Хранитель тайн

Андрей Звягин
     Ефим Ефимович был настолько старым, сухим и худеньким, что почти не отражался в зеркале. Нет, отражался, конечно, но не сразу. Спохватится зеркало, проснется, покажет что-нибудь.

     Вот он. Седой и строгий. Суровый донельзя. Лицо под стать профессии. А профессия у него редкая даже для Министерства. Заведовал Ефим Ефимович секретным делопроизводством, иными словами, был «секретчиком». Хранил от посторонних глаз Министерские тайны – документы с грифом «секретно».

     Сидел один в кабинете за железной дверью. Большой кабинет, с высоким потолком, но совершенно пустой – из всего убранства только стул, стол, маленькая робкая лампа, стальной сейф, да сам Ефим Ефимович.

     Пустое, нарисованное несколькими линиями помещение. Окна занавешены, чтоб снаружи никто ничего не увидел, хоть и находятся они на высоте в три десятка этажей. Но в такой работе никакие предосторожности не лишние. Цветок раньше стоял на подоконнике, но выбросил его Ефим Ефимович. Не положено цветку здесь находиться. Он живой! А на рабочем месте все должно быть строго, без сантиментов.

     Сколько помнил себя Ефим Ефимович, сидел он в этом кабинете. Семьи у него никогда не было, жил он в маленькой комнатке в казенном здании недалеко от Министерства. Да и как жил – ночевал иногда. Нечасто, а последнее время и вовсе перестал это делать. Уйдет из Министерства, а сердце неспокойно – как там кабинет? Сейф? Не забрался ли кто, не похитил чего-нибудь? Да и просто неуютно дома. Соседи – люди не то незнакомые, не то видел их раньше и забыл. Суетятся, разговаривают, в гости ходят друг к другу. Планы строят, по улице гуляют. Глупо! Ненастоящая это жизнь, бессмысленная. Трепещет на ветру, словно лист осенний. Вот-вот сорвется и улетит. И зачем цепляться.

     Неправильно это. Нарушает порядок. Что-то такое он чувствовал, когда видел театр марионеток – нельзя изображать жизнь тем, в ком ее нет.

     Хранить секреты – вот что действительно важно! Что произойдет, если они станут известны, Ефим Ефимович представить не мог. Что-то настолько кошмарное, что становилось не по себе от одной мысли. Нет, не может это случиться.

     Не любил Ефим Ефимович находиться рядом с людьми. Как любить кого-то, если не знаешь, чего от него ожидать? С вещами легче. Взять, например, стол. Осмотришь его со всех сторон, откроешь ящики, и понимаешь, что опасаться нечего. Ну, или почти нечего. Стол как стол, никуда не денется и будет вести себя, как и положено столам. А как узнать, что в голове у человека? Никак. Даже пробовать не стоит. Бесполезно.

     И спать не любил. Сон – что-то безумное, поэтому избавился Ефим Ефимович от снов. Сначала научился видеть их со стороны и понимать, что спит. Затем и вовсе принялся спать с открытыми глазами, превращать сны в видения, вот они, забывшись, кружатся в кабинете, а потом уничтожать их движением руки, словно жестокий демиург, выбрасывающий в пустоту сотворенный им во сне мир.

     На работе он видел людей редко, поэтому сидел целый день за столом, не шевелясь и ни о чем не думая. Ничего не происходило. Тишина и неподвижность.

     Но иногда, увы, спокойная жизнь нарушалась.

     Придет какой-нибудь клерк, молодой, неопытный, совсем мальчишка, еще ни разу ничего секретного не видел, остановится в дверях у откидной полки. Надо с документом ознакомиться, пролепечет стеснительно.

     Зыркнет на него Ефим Ефимович глазами-буравчиками. А достоин ли ты, скажет взглядом. Уверен, что стоило сюда приходить? Не врешь? Зачем тебе документ? Небось, врагам хочешь секреты выдать?

     Посмотрит чиновник вниз, забеспокоится, начнет переминаться с ноги на ногу. Не рад, что пришел. Не по своей воле, начальство заставило, как бы говорит. Порядок такой, надо расписаться.

     Не любил Ефим Ефимович бумажки показывать. Очень не любил. Секретно – значит секретно. Поступил документ – положи его в сейф, и все. Если бумага секретная, значит, есть в ней что-то важное. А важное от людей не зависит, и нечего на него смотреть.

     Но, увы, не ему решать.

     – Удостоверение.
     – Да, конечно, – ответит клерк, неловко достанет его из кармана, протянет секретчику. Прочитает тот, нахмурив брови, кинет взор несколько раз на него и человека, сличая их, и скажет, глядя на удостоверение, будто с ним и разговаривает.

     – Подождите в коридоре.

     Дверь закрывается, лезет Ефим Ефимович в сейф, достает журнал, записывает в него посетителя, убирает на место, извлекает папку с карточками, в которых записаны формы допуска сотрудников, находит в ней имя, кладет папку назад, и вытаскивает тонкую плоскую дощечку.

     Аккуратно, будто она из стекла сделана.

     Непростая это дощечка, очень непростая. Прямоугольная, размером с бумажный лист, и тонкая-тонкая, с множеством прорезей. Маленьких, но слово средней длинны сквозь них увидеть можно.

     Несколько таких дощечек в сейфе у Ефима Ефимовича. В одних прорезей побольше, в других – поменьше. Смотрят чиновники на секретные бумаги исключительно через них. У кого выше форма допуска, для того приготовлена дощечка с большим числом отверстий, у кого ниже – не обессудь, увидишь только пару слов. А весь документ никому нельзя показывать! Даже Ефим Ефимович достает его из сейфа на ощупь, закрыв глаза. Нет, наверное, в природе людей, которые бы его видели целиком. Можно спросить – а как он был тогда напечатан? Никак не был. Никак, и все. Сам зародился где-то в сырых Министерских пещерах-кабинетах. Сам, без участия человека.

     Кладет Ефим Ефимович дощечку на лист и зовет посетителя. Смотрит тот на слова, что видны в дырочки, чешет в затылке, пытаясь понять, что они означают, потом бросает безнадежное дело, расписывается и уходит.

     И снова возвращается тишина. Полная, абсолютная, растворившая в себе звуки. Даже из-за дверей ничего не слышно. Впрочем, в этом крыле только один кабинет, и люди сюда заходят редко.

     Лишь однажды Ефим Ефимович услышал чьи-то шаги. Частые, дробные. Спешил кто-то, суетливо перебирая ножками. А затем притих, замер где-то рядом. Удивился чиновник, подождал пару минут, потом выглянул за дверь. Никого. Неужели показалось? И тут сообразил, что это был паук. Бежал в кабинете по потолку, всего-то! Но, с другой стороны, непорядок. Надо принять меры.

     Поднялся Ефим Ефимович со стула и начал рассматривать потолок. Высоко тот спрятался, и лампа почти не светит. Не разглядеть.

     Подошел к стене, облокотился на нее, встал на цыпочки и вдруг, неожиданно для себя, положил на стену ладонь и полез наверх. Дело оказалось несложным, особенно когда принялся помогать себе ногами. Несколько шагов – и вот он, потолок. Недолго думая, Ефим Ефимович двинулся по нему на четвереньках, целиком занятый мыслями о пауке. Где же он? Обежал весь потолок, и никого не найдя, застыл в размышлении, но тут дверь распахнулась, и в кабинет шагнул какой-то клерк. В руках он держал папку с документами и счастливо улыбался, но когда заметил Ефима Ефимовича, перестал улыбаться и выронил бумаги.

     – Все секретчики умеют бегать по потолку, – коротко объяснил Ефим Ефимович свое поведение, спрыгивая на пол.

     Удивительно, но такие слова чиновника вполне устроили. Он вздохнул, успокоился и развел руками, словно говоря «хорошо, что вы сказали, а то я не знал, что и думать».

     …Посмотрел чиновник сквозь дощечку, расписался и ушел. Вроде все хорошо, но нахлынуло на Ефима Ефимовича беспокойство. Не мог он понять его причину, однако, повинуясь инстинктам, достал документ, который видел чиновник и обмер. Случилось невероятное.

     Ефим Ефимович ошибся. Не тот дал клерку секретный трафарет, и узнал он больше положенного.

     Бегом выскочил Ефим Ефимович за дверь.

     …Одна лампа на весь черный бесконечный коридор. Вон она, вдали. И один единственный человек. Проходит сейчас мимо нее. Маленький, толстенький, силуэт жука напоминает.

     – Стойте! – закричал секретчик, – вернитесь, надо кое-что исправить!

     Застыл человек, оглянулся обреченно и засеменил назад.

     – Необходимо расписаться еще в одном месте, – сказал Ефим Ефимович, когда чиновник закрыл за собой дверь.

     – Где? – удивленно заморгал клерк.
     – Здесь, – осклабился Ефим Ефимович и впился зубами ему в шею.

     …Через минуту яд подействовал, тело перестало скрести по полу, затихло и успокоилось. Успокоился и Ефим Ефимович. Удалось спасти запретные знания.

     Потрогал он свои клыки – не повредил ли? Вроде нет. Потом заметил, что к пальцу прилипла нитка паутины, опустился на колени и начал обматывать клерка паутиной изо рта.

     Скоро кокон был готов. Хороший, многослойный, как полагается. Написал Ефим Ефимович в описи имущества «чиновник – 1 шт.», затолкал тело в сейф и, как обычно, замер на стуле.