уже было, как говорит Сергей Борисович, четверть третьего.
Мать с тёткой всё жужжали и жужжали о том, какая я неправильная была с детства и остаюсь таковой до сего времени, и, кажется, как раз в тот момент где-то в глубинах моего взбаламученного бесконечной чередой событий сознания зародилась мысль о переезде в другой город. Люди, пережившие абсурд перестройки и ужас девяностых годов, нередко бывают помешаны на материальной составляющей. Вряд ли они когда-нибудь забудут и простят мне отказ богатому и красивому Марио. Однако оформилась в намерение эта мысль существенно позднее, уже после моего возвращения из Индии.
В три часа я была на том же месте, что и вчера – возле парковки визового центра. Я пришла туда пешком. Хотелось прогуляться по городу, впитать глазами его многоликую красоту и белоснежное зимнее очарование. Я словно чувствовала, что жить в родном городе мне не придётся ещё очень долго, а, возможно, я никогда туда не вернусь. От этого все мысли делались тоскливо-серыми, а сердце щемило необъяснимое чувство вины, словно в угоду своим интересам предаёшь лучшего друга.
Евгений ждал меня. Он был одет в чёрное драповое пальто, очень красиво смотревшееся на его длинном, стройном теле. На шее – модный чёрно-белый шарф. Голова парня была не покрыта, и ветер трепал, как хотел, его прямые, белые волосы.
Увидев меня, новый знакомый быстрым шагом пошёл мне навстречу. Он не улыбался, но по его шагам и жестам я чувствовала, что он рад меня видеть. Поравнявшись со мной, Евген схватил мою руку, «наряженную» в белую вязаную варежку с серыми ёлочками и прижал её к своей идеально выбритой, белой щеке. Десятиградусный мороз не подарил ему даже слабого румянца, а бледно-голубые глаза были подобны льдинкам на фоне зимнего неба. «Снежный король!» - Подумалось мне вдруг, но эта мысль не вызывала ни страха, ни смущения. Ледяное обаяние Евгена бодрило и успокаивало одновременно.
- Королева моя! – Неожиданно выдохнул Евген, прижимая мою руку к своей груди. – Добрая, белая колдунья!
В тот день я была одета в белую дублёнку. На голове моей красовалась кокетливая, тоже белая вязаная шапочка с небольшим цветком на боку. От созвучных моим мыслям слов Евгена я на несколько секунд впала в какой-то анабиоз, а когда очнулась, мы уже гордо шествовали под руку в сторону Набережной, так, словно и впрямь были монаршей четой.
Волга спала, скованная метровым слоем льда. Поверх него намело сугробов. Только у самого берега вода не замерзала, образуя узкие, длинные полыньи. В одной из них пару дней назад сгинул навеки дорогущий сотовый телефон красавца и талантища Билославо.
Наш город стоит на правом берегу Волги, а на левом располагается городок поменьше, так называемый город-спутник. Два города связывают два моста, автомобильный и железнодорожный. Автомобильный мост имеет даже тротуары с обеих сторон, но жители двух городов-соседей всё равно никак не могут забыть одну древнюю забаву – ходить по Волге пешком. Кто-то доходит до середины прогулочным шагом и возвращается. Другие упорно чапают до другого берега, после чего садятся в автобус и возвращаются на свой родной берег, до которого более трёх километров. Самые упорные ходоки тратят по полдня и более на прогулку туда-обратно.
Река необъятна, но люди идут по ней друг за другом гуськом, потому что сугробы глубоки, и передвигаться с комфортом можно только по протоптанным тропам. Очень интересно за этим наблюдать.
Евген повёл меня вниз по ступеням Набережной. Мы спустились на лёд. Я подумала, что он тоже хочет прогуляться взад-вперёд по заснеженной шири реки, но меня ждало кое-что поинтереснее.
Едва мы ступили на заснеженную поверхность волжского льда, Евген вдруг остановился, посмотрел мне в глаза и произнёс каким-то странным, замороженным голосом:
- Недавно с тобой произошло недоразумение неподалёку от этого места… - Я удивлённо кивнула, вспоминая невероятные приключения одного не в меру пылкого итальянца. – Это глупости! – Заверил меня Евген. – Они не должны тебя волновать. Этот человек больше не причинит тебе зла.
Почему-то я поверила словам странного парня с благородным именем безоговорочно.
Мы шли молча, пока не достигли середины реки. Евген остановился, взял меня за плечи и долго смотрел в глаза.
- Тебе не холодно без шапки? – Спросила я. – Мороз всё-таки!
- Нет, - ответил он, не отрывая взгляда, - я почти не чувствую холода.
- Почему?
- «Я как будто бы с Севера что ли…» - Процитировал Евгений классика, и у меня отпало желание задавать какие бы то ни было вопросы.
Неожиданно довольно плотные облака, которыми в тот день небо было затянуто так, что сквозь них не прорывалось ни лучика, расступились, и Солнце засияло своим ровным, жёлтым, предзакатным светом. В глазах Евгена отразился и сразу погас золотистый всполох.
- На семи ветрах
Под лучом Звезды
В целом мире здесь
Только я и ты… - Начал он вдруг читать нараспев, и я почувствовала, как приятная прохлада снова, как вчера, разливается по жилам, успокаивая нервы и охлаждая чувства и мысли. –
Будет этот мир
Целиком твоим.
Солнцу и Луне
Не бывать двоим.
Темноту пронзит
Яркий луч звезды
Боль своих невзгод
Позабудешь ты.
Закружит тебя
В танце снегопад,
Словно сотни тыщ
Лет тому назад.
Озарит тебя
Розовый восход
Будет лишь один
Бед твоих исход.
Пусть засыплет снег
Горе и печаль
И тому, что есть,
Ты скажи: «Прощай!»
И открой глаза,
И впусти те дни,
Прогони тоску,
Радость примани…
Голос Евгена был ровным и монотонным. Он читал и читал надо мной свой заговор, в том, что это заговор, у меня не было уже никакого сомнения, Солнце светило и светило сквозь окошко в тучах…
Неожиданно вокруг нас поднялся снежный вихрь, взметнув мириады снежинок. Заворожённая, я смотрела на этот вихрь, подсвеченный золотыми лучами светила, и мне подумалось, что я ничего в своей жизни не видела красивее и чище этого зрелища.
Голос Евгения прервался, глаза смотрели куда-то сквозь меня, и в них отражался безумный танец холодных, золотых искр. Лицо моего спутника приблизилось, и я ощутила поцелуй его холодных губ на своём лбу. В этот момент мне сделалось так хорошо!
Я наслаждалась красотой и чистотой момента и ощущала почти физически, как мысли очищаются от злости, досады и тоски. Вместе с ними уходили и никому ненужные переживания о прошлом и будущем, а сердце наполнялось спокойной уверенностью в том, что всё тебе будет хорошо. «Всё будет правильно,» - так любил говорить Милан.
- Всё будет так, как надо, - сказал вслух снежный король Евген, и почему-то я верила ему безоговорочно.
Вихрь постепенно улёгся. Солнце снова спряталось за непроницаемой завесой облаков. Я обнаружила себя идущей под руку с Евгеном к родному берегу. На душе было спокойно, радостно и… прохладно! Не холод, а именно прохлада царствовали теперь в мыслях и в сердце. Я чувствовала, что для меня начинается другая жизнь, и я плавно вступала в неё без боли, страха и выматывающих переживаний.
Покинув заснеженный простор великой реки, мы остановились возле парапета. Холодноватые губы Евгена слегка прикоснулись к моим.
- Подожди меня здесь, - произнёс он едва слышно. – Я сейчас.
Я кивнула и отвернулась к реке. Глаз отдыхал на её заснеженной шири, выхватывая выразительные контуры деревьев, росших на длинных, узких волжских островах. Казалось, что жизнь вокруг замерла, словно на зиму замёрзшая вода.
Неожиданно я почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Я повернула голову вправо и увидела быстро приближающуюся мужскую фигуру. Она была скорее юношеской, чем мужской, столько в ней было гибкости и грации. Парень был одет в тёплую, отделанную белым мехом синюю куртку. Капюшон упал с его головы, и беспокойный волжский ветер вмиг растрепал его светло-русые волосы, а по глазам моим полоснула отчаянная синева его глаз. Ко мне быстрым шагом приближался мой нежный, зашуганный, недоверчивый дружок Валерочка. Увидев, что я его заметила, он ускорил шаг, и тут…
Перед лицом моим неожиданно возник букет из пяти белоснежных хризантем с длинными, острыми лепестками. Круглая обёртка, стилизованная под кружево, подчёркивала их гордую, холодноватую красоту. Передо мной, полностью перекрывая Валеру, стоял Евген, протягивая мне цветы и, кажется, впервые за всё время нашего недолгого знакомства, одаряя улыбкой. Улыбка его была немного грустной и загадочной, как свет Луны, как лучи далёких звёзд, как самый последний, прощальный отблеск заката.
Я приняла букет из его белых, холодноватых рук, улыбнулась в бледно-голубые озёра глаз этого странного парня, и мы, неспешно отправились в сторону лестниц, ведущих вверх, в город, в его нарядную, пестроватую суету, наполненную звуками моторов и голосов, запахами морозной свежести, бензина и выпечки…
Мне было в кои-то веки хорошо и спокойно. Я ни разу не обернулась. Меня больше не интересовало прошлое, но по-прежнему манило и интриговало будущее. «Прошлое потому так и называется, что оно прошло,» - неожиданно пришла не простая даже, а примитивная по своей простоте мысль. «Что наше, то не уйдёт от нас, а чужого не удержать,» - вспомнились слова Милана. Всё моё существо буквально затапливало нежное, холодноватое умиротворение.
- Я буду ждать тебя, - произнёс Евген, проводив меня до подъезда моего дома.
Я ничего на это не ответила. В тот момент я ещё не знала, что скоро буду жить вместе с ним в столице. Решение уехать я приняла через месяц спокойно и холодно.