18+
авторы: Alex Sheridan & Louise Messereau
Никто теперь с точностью не может сказать,
как именно развивались события тысячу лет назад.
Что чувствовали люди, вершившие их.
Надеюсь, все события этой сказки совершенная правда,
кроме той глупости, которая взбрела в мою голову.
Ваша Луиза Мессеро
Какой же рыцарский роман
В нерыцарские времена,
Когда любовь приходит к нам,
Как бесполезная война.
Терзаясь ветрами потерь
Свершались подвиги напрасно.
На место подвигов теперь
Пришли заученные фразы.
Пустую подоплёку дней
Клинок решимости терзает.
Потерь неправедных не счесть
Нерыцарскими временами.
Моя душа мчалась в клокочущую всепоглощающую бездну отчаяния и безысходности, когда единственная дочь самого крупного банкира во всей Англии, если не мира, всё ещё смущённо улыбалась, но уже с кровожадным ощущением полной власти и вседозволенности. Её мимолётная маска смущения моментально улетучилась, стоило тебе обвести всех присутствующих таким привычным равнодушным взором. И чуть приподняв бровь, ты предоставляешь свой локоть во власть этих хищных проворных ручек.
Всё. Дело сделано. Каждый из прихожан уходил после воскресной службы и проповеди падре Дреда с полным ощущением прикосновения к тайне. И уж точно мало кто думал о небесных вопросах. Все судачили о делах земных.
Мисс Шенинг семенила рядом с самым завидным женихом округи. Доказательством тому были не только твои дорогие френчи, часы и авто, итальянская обувь и золотой перстень с большим камнем глубокого чёрного цвета на среднем пальце правой руки, но и безумно притягательные глаза, цвета июльской лазури, ровный нос, тонкие трепетные губы, которые нестерпимо хотелось поцеловать, стоило лишь на мгновение задержать на них взор.
А ещё нестерпимо хотелось ощутить поцелуй этих губ, прикосновение его пальцев к разгоряченной страстью, коже. Сравнить это ощущение с воспоминаниями. Насладиться им. Напиться, как из кубка судьбы, твоей любви… но…
Но тебя уводила мисс Шенинг, и каждый из прихожан завидовал, как минимум, одному из вас, если не обоим сразу.
А я? Я шла по знакомой мне до мельчайших подробностей дорожке, ведущей от церкви к дому. Я не замечала просыпающейся весенней зелени, не слышала пенья птиц, не чувствовала ласкового дуновения уже тёплого, трепетного, пусть и робкого ветерка.
Я не могла ничего видеть и слышать от слёз и боли, душивших меня. Более того, я очень хорошо понимала, что твой надменный вид и равнодушный взор, приподнятая бровь – это всё вовсе не выражение гордости от удачного завершения сделки, коим и мог считаться брачный контракт в определённых кругах. Нет. Это было всего лишь выражение полного равнодушия к мисс Шенинг и окружающим. А так же полное безраздельное презрение ко мне. Превосходство, ощущаемое за тысячу миль.
Увидев этот леденистый взор, я дрожала даже в золотисто кружевном ореоле солнечных лучей. Боже, как больно и как страшно! Я не хотела, чтобы наши отношения привели к таким ужасающим результатам. Ведь в конечном итоге твоя месть обрушилась не на меня, чего бы ты никогда не посмел себе позволить. Весь смертоносный огонь твоей мести опалит кругленькое миленькое личико Энн Шенинг, которая и не подозревает, какой катастрофой обернётся ей эта победа. А я… я буду ждать тебя всегда. Правда, у меня нет вечности. С того дня, который подарил нам Грааль, прошла уже двенадцать лет. Мой Джон подрос. И теперь задаёт ещё больше вопросов. Бабуля умерла. Совсем недавно месяц назад. И всё управление усадьбой легло на мои плечи. Ничего сложного. Но, уж конечно, я не могу конкурировать с мисс Шенинг. Лорду не пристало связывать себя узами брака с такой недостойной леди, как я. Ребёнок вне брака. Даже сейчас это вызывает вопросы, а в моём положении это было рискованным шагом. Но это же твой ребёнок. Никакие кары на свете не могли заставить меня отказаться от него.
Оказавшись дома, Лаура привалилась спиной к двери, которую едва успела запереть на задвижку, чтобы никому из соседок и в голову не пришло пощебетать с ней о последних новостях, и выпустила наружу поток душивших её рыданий.
- Джон! Джон! Вспомни обо мне! Найди меня, Джон! – хотя, теперь его зовут Шон. Шон Вулфтрейс. И почему-то Лауре кажется, что не просто так появился в Шервудском лесу этот волк. И если бы только в лесу. На её беду уже около месяца её сны заканчиваются появлением волка. И она не знает даже, хорошо это лили плохо. Потому, что начинаются они ещё страшнее…
Шон ненавидел этот дом. Это поместье. Этот провинциальный уклад с его неторопливостью, размеренностью, густой, как патока, дни также тянутся, едва-едва, а ты вязнешь в них, становясь таким же ленивым неповоротливым обывателем, коими кишит городок. Он привык к быстрой смене событий, когда не успеваешь даже подумать об одном деле, как наваливается другое, когда решения нужно принимать молниеносно, когда промедление смерти подобно. Когда от твоего слова зависит судьба не только твоя, но и твоих многочисленных предприятий. Когда круговорот событий не останавливается даже после захода солнца. Напротив, после захода солнца начинается самое интересное. Ночная жизнь сильных мира сего в большом городе… Интриги, хитросплетения уловок и карнавал лицемерия. Здесь Шон всегда чувствовал себя комфортно. Мало кому удавалось выживать в этих каменных джунглях так долго и так успешно, как ему. Он был лучшим во всем. Всегда. И в бизнесе, и в развлечениях. Они привык иметь все, что он только пожелает. Будь то запонки на рукава белоснежной рубахи или спорткар, развивающий скорость быстрее ветра, или предприятие конкурентов. С этими он не церемонился. Со стороны все выглядело так, как будто происходило само собой. В один прекрасный день владелец бизнеса приходил к Вулфтрейсу с предложением выкупить у него свое предприятие. На какие рычаги нажимал Шон, за какие ниточки дергал, не знал никто. Ходили слухи, что он собрал и хранит компромат на всех жителей Лондона, да что там Лондона, Британии, и неудивительно, если и всего мира. Что у него повсюду агенты, да покруче, чем те, что работают в MI5 и MI6. Да и сами эти службы негласно пользуются услугами этого человека. А человек ли он? Возможно ли, чтобы человек к своим двадцати пяти годам уже вошел в список Форбс? А к сорока стал настолько богатым и могущественным, что мог бы править миром, стоило бы ему захотеть. Но пока ему это было не нужно. Или было нечто, что отвлекало его от планов по захвату столь глобальных масштабов…
Единственное, что пришлось Шону по вкусу во всей этой деревенской жизни, это возможность поехать на охоту. Будучи превосходным наездником, Шон и здесь обскакал все, буквально. В своем поместье он содержал породистых скакунов самых чистых кровей. Некоторых выставлял на скачки, чтобы потом, после того, как они завоюют титулы, предоставлять их для размножения за бешеные деньги. Были у него и свои собственные кобылы, его гордость. Шон мог часами пропадать на конюшне, собственноручно чистить лошадей и стойла, потом заниматься выездкой, или просто совершать конные прогулки. Конюшня и псарня были его отдушинами. Поговаривали, что он любит своих лошадей и собак больше, чем людей. И они платили ему тем же. Как будто у Шона с этими животными была особая связь. Они понимали друг друга с полу взгляда, не то, что с полуслова. Общаясь со своими питомцами, Вулфтрейс преображался. С его лица пропадала непроницаемая холодная маска, которая была ему присуща. Его как будто озарял теплый свет, идущий из глубины его души, самых сокровенных ее уголочков. Таких ласковых слов и интонаций не слышала от него даже его невеста, Энн Шенинг. Она регулярно получала комплименты и выражения одобрения со стороны Шона, но никогда не чувствовала в них ни капли душевности. Как будто он оценивал ее, мол, хорошо постаралась, продолжай в том же духе. Это доводило мисс Шенинг до бешенства, и однажды, застав своего жениха, воркующим подле недавно ощенившейся суки на псарне, Энн не выдержала.
- Ты никогда не был так ласков со мной, как с ними, - обиженно выпятив губки, произнесла она. – Почему какие-то псы тебе дороже людей? Дороже меня?
Шон аккуратно положил щенка, которого держал на руках, обратно на лежак, потрепал по голове собаку-маму, и лишь потом встал, обернувшись к своей невесте.
- То есть, ты считаешь, что тебе не хватает внимания? – угрожающе тихо начал Шон. – Тебе не хватает любви? Ласки? Может, ты еще скажешь, что я не удовлетворяю тебя в постели? – С каждым словом он все ближе подходил к девушке, а та отступала назад под его напором. Шон не сводил пристального прожигающего взгляда со своей невесты, и ей казалось, что она сейчас превратится в горстку пепла. Да она и рада была бы, только бы он не смотрел на нее так.
- Н-нет, милый, я вовсе не хотела сказать ничего подобного… - пролепетала Энн, заикаясь. Она уперлась спиной в стену амбара и поняла, что теперь ей некуда деваться, и что она в полной и безраздельной власти своего жениха. Хотя, разве это было не так с момента их первой встречи… - Я просто… просто…
Шон продолжал смотреть на нее молча. Он не произносил ни слова. Да лучше бы орал, ругался. Это ледяное молчание убивало вернее, чем самый смертельный яд.
- Шон, пожалуйста! – Взмолилась Энн, прижимая руки к груди.
- Пожалуйста, что?- Вулфтрейс склонил голову на бок. - Продолжай, я слушаю. Хотела внимания – пожалуйста. Оно всецело твое.
- Я ничего такого не имела в виду. Я всем довольна. Ты лучший, всегда был и будешь. – Она говорила быстро, как будто боялась, что он не дослушает. Хотя такого никогда не бывало. Шон никогда не перебивал Энн. Всегда выслушивал до конца. – Я просто… наверное… заревновала. Это было так глупо с моей стороны. – Она виновато опустила глаза, а потом снова посмотрела на Шона, ища поддержки. - Я очень боюсь потерять тебя.
Секунду спустя после того, как Энн замолчала, уголок рта Шона приподнялся в удовлетворенной ухмылке.
- Энн. Ты моя невеста. И этим все сказано. А собаки. Они никогда не предают. Люди предают. Собаки - нет. Поэтому я люблю собак. А людей терплю. Я достаточно понятно пояснил свою позицию?
- Да, дорогой, я все поняла. – Энн чувствовала, что этот неприятный разговор подходит к концу, но все еще не решалась пошевелиться.
- Тогда идем.
Шон по-хозяйски обвил рукой талию своей невесты и вместе с ней вышел из амбара. Глядя на эту пару, никто не мог бы и догадаться, какое напряжение висело между ними считанные мгновения назад. Оба улыбались, Шон, склонившись к девушке, что-то оживленно ей говорил. А она, счастливо улыбаясь, смотрела в его глаза, подняв к нему счастливое одухотворенное лицо.
Энн и в самом деле было страшно оставаться с этим женихом наедине, хотя она и была горда этим сватовством. Всё устроил её отец. Слишком уж Стюарту Шенингу не нравилось, когда кто-то богаче его. И, в сущности, он понимал, что на планете существует несколько человек, которым он уступает в списке Форбс, но одно дело старые фамилии, таких же посвящённых, как и он. А другое дело этот выскочка. Не на пустом месте, конечно, появился его капитал. Но те жалкие гроши, полученные в наследство от родителей, что стали его основой, нельзя было даже в шутку счесть серьёзным начальным капиталом. Шенинг изучил всю жизнь Вулфтрейса, насколько это было возможно, конечно, и выбрал такую тактику игры, как единственно верную. Через женщину. Хотя и знал, что Шон не питает слабости к женскому обществу. Скорее, он одиночка. Жесткий одиночка, но Шенинг полагался на чары своей дочери. Нужно же было усыпить воли и ослабить хватку этого вундеркинда хотя бы чем-нибудь. А Энн обладала многими достоинствами. Почему бы не поставить на её чары? Ведь раньше это срабатывало. Не первый же жених у Энн. Даже все ищейки Вулфтрейса не смогут накопать компромата на его девочку. Всё сделано чисто. Законно. И весьма искусно. Энн всегда была хорошей актрисой. И говорить дрожащим от волнения голосом, и увлекать жениха в облака, и оплакивать его смерть она умела безукоризненно. Правда, такого, как этот у неё её не было. Всё желторотые юнцы, проматывающие папашины капиталы. Вулфтрейс не такой. Он сделал себя и свой капитал собственными усилиями. Да и по возрасту – он младше отца невесты на каких-то десять лет. Но Шенинг был уверен в себе. Уверен настолько, что пригласил жениха Энн на охоту.
- Энн, девочка моя, - выговаривал мистер Шенинг своей дочери, чуть ли не каждое утро. - Ты прекрасно научилась владеть парнями, научись теперь владеть мужчиной. Это только кажется страшным. На самом деле у него больше слабых мест, чем у тех парней, с которыми ты привыкла иметь дело. Просто их нужно найти. Потрудись. Поверь, награда будет более волнующей, чем раньше. Ты же понимаешь. Чем труднее сражение, чем слаще победа.
Энн кивала. И поправляла причёску, вздёргивая носик. Если раньше ей не приходилось изображать наивность, то теперь, именно наивность и простота были выбраны средством проникновения в душу Шона. Её глаза всегда должны быть чисты. Движения легки. Мысли свежи.
Но иногда она срывалась. Если вся слабость Шона – это лошади и собаки, то как его завоевать, застать врасплох, направить в нужное русло? Как сбить его с толку, если даже в постели он контролирует всё и вся? Не было и секунды, когда бы жених мисс Шенинг был слабым. Хотя… может быть отец прав. Нужно просто набраться терпения. Терпение – вот главная добродетель женщины. Может быть, к этому Шон окажется снисходителен?
В назначенный день, рано утром Шон уже расхаживал по внутреннему двору, по своему обыкновению отдавая отрывистые приказы конюхам и псарям. Они и сами знали, что делать. Но Шон не мог оставить процесс без внимания. Это же охота. Событие не менее важное, чем переговоры с партнерами или заключение очередной выгодной сделки. Да по сути это и была сделка. Выгодная? Это как посмотреть. Для семейства Шенингов, несомненно. Они и сами не бедствовали, но слияние их капиталов с Вулфтрейсовскими принесет обеим сторонам несомненное преимущество. Плюс, Шон уже подумывал о том, чтобы уступить настоятельным рекомендациям Бет, да и многих его советников, которые нет-нет, да намекали, что пора бы ему обзавестись женой и оставить наследника. К тому же, следовало пресечь расползающиеся повсюду слухи о том, что с Шоном Вулфтрейсом что-то не так. У него было много романов, но чтобы связать свою жизнь с единственной, до этого еще ни разу не доходило. Все это грозило репутации Шона, чего он допустить не мог никоим образом. И потому, как только старый мистер Шенинг завел разговор о том, что неплохо было бы провести время вместе, погоняв по лесам оленя, Шон согласился тотчас же.
Ещё бы Шенингу не принять участие в охоте. Заманить жертву. Насладиться её сомнениями. Прыжками. И сглатывая сладкую слюну, наблюдать, как жирная лань, которой и так было хорошо жить, добровольно и гордо идёт в ловушку. Это ли не наслаждение? Стюарт даже потирал руки, собираясь к охоте. И хотя Шенинг считал, что гоняться за дичью по лесам довольно бесполезная трата времени, которое можно употребить на другие занятия, в этот раз он нашел полезным именно этот способ охоты. Поскольку зная страсть Вулфтрейса к лошадям и собакам, решил устроить ему проверку. Что будет, если на охоте азарт откроет в этом человеке новые стороны. Обнажит его. Вывернет наизнанку. Поскольку обыденная жизнь не давала пищи для размышлений, Шенинг решил изменить её течение.
Самым трудно было встать в пять утра. Но с другой стороны было интересно, как чувствует себя в это время Шон. Каково же было удивление Стюарта, когда к месту сбора Шон явился не просто бодрым и весёлым, даже счастливым, но в полной готовности. Чего нельзя было сказать о Стюарте. Ему явно было мало нескольких чашек кофе на кухне и криков загонщиков. Ну что ж. Пусть с мутной головой, но всё же Шенинг отметил, что его будущий зять крепкий орешек. Хорошо.
- Вперёд, зятёк? – ухмыльнулся он, щурясь в рассветных лучах. - Надеюсь, удача будет сопутствовать нам! – крикнул Стюарт, пришпоривая пегую кобылу, которую всегда предпочитал для выезда на охоту. Пусть его Кристи и не такая резвая, но уж точно никогда не скинет и не заведёт в чащу. Её женский организм всегда стремится домой. И в этом его надежда.
Шона покоробило обращение Стюарта «зятек», но он никоим образом не продемонстрировал своего недовольства. Хищно усмехнувшись, он последовал за Шенингом, а следом за ними, соблюдая дистанцию приличия, и загонщики, и псари.
Вулфтрейс без труда нагнал Стюарта, поравнявшись с ним, негромко произнес.
- Говорят, в восточной части леса видели шикарного оленя. Рога с ярд в поперечнике. Добудем этого красавца?
Шенинг, как и любой уважающий себя эсквайр, не был равнодушен к охотничьим трофеям. Как и сам Шон, впрочем. Но в этот раз Вулфтрейс был готов пожертвовать своей добычей и отдать добытый трофей будущему… тестю. Шон даже в мыслях с трудом называл Шенинга своим родственником. Но в том, что трофей он добудет, Шон не сомневался ни на секунду.
Любой уважающий себя английский дом украшают охотничьи трофеи. И у мистера Шенинга есть зал, где можно увидеть головы волков, кабанов или лис, но оленя с рогами в ярд не было. Впрочем, не было его ни в одном охотничьем зале, которых Стюарт видел немало.
- Ты ещё спрашиваешь? – воскликнул он, распаляясь. Это приводит в чувства получше кофе или бренди. - Я не уйду из этого леса, пока не увижу эти рога!
Загонщики гнали борзых, азарт гнал людей. Жажда крови и необходимость обеда давно сменилась алчностью и неумеренными амбициями. Но всё же азарт охоты выворачивал наизнанку человеческую натуру, обнажая те самые первобытные инстинкты, которые так глубоко прятали устои цивилизации. Стюарт как никто другой понимал этот процесс, но и сам поддавался ему, будучи в пылу азарта. Нескольких часов поисков и погони стоили результата. Несомненно, стоили.
Им удалось напасть на след оленя довольно быстро. Собаки отлично справились со своей задачей, уловив запах зверя. С громким лаем они устремились в чащу. И охотники за ними. Они уже видели мелькающую среди деревьев добычу. Казалось, все будет просто. Шон подал Шенингу знак, что им нужно разделиться. И, не дожидаясь ответа, поскакал в одному ему ведомом направлении.
Охотники уже почти взяли оленя в кольцо. Окружили его и гнали на Шенинга, который только и ждал, пока этот мощный красавец выскочит из лесной чащи под его меткий выстрел. Но произошло нечто немыслимое. Вопреки всем законам природы и здравому оленьему смыслу, животное промчалось мимо загонщиков, да так стремительно, что они не успели и глазом моргнуть. Непредсказуемо изменив траекторию движения, олень умчался прочь. К свободе, к спасению. Шенинг лишь проводил его разочарованным взглядом. А ведь удача была так близка…
Но вдруг Стюард увидел черную стремительную тень, преследующую его несостоявшуюся добычу. Что это? Сначала Шенингу показалось, что за оленем гонится крупный черный волк. Да нет, не может быть. Волков здесь уже давно не видали. Шенинг крикнул, чтобы ему дали бинокль. Нетерпеливо вырвав его из рук загонщика, стюард приник к окулярам. Нет, это не волк. Это…
- Мать твою!! Да это же Вулфтрейс!
Теперь он, не отрываясь, наблюдал, что же будет дальше.
В действительности Лаура уже забыла понятие сна. По крайней мере, ей так казалось. Первый кошмар пришел к ней в тот день, когда умерла бабуля Симона. Тени. Голоса. Туман. Всё крутилось в голове, создавая непроницаемую оболочку, сквозь которую она не могла вырваться их сновидения.
- Чаша… Чаша… Где чаша… покажи где чаша… - и так каждую ночь. Спустя несколько месяцев ей казалось, что она уже больше никогда не заснёт. Но ночь забирала силы, сносила её сопротивление, и она засыпала. Вот только ни покоя, ни отдыха этот сон не приносил. Обратиться к психологу Лаура тоже не могла. Если всплывёт разговор о причине кошмаров. О Граале, то как ей объяснить врачу какое отношение она имеет к Чаше? А если сделать вид, что это её не касается, то о каком лечении можно говорить? В общем, замкнутый круг её сомнений рождал новые страхи, которые усиливали действие кошмаров.
Иногда она блуждала в лесу, стараясь найти выход своим страхам. Иногда вела тени куда-то далеко за пределы Шервуда, объясняя им, что нельзя хранить реликвию в доме. К вонце концов эти кошмары так переплелись с её сознанием, что Лаура уже не могла сказать с уверенностью, спит она или нет. Слышит ли голосы внутри себя или извне. Водит ли тени за собой или сама идёт вслед за тенями. Единственное, что она помнила определённо – её всегда будил вой. Тёмный силуэт волка возникал перед каждым пробуждением, и вместо будильника она слышала томительный протяжный вой.
Одно странно. Почему каждое пробуждение было связано с именем Джон. И это не сын. Нет. Джон! Вспомни меня, Джон! Джон!
Нет. Эти слова она говорила не сыну. Но после того как маленькому Джону исполнилось двенадцать, он стал приходить в её сны.
- Милый, - спрашивала Лаура по утрам сына. - Как спалось? Ты хорошо себя чувствуешь?
- Что за вопросы? Всё в порядке, мама! – хмыкал парень и убегал к школьному автобусу. Но однажды Лаура увидела травинку, присохшую к простыне на кровати сына. Потом лист дуба. Главное – точно такой же, как и в её спальне. Это уже было не смешно. Если они уходят в лес во сне, то почему утром обувь оказывается грязной, а на одежде обнаруживаются прилипшие листья? Но страшно не это. Страшно то, что происходит там – во сне. Лаура даже вспоминать боялась. Но, проводив сына в школу, она налила кофе и села у окна. Это надо сделать. Надо, иначе это чудовище из снов на самом деле поглотит её полностью. Да ещё и волк….
Уже привычные тени и голоса кружись, выспрашивая о Чаше. Лаура отмахивалась, словно от мошек. Не помню. Не расслышала… Не ко мне вопрос… Она привыкла дурачить их таким образом, привыкнув к их присутствию, но и не собираясь выдавать им все тайны своей души. Как же хорошо было с бабулей. Она никогда не мучила девушку расспросами. Об отце ребёнка она спросила лишь однажды.
Но Лаура пожав плечами, сказала, что сама не понимает, как это случилось и с кем. Что было почти правдой. Видимо, почувствовав эту правду, бабуля и не лезла с расспросами. Так же однажды она и предложила устроить брак. Хотя бы фиктивный. Но девушка категорически отвергла это предложение. Представить себе в постели, даже гипотетически, хоть с каким-либо другим мужчиной, кроме отца Джона, она не могла.
Правда, она не слишком себе и отца Джона представляла. Что? Но что выделяло его из полчища всего остального мужского сообщества? Одна ночь? А она была? Один поцелуй? Кровь. Да. Лаура до сих пор хранила сорочку со следами крови мужчины, который стал отцом Джона. Но для чего она это делала, объяснению не поддавалось.
Девушка встала, достала из шкафа ту самую сорочку и прижала её к губам.
- Милый, помоги мне! Найди меня! Вспомни меня!
Трудно было понять теперь, в каком мире она находится. То ей кажется, что она ходит по дому, что-то делает. Говорит с кем-то. То вдруг вспоминает, что бабуля, с которой она так мило беседует, умерла уже, и не может быть с ней на самом деле. То появляются чужие люди или, скорее, тени. И начинают виться вокруг неё, выспрашивая про Грааль.
Лаура в состоянии предоставить массу информации о Священной Чаше, но видимо эти тени не хотят слушать средневековые легенды Кретьена де Труа. И ж тем более их не интересует история Унтера Пендрагона, соблазнившего чужую жену… нет.
Тени тащат её в лес, теребят, тормошат и бесприрывно воют, словно ополоумев от её рассказов.
- Не-еееет, неее-ет, отдай чашу, отдааа-ай…
Лаура ступает на влажный газон у самого дома и говорит:
- Не могу, уже утро…
- Опять утро? – возмущаются тени и, всхлипывая, тают в лучах восходящего солнца…
- Утро-оо-о – протяжно завыл волк, заставляя солнце подниматься над горизонтом….
Лаура очнулась у дверей своего дома. На полу перед дверью лежала тонкая батистовая сорочка с оборванным подолом, на которой всё ещё оставались следы крови Джона … и если бы не ввалившиеся глаза да заострившийся нос, никто бы и не подумал, что девушка в действительности так серьёзно страдает.
Вулфтрейс стремительно сокращал расстояние между ним и оленем. И что же он будет делать? Один против такого сильного противника? И почему не стреляет? Что вообще у него на уме?
- Да он с ума сошел! – воскликнул Стюарт, когда увидел то, что повергло его в настоящий шок.
Поравнявшись с оленем, его будущий зять не придумал ничего умнее, кроме как непостижимым образом перепрыгнуть с коня на спину оленя! Блеснуло в лучах солнца лезвие охотничьего ножа, когда Шон вонзил его в шею оленя. Животное еще пробежало несколько шагов по инерции, а потом все же избавилось от незваного наездника.
Ну все. Не будет свадьбы. Не будет у Энн завидного жениха, не будет мужа, не будет у Шенинга несметных богатств Вулфтрейсов. Эх, надо было после свадьбы его на охоту брать… уже ни на что не надеясь, Стюарт поднял бинокль к глазам.
- Да быть не может!
Он явно недооценил своего будущего родственника. Шон каким-то образом оказался на ногах. Мало ого, он еще и умудрялся отскакивать от разъяренного оленя, который пытался достать его своими рогами, обезумев от боли и наглости того, кто посмел вот так напасть на него. Но удача не сопутствовала сегодня Вулфтрейсу. Оступившись, он не смог увернуться от смертоносных рогов. Удар был чудовищной силы. Олень отшвырнул человека на несколько метров от себя. Но и его силы иссякли. Сначала он упал на колено, а потом и вовсе завалился на бок.
- Вперед! – скомандовал Шенинг, первым пуская свою пеструю вниз по склону холма. Не получит зятя, так хоть трофей добудет.
То, что в бинокле кажется таким близким, что можно облизнуться, предвкушая тончайший аромат приготовленного блюда, на самом деле требует некоторого времени и усилий для преодоления, разделяющего две точки расстояния. Шенинг, впрочем, не торопился на столько, чтобы прибежать к месту трагедии запыхавшимся или загнать свою кобылу. Вот уж нет. Лёгкий аллюр по пересечённой местности не утомил его, даже немного взбодрил. Хотя, более всего его взбодрили мысли. Не будет же он, в самом деле, упускать капиталы Вулфтрейса из своих рук. Он обязательно придумает пару-тройку схем слияния, а потом и захвата фирм. Если оформить документы вовремя, то кто потом будет искать концы? Насколько ему известно, у Шона нет прямых наследников. Вряд ли этот пышущий здоровьем мужчина составил завещание на престарелую двоюродную бабулю. А значит, при соответствующей сообразительности и небольшой доли везения можно устроить некие манипуляции…
Что? Как?
- Шон? С тобой всё в порядке? – с ошарашенным взором спросил Стюарт у вполне живого, хотя и немного потрёпанного Вулфтрейса, сидящего на боку невероятно красивого оленя, рога которого раскидывались явно больше чем на ярд в поперечнике.
У каждого в жизни наступает момент, когда полностью осознаешь себя. Кто-то называет это познанием, кто-то моментом откровения, кто-то совершенно пафосно. Поиском смысла жизни. У Шона все свершилось одномоментно. И, хотя в тот миг ему и показалось, что он примирился с самим собой, контроля полностью над своей сущностью он так и не обрел. И иногда она требовала выхода. Охота была той самой отдушиной, которая позволяла не потерять контроль и не позволить сдерживающей плотине прорваться.
Шон без труда уловил запах оленя и, поймав его, следовал за ним, ведомый кровожадным азартом. Что ему были собаки. Что загонщики. Что Стюарт Шенинг. Так, не более чем декорации для поддержания антуража, да соблюдения рамок приличия. А когда олень оказался хитрее и умнее охотников, Шон не мог упустить шанса добыть его в одиночку.
Это именно то, что ему было так необходимо. Противоборство на равных условиях. Один на один. Кто окажется сильнее, быстрее, кто выживет, а кто погибнет. Победитель может быть только один.
Расстояние между ним и оленем стремительно сокращалось.
Все окружающее Шона окрасилось в красноватый цвет, как если бы он смотрел в прибор ночного видения, только в том случае все было бы зеленоватым. Запахи и звуки стали ярче и четче. Шон слышал тяжелое дыхание оленя, зверь был уже утомлен погоней, но сдаваться не собирался. Ноздри его раздувались, мощная шея, подобно стреле, была прямой и устремленной вперед. А эти рога…
Это произведение искусства. Карие глаза, такие выразительные и влажные, ловили движение рядом с собой. Но олень до последнего был уверен, что сможет уйти от погони. Всего-то какой-то человечишко на коне.
Конечно, он не ожидал того что произошло в следующую секунду. Когда холодная острая сталь вспорола его шею, и горячая кровь хлынула из раны, он был удивлен. Если олени могут испытывать удивление. Разъярен. И шокирован, когда вместе со стальным клинком в его плоть вонзились острые клыки.
Олень яростно мотнул головой, сбрасывая с себя убийцу, и попробовал достать его рогами, но тот оказался проворным и ловким. Силы стремительно покидали оленя, убийца знал, куда бить. Но судьба не могла допустить, чтобы он остался неотомщенным. Убийца оступился на кочке, на долю секунды потеряв равновесие. Этого и хватило оленю, чтобы достать-таки своего врага мощным ударом ветвистых рогов. Последнее, что он видел, это как его поверженный враг распластался на земле, прежде чем рухнуть и самому.
Всё ещё держа в руках ту самую сорочку, в которой ей пришлось вернуться домой после прогулки по лесу, Лаура прошла в комнату. Сына дома не было. И понятно. Школьный автобус увёз его на занятия.
- Что же это со мной такое? – взъерошивая волосы свободной рукой, проговорила она. - Ночь закончилась давно, и я вроде бы даже не спала. Или спала? Ничего не понимаю.
Бессильно опустившись на кровать, женщина погладила рукой небрежно распростёртое на постели одеяло.
- Что это? – удивлённо спросила она, расправляя под рукой тоненькую травинку. Точно ту, что растёт на газоне их дома перед лесом. – Странно. Кажется, я утром уже смотрела постель, и на ней ничего не было. Странно.
Впрочем, к этим странностям она уже привыкла. Минуту спустя она укладывала сорочку в шкаф. Время идёт, и пора заниматься делами, а то так можно остаться и без куска хлеба. Хотя этого бояться ещё рано. Бабуля наладила работу имения и палатки, торгующей сувенирами, что приносило довольно стабильный доход, и чтобы разрушить эту стабильность, нужно было очень постараться. Тем более конкурентов у неё не так много. Крупные воротилы не трогают фермеров и мелких предпринимателей. Это слишком мелко для них. Не так много прибыли от лесной лавки, чтобы тратить на неё время. Крупные акулы едят друг друга. Это и ощутимее, и престижнее.
За делами следуют другие дела, а там и день подбирается к зениту.
- Кажется, мне пора готовить обед, – улыбнулась Лаура, глядя на портрет сынишки, стоящий в точеной рамочке на столе. Впрочем, в кабинете все стены были завешаны картинами и фотографиями. Не так много у неё было воспоминаний о близких людях, чтобы лишать себя их, убирая все портреты.
Родители. Бабуля. Сынок. Предки. Что-то давно не разглядывала она портреты предков… ох, надо посмотреть…
С тех пор, как Шон себя помнил, он никогда не болел. Это было даже обидно. Другие его одноклассники могли поваляться дома с кашлем или температурой, в то время, как Шон вынужден был посещать все занятия, и никакой тебе поблажки. Пару раз он пробовал симулировать, ему даже вызывали врача, но все заканчивалось позорнейшим образом. Врач объявлял, что молодой человек абсолютно здоров, и Шона выдворяли на занятия.
Случались, конечно, и более серьезные неприятности. Шон был не из тех, кто сидел на месте. Как и другие мальчики его возраста, он носился повсюду, сломя голову, лазал по заборам и деревьям, а когда ему подарили пони, стал совершать долгие верховые прогулки, как-то слишком быстро научившись хорошо держаться в седле. Как будто всю жизнь только этим и занимался. Но, как говорится, и на старуху бывает проруха.
Шон отправился в лес, оседлав свою Звездочку. Почему-то лес всегда манил его больше, чем бескрайние поля. Ему нравилась игра света и теней, нравилось, как солнечные лучи пробиваются среди ветвей величественных деревьев. Он мог наблюдать за этими явлениями бесконечно. Так было и в этот раз. Увлекшись созерцанием бликов, Шон не заметил, что впереди возникла растущая слишком низко ветка.
Сокрушительный удар сбросил его с седла. Очнулся Шон уже на земле. Звездочка не сбежала, она вернулась за своим хозяином и осторожно обнюхивала его, чуть касаясь мягкой шелковой мордой.
Шон попробовал подняться, но ему не удалось. Он не мог даже пошевелиться. Странно, но боли он не чувствовал. Он не чувствовал вообще ничего. Как будто у него не было тела. Шону стало страшно. Очень страшно. Он хотел позвать на помощь, но осознал, что забрался слишком далеко, и никто его не услышит. Если бы Звездочка вернулась домой и привела помощь… Но лошадь ни за что не отходила от него. Тогда Шон впервые задумался о смерти.
Но в тот день он не умер. Пролежав в лесу до темноты, он уже мысленно попрощался со всеми. Ему не было больше страшно. Не было холодно. Просто было одиноко. Он просто ждал. Чего? Он и сам не знал. Но в какой-то момент он начал чувствовать.
Сначала боль в шее, потом во всем теле. Потом вернулась способность шевелиться. Шон попробовал поднять руку, и ему хоть и с трудом, но удалось. Пошевелил ногами. Попробовал сесть. Каждое движение сопровождалось ослепительной болью, но это было неважно. Главное, что он мог снова шевелиться. Спустя еще некоторое время Шон смог взобраться в седло. И глубокой ночью вернуться домой.
Утром его осмотрел врач, но не обнаружил никаких травм, даже царапин. Ничего.
Рассказу Шона о том, что он упал с лошади в лесу, родители не поверили. Более того он еще и был наказан за то, что не явился домой вовремя и солгал о том, где он был так долго.
С тех пор, когда Шон получал травмы, а получал он их регулярно, он же был обычным подростком, он не показывал своей боли. Просто ждал, пока все заживет.
Нет, он не считал это какой-то суперспособностью, как он узнал опять же из интернета, это было ничто иное, как ускоренная способность к регенерации. Редко, но встречается.
Именно эта редкая способность и спасла Шона от неминуемой гибели от удара оленьими рогами. Сначала была темнота. Потом раздирающая внутренности боль. Невозможно было вздохнуть. Лежа на земле, Вулфтрейс чувствовал, как она вибрировала под копытами всадников, которые стремительно приближались к нему. Стиснув зубы, Шон заставил себя подняться на ноги и дойти до лежащего на боку оленя. Каким же облегчением было опуститься на его еще теплый бок. Шон смотрел, как приближаются к нему загонщики, а впереди на своей пегой кобыле Стюард Шенинг. Шон заставил себя выпрямиться.
- Дорогой зятёк, не слишком ли вы опрометчиво поступили? Кажется, удар копыта такого красавца может отправить к проотцам не только человека, но и крупного зверя. Я уж было заволновался о вас, - вкрадчиво говорил Стюарт, оглядывая своего будущего родственника со всех сторон, пытаясь обнаружить хотя бы намёк на ранение или контузию. Ведь невозможно же свалиться на землю замертво и через пять минут встать, как будто ни в чём не бывало. Или возможно?
Он видел! Но как? Шон заметил на шее у одного из загонщиков бинокль. А, понятно, как. Но видел он с приличного расстояния, да и далеко не все, как выясняется. Шон украдкой перевел дыхание.
- Удар копытом, само собой. Только он не достал меня копытом, - тихо, веско произнес он. – Пытался достать рогами, но он был уже ослаблен раной, и задел только вскользь. Он достойно сражался за свою жизнь. И о какой опрометчивости вы ведете речь? – Шон следил взглядом за маневрами своего будущего родственника с явным недовольством. Походило на то, что его пытались подловить на чем-то неприличном или даже незаконном. – Неужели вы предлагаете убивать такое благородное животное исподтишка? Выстрелом на расстоянии? Обычной пулей? Где здесь возвышенность и великодушие? Нет, я не мог поступить так. Только не с ним. – Вулфтрейс провел рукой по жесткой шерсти. Как будто просил прощения за то, что отнял жизнь у этого великолепного животного.
- Ах, вскользь... тогда, Шон Вулфтрейс, вы просто везунчик! – воскликнул Стюарт, совершенно не веря словам молодого человека. С другой стороны – очевидно же, что он жив и здоров. Даже после такого странного способа охоты. Вступить в единоборство с мощным самцом оленя просто потому, что так будет честнее? Это серьёзно? Странно, что у него в бизнесе такой успех. Обычно бизнес удаётся тем, кто использует наибольшее число нечестных приёмов. А Шенинг мнил себя одним из лучших бойцов без правил на ринге крупных воротил.
Прищурившись, Стюарт разглядывал Шона, не сомневаясь в том, что его глаза видели смерть, хотя сейчас они так же фиксируют жизнь. Что ж, значит, его зятёк не так прост, как могло бы показаться. С другой стороны – он и не мог быть обычным мальчишкой, решившим взбежать на Олимп.
- Думаю, за стаканчиком бренди этот олень покажется нам необычайно вкусным. – Наконец смирился он, похлопав по плечу Шона. – Пора потревожить загонщиков, а то им не досталось и капли триумфа. Кажется, мой зять большой любитель славы. Не иначе.
Он когда-нибудь прекратит говорить об этом как о свершившемся факте? Шона коробило от этого фамильярного обращения. Опять же сам Шон справедливо мог считаться инициатором их с Шенингами отношений. Если бы не его опрометчивое решение сделать публичное предложение мисс Шенинг… Но решение принято.
Так что приходится терпеть. Скрипеть зубами и терпеть.
- Даже не сомневаюсь в этом, - с готовностью подтвердил Вулфтрейс, вставая с мертвой туши. Он расправил плечи, снова обретая свою обычную величественную осанку и стать. – Мне нужно будет немного времени по возвращении. Переодеться, привести себя в порядок, но к ужину я снова буду в вашем полном распоряжении. – Широкая улыбка не могла оставить места сомнениям в ее искренности. Но глаза оставались холодными голубыми льдинками. – Шон щелчком подозвал своего коня, легко запрыгнул в седло. – Как насчет немного посоревноваться? Кто первым достигнет поместья? Если ваша лошадь не слишком утомилась погоней?
Если уж его назвали любителем славы, нужно поддерживать эту репутацию.
Посоревноваться? Стюарт уже забыл, что именно это и предполагает охота.
- Если моя малышка покажет хвост твоему скакуну, голова этого красавца украсит мой охотничий зал! – Воскликнул он, забираясь в седло. – Впрочем, если я догоню тебя, то лучшие напитки моего подвала украсят сегодняшний ужин! А ты знаешь, там есть чем насладиться!
Хотя Стюарт мог бы прекрасно обойтись без скачек в седле, предпочитая новинки технической мысли и промышленности, но всё же он был англичанином до кончиков ногтей. И прошел самую лучшую школу выездки.
Как и каждый английский мальчик, в два года он уже неплохо держался на спине пони, дальше больше. К началу учёбы в школе его навыки верховой езды позволяли ему провести в седле большую часть дня.
Так что мысль о скачках не могла бы отторгнута априори. Просто выиграть скачки у того, кто прыгает на спину оленю явно непросто. Но это не аргумент, чтобы отказаться от скачки.
- Мисс! Мисс Шенинг, тут с вашим женихом такое случилось… - возбуждённо тараторил один из погонщиков Стюарта Шенинга, который и сам был неравнодушен к молодой хозяйке, да уж точно не надеялся на её внимание. Но позвонить и предупредить хозяйку о смерти жениха счёл необходимым, - Такоееее…
- Марк, а нельзя ли говорить поконкретнее, - раздраженно произнесла Энн Шенинг, - это даже не общие слова, это чушь!
- Конкретнее – ваш жених прыгнул на спину огромному рогатому оленю, в жажде прирезать красавца, но тот казался не робкого десятка! Так швырнул вашего жениха, что из того дух вон!... Ооооййййй…
- Что? Марк! Не молчи! Сейчас же говори, что с Шоном? А что с отцом?
- Ойййй… всё в порядке, мисс. – После долгого шипения и причитания возобновил связную речь слуга, - Ваш отец в полном порядке, а ваш жених завалил оленя и радуется добыче! – шептал погонщик, поднеся телефон к самым губам. – Это невероятно, но на нём даже ран нет. Видимо мы не поняли, как и что случилось. Или олень был не так велик, как нам показалось.
Энн была не просто раздражена. Она была взбешена. Как такое возможно? Да и что вообще произошло. Звонить отцу она не стала, но надев самый лучший костюм для верховой езды, отправилась, как будто бы к конюшням для прогулки. Не могла же она пропустить такое событие, раз уж не стала вставать в пять утра, чтобы принять участие в этой охоте, о чём уже сильно пожалела.
Как и говорил отец, ситуацию всегда нужно держать под контролем, а в этом преуспевает только её женишок. Впрочем, отец знает, что и у Энн есть ситуации, которые она никак не могла оставить без своего внимания. Чего только стоит эта молодая леди, которая уж слишком долго сопротивляется проникновению. Это начинает бесить.
А ведь всего-то и надо, что сломить её волю. Хотя, наличие ребёнка делает её уязвимой. И рано или поздно она сдастся. Жаль, только ребёнка она потеряет. Ах, как жаль…
С рассеянной улыбкой думала Энн, разглядывая своё безупречное отражение в зеркале. Точёная фигура, перехваченная зелёным бархатом костюма, казалась ещё более изящной. Невероятно глубокого синего цвета глаза выделялись на живом лице. Жокейская шапочка чудно сидела на волосах, скрывая безупречную причёску. Её жених не может устоять перед таким совершенством, кем бы он ни был. Главное – дождаться его.
Теребя в руках хлыст, Энн вышла на лужайку перед конюшнями.
Это был если не лучший день в его жизни, то определенно один из лучших. Удачная охота, а теперь еще и соревнования. Шон ни на секунду не сомневался в своем успехе. Мистер Шенинг был превосходным наездником, это безусловно, и он окажется достойным соперником. Вот только Шон из тех, кто не привык уступать ни в чем, будь то бизнес или развлечения.
Если моя малышка покажет хвост твоему скакуну… Как самонадеянно.
Но ключевое слово здесь если. Это случится лишь в том случае, если Шон даст Стюарту фору. Но это будет расценено как подхалимаж, или того хуже. Заявление о том, что Вулфтрейс считает Шенинга более слабым игроком, что даже идет ему на уступки.
Так что, едва прозвучала команда на старт, оба всадника сорвались с места и помчались к имению во весь опор.
Это было прекрасно. Два всадника, слившиеся воедино со своими лошадьми, стелились над изумрудными полями в ярких лучах полуденного солнца. Они неслись так быстро, что само время едва поспевало за ними.
Шон нарочно немного придержал своего коня, чтобы дать Стюарту возможность насладиться иллюзией победы и триумфа, но перед самым въездом в поместье ослабил повод, и дал волю своему Фаеру. Почуяв свободу, конь рванул вперед и опередил пегую кобылу Стюарта на полкорпуса на последних метрах.
Шон спрыгнул на землю, передавая повод подоспевшему тут же конюху.
- Выводи его хорошенько, только потом дай пить, - дал он указания слуге. И лишь потом обернулся к Стюарту. – Что ж. По-моему, все очевидно, - Вулфтрейс не сдерживал довольной улыбки. – Победа моя. Но. Так как трофей тоже мой, я решил распорядиться им по собственному усмотрению. И потому. – Эффектная пауза. – Он твой. Пусть он станет залогом наших будущих долгосрочных родственных и не только, отношений.
Энн услышала топот копыт задолго до того, как появились всадники. Впрочем, кто его не слышал! Конюхи подоспели к всадникам, едва они появились. Вот только у Энн создалось ощущение, что Шон, как и его конь, вовсе не утомлён ни охотой, ни скачкой, ни чем-либо ещё. Слишком уж лёгок был его шаг и дыхание. Оно даже не сбилось. Сердце не выскакивало из груди. Уж это первое, в чём убедилась Энн, кинувшись на шею жениху.
- Милый… Ты весь в крови. Грязи… Может быть, тебе помочь переодеться? И что там за трофей? Это стоило ваших усилий? Может быть, нужно приготовиться к чему-то необычному?
Энн старалась быть крайне многословной, как обычная женщина. Но от её цепкого взгляда не могла укрыться, ни одна деталь. Даже запёкшаяся в уголках рта любимого кровь. Интересно, какая она на вкус…
Шон поймал в свои объятия невесту. Он еще все пребывал в прекрасном расположении духа, так что ему не пришлось и притворяться.
- О, ты только посмотри на это, - он подвел Энн к лежащему в кузове оленю. – И реши сама, стоило оно того или нет. - Скрывать свою гордость не имело смысла, да и разве скроешь такое. – Да, хоть я и добыл его, я подарил его твоему отцу.
Шону легко было принимать это решение. Во-первых, он в любой момент сможет выследить и завалить оленя ничуть не хуже, а то и получше, и получить при этом еще больше удовольствия, потому, что в этот раз он будет уже гарантированно один на один с оленем. Без всяких посторонних глаз. О, это будет роскошно!
Шон даже облизнулся предвкушающее, и взгляд его на долю секунды подернулся мечтательной дымкой. Хотя это можно было отнести к мыслям о предстоящем ужине в семейном кругу. Семейном кругу. Боже. Неужели он уже мыслит такими категориями…
Только сейчас Шон осознал, что стоит посреди двора не в самом подобающем виде. Особенно в сравнении с его ослепительной невестой.
- Ты собралась на прогулку? – обласкав Энн теплым восхищенным взглядом, спросил Шон. – Я справлюсь и сам, не хочется нарушать твои планы. – Наклонившись к ее ушку, он прошептал. – Ты выглядишь бесподобно в этом костюме. Чудесная амазонка. Несравненная моя.
- Ну что такое мои планы в сравнении с этим! – воскликнула девушка, цокая языком. - Это же настоящий гигант! И кто его достал? Как это случилось?
Энн трещала без умолку до тех пор, пока они с Шоном не скрылись за дверями дома. Но и в апартаментах Энн, Шон не остался без её внимания. Она так усердно помогала ему освободиться от одежды, словно собиралась и в душ отправиться с ним. Впрочем, почему нет. После душа можно нарядиться ещё эффектнее и быть полностью уверенной, что видела всё своими глазами.
- Милый, кажется, одежда пришла в негодность! Как жаль, - без капли сожаления щебетала девушка. - Давай после ужина прокатимся в торговый центр, чтобы восполнить утраченные экземпляры. Я знаю, тут недавно открылись несколько вполне приличных бутиков. Тебе понравится одежда из Напапири или Коллинс, я уверена! Ах, как жаль эту рубашку… её ни зашить, ни отстирать уже невозможно.
Впрочем, Энн отродясь не брала в руки швейную иглу. Даже не представляла, что с ней делать.
Её расторопные пальчики уже проверили все вещи, пробежались по обнажившемуся телу мужчины, приводя в трепет свою хозяйку. Если бы … впрочем…
- Милый, ты же не будешь против, если я помогу тебе в душе…
Её настойчивости и её возбуждение уже невозможно было унять. Нет. В самом деле, ни один мужчина в жизни не возбуждал её, как Шон. Однажды она подумала, что лет пятьсот назад ей в действительности пришлось бы ждать свадьбы, чтобы насладиться таким телом. Боже, спасибо тебе за то, что сейчас этих условностей и в помине нет! Такой мужчина просто не должен! Не имеет права оставаться без женщины ни на минуту!
Хорошо, что Энн хотя бы дождалась, пока они уединились в гостевой спальне, отведенной Шону. Да, он был в статусе жениха, но до свадьбы он не собирался ставить свою суженую в неловкое положение, вторгаясь на ее территорию. Вот когда станет ее законным мужем, вот тогда… Тогда они будут жить в его доме.
И все будет так, как решит Шон. И никак иначе. А пока.
- Да к черту рубашку, - сдирая с себя то, во что превратилась недешевая некогда вещь, промолвил Шон, подчиняясь Энн, уступая ее напору. Да, он не испытывал к ней любви. Но влечение еще никто не отменял, а Шон был живым и здоровым самцом, к тому же распаленным охотой. И этот прекрасно начавшийся день требовал продолжения. Именно такого, как предлагала Энн. – Как я могу быть против? Вовсе нет… - Он уже расправился с застежками на ее жакете, и бархатная вещица полетела вслед за изодранной рубахой куда-то на пол. – Душ — это как раз то, что мне жизненно необходимо, - промурлыкал Вулфтрейс.
А потом ему было уже не до разговоров. Потому что он стягивал нижнее белье с плечиков Энн зубами. Ей так нравилось, когда он вел себя по-звериному.
Энн сходила с ума от вожделения и нетерпения. Какими бы не были её первоначальные намерения, секс с этим самцом выветривал абсолютно все мысли из её головы. Правда, и она теперь умела сквозь густой тягучий туман страсти и вожделения успеть различить бешеный, но ровный стук сердца Шона.
Роскошный атлас кожи, скрывающий натренированные мускулы мужчины. Вересковый запах волос Шона. Но ни одного намёка ни на ранение, ни на любое другое повреждение ей обнаружить не удалось. А между тем время пролетело безвозвратно. Безудержные поцелуи и пламенное соитие осталось в прошлом. И молодые люди уже лениво наслаждались ласковыми прикосновениями, лёгкими поцелуями и редкими словами, словно бабочки, перелетающими с одних уст на другие.
- Посмотри, дорогой. Даже слова бывают похожи на поцелуи. – Шептала она, посыпая его из сомкнутых ладоней своей нежностью, словно бисером. – Только не смотри на часы… это слишком опасно…
Вопреки предостережению Энн, Шон все же посмотрел на настенные часы. Как и все в этом доме, это были старинные часы, но с отлично отлаженным механизмом. Раритет, дорогущий, наверное. За такие на Сотбис порвали бы. Если кому пришла бы в голову мысль выставить их на продажу. Но с такими вещами не расстаются.
Как символично. Все, что попадает в этот дом, призвано остаться в нем навсегда. Вот теперь и Шон.
- Опасно опоздать на ужин, который устраивает твой отец в мою честь, - улыбнулся Шон, мягко освобождаясь от вездесущих ручек Энн. Почему в какой-то момент ему так невыносимы становятся ее прикосновения? Как будто он достигает определенного рубежа, который пересекать не нужно? – Нам, правда, пора. А после мы, как и планировали, отправимся в торговый центр. Я и в самом деле не могу ходить как босяк. Твой жених должен выглядеть достойно, чтобы соответствовать такому бриллианту, как ты. – Шон поцеловал Энн в лоб и выскользнул из постели.
Энн улыбнулась. Всё-таки в некоторых вещах Шон был предсказуем. А значит, его сверхъестественные способности не так уж и велики. Хотя та резкость, с которой он освободился от её рук задела девушку. Ничего. Наступит время, он будет умолять не оставлять его. Наступит. Но ужин пропустить нельзя. Впрочем, как истинная женщина, она хотела увидеть не только как её жених охотится или ест, но и как тратит деньги в магазине. Что ни говори, а это очень сильно раскрывает мужчину.
Фисташковая столовая была как нельзя более к стати устроена для подобный трапез. Росписи потолков и стен отражали динамичные сюжеты охоты в прекрасной стилизации под ренессанс.
Шон отодвинул для невесты стул и занял свое место за столом. После традиционных тостов и взаимных поздравлений с удачной охотой можно было приступить к трапезе. Что Шон с превеликим удовольствием и сделал.
Оленина была приготовлена отменно. Впрочем, в способностях их повара Энн и не сомневалась. Вино тоже было превосходным. А вот разговор с отцом как-то не заладился. Стюарт всё время нервно вздыхал и поглядывал на молодых. Потом протяжно выпускал воздух через сомкнутые губы и нёс какую-то ерунду о погоде и природных явлениях. Даже Энн уже забеспокоилась о состоянии отца.
- Папа, если ты устал или подхватил на охоте меланхолию, то почему бы тебе не отправится на Гоа? Там обычно исчезают любые признаки нервного настроения.
- Я не устал. И настроение моё испорчено не охотой. Точнее, не фактом охоты. А… - Шенинг осёкся, всё ещё не решаясь высказать свои вопросы. Но тема была такой щекотливой. Что он испытывал невероятные сомнения в то время, как будущий родственник, ставший причиной этих сомнений, преспокойно орудовал ножом и вилкой, уплетая сочные куски стейков под калифорнийское бордо.
Так-так. И чем Шенинг недоволен, интересно? Шон почувствовал витающее в атмосфере столовой настроении сразу, как только зашел. Напряжение, подозрительность, недовольство… И в чем причина? Нужно было поддаться ему и дать выиграть в скачке? Нееет. Это было бы еще более унизительно. Трофей в очень скором времени будет украшать стену зала. О, это будет роскошный повод для гордости.
Мало кто осмелится поставить под сомнение доблесть мистера Шенинга, как охотника. Со временем детали охоты померкнут, сотрутся, затеряются, и все будут уверены, что именно Стюарт добыл этого прекрасного оленя, чью голову они будут лицезреть, стоит им лишь зайти в главный зал поместья. Так что же не так?
Встретившись взглядом с будущим тестем, Шон как будто почувствовал удар тока. Он непроизвольно вздрогнул, но усилием воли вернул себе всегдашнюю невозмутимость и вежливую отстраненность.
Заметила ли Энн? Ее рука, лежащая на его локте, была по-прежнему мягкой и нежной. Можно целую вечность ломать голову над тем, что на уме у мистера Шенинга, а можно просто подождать. И Энн, сама того не зная, помогла Шону в разгадке этого ребуса. Отчасти.
Шон поблагодарил Шенинга за превосходный ужин в очередной раз, поцеловал руку Энн и объявил.
- Нужно сделать распоряжения, чтобы подготовили машину. Мы собираемся прогуляться по городу с моей дорогой будущей супругой. – Снова обласкал взглядом тающую от удовольствия Энн. – А вы, мистер Шенинг, и в самом деле как-то бледны. Постарайтесь отдохнуть. Охота может быть весьма утомительной.
Выразительный взгляд в сторону Стюарта не оставлял сомнений в том, что Шон справится с любой ситуацией, вне зависимости от того, что у Стюарта на уме.
- Отец, - улучив момент, шепнула Энн. - В чём дело? Я не понимаю, что такого произошло, чтобы так себя вести?
Синие глаза девушка сверкали недовольством и раздражением. Если что-то произошло – отец должен сказать, а не изображать из себя Мегре. Разве это не общее их дело? Почему он так непоследователен?
- А я и говорю, - зашипел Стюарт, поглядывая на отвлёкшегося на выбор блюда Шона. - На шкуре оленя нашли следы зубов. И это не зубы твоего жениха, дорогуша.
- О чём ты? Сам чёрт не поймёт, что ты имеешь в виду! - воскликнула девушка, раздражаясь ещё больше.
- Я о том, что оленя загрыз волк! Но каким образом твоему жениху удалось отобрать добычу – ума не приложу! Нонсенс какой-то!
- Волк? Откуда там взялся волк?
- Это ты меня спрашиваешь? Сам бы хотел это знать. Но одно я могу сказать точно – я видел тень волка во время охоты. И тоже тогда подумал, что волку взяться неоткуда. А теперь?
- А теперь слуги судачат о том, что оленя добыл волк, и как теперь жить здесь по соседству с хищниками?
- Ещё как судачат. Фрида вообще взяла расчёт и уехала полтора часа назад! Фрида! Кто теперь будет делать мне маникюр!
- Так! Всё! Стоп отец! – всплеснув руками, приказала Энн. – Давай разберёмся с этим позже. Зверя выследят и уничтожат. Не первый же он в истории Шервуда. Нам нужно подумать лишь о том, чтобы не разбежалась вся прислуга. Повар хотя бы в здравом уме?
- Да, Чарли превосходно держится, хотя ему и пришлось повозиться сегодня…
Расслаблено с напускной улыбкой проговорил Стюарт, глядя на узел галстука Шона. Очень уж ему было неохота встречаться взглядом с тем, кто вырвал добычу из зубов волка. Но почему он промолчал? Если это так – разве это не повод для гордости? А если не так, то как было дело?
Шон, слушая этот разговор на грани слышимости отца и дочери, прилагал все усилия, чтобы не расхохотаться. Он сосредоточился на стоящих на столе тарелках с таким видом, как будто от этого зависела его жизнь. Наконец, он решил подцепить вилкой кусочек прозрачного розового окорока, поблескивающего на тарелке, так призывно источая нежный сок. Отрезав кусочек тающего во рту лакомства, Шон сосредоточенно жевал его, наслаждаясь тонким вкусом копченого мяса.
Сделать вид, что не слышал или все же среагировать? Нет, лучше промолчать. Ведь непосредственно к нему никто не обращался. И по правилам приличия он не должен был вмешиваться в чужие разговоры.
Но вот уже в машине, оставшись наедине с Энн, Шон решил разузнать все подробности. Или те, что решит сообщить Энн.
Вырвавшись на шоссе, Шон придавил педаль к полу, уверенно ведя машину вдоль живописных полей, усеянных распустившимися цветами. На такой скорости картина получалась смазанной, напоминала стелящейся рядом цветной палантин.
- Мне показалось, я слышал слово «волк» за ужином.
- Ах, Шон! Мне вот этого не показалось! – закатывая глаза, вздохнула Энн. - Отец в панике. Прислуга того и гляди разбежится, а все по тому, что на шкуре убитого тобой оленя, обнаружены следы зубов. Некоторые полагают, что ты отобрал добычу волка. Но это бы полбеды. Люди просто боятся волков. Ты же знаешь – Шервуд давно разбит на квадраты, словно городской парк, и волков в нём давно не было. Детишки ползают на нежной травке. А отец… он просто растерян. Ушла его любимая служанка. Он растерян… вот и всё…
Вот теперь Шон уже не мог сдерживаться. Он рассмеялся громко и заразительно.
- Нет, ты серьезно? – Спросил он, поворачиваясь к Энн. – Я сделал что? Отобрал добычу у волка? И как я это сделал? А главное, когда? И где же сам волк? Чтобы отобрать у хищника добычу, надо убить его, это как минимум. – Шон все еще улыбался, представляя, что творится у бедного мистера Шенинга на уме. – Вернем мы вашу служанку, не переживай, - заверил он невесту, великодушно и покровительственно похлопав е по колену. – Твой отец просто немного устал. Охота это тот еще стресс. А что касается волка. – Тут Шон стал серьезным. – Я подключу своих людей к этому. Если волк есть. Скоро его не будет.
Шон свободной рукой извлек из кармана телефон и набрал номер с быстрого набора.
- Билл. Приветствую. Разыщи некую Фриду. Она до недавнего времени работала в поместье Шенингов…. До недавнего значит не более часа назад, Билл. И там не десяток женщин с именем Фрида. Да. До завтра у нее выходной, а утром она должна быть на работе. Отлично. Премия из резервного фонда. Разумеется.
Шон убрал телефон обратно в карман.
- Одну проблему решили. Самую простую. Осталась та, что сложнее. – В ответ на вопросительный взгляд Энн значительно произнес. – Выбрать моей любимой самое красивое ожерелье на свете!
А он умеет быть душкой. В прищуренных глазах Энн мелькнули нули, звёзды, удовлетворение.
- Ожерелье? Хорошо. Я придумаю повод к этому ожерелью. – Мурлыча, произнесла она, обнимая правую руку Шона. – Как думаешь, новое кружевное бельё – это повод надеть драгоценности? – всё ещё мурлыча, спрашивает она, изгибаясь, словно кошка. Шон великодушно ухмыляется. Энн начисто забывает, что в торговом центре они собирались купить рубашку для Шона. Ожерелье, туфли, новая заколка и, наконец, бутик лучшего белья из Парижа, Рандеву. Что ж, ей нужно подготовиться к рандеву с женихом, это ясно.
Оставив Шона в одном из коридоров торгового центра, Энн отправилась подбирать трусики к цвету бюстгальтера.
Лаура приехала в местный торговый центр вовсе не за покупками. Она отдала на реализацию несколько булок козьего сыра и зашла в магазин для взрослых, чтобы забрать у Хельги Хопкинс, которая работает менеджером этого бутика, несколько новых сувениров для предстоящего фестиваля Робин Гуда. Давно уже никто не помнит, что Лаура состоит в кровном родстве с тем, кого считают Робин Гудом, но между тем гостеприимный фестиваль даёт возможность подзаработать местным жителям, будь они потомки или просто его земляки. Точёные фигурки Робина, лук и колчан, а также тончайше украшенные серебряные стрелы раскупаются во время фестиваля не хуже, чем пиво в местном пабе. Но пока до него есть время – Лаура старается собрать все возможные лоты для аукциона. Не бегать же за ними в последний день. Сейчас, когда в Шервуде, как будто в самом большом городе мира есть огромнейший торговый центр, может быть и трудно кого-то удивить драгоценностями высшей пробы или вещами от кутюр, но местный колорит всё ещё свято хранится в душах людей.
- Хельга! Это такая тонкая работа! – воскликнула Лаура, разглядывая труды Джефри. Фигурки Робина, руке которого зажата тонкая серебряная стрела – приз победителя турнира! – Ах, если бы можно было стать дамой сердца такого кавалера!
Девушки за прилавком рассмеялись. Слишком уж неоднозначно звучали такие слова, если учитывать разнообразие латексных вибраторов в витринах.
- Вот только я не сохранила упаковку с прошлого фестиваля, – рассеянно говорит Хельга, разводя руками. – Могу только предложить пакет заведения.
Со смехом девушки пакуют сувениры в красочный пакет сексшопа, с предложением скидки постоянному клиенту, и прыскают от смеха.
Махнув рукой, Лаура выскакивает их бутика, всё ещё глядя на широкую улыбку Хельги.
- Пока! Завтра приду ещё! Жди! – кричит она подруге и налетает на нечто плотное и непреодолимое. – О, Боже! – шепчет Лаура, понимая, что просто-таки влипла в тело мужчины, который ещё и обнял её, опасаясь, видимо, что девушка упадёт от столкновения. – Ничего удивительного… Ничего необычного… как всегда, - бормочет она и поднимает глаза, чтобы поблагодарить мужчину. Господи. Только не он! В её глазах отражается ужас и две льдинки глаз мужчины. – Это вы….
Шон обычно не отвлекается на такие вещи. Но сегодня явно не его день. Или виной тому выпитое за ужином вино? Да разве это доза для такого, как он. Алкоголь из головы уже давно выветрился и из крови вышел. Почему же тогда Шон с таким интересом засмотрелся на выставленную на витрине вазу необычной формы? Она больше напоминала приземистую чашу, этакие приплюснутые сверху песочные часы. Как в нее вообще ставить цветы?
Задавшись этим вопросом, Шон захотел подойти к витрине поближе, чтобы рассмотреть необычную безделушку поближе.
И в этот момент в него кто-то врезался со всего разгона. Рефлексы сработали мгновенно. Он обнял внедрившуюся в него девушку, чтобы ту не отбросило назад. И она, как будто отвечает на его невысказанные вопросы о странной вазе.
Шону также потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя.
- Я, - выдохнул он. Сердце пропустило удар, совершило кульбит, а потом снова забилось ровно и сильно. Он скользит взглядом по точеной фигурке Лауры, чувствует ее горячее гибкое тело в своих руках и ловит себя на мысли, что хочет держать ее так вечно. Смотреть в ее глаза, только чтобы в них не было застывшего ужаса, а плескались волны необузданной страсти и… Пожалуй, страсти достаточно. Потому как…
- А ты времени зря не теряешь. – Выразительный взгляд на пакет. И кто счастливчик? Так и рвался с языка вопрос, но Шон стиснул зубы и промолчал. Итак, было очевидно, что Лаура не просто оставила прошлое позади с ним вместе, но и кардинально поменяла свои взгляды на жизнь.
Ошарашенная словами мужчины, Лаура чуть приподнялась на цыпочках, желая упереться руками в его грудь. Только руки были заняты пакетами. А губы мужчины оказались так рядом. И глаза. И запах. Головокружительный, имбирный до тончайших штрихов знакомый аромат… кто он… кто…
- Чего не теряю? – ошеломлённо спросила она, утопая в его глазах. Если он опустит руки – она рухнет на пол. – Мы уже на ты? Вы уверены, что джентльмен может так разговаривать с леди? – решимость слов совершенно не соответствовала пунктирообразному тону голоса.
Шон надменно усмехнулся.
- Времени, Лаура, времени. Знаешь, это такая тонкая материя, говорят, весьма эфемерная, ее измеряют в часах, минутах, секундах. – Шон говорил что-то, а сам думал лишь об одном. Все эти часы, минуты, секунды, все время мира я хочу посвятить тебе, моя любимая. Только тебе. Помнишь… Он спохватился, увидев в конце коридора силуэт спешащей к ним Энн. Но даже и не подумал выпустить из рук Лауру. – Я уверен, что леди не подобает выставлять напоказ такие вещи. А то джентльмен может принять это за приглашение, и тогда ты знаешь, что может случиться. – Шон понизил голос, что могло бы быть и флиртом, и угрозой, да и всем вместе с одинаковым успехом.
А она все еще замирает от его прикосновения. Волна восхищенного удовлетворения прошла по телу Вулфтрейса. Да, его власть над Лаурой еще велика.
Ещё и Лаура. Нет, если уж он так разговаривает с ней, значит, и она не ошиблась. Единственный человек, который может себе позволить такие жесты и такой тон – это Джон Стейтон. Но как? Время? Время… Ах, да. Господь свидетель, она же сама дала ему напиться из Грааля. И что же она хотела? Его любви? Благодарности? Чего?
Да чего угодно! Лишь бы не отпускал её! Но крепкие мужские руки отстранили её от тела любимого. Кратким жестом, не терпящим возражений. Вот так взял и отставил в сторону, и побежал навстречу своей невесте, словно и не существует Лауры Метью. Боже. За что? Как это может быть? Он один знает о времени. Неужели он хочет похитить Грааль? Вот она благодарность за её жертву.
Но сколько бы Лаура ни кляла свою глупую душу, её любовь не могла исчезнуть. Она просто окунулась в боль. В адские муки. Как может она хранить Чашу и остаться хотя бы честной с собой? А с господом? А с ним? Если он потребует прямо, ведь она же не сможет лгать. Но почему он не требует от неё Чаши? Почему приходит к ней только во сне? Почему ей страшно рядом с ним и надёжно одновременно? Почему? Почему так много вопросов?
Время. Время. Вот что всему этому виной. Кое-как очнувшись от своих мыслей, Лаура двинулась к выходу. Почему-то ей стало нестерпимо душно в очень хорошо вентилируемом помещении торгового центра. И что тут делать?
Девушка ещё попыталась найти фигуру мужчины, но многолюдная галерея центра не оставила ей такой возможности. Только тонкий аромат его тела преследовал её ещё долго. И голос всё ещё звучал в ушах... то ли приглашением, то ли угрозой… Зрительных образов больше не возникло. А она могла бы провести вечность в его объятьях. Вечность…. Но почему у неё нет этой вечности?
Нарываться на скандал – последнее, о чем мечтал Шон сегодня. Потому, ни слова больше не говоря, но переставил Лауру, немного приподняв ее над полом, и поспешил навстречу Энн, пока она не прожгла в нем негодующим взглядом дыру.
- А я встретил свою знакомую. Тесен мир, - Шон обезоруживающе улыбнулся, гася пламя негодования Энн. Глупо было бы отрицать, что он только что был так близко к Лауре… Что все еще помнил это ощущение. Она в его руках… И ее волосы щекочут его кожу… И этот аромат дикого леса… Шон чуть заметно тряхнул головой, отгоняя наваждение. – Все купила? Можем ехать обратно? - Он не мог назвать поместье Шенингов домом. И про то, что они приехали за новой рубахой Шону, было забыто напрочь.
Он предложил Энн руку, но ее прикосновение почему-то жгло его даже через ткань. Что такое. Шон посмотрел на Энн и ужаснулся. На мгновение ему показалось, что вместо милого личика с необыкновенными выразительными глазами он увидел гротескную омерзительную рожу с черными провалами на месте глазниц. Шон моргнул, и видение исчезло.
Энн могла бы дать руку на отсечение, что видела собственными глазами, как посреди торгового центра выросло розовое дерево, ради того лишь, чтобы эти двое покачались на его ветвях. Но видение исчезло. За то рядом с ней появился Шон. Высокий. Напористый. Надменный. Нет. Конечно, он не станет мараться связью с этой девицей. Он даже за человека её считать не может. Какой-то отпрыск давно забытого замшелого рода. Кто вообще посмотрит на неё? Нет. Шон не из тех, кто рискует состоянием и репутацией ради мелкой интрижки. В этом можно быть уверенной. Как и в том, что ещё ничего не выплывало из цепких ручек мисс Шенинг. Это уж, как водится. Если есть богатство, оно обязательно осядет на её банковских счетах.
- Конечно, дорогой, отправляемся проверять правильность моих изысканий. Думаю, кружева очень подойдут к золоту в жемчугах. - Хищная улыбка, лишь на мгновение промелькнувшая на лице девушки, опять оказалась невинной. Разъярённые глаза испустили сноп искр. Энн Шенинг лучшая рядом с лучшим мужчиной. Высокомерно взлетела бровь. – Домой!
Почему Энн считала, что можно вот так командовать Шоном? Видимо, он позволял ей это. И то до поры. Пусть потешит свое самолюбие, считая, что он в ее маленьких жадных лапках. Она то и дело пытается запустить в него коготки, но пока делает это столь умело, что со стороны даже и не заметно. Но Шон не сторонний наблюдатель, в его арсенале много способов распознать намерения того, кто строит на него планы.
- Конечно, дорогая, - двинувшись к выходу из лабиринта ослепительно шикарных бутиков, нараспев произнес Шон. – Я сгораю от нетерпения, как хочется посмотреть на кружева с золотом. При условии, что это будет единственное, что ты на себя наденешь.
Он еще распространял свое обаяние на Энн по пути на парковку, но, лишь только оказался в салоне автомобиля, замолчал, сосредоточенно ведя машину по темной уже трассе.
Перед глазами стояла Лаура. Испуганный олененок. И Энн. Хищный коршун. И Шон не мог прогнать от себя это тошнотворное чувство, что возникло еще в торговом центре, когда Энн взяла его руку. Как будто он покрылся холодной скользкой слизью.
Вулфтрейс едва дождался, пока вернулся в поместье и остановил машину у входа в особняк. Слуги тут же кинулись доставать из нее многочисленные пакеты и сумочки с покупками Энн. Она уже открыла рот с намерением выдать очередную чушь по поводу примерки, когда Шон, сославшись на усталость, изъявил намерение пойти в свою комнату.
- Длинный день был сегодня, - сказал он. Виновато улыбаясь. – Пойду выпью аспирин, приму душ и заберусь под одеяло. – В его ледяном взгляде отчетливо читалось: ОДИН.
И с этими словами он устремился к лестнице, ведущей наверх, к спальням. И в его отточенных грациозных движениях не было ни намека на усталость.
Энн закусила губу. Странно, что произошло по дороге домой? Или всё же это произошло раньше? В бешенстве разбросав пакеты, Энн упала на свою постель. Одна! Это просто невероятно. Это запредельнее, чем полёт на Марс!
Впрочем, ей и представиться не могло, что запредельнее может быть.
Утром Фрида пришла на работу, полная впечатлений о поступке Шона и с посланием от него.
- Мистер Вулфтрейс просил передать, что у него появились срочные дела в офисе. Он очень благодарен вам и мистеру Шенингу за гостеприимство, но обстоятельства требуют его неотлучного внимания. – Впрочем, и тон, и вид, и возбуждение Фриды могли стать результатом такого финансового влияния, которое Шенингам и в голову бы не пришло. Судя по тому, что и как говорила старая служанка, были большие сомнения в том, что она всё ещё их старая служанка.
Ночь была бархатной и теплой. Небо все же разразилось дождем, но, как это часто бывает летом, дождь был коротким, и к утру все успело просохнуть, оставляя приятную пряную свежесть. Сочная трава, напитавшись влагой, приятно ласкала подушечки лап.
Деревья источали особенные ночные ароматы. Цветы спрятали свою красоту, кому любоваться на них ночью? С другой стороны, так надежнее, не наступишь и не уничтожишь эту красоту.
Бежать по лесу было непередаваемо прекрасно.
Свобода, ничем и никем не ограниченная. Никаких условностей, правил, лимитов. Никого и ничего не нужно отслеживать, принимать к ведению, держать под контролем. Можно просто быть собой. Тем, кем ты был рожден.
Деревья мелькали мимо, как будто приветствуя и доброжелательно провожая. Черная тень бесшумно и стремительно стелилась над шелковой травой. Но вот деревья расступились, открывая взору небольшую поляну с милым маленьким домиком, обнесенным живой оградой. Близко подходить не надо. А так хочется. Подойти ближе. Заглянуть в окно. Полюбоваться хотя бы издали. Хорошо, что ее аромат достигает его ноздрей и на таком даже приличном расстоянии.
Я скучаю по тебе.
Я очень хочу быть рядом.
Защищать тебя.
Любить тебя.
Всегда.
Мне не хватает тебя.
Но я с тобой.
Всегда.
Я буду защищать тебя.
Я никому тебя не отдам.
Никогда.
Его песня плывет над ночным лесов, улетая в небо. Кого-то вой волка может напугать, но, если прислушаться, можно найти его мелодичным, даже приятным…
Зрительные образы и без того преследовали Лауру последние полгода. Неотступно и немилосердно. Но сегодня она словно завернулась в тончайшую материю его запаха и голоса, качаясь в цветастом гамаке счастья.
Каким-то непостижимым образом Лауре удалось убедить Джона, что у него проявляются все симптомы вирусной инфекции, и сын, хотя и с неохотой и ворчанием, но выпил целый стакан тёплого молока с мёдом. Благодаря этому сейчас он мирно посапывает, глядя вполне приятные сны, если судить по рассеянной улыбке на его сонном личике.
Лаура подоткнула одеяло сына, стряхнула невидимую пылинку с его чёрной шевелюры и отправилась в свою спальню.
Пакет из магазина для взрослых вновь развеселил её. Действительно, что подумал о ней мистер Вулфтрейс? Хотя, чтобы он не подумал о её моральных устоях, ей от этого нисколько не легче. Ведь будь она трижды святой, он не бросит свою богатую невесту и не озаботится тем, что, в самом деле, стряслось с душой Лауры Метью, посмевшей родить ребёнка без мужа. Но ни о каком другом муже кроме Джона Стейтона, оставшегося в далёком прошлом, Лаура и думать не могла. Даже представить, что её руку держит кто-то другой… хотя, Шон Вулфтрейс держал её сегодня довольно крепко, и ей не хотелось освободиться от его рук. Но вот почему ей кажется, что это те же самые руки?
И почему рядом с ним, не смотря на все сомнения, ей так тепло? Почему его запах её умиротворяет… почему звук его голоса…
Лаура проснулась под утра от волчьего воя. Волк? Откуда в Шервуде волк? Застыв от ужаса, она слушала песню волка. Но в какой-то момент поняла, что давно не дрожит от ужаса и не боится вообще. И что она спала всю ночь. Никаких кошмаров. Странно. Или она забыла? Странно.
Но голос волка казался ей знакомым. Интонация. И опять возникло желание пойти к Граалю. Вот только кому, как ни ей знать, что любая слабость ведёт к поражению в любой войне. Даже если это война с собственным подсознанием.
Держаться, Лаура. Ты должна быть сильной и терпеливой. Неужели ей предстоит сражаться с волком? Почему её ночные тени преобразились в волчий вой? Неужели всё так страшно? Чёрт. А она уже так давно не посещала занятий по обороне.
Кинжал. Нужно бы порыться в старинном оружии. Даром что ли усадьбе чуть ли не тысяча лет? В парадном зале довольно много разного оружия. Нужно выбрать себе хороший кинжал и пройти подготовку.
Лаура усмехнулась. До чего ж воинственно она настроена. Впору опять отправляться куда подальше во времени, чтобы найти своё счастье.
А тогда ей казалось, что она всего лишь хочет понять эпоху короля Джона Безземельного. Что же изменилось сейчас? Надоело трястись за свою душу? Интересно у короля Джона была душа? Вот же странно. Стоило ей ощутить себя в руках мужчины, как самообладание и здравый смысл вернули спокойный сон и ей, и сыну.
Жаль, что Шон Вулфтрейс не стоит в галерее супермаркета круглосуточно. Будь оно так, Лаура бы пару раз в день забегала бы туда для получения дозы уверенности в себе.
Стивен фон де Редженальд был из тех, чьё состояние не прописывалось отдельной строкой в списке Форбс, но это вовсе не значит, что у него не было денег. Его банковские счета и его власть имели такой вес, что с ним считались самые крупные фигуры теневого правительства избранных. А всему свету не обязательно знать не только о его деньгах, но и о его существовании.
Именно потому, что свет его интересовал исключительно, как объект временного свойства. А вот тень была его постоянной сферой обитания.
Впрочем, избранные теневые фигуры имели представление и том, что барон Редженальд решает не только какой курс доллара будет сегодня, но по слухам, и то, какой будет погода. И совершенно неудивительно, что именно к этому пауку, дёргающему за невидимые никому нити, и обратилась Энн Шенинг после того, как Вулфтрейс сославшись на неотложные дела, покинул её дом.
- Мистер Редженальд, - надув губки, лепетала она в трубку телефона. - Я не уверена в благонадёжности моего жениха и его состояния. Ах, вы же понимаете – бедная девушка. Её может обмануть любой прохиндей! А вы же знаете, Стивен, насколько я беззащитна и доверчива! Как тяжело мне быть уверенной в том, что мужчина любит меня, а не намеревается запустить руку в карман моего отца. Это же так часто случается! А я хочу быть счастливой! Вы же понимаете!
Максимум тоски и отчаяния в голосе, минимум возможностей для отказа. Энн нажала на все рычаги. Впрочем, и сам Редженальд знал, с кем говорит. Возможности и желания просителя он просчитывал всегда заранее. А уж тем более потенциал того, о ком шла речь. Шон Вулфтрейс уже как три года был в поле зрения Редженальда. И не просто в поле зрения. А под плотным контролем, результатом которого и стала помолвка молодых людей.
Этот довольно нахальный и резвый выскочка запустил тогда свои щупальца в бизнес барона так быстро и незаметно, что финансовые потери чуть не стоили ему кресла координатора теневого кабинета избранных. А это уже не игра. Это война. Но и Стивен не идиот, чтобы кидаться в драку, как дворовая шпана. Нет. Стивен Редженальд умеет действовать и ждать. И он дождался. Теперь он вернёт свои капиталы и ещё и получит гонорар за заказ. А главное – он получит удовлетворение.
Огонёк в желтых глазах барона полыхнул адским пламенем.
- Я посмотрю, мисс Шенинг, что можно сделать. Вы же знаете, что из себя представляет ваш жених. Но вы знаете и цену словам. – Бесстрастно произнёс Стивен, выпустив изо рта облако терпкого сигарного дыма. Его вечер начинался и заканчивался любимыми сигарами и порцией золотистого коньяка. – Буду держать вас в курсе.
Немногословность – признак делового человека. Хотя и держать в курсе Стивен никого не собирался, кроме, может быть, собственного компьютера. Но тот восторг, что был вызван обращением молодой леди, невозможно было передать даже компьютеру.
Коньяк приятно согрел горло и грудь. Прекрасно. Не будь я барон де Редженальд, если этот Вулфтрейс не будет выпотрошен до последнего пенни.
Энн прикусила губу. Дорогое дело. Но оно теперь не имеет обратного хода. Тем более, что Редженальд не был совершенным грабителем. Он брал пятьдесят один процент состояния клиента. Таким образом, в руках Шенингов окажется сорок девять процентов. А это вовсе не гроши. Значит дело того стоит, мистер Вулфтрейс. Не считай себя лучше других – не окажешься в дерьме. И опять вместо лица Энн на минуту появилась зияющая бездна адского пламени….
Около 20 лет назад
Раньше ему было не до того, а последнее время Шон все чаще стал задумываться об этом. Кто он? Откуда? Нет, он, конечно, знал, что он Шон Вулфтрейс, родился в Эдинбурге. И что у него есть отец и мать. Вот только почему-то Шон помнил себя лишь с десяти лет. Как будто он и не жил до этого времени.
Другие дети, с которыми он играл, рассказывали, как они ходили гулять в поля, ездили на пони, находили мертвых птиц, отмечали рождество и дни рождения аж с двух лет!
Почему Шон не помнил ничего о своем раннем детстве? Он не раз просил родителей показать его фотографии, когда он был малышом.
Но они постоянно находили какие-то поводы, чтобы этого не делать. И при этом как-то неестественно улыбались, прятали глаза, а потом предлагали Шону заняться чем-то таким, от чего он ни за что не отказался бы. Поехать в торговый центр выбрать новый радиоуправляемый автомобиль. Или поехать в автосалон и выбрать уже настоящий. Пойти с друзьями развлечься. Предложение подкреплялось солидной суммой на карманные расходы. Или еще что в этом духе.
Со временем варианты предложений, чем можно было отвлечь внимание Шона, иссякли. И он перестал спрашивать, решив выяснить все сам. Для начала расспросив Бет, свою няньку. Сколько он помнил себя, он помнил и ее. Она должна хоть что-то знать.
А она знала. Шон не мог быть уверенным, что это не было его очередным сном, потому что порой сны были столь реальны, а реальность столь зыбка, что сложно было провести между ними границу. Это наводило на мысль, что он сходит с ума.
Шон даже прошел несколько тестов он-лайн. По результатам, которых он оказался обычным подростком. Но, если с ним все в порядке, то что, черт подери, происходит?
Шон проходит мимо столовой. Странно уже то, что средина дня, а он дома вместо того, чтобы быть в школе. Шон слышит приглушенные голоса из-за приоткрытой двери. Он останавливается и прислушивается. Разговаривают две женщины.
- Я не могу так больше! – громко шепчет одна из них. – Он задает все эти вопросы! Я уже не знаю, что говорить! Я не знаю, сколько еще я смогу вынести это все! У меня нет сил так жить!
Шон узнает голос матери.
- Успокойся и возьми себя в руки! – шипит в ответ Бет. – Прекрати истерику! Еще не хватало, чтобы парень тебя услышал! До сих пор у тебя получалось, получится и дальше!
- Но он взрослеет! Скоро он станет дееспособным! А что, если он сам начнет все выяснять? Что, если он потребует доступ к сейфу?
- И что с того, что потребует? - судя по звукам, Бет усмехнулась. – Что он там найдет? Ценные бумаги, да парочку твоих безделушек!
Повисло молчание.
- Ты что… ты…
- Да, я не могу доверять тебе, Эльза.
Эльза? Почему Эльза? Ведь его мать зовут иначе! Он не мог перепутать Магдалена и Эльза. Эти два имени звучат совершенно по-разному.
- Поэтому я давно уже убрала все документы в надежное место.
- Вот видишь дорогая, беспокоиться не о чем.
Отец? И он там?
- Как я могу не беспокоиться!
- Послушай меня, Эльза. Тебе нравится твоя нынешняя жизнь? Нравится жить и не задумываться ни о чем? Нравится тратить деньги, не заботясь, откуда они берутся? Нравится эта роскошь? Беззаботность? Нравится жить в мечте, которая сбылась? А теперь представь на секунду, что ты этого всего лишилась. Вы оба. Долго ли ты протянешь в той дыре, из которой я тебя достала? Ты так привыкла ко всей этой сладкой жизни, что мигом зачахнешь, утративши это все. А я могу это устроить, ты знаешь. Только попробуй упустить момент. Только сделай так, чтобы Шон узнал, кто вы на самом деле. Ты знаешь, что будет.
На этом видение или воспоминание обрывалось. Как ни старался Шон вспомнить, что было дальше, он не мог.
И вот однажды, выбрав, по его мнению, удачный момент, Шон решился завести разговор с Бет на тему, что не давала ему покоя и днем, ни теперь и ночью.
Отца с матерью не было дома, они поехали куда-то по делам. Так у них назывались рейды по бутикам и ресторанам. Если раньше Шон не задумывался, то после подслушанного разговора он все больше убеждался, что его родители живут как-то странно. Они оба нигде не работают, домом не занимаются, это обязанность Бет, сыном интересуются постольку поскольку, он растет сам. И воспитывает себя по факту сам. Бет иной раз помогает советом. Но не мать. И не отец. Странно все это у других ребят в семье все иначе.
Шон готовился к выпускному балу. Он уже договорился с Джиной, первой красавицей класса, да что класса, школы, что они пойдут на бал вместе. И теперь Шону оставалось лишь выбрать подходящий костюм, чтобы Бет отпарила его и подготовила к вечеру.
- Как думаешь, это? – Шон снял с вешалки черный костюм и приложил к себе. – Или этот? – Поменял его на свинцовый, цвета грозового неба.
Склонив голову к плечу, Бет внимательно смотрела на молодого человека, заставляя его менять костюмы несколько раз, и наконец, остановив свой выбор на свинцово-сером костюме с отливом, забрала из рук молодого человека вешалку с чёрным костюмом.
- Это вообще не твой цвет, в сером ты выглядишь восхитительно! – пояснила она свою рекомендацию.
Много лет на её глазах растёт этот мальчик, который и не мальчик уже, а почти взрослый мужчина. Или он надеется стать таковым именно сегодня. Поэтому немного волнуется, как и все подростки перед серьёзным шагом. Но ведь это объяснимо и простительно.
- Всё будет хорошо. Не волнуйся. – Приговаривала служанка, завязывая галстук на шее молодого человека.
На что Шон только фыркнул. Черный ему шел также, как и практически все остальные цвета. И он любил облачаться в черный. Хотя бы время от времени. Но спорить с Бет он не стал. Не такую цель он себе поставил сегодня.
- Да я, в общем-то, и не волнуюсь, - небрежно ответил Шон, вешая костюм на створку шкафа и обращая все свое внимание на Бет. – Не по поводу бала, во всяком случае. – Он помолчал, ожидая ее вопроса, но, когда его не последовало, продолжил. – Меня волнует вот что. Я понимаю, насколько важен этот день, точнее, вечер в моей жизни. Это как веха на моем пути. Я перестаю быть ребенком и вступаю во взрослую жизнь. – Шон почти слово в слово повторил пафосную речь миссис Бигли, когда она выступала перед классом, давая наставления перед балом. – И в связи с этим, - Шон прошелся по комнате, остановился в дальнем ее конце, развернулся к Бет. – Я хотел бы узнать. У меня же будут фотографии с выпускного? Где я буду запечатлен в своем бесподобном костюме, в котором, как ты сказала, я выгляжу восхитительно?
Шона ничуть не смущал тот факт, кто он разгуливает по комнате полуодетый. В белоснежной рубахе и галстуке, заботливо и безупречно повязанном Бет и в боксерах. Несмотря на юный возраст, Шон уже миновал эту ужасную стадию подростковой нескладности, во многом благодаря ежедневным тренировкам, и теперь выглядел довольно привлекательно. И прекрасно это осознавал. Да и стесняться Бет? Той самой Бет, что помнил с детства? По крайней мере, с того детства, которое он помнил вообще.
- Обязательно будут! Уж поверь мне! – воскликнула Бет, понимая, как болезненно относится Шон к теме фотографий. Уж кому, как ни ей помнить все проблемы этого мальчика.
Впрочем, сейчас он выглядел вполне взрослым. Каждое его движение подчёркивалось игрой мышц под золотистой кожей. Результат бесконечных тренировок.
- Усилия над собой всегда дают отличные результаты. Ты же знаешь, мой мальчик. А сегодня действительно знаменательный вечер. – Хотя слова Шона и вызвали некоторую тревогу, Бет до конца будет поддерживать его. Это просто у неё в крови. Любовь к этому мальчику. Пусть и немного похожего на мужчину.
- Сегодня что? Вечер красиво звучащих банальностей? – Брови Шона сошлись на переносице, что было признаком его явного недовольства. К своим неполным восемнадцати годам он прекрасно научился контролировать внешние проявления своих эмоций. И лишь те, кто знал его достаточно хорошо, могли понять, что у него на уме или на душе. – Я итак знаю, что эти фотографии у меня будут. Я сам за этим прослежу. – Твердое намерение контролировать свою жизнь «от и до» уже начало формироваться молодом человеке некоторое время назад. – На самом деле я бы хотел узнать о другом. Даже не так. Раз уж сегодня я прощаюсь с детством, я хочу пройти весь путь с самого начала. – Он с вызовом посмотрел в глаза своей верной служанки.
Ох уж эти взрослеющие дети. И сердце за них болит, и от их вопросов голова кругом. Маленькие детки – это ещё цветочки. Вот когда детки становятся достаточно большими и наступает настоящий ад. И кто сказал, что дети цветы жизни? Этот вот явно чертополох. Шотландец. Что с него взять!
- Пройти весь путь с самого начала? – удивилась Бет. - К чему такие крюки? Не насущнее ли смотреть и двигаться вперёд?
Голубые глаза Шона потемнели, приобретая цвет ткани висящего на шкафу костюма.
- Послушай меня, Бет. Я очень не хочу ссориться с тобой, особенно сегодня. Но я первый, и надеюсь, последний раз прошу тебя не решать за меня, что для меня насущнее или лучше. Я сам буду решать, куда мне двигаться. И когда. А сейчас я хочу посмотреть свои детские фотографии. Или это преступление? Хотеть посмотреть на себя маленького и сравнить с тем, каким я стал с годами? Мне кажется, повод очень достойный, а главное, обоснованный.
Шон все еще не двигался с места, но руки его сжались во, внушительного размера, кулаки. Он чувствовал напряженность Бет, и отчасти ему было даже жаль ее. Где-то в глубине души. Но оставлять вопросы без ответа он больше не мог. Невыносимо было жить с этим снедающим изнутри, подобно лесному пожару, пламенем. С этой жаждой узнать, кто он и откуда. А самое главное, почему от него это все тщательно скрывают столько лет.
Бет улыбнулась. Боже, ведь были времена, когда одной её улыбки хватало, чтобы малыш стал спокоен и улыбнулся. А сейчас того и гляди зарычит. Впрочем, Бет вряд ли испугает и его рык. Вот уж нет. Но его обеспокоенность, его волнение тревожат Бет. Его жизнь только начинается. К чему молодому человеку тревоги и тени?
Светлая счастливая жизнь богатого мальчика не должна быть омрачена. Не должна. Но судьба не всегда с этим согласна.
- Что ты хочешь узнать? Только давай так, Шон. Ты задаёшь вопросы. Я отвечаю то, что знаю. Того, о чём я сказать не могу – сам понимаешь лучше и не пытаться. Нет смысла врать тебе. Но я тоже не могу знать всего на свете. Не энциклопедия.
Бет даже села в кресло, потому что ноги устали. А сердце замирало от напряжения. Разве можно изводить старушку вопросами? Впрочем, старушка ещё могла кое-что. Бет выпрямила спину. Разгладила длинную юбку и подняла взор на молодого человека. Я готова. И не думай, что, если ты хозяин, так я буду на колени падать. Вовсе нет. Это ты заинтересован в моих услугах. Ты, Шон Вулфтрейс!
Шон тряхнул головой. Он всегда знал, что его старая служанка не так проста, как может показаться. Да не такая уж она и старая. Сколько он ее помнил, она даже не менялась. Вот его мать и отец за прошедшие годы постарели. Мать не очень сильно, спасибо спа-салонам и беззаботному образу жизни. Отец сдал сильнее, хотя нельзя сказать, что работал в поте лица с утра до ночи.
А Бет оставалась прежней. По крайней мере, внешне. Но если она знала Шона даже лучше, чем его родители, то и он изучил Бет в свою очередь. И сейчас он был уверен в том, что стоит лишь еще немного поднажать, и она расскажет всю правду.
- Я хочу знать, - тихо, медленно начал Шон, приближаясь к Бет. - Кто я на самом деле. И кто мои родители. Настоящие родители. Почему я первые десять лет как будто и не жил. Почему я не помню эти годы. И почему нет ни одной фотографии с того времени. – Шон подошел к Бет вплотную и навис над ней, как хищник над добычей. – Я хочу знать правду, какой бы она ни была. Я уже взрослый. И я смогу принять ее. Не бойся. Я не побегу глотать таблетки или топиться к реке. Как ты сама справедливо заметила, двигаться нужно вперед.
- Ты хочешь знать причину твоей амнезии? Я не могу тебе помочь в этом. Сама бы рада её знать. – Не отводя взгляда, отвечала Бет. - Если ты хочешь знать, кем и где ты был первые десять лет твоей жизни – я могу сообщить лишь отрывочные сведения и догадки. Потому, что с фактами сложно. Тебе самому придётся решать, что считать фактами, а что совершенным вымыслом. Тебя нашли в лесу. И не просто в лесу, а в логове волков. Знаешь ли, иногда истории про Маугли кажутся бредом. Но в истории человечества были вещи и пореальнее мальчика из джунглей. Врачи полагали, что ты прожил с волками не меньше трёх месяцев. Но откуда им это знать точно? Не меньше трёх месяцев – это сколько? Полгода? Год? Три года? Откуда им это знать?
- Врачи? Какие врачи? – Шон немедленно зацепился за то, что могло бы хоть как-то помочь пролить свет на его прошлое. – Я понимаю, Бет, что сама ты не врач, и провалы в моей памяти объяснить не сможешь. Но ты ведь была там, когда меня нашли? Потому что я помню тебя лучше, чем родителей. – Если они мне родители вообще, подумал Шон, но решил вернуться к этому позднее. – И врачи. Я. Наверное, проходил какие-то курсы терапии? Должны сохраниться записи. Знаешь, врачи всегда делают записи о своих пациентах… - Шон вновь беспокойно заходил по комнате. Она была размером с небольшое футбольное поле, но сейчас она показалась ему тесной клеткой. – А кто меня нашел? – Перескочил Шон на другую тему, так и не дождавшись ответа на свой первый вопрос. – А как… - Нет, наверное, Бет не знает, как он попал к волкам… - Просто расскажи все, что знаешь! – мольба, смешанная с болью, застывшая во взгляде Шона, не могла оставить равнодушным никого.
Чёрт бы побрал этого ребёнка! С безумной любовью в глазах подумала Бет.
- Я нашла тебя. Я кормила тебя, когда вытащила из логова убитой волчицы. Ты же знаешь. Страна стремится к безопасности. И по санитарным нормам волки должны быть уничтожены там, где они представляют опасность для человека. После того, как Англия насытилась военными трофеями, пришла очередь волков. Не я придумала этот ужасный закон. Не я устраивала облавы на волков и делила леса на квадраты асфальтированными дорожками. Я лишь пыталась спасти тех, кто выживал. Обычно это были детёныши. Звериные инстинкты велели им тихо сидеть в логове. А я искала их, чтобы спасти, пока они ещё не умерли от голода. А тут ты. Безумие. Представь, каково было найти ребёнка? А потом представь, скольких усилий мне стоило сделать так, чтобы тебя не затаскали по лабораториям. Этим идиотам только дай волю – заисследуют до дыр! А ты ребёнок! – Бет и без того тяжело было вспоминать то время. По мере того, как она погружалась в воспоминания, её голос выходил на более высокие тона. А последняя фраза и вовсе обернулась криком. – Ты был мой ребёнок, Шон! Я нашла тебя! Может быть, именно ради этого я и жила, чтобы спасти тебя, чтобы вырастить? Кто знает свою судьбу? Я знаю, что, спасая жизни, я проживала дни не напрасно. Но это были жизни животных. А тут появился ты. Ты – человек! Может быть, лучший человек на этой земле…
Слёзы уже лились из глаз Бет нескончаемым потоком, но разве выразишь слезами или словами ту любовь и надежду, которая была в душе Бет?
Будь на его месте кто другой, он бы не стал мучить Бет дальнейшими расспросами. Но это был Шон Вулфтрейс. И, раз задавшись целью, он шел до конца. Всегда.
- Ты не ответила на мой вопрос, Бет. Или ответила. Не пойму. Ты не позволила врачам меня обследовать, так? – Смятение и тревога сменились на жесткую непоколебимую решимость. – Давай еще раз. – Шон сделал резкий нетерпеливый жест рукой. – Я родился где-то. Никто не знает, где. Каким-то образом я попал в логово волков, которых ты по какой-то опять же непонятной причине спасала. Интересно, что ты с ними потом делала? Хотя, неважно. И в один прекрасный день ты нашла меня. И мне на тот момент было десять лет. – Шон снова метнулся по комнате, остановившись перед той ее частью, что была отведена под занятия спортом. Скользнул невидящим взглядом по аккуратно разложенным гантелям. Он живо представил тенистый лес, логово под корнями деревьев и маленьких волчат, играющих в песке неподалеку. – И каким я был? Диким? Как зверь? Почему ты сказала про три месяца сначала? Так меня обследовали? И, если ты считала меня своим ребенком, почему не усыновила? Почему у меня другие родители? Кто они вообще?
От обилия вопросов у Шона закружилась голова. Или это от того, что он узнавал, слыша ответы на них…
- Откуда было знать сколько тебе лет в самом деле? Я должна была зарегистрировать находку. Обнаружение человека. Чтобы у тебя были документы. Но я приложила массу усилий, чтобы оградить тебя от загребущих прихвостней от науки. Да и от журналистов. Им только дай сделать хоть фото – раздуют пожар. А я не могла позволить травмировать тебя. Родители – приёмные. Очень удобные. Разве нет? – Бет посмотрела на Шона, прищурившись. – Разве ты не рад, что имеешь столько свободы, сколько это вообще возможно? И они не извращенцы, как иногда бывает. Поверь, прежде чем подписать с ними контракт, я проверила их, как перед страшным судом! А я не могла стать твоим опекуном. Не могла тогда не смогу и сейчас. Увы. Я слишком неблагонадёжна, чтобы государство доверило мне воспитание ребёнка…
Разве Бет могла сказать ему, что её вообще не существует в природе. Что Бет Хани всего лишь душа, жаждущая успокоения. И когда она увидела этого мальчика… боже, что было тогда с ней! Это он! Он! Его глаза. Его губы. Его нос. И уж точно его характер. Но сможет ли он стать тем, кем родился? Впрочем, именно сейчас Бет видела, что этот мальчик станет тем мужчиной, которого она видела в нём. Настоящий Ханингдон. Только спустя чёртову кучу лет.
- Я лишь устроила так, чтобы ты получил фамилию, способную отразить твою жизнь. Не кори меня за это. Волчица, вскормившая человека, достойна памяти о ней. И ты не был дикарём. Нет. Ты был ласковым и нежным. Иногда, мальчик мой. Иногда ты был действительно мил.
Бет опять улыбнулась, с нежностью глядя на Шона.
Шон уже набрал в грудь воздуха, чтобы сказать что-то резкое, свойственное подросткам с их четким разделением мира на черное и белое. Но, посмотрев на Бет, передумал. Он шумно выдохнул, как будто разом выпустил весь свой воинственный настрой вместе с воздухом.
- Вулфтрейс, - задумчиво, как будто произнося впервые, прошептал Шон. – Ну конечно. Иначе-то как.
И это было все, что он сказал тогда. Как будто решил и поставил точку в этом разговоре. Раз и навсегда.
- Прости, Бет, мне нужно готовиться к балу. – Уже совершенно другим тоном сообщил Шон. – И спасибо, что рассказала. Теперь я понимаю.
Хотя это было очень далеко от истины. Поначалу Шону казалось, что он узнал достаточно для того, чтобы понять, кто он. Но по факту и после разговора с Бет яснее ничего не стало. Я еще вернусь к этому, пообещал себе Шон.
Бет поднялась. Поправила галстук, одёрнула рубашку на Шоне. Хотя этот мальчишка и мнит себя мужчиной. Вон как задирает нос! Но в её глазах он всегда будет милым мальчиком, которого нужно спасти от неминуемой смерти.
- Надень серый костюм. А в петлицу можешь прикрепить чёрную розу. Я специально оставила в саду вазу со свежими цветами. Это будет просто сногсшибательно. Ни одна девица не устоит. Поверь мне.
Бет улыбнулась и выскользнула за дверь. Мальчику нужно одеться. Успокоиться, опять же.
Шон улыбнулся ей вслед. Как бы он ни старался скрывать свои чувства даже от самого себя, он беззаветно любил эту женщину. Она была для него дороже матери, ближе всех на свете. А теперь, когда он узнал, что его родители и не родители ему вовсе, то есть, не узнал, а подтвердил, Бет осталась единственной родной ему душой в этом мире.
- Спасибо, милая, - на грани слышимости произнес Шон. – Я никогда не подведу тебя.
Он оделся и прикрепил черную розу, как и советовала Бет. Оглядев себя в зеркало, остался доволен. И Джина будет гордиться своим спутником, это безоговорочно. Ухмыльнувшись в предвкушении очередного триумфа, Шон вышел из дома под накрапывающий мелкий дождь.
Как он и обещал, по дороге на бал он заехал за Джиной. Дождь так и не осмелился перерасти в нечто более масштабное, чем мелкие холодные редкие капли. Шон вышел из машины, чтобы открыть дверцу для Джины.
- Выглядишь великолепно, - мимолетно улыбнулся он ей, заводя мощный двигатель своего спортивного BMW.
Джине Синти стоило немалых усилий держать звание самой красивой девушки колледжа. И уж точно не подобало ей появляться на выпускном балу не с первым кавалером школы. И она сделала ставку на Шон. Она бы могла побиться об заклад, но обычно между девочками не проделывались такие штуки.
А вот мальчишки азартно делали ставки, и чтобы не проиграть, на пару Шон и Джина поставили все. Умопомрачительное оранжевое платье с доброй дюжиной пышных нижних юбок подчёркивало талию девушки, выгодно показывало ножки, а умеренное декольте открывало плечи ровно до приличных очертаний девичьей груди.
Родителям Джины пришлось напрячься и по поводу украшений, поскольку королева класса не могла прийти на бал без короны.
- Спасибо, Шон, - благосклонно приняв комплимент, отозвалась Джина. - Я уверена мне будут завидовать все наши девчонки! Но ты можешь быть только моим! – вполне миролюбиво, хотя и самонадеянно произнесла она, хищно улыбнувшись.
И с чего ей вдруг показалось, что Шон уже решенная партия?
В ответ на ее слова Шон лишь удивленно приподнял бровь. Он может быть только её? Это она может быть только его. И это лишь в том случае, если Шон сам того пожелает. Но пока желания как-то не возникало.
Как и ожидалось, их появление на балу вызвало фурор. Все взгляды были прикованы к этой сногсшибательно красивой паре. Шон иного и не ожидал, как и сама Джина. Он был безупречно галантен, безукоризненно предупредителен, казалось, он угадывал любое желание Джины прежде чем она его озвучит. Ей хочется пить – Шон уже держит в руке коктейль. Хочется потанцевать – он предлагает руку и ведет ее в красивом танце. Хочется выйти полюбоваться звездами – Шон уже открывает перед ней двери.
И все же, несмотря на напускное веселье, а как не веселиться, выпускной же, Шон никак не мог выбросить из головы разговор с Бет. Ему просто необходимо было поделиться с кем-то своими сомнениями.
- Послушай, Джина, - начал он, идя с мисс Синти по темной дорожке, ведущей к стадиону, - а что бы ты сделала, если бы узнала нечто такое, что от тебя скрывали всю жизнь?
- От меня скрывали? – скорее возмущённо, чем удивлённо, произнесла она. - Такого не может быть даже приблизительно. Я знаю всё, что мне хочется знать, и никто не посмеет скрыть от меня хотя бы что-то.
Откуда знать избалованной девочке, что в жизни бывает всякое. И это всякое не поддаётся ни классификации, ни ограничениям.
Да и стоит ли на это терять драгоценное время. Сегодня Джина намерена перестать быть девственницей, а этот шикарный Шон Вулфтрейс станет ее первым мужчиной. До трибун оставалось уже совсем немного, и Джина решила перейти уже к активным действиям.
Об этом мечтали все парни на выпускном. Но даже и надеяться не могли на то, что первая красавица захочет подарить свой поцелуй кому-то из них.
А Шон не мечтал. Он вообще не думал об этом. И, когда Джина вместо того, чтобы разделить с ним бремя неразрешенных проблем, полезла целоваться подобно похотливой течной сучке, Шон не испытал ничего, кроме омерзения и отторжения. Нет, он честно попробовал Джину на вкус. Но тут же отпрянул от нее, повергнув девушку в шок.
- Я отвезу тебя домой, - только и нашел, что пробормотать Шон.
- Домой? – возмущению Джины не было предела, но на все её увещевания, парень просто молча затолкал её в машину и нажал на газ. И её надежда на то, что всё случится в машине или прямо на газоне перед домом, не могли оправдаться. Нет. Шон отказался от неё совершенно определённо и безоговорочно.
Джина, как могла, скрывала свой позор от друзей. Впрочем, она уехала в Америку буквально через неделю. Уж там-то она найдёт самого лучшего мужчину.
Да что с ним не так! Почему его как будто заставили лизнуть лягушку, когда Джина поцеловала его? Почему он не почувствовал ни влечения, ни страсти? Он не мужчина вовсе? А что, если он гей? Или импотент, но еще не знает этого? Нужно это срочно проверить.
И Шон проверил. В ту ночь. Потом еще много раз. Нет, все работало без сбоев. Просто кроме удовлетворения от процесса он не чувствовал ничего. Женщины интересовали его лишь, как средство достижения своей цели. Как и все остальное в этой жизни.
Желание узнать о своем прошлом жгло Шона изнутри. Прошло уже почти десять лет с тех пор, как он предпринял попытку узнать о своем прошлом. Разговор с Бет. Тяжелый, напряженный, но так и не давший и малой толики ответов. Поверить в то, что Шона воспитывали волки? Да скорее он согласится признать, что его похитили пришельцы и ставили над ним опыты. А потом стерли память.
Это даже звучит правдоподобнее. И почему Бет была неблагонадежной? С его нынешними возможностями Шон мог бы узнать о ней все, что захотел бы. Но что-то его останавливало. Быть может, он не хотел терять последнего и единственного человека на этой земле, которому доверял хоть как-то? И он так и не вернулся к этому разговору, хоть и обещал себе сделать это.
Врачи.
Это стало тоже тупиком. Никто из ныне практикующих специалистов не занимался случаем найденного в лесу в волчьем логове мальчика. В архивах подобных записей тоже не сохранилось. Бет солгала? Но зачем было придумывать такую неправдоподобную историю? Не проще было сказать, что Шон был подкидышем? А разве не был? Если кто-то оставил его в лесу на съедение хищникам, если опять же верить Бет.
Но хищники не стали его убивать, а приняли в свою стаю. Шон тщательно изучал все доступные описания подобных случаев. И по всему выходило, что, если бы он действительно жил среди волков, он не был бы так развит интеллектуально и не знал бы норм социального поведения. А он не только знал, но и считал себя аристократом до мозга костей.
Откуда это могло взяться у дикаря, выросшего под корнями деревьев? Если даже допустить, что он какое-то время жил и воспитывался в настоящем доме, в семье, принадлежащей высшему обществу, то почему его никто не искал? И поему он сам не искал своих родных? Ведь десять лет это не десять месяцев. Это уже вполне осознанный возраст…
В общем, вопросы вились нескончаемым серпантином, а ответов так и не находилось.
И если бы это была единственная забота в жизни Шона. Еще в колледже он проявил незаурядные способности к бизнесу. И, блестяще его окончив, Шон вплотную занялся формированием начального капитала, чтобы открыть свое дело.
Он не гнушался никакими способами заработать деньги. Занимался всем. Что только могло принести доход, и немедленно. Он делал ставки на бирже. И вскоре стал успешным игроком. Его чутью на выгодные сделки завидовали и им восхищались. Пытались и угрожать, но безуспешно. Шон не отступал.
Скопив достаточно средств, Шон стал инвестировать их в предприятия и проекты. И вновь его ждал головокружительный успех. Капиталы молодого Вулфтрейса преумножались в геометрической прогрессии. Но не все было безоблачно. Несколько раз Шону намекали, чтобы он умерил аппетиты, в ответ на эти предупреждения он лишь презрительно усмехался. А когда он перешел дорогу Барри Колтону, самому могущественному воротиле в стране, угрозы превратились в открытые боевые действия.
Несмотря на уговоры Бет, которая перебралась в новую резиденцию Вулфтрейса вместе с молодым хозяином, и верного помощника Билла, Шон отказывался воспользоваться услугами телохранителей. Его офис и особняк вместе с прилегающей территорией были оснащены новейшими охранными системами, но это лишь для безопасности работающих на Шона людей. Сам он продолжал ездить на обычном Астон Мартине, не пользовался услугами водителя, по всей видимости, считая себя неприкосновенным.
Пока однажды его не похитили средь бела дня.
Как известно, все современные машины оснащены противоугонными системами. Это очень полезная вещь, если у вас и, правда, хотят угнать автомобиль. Но совершенно другое дело, если его хотят угнать вместе с вами…
Шон любил скорость и мощные автомобили. Ему доставляло особенное удовольствие чувствовать, как эта мощь подчиняется легкому точному выверенному его движению. Но в тот день случилось нечто непредсказуемое. Его автомобиль разом перестал слушаться руля, и все приборы в нем отказали. А двигатель и вовсе заглох. Неуправляемый автомобиль проехал по инерции еще несколько десятков метров, а потом на полной скорости врезался в разделительный барьер моста.
Как сквозь толщу воды Шон слышал голоса.
- Готов?
- Да вроде.
- Никаких да вроде. Проверь.
Короткая пауза.
- Не, ты гляди, живой еще.
- Хрена себе. Машина в хлам, а этот выжил. Эй, приятель, ты не кот случаем?
Хохот, боль, а потом чернота.
Когда Шон очнулся, он обнаружил, что сидит, привязанный к стулу в каком-то пыльном помещении, похожем на недостроенный цех. Он был там один. Шон попробовал пошевелиться. На руках веревки. Отчего-то Шону не было страшно, напротив, ему было даже интересно, что будет дальше. А еще была уверенность в том, что он легко освободится от пут, стоит ему захотеть.
Долго ждать не пришлось. Очень скоро Вулфтрейс услышал приближающиеся шаги.
- Посмотрите, кто почтил нас своим вниманием! – обладатель хриплого надтреснутого голоса оставался вне зоны видимости пленника. – Сам мистер Вулфтрейс! И это притом, что он так занят и богат! Нам придётся установить памятник в его честь. Прямо тут. На его могиле.
Дружный хохот дополнил ощущение серьёзности намерений похитителей.
– Либо ты устроишь так, чтобы некоторая сумма перекочевала с твоего счёта на мой, либо памятником тебе будет бетонное основание моего гаража, – прорычал над его ухом всё тот же голос.
Так это гараж. А не цех. Это же для какого транспорта предназначается…
- Когда так настойчиво приглашает мистер Барри Колтон, как я могу отказаться, - хрипло ответил Шон. – Тем более такой человек. Большой босс…
Надо же, не побрезговал сам заявиться и замарать свои пухлые белые ручки. Денег захотел. Как примитивно.
- И о какой сумме идет речь, позвольте поинтересоваться? - Шон не испытывал ни капли трепета. Хотя основание гаража становилось могилой незадачливым делягам не раз, и это не слухи вовсе.
Барри, всё ещё оставаясь позади пленника, вытащил из кармана телефон. Несколько нажатий на нужные цифры, пока не появилось число с достаточным количеством нулей.
- Думаю, эту сумму ты вполне осилишь, если нет, попроси кредит в банке, - всё ещё ухмыляясь, веселил своих подручных Барри Колтон, выставляя перед пленником горящий внушительной цифрой дисплей. – Твоя репутация станет хорошим гарантом в этом деле.
Шон посмотрел на высветившуюся на дисплее сумму. Во столько оцениваются все его активы и имущество, если еще машину продать, одну из уцелевших, может, и хватит. Ну и аппетиты у этого Колтона…
- Во всей этой неприятной истории есть один светлый момент, - ответил Шон. – Что моя репутация является хорошим гарантом. И я бы пошел на ваши условия, мистер Колтон. Только у меня один уточняющий вопрос. – Шон почувствовал, как напрягся Колтон. – А жопа у вас от таких аппетитов не треснет? А? - Издевательство было настолько явным и нескрываемым, что не заметить или проглотить его было невозможно.
Колтон сделал знак. Перед Шоном возник развязный парень с длинными конечностями и пепельно-серым вихром коротких волос.
- Ты не бойся, это не больно, – хмыкнул он и коротким ударом вмял солнечное сплетение. – Вот видишь, ничего страшного, – покровительственно уговаривал он, методично нанося хлёсткие удары.
На самом деле это было больно. Но недолго. Боль вспыхивала, распространяясь по телу расплавленной лавой, но тут же затихала. Но Шон содрогался от каждого удара, пока не обвис на удерживающих его веревках. Тонкая струйка крови стекала с уголка его губ и собиралась на пыльном полу темным плотным пятном.
- Не перестарался? – отрывисто спросил подручного Барри. Ему не было жалко даже денег, которые он не получит, если пленник скончается. В конце концов, залить яму с бездыханным телом цементной смесью, и дело сделано. Но он хотел насладиться процессом.
- Нет, босс. Всё в аккурат точнёхонько. Очнётся – добавлю чуток, и станет, как родной, – уверенно произнёс парень. А он и впрямь был уверен, поскольку обучался искусству наносить удары на профессиональной основе у мастеров допросов с расширенными методами.
- Думаю, хорошая сигара скрасит вынужденное ожидание, - произнёс босс, усаживаясь в тёмное кресло перед пленником. – Садись, Гарри, - великодушно махнув рукой, разрешил он парню оказаться на равных с боссом. Остальные же засуетились, подавая боссу и Гарри сигары и виски. Ничего не попишешь. Кто-то должен прислуживать тому, кто в своём мастерстве на голову выше остальных.
Воспользовавшись передышкой, Шон обвел взглядом вольготно расположившихся вокруг него отморозков. Именно сейчас, когда они считают его мешком с потрохами, ни на что не способным, он и нанесет свой ответный удар.
- А знаете. – Шон рывком освободился от веревок, и у него получилось с первого раза! Вау, подумал он, встряхивая запястьями, восстанавливая кровообращение и чувствительность в руках. – Мне стало неловко злоупотреблять вашим гостеприимством. Пожалуй, я вас оставлю. – Он встал со стула, чем немало поразил своих пленителей.
А дальше было нечто такое, что Барри Колтон запомнит навсегда. Хотя никогда и не сможет сказать, что в действительности это было. Смертоносный стремительный ураган разметал его подручных по гаражу, превращая в груду окровавленного мяса и переломанных костей. Сам Барри остался нетронут, по крайней мере, физически. Но он не скоро обрел способность говорить членораздельно. А еще позднее думать связно. Ураган закончился также внезапно, как и начался, оставляя Барри наедине с перевернутыми креслами и со стонущими кусками человеческой отбивной.
- А… - только и смог выдавить Колтон.
Куда подевался Вулфтрейс, оставалось для него загадкой. Потому как, выходя из гаража, Колтон отпер дверь. Сквозь стену он прошел, что ли…
Когда Билл услышал в трубке голос своего босса, он несказанно обрадовался и вздохнул с облегчением.
- Мистер Вулфтрейс! Вы живы! Что с вами? Вы в порядке?
- Разумеется, Билл, что заставило тебя думать иначе?
- Быть может, звонок из полиции, когда мне сообщили, что ваша машина обнаружена под эстакадой, пополам от удара об опору разорванная, а вас нигде нету? Или то, что вы не появились в офисе сегодня и не предупредили о своем отсутствии? Или то, что через полчаса начнется заседание совета директоров… сами знаете, какой компании, а вы обычно начинаете подготовку за час?
- Довольно, Билл, я понял. Заседание совета перенеси на завтра. То же время. Что еще. Полиция. Да. На меня было совершено покушение. Пусть пришлют наряд по адресу, - Шон продиктовал адрес.
- Босс… - Билл был в шоке и не мог сдерживать эмоций. – Вам прислать врача?
- Если только для освидетельствования. Да. И сам приезжай туда же. Боюсь, в таком виде меня ни одно такси не повезет.
Билл был в ужасе, когда услышал об аварии. Еще в большем ужасе, когда услышал рассказ своего хозяина о нападении. Но это было все еще цветочками по сравнению с тем, что он увидел, прибыв по указанному адресу.
Вулфтрейс сидел на борту скорой, вокруг него суетились врачи. Казалось, на его хозяине живого места не было. Но он заверил Билла, что ему всего лишь нужно в душ и немного отдохнуть. И действительно, на следующий день Шон заявился в офис как ни в чем ни бывало. Ни следа от ранений. Ни царапин, ни кровоподтеков. И Билл вздохнул с облегчением еще раз, как будто только этого и ожидал.
- Простите, босс, я не могу не спросить. Что вы будете делать с Барри Колтоном?
- Ничего.
- Ничего?
- Абсолютно.
- Но…
- Ты предлагаешь мне опуститься до такой банальщины, как примитивная месть?
- Так вы оставите его безнаказанным?
- Жизнь его накажет, Билл, вот увидишь.
Гром грянул среди ясного неба, когда Барри Колтон уже подумал, что его выходка так и останется безнаказанной. Последние семь месяцев о Шоне Вулфтрейсе не было слышно практически ничего. Ходили слухи, что после страшной аварии он остался инвалидом, не способным вести дела. И от его имени функционировал его двойник. Потому как никаких выдающихся дел этот мнимый Вулфтрейс не совершал.
Впрочем, Колтону не дали забыть о встрече с Вулфтрейсом. Точнее, его бывший пленник все же напомнил о себе новой финансовой атакой на бирже, оказавшейся настолько мощной и неотвратимой, что с финансовым воротилой Барри Колтоном было покончено раз и навсегда.
Стивен фон де Редженальд мог бы поклясться, что ещё ни разу не наблюдал такого стремительного оборота капитала на рынке ценных бумаг. Хотя довольно скоро Вулфтрейс нашел способ сменить его восхищение бессильной ненавистью.
Так совершилось триумфальное возвращение Шона Вулфтрейса на просторы Уолл-Стрит.
Но не все было так безоблачно, как могло показаться на первый взгляд. Шон все чаще испытывал нечто схожее с пограничными состояниями. Внезапные вспышки ярости, необъяснимые и плохо поддающиеся контролю. Раздражительность, депрессия, перепады настроения…
12 лет назад
Как же было чудно в те времена, когда она могла гулять в лесу в любое время дня и ночи, не считая это чем-то опасным. Наслаждаться песнями ветра, снующего между деревьев и журчанием лесного ручейка. Жужжание крыльев стрекоз казалось ей таким таинственным, а блики солнца, перескакивающие с листочка на листок, всегда веселили сердце девушки. А озеро. Прекрасное лесное озеро с потоком серебристо-белой воды поутру. Сколько себя помнила, Лаура всегда гуляла в лесу. И бабуля Симона всегда позволяла ей эти прогулки.
В тот день всё было, как обычно, если не считать, что она приехала к бабуле всего на несколько дней, воспользовавшись перерывом между экзаменами. И конечно, первым делом отправилась в Шервуд. Тем более что бабуля затеялась с пирогами. Конечно, у Лауры появилась прекрасная возможность насладиться уютным уголком природы, по которому она безумно скучала.
Сняв бриджи и кроссовки, девушка вошла в прохладную воду озера, что было безумно приятно в такую жару. Раскинув руки, она танцевала в воде. Это было просто восхитительно. Голова немного кружилась от удовольствия и от восхищения.
А что было потом? Лаура сняла с себя разорванную сорочку, завернула в неё чашу и припрятала на берегу. Лучше уж обнажить тело, чем душу. Только почему ей кажется, что секунду назад кубок в её руке был тяжелее, чем весь земной шар, а на её коленях лежала голова мужчины? Почему ей кажется, что ещё мгновение назад она кричала
- Джон! Джон, я люблю тебя, Джон!
И лишь стрекозы, зависшие над водой, равнодушно взирают на окружающий мир…
Но вскоре в этот хрупкий хрустальный звук вторгся шум подъезжающей машины.
Джон… Джон… Первый, кого я встречу, будет Джон. И это будет неземная любовь… откуда взялись эти слова, но лишь едва она успела произнести их, к озеру подъехал дорогой автомобиль, из которого вышел высокий голубоглазый брюнет.
- Джон? А я и не представляла, что ты приедешь так скоро… - воскликнула Лаура и, не дожидаясь ответа, подошла к мужчине. У него действительно были безумно голубые глаза. Но стоило ей положить руки к нему на плечи и прошептать. – Поцелуй меня,- как его зрачки расширились так, что глаза стали походить на два бездонных омута, из которых уже не выбраться. – Джон, я люблю тебя… Джон…
Ходить по протоптанным путям не для Шона. Да, он последовал совету Билла, который, кстати, поддержала и Бет, как-то слишком уже горячо поддержала. Неужели Шон так плохо выглядел и вел себя в последнее время? Как бы то ни было, он отправился-таки в Шервуд. Но вовсе не для того, чтобы ходить, как баран за пастухом, за экскурсоводом в стаде таких же праздных зевак и восхищенно ахать на какой-то там дуб, который сегодня экскурсовод решил назвать тем самым дубом Робина. Нет. Джон выбирает собственный путь. И если навигатор говорит повернуть направо, он поворачивает налево. Вы отклонились от маршрута! И что дальше? Шон просто вырубает назойливый голос и едет вперед, пока вдалеке не видит серебристые блики. Подъехав ближе, он останавливается неподалеку от живописного озера, окруженного раскидистыми деревьями. Вот. Вот за такими впечатлениями он сюда и ехал. Никаких туристов, никакой приторной заботы, только он и природа…
А вот и нет. Он здесь вовсе не один. Прекрасная девушка идет к нему, улыбаясь как старому знакомому, а потом случается и вовсе нечто невероятное. Она, должно быть, приняла его за кого-то другого. Но, стоило ей обвить своими тонкими ручками мощную шею Шона, как он позабыл обо всем на свете. Сердце гулко стучало в груди, а все его существо кричало, это она, она! Та самая!
- Мне кажется, что я тоже люблю тебя, - успел прошептать Шон в ответ, а потом мир исчез, оставляя лишь ощущение головокружительно сладкого поцелуя, такого долгожданного и безумно прекрасного.
Лаура утонула в его глазах, обернувшись желанным поцелуем, как покрывалом. Правда, когда и на мужчине не осталось одежды, обжигающие тела, объятья заставили их глотать воздух, как священный елей.
А потом случилось то, чего им так не хватало. Посреди совершенно чистого безоблачного неба появилась свинцово серая туча, скрежеща громовыми раскатами и рассекая пространство лезвиями молний.
- Невероятно, - усмехнулась Лаура. - Как сегодня ночью, помнишь? Гроза и поцелуи…
Мужчина на мгновение отвлёкся от поцелуя, приветствуя стихию. А потом исчезло всё. В мире осталась лишь одна всемогущая сила, меняющая мир. Стирающая границы. Раскрывающая тайны. Сила любви. Подобно грозовой туче, мужчина распластался над женщиной, соединившись с ней одним движением, чтобы уже никогда не разлучаться. Упругие струны дождя поили землю благодатной влагой, отдавая ей небесную мощь, а земля впитывала в себя эту силу и отвечала на поцелуи с такой страстью, на которую была способна только она одна. Сколько времени всё это длилось? Минуту или вечность… летние ливни обладают невероятной силой, но так быстротечны….
А мужчина и женщина так хрупки, но совершенно не догадываются об этом, поскольку верят в силу своих чувств.
Вот теперь Шон по-настоящему был счастлив тому, что приехал в Шервуд. Уже стемнело, когда он отвез Лауру домой, снабдив ее своей футболкой. Куда подевалась ее собственная одежда, никто из них не знал, да и искать в темноте смысла не имело. Лаура утонула в огромной темно-серой одежде, но при этом выглядела так мило и беззащитно… А сам Шон обосновался на ночь в небольшой гостинице, стилизованной под постоялый двор времен Робина Гуда, наверное, но со всеми удобствами, и то хорошо. Потому как жить в полевых условиях Шон не привык и привыкать не собирался.
Конечно, Лаура хотела рассказать бабуле про эту встречу. Конечно, она мечтала, что уж теперь-то всё будет прекрасно. Конечно, она бежала домой, не чувствуя земли под ногами. Но одно мгновение изменило всё. Бабуля встретила её встревоженным взглядом.
- Там. Твой телефон. Право, я постеснялась брать трубку, но на дисплее высветилось «Деканат», а это должно быть серьёзно? – совершено расстроенная бабуля разводила руками и хваталась за сердце. Лаура нажала кнопку вызова, хотя и так уже предполагала, что она услышит.
- Мисс Метью? Вам завтра в девять утра необходимо присутствовать на экзамене. Извините за неудобства, мы все в экстренном порядке проводим подготовку.
- Хорошо, я поняла. Буду завтра в девять.
- Но ты же вернёшься, - с надеждой спросила бабуля, дослушав разговор.
- Обязательно. Как только получу степень – обязательно приеду к тебе. Я бы и сейчас не уезжала, но я сдала работу в переплётное агентство. Теперь надо их поторопить и заехать за работой. Прости, милая. Но я не посижу с тобой даже за чаем…
Лаура была в настоящем отчаянии. Не то, что поделиться с бабулей своими впечатлениями или насладиться вкусом её ватрушек, посплетничать со старыми подружками, ей не удастся даже сообщить о своём отъезде Джона. В забытьи любви они даже не обменялись телефонами. Да и адреса Лаура не сказала, совершенно уверенная в том, что мужчина знает, где её искать. А времени на то, чтобы предпринять какие-либо действия у неё не осталось. На её звонок в переплётное агентство, ей ответили, что, если ей необходимо внести коррективы и поправки, её будут ждать до вечера, но в ночь, конечно, никто не останется. Таким образом, Лаура отправилась на остановку автобуса, как только умылась и переоделась. Сердце разрывалось от предчувствия беды. Но обстоятельства были сильнее.
Прекрасное свежее утро заглядывало в деревянное окошко с простыми шторками. От грозы остались лишь воспоминания, как и от свидания у озера, самые приятные. Лаура, с удовольствием потягиваясь, подумал с улыбкой Шон. Сегодня я найду ее и… И что? Позову замуж? Предложу переехать в Лондон со мной? Скорее, то и другое. Я точно знаю, что кроме этой девушки мне не нужен никто. Так думал Шон, совершая утренние процедуры. А после, одевшись в простую белую футболку и джинсы, сел за руль своего Лексуса и поехал уже знакомым путем туда, где оставил вчера любовь своей жизни.
Оставив машину у живой изгороди, он решительно подошел к дому и постучал, с замиранием сердца ожидая ответа.
Симона поспешила к дверям, хотя и сегодня гостей не ждала. Все мысли были о том, как там Лаура. И человек, звонящий в дверь, отвлекал её от этих мыслей.
Он не понравился Симоне ещё по звонку. Что уж говорить о том, что и открыв дверь, старая женщина не была рада гостю.
- Что вам угодно молодой человек?
- Мне угодно видеть девушку по имени Лаура.
- Странно, что вы говорите это мне. Я не Лаура уж абсолютно точно. И не могу обещать вам, что когда-нибудь стану девушкой. Может быть, на этом основании вы покинете мою усадьбу?
Симона вовсе не сожалела о резком тоне, которым могла обидеть мужчину. Вряд ли такого можно обидеть. Высокий. Совершенно чёрный. Хотя нет. Кажется, синие глаза выдают в нём аристократа. Впрочем, каких только голодранцев не бегает тут с синими глазами. Привыкнув обходиться без мужчин, Симона в первую очередь видела в них конкурентов, которых требуется устранить. А этот просто излучал агрессию. Его хищный взгляд приковывал. Ха. Но не Симону Метью! Не на ту напал, мистер-как-вас-там.
Победно вздёрнув подбородок, Симона закрыла дверь, так и не впустив мужчину даже на порог. Затем женщина прошествовала на кухню, чтобы уже ничего не отвлекало её от мыслей о любимой внучке.
Впервые за долгое время, да сколько себя помнил, Шон был растерян. Он решительно не понимал, что он сделал не так. И почему эта старая леди так агрессивно и неприветливо на него среагировала. Но что ему оставалось? Не торчать же под дверью целый день. Даже если Лаура там, то она не могла не услышать шум подъезжающего автомобиля. Все окна в доме по случаю жары открыты. И не могла не увидеть знакомый уже серебристый Лексус. Таких в здешних краях не тысячи. Вывод напрашивался один. И неутешительный. Она просто не захотела продолжать с Шоном отношения. Уж по какой причине, неведомо. Да и все ли ему равно уже теперь. Он понимает, что такое нет, с первого раза.
Резко развернувшись, Шон быстрым шагом дошел до машины, сел за руль, зло хлопнув дверцей, и стремительно уехал, чтобы больше никогда не возвращаться сюда. Никогда.
Лаура защитила степень магистра, и получила право преподавать историю в школе и могла бы считать себя совершенно счастливой, если бы не тревога о Джоне. Она даже не осталась на выпускной вечер в колледже, лишь бы побыстрее вернуться домой. Но бабуля ничем её не порадовала. И ей самой не удалось найти в соседней гостинице мужчину с именем Джон Стейтон. Чёрт побери. Как будто ей всё это приснилось. Хотя – нет. Врач довольно уверенно сказал, что скоро она станет матерью. Значит, приснилось не всё. Вот так. Впрочем, Лаура не расстроилась при вести о ребёнке. Наоборот. Как раз эта новость сделала её счастливой. Если уж она не может найти Джона, то родит его себе. Хотя безумно мечтает найти. Увидеть. Почувствовать опять его запах. Его взгляд... его прикосновения. Джон. Почему же ты исчезаешь….
Первым его порывом было уехать обратно в Лондон и больше не следовать ничьим советам, а для отдыха выбирать места более отдаленные, чтобы кардинально менять обстановку, а если и заводить роман, то зная заранее, что он будет скоротечным и без обязательств. Но что-то держало Шона, не давая ему покинуть Шервуд так просто. Что это было? Если бы Шон только знал. Но он вернулся в гостиницу, узнал у милой девушки-администратора, какие достопримечательности ему стоит увидеть и составил для себя план посещения оных в течение предстоящей недели. Да, именно столько Шон вознамерился провести вдали от Уолл-Стрит с ее перипетиями и стрессами.
И, что самое главное, ему удавалось. Все дни напролет он проводил, изучая живописные пейзажи изумрудного Шервуда. Он уже выучил наизусть все легенды и мог бы сам проводить экскурсии, рассказывая о легендарном разбойнике, возникни у него такое желание. И с его прекрасно поставленным голосом и привлекательной внешностью Шон был бы самым популярным и успешным экскурсоводом. Но он приехал сюда не в поисках общения с большим количеством народа уж точно. Этого ему хватало и в обычной жизни.
Здесь Вулфтрейс искал уединения.
И самое прекрасное время для поисков ответов на его вопросы была, бесспорно, ночь. Как ни твердил себе Шон, что не станет искать Лауру, не станет преследовать ее, не станет даже пытаться выяснять причин ее странного поведения, душа его безудержно стремилась к девушке. Никогда и по кому Шон не тосковал так остро.
И вот однажды ночью он и сам не понял, как оказался у того самого озера, где впервые встретил Лауру. Как он пришел туда, Шон не помнил. Он именно пришел, а не приехал, и хоть путь был и неблизкий, он не чувствовал усталости, хотя весь день провел, прогуливаясь по окрестным холмам.
Повинуясь какому-то внутреннему порыву, Шон снял с себя всю одежду и вошел в прогретое за день озеро. Вода приятно ласкала кожу, даря ощущение свободы и невесомости. Шон с удовольствием плескался, как маленький, переплыл все озеро с берега до берега и вышел на мягкий песок, любуясь бликами луны, что отражалась в подернутой рябью воде.
Ему показалось, или он увидел нечто, что напоминало очертания предмета, торчащего из воды? Присмотревшись, Шон понял, что не ошибся. В воде было что-то, чего там только что не было. Перископ подводной лодки-шпиона, подумал Шон, усмехнувшись про себя.
И, ведомый жгучим любопытством, зашел в воду и поплыл к странному предмету, постоянно держа его в поле зрения. Предмет никуда не исчезал. Доплыв до него, Шон протянул руку и дотронулся до холодного металла рукояти меча, погруженного в воду. Вопреки всем законам природы меч не тонул. А находился в строго вертикальном положении. Шон попробовал потянуть его на себя, но клинок застрял в чем-то. Шон дернул сильнее. Меч не поддался. Если бы он стоял на твердой земле, было бы проще.
Можно было бы во что-то упереться. Но Шон не собирался сдаваться так просто. Приноровившись и собрав всю свою мощь, он выдернул-таки меч. Звук был такой, как будто металл скребет о камень. Меч был тяжелый, и Шон решил вернуться на берег и уже там рассмотреть свою добычу.
Не напрасно он изучал все легенды этого места.
Сомнений не было. В руках у него меч короля Артура. Но как? Почему? Почему именно он? Почему его выбрал меч? Шон почувствовал головокружение, а потом картины вереницей пронеслись перед его мысленным взором.
Уютная комната в огромном замке. Хоть и аскетична ее обстановка, но Шону приятно там находиться. Это его дом. Вулер. Так называется замок.
Темное подземелье, освещенное светом факелов. Это склеп. Здесь похоронена его мама. Настоящая его мама. А вот ее статуя. Не прикасайся к ней! Шон отшатывается назад и оказывается уже в другом замке. Здесь опасно, враждебно. И Шон не один здесь. Кто-то есть рядом. Странно. Шон не может понять, это враг или друг? Шон приглядывается. У парня светлые волосы, он ростом с Шона, такой же жилистый и сильный. Обернись! Дай мне увидеть твое лицо! Шон протягивает руку, но парня больше нет.
Есть Лаура. Лаура? Но как же… Почему… Шон бросается к ней, заключает в объятия, покрывает поцелуями, она целует его в ответ.
- Почему ты сбежала? Почему бросила меня?
- Так надо, Джон.
- Надо? Кому? Кому надо? – Шон в отчаянии, он не понимает. – И почему ты зовешь меня Джон?
- Потому что это твое имя.
- Я тебя прошу. Не покидай меня. Пожалуйста!
- Прости, Джон, я должна.
И снова эта адская боль, как будто ему в ногу всадили клинок.
Шон распахнул глаза. Безмятежное звездное небо с маленькими яркими огонечками звезд. Шон рывком сел. Он все еще на берегу, и меч лежит с ним рядом.
Память возвращается.
Несколько лет спустя….
Вчера вышел новый журнал. Лаура увидела его в сумке почтальона Джефри Хопкинса.
- Что это? - Спросила она шепотом, потому что маленький Джон только что уснул, и Лауре не хотелось бы его будить.
- Что? – непонимающе переспросил Джефри, а потом проследил за взглядом Лауры. – Ах, это! Это глянцевое издание. Самые богатые люди страны никак не могут решить прятаться им в тени своих капиталов или греться в жарких лучах, отбрасываемых золотым тельцом. – Довольно насмешливо прокомментировал Джефри издание, которое нёс для одной из молодых девиц, следящих за событиями в мире гламура.
- Можно посмотреть, Джефри, - умоляюще спросила Лаура. Только когда девушка взяла в руки журнал, Симона отвлеклась от хлопот по кухне. Она всегда давала на дорожку Джефри пакетик с пирожками. Вот и сейчас её внимание было привлечено к духовке. И лишь повернув рычаг выключателя, Симона обратила внимание на то, чем озаботилась внучка.
- И кого ты увидела там, внученька?
- Бабуля, ты посмотри только! Я и представить не могла. Но это отец Джона. Только не понимаю, почему его зовут Шон Вулфтрейс, – рассеянно проговорила Лаура, протягивая журнал Симоне. Впрочем, на кухне всё было так рядом, что Симона уже разглядела изображение и уже успела вспомнить, что именно этого человека она видела на крыльце своего дома несколько лет назад. Вот только говорить об этом внучке не стала. Кто их знает, какие у них случились проблемы. Но богатые господа обычно слишком ревностно относятся к своим богатствам. И всяких любительниц обеспечить свою жизнь, родив ребёночка от крупного бизнесмена, отстреливают далеко за порогом своего дома. Нет. Она не допустит, чтобы её внучка стала жертвой самовлюблённого миллиардера. И тогда этот мужчина ей не понравился, и сейчас она не видит причин менять своё мнение. Правда малыш так сильно похож на него, что становится даже страшно. Неужели бывают такие гены!
- Мисс, - взмолился Джефри. - Даже не просите у меня этот журнал. Я должен доставить его заказчику! Вы же понимаете – это работа…
- Я понимаю, Джефри. – грустно вздохнула Лаура. – Но, пожалуйста, если увидишь этого Шона Вулфтрейса на обложке ещё раз – вспомни обо мне….
- Хорошо, мисс, я вспомню.
- А об этом разговоре забудь, мой друг! – резко сказала Симона, подавая Джефри пакетик с пирогами, - Никто не должен знать, что Джон ребёнок такого воротилы. Ты же знаешь, Джефри, как ужасны бывают такие отцы! Как опасно с ними связываться.
Лаура уже открыла рот, чтобы воскликнуть, что её Джон не такой. Но пока вспоминала, что он и не Джон вовсе, бабуля уже закрывала дверь за почтальоном.
- Милая, надо быть осторожнее! – назидательно заворчала Симона, скажи спасибо, что мы можем быть уверены в Джефри. А если бы нас слышал кто-то другой? И без того парнишка слишком сильно похож на отца. Когда-то это станет заметно не только нам. Но чем дольше мы проживём в тишине Шервуда, тем у тебя больше шансов не узнать каков этот отец на самом деле…
Симона подошла к внучке, обняла её и погладила по голове. Лаура всегда любила бабулю. Всегда верила ей. Но сейчас ей казалось, что бабуля просто ангел-хранитель их дома. Так и повелось. Лаура работает в школе. Симона бережет семью и усадьбу. Но каждый раз сердце старой женщины разрывалось, когда она слышала, как горько плачет Лаура, глядя на фотографию её возлюбленного. Иногда ей казалось, что она и в самом деле украла у родной внучки ту единственно возможную божественную любовь, о которой мечтает каждая женщина.
И что ей было поделать? Ведь не пойдёшь теперь к этому мужчине и не скажешь, что Лаура тогда была вынуждена срочно уехать. Что она ждала и любила этого господина всегда. Да и не знала этого Симона. Потому что Лаура говорила только с портретом Шона Вулфтрейса, который однажды и принёс почтальон, выполняя данное обещание, а вот родной бабушке Лаура ничего так и не рассказала. Не могла рассказать. Может быть потому, что и сама не знала, что с ней произошло в тот день. Господи, ну почему всё так запутано?
Шервуд содрогнулся от ужаса, когда-то тут, то там в лесу начали находить трупы животных, убитых волком. Волком! В Шервуде уже и не помнят, когда убили последнего хищника, а тут такое! В лес был стянуты силы полиции и даже привлекли бойцов SAS. Прочесали все вдоль и поперек. И никаких следов ни самого зверя, ни его логова. А трупы продолжали находить. Стабильно каждую ночь. А еще старая миссис Метью жаловалась на то, что волчий вой не дает ей покоя по ночам.
Было решено устроить засаду именно возле ее дома. Было ясно, что зверь умный и осторожный, и если учует опасность, ни за что не подойдет. За дело взялись бойцы тактического подразделения. Очень грамотно выбрав позиции, они вооружились приборами ночного видения и винтовками с безупречно точными прицелами.
Он появился в полночь, когда луна была яркой и безупречно круглой. Бесшумной тенью скользнул к живой изгороди, подошел к двери дома. Как будто проверяя, кто есть внутри. Как-то разочарованно мотнул головой, не учуяв того, к кому пришел. Отошел обратно к кустам шиповника и сел, задрав морду к небу. И вот его печальная песня разорвала ночную тишину. Столько боли, невысказанной тоски было в этом вое. Сердце разрывалось от сопереживания…
Но приказ есть приказ. Выстрелы были очень тихими. А вспышки мгновенными. Он даже не понял, откуда что пришло. Только боль, страх и отчаянное желание скрыться, спрятаться, оказаться подальше от этого ада.
Когда военные собрались на лужайке перед домом миссис Метью, к своему вящему удивлению мертвого зверя они не нашли. Только кровь. Много крови на примятой траве.
- Забрался куда-нибудь и умирает, - так решили солдаты.
И в самом деле с той ночи все прекратилось. Шервуд вновь зажил своей беззаботной жизнью туристической мекки.
Если Билл и был слегка обеспокоен, когда мистер Вулфтрейс отдал распоряжения оплатить его пребывание в гостинице в Шервуде и забрать его вещи из номера на следующий же день после облавы в лесу, а в офисе появился лишь спустя три дня, то, убедившись, что с его боссом все в порядке, отбросил свои беспокойства. Решил его хозяин продлить отпуск, но по-своему, разве кто станет требовать с него отчета?
А вот Бет, разбирая вещи своего хозяина после поездки, обнаружила каплю засохшей крови на рубашке. И сразу все поняла.
- Шон, - обеспокоенно начала она. - Шон, мальчик мой, соблаговоли объяснить мне, что это такое, - тоном, совершенно не терпящим отказа, потребовала Бет. Обращение «мальчик мой» теперь в её устах выглядело довольно спорно. Ведь Шон уже давно был не мальчик, а Бет всё ещё выглядела дамой неопределённого, но уж точно не старческого возраста. Вот только её тревога по поводу обнаруженного дефекта одежды была неподдельной. И если она не кричала от ужаса, то лишь потому, что её мальчик стоял перед ней живой и здоровый.
Шон хотел было отшутиться и, сославшись на дела, уйти от вопроса, как он обычно и делал, но что-то в голосе Бет, в том, как она настойчиво требовала объяснений, не позволило ему сделать этого. К тому же, держать это все в себе было невыносимо.
- Это кровь, Бет, - серьезно ответил Шон. – Если она не отстирается, можешь выбросить рубашку. – Он подошел к Бет и обнял за плечи. – Не стоит так переживать из-за такой ерунды…
- Это не ерунда. И я буду переживать. – Твёрдо ответила женщина, положив свою ладонь на руку Шона. – Я всегда буду переживать за тебя. Ну, или до тех пор, пока не найдётся женщина, которая будет это делать так же как я. - Глаза Бет были абсолютно чисты. Она не мать Шона. Но её любовь – это то самое материнское чувство, которое может сравниться только с настоящей любовью.
Мужчина, конечно, волен сам строить свою жизнь. Но без любви хотя бы одной женщины, эта жизнь будет пуста и бессмысленна. Каждая мать мечтает увидеть ту, которая заменит её в жизни мужчины. И уж точно, каждая мать чувствует эту женщину. Бет совершенно отчётливо почувствовала, что у Шона появилась такая женщина. Но почему-то ей показалось, что именно с ней связано это пятно крови на рубашке. – Я не о рубашке сейчас говорю, Шон! Я говорю о тебе! О твоей жизни! Постарайся понять это!
- Я понимаю, Бет, - тихо ответил Шон. Он разрывался на части от желания рассказать все, как есть, и просто сбежать от этого неловкого разговора. Бет как будто смотрела в его душу и легко читала в ней. – Моя жизнь… Она странная. – Сейчас или никогда. – Скажи, Бет, ты веришь в переселение душ? – Теперь и Шон неотрывно смотрел в глаза женщины, настраиваясь на нее, готовый уловить малейшие оттенки лжи в ее словах, случись ей поступить столь опрометчиво и солгать ему.
- Я верю в бессмертие души. И если в твоей душе есть что-то не дающее тебе покоя – это всего лишь дело времени. Ты найдёшь решение. Слушай себя. Научись слушать чувствовать себя. Я знаю, как это трудно. И поверь, большая часть людей ни разу в жизни не слышала своей души. А ведь Господь не просто так сделал её бессмертной.
Бег погладила Шона по щеке.
- Я готова помочь тебе во всём. Выслушать всегда. Ты же знаешь, Шон, когда человек один – это не всегда преимущество. Близкие люди не только слабое место в обороне, это ещё и источник силы. Иначе, зачем бы они были.
Шон вымученно улыбнулся, взял мягкую теплую руку Бет в свою жесткую ладонь и поднес к губам.
- Ты всегда была на моей стороне. Ты одна. Потому что даже мои родители. Как выясняется, они и не родители мне вовсе, так редко мною интересовались, что я перестал ожидать от них участия в моей жизни. – Слова звучали холодно и отстраненно, но каких усилий Шону стоило сохранять это внешнее спокойствие! – Только тебе я могу доверять. – Шон прошелся по комнате, вернулся к Бет, взял ее за руку, посадил диван и сел напротив, тяжело вдохнув. Ему нелегко было начать говорить, и он был благодарен Бет за то, что она его не торопила. – Ты права. Кое-что произошло во время поездки в Шервуд. И я не стану уже прежним собой. Или напротив, я обрел себя. Я не знаю, Бет. – Шон запустил пальцы в волосы в жесте бессильной растерянности.
Бет улыбнулась. Зря говорят о загадке улыбки Джоконды. Загадкой может стать любая улыбка.
- Никогда не жалей о том, что сделал. Даже если это не удача, то обязательно опыт. Главное сделать правильный вывод и насладиться совершенным поступком. Наверное, плохо, что я не философ. – Опять улыбнулась Бет. – Иногда мне кажется, что я не могу дать тебе необходимого, не говоря уж о большем. Но я готова отдать жизнь за тебя, как бы пафосно это не звучало. А ты подумай, что было бы, если бы ты не поехал в Шервуд. Представь, сколько весит то знание, которое дала тебе эта поездка. Тогда, может быть станет легче решить, что ты обрёл.
Шон поднял голову и посмотрел на Бет. Эта ее блуждающая улыбка, эти ее рассуждения о том, что он приобрел, о его знаниях…
- Ты итак все знаешь, да? – Сложно сказать, чего было больше в этих словах, удивления, разочарования, угрозы или облегчения. – Ты знала все с самого начала, так? Ты такая же, как я? Нет. Ты не такая. Ты другая. Но это тоже не твоя первая жизнь. Поэтому ты так спокойно все воспринимаешь. И помогаешь и мне принять это тоже. Поэтому я помню тебя лучше, чем кого бы то ни было. Поэтому ты нашла способ быть со мной всегда. – Шон остановился, все еще осознавая то, что открылось ему. – И все же. Кто ты. Ты не человек. Не совсем человек. И ты не… - Озарение, вспыхнув, осветило лицо Вулфтрейса. – Волки. Ты сказала, меня воспитывали волки. Да, теперь все сходиться. – Он вновь порывисто встал с дивана и зашагал по комнате. – Все более-менее ясно теперь. Кроме разве что одного. – Шон остановился напротив Бет. – Какое во всем этом место и какая роль отведены Лауре Метью?
- Значит, её зовут Лаура Метью. – всё так же спокойно сделала вывод Бет. – Ты прав. Я не такая, как все. Но я не волк, если ты об этом. Не думаю, что нам стоит тут слёзно, стоя на коленях, делать признания в наших грехах. Это слишком пошло. И пронимает только серых обывателей. Мы с тобой можем больше, чем они. Расскажи лучше о Лауре. Безумно красивое имя. Просто поэтическое. Не удивлюсь, если оно станет судьбоносным.
Бет погладила Шона по волосам и села рядом, обняв за плечи. Как настоящая мать, она должна была выполнить свои функции полностью. Ведь выкормить ребёнка может и зверь. А вот дать ему представление о жизни - это уже функции посерьёзнее.
Как много можно сказать простыми прикосновениями. Гораздо больше, чем словами. Ласковые руки Бет разрушили последние барьеры, что удерживали Шона от того, чтобы выложить все как на духу.
- Билл посоветовал мне взять отпуск и подсунул брошюру про Шервуд, - начал он. – Стой, Билл… Он тоже? В курсе? – Шон внимательно посмотрел на Бет, хотя для этого пришлось отстраниться от нее. А как спокойно и уютно было в ее руках. И как ему этого, оказывается, не хватало. Шон так привык быть сильным, уметь постоять за себя, а теперь он был уверен и в том, что практически неуязвим, но простое человеческое внимание нужно было даже такому, как он. Пусть он в этом никогда и не признается.
- Я не скажу, что Билл моя марионетка. – усмехнулась Бет. - Скорее – это моё второе я. Та часть, которая может не казаться мудрой леди. Но способная сделать невероятное, чтобы тебе было не так страшно идти вперёд. Считай, что Билл проходит тот путь, который прошел Иисус. Хотя я приложу все силы, чтобы ты не увидел его распятия.
Трудно сказать, каких сил стоило Бет говорить с Шоном так. Но мальчик вырос. Врать ему – подло. Да и глупо по меньшей мере. Он должен знать больше, чем просто сумму счёта в банке, которую он может потратить на девочек. Ведь не для прожжения жизни же он пришел в этот мир. Шон создан для счастья. Вот только путь к этому счастью для него выстлан муками. А Бет всего лишь старается кинуть соломки, насколько ей хватает сил.
Нельзя сказать, что Шон понял все из сказанного Бет, но знать, что и в бизнесе не все норовят тебя сожрать, а есть тот, кто не ударит в спину и не продаст конкурентам, все же приятно.
- Так вот. Я отправился Шервуд. И сразу по приезду началась череда странных событий… - Шон поведал все Бет, не скрывая ни единой детали. И даже то, что он сам еще не до конца понимал, и чему не находилось разумного объяснения, тоже. Например, про то, как он достал из озера меч короля Артура. Или про то, как его прогнала миссис Метью. – Я не понимаю, за что она так со мной. Она же видела впервые в жизни. – Неподдельная обида и тоска явно читались в словах и интонациях Шона. – Я ушел, что мне оставалось. Но какая-то сила влекла меня туда. И я вернулся. Уже зверем. Я не могу сказать Лауре всего, что я чувствую к ней, потому что я и сам не знаю, что это. Мне кажется, я знаю ее всю жизнь. Но в то же время она как будто принимает меня за другого. Я чувствую, что она моя жизнь, моя душа, моя судьба. Но почему она сбежала, не сказав даже «прощай»? Я мог бы найти ее. Но… Я не стану. Она сделала свой выбор, она однозначно дала понять это. Я всего лишь напоминаю ей какого-то Джона, а я не хочу быть просто замещением ее идеального образа. И все же я пошел туда. К ее дому. И вот еще одно доказательство, что я там нежелателен. Меня ждала засада. Охотники или еще кто, я не знаю. Они ждали меня, прятались так надежно, что я даже не заподозрил… - Шон болезненно поморщился, вспоминая. – Или я еще не умею распознавать опасность… Так или иначе, лишь благодаря тому, кто я есть, я выжил. Вот откуда на одежде кровь. – Он тяжело замолчал, глядя в пол. Воспоминания все еще были свежи и мучительны.
Бет едва могла дышать от ужаса.
- Первое – не смей показываться в Шервуде. – Резко выдохнув, произнесла она, срывающимся голосом. – Я не переживу твоей смерти. Ты не бессмертен в том смысле, что заподозри кто в тебе оборотня, и твоя смерть станет лишь делом времени. Первое и самое основное правило – осторожность. Продуманность в каждом шаге. Любовь – это тоже бизнес. Я не говорю о выгодном браке. Нет. Но то влечение, которое ты ощутил, не может подвести тебя. Ты не человек. Поддавшись инстинкту – ты подверг себя опасности. Но спроси у бизнесмена внутри себя, как бы он достиг цели, и получишь нужный ответ. Упорство. Продуманность. И внимание к деталям. Если бы я поговорила с этой женщиной хотя бы пять минут – я поняла бы кто она и почему подвергла тебя опасности. Но ты же не позволишь. – Тут Бет улыбнулась. Слишком уж хорошо она знает этого мальчика, чтобы просить его дать ей право вмешаться в его решения. Но раз он решился просить совета, то действительно в нём нуждается. – Фу. Наконец-то мне стало легче. Если ты ещё раз так напугаешь меня – я ведь и спрашивать не стану – найду эту Лауру. Шутка. А если серьёзно – иногда судьба так шутит. Возможно, она и не виновата. Разберёшься со временем. Но сейчас – ни ногой в Шервуд. Это понятно?
- Понятно, - эхом отозвался Шон. Рассказав все Бет, он не испытал облегчения, но многие вещи стали понятнее. А самое главное, он убедился в том, что быть оборотнем это не есть нечто из ряда вон. Хотя, впервые обратившись там, на берегу озера, он сразу принял свою вторую сущность. Ему не было ни страшно, ни больно. Все было естественно. Даже желанно. Шон всегда знал, что он особенный, только не знал, в чем именно заключается его отличие от остальных. Теперь знал. - Не надо искать ее. Пожалуйста. То, что мы не обычные люди, не дает нам права решать за других. Если она не желает меня знать, что ж. Может, и правильно. Какое у нас с ней будущее? И что я могу ей дать? Жизнь в вечной лжи? Нет, она достойна лучшего. – Шон тяжело вздохнул, вставая. – Спасибо, что выслушала, Бет. Спасибо, что сказала правду. Спасибо, что ты есть.
Бет была рада, что Шон нашел в себе силы высказаться. Она была абсолютно уверена, что мальчик всё поймёт и найдёт путь. Иначе зачем ему было появляться на этой жестокой земле. При всей своей нерациональной натуре, Бет могла дать ему главное – ощущение души. Люди давно забыли это ощущение. А вот звери могут преподать уроки настоящей человечности.
Если бы она была сказочной колдуньей, наколдовала бы принцу счастья, да и дело с концом. Но Бет была обычной ведьмой. И колдовать не собиралась. Но открыть некоторые тайны она могла. Почему нет? Но всему своё время.
Тем временем биржевая активность Шона Вулфтрейса не осталась без внимания. Стивен фон де Редженальд уж никак не мог спустить на тормозах потерю огромного правительственного транша в его кораблестроительный бизнес, который Вулфтрейс увёл у Редженальда практически из-под носа. В бешенстве Стивен разбил обсидиановую пепельницу, украшавшую его дубовый рабочий стол. Но ведь это не смогло бы компенсировать потерю транша. Нет. Месть. Тот, кто посмел покуситься на его добычу, будет раздавлен, словно комар. Уж за этим Стивен проследит лично.
Поднявшись из-за стола, Стивен нажал кнопку, открывающую потайную дверь. Даже в пустом кабинете нельзя держать некоторые вещи, ведь в него иногда заходят люди. Для этого есть потайные кабинеты. Благо, в большинстве замков ещё сотни лет назад были предусмотрены и потайные комнаты, и выходы, и некие застенки, в которых иногда очень полезно держать совершенно отличный от обычного штат слуг.
Он вырос, словно из-под земли.
- Чего изволите, сэр? – подобострастно спросил человек, о котором можно было только сказать - сгорбленный, с перекошенным, прорезанным глубокими морщинами, лицом, в чёрной измятой одеже.
- Тюф, мне нужна голова Мартина Ортиса, – как бы раздумывая над чем-то, произнёс Стивен.
- Только голова? – всё ещё трепеща, спросил уродец.
- Нет. Одной головы мне будет мало. После того, как он подпишет дарственную и все остальные бумаги – отрежешь пальцы. На всякий случай. Возможно, пригодятся отпечатки пальцев. И ещё. Готовь следующего. Уверен, что в скором времени мне понадобится Стюарт Шенинг.
- О, это хорошая новость, - обнажив полусгнившие зубы, ощерился уродец. – Будет сделано, сэр. Маска будет готова к утру.
Уродец исчез так же молниеносно, как и появился, оставив господина заниматься своими делами. А Стивену было чем заняться, готовясь к новой встречи с Вулфтрейсом. Освежить валийский акцент хотя бы…
Тот же, кого он назвал Тюф, уже бежал по узким лестницам потайных ходов замка к облюбованны им, с разрешения хозяина, конечно, подземельям.
Там в одном из тайных коридоров был выстроен ряд зарешеченных помещений. Хотя в простонародье это называется «обезьянник».
Несколько клеток из толстого железного прута, абсолютно просматриваемых и полностью заселённых. Около одной из этих клеток с жильцами, которых и назвать-то жильцами было страшно из-за безжизненного выражения глаз и тел, совершенно отвыкших от жизни, Тюф остановился.
- Марти…. Могу тебя поздравить, – насмешливо начал он. - Ты покидаешь этот мерзкий зверинец!
Тот, кого он назвал Марти, чуть шевельнулся, грохотнув цепями кандалов. Вряд ли кого-то здесь можно было обрадовать. А уж известие о том, что предстоит покинуть этот зверинец и вовсе не могло принести радости. Каждый обитатель знал, что покидают этот зверинец только те, кому предстоит умереть. И это могло бы порадовать. Но Тюф ещё никого не казнил без пыток. А Мартин Ортис был когда-то богатым человеком, который неосмотрительно перешел дорожку Редженальду.
Похищение с издевательствами тянули на серьёзную статью. Да поди поищи доказательства, когда у тебя на руках и ногах пудовые кандалы, а на твоём столе корешки от билетов на самолёт. Стивен умел не только обставлять свои преступления с маниакальной точностью деталей, но и устраивать ловушки своим оппонентам, растворяя память о них, как тела в кислоте забвения.
Но никто и не ждал бурного выражения радости. Двое коренастых мордоворотов открыли дверцу клетки и вывели Мартина. Едва передвигая ноги, он старался запомнить даже эти мрачные стены подвала, прекрасно понимая, что скоро это станет единственным воспоминанием в его понадобившейся Стивену Редженальду жизни.
Остановившись у дальней стены вонючей комнаты с низким потолком, подручные поочерёдно снимали кандалы с рук и ног Мартина, приковывая его к утыканному ржавыми железными штырями, щиту.
- Я не буду уговаривать тебя подписать нужные мне бумаги до пыток. – Объявил Тюф. – Мне это не интересно. Думаю, тебе тоже. Ты можешь лишь помолиться о скорой смерти. – Тюф опять ощерился, смрадно дыша на своего пленника. Сама мысль о том, как много ему предстоит выпить боли и страха, приводила его в состояние дикого возбуждения. – Начнём с самого невинного, - хрустнув пальцами, сказал Тюф и нанёс короткий удар в солнечное сплетение.
Глаза Мартина вылезли из орбит. Рот судорожно ловил воздух, а спина хрустнула от напора разрывающих её ржавых жал нескольких железных штырей.
Потом Тюф решил, что пальцы правой руки Мартину не так уж и нужны, поскольку тот левша, и подписывать бумаги ему предстоит левой рукой.
Нельзя сказать, что криков Мартина никто не слышал. Но одним эти крики ласкали слух, а для других были облегчением – значит, сегодня их не тронут. Вот и всё.
Потом появилась девушка. Мартин мог бы поклясться, что он уже видел эту девушку. Как, впрочем, и в том, что никого прелестнее этой девицы он не видел. Точнее – невинность её облика внушала трепет… но стоило ей войти, как пространство наполнилось удушающим ощущением ненависти.
Правда, вскоре он вспомнил, что совершенно обнажен. Но стыд или неловкость, которые мог бы испытать человек, не пришли к пленнику. Она бы всё равно раздела его, поскольку эта девушка обожала лишать мужчин их мужских атрибутов.
Утром на столе Стивена лежали все необходимые бумаги и документы, подписанные рукой Ортиса. Голова и пальцы Мартина Ортиса лежали на большом блюде там же.
Молодой человек по имени Мартин Ортис выехал из потайных дверей замка барона Редженальда и отправился на север по трассе 1а…
Предупреждения о надвигающемся шторме по радио чередовались почти с каждой песней, и Шону вскоре надоело это навязчивое обещание апокалипсиса в отдельно взятой местности. Да, Шотландия не славится мягким климатом, да, ливневые дожди и порывистые ветры здесь далеко не редкость, и что теперь? Талдычить об этом по сто тысяч раз в день? Раздраженно нажав на кнопку, Шон переключил радио на проигрыватель. Салон заполнился густыми сочными переливами.
…You hide behind your walls
Of maybe nevers
Forgetting that there's something more
Than just knowing better
Your mistakes do not define you now
They tell you who you're not
You've got to live this life you're given
Like it's the only one you've got…
Шон подпевал с удовольствием, ему казалось, что песня посвящена персонально ему.
Если бы кто увидел его со стороны, счел бы его поведение бездушным и кощунственным. Как можно ехать на похороны собственных родителей и распевать песни во все горло? Разве не должен примерный сын быть подавлен горем?
Убит, раздавлен, разорван в клочья столь удручающим известием? Ведь он в одночасье лишился и матери, и отца! О, это ужасная трагедия, как говорили те, кто счел своим долгом выразить ему свои соболезнования. Они были так молоды, так любили жизнь… Они любили только развлечения, думал в это время Шон, вежливо благодаря за притворное выражение скорби. И погибли соответственно. Летели на частном самолете с очередного отдыха на Бали. Попали в зону турбулентности. И все.
Самолет исчез с радаров, связь с пилотами оборвалась. Тела так и не нашли. А где их найдешь? Океан свято хранит свои тайны. Так что хоронить будут пустые гробы. Еще одна ложь. Вся их жизнь. Кем бы они ни были на самом деле, цепь бесконечной лжи. И по этим людям ему предлагается скорбеть? Ни за что. Хватит и того, что Шон поприсутствует на так называемых похоронах. Скорее бы закончился весь этот фарс…
Дождь хлестал по стеклу, и дворники едва справлялись с потоками воды. Но Шон уверенно гнал машину вперед. В зеркале заднего вида появилась смазанная точка. Она стремительно приближалась, и вскоре трансформировалась в очертания красного спортивного автомобиля, который обогнал Лексус Шона, как будто тот стоял на месте. Кто бы ни ехал в той машине, определенно спешил еще сильнее самого Вулфтрейса. Дорога была прямой, как стрела, и Шон для разнообразия провожал взглядом удаляющиеся задние огни красного спорткара. Вдруг они заметались по трассе, машина потеряла управление и завертелась по скользкой трассе, как собака, которую укусила пчела. В чем там была причина неисправности, Шону было думать некогда. Скорее всего, лопнуло колесо. Остальные системы в таких машинах проверяют регулярно и тщательно. Разве только…
Нет. То, что произошло с тобой пару лет назад, могло произойти только с тобой. Это просто авария. Шон потянулся за телефоном, чтобы вызвать службу спасения, помощь тут явно понадобится, когда машина, пролетев над придорожным рвом, как-то боком устремилась с трассы вправо, на поле. Очень неудачно приземлившись на крыло, по инерции она еще несколько раз перевернулась в воздухе, потом проскользила по мокрой траве и замерла, опрокинувшись на крышу. Спасатели не успеют. Просто не успеют. Решение было принято мгновенно.
Остановив Лексус на обочине, Шон успел лишь включить аварийку, прежде чем выскочил из машины. Ледяные иглы дождя тут же впились в его тело, промочив костюм насквозь в первые же секунды, бешеный порыв ветра норовил содрать промокшую одежду вовсе. Классические туфли скользили по раскисшей земле, ноги путались в траве, и Шон с трудом добрался до опрокинутой машины. Он заглянул внутрь, но из-за дождя не смог рассмотреть ничего. Тогда он рванул ручку двери. Она осталась у него в руке. Выругавшись, Шон ударом кулака выбил стекло. Подушки безопасности сработали, но мужчина в машине признаков жизни не подавал.
Шон сосредоточился и прислушался, настраиваясь на него. Сердце бьется. Уже хорошо. Полоснув когтями по подушкам и ремню безопасности, Шон со всей осторожностью вытащил пострадавшего из машины.
- Сэр? Вы слышите меня, сэр? – перекрикивая дождь и ветер, проорал Шон.
Но его не слышали. И что теперь делать? Вызывать спасателей? И ждать их тут посреди поля под дождем? И еще опоздать на похороны. Неприемлемо.
- Потом спасибо мне скажешь, - проговорил Вулфтрейс, поднимая пострадавшего на руки.
Он уложил его на заднее сиденье и все же связался с полицией. Дал координаты разбитой машины, назвал свое имя и адрес своего поместья. Это если кто станет искать его спасенного нового знакомого. Незнакомца.
- Держись, парень. Выбора у тебя все равно нет.
Единственное, что еще сделал Шон, это укрыл лежащего на сиденье пледом. Это же должно предотвратить шок? На этом познания Вулфтрейса в области оказания первой помощи заканчивались.
Одежда мерзко липла к телу, и Шона начала бить дрожь. Да, оборотни не чувствуют холода, но физические реакции организма еще никто не отменял. И кто его просил покидать теплый комфортный салон ради спасения даже неизвестно кого? Что это за приступ альтруизма такой?
Не успел Шон даже завести двигатель, как всю округу сотряс мощный взрыв. Кажется, даже его собственный автомобиль подбросило взрывной волной.
- Твою-то мать, - выругался Вулфтрейс, инстинктивно пригибаясь к рулю. Только теперь он осмыслил, что чувствовал запах бензина, когда приближался к машине. Именно это и заставило его вытащить из нее бедолагу. Только в тот момент он этого не осознавал. – Теперь я еще и спасатель, - стуча зубами, зло произнес Шон. Включив обогреватель на максимум, он погнал машину в поместье.
Всё было рассчитано совершенно виртуозно. Редженальд никогда не ошибался. С чего бы ему в этот раз совершить ошибку?
Известие о гибели родителей Вулфтрейса. Предупреждение о надвигающемся шторме. Автомобиль. Даже подушки безопасности в машине, которые сработали, чтобы пассажир не обнаружил свои способности регенерации. Конечно, ведь на его теле не было ни единой царапины. А вот взрыв был просто необходим. Иначе осознание опасности, которая грозила спасённому человеку, не станет таким всеобъемлющим. Да и личность спасённого – тоже часть легенды. Высокий голубоглазый шатен с нежными губами и приятными манерами так давно не был на родине, что его стремление поскорее попасть в родной дом было вполне объяснимо. Ну и любовь к скорости, конечно. Ведь и Вулфтрейс имел этот грех. Как же ему не откликнуться на несчастье ближнего.
- Простите, что случилось? – слабым голосом, придерживая руками совершенно ничего не соображающую голову, простонал Мартин.
О, живой. Шон выдохнул с облегчением. Еще одна смерть сегодня в его планы не входила ну никак.
- Вам покороче рассказать или подлиннее, - пробурчал он сквозь зубы, а громче сказал. – Вы попали в аварию. Вылетели с трассы. Вероятно, колесо лопнуло. Теперь только эксперты установят, если смогут. Ваша машина. Одним словом, ее больше нет. Была утечка бензина, и она взорвалась. Вас спасли подушки безопасности. Вы там как? – Следовало спросить с самого начала, но Шон решил ответить на вопрос, как того требовали правила приличия. Забавно. И на вопрос вопросом отвечать невежливо, и интересоваться жизнью человека, чудом избежавшего смерти, следовало в первую очередь. Шон чуть заметно улыбнулся. – Вы помните, кто вы? Я Шон. Шон Вулфтрейс. И везу вас в свое поместье. Скоро будем там. – Он бросил быстрый взгляд в зеркало заднего вида, проверяя своего пассажира.
Мартин опять застонал.
- О, Боже… Вы и представить не можете, как вы выручили меня! Сколь парадоксально бы это не звучало. Меня зовут Мартин. Мартин Ортис. Не поверите, но я возвращался домой из длительного путешествия. Почти три года я не видел родных. А теперь я мог погибнуть, так и не увидев их! Боже, вы не представляете той благодарности, которую я испытываю. А что скажут мои близкие… мама… Софи… Ох, а маленькую Синтию я не видел вообще ни разу в жизни…
Поймав в зеркале удивлённый взгляд, Мартин пояснил.
- Она родилась после моего отъезда. Так случилось… Но скажите, Шон, есть у нас время прийти в себя? Я бы хотел пригласить вас к себе и воздать все полагающиеся почести!
- На самом деле, я не сделал ничего особенного, - вежливо ответил Шон. – Будь вы на моем месте, я уверен, вы тоже меня спасли бы, - улыбка стала более уверенной. По какой-то невероятной причине этот Мартин не вызывал у Шона неприязни, как все незнакомцы, которые норовили ворваться в его жизнь по той или иной причине. – У нас. Как вы точно сформулировали. У нас. Да. У нас будет время, только поприсутствуем на похоронах моих родителей, и сразу же отправимся приходить в себя. Вы после аварии, я после похорон. Уверен, у нас будет, о чем поговорить, пока мы справляемся с нашими травмами. Кстати, об этом. Вы так и не ответили. С вами все в порядке? Потому что я не врач, и все, что могу предложить, это охлаждающий пакет да обезболивающее из аптечки…
- О, лучше виски… - как от мухи отмахнулся Мартин, - Там подушки сработали – это я хорошо помню. Я не понял, что было до этого. Возможно, вы правы – колесо. Пусть разбираются эксперты. А я предпочитаю старый английский способ лечения болезней – джин или виски, - чуть усмехнувшись, добавил пассажир. – Ах, чёрт! А приношу вам свои соболезнования. И конечно, поддержу вас в такой момент. А после действительно отправимся приходить в себя. Я знаю одно местечко – там наливают виски прямо в долларовые купюры… закачаешься… и, кстати, там самые лучшие девочки страны! Вот ей богу не вру!
Шон усмехнулся и достал из бардачка плоскую бутылку виски. Не оглядываясь, он протянул ее назад Мартину. Этот парень нравился ему с каждой секундой все больше и больше.
- Вот, на первые время сойдет и это. А соболезнования. Право слово, не стоит. Я уже давно покинул родительский дом, и мы последние годы не поддерживали отношений. Так что потерял я их уже давно. Физическая утрата лишь поставила финальную точку. А разве вам не нужно повидать своих родных? Насколько я понял, у вас диаметрально противоположная ситуация. Вы хоть и не встречались долго, но вам будет, что рассказать друг другу.
Мартин отхлебнул из предложенной бутылочки примерно столько, чтобы чувствовать себя бодро.
- Я уехал из дома на гребне скандала. Мама прокляла меня. Жена не сказала, что беременна. А я послал их всех и уехал в Амазонию. А потом ещё дальше. Мне надо показаться дома. Но точно знаю, что понимания там не будет. Может быть, с вашей помощью мне удастся совершить чудо и установить там хотя бы относительное спокойствие. Право слово, на бирже я чувствую себя лучше. Я обеспечиваю семью. Но им всегда надо больше... всегда. – Мартин ещё раз приложился к горлышку бутылки. – Это горько, когда тебя не понимают самые близкие люди. Впрочем, они не самые плохие дамы. Нашли же они общий язык между собой. Значит, умеют договариваться. Нет. Решительно мне повезло с вами. Если окажется, что вы разбираетесь в курсах бумаг, я отдам вам свою первую ставку! Уверен, я не забыл, как играют курсами!
Если это совпадение, то слишком приятное. Сомнение тихо ворохнулось в душе Шона, но тут же затихло. Нельзя же в самом деле быть таким параноиком. Не все желают тебе зла. А Мартин с его открытым мальчишеским взглядом голубых глаз все больше располагал Шона к себе.
- А ты времени не терял, - заметил он, снижая скорость и сворачивая к поместью. Гравий шуршал под колесами, навевая воспоминания. – Ничего, что я тебя узурпировал? – Скорее для констатации факта, чем для того, чтобы услышать ответ сказал Шон. – Приведешь себя в порядок, переночуешь у меня, а с утра поедем разбираться с твоими сговорчивыми родственниками. Если ты предстанешь перед ними в таком виде, начнутся ненужные никому расспросы. Что случилось, ах, ты попал в аварию, я же говорила, нельзя так лихачить, в этом ты весь, никогда не думаешь о последствиях и все в таком духе. Знаешь, Мартин, я уже понял. Чем меньше о тебе знают, тем проще жить. Всем. Без исключения.
Шон остановился у ступеней крыльца, и к нему уже спешил дворецкий с огромным черным зонтом в руках.
- Так что ты мой гость, и это не обсуждается.
Мартин засмеяла в голос. Теперь он пришел в замечательное расположение духа. Правда, дворецкий очумело глянул на него и молодой человек оборвал смех, приняв благочестивый вид, хотя в его синих глазах плескались золотистые искры азарта. Ещё минута-другая, и он мог поделиться готовой схемой финансовой атаки. Но сначала дела. Похороны, какими бы они ни были, предполагают особенный настрой. И Мартин действительно мог подставить плечо человеку, спасшему его жизнь.
Дворецкий отвёл гостя в отведённые комнаты. Шон, кивнув в знак одобрения, удалился – дела. А Мартин, приняв душ, опустился на кожаный диван перед огромной плазменной панелью.
- Боже, как же здесь всё продумано… - проворчал он, но из образа не вышел. Редженальд ни за что не даст Вулфтрейсу повод усомниться или разочароваться в Мартине Ортисе.
Церемония похорон была удручающе-торжественной, как и подобает подобным мероприятиям. Падре монотонно прочел молитву, затем последовали лицемерные речи каких-то мнимых друзей почивших родителей Шона. Их послушать, так мир понес невосполнимую потерю в лице Питера и Эльзы. Шон сидел с каменным выражением на лице, мечтая лишь об одном. Скорее бы это все закончилось, и можно было бы уехать отсюда подальше, чтобы больше никогда не возвращаться. После того памятного вечера накануне выпускного этот дом перестал ассоциироваться для него с домашним очагом и уютом родного гнезда.
Единственное, что помогало Шону пройти через эту пытку притворства и фальшивого показного горя это присутствие рядом Мартина. Тот всем своим видом выражал сочувствие, но не по поводу утраты Вулфтрейса, а по поводу необходимости участвовать в этом фарсе.
С каким же облегчением Шон объявил о том, что они уезжают. Поймав на себе странный удивленный взгляд горничной, он ответил ей таким испепеляющее-холодным взглядом, что она тут же забыла, что подумала, не поддался ли ее хозяин модным веяниям и не присоединился ли к войску нетрадиционно ориентированной золотой молодежи.
- Теперь ты штурман, - синхронно с Мартином захлопывая дверцу, сказал Шон. – Остался всего один шаг, отделяющий нас от той жизни, где мы сами решаем, что мы делаем, когда и каким образом. А насчет курсов бумаг ты это говорил серьезно? Потому что я немного в этом разбираюсь, - скромно заметил он.
Мартин ухмыльнулся.
- Во-первых – поздравляю тебя. Ты достойно держался. Ненавижу все эти условности, но, как и большинство из нас, вынужден признать, что из них состоит наша жизнь. А во-вторых, я хотел тебе сказать, что в моих словах про ценные бумаги нет ни доли шутки. Я отдам тебе первую же взятую ставку, и это не трёп. Слово джентльмена. И уж я не выжил из ума, соображаю немного. Точнее – чую собрата за версту. Слишком уж мы подверженным тем самым условностям, хотя, возможно это не так уж и плохо. Мы с тобой одной крови. Это же видно невооруженным взглядом. Кажется, даже твоя прислуга поняла это без лишних расспросов или она у тебя настолько профи? Мои иногда задают вопросы. Иногда даже ужасно дерзкие. А твои словно роботы. Позавидовать можно. Так что прими мои поздравления и в этом.
Мартин был действительно взволнован, когда Сифилроуд привела приятелей к Ортисхаузу на живописном холме недалеко от Блекберна.
Нельзя сказать, что прислуга была рада приезду хозяина, но некоторое возбуждение было заметно. Наконец Мартин насмелился спросить, вышедшего встретить его, пожилого дворецкого:
- А миссис Ортис дома?
- Да, сэр. Ваша мать всё ещё жива. Но вы же знаете, как плохо она себя чувствует.
- Я знаю. Я буду признателен вам, Джим, если вы сообщите мне о её приглашении.
Мартин был не столько расстроен, ведь он прекрасно знал, что его приезду не будут рады, но всё же … - Этот господин спас мне жизнь. Соблаговолите разметить его в достойных апартаментах. – Совершенно бесцветным голосом сообщил он дворецкому, на что тот лишь кивнул. Но было ясно, что такие поручения будут исполнены без промедления и обсуждения. Затем Мартин обратился к Шону. – Надеюсь, мой друг, вы спуститесь ко мне в кабинет на стопочку чая.
Грустная улыбка Мартина лишь подтвердила его желание найти поддержку в лице Шона.
Странное дело. Подобные слова, призванные быть приторными подхалимскими комплиментами, прозвучи они из уст кого-то еще, вызвали бы у Шона лишь очередной приступ раздражения и гнева. Но сказанные Мартином, да еще подкрепленные его обезоруживающей мальчишеской улыбкой, они пришлись Шону по вкусу, и он, равнодушный уже давно к любой похвале в свой адрес, был польщен и даже пообещал, правда, в шутку, дать Мартину пару уроков по воспитанию прислуги.
И снова Мартин заговорил про ценные бумаги. И снова подозрение, как огромная ледяная игла, проникло куда-то под ребра. Да мало ли людей, желающих начать играть на бирже? Встретился один из них Шону на пути, что в этом криминального? Пока ничего. Пока что.
То, как встречали Шона в родном поместье, вряд ли можно описать словами радушный прием. Но по сравнению с тем, как приняли Мартина, заставило Вулфтрейса пересмотреть свои категории радушия.
Неловкая натянутость, граничащая с открытой враждебностью, сквозила в каждом слове, в каждом жесте. Напряжение витало в воздухе, и лишь присутствие гостя удерживало всех от проявления открытой ненависти и презрения, которые были взаимны. Немудрено, что Мартин сбежал отсюда несколько лет назад. Возможно, с годами все лишь усугубилось, но и того уровня неприязни, что мог считаться стартовым, было бы вполне достаточно для принятия им того самого решения.
Нет в жизни счастья, нет понимания, нет семьи в том смысле, которым ее самозабвенно наделяют идеалисты в розовых очках… Нет, Шон, конечно, постарается сделать все, что от него зависит, чтобы хотя бы отчасти поправить положение, но никаких гарантий, что ему удастся уговорить этих людей по крайней мере задуматься о том, чтобы посмотреть на Мартина другими глазами, если не понять, то перестать презирать и ненавидеть его.
Вулфтрейс ответил понимающей улыбкой, легонько дотронувшись до руки Мартина, в знак поддержки и ободрения.
Мартин открыл бар в виде глобуса. Земля разверзлась, предлагая своё чрево в качестве хранилища высокосортного спиртного. Привычным движением Мартин взял рельефную бутылку. Очень дорогой виски. Впрочем, тут не было напитков дешевле десяти тысяч долларов за бутылку. Если уж человек зарабатывает деньги, он делает свою жизнь комфортной на столько, чтобы не думать о деньгах.
Удобное кресло и стола, на котором расставлена аппаратура. Системный блок супермощного компьютера укреплён под столешницей, но кнопка запуска выведена наверх. Всё правильно. Мартин нажал кнопку пуск. Через тридцать секунд высветилось приветствие и поле для ввода пароля. Мартин прищурился. Конечно, Стивен изучил все данные о жизни Мартина Ортиса. Но введение пароля дело ответственное. Не дай бог сбой – и заблокированный системник запустится только через сутки, а потом и вовсе отключится.
- Это надо же было сделать такой пароль, - проворчал мужчина, нажимая клавиши. Системник утробно заурчал, обрабатывая код. Мартин сделал ещё глотов виски. – То-то же! – воскликнул он, мигнувшему приветствием монитору. – Ещё никто в этой стране не придумал пароля, который бы я не смог запомнить с первого взгляда!
Но это ещё не всё. Мартин Ортис если и не был параноиком, то точно был фанатом всего нового. После приветствия на мониторе появилось предложение о дактилоскопической идентификации. Это – сколько угодно. С победной ухмылкой Мартин приложил подушечку большого пальца к дактилоскопическому сканеру. Кажется, всё. Дальше всё будет проще.
Ещё через двадцать секунд заработали вспомогательные мониторы. И комната наполнилась мерным гудением. По мониторам пробежали строчки со сводками дел. Диктор методично дублировал состояние основных биржевых показателей. Всё, как дома. Можно работать. Осталось дождаться Шона, чтобы показательная игра на бирже приобрела нужный смысл.
Чтобы убедиться в том, насколько был прав Мартин, восхищаясь прислугой Шона, не нужно было долго ждать. Пожилой дворецкий проводил его в отведенные гостю апартаменты, лакей принес небольшую дорожную сумку. Поставив ее на банкетку с резным ножками, поклонившись, удалился.
Но вот сам дворецкий отчего-то медлил, не уходил, как будто искал повода заговорить с Шоном, но первый все же не осмеливался. Зато взгляды его были весьма красноречивы. С каким осуждением он смотрел на Шона, с каким неодобрением и плохо скрываемой неприязнью.
При других обстоятельствах Шон попросту проигнорировал бы этот глупый выпад в свою сторону, но сейчас он был утомлен церемонией прощания с родителями и поездкой в так и не прекратившемся шторме, и потому хватило лишь малейшей искры, чтобы угли, тлеющие в глубине его души, воспламенились.
- Что-то не так? – холодно осведомился он, пригвождая дворецкого взглядом к идеально отполированному паркетному полу.
Тот судорожно сглотнул, моргнул, но, набравшись смелости или наглости, набрал воздуха в грудь и выпалил.
- Все не так!
Шон заинтересованно приподнял бровь, склонив голову вбок. Продолжай, мне даже стало интересно.
Не встретив моментального отпора, дворецкий уже более уверенно заговорил.
- Я не знаю, как у вас там принято, но в приличных домах не являются в гости в такие времена. – Он оскорблено поджал губы, как будто Шон нанес ему личное оскорбление.
- Я здесь по приглашению твоего хозяина, мистера Ортиса, - невозмутимо ответил Шон.
- А я про что и говорю! – Распаляя сам себя, повысил голос дворецкий. – Что молодой хозяин не видит, что подобает, а что нет, что гости его! Миссис Ортис очень плоха! Она уже несколько месяцев не встает с постели! И все это время так страдает, бедняжка. А когда ей становится получше, единственное, о чем она спрашивает, это об ее непутевом отпрыске. А господин Мартин даже не соизволил за все это время даже весточку прислать, поинтересоваться, как его мать, жива ли!
- Вам мало того, что он приехал сам?
- Приехал, он приехал! Еще немного, и было бы поздно! Так ладно, приехал, великое одолжение он нам сделал, но кого он с собой привез!
- И кого же?
- Да вас, кого ж еще, как будто этого мало.
- И что же со мной не так?
- А что с вами, содомитами, со всеми не так…
Вот это было уже слишком. Шон в одно движение оказался перед дворецким, сжав его горло рукой, и приподнял его над полом на фут.
- Так ты считаешь, что мы с твоим хозяином любовники?
Несчастный дворецкий не мог произнести и звука от ужаса и от того, что горло его было перекрыто, и он с трудом мог дышать.
- Запомни раз навсегда. Повторять не стану. Разве что это станет эпитафией на твоей могиле. Никогда. Не лезь. В дела. Своего. Хозяина. Я понятно выражаюсь? Если да, моргни.
Дворецкий судорожно моргнул налитыми кровью глазами.
- Так лучше. – Шон опустил бедолагу на пол, поправил ворот. – Я не обязан перед тобой отчитываться, но не хочу, чтобы между нами остались недосказанности. Мистер Ортис попал в аварию. Я проезжал мимо и помог ему. Мистер Ортис, как воспитанный и благодарный человек, пригласил меня в свой дом. Я его почетный гость. И меня надо уважать.
Дворецкий слушал Вулфтрейса, как завороженный. И, когда ушел из его покоев, каждому из слуг, кого встречал, повторял сказанное ему слово в слово. Мистер Ортис попал в аварию. Мистер Вулфтрейс проезжал мимо и помог ему. И далее по тексту. Зато теперь вся обслуга в доме Ортисов тоже напоминала четко отлаженные автоматы.
А сам Шон спустился, как и обещал, вниз, и приветливая горничная проводила его к массивной двери кабинета хозяина. Стучать? Еще не хватало. Шон открыл дверь и шагнул вперед. И тут же замер на пол шаге, восхищенный и пораженный тем великолепием, что открылось его взору.
- Когда ты приглашал меня помочь тебе со ставками, я и не думал, что ты провел такую подготовку, - проходя в комнату, восторженно промолвил Шон. – Ты решил открыть филиал центральной биржи в отдельно взятом особняке? – Он провел рукой по шершавой поверхности мониторов. – Ты тут не мерзнешь? - температура в помещении, как и полагается, была низкой. Сам Шон от холода не страдал. Да и Мартин, похоже, тоже не очень. Привычка?
- Мёрзнешь? – хохотнул Мартин, - Ты шутишь? Да тут сейчас будет жарче, чем в Сахаре.
Азарт и без того уже разогнал кровь в жилах, а теперь и ты пришел.
Мартин сделал жест, указав на глобус с напитками.
– Угощайся по своему вкусу. Если чего нет – доставят. Главное, сделать точный всесторонний анализ и просчитать возможные сценарии развития событий. Голубые фишки уже в игре. Можешь посмотреть. Думаю, самый гарантированный кусок – часть акций компании Редженальдинтернейшл. Этот толстосум недавно проворонил большой транш и теперь пытается удержаться на плаву за счёт фондовых интервенций. С другой стороны, можно сыграть на понижение ставок нефтяных компаний. Это тоже не представляет риска. Я не знаю, как ты, Шон, а мне сейчас хочется утопить кого-нибудь в дерьме и насладиться победой.
Мартин коротко рыкнул и перевёл взгляд на дополнительный монитор. Там почти застыв в определённой последовательности, висели ровные ряды цифр, разделённые синими полосками. Но эта статичность была лишь кажущейся. На самом деле колонки цифр менялись местами, лишь только появлялась разница в одну миллионную.
Нужно было действительно обладать взором провидца и крепкими нервами, чтобы не увидеть даже - почувствовать какие из играющих бумаг нужно обрушить. Кому уже не поможет ничего. А кто в этот момент окажется на верней строчке в таблице. Ведь довольствоваться средним результатом этим господам не по душе.
- А ты воинственно настроен, - Шон потрепал по плечу своего друга и прошествовал к бару, чтобы выбрать себе напиток по душе. Единственного взгляда хватило, чтобы оценить обстановку, бесстрастно отраженную таблицами на мониторе. – Хотя я вполне тебя понимаю. Я тебе больше скажу. Я бы и сам кого-нибудь утопил. И знаешь, на кого пал сегодня мой выбор? - Налив себе на дно толстостенного приземистого бокала того же виски, что выбрал для себя Мартин, Шон вернулся к мониторам, встав за спиной Ортиса. Не нависая, а скорее, прикрывая. – Макферсон Ойл. Ты просил моего совета – вот тебе мой совет.
Мартин посмотрел на Шона.
- А ты молодец! Быстро сориентировался. Ох, не зря я разбился на той дороге! Ох не зряяя.. Макферсон Ойл может попрощаться со своим хозяином. Я принесу её на золотом блюде Шону Вулфтрейсу! Таково было пожелание моего спасителя! – потирая руки, молодой человек развернулся к мониторам. Дальше всё шло в полном молчании. Лишь кнопки клавиатуры поскрипывали от резких прикосновений.
Если кто-то играл на фондовом рынке, знает, что операции на снижение ставок иногда длятся неделями, месяцами… если кому-то это нужно или компания сама по себе теряеть прибыль. Но мощные финансовые синдикаты подвергаются стремительным атакам не для того, чтобы медленно угасать. Это не продуктивно. Такие компании теряют вес так стремительно, что не успевают потерять свою значимость. В этом и состоит прелесть игры. Победитель получает здоровую мощную компанию, приносящую реальный доход за сущие гроши, а проигравший теряет так много, словно это был апокалипсис. Вуаля! – воскликнул Мартин, разворачивая кресло. – Полюбуйся! Теперь Макферсон Ойл твой! И не говори спасибо! Это было не трудно. Даже забавно. Я как будто вернулся в детство. Это тебе спасибо за предоставленное удовольствие. Как думаешь, мы отметим это дома или стоит выбраться в Эдинбург? Я знаю там одно местечко… Ах, какие там девочки… ведь я прав, ты не любишь мальчиков?
Шон с нескрываемым удовольствием наблюдал за порханием пальцев Мартина над клавиатурой, успевая отслеживать и динамику развития событий по мониторам. И он понял за долю секунды раньше, чем объявил об этом Мартин, что нефтяная компания перешла в его безграничное пользование. Остались лишь формальности, но этим займется Билл.
- Судьба та еще хитрюга, - внутренне ликуя, но умело скрывая свой восторг за маской равнодушной самоуверенности, ответил Шон. – Если нам суждено было встретиться, мы бы встретились. А то, что произошла та авария. Это просто совпадение. – Теперь ты и сам в это поверил, а? – Тебе повезло, что я ехал мимо. И успел вовремя, пока машина не взорвалась. Только и всего. Но. –Шон сделал эффектную паузу. – Это ни в коем случае не отменяет того факта, что мы выберемся отметить это, и мое приобретение, и… Что? И ты туда же? Мальчики меня интересуют ровно настолько, насколько может интересоваться африканский лев таянием снегов в Антарктиде. Только, Мартин, ты еще не забыл цель нашего приезда сюда? Помирить тебя с твоей семьей. Отметить мы успеем. И я буду чувствовать себя неловко, если из-за меня тебе придется отказаться от первоначального замысла.
Мартин поморщился, отхлебнув из бокала.
- Я знаю. Но Софи нет в имении. Отдыхает с дочкой. А матушка ещё не назначила время визита. Поверь, без этой формальности идти к ней равнозначно землетрясению. Нет, извержению вулкана. Её гнев поглотит меня быстрее, чем я смогу поздороваться. Остаётся уповать на убедительность её верного Банефация, который единственный имеет возможность входить к ней без стука.
Голос Мартина срывался от обиды. Но он не позволил себе ни одного гадкого слова. Нет. Миссис Ортис всегда была строга. О, он ещё помнит тут выволочку, которую получил в детстве за нежелание позировать для портрета. Будучи подвижным ребёнком ему трудно было понять, как можно стоять неподвижно многими часами. Но матушка довольно быстро внушила ему ради чего он рождён. И в этом не было ни капли гордости за него. Лишь за род и положение в обществе. Хотя он понял это многие годы спустя.
- Мистер Ортис…
- Да!
- Мистер Ортис, - в комнату вошел лакей, определить возраст которого было ещё сложнее, чем у египетской мумии. – Миссис Ортис ждёт вас завтра в девять утра. Сразу после завтрака.
- Спасибо, Банефаций. Я рад, что это случится уже завтра.
Лакей ушел, а Мартин допил виски.
- Не кажется ли тебе, что до Эдинбурга и обратно совсем недалеко? Не будем же мы есть на ужин овсянку! Шон! Соглашайся!
Бедный Мартин, подумал Шон. Вот была у него настоящая родная мать. И что? Лучше бы ее не было, наверное. Что она дала своему сыну? Постоянное ощущение ответственности, от которого Мартин и сбежал при первой возможности? Любовь? Она вообще знала, что это такое, любить своего сына? Шон уже хотел было ответить, что очень хорошо представляет, каким кошмаром была и остается его жизнь, та, что неразрывно связана с миссис Ортис, но появление лакея заставило его промолчать.
Но есть предложения, от которых не только не отказываются, которых ждешь, затаив дыхание. И это было одно из таких.
- При условии, что я поведу, - Шон, следуя примеру Мартина, прикончил свой виски. – С недавних пор я не в полной мере уверен в тебе, как в водителе. Ничего личного, - дружески улыбнувшись, Шон направился к выходу из кабинета. – Переоденусь во что-нибудь более неформальное. Мы же не в королевский дворец на аудиенцию собрались, - говорил он, выскальзывая за дверь.
А меньше чем через пять минут он уже ожидал Мартина в просторном холле, облаченный в голубые джинсы, тесно охватывающие его стройные длинные ноги, глубокого синего цвета футболку и небрежно накинутую на плечи кожаную черную куртку.
Мартин спустился позже на две минуты. Голубые потёртые джинсы оттеняла рубашка в красно чёрную клетку.
- Благо, ты не стал надевать килт! Я лично не могу понять, как в нём можно ходить! И даже не спрашивай есть ли он у меня! Нет! Джинсы – вот одежда настоящего мужчины. – Страстно твердил Мартин, облегчённо выдохнув. Уж кому, как ни ему знать, что даже слово Эдинбург у многих вызывает желание посмотреть на мужика в юбке, что всегда просто бесило Мартина. Нет, нет и нет. Он эту юбку не наденет! – Мой клуб на углу Морнингсайд-роуд и Спрингвалли гардес. – гордо произнёс он, предвкушая какой впечатление произведёт это местечко на Шона. Ведь иметь свой ночной клуб, да ещё и в самом центре Эдинбурга это уже везение, а в самом центре финансового сердца столицы – это уже провидение. Но Мартин знал, что делал, когда создавал свой бизнес. Деньги должны работать всегда. Бесплатная выпивка - это всего лишь дань его способности работать везде и всегда. В служебных помещениях клуба так же оборудовано рабочее место мистера Ортиса. И Мартин подозревал, что в этот раз придётся включать компьютер под пристальным оком Шона Вулфтрейса. Но разве это его остановит. Пока его спаситель будет развлекаться с девицами, которые в клубе Мартина не хуже агентов МИ6, Ортис и себе заработает немного денег. Не по миру же ему идти ради гостя.
За непринуждённой беседой сорок минут дороги до Эдинбурга пролетели незаметно. Навигатор привёл машину Вулфтрейса точно к тому месту, где горели огни неоновых реклам. Осталось лишь заглянуть вовнутрь.
Шон со снисходительной улыбкой слушал разглагольствования Мартина по поводу того, как неудобен в носке килт. Как-то уже так повелось, что Вулфтрейс необъяснимым образом мог одновременно относиться к Мартину слегка покровительственно, как к младшему братишке, которого у него никогда не было, и в то же самое время восхищаться им и уважать его безоговорочно. И потому он менторским тоном рассказывал Мартину о том, как, на самом деле, удобно носить килт. Да с таким знанием дела, как будто провел полжизни в этой одежде. Но в итоге согласился, что в наше время лучше все же предпочесть джинсы.
С Мартином было легко и даже весело. И необычно. Но хотелось, чтобы это никогда не заканчивалось. Закончится, конечно. И скоро, а пока.
Пока они едут в самый богатый район город. Именно здесь и располагается элитный клуб, которым владеет Мартин Ортис. Нет, Шон видел много шикарных заведений. Но это было изумительно превосходно. Здесь отсутствовала нарочитость и вычурность. Все было безупречно утончено, но на каждом предмете как будто стояло клеймо: очень-очень дорого. И здесь Шон был как дома. Наконец.
- Гордый владелец показывает своему вновь обретенному другу свои владения, - прокомментировал Шон, предлагая Мартину похвастаться своими активами.
Мартин улыбнулся. Наверное, ни одна девушка не могла бы устоять перед этой улыбкой, но ему и не нужно было покорности девиц, если бы у него был шанс просто жениться по любви. Но родители устроили его брак по старому заведённому порядку. Помолвка состоялась, когда Мартину было ещё только двенадцать, а его невесте – семь. Благо, что повинуясь древним традициям, невесту не отправили в дом жениха сразу же после помолвки, хотя с другой стороны, может быть дети смогли бы стать хотя бы друзьями. А так – никаких чувств они так и не проявили перед венцом, кроме покорности воле родителей.
Но Мартин уже успел наладить свой образ жизни. Возможность играть на бирже в любом уголке Англии и расслабиться после нервного потрясения. При этом его обезоруживающая открытая улыбка никого не оставляла равнодушным. Мартин Ортис всегда находил себе друзей и слыл душой компании. Этот клуб был устроен по его вкусу.
Под сменяющие друг друга композиции на подиумах танцевали самые лучшие участницы шоу гоу гоу гёрлз. Два раза в году в клубе проходили крупные батл-турниры танцовщиц. Неизменно дорогие сценические костюмы, отработанные образы и высокие гонорары привлекали в клуб лучших девушек. Эскорт услуги обеспечивало самое лучшее агентство, которое так же не занималось дешёвыми поставками. Каждая девушка имела высшее образование и серьёзную подготовку.
В общем, Мартину было чем гордиться и что предложить Шону, кроме выпивки за счёт заведения. Хотя, сегодня Мартин приказал за счёт заведения налить всем. А обслуге двойной гонорар за вечер. И такое бывало в жизни Ортиса когда-то. Так, что никто не удивился необычному поведению хозяина. Лишь Жак Фентон спросил, не нужно ли хозяину провериться у врача – слишком уж возбуждённым он выглядит. На что Мартин рассказал слуге историю про чудесное спасение. Было от чего возбудиться. Но от цепкого взора Стивена этот инцидент не ускользнул. Жак Фентон долго не проживёт.
- Вот, любуйся! – воскликнул он, отпив из стакана, весело глядя на Шона. - Лучшие девушки Европы. Кстати – если захочешь взять подружку – к твоим услугам самый обширный каталог фирмы «киски». Хотя и любая из гоу гоу гёрлз почтёт за честь побыть с тобой. Только в жены их не бери, – наклонившись к самому уху, орал Мартин. - Намаешься!
В жены? Упаси бог. Шон и не думал даже о женитьбе. Его совершенно устраивал его статус завидного жениха, свободного волка, очень разборчивого в своих связях, и оттого столь желанного. И монахом вовсе не был. Время от времени устраивая себе такие рейды по ночным клубам, он выбирал исключительно тех, кого считал достойными быть с ним. Разумеется, практиковал защищенный секс. Не ради себя. Просто не хотел плодить бастардов. Это последнее дело, быть бастардом. Кому, как не Шону знать об этом.
- Вторая позиция от бара, на три часа которая, - негромко сказал Вулфтрейс, склонившись к самому уху Мартина. – Она мне приглянулась. Пригласишь ее за наш столик?
Музыка в випзоне была не такой громкой, как в основном зале, и можно было разговаривать, и не прибегая к ухищрениям. Но Шону понравилась эта атмосфера наигранной таинственности, которой окружил их маленькое похождение Мартин. С детства Шон не играл ни с кем и ни во что, разве что на бирже. И потому ему было вдвойне приятно поучаствовать в разыгранном в его честь спектакле.
Мартин поглядел на выбранную Шоном девушку. Ничего себе. Как он это делает?
- Она лучшая. Победительница последних батлов. Поверь, тут слюни текут у всех котов. Но она твоя. Это без вариантов.
Мартин щелкнул пальцами и указал лакею на девушку.
Нет ничего проще, когда у тебя есть деньги. После смены музыки к столику подошла высокая брюнетка в оливковом костюме, который, впрочем, не прикрывал ничего, хотя и стоил баснословных денег. Тело девушки украшали кристаллы Сваровски, рассыпанные по тонкой прозрачной ткани, словно пригоршни звёзд.
- Стелла. – коротко представилась она, улыбнувшись хозяину.
- Я помню, Стелла, но сегодня ты можешь вытянуть счастливый билет – мой друг Шон считает, что ты самая лучшая девушка Эдинбурга. Как думаешь, он сильно ошибается?
- Сэр, - усевшись рядом с Шоном, ответила девушка. - Я не поручусь за Эдинбург, но постараюсь не разочаровать вашего гостя.
- Хорошо, тогда зови его Шон и помни – он тоже лучший в этом городе.
И эта парочка лучших в городе уединилась в приватном кабинете, так принято называть отведенные под любовные утехи апартаменты, кои являются непременным атрибутом любого уважающего себя ночного клуба, чтобы в полной мере доказать, что они лучшие и есть.
Они доказывали это пылко и страстно, Стелла оказалась настоящей волшебницей, она мало чем уступала Шону с его звериными аппетитами, и он, в конце концов, перестал сдерживаться, отдаваясь девушке целиком и без остатка. А она только этого и хотела.
Обычные мужчины с их стандартными наборами предварительных ласк и парой-тройкой незамысловатых поз уже вгоняли ее в тоску, и лишь солидные суммы на ее счету могли компенсировать ей эти неописуемо тоскливые минуты и часы. С Шоном же все было иначе. Он как будто предугадывал ее желания, удовлетворяя их так, как ей даже и не снилось. Он был изобретателен и неутомим.
И, что главное, не груб и не жесток. Он просто был собой. Безудержным, немного дерзким, но никогда не переступал грань, отделяющую взаимное наслаждение от насилия. Хоть временами она и была тонка и едва различима.
Вернувшись в зал, Шон там Мартина не застал, потому, как мистер Ортис тоже решил последовать примеру своего друга и уединился в личных апартаментах. Было бы странно, если бы иначе, подумал Шон, расслабленно потягивая коктейль. Зачем жить, если не чувствуешь, что живешь, так, вроде говорилось в одном популярном боевике про супершпиона.
Проводив взглядом Шона, Мартин обернулся к Жаку. Тот и без слов понимал, что нужно хозяину. Работа. Вот чем занимался Мартин в этом клубе. Две минуты спустя Мартин был уже в кабинете.
- Когда мистер Вулфтрейс спустится с небес, сообщи мне и приготовь к тому времени номер на небесах. Мои вкусы ты знаешь. – Сказал он уже стоящему на пороге лакею.
- Будет исполнено.
Стивену очень не терпелось проверить свои познания жизни Мартина Ортиса, но главным образом они касались проверки информации, заложенной именно в этом компьютере. Он предполагал, что для утех Шону не потребуется вся ночь, но и пары часов было более чем достаточно для проверки работы системы и переноса данных на главный сервер своего офиса.
Для Мартина Ортиса этот компьютер был базовым и, следовательно, защищён лучше, но не теперь. В руках, а точнее в голове Стивена были все необходимые данные для запуска системы. Если что-то и возбуждало его в этой жизни, кроме насилия, то предвкушение проникновения в чужую жизнь. А этот кабинет просто был пропитан тайнами. Даже сексуальные вкусы Ортиса и те были здесь, как на ладони. Стивен ухмыльнулся. Ну, что ж, придётся попробовать, как он…
Через полтора часа Жак сообщил, что небеса ждут господина.
- Уже? – задорно улыбнулся Мартин, отрываясь от монитора, - Прекрасно! Пожалуй, и мне нужен перерыв. Лёд в бокале с виски уже растаял, и Мартин скорчил гримасу. Жак тут же убрал хрустальный стакан и, бросив три кусочка льда в чистый, налил ровно четверть стакана виски.
- Прошу, сэр.
- Хорошо. Спасибо, Жак. Ты, как всегда, лучший.
- Рад стараться, сэр.
Сделав два глотка, Мартин поставил стакан на столик для посуды. Пора. По вкусам Мартина Ортиса, в номере на небесах его ждёт рыжий громила по имени Фло, который обожает оральные ласки. Мартин хмыкнул, пожав плечами. А, поглядим. Может быть это будет забавно. Ведь на то они и небеса, чтобы не думать о земном. …
- Как тебе девушка? – Мартин появился весёлый, бодрый, оживлённый. – Кажется нам пора. Может быть даже успеем поспать перед аудиенцией. – Его тон не то вопросительный, не то растерянный, совершенно не соответствовал задорной улыбке и чистому открытому взору. На самом деле Мартин был весь в раздумьях о том, как примет его матушка. Или почти весь. – А я недурно поохотился сегодня. Знаешь, азиатские биржи – это нечто экзотичное. Они работают, когда тут все спят. Что и говорить, хорошо, что земля круглая!
Шон встретил Мартина широкой довольной улыбкой человека, который получил желаемое как раз настолько, чтобы остаться удовлетворенным, но не пресытиться. Но плохо скрываемая озабоченность Мартина тем, как пройдет разговор с его матушкой вот уже через считанные часы заставила Шона повременить с выражениями благодарности за прекрасно проведенное время.
- Наверное, мне повезло, - начал Вулфтрейс, услужливо пододвигая Мартину наполненный бокал с его любимым виски. – Я уже не завишу от своих родителей в силу того, что они мертвы. – Похоже, циничность высказывания ничуть не покоробила Шона. – Но я не брошу своего друга с трудностями один на один. Если ты представишь меня своей матушке, благо, повод есть, и повод очень веский, я тебе как-никак жизнь спас, я постараюсь донести до нее, что стоит быть слишком строгой в отношении тебя. Ты хороший человек, Мартин. Я рад, что судьба свела нас вместе. – Шон поднял бокал. – Давай выпьем за удачное завершение удачно проведенной операции, будь то беседа с миссис Ортис или охота на азиатских биржах!
Шон не стал задавать дурацкие вопросы вроде, а когда ты успел заниматься делами, если мы приехали сюда заниматься совершенно другим, или, а я и не знал, что у тебя тут тоже есть рабочая зона, почему ты мне не сказал, ведь мы партнеры. Во-первых. Даже если они и провернули успешную сделку вместе, это ровным счетом ничего не значит. Во-вторых. Жизнь Мартина - это жизнь Мартина. И кто такой Шон, чтобы в нее вмешиваться? Сам он свято блюдет границы личного пространства, не позволяя никому даже приблизиться. Не то, что нарушить. Так с чего ему начинать поступать так со своим новым другом?
- Да, - грустно ухмыльнулся Мартин. - Некоторые видят плюсы и на кладбище.
Если он и был поклонником чёрного юмора, то лишь в том смысле, что это к нему не имеет отношения. Но не сейчас. Сейчас всё было серьёзно! Хотя, если воспринимать удары судьбы так серьёзно, то есть опасность не увидеть самого интересного. А. Была, не была. – Поехали! Ещё сорок минут в дороге – это тоже прекрасное время. Поставь музыку повеселее - гуляем!
Впрочем, всю дорогу домой Мартин был весел и спокоен. Время есть. И немного вздремнуть, и принять душ, и позавтракать, поскольку аудиенция назначена на «после завтрака».
- Доброе утро, мама, - проговорил Мартин в комнате миссис Ортис, порывисто встав на колено, чтобы можно было поцеловать, лежащую поверх покрывала руку женщины, вся жизнь которой проходит в очень дорогом, но… инвалидном кресле. – Я так рад тебя видеть! И позволь представить – это мистер Шон Вулфтрейс, уж прости своего непутёвого сына ещё раз, но я не справился с управлением своего авто. А мистер Вулфтрейс вытащил меня из перевёрнутой машины буквально за секунду до взрыва. Я понимаю, это ужасно. Я опять мог расстроить тебя. Но я бесконечно благодарен этому человеку за возможность видеть тебя, мама. Ты же знаешь, как я люблю тебя!
Самообладанию Мартина можно лишь позавидовать. Сам Шон никогда не притворялся веселым, если на душе у него было пасмурно. А, так как это происходило почти постоянно, мало кто мог сказать, что части видел мистера Вулфтрейса хотя бы не мрачным. Он умел быть и обаятельным, и обходительным. Его нельзя было упрекнуть в отсутствии воспитания и манер. Но при всем при этом от него веяло холодом. И всякий, кто хотел даже приблизиться к Шону, ощущал этот непреодолимый барьер, как невидимая арктическая ледяная стена. И отступал. И вот Мартину как-то удалось подойти чуть ближе, холод не опалял его, а Шон не прогонял от себя.
Как обещал, Вулфтрейс вошел в спальню миссис Ортис вместе с ее сыном. Но остановился чуть позади него, чтобы дать возможность родным побыть наедине для начала.
Миссис Ортис ничуть не была похожа на умирающую. Прекрасная укладка, легкий макияж, стальной блеск в глазах. Она не произнесла ни слова, пока Мартин не представил ей гостя. Но и после этого она несколько долгих минут молчала, переводя взгляд с одного мужчины на другого, пристально и оценивающе их рассматривая, и лишь потом высокомерно произнесла.
- Доброе утро, Мартин. Рада видеть тебя в добром здравии. Так, стало быть, этому джентльмену я обязана счастьем лицезреть тебя? – Голос у миссис Ортис был под стать ее взгляду. Такой же властный и сильный, хоть и негромкий. Эта женщина привыкла. Что прислушиваются к ней. – Да, мне рассказали про аварию. Это должно было произойти рано или поздно. – Осуждение и укор придали ее голосу металлические нотки. – Но тебе повезло. Как всегда. – Признания сына в любви она восприняла как надоевшую старую лесть. С пренебрежением и досадой.
- Ты права, мама, – кивнул Мартин. – Я уверен, что мне везло с самого начала, иначе, как бы я родился? И на хороших людей мне, безусловно, везёт так же, как и на родителей. – Кажется, усилия Мартина хотя бы как-то задобрить мать вывернули его наизнанку. Но одно можно сказать точно – миссис Ортис, при всей своей строгости, однозначно заинтересовалась мистером Вулфтрейсом. Мартин мог даже раствориться, не сходя с места, мать вряд ли это заметила бы, настолько она была поглощена новым человеком. В некотором смысле Мартин смог совершить чудо. С помощью Шона, конечно, но всё-таки чудо. Миссис Ортис была расположена говорить, пусть для этого ей приходилось терпеть присутствие сына.
- Молодой человек, кажется, мы с вами не знакомы. Но я уверена, Шотландия не так велика, чтобы я не слышала о вас совершенно ничего. Из какого вы рода?
Шон выступил вперед. Его ничуть не смущало, что для того, чтобы поговорить с ним, миссис Ортис приходилось задирать голову, что явно было неудобно в ее положении. Но в комнате полно было стульев, могла бы предложить им сесть, но нет. Ее вполне устраивает, что ее сын ползает перед ней на коленях, а сама она изображает жирафа, который пытается достать до сочной высокой ветки.
- Меня зовут Шон Вулфтрейс, - с достоинством ответил Шон, слегка склонив голову, обозначив уважительный поклон. – Я был усыновлен в детстве, так что, к сожалению, не могу похвастаться длинной и богатой родословной. Все, что мне удалось совершить за мою короткую жизнь, это сделать мое имя известным в определенных кругах. Если вы не интересуетесь рынком ценных бумаг, неудивительно, что вы его не слышали. К тому же, моя постоянная резиденция в Лондоне.
Да, Шон гордился своими достижениями и не собирался скрывать этого.
Ещё один долгий изучающий взгляд миссис Ортис. Слова гостя о безродном происхождении могли бы иметь совершенно дьявольскую силу, навсегда отторгнув старую леди от друга её непутёвого сына, если бы не его лицо.
- Я совершенно определённо могу сказать, что у вас есть богатая родословная. И это шотландский род. Если быть точнее – королевский род. Не верите мне – посетите дворец Скоун. Хотя, молодые люди сейчас не привыкли слушать стариков, - вдруг сорвалась она с отчуждённо-строгого тона на обычное старческое брюзжание. – Им вечно некогда, они всё время куда-то бегут, а в итоге умирают, так и не добежав до финиша. Не кажется ли вам слишком позорной смерть в самом разгаре жизни? Я многое могла бы порассказать вам, молодой человек, да не вижу смысла… не вижу…
- Господа, - подал голос Банефаций. - Миссис Ортис устала. Может быть в другой раз?
Мартин, ещё раз поцеловав руку матери, встал с колен.
- Шон, нам пора. Матушка, может быть, и рассказала бы тебе что-нибудь интересное, если бы её болезнь позволила ей стать прежней хотя бы на полчаса.
- Да, Мартин, - мягко ответил Вулфтрейс, - мы сейчас уйдем. Только прежде я хотел бы пожелать миссис Ортис скорейшего выздоровления и поблагодарить за предоставленное удовольствие быть представленным ей. – Холодная вежливость пронизывала каждое слово Шона. – А также за совет, данный мне. Он поистине бесценен. И это было бы действительно бестактно не поделиться советом взаимно. – Эффектная пауза. – Миссис Ортис, настоятельно рекомендую вам пересмотреть свое отношение к Мартину. За то недолгое время, что я знаю его, я увидел в нем то, что вам, к сожалению, не дано узреть. Добрую бескорыстную душу, открытое сердце и при всем при этом недюжинную деловую хватку и острый пытливый ум. Я не знал своих настоящих родителей, а приемные мертвы. Но очень бы хотел, чтобы они гордились мной. Миссис Ортис, у вас есть шанс и все основания гордиться вашим сыном. Не упускайте его, прошу вас. Ведь, как вы совершенно справедливо заметили, многие умирают, не добежав до финиша. – Шон снова коротко поклонился. – Благодарю за уделенное время. Всего наилучшего. – И неспешно удалился, гордо неся свою величественную осанку.
- Наследный принц. – это последнее, что произнесла миссис Ортис вслед удаляющимся молодым людям. Она не была уверена, что тот, кому предназначались эти слова, расслышал её, но была горда тем, что видела его и странным образом благодарна сыну за этот визит. – Мартин, зайди ко мне, когда сочтёшь нужным.
И эти слова могли быть не услышаны молодыми людьми. Но это и не обязательно. Банефаций передаст их в точности. В этом леди Ортис была уверена.
Непостижимым, совершенно неподдающимся анализу или предсказанию образом, миссис Ортис сделала свой жизненный путь намного короче того, на который рассчитывала. Но ни она, ни Банефаций, ни Вулфтрейс этого не знали. Никто из них не мог знать того, что предполагал совершить человек, которого все принимали за Мартина Ортиса.
- Все прошло не так и плохо, как могло бы, судя по твоим рассказам, - с напускной бодростью сказал Мартину Шон, как только они уединились в кабинете хозяина особняка. – Твоя матушка даже изъявила желание увидеть тебя снова. Разве это не добрый знак? – Шон отвернулся к глобусу, чтобы налить себе и Мартину виски. Слова старой миссис Ортис никак не шли у него из головы. Переплетаясь с его собственными неясными пока воспоминаниями, а Шон был уверен, что это воспоминания, а не просто видения, посетившие его на берегу озера, они не давали ему покоя.
Наследный принц. Разве это невозможно? Ведь Шон не знает, кто он и откуда. А что, если… Дворец Скоун. Что, если ответы там? Надежда мала, но не оставлять же дело незавершенным? Шон никогда так не поступал и не поступит. Тем более что и ехать далеко не нужно, а время до возвращения в Лондон еще есть.
Но, как оказалось, нет. Ни времени, ни места никаким посторонним мыслям. Почувствовав вибрацию телефона в кармане, Шон уже предвидел, что вот-вот ему придется попрощаться с Мартином. И он не ошибся.
- Мне так жаль говорить тебе это, но есть обстоятельства, которые требуют моего немедленного возвращения в Лондон, - виновато глядя на Мартина, говорил Шон. – Обещай, что больше не будешь гонять на неисправных машинах, хотя бы пока меня не будет рядом? И передай миссис Ортис мои извинения. Я бы сам с ней попрощался, но не смогу, к сожалению.
Мартин готов был закричать, но сдержался. Не маленький, прекрасно понимает, что такое дела.
- Хорошо, но обещай. Что не исчезнешь. Мы же не станем при встрече делать вид, что не знакомы? – в его голубых глазах обозначилась вся грусть и тревога мира. – Позволь мне считать тебя другом? Это так важно для меня. Притом, что я всё ещё хотел бы быть полезным для тебя, Шон….
Заручившись поддержкой и словом Шона, Мартин проводил гостя из имения. Вряд ли есть смысл задерживать гостей дольше, чем этого требуют приличия. Но и забыть о госте через минуту после его отъезда тоже невозможно. Уже спустя несколько минут Мартин отослал смс на номер Шона с пожеланием счастливого пути. Как это ни банально, а всё же довольно мило, желать кому-то приятные вещи.
Впрочем, Стивен не забыл бы Шона уже ни за что на свете. Именно он обеспечил тот поток мелких и не очень мелких неприятностей, которые случаются обычно с разными людьми. Начиная от прорыва канализации, заканчивая прямой угрозой жизни близких людей, а не сотря на гибель родителей, у Вулфтрейса были люди, которых от считал близкими. Тем временем в поместье Ортисов происходили вещи не менее драматические.
Поначалу плохо с сердцем стало единственному близкому старой миссис Ортис слуге, Банефацию. Вызов бригады скорой помощи результатов не дал. Через полчаса Мартин сделал второй вызов, но Банефаций не дождался приезда врачей.
Через день на похороны Банефация прилетела Софи с дочерью. Мартин, облаченный в беспощадно чёрный костюм, встретил жену и дочь в аэропорту. В машине он попытался завязать разговор. Попросил жену представить его дочери, всё тщетно. Софи не хотела примирения. Более того, как только супруги остались в комнате одни, женщина заявила, что требует развода.
- Побойся бога, милая! – совершенно серьёзно заявил Мартин. - Если мама ещё каким-то чудом жива после смерти Банефация, то известие о нашем разводе сведёт её в могилу!
- Я поговорю с Эвелен.
- Ты считаешь, что у тебя найдутся аргументы? А наша любовь?
- Боже! Можно не смешить народ? О какой любви ты говоришь? Ты разве хотя бы когда-то в жизни любил меня? Хотя бы раз?
- А дочь?
- Дорогой, - снизив голос до шепота, ответила Софи. - Не смеши меня хотя бы! Мы оба знаем, что это не твоя дочь!
- А мама?
- Эвелен поддержала меня.
- Поразительно! Это просто невероятно, не слишком ли большое потрясение узнавать обо всём вот так? Как свершившийся факт? Меня не поставили даже в известность! Меня просто тихо предали и выбросили на помойку!
- Я в этом виновата?
- Нет. Нет. Не ты. Но это не значит, что предательство может стать нормой.
Мартин был в ярости. Когда предаёт жена – это ещё можно как-то объяснить. Но когда родная мать считает тебя отребьем, это становится действительно невыносимо.
- Мартин я всего и хочу, чтобы мы перестали изображать балаган и оформили наши отношения – то есть развод.
- Хорошо. Я поговорю с адвокатом. Но до тех пор, пока ты не получишь все бумаги о расторжении нашего святого брака, будь добра придерживайся принятых правил. И девочке передай эту куклу.
Мартин указала на огромную коробку с роскошной куклой.
- Я старался выбрать лучшее.
Как же это, оказывается, приятно. Получать, казалось бы, ничего не значащие смс. Всего лишь пожелания доброго пути. Но эти пара слов и высветившееся на экране имя отправителя показались Шону самыми милыми вещами в жизни. Как ни странно, они даже нашли отклик в его черствой закрытой для всяческих чувств душе.
Дорога и впрямь была приятной и легкой, но вот по приезду на Вулфтрейса обрушился целый ворох проблем, которые нужно было решать, и немедленно.
В одном из филиалов его фирмы случился пожар, вызванный замыканием в подвале. К счастью, никто из сотрудников не пострадал, благо системы пожаротушения сработали исправно, откачав весь кислород из помещений. Но все системы пошли вразнос. Данные пропали, и восстановить их не удастся быстрее, чем через пару недель. Пару недель! Вы себе можете представить, что такое пара недель для бизнесмена! Шон чувствовал себя так, как будто его частично оглушили, ослепили и парализовали.
Так мало того. В связи с произошедшим, какой-то ярый правозащитник, работавший у Шона в филиале едва и не уборщиком, поставил все власти с ног на голову, требуя провести расследование этого несчастного случая, который, по его мнению, несчастным случаем вовсе не являлся. А был следствием нарушения всех мыслимых и немыслимых прав работников. Даже солидная компенсация морального вреда не помогла.
Уборщик не унимался. И по всем компаниям Шона прошла волна тотальных проверок. Сказать, что это ужасно отвлекало от текущих дел, это ничего не сказать. Даже стрессоустойчивый Шон слишком часто стал уединяться в своем переоборудованном в спортзал подвале, чтобы выпустить скопившееся напряжение и раздражение, до седьмого пота занимаясь на тренажерах и избивая мешки с песком. Два уже пришлось поменять – не выдержали, порвались.
Дома дела шли еще хуже. Ни с того ни с сего, в один далеко не прекрасный день прорвало канализацию. Как? Как могла самая совершенная и современная система дать сбой? Дефект соединения труб, объяснили устранившие проблему специалисты. Не привыкшие к подобным потрясениям слуги еще несколько дней доставали своего хозяина просьбами проверить и все остальные системы, а вдруг что. Казалось бы, мелочь. Но вкупе с остальным их стенания доводили Шона до белого каления.
Бет обычно не ездила по магазинам. Для этого есть интернет заказы и служба доставки. Тем более для зарекомендовавших себя клиентов. Но выбор нижнего белья… в общем покупать себе трусики, она предпочитала в одном из лучших бутиков элитного женского белья. И нечего удивляться, что, не смотря на увещевания Шона, она собралась в Victoria;s secret на показ и распродажу новой коллекции белья. Правда, для спокойствия Шона, Бет согласилась на спецавтомобиль с шофером. В конце концов, можно будет на показе позволить себе пару бокалов шампанского, не одним же кофе жив человек.
- Я буду предельно осторожна и очень внимательна! – торжественно обещала она Шону и отправилась на шоу.
Что и говорить. Устроители постарались на славу. Таких моделей и такого исполнения любимых композиций Бет ещё не видела. Но когда настала очередь покупок, началось настоящее столпотворение. Хотя Бет и тут не растерялась. Пропустив огромную толпу вперёд, она спокойно отправилась к витринам в сопровождении консультанта.
- Не волнуйтесь, мисс Хани, всё будет хорошо, моделей хватит на всех, я обещаю вам.
- А я и не волнуюсь, – задорно ответила Бет, разглядывая по пути все возможные предложения.
Наконец выбрав несколько комплектов, женщина отправилась в примерочную. Естественно в магазине нижнего белья, кабинки были снабжены не шторками, а привычными дверями с задвижками. Заглянуть в такую кабинку было невозможно. И уж конечно Бет не ждала гостей, когда снимала с себя трусики. Но они появились, как будто с небес.
Впрочем, мгновенно заклеив её рот, двое здоровенных мужчин обхватили своими ручищами абсолютно голую Бет, обернули её чёрной накидкой и вознеслись опять же к небесам, а точнее – в чердачное пространство, где их ждала ещё парочка извращенцев, возжелавших поглазеть на раздетую женщину.
И, что самое неприятное, это то, что ни Бет, ни Билл не могли помочь Шону с решением этих проблем, что сыпались на него, как из рога изобилия.
Все началось в тот день, когда Бет отправилась на свою выставку нижнего белья. Шон предупреждал ее, что он под прицелом, и никто не знает, кто попадет под удар помимо него. Но Бет была непреклонна. Со мной будет охранник, заявила она, листая каталог и мысленно уже примеряя на себя представленные в нем модели.
У Шона не было ни сил, и времени спорить. И вот в то самое время, когда Бет должна была баловать себя кусочками кружев и шелка, Билл, обсуждавший с Шоном стратегию их адекватного ответа на очередную претензию пожарного надзора, стал вести себя странно. Он замолк на полуслове, уставившись куда-то в пространство.
- Билл? – позвал его Вулфтрейс. Но помощник не реагировал. – Билл, с тобой все в порядке?
Казалось, что душа вместе с разумом Билла рассталась с телом и находится где-то далеко от офиса.
- И что мне предлагается с этим делать? – спросил Шон сам себя, поскольку спрашивать было больше некого.
Рыкнув от досады, он укатил кресло вместе с сидящим на нем Биллом в комнату отдыха, примыкавшую к его кабинету. И тут на его телефон поступил звонок.
Конечно, что стоит четверым мужчинам справиться с одной обнаженной женщиной? Сущий пустяк. Она уже побеждена. Но в тот момент, когда двое из похитителей прикрыли голую даму чёрной накидкой, они и представить не могли, что, когда снимут накидку, перед ними окажется внушительного роста мужчина, ясно – обнаженный, но его рельефные мышцы от этого не стали менее внушительными. Наоборот. Пока четверо незадачливых нападающих хлопали глазами, мужик недолго думая, двоим врезал между ног, и они уже не могли и слова сказать, ещё одному выбил челюсть стремительным ударом левой руки, а четвёртого сбил с ноги и, подхватив одной рукой, столкнул со стропил. Таким образом, он оказался висящим над торговым центром. Причём высота была не менее тридцати футов.
- Кто послал тебя сюда, идиот? – громовым голосом зарычал мужик.
- Я не знаю. Это вон Фредди у нас главный – заверещал тот, кого Билл решил допросить.
- Ну, что ж, тогда ты мне не нужен, - заключил Билл и сделал движение рукой, будто собрался отпустить похитителя.
- Нет! Нет! – завопил тот, пустив-таки тонкую желтую струйку в штаны.
- Фу, ты, господи! Там же люди внизу!
- А ты голый! – пискнул похититель.
- Это что-то меняет? – осведомился Билл, зверея. – Говори, куда вы должны были доставить женщину!
- В Чёртово Аббатство! Больше я ничего не знаю!
Билл удовлетворённо хмыкнул, вернул похитителя на место и послал его в глубокий нокаут. За тем ему пришлось спуститься на тросе в кабинку, чтобы Бет не пришлось делать это самой.
- Госпожа, ты не могла бы предупреждать меня заранее. А то слишком уж экзотично на мне смотрелось бы кружевное бельё! - гоготнул Билл и исчез, оставив вместо себя странный мускусный запах и женщину без признаков жизни…. Прав был Шон. Не до покупок кружевного белья сейчас…
Это раньше похитители говорили в телефонную трубку, накинув платочек или хрипя безбожно. Сейчас всё проще. После настройки аппаратуры в телефонной трубке клиент слышит совершенно бесцветный механический голос, который невозможно назвать ни женским, ни мужским.
- Мисс Бет Хани похищена. Вам предлагается приготовить деньги. Мелкими купюрами, бывшими в употреблении. Первый транш должен быть суммой не меньше миллиона евро. О том, куда и когда доставить деньги вы получите дополнительные инструкции.
Засечь абонента невозможно. Установить по его голосу какие-либо данные тоже.
Шон непонимающе смотрел на телефон. Это что, розыгрыш такой? Кому и зачем понадобилось похищать Бет? Ответ был однозначным. Тому, кто ЗНАЛ. И состояние Билла прямое тому доказательство.
Шон грязно выругался. Все эти катаклизмы, похищение, все это звенья одной цепи. Только кому это надо? Если составлять список всех, кто желал ему зла, то это будет очень длинный ряд имен. Проверять каждого нет ни времени, ни смысла. Тот, кто это все подстроил, хорошо знал Шона. Слишком хорошо знал. Давно за ним следил и выжидал подходящего случая, как тигр в зарослях. Выслеживал жертву, чтобы потом нанести удар сразу по всем позициям. Список сразу значительно сократился, но все еще оставался слишком длинным. Должно остаться лишь одно имя. Одно.
Но надо исходить из того, что есть. А что есть? Билл в прострации, обратился в статую, а если они с Бет одно и то же существо, но в разных ипостасях, плохи их дела. Первый транш. Ну и аппетиты у вас, однако. И откуда уверенность, что он заплатит? Наверняка за офисом и домом ведется наблюдение.
Шон отдал распоряжения своему второму помощнику Дику. Подготовить миллион евро в мелких купюрах и проверить офис и дом на предмет жучков. Зная экстравагантный характер просьб своего хозяина, Дик, если и удивился, то вида не подал. Не за это ему деньги платят.
Так. С чего же начать. Вернее, с кого. Шон прошелся по кабинету. Хоть бы какая зацепка. Не идти же в молл и не начинать с салона белья…
Билл пришел на помощь как всегда вовремя. Сначала Шон услышал слабый шорох из комнаты отдыха и тут же бросился туда. Билл сидел на своем кресле, но выглядел так, как будто изо всех сил пытается из него выбраться. Вены на лбу вздулись, мышцы напряглись, лицо в бисеринках пота.
- Промзона северо-запад! – выпалил он и повалился на пол, забившись в судорогах.
Шон крикнул, чтобы вызвали врача. Медики прибыли быстро, но еще раньше раздался очередной звонок от похитителей Бет.
Следующую запись подготовили быстрее. Поскольку Бет не удалось похитить физически, Стив принял меры, чтобы её сознание было заблокировано в том самом теле, что осталось в примерочной кабинке. Сколько раз ему приходилось применять в своих действиях план В, но с Вулфтрейсом это стало походить на традицию. Ни одна диверсия не получилась с первого раза. И если Стивен желал – жаждал, чтобы у его врага горела под ногами земля, то и ему самому пришлось напрячься.
Так вот. Второй ролик с записью требований по поводу похищения мисс Бет Хани звучал так.
- Мистер Вулфтрейс, вам надлежит доставить необходимую сумму на северо-запад в промзону … местечко называется Чёртово Аббатство. Автомобиль и деньги оставите на стоянке. Приезжайте один и не сообщайте в полицию. Будьте благоразумны, если вам дорог близкий человек.
Дальше запись оборвалась, и послышались гудки.
Тем временем в странном месте под ещё более странным названием готовились к встрече с клиентом.
В опустевших промзонах чего только не водится. Но чаще всего их удаётся переоборудовать в качалки или питейные заведения. Случается, и старые развалины становятся художественными площадками или престижными лофтами. В этот раз похитители собрались в просторной качалке, совмещённой с пабом. Местные завсегдатаи очень любят подраться. А заблудившийся новичок – просто лакомый кусочек для задир.
Стивен подключил это заведение с тем расчётом, что хотя бы какой-то из его планов сработает, и Шон Вулфтрейс не выберется живым из этих каменных джунглей.
Промзона. Все подтвердилось. Держись, Бет, я уже еду.
Конечно, Шон не стал оповещать полицию и не потому, что он выполнял требования похитителей. А потому, что хотел разобраться с ними сам. Лично. С каким же удовольствием он это сделает… а пока он продирается через вечерние пробки к выезду из города. Надо было пешком пойти, так быстрее было бы.
Наконец, вырвался на трассу и прижал педаль к полу. Осенние пейзажи за окном слились в одну сплошную полосу. До промзоны он долетел за считанные минуты. Хорошо, а теперь куда? Как будто отвечая на его вопрос, в подступающих сумерках он увидел тусклый свет в одном из огромных помещений, некогда являвшимся каким-то важным цехом по переработке сырья в нечто более удобоваримое.
Сейчас же там, судя по звукам, устроили для себя забегаловку люди с низкой социальной ответственностью. Оставив машину поодаль, мало ли что, Шон направился к серому облупленному зданию. Толкнув дверь, оказался в просторном, но оттого не менее смрадном помещении, переоборудованном в примитивный бар. Ничего общего с клубом Мартина. Стоило ему войти, как все разговоры прекратились, а взгляды обратились в сторону чужака. Враждебное напряжение повисло в воздухе.
Воздух был наполнен предвкушением драки. Нет. Не обычной потасовки для разогрева крови. Среди забулдыг, протирающих штаны в этом заведении целыми днями, можно было разглядеть и вполне трезвых, играющих мышцами боевиков, которых Чёртово Аббатство привлекало просторными помещениями с множеством тренажёров и демократичными ценами на абонементы. Но разве это могла бы удовлетворить замысел Стивена полностью? Он любил полный контроль, а доверять устранение своего врага кучке разрозненных полуспившихся идиотов – верх легкомыслия.
Стивен ни за что не допустил бы такого. Именно поэтому среди ожидающих Шона Вулфтрейса есть исполнители, готовые не просто проконтролировать, но и исполнить поручение босса. А Стивену нужна голова. Доказательства типа фотографии контрольного в голову ему не нужны. Если Стивен Редженальд не убивает собственными руками, то предпочитает подержать в них голову врага. Вот таким посылом пропитан воздух Чёртова Аббатства, к которому приблизился Шон.
- Можно полюбопытствовать, чем господин собирается платить за выпивку или он надеется, что у нас наливают бесплатно? – шепелявя, прокричал лысоватый очкарик на тонких ножках и тут же ринулся за спины здоровенных амбалов, явно неимеющих намерения говорить.
Ну и местечко. Приехав сюда, Шон не надеялся увидеть ничего похожего на палас Плаза, но, если честно, он был впервые в таком положении и в таком месте и немного растерялся. Он не знал, что ему делать, что говорить. Не станешь же спрашивать у первого встречного, кому передать деньги, которые он принес в качестве выкупа за Бет. А может, этот очкарик и есть посредник? И деньги надо отдать ему? И это такая кодовая фраза? Но как проверить? Ведь Шон не знает даже, на кого сослаться. Черт. Более дурацкой ситуации придумать невозможно.
Пауза затягивалась. Нужно было что-то ответить хотя бы. Потом что терпение у этих ребят явно небезгранично. А, к черту. Чтобы не попасть впросак, нужно не форсировать события. Это они пригласили его сюда. Им нужны деньги. Вот пусть и попросят.
- Деньгами, дружище, - без тени сарказма ответил Вулфтрейс. – Знаешь, такие бумажки с цифрами и водяными знаками. Доводилось в руках подержать? – Он подошел к стойке и с независимым видом устроился на стуле, устроив сумку с деньгами на полу между ног.
Тот же шепелявящий голос тихо произнёс.
- Странно было бы не поделиться деньгами, если они у тебя есть, не правда ли, парни?
Но голос и даже внешность как-то не слишком соответствовали сообразительности и пронырливости их владельца. В считанные секунды мужичок на тонких ножках оказался позади гостя, а если учесть высоту стула, то и слишком сильно ниже уровня глаз. Впрочем, ему было как раз хорошо видно сумку, которую гость пытался схоронить между ног. Глупец. Кто ж такие сумки держит между ног?
- Да врежь ему, Семми! – раздалось из толпы сквозь нарастающий гул голосов.
- Это можно, - отозвалось откуда-то с другого края.
Но тот, кто шепелявил, просто молча схватился за сумку, дёрнул её и задал такого стрекача, что даже архангелам не под силу бы было догнить его.
Шон позволил шепелявому схватить сумку и даже удрать с ней, потому что этот кретин неизбежно приведет его к своему нанимателю. Его след, четкий и ясный, никуда не пропадет и спустя пары минут, что понадобится Шону для того, чтобы расправиться со всеми желающими почесать об него кулаки.
Качки, разминая шеи и хрустя суставами, начали окружать Шона со всех сторон. Да, он не был похож ни на одного из них. Не производил впечатления машины смерти, скорее, заблудившегося путника, который свернул не туда, и за это сейчас поплатится. Но никто не нападал первым. Ждали некоего сигнала, хоть и подначивали друг друга азартными фразочками типа, врежь ему, да я его с одного удара уложу и все прочее. Шон решил, что тратить на них свое время бесполезно. Не хотят драться – не надо. Он стек со стула и направился в том направлении, в котором скрылся шепелявый.
- Может быть не так скоро? – громогласный бас из уст верзилы, ростом не менее двух метров, был поддержан одобрительным гулом голосов и мясистой пятернёй, опустившейся на плечо гостя, что вызвало дружный хохот. И что бы было не посмеяться, если пятерня на плече Вулфтрейса была такой громадной, что закрывала полголовы. Верно уж, сжатая в кулак, эта пятерня снесла бы мозги в один удар. Не иначе. – Вот видишь, народ против твоего ухода. Никогда не мечтал поразвлечься в приятном обществе?
Хохот усилился, а бас прорезался добродушной хрипотцой.
С детства Шон терпеть не мог, когда к нему прикасались чужие. А, став взрослым состоятельным успешным бизнесменом, и подавно. Он потому и был разборчив в женщинах, что допускал лишь лучших и избранных приближаться к себе, раздевать, ласкать. Двухметровый верзила не был ни женщиной, ни избранной. Так что не стоило ему этого делать. Не стоило.
Вулфтрейс посмотрел на лежащую на плече руку, потом на тело, из которого она росла. Не жалко? Читалось в его загоревшемся беспощадным хищным огнем взгляде. А в следующее мгновение верзила уже корчился на полу, поскуливая от боли, рука его была вывернута под каким-то невероятным углом, а чужак стоял над ним, держа за кисть.
- Приведите Бет, и никто больше не пострадает, - произнес Шон веско.
- Что он там сказал, - раздался писклявый голос из-за стойки бара.
- Он говорит, что готов на жертвы, – твёрдо, словно над операционным столом, пояснил другой голос.
- Ах, готов! Да сколько угодно, я тоже не против, чтобы этот субчик пожертвовал…
Гость, кажется, собрался что-то сказать, но не успел.
Звук выстрела разорвал почти что радушную атмосферу, окутавшую собравшихся, и пуля вовсе не пронеслась мимо цели. Гость мгновенно схватился за бок, а толпа неодобрительно загудела.
- Какого чёрта? А если бы навылет? А если бы промазал? Не, ты дебил, так палить без разбора?
Впрочем, хор голосов не предвещал ничего хорошего. Ни один из собравшихся и не подумал, что раненного соперника бить как-то не по-людски. Наоборот, тот факт, что гость стал уязвим, придал уверенности даже тем, кто уже готов был отступить, глядя на вывернутого, словно на распятье, товарища.
- Ну, что, схлопотал за Вольфганга? И так будет за каждого! – выкрикнул один из тех, кто всё ещё не решался напасть на противника. За то теперь задира почувствовал себя увереннее. – Гаси его, парни!
И несколько здоровенных парней ринулись вперёд. Стоило лишь почуять запах близкой победы, как смелость нападавших умножилась и ринулась в атаку в виде грубой волосатой руки, сжатой в громадный кулак.
- Ща, загашу!
Этим отморозкам неведомы понятия чести и доблести. Бой для них в первую очередь драка, да и далеко нечестная. Пока Шона отвлекали разговорами, пока отрезали путь к отступлению, какая-то падла не преминула воспользоваться моментом и подлым выстрелом исподтишка, сзади, повысить шансы на победу своих дружком.
Выстрел был сигналом. И толпа разъяренных мужиков навалилась на Шона со всех сторон. Перед ним как в замедленной съемке мелькали перекошенные яростью лица, кулаки, его окружали потные разгоряченные тела.
Вулфтрейс легко уклонялся от летящих ему в лицо ударов, блокировал направленные по корпусу и отвечал молниеносными атаками. Число нападающих стремительно сокращалось, те, кому повезло меньше, уже валялись на пыльном полу бара, корчась от боли, оглашая все здание болезненными стонами. А Шон вместе с остальными нападавшими незаметно для себя переместился в зону, отведенную под спортзал.
Отшвырнув от себя нападавших, он отпрыгнул назад, периферийным зрением заметив сбоку от себя стойку с гантелями. Одна гантель прилетела точно промеж глаз мужику с татуированными волосатыми руками в майке с оборванными рукавами. Другой Шон ударил под дых тому, кто решил напасть первым.
Обратным движением снес еще одного верзилу, врезав ему в челюсть сбоку. Оставшиеся в живых сочли за лучшее не связываться с этим озверевшим мужиком и ретироваться. Только Вулфтрейс не позволил им сделать этого. Одного догнала перепачканная в крови гантель, другого блин от штанги. А третьего сам Вулфтрейс. Схватив его за шиворот, резко развернул к себе и ударил лбом в переносицу. Не сильно. Чтобы отбить желание сопротивляться и склонить к сотрудничеству.
- Где она? – Прорычал Шон. – Где Бет?
- К-какая еще Бет? – прошелестел мужик. – Я не видел никакой нах*й Бет. Понятия не имею, о чем ты, чувак.
Шон чуял, мужик не лгал. Оставался единственный шанс. Пойти по следу Шепелявого. Отшвырнув от себя бесполезного верзилу с такой силой, что тот, врезавшись в стену, оттолкнулся от нее, сделал пару шагов по инерции и рухнул ничком на пол.
Шон побрел прочь из зала, прижимая руку к простреленному боку. Пуля застряла в теле и не давала произойти регенерации. Боль не прекращалась, а лишь нарастала, а силы, напротив, покидали его. Времени терять было нельзя.
Шепелявый мужик на тонких ногах был вовсе не промах. Если уж ему выпало достать добычу – он достанет хоть из пасти чёрта.
Кинувшись бежать, Шепелявый совершенно забыл, что оставил на столе свою куртку, в которой и ключи, и деньги, и документы… выругавшись смачно, он сел в первую же машину, дверца которой не была заблокирована. Подумаешь, забыл ключи своего Фиата, тут на много комфортнее, форд всё-таки. Выдернув провода из замка зажигания, шепелявый принялся сдирать изоляцию с медных жил зубами, благо его проворное тело могло изогнуться так, чтобы сделать это. Машина скрипнула. С проводов упала искра. Утробно заворчав, заработал двигатель.
- Ну вот, а то ключи, ключи… - самодовольно приговаривая Шепелявый вырулил на дорогу.
И если бы не досадное обстоятельство, он был бы уже далеко от этой распроклятой промзоны с её Чёртовым Аббатством…
Но буквально через три минуты пути красная лампочка на панели приборов не просто замигала. Нет. Она заполыхала!
- Чёрт! – рукой в рулевое колесо, рявкнул Шепелявый. – Чёрт! Только не сейчас! Нет! Хоть немного за угол дай отъехать! Чёрт!
Но форд фыркнул. Крякнул. И остановился, недовольно мигнув огнями. Приехали, только и успел подумать Шепелявый, заметив позади огни приближающегося автомобиля. Забрав сумку с соседнего сидения, он открыл дверцу. Трудно сказать, куда нужно бежать именно сейчас, но не сидеть же на месте. Бежать!
След все еще оставался четким. Хотя зрение немного подводило. Так вот что бывает, когда тебя подстрелят. Шон помнил. Прекрасно помнил. Только в прошлый раз ему не нужно было ни за кем гоняться. Лишь самому найти укромное местечко и выждать, пока раны не заживут. Да, в фильмах показывают полнейшую ерунду. Как может обычный человек с пулей, застрявшей в его теле, совершать подвиги? Ответ очевиден. Никак.
Он уже слышал дробный стук его сердца. Чувствовал запах его страха. А топот его тонких ломких ног был оглушительным, как барабанная дробь. Еще немного, и Вулфтрейс догонит свою добычу.
Чёрт! Чёрт! Чёрт! Шепелявый прибавил хода, но его тонкие ножки не были рассчитаны на длинные дистанции. Да к чёрту! Куда бежать, если этот зверь его сейчас настигнет? И тут Шепелявый вспоминает, что у него за поясом заткнут пистолет с целой обоймой патронов. Это не пустой бак. Это целый пистолет! Отбросив сумку с деньгами, Шепелявый выхватил пистолет из-за пояса. Первым порывом было накричать на противника. Сказать ему что-то обидное. Гадкое. Шепелявый даже рот открыл и набрал воздуха, но вспомнив инструкции босса, лишь сжал зубы и задержал дыхание.
Первый выстрел чуть не отбросил его к стене здания, в котором он собирался укрыться.
- Бляха. Чуть руку не вывернул! – удивился мужик, и перехватил второй рукой пистолет.
Второй выстрел он сделал, хорошенько уперевшись в асфальт. И тут же кинулся к зданию, забыв о существовании сумки с деньгами. Уж точно не в них сейчас было его счастье.
Никогда не бери в руки оружие, если не знаешь, как им пользоваться, злорадно подумал Шон, с нескрываемым удовольствием отметив, что стреляет Шепелявый еще хуже, чем бегает. Но удар в плечо, развернувший его почти на девяносто градусов, заставил тут же пересмотреть свою точку зрения. Но разве может обычная пуля удержать вышедшего на след добычи волка.
Шон догнал тонконогого и ударил в спину, бросив на землю. Тяжело опустился на колено рядом с ним и рывком переверну на спину.
- Где она? – хрипло прорычал Вулфтрейс. – Где Бет? – Он хорошенько встряхнул мужичонку, чтобы вернуть ему память.
И, глядя в его водянистые, преисполненные иррационального ужаса блеклые глаза, Шон уже знал ответ на свой вопрос прежде, чем шепелявый озвучил его.
Мужик залился душераздирающим криком. …
***
Бет полулежала в кресле примерочной кабинки, когда сотрудники магазина проверяли порядок товара перед закрытием.
- Мелони! Мелони! Здесь кабинка закрыта изнутри, что делать? – кричала молоденькая девушка с золотистой косой и пухлыми коралловыми губками. Беспомощно всплескивая руками, она бегала между торговым залом и примерочной. - Что делать! Что делать!
Мелони же – изящная высокая блондинка с отточенными движениями, пройдя на место, ответила, как будто ни в чём не бывало.
- Действовать по инструкции. Только и всего.
На место происшествия вызвали охрану торгового центра и ответвлённого администратора. Когда был вскрыт замок кабинки, Мелони и администратор открыли дверь. Быстро сообразив, что клиентка жива, хотя и провела в кабинке несколько часов, администратор принялся вызывать службу спасения, а Мелони с присущей ей рассудительностью, быстро определила имя и адрес постоянной клиентки магазина.
Реанимобиль, взвыв сиренами, увозил мисс Бет Хани в окружной госпиталь, а служащие продолжили исполнять свои обязанности.
Сотрудники службы спасения сами должны сообщать о состоянии больного его близким. Для этого в госпитале есть целый отдел информации.
Но почему-то телефон, который был указан в анкете мисс Хани не отвечал, и сотруднику службы информации пришлось связаться с администрацией госпиталя. Поставить на ноги службу охраны, чтобы изъять из вещей мисс Хани телефонную трубку. И только с помощью доморощенного хакера, запустить просмотр телефонной книжки номеров мисс Хани. После нескольких звонков, которые ничего не дали сотруднику службы информации, наконец, был набран номер, который был отмечен именем Шон.
- Алло, мистер Шон? Скажите, кем вы приходитесь мисс Бет Хани?
- Так. Помолчи, - приказал Шон, одной рукой придавив горло Шепелявого, чтобы тот не мешал разговору, а другой, морщась от боли, вытащил из кармана телефон. Номер хоть и определился, но был ему незнаком.
И с первых слов стало ясно, что это не похитители. Голос другой, да и звуки на заднем фоне говорили о том, что это… черт, это больница!
- Вулфтрейс, - механически поправил Шон. – Мисс Хани работает со мной. – Он не сказал на меня, чтобы не унижать ее в глазах звонившего. – Что с ней? Она в больнице?
Только не говорите, что ее больше нет. Но тогда звонил бы полицейский, а это не похоже на то, как разговаривают копы. Шон напряженно ждал ответа.
- Это больница. – Молодой человек откашлялся, почему-то голос того, кто ответил на его звонок, взволновал оператора службы информации. - Меня зовут Юджин Адамс, я сотрудник службы информации окружного госпиталя. Мисс Хани стало плохо в магазине женского белья, но, к сожалению, сотрудники магазина смогли обнаружить её только после закрытия. Потом мы очень долго звонили по имеющимся номерам. Простите мистер Вулфтрейс, но я готов сообщить вам, что состояние мисс Хани стабильно тяжелое. Она не приходит в себя, но все жизненноважные органы функционируют нормально. Мы ждём результатов анализов и надеемся на лучшее.
Шон облегченно выдохнул. Хоть что-то.
- Спасибо, Юджин. Могу я вас попросить об услуге? - Он понимал, что обращается не по адресу, но не привык слышать отказы. – Когда мисс Хани придет в себя, скажите ей, что я навещу ее в скором времени. Как только закончу дела. – Зная, что подобные разговоры записываются, Шон не стал говорить, что отблагодарит Юджина, но это итак предполагалось.
***
Мартин Ортис был в отчаянии, а когда человек в отчаянии, единственное, что он делает – берёт телефон и звонит близкому другу. Самой главное, чтобы в жизни человека был этот самый близкий друг, с которым можно поделиться и горем, и радостью. Каждому нужен такой человек, чтобы невольно улыбнуться, услышав только голос друга, и уж тем более быть уверенным, что слова, сказанные другом вернуть тебе способность воспринимать этот мир.
И если раньше Мартин бы не знал, чей номер набрать, то сейчас у него не было иного варианта, как набрать номер телефона Шона Вулфтрейса.
- Шон? Шон! Это Мартин! Шон! Ты мне нужен! Шон! Шон! Я знал, что это когда-нибудь случится! Но Шон! Я и представить не мог, что это случится так скоро! Шон! Шон! Это ужасно! Шон!
Но, как выяснилось, расслабляться было рано. Когда Шон отпустил Шепелявого, тот уже не подавал признаков жизни. Слишком увлекшись разговором, Вулфтрейс не заметил, как придушил его. Без тени сожаления Шон брезгливо вытер руку о джинсы и, подобрав сумку, плелся обратно к своей машине. И тут раздался этот звонок.
Мартин. Вот кого Шон рад был слышать всегда. Но, по первым словам, своего друга Вулфтрейс понял, что случилось что-то непоправимое. Действительно необратимо ужасное.
- Мартин, Мартин, я с тобой. Пожалуйста. Постарайся объяснить, что случилось.
Шон оперся на стену, потому что стоять стало вдруг невыносимо тяжело. Сумка неприятно тянула вниз. Неужели они добрались и до Мартина? Боже, нет. Он же совершенно ни при чем!
Немного успокоившись, услышав голос друга, Мартин шумно выдохнул и попытался говорить спокойнее.
- Шон, моя Софи. Она погибла. Она прилетела на похороны Банефация. Помнишь Банефация? Так вот мамин любимый слуга умер, и мама вызвала на его похороны Софи и Синтию. Я, конечно, был против, но это же мама. Трудно с ней спорить. Софи всё-таки прилетела. Как бы то ни было, мы были рады встрече, но … Это как будто проклятье какое-то. Она сегодня утром решила навестить маму, и поднялась в её покои. А потом… я представить себе даже не могу, что случилось потом, но она упала с той самой лестнице, с которой только два дня назад упал Банефаций. И … она мучилась… она умерла не сразу… Господи, каким ужасом были полны её глаза, когда я закрывал их… Шон… я разбит абсолютно… Я понимаю, что злоупотребляю твоей дружбой, но не мог бы ты приехать? Хотя бы на один день? Проводить в последний путь мою Софи… Шон?
Голос Мартина прервался. Потом он ещё попытался что-то говорить. Потом смолк, ожидая ответа…
Шон ответил не сразу. Будучи оборотнем, он чувствовал эмоции друга даже на расстоянии. И знал, нет, если и не знал, то мог представить, каково ему сейчас. И виной всему произошедшему сам Шон. Зачем он только вошел в тот дом…
- Я приеду, я приеду, Мартин, - заверил он Ортиса. Хриплый голос и тяжелое дыхание вполне можно было списать на потрясение, которое вызвали новости. – Держись. Только, пожалуйста, дождись меня. Я. Я выезжаю утром. Мартин, ты слышишь? Я с тобой.
***
Поль Саммерс уже закончил приём посетителей в своём уютном кабинете ветеринарной клиники, но всё ещё не ушел домой – торопиться некуда. Пустая квартира ничуть не уютнее этого кабинета, а тут под руками не только книги и интернет, но и полная документация по историям болезней его четвероногих пациентов. А значит можно вести мониторинг, каталогизировать и систематизировать данные.
Впрочем, на все эти существенные детали ему никогда не было жалко времени. А вот на дорогу из юго-западного округа до дома в восточном департаменте времени было жаль, и, если настроение поработать не пропадало и к ночи, Поль оставался на работе до утра. Обычно завершив необходимые операции, он заказывал пиццу или суши, ужинал, глядя любимый сериал про оборотней, и отправлялся спать на маленькую кушетку, укрываясь пледом с дивана в комнате ожиданий.
Но сегодня что-то пошло не так. Компьютер завис, и он не мог вытащить данные о пациентах. Доставка пиццы запаздывала, а сериал отменили по техническим причинам на канале. И как назло даже по компу не посмотреть очередную серию. Не снимая белого халата, накинутого поверх объёмной толстовки и изображением оборотня в момент обращения, Поль расхаживал по холлу, ожидая пиццу. Сигара, которую он держал в зубах, источала миндальный аромат, туманя уставшее за день сознание…
Шон ехал по освещенным работающими в ночном режиме фонарями, из которых как будто лился смешанный с мелкими каплями дождя, свет широкой трассе. Не будь он измучен событиями последних суток, если бы боль от раны не распространилась уже по всему телу, парализуя и подчиняя себе, вытесняя все остальные мысли, он бы даже полюбовался этим струящимся рассеянным светом. Но сейчас единственная мысль занимала сознание Вулфтрейса. Где найти помощь.
Бет в коме, Билл тоже. Иначе как. Они же одно существо. А больше никому Шон довериться не может. Самому ему пулю не извлечь. Она вошла под таким неудобным углом, что даже увидеть входное отверстие невозможно, не прибегая к тому, чтобы воспользоваться зеркалом. Извлекать пулю перед зеркалом... Да он скорее потеряет сознание от болевого шока, чем даже доберется до нее.
Или раньше.
Приветливо светящиеся теплым светом сквозь закрытые жалюзи окна привлекли внимание Вулфтрейса. Кто еще не спит в эту ночь? Он перевел взгляд чуть дальше и увидел вывеску с зеленым крестом и надписью Ветеринарная клиника Саммерса. Вот оно. Шон аккуратно притер машину к тротуару. Несколько шагов до двери клиники показались марафонской дистанцией. Вулфтрейс поднял руку и постучал в стеклянную дверь. Хотя мог бы вынести ее с одного удара.
Поль поспешил открыть дверь.
- Наконец-то вы приехали! – воскликнул он, распахивая двери перед человеком, готовым ввалиться в клинику прямо через стекло. – Только … А пицца… - недоумённо бормотал Поль, уже понимая, что к пицце этот мужчина не имеет никакого отношения. – Давайте я вам помогу, - подхватывая под руку визитёра, проговорил он, понимая, что без посторонней помощи гостю не обойтись.
Проведя гостя через служебное помещение, Поль остановился у двери кабинета хирургического вмешательства, чтобы открыть дверь, запертую на ключ.
- Давайте, я помогу вам раздеться, а вы расскажете, что привело вас именно ко мне. – Стараясь быть спокойным и здравомыслящим специалистом, проговорил Поль. Конечно, его возраст и его увлечение оборотнями не добавляло ему солидности, но он старался добрать солидность за счёт разумности ведения дел и небольших мелочей вроде сигар и дорогого виски.
Хотя мысли о пицце всё ещё витали в очумевшей голове ветеринара…
Его ждали? Тот, кто устроил ему эту ловушку, предусмотрел все, вплоть до обращения к ветеринару? Это очередная ловушка? Шон готов был уже вырваться и сбежать, но он не чувствовал исходящей от ветеринара опасности или напряженности, свойственной тем, кто готовит западню. И потому позволил проводить себя в клинику.
- Пицца? Простите, вот чего не предусмотрел, - слабый намек на улыбку. – Но я готов компенсировать вам расходы. И не на одну. Только сначала. Пожалуйста. Помогите. Меня подстрелили. В больницу нельзя. Там сразу сообщат в полицию. А мне никак нельзя в полицию. Я не бандит. – Шон выпалил все сразу, акцентировав внимание на существенной информации. Объяснения можно оставить и на потом.
От мужчины пахло спиртным и табаком. То и другое недешевых сортов. А на зарплату ветеринара не разгуляешься. Перспективный кадр. Но сначала пусть докажет свой профессионализм.
Поль выпучил глаза. Отшатнувшись от стола. Потом всё-таки принялся помогать мужчине раздеться. Так или иначе – сообщение в полицию никогда не поздно сделать. А сейчас у него на столе человек, нуждающийся в помощи. Врачебная этика, уж как-то поважнее законопослушания.
- Знаете, я не полицейский. Я врач, хотя и собачий. Если вас устраивает это, то займёмся раной.
Осмотрев пациента, Поль опешил. Этот мужчина был явно сильным физически, но с таким ранениями, он ещё и пытается шутить? Нереально.
- Два сквозных, и одна пуля в области печени. Я достану пулю. Наложу швы. Сделаю перевязки и назначу курс антибиотиков для профилактики инфекционного воспаления. Какой наркоз предпочитаете? И может быть пора познакомиться. Меня зовут Поль Саммерс. Надеюсь, вы будете примерным пациентом.
- Собачий врач? Меня более чем устраивает, - согласился Шон, осторожно ложась на стол. Он был рассчитан на животных разного размера, но для Вулфтрейса был явно маловат. Пришлось повозиться, прежде чем он нашел приемлемое и для себя, и для врача положение. – Анастезию местную. Чтобы я оставался в сознании. Пожалуйста, Поль. Это очень важно. Дело не в недоверии, - поспешил добавить он, предвосхищая возможные вопросы. – Я все объясню. Только давайте сначала вытащим пулю. – Он прерывисто вздохнул, обвел взглядом кабинет. Плакаты с изображением скелетов и различных систем собак и кошек. Реклама витаминов и кормов. Все как обычно. – Шон. Меня зовут Шон. – Пока Поль готовил анастезию, Вулфтрейс старался не дрожать от холода, вызванного кровопотерей. Врач вернулся к нему со шприцом в руке, затянутой в латексную перчатку. – И я обещаю быть примерным и благодарным. Можно даже не завязывать челюсти. Кусаться не стану, – еще один намек на улыбку.
- Ещё ни один мой пациент на предпринял попытки укусить меня, - проворчал Поль, вводя лекарство. – Хотя, ваш случай можно считать особенным.
Не переставая говорить, Поль ввёл все необходимые препараты, подключил систему с физраствором, чтобы кровопотеря не оказалась роковым фактором.
Затем достал все те медицинские приборы, за которые медиков частенько можно сравнить с потребителями. Но, так или иначе, через пять минут в кувету полетела красная, как будто только что из ведра маляра, пуля.
- Вам повезло, - сказал Поль, держа вверх руки, вымазанные в крови. - Пуля застряла, не задев печенью невероятно. Сквозные ранения я тоже обработаю. Можете выдохнуть и расслабиться. Жизни ничего не угрожает. Только не закрывайте глаза, чтобы я был уверен в этом совершенно точно.
Дальше Поль действовал уже привычным темпом – обработка раны. Стягивание краёв и наложение швов. Всё более или менее, как у любого другого животного.
- Я всего лишь пытался разрядить обстановку, видимо, не очень в этом преуспел, - промолвил Шон. Несколько неприятных секунд, и вот она. Малюсенький кусочек металла, перепачканный в крови. А сколько неприятных часов пережил из-за нее Вулфтрейс… Пока Поль занимался своими процедурами, Шон рассматривал рисунок на его футболке. Очередное совпадение или провидение? Тут волей-неволей поверишь в судьбу.
И против наложения швов он тоже возражать не стал. Организм слишком ослаблен, поэтому любая оказанная ему помощь лишней не будет. Когда все было закончено, Шон и в самом деле выдохнул с видимым облегчением.
- Вы не задаете вопросов, но я так и вижу их, пылающими у вас в голове. Я хочу, чтобы вы доверяли мне, Поль. Мне нужен такой человек, как вы. Потому как, учитывая тенденцию развития событий в последнее время, мне придется к вам обращаться еще неоднократно. – Видя недоверчивый взгляд молодого врача, Шон продолжил. – Есть люди, которые желают мне зла. Они выкрали дорогого мне человека. Я пытался вызволить его самостоятельно. Сами видите, чем это закончилось. Их условием было не привлекать полицию. Вот почему мне нельзя в больницу.
Говорить полуправду было легко. Главное самому в это верить. Тогда даже проверка на полиграфе не выявит лжи.
- Я не задаю вопросов, чтобы сберечь ваши силы, - ответил Поль, углубившись в обработку раны на плече. - Но раз уж вы намерены поговорить, то стоит позаботиться о том, какой группы у вас кровь. Это может пригодиться. И ещё… Я нужен вам на постоянной основе? – выпрямляясь, воскликнул он. - Это что, вас так будут дырявить каждый день, что ли? – Поль ошалело обвел взглядом операционную. - Тут нужен ещё один холодильник для крови и препаратов…. И… Медсестра? Нет? Нет. Я должен быть один. Поставлю аппарат с чипсами в холле. Хоть какая-то еда… Но вы не шутите? Вам действительно нужен я, никто иной?
Во что угодно можно было поверить с лёгкостью мальчишки – первоклассника, но в то, что взрослый мужчина предполагает свои раны вот так – просто нереально.
– Я постараюсь сделать кабинет максимально комфортным для вас… Э… стол надо приобрести под добермана… да? И… ещё … наркоз для животных немного не то, что для людей. А допуска к человеческим препаратам у меня нет. Это стоит денег. Сами понимаете, Шон….
В голове Поля началась цепная реакция. Мало было поставить другой операционный стол и дополнительный холодильник. Перевязочный материал тоже нужно разнообразить. И потом системы. Не самое дорогое, но необходимое оборудование. И – может быть аппарат УЗИ? Это хотя бы какое-то обследование….
- Поль, Поль, постойте… - Шон пытался прервать поток мыслей и слов своего спасителя, но пока тот не озвучил весь список того, что считал необходимым заиметь на случай очередного обращения своего необычного пациента, не угомонился. – Давайте с начала, хорошо? Я не собираюсь ловить пули каждый день. Это первое. Препараты для животных подходят мне как нельзя лучше, вы сами могли убедиться. Но если вам нужно дополнительное оборудование, я готов вам его предоставить. Пришлите только список всего необходимого на почту. Адрес напишу. Позже. Вы не возражаете, если я у вас еще полчасика останусь? У меня впереди еще много дел, а восстановление еще не завершилось. Толку от меня в таком состоянии немного. Вы ведь не против, Поль?
Раздался стук в дверь.
- Это ваша пицца, – уверенно заявил Шон. – Если вас не затруднит, не могли бы вы на обратном пути захватить из моей машины сумку? Она на заднем сиденье. Ключи в куртке.
Поль с его непосредственностью и готовностью помогать был поистине очарователен. Но, приди ему в голову мысль бросить своего пациента на произвол судьбы, как далеко он успел бы уйти, или даже уехать? Вот у Шепелявого как-то не очень получилось.
Пицца!
- Минуточкууу, – завопил Поль, чуть не свернув голову в сторону. – Я их больше ждал! – оправдался он перед Шоном и подставил руку, успев снять перчатки, испачканные кровью. – Пойдёмте, я доведу вас до кушетки. На мягкое вам нельзя, а на столе стишком неудобно. Поддерживая одной рукой пациента, другой подталкивая штатив с флаконом физраствора, непрерывно подающим лекарство в вену больного, Поль двинулся к своей любимой кушетке. Что ж, подумал он, сегодня подремлю на диване. Спят же там посетители. Лишь аккуратно уложив больного, Поль направился к двери. Переругавшись с доставщиком, ему удалось добыть две пиццы и ещё одну бутылку минеральной воды. За сумкой, которую попросил принести гость, Полю пришлось сходить ещё раз, но, в конце концов, вечер наладился. Он прикатил к кушетке, на которой лежал Шон процедурный столик, на нижней полочке которого уютно уместилась сумка, а на верхней был почти пир. Две порции пиццы, пусть и остывшей, и две бутылки с водой.
- Вам колу нельзя. – Безапелляционно заявил Поль, пододвигая к руке Шона бутылочку с минеральной водой. – Еда не очень. Но я постараюсь придумать нечто лучшее. – Виновато объяснил хозяин, и откусил огромный кусок пиццы. – Боже, как же я голоден, - закрыв глаза, зашепелявил он с набитым ртом…
На самом деле, мне можно все, подумал Шон, но спорить не стал. Это было даже забавно. Для разнообразия не командовать и контролировать все и вся, а просто подчиняться. Потому что сам так выбрал.
Пицца показалась божественно вкусной. Потому что Шон был неприхотлив в еде или потому, что был зверски голоден?
Когда коробки опустели, как и бутылки с водой и колой, Вулфтрейс поднялся с кушетки, решительно вытащив иглу из руки.
- Все в порядке, мне уже намного лучше, - заверил он Поля. Оно так и было. Подкрепившись и отдохнув, Шон на самом деле почувствовал прилив сил. Теперь он сможет довести задуманное до конца.
Надевать выпачканную засохшей кровью рубаху не хотелось, и потому он предпочел пока этого и не делать. Шон достал из сумки несколько пачек банкнот и положил на стол, где совсем недавно лежал сам. Казалось, резиновое нескользящее покрытие все еще хранило тепло его тела.
- На первое время хватит? – он посмотрел на Поля, наслаждаясь впечатлением, которое произвел. – Список можете прислать на этот адрес. – Шон вынул из кармана визитку и положил поверх банкнот. Как вишенка на торте. Потом все же оделся, застегнул куртку наглухо, пряча под ней окровавленную рубаху. Кто обратит внимание на маленькие дырочки? Уже собираясь уйти, он все же задал этот вопрос. – Поль, а ты, правда, веришь в оборотней?
Если сказать, что Поль оторопел, то значит, ничего не сказать. Он бы зубы собирал до утра, если бы челюсти действительно падали на пол от удивления.
- Вер-рю во чт-то? – непонимающе переспросил он и потряс головой. – Оборотень? Что? Кто? – хотя ответы на вопросы, так и не заданные им напрашивались сами собой. Вот же. Он пришел в клинику для животных. Прямо, как в кино. Пуля не помешала ему сделать это. А ещё… Ты же видел, Поль, сколько крови он потерял и встал, лишь откусив кусочек пиццы? Да ну…
Поль подошел к операционному столу. Посмотрел на деньги. Кучу денег, которую гость оставил ему. Визитка. Шон Вулфтрейс. Ну уж точно не просто так этот Шон вышел погулять по следам волка. Вулфтрейс. Поразительно.
- А я и не знаю теперь, рассеянно, но совершенно искренне сказал Поль. Я пришлю список, мистер Вулфтрейс. И удачи вам. Если что – через два квартала есть магазин. Там вполне приличные подержанные вещи продают круглосуточно… но, впрочем, это ваше дело…
Машина ночного гостя исчезла, словно падающая звезда. Поль Саммерс посмотрел на деньги. Странно. Он хотел всего лишь поработать… а тут… нарушив ночную тишину зажужжал процессор рабочего компьютера. Следом загорелся экран телевизора. Обнажил острые клыки, альфа самец закончил процесс обращения, и теперь его лик был обращён к полной, словной проглотившей футбольный мяч, луне….
- Оборотень? Прям настоящий? – ошалело проговорил Поль, разглядывая визитку….
Шон ухмылялся, услышав за мерным урчанием двигателя последние слова Поля. Да, оно того стоило. Теперь этот парень точно никому ничего не скажет, хотя бы из соображений того, чтобы его не приняли за безумца.
Уже перевалило за полночь, но это ничуть не могло стать препятствием для Шона. Сумка, полная наличности, опять пригодилась. Не найти в мире лучшего способа договориться. Деньг решают все. Не верите? А так? Еще больше денег решают все. Проведя в больнице еще около часа, Вулфтрейс возвращался домой уже на собственном автомобиле, в котором увозил Бет. В поместье ей будет намного безопаснее, а его семейный доктор сможет обеспечить необходимый уход круглосуточно. Да и не хуже, чем в больнице.
После того, как Шон принял душ, привел себя в порядок и переоделся, он зашел к Бет. Она, казалось, спала. Так умиротворенно она выглядела. Размеренное дыхание, ровный цвет лица, расслабленные мышцы.
- Прости, что мне приходится оставлять тебя в такое время, Бет, - Шон присел на край кровати, взяв теплую мягкую руку Бет в свою. – Но Мартин. У него в семье несчастье. Я должен быть рядом. Ведь он был со мной, когда я хоронил родителей. И знаешь. Мне кажется, это я причина тех бед, что обрушились на него. Я должен разобраться. Я не могу не поехать. Предупредил, чтобы меня информировали о твоем состоянии ежечасно. Так что я буду с тобой. Пусть даже и не лично. Поправляйся, Бет. И ни о чем не беспокойся. Я разберусь. Со всем разберусь.
Так не хотелось покидать теплый уютный надежный дом и выходить в темную промозглую ночь, но он должен. Небо на рассвете уже начало светлеть, когда Шон выехал из города, направляясь на север.
Из всех людей на земле, Мартин хотел видеть только одного. Шона Вулфтрейса. Поведя совершенно бессонную ночь, Ортис уже метался у входа в дом. Измерив несколько каскадов мраморных лестниц собственными ногами несколько раз.
Кто-то сказал, что ожидание – это самый тяжкий труд. Теперь Мартин мог подписаться под этим утверждением собственной кровью. Но когда ждёшь человека, дорогого сердцу, ожидание становится подобным пытке.
- Он в полумиле езды отсюда! – воскликнул Мартин, отключая телефон. Боже, спасибо тебе за это чудо мобильной связи! Если бы не оно, Мартин пробегал бы у порога собственного дома всю ночь и всё утро, а так, хотя бы часа полтора не больше.
- Шон! Шон! Боже, как же я рад! – закричал он, чуть только послышался звук подъезжающего автомобиля. Иначе он не мог. Ждать так долго – это бесчеловечно. Жестоко! Ужасно!
Отчеты о состоянии Бет поступали исправно. Каждый час. Как и было условлено. Но выбившийся из этого графика звонок заставил Шона вздрогнуть от неожиданности. Что-то пошло не так? Или, напротив, хорошие вести? Оказалось, это был Мартин. Бедняга совершенно извелся ожиданием, и всего лишь дипломатично поинтересовался, как далеко находится Шон. Чего ему стоила эта дипломатичность, можно было лишь догадываться.
Приятно, когда тебя так ждут. Неприятно, что по такому поводу.
Едва машина остановилась у тщательно выметенного крыльца, Шон выскочил навстречу другу и молча заключил его в объятия с нехарактерным для него проявлением чувств.
- Здравствуй, Мартин, - он отстранился, чтобы посмотреть на Ортиса. Если устроить соревнование, кто выглядит более вымотанным, неизвестно, кто победил бы. Брутальная щетина украшала усталые лица обоих молодых людей, а в глазах застыла печать всеобъемлющего изнеможения. – Я приехал, как только смог. Ты как? Держишься? Та еще ночка была, да? Все хорошо. Теперь я с тобой. – Приобняв Мартина за плечи, Шон повел его в дом. На улице было уже холодно.
- Всё… Всё… Теперь я спокоен. … Прости, Шон. Я обошелся бы без тебя, но вдруг так стало холодно… Я испугался – вдруг с тобой что? Вот и позвонил. Чтобы ты был рядом. Чтобы точно знать, что с тобой всё в порядке. Чтобы видеть тебя, и понимать, что ты есть в моей жизни… Я сошел с ума? Боже… я точно сошел с ума, если сказал тебе это…
Мартин развел руками, выказывая свою открытость и чистоту, и тут же опять обнял Шона. Нет. Не для того, он звал его, чтобы теперь оказаться от него дальше, чем на дюйм! Пусть говорят, что хотят, пусть думают, что хотят, пусть даже косо смотрят. Это их дело. Но Мартин не станет обращать внимание на глупых людишек. Мартин Ортис найдёт способ позаботиться о лучшем друге. Чего бы это ему не стоило.
- Шон, ты только скажи – я выиграю на бирже любой лот! Только намекни. Десять! Сто! Тысячу лотов! Только пойми, что я хочу позаботиться о тебе. Быть уверенным, что ты в порядке. Что тебе ничего не угрожает. Или… а знаешь, скачки? Ты играл на скачках? Это волнует почти, как секс… или… что? Ну что сделать для тебя, чтобы ты понял, как нужен мне? Шон! Не смотри на меня, как на умалишённого. Я и так знаю, что не вполне соображаю, что делаю, когда дело касается тебя!
На мгновение Вулфтрейсу стало не по себе. Мартин пугал его проявлением своих чувств. Шон не привык к подобному. Да и какой англичанин, шотландец тем более станет так пылко признаваться своему другу чуть ли не в любви. Но потом он понял. Это шок. Мартин пытается справиться с горем. Вот так, по-своему. И его прошило острое чувство жалости. Шон тут же отогнал его. Жалость унизительна. А вот поддержать Мартина, помочь ему вернуться к жизни – это совершенно другое дело.
- Я в порядке, Мартин, я в порядке. – Шон, как мог, ободряюще улыбнулся. – Идем, похвастаешься своими успехами.
Они провели оставшееся до обеда время в кабинете Мартина. Шон был впечатлен тем, с какой молниеносной скоростью тот реагирует на малейшие изменения рынка. Активы обоих молодых людей пополнились на солидные суммы, а настроение поползло вверх следом за показателями на экранах.
Похороны были ожидаемо пышными, такими же лицемерными, как похороны родителей Шона. Или ему все похороны кажутся теперь лицемерием? Но горе Мартина было искренним. Он тяжело переживал утрату спутницы жизни. И Вулфтрейс на мгновение пустил в душу крамольную мысль. Как хорошо, что мне не горевать ни о ком. Терять некого. Потому что нет у меня никого. Но тут же отмел ее, утешая Мартина молчаливым присутствием на скорбной процедуре.
Мартин был почти счастлив. Удручала необходимость создавать вокруг остановку скорби и более того – источать неизгладимую печаль, что ему вообще не было свойственно, а в отношении супруги – более того. Он с радостью бы закричал – ёхо-хо!
Но Мартин Ортис опускал глаза и пускал слезу. И один только бог знает, как ему это удавалось. После последней мессы в церкви и прощальной церемонии на кладбище он с облегчением понял, что можно вернуться в имение и забыть о необходимости лицемерия. Просто побыть собой. Весёлым неунывающим Мартином. Но так было всего лишь ночь. Точнее – часть ночи.
Первый тревожный звонок поступил в пять утра. Лучшая кобыла в его коллекции Ажана готова принести потомство. Но возникли некоторые проблемы с предлежанием жеребёнка. Всё это дело ветеринаров, но должностные инструкции конюшенных требовали поставить владельца в известность. Мартин поморщился и перевернулся на другой бок. В конце концов, можно поспать хотя бы пару часов – от этого ничего не изменится. Но спустя полчаса телефон зазвонил ещё раз.
- Я слушаю, - рявкнул в трубку Мартин.
- Мистер Ортис, ваш фаворит.
- Что! Что, мой фаворит? – прервал Мартин, булькающий в трубке, истошный голос. – Говорите чётко и ясно.
- Ваш фаворит – Янтарь, он потянул ногу. Завтра скачки, а он не в форме. Вам необходимо решить, кого выставлять на заезд.
- Какого чёрта у вас делается! – заорал в трубку Мартин. – Как кого выставлять? Что Янтарь в самом деле не в состоянии выступить?
- Не могу знать, мистер Ортис. Всё зависит от результатов лечения. Я заступил на смену и всего лишь исполняю инструкции.
- Ясно. Ждите. Скоро буду.
Мартин был в бешенстве. Один из стабильных доходов его империи того и гляди останется без этой стабильности. Тут уж не до сантиментов. Тем более не до представлений ради них. В Лондон. И как можно быстрее.
Ещё через полчаса Мартин Ортис метался по коридору, не решаясь постучать в комнату Шона, чтобы сообщить ему о необходимости покинуть имение. Точнее – ему было так стыдно будить Шона…. Просто нельзя высказать, как он страдал от стыда и нерешительности с одной стороны, и необходимости действовать срочно - с другой.
- Шон. – Сказал он, стукнув в дверь согнутым пальцем. – Шон, скажи, что я не разбудил тебя….
Как тут можно спать? Если каждый час твой телефон звонит, и монотонный голос то одного, то другого постового сообщает, что состояние мисс Хани стабильно тяжелое, изменений нет. Шон даже не отвечает на звонок. Просто принимает вызов и выслушивает доклад. Они-то меняются. Такова инструкция. Охрана и медики дежурят попеременно. Чтобы быть в полной боевой готовности.
Сам же Вулфтрейс никем подмениться не может. И, несмотря на всю свою нечеловеческую выносливость, нуждается в отдыхе. Он погружается в поверхностный зыбкий сон на тот интервал, что есть между звонками. Но шаги в коридоре заставляют его вырваться из цепких объятий Морфея окончательно. Шон выбирается из постели и плетется в ванную. Душ помогает хоть немного почувствовать себя живым.
В отражении он видит заострившиеся черты лица, подчеркнутые брутальной щетиной. Не хочу бриться, решает Шон. И возвращается в комнату, чтобы одеться. Так что к тому моменту, как Мартин стучит в дверь, Шон уже готов и рад видеть своего друга. Но одного взгляда на Мартина достаточно, чтобы понять, что череда несчастий еще не закончилась.
Шон молча вопросительно смотрит на Ортиса, давая тому время собраться с мыслями и рассказать о новой проблеме.
- Шон, - начинает Мартин, пройдя в комнату друга, причём, сразу к бару. Наливает виски, одним глотком осушает бокал и тут же наливает ещё. – Шон, я, конечно, понимаю, ты можешь послать меня к чёрту и уехать. Но… тут такое случилось… - Мартин смотрин на стакан. Делает глоток. Поднимает взгляд на друга. – В общем, нам по пути. У меня проблемы на ипподроме и в конюшнях. И сидеть в Шотландии может быть слишком опрометчиво. Ты не будешь против того, чтобы мы перебрались в Лондон? Всё-таки основная жизнь проходит там. – Потом Мартин делает ещё глоток. Зажмуривается. А открыв глаза, становится совершенно другим. Не подавленным замотанным парнем, а тем же весёлым и азартным Мартином Ортисом. – А у меня там такой пульт управления оборудован… ммм... Закачаешься! Семь мониторов в два ряда на угловой панели! И клавиатура с подсветкой… мне по спецзаказу сделали…
Шон, все также молча, подходит к бару, забирает у Мартина бутылку, наливает виски в другой стакан и также одним глотком выпивает. Вот теперь он почувствовал облегчение. Не придется проходить через эту ужасную процедуру объяснений, больше похожих на оправдания, почему ему срочно нужно вернуться, и почему он не может дольше остаться с Мартином, а ему так хочется побыть с ним, снова заразиться этим безудержным жизнелюбием, весельем, непосредственностью и озорством.
- Только с одним условием. – Серьезно произнес Вулфтрейс, с трудом сдерживая улыбку, глядя, как вытягивается лицо его друга. – Ты поведешь. Иначе в этот раз аварию устрою я. – Шон открыто и тепло улыбнулся.
Мартин сглотнул волнение вместе с виски. На секунду ему показалось, что Шон откажется. Пошлёт его. Устроит скандал или вообще молча уйдёт. Но ничего такого не случилось. Шон улыбается и соглашается. Что ещё нужно? Машина.
- Тогда я… я уже взял на себя смелость отдать все распоряжения… - чуть смущенно, даже краснея, говорит Мартин. – Если хочешь позавтракать – милости прошу. И машина уже у крыльца. Даже ключ зажигания повернут. Можешь даже спать в дороге, я не стану мешать. А поведёт шофер. Зачем испытывать судьбу? Дадим заработать отцу четверых детей?
Мартин чуть склоняет голову. Смотрит на Шона, как бы исподлобья, но с безумной надеждой и такими чистыми глазами, что этот взгляд не мог бы оставить равнодушным даже бетонный столб, будь он ему адресован…
- Поехали? - С надеждой говорил Мартин одними губами.
Но Шон его слышит. Кивает. И через пять минут они уже скрылись за поворотом, ведущим к поместью. А через семь часов дороги их встретил Лондон, ещё не успевший погрузиться в ночную жизнь, раскрашивая мир неоновыми огнями.
- Надо поесть. А то эти бутерброды на заправках сущий кошмар. Кто их только придумал! А кофе? Благо, что горячий…
Мартин изображал ворчание, но время, проведённое в пути, он считал равным тому, что мог бы провести в Раю. Ему нравилось даже не столько говорить с Шоном. Просто быть с ним рядом.
- Иногда мне кажется, с тобой в этот мир пришло равновесие. Благоденствие. Если бы только не эти постоянные звонки. Наверное, ты хочешь отправиться домой? Я, в общем, и не против, только потом давай встретимся. Завтра скачки. Тебе стоит на это посмотреть. – С затаённой надеждой говорит Мартин и порывисто обнимает Шона.
Если бы ты только знал, что пришло со мной в твою жизнь… Шон уже готов рассказать, но что-то его останавливает.
- Мы можем заехать в ресторан, я знаю один, работает до последнего клиента, и повара там от бога. Здесь недалеко.
И все же Мартин заслуживает объяснений.
- Эти звонки. Один мой близкий человек серьезно болен. Меня информируют о состоянии его здоровья. Прости, если тебя это раздражает. Но мне важно знать его статус. И по этой причине я не смогу пригласить тебя погостить. У меня дома сейчас госпиталь. – Шон виновато улыбнулся. – Да и у тебя дела. Дай знать, чем там все закончится с твоими лошадьми, хорошо? – Скачки. Заманчиво. Не родись Шон таким высоким и крупным, он бы стал жокеем, точно. – Давай так договоримся. Я не могу обещать того, что не смогу выполнить. Поэтому. Если ситуация разрешится положительно, я с удовольствием приду на скачки.
После шикарного ужина, проведенного в непринужденной обстановке, Шон отвез Мартина по указанному адресу. Прощаясь, он поблагодарил Ортиса за приятную компанию за ужином.
- С тобой я забываю о проблемах. Хотя бы ненадолго. Надеюсь, ты знаешь, насколько это бесценно.
Мартин и не предполагал, что Шон откроется, как доверчивая девица. И да – у всех дела. Заботы, какими бы ни были доходы, проблем это не отменяет.
- Хорошо. У меня особняк на Лайл-стрит, так, чтобы ипподром казался ещё ближе, - с обезоруживающей улыбкой говорит Мартин. – Как только сможешь – в любое время жду тебя. Но лучше, если ты успеешь сделать ставку. Это делает жизнь ярче. Не зря же я назвал свой ипподром – жизнь. Это действительно жизнь. С такими же потрясениями, радостями и горестями. Но другая. Совершенно друга жизнь. Приходи посмотреть на неё. Я уверен, тебе понравится.
С этими словами Мартин отпустил Шона и окунулся в свою жизнь, которая требовала его присутствия.
Дом встретил Шона тишиной. Здесь никогда не бывало шумно, но сегодня тишина была особенно давящей и невыносимой. Пратт как будто из-под земли вырос перед хозяином.
- Пока без изменений, - предвосхищая вопросы, отрапортовал он.
Шон коротко кивнул в ответ. Без изменений. Это хорошо или плохо в данной ситуации? Даже не переодеваясь, он прошел в комнату, отведенную Бет.
Она выглядела такой же умиротворенной и безмятежной. Но так и не просыпалась. Шон сел подле и вздохнул украдкой.
- Вот я и вернулся. Скучала по мне? Проснись хотя бы, чтобы отругать, что оставил одну. Или послушать мой рассказ о… обо всем. Столько всего произошло. Мне так много нужно сказать тебе. Может, ты и слышишь меня. Но сейчас этого недостаточно. Мне нужно, чтобы ты поговорила со мной. Никогда не думал, что скажу это, но я потерялся. Знаешь, у меня такое ощущение, что меня подхватил вихрь и несет куда-то, а я не в состоянии ни на что повлиять. Лишь удается пока как-то не сгинуть в этом вихре, но вырваться не получается. В конце концов, Бет, это нечестно. Я тут ночей не сплю, а ты смотри-ка, отдыхаешь. Дай мне хотя бы знак, я знаю, ты умеешь.
Шон снова вздохнул и в этот момент почувствовал слабый, едва различимый аромат лесных трав. Такой пряный и пьянящий. Теперь он точно знал, что делать.
- Спасибо, Бет. – Улыбнувшись на прощание, Вулфтрейс исчез из комнаты.
Лишь вырвавшись на свободу из каменного мешка города, Шон осознал, как ему этого не хватало. В открытое окно врывался ветер. Холодный, освежающий, несущий дурманящие запахи со склонов гор. Едва дождавшись, пока можно будет оставить, наконец, автомобиль вместе с одеждой и всеми сдерживающими условностями позади, обратившись, он помчался к подножью холма. Земля уже затвердела от первых ночных холодов, но до настоящей зимы было еще далеко. Разноцветная прозрачная осень. С ее тонкими ароматами и зыбкими сумерками. Прекрасное время.
Шон промчался по склону холма до его вершины. Лапы у волков устроены так, что они без труда могут бежать и по снегу, не проваливаясь, и преодолевать любые препятствия. Но разве пологий холм может считаться препятствием? Так, легкая разминка.
Учуяв неподалеку присутствие кролика, Шон прикинул, не стоит ли принести его в подарок Бет. Но тут же отмел эту мысль. Слишком много вопросов возникнет, пусть даже никто и никогда не осмелится произнести их вслух. Да и дикий зверь должен жить на свободе. Клетка, даже самая свободная и прекрасно оборудованная, не заменит ему бескрайности родных просторов.
Достигнув вершины холма, волк остановился, глядя вниз на поволоку ночной тьмы, окутавшей окрестности. Вот сейчас он был счастлив. Свобода. Когда можно дышать полной грудью. Искать вдалеке линию горизонта. Вглядываться в нее, понимая, что это так далеко, что дух захватывает. Что может быть прекраснее!
На обратном пути с холма Шон изловчился и сорвал несколько веточек цветущего вереска. Это были любимые цветы Бет. Такие же неприхотливые и долговечные, простые и в то же время изысканные. Среди сиреневых попалась даже веточка белого вереска. В Шотландии о счастливчике говорят, что ему довелось увидеть белые цветы вереска. Пусть счастливчиком теперь будет Бет.
Шон возвращался уже другим человеком. Он сбросил с себя груз проблем, который давил все последнее время. Проблемы были, есть и будут. И позволять им так влиять на себя недопустимо.
Вулфтрейс бесшумно вошел в комнату Бет и поставил на столик у кровати вазу со свежесорванными цветами. Комната сразу наполнилась их ароматом.
Стив был в бешенстве. И если его подчинённые знали, что это такое, то те, кто привык работать с Мартином Ортисом и представить не могли, как может быть взбешен босс.
Разнос с увольнением и негативными характеристиками получила чуть ли не половина сотрудников конюшен. Но это было бы ещё ерундой, если бы не нужно было принимать роды у кобылы, которая стоила больше, чем бюджет некоторых стран и обслуживать животных на завтрашнем состязании, а до завтра оставалось менее двенадцати часов. Не самая простая задача. Мартин рычал.
И он бы ещё и зубы показал, но маска милого весельчака не позволяла. Вот Стивен бы обнажил клыки и загрыз парочку лоботрясов вместо увольнения. Но сдерживался, как мог, поскольку обстоятельства требовали от него взвешенных решений. Да и по плану Шон должен быть очарован, а не раздосадован видом ипподрома и скачек. Так, что авральное подключение всех сотрудников и дополнительных клиннинговых служб и дополнительные меры безопасности решили некоторую часть проблем, но не те две, которые подвластны лишь высшим силам и ветработникам, одного из которых Мартин уволил без долгих разговоров, а вот те, что остались, были серьёзно напуганы.
Хотя, кобыла с помощью одной хрупкой, но совершенно волевой девушки, счастливо разрешилась от бремени прекрасным жеребёнком, которому тут же дали имя Счастливчик. Поскольку ему действительно посчастливилось родиться, а всем, кто помогал малышу, посчастливилось не расстаться с рабочим местом или с жизнью, как они уже ожидали после воинственного разноса владельца.
А вот с фаворитом дела обстояли хуже. Если Ажана уже радовалась своему материнству, то Янтарь всё ещё не мог сделать шаг, не говоря уж о том, чтобы принять участие в скачках. А Мартин обещал другу лучший заезд в мире. И что?
- Это может быть устранено? – совершенно омертвевшим голосом поинтересовался Мартин у ответственного врача.
- Да, мистер Ортис. После операции жеребец полностью восстановится.
- Почему операция не была проведена вовремя?
- Это задержка эксплуатационных служб. Слишком поздно заметили. Мы делаем всё возможное. Операция начнётся с минуты на минуту.
- Не теряйте времени Стен, - упавшим голосом прокомментировал ситуацию Мартин. – Идите и сделайте своё дело. Я жду отчёта каждые пятнадцать минут с начала операции. Постарайтесь не разочаровать меня. - Стен Вагнер ушел, а Мартин посмотрел на часы. К чёрту всё. Его существо требовало хоть какого-то выплеска эмоций.
Груша в оборудованном тут же спортзале, кажется даже научилась стонать… хотя нет. Это она просто прорвалась и под ноги Мартину потекла тонкая струйка желтовато серого песка.
- Чёрт. Надо усилить оборудование, – резюмировал Ортис и направился к другой груше, поправляя крепления перчаток….
Минуты текли одна за другой, превращаясь в часы, а ничего не менялось. Только телефон теперь молчал. Ведь Шон сам был рядом с Бет. И никто даже к двери комнаты не приближался, не говоря уже о том, чтобы зайти и проверить состояние их обоих. Хотя это гробовое молчание уже становилось зловещим. Господин Вулфтрейс не просил ни питья ему принести, ни еды. А тем временем ночь уже вступила в свои права. Что у них там происходит? Обслуга терялась в догадках. Но вслух обсуждать даже никто и не пытался. С некоторых пор ходили слухи, что их хозяин слышит все, что происходит в доме, в каждом его уголке. Немудрено. С современным-то оборудованием слежения.
Бет проснулась ровно в тот момент, когда закончился её очередной сон, в котором она вдоволь наговорившись с Билли, поднялась из кресла с фразой «нам пора» и открыла глаза.
- Откуда ты взял эти цветы? - удивлённо спросила она, сидящего в большом белом кресле Шона, но голос. Это не был голос Бет. Мелодичный бархатный грудной голос, которого Шон ещё никогда не слышал. - Кажется, я вечность их не видела…
Она посмотрела на Шона, на цветы… потом опять перевела взгляд на Шона.
- Ты зачем тут сидишь, мой мальчик? Не заболел случаем? Нет? – её лицо моментально сбросило налёт спокойствия, приняв выражение крайней озабоченности…
Услышав голос, Шон как будто стряхнул с себя оцепенение, улыбнувшись Бет. Наконец, она…
Это не она. Это не она! Не она. Это же…
- Мама? – слова застряли в горле, стало трудно дышать. Сердце бешено заколотилось, а голова пошла кругом. Как он мог знать? Прошло столько лет. Если и помнил, то все эти годы стерли бы из его памяти даже воспоминания о том, что он мог бы помнить. Нет, это не память. Он просто з н а л. Все расплылось перед глазами, и Шон поспешно сморгнул выступившие на глазах слезы. – Мама. Это же ты, - едва слышно произнес он. – Ты… - он не мог заставить себя сказать это. Насколько раз судорожно прерывисто вздохнув, он все же выдавил. – Ты здесь, в этом мире?
Глаза Бет стали похожи на омуты – зрачки расширились так сильно, что в этой бездне темноты можно было пропасть и потеряться. Руки чуть подрагивали, дыхание становилось всё более резким, поверхностным.
- Милый, милый мой мальчик, как я рада видеть тебя. Как же я счастлива. Знаешь, там, там мне плохо видно… я ищу тебя…. А ты исчезаешь… Ты не исчезай, пожалуйста… оставайся всегда на свету… тень… не заходи в тень… тень мешает, пожирает тебя… не заходи в тень, сынок….
Голос женщины оборвался, со свистом выпустив воздух, Бет закрыла глаза…
- Нет, нет-нет-нет-нет-нет! Стой, не уходи!
Шон был в отчаянии. Едва обретя свою мать, он тут же потерял ее. Снова.
- Пожалуйста…
Ее больше не было. Ее голос еще звучал в его сознании, такой родной, любимый.
- Ты так нужна мне… Мамочка.
Прозрачная капля сорвалась с ресниц и упала на джинсы, оставляя на ткани небольшое темное пятнышко. Шон сидел неподвижно, глядя куда-то в никуда. Он был подавлен, опустошен, потерян. Снова.
Бет с трудом глотая ком в горле, протяжно вдохнула, резко открыла глаза, одновременно хватаясь руками за горло, в котором никак не исчезал ком, мешающий ей свободно дышать.
- Что… Где я? – сквозь пелену, окутавшую её, прохрипела Бет, размахивая руками. – Куда вы меня! Куда вы…
Но кто даст ему погоревать вдоволь? Нужно спасать того, кто еще жив, а с почившими разбираться будем после.
Шон бросился к Бет, мягко, но настойчиво удерживая ее на постели.
- Все хорошо, ты в безопасности, у себя дома. Бет, это я, Шон. Все уже позади. Здесь никого нет. Никого. Ты в безопасности. Все уже позади. Все хорошо, - повторил он.
Бет моргнула. Открыла глаза, обвела комнату взглядом, потом сфокусировав внимание на Шоне, заговорила.
- Боже, Шон, голубчик! Ты и представить не можешь, что мне снилось! Кошмар какой-то! Я и представить не могла, что такие сны бывают, а ещё мне показалось, что я в больнице. И это тоже был кошмар. Нет. Вот только… - Бет ещё раз огляделась. – А почему я не в своей комнате, и ты… почему ты тут? Я упала с кровати? Ничего не понимаю. – Бет поджала губы и уставилась на Шона. – Скажи, мой милый, как случилось, что ты оказался здесь? Или я оказалась? Отвечай и не пытайся обмануть меня. Уж поверь, я смогу выдержать самое ужасное… и ты будь мужественным!
Шон печально улыбнулся. В этом была вся Бет. Едва очнувшись от комы, уже стремится его защищать.
- Я и не собирался скрывать от тебя ничего, - усевшись на свое уже место, Шон поправил одеяло, разглаживая складки. – Я распорядился, чтобы тебя перевезли сюда. Потому что в больнице я не мог быть уверенным, что ты будешь защищена. Дело в том. Я даже не знаю. Что из этого правда, а что инсценировка. Мне сказали, что тебя похитили. А потом позвонили из больницы, сообщили, что тебя нашли в салоне в примерочной. Что последнее ты помнишь, Бет?
Шон с замиранием сердца ждал ответа женщины. И надеялся, что она прольет свет на те странности, что произошли в последнее время.
Бет отвела взгляд в сторону. Или в себя. Подумала. Икнула. И опять посмотрела на Шона.
- Знаешь, дорогой, я не уверена, что ты уже достаточно взрослый, чтобы слушать такое… - услышав, как Шон глотает смех, готовый вырваться наружу, Бет опять отвела взгляд. И опять икнула. – Нет, это действительно странная история. Я смотрела показ. Потом выбрала комплекты, понравившихся мне моделей и направилась в примерочную. Сам понимаешь. Нижнее бельё. Я разделась. Но как раз в этот момент и началось нечто невероятное. Потом… потом что-то смутно… я дралась с этими мутантами… кажется, снесла кому-то яй… мммм. Ну это… в общем никто из них не ожидал увидеть голого мужика в примерочной женского магазина… эээ… я была голым мужиком? Боже, какой пассаж… но потом я попала во дворец… да… кажется во дворец, а ты был там и носил корону. И все звали тебя «Ваше Высочество»… стало быть, ты был принц…. О… вот это было интереснее, чем драка с мутантами… ты размахивал мечом и был ужасно горд. Вот только не пойму к чему там был меч…. Ты не знаешь?
Если в начале рассказа Шон едва сдерживался от того, чтобы напомнить Бет о том, что ему вот-вот исполнится уже тридцать, и что такое женское белье он знает далеко не понаслышке, более того, держал его в руках и не раз, и вовсе не для того, чтобы рассмотреть детально, эка невидаль, а поскорее избавить его обладательницу от оного, то по мере того, как Бет перешла к рассказу о своем сне, становился все более и более серьезным.
- Меч? Я размахивал мечом? А ты не припомнишь, что это был за меч?
Шон уже готов был рассказать Бет о своей находке в озере Шервуда, но вместе с этими воспоминаниями вернулись и другие, болезненные, саднящие. И он промолчал, помрачнев.
Бет ещё раз отвела в сторону взор, словно бы глядя в стену ей было проще вспомнить свои видения.
- Подожди… больница. Ещё я была в больнице. Там такой запах… - Бет сморщила нос и поджала губы, - ужасно … как они живут там… Меч… меч был какой-то странный. Ты всё время крепко держал его двумя руками, а когда вдруг отпускал вторую руку – меч тянул тебя к какому-то камню и влетал в булыжник, словно его туда магнитом тянуло. Ты выдёргивал меч обратно, земля дрожала под ногами и… чёрт… у меня даже сейчас голова кружится от этой дрожи, расходящийся от меча… он тонкий такой, длинный… совсем не такой, как в твоей коллекции. Если честно, мне показалось, он похож на древний волшебный меч короля Артура, который сам выбирает своего хозяина. Ведь его может вытащить из камня только тот, кому он предназначен. И это предназначение вовсе не детские забавы, Шон… я должна признаться… должна…
Бет тронула свой лоб кончиками пальцев. Потом потёрла его ладонью. Неуверенно посмотрела на Шона и опять потёрла лоб.
- Нет. Я действительно должна признаться тебе…
Шон глубоко вздохнул, собираясь с духом.
- И я должен признаться. Я тоскую по Шервуду. Я хочу вернуться. Знаешь, такая необъяснимая тоска. Как будто я тоскую по тому, чего не было, но в то же время я уверен, что было. Звучит как бред сумасшедшего, я знаю. Но я был там. Всего лишь однажды, и… Это место связано у меня не с лучшими воспоминаниями. Но хочу вернуться. Я должен. Там все ответы. – Он встал, прошелся по комнате. Эта его неистребимая привычка ходить, когда волнение одолевает так, что скрывать уже невозможно. А Вулфтрейс не привык показывать свои эмоции. – И я тоскую по ней. Нет, я знаю, что у нас нет будущего, - возражая сам себе, повысил голос Шон. – Но я должен разораться. Иначе я сойду с ума. – Обессиленно закончил он. И тут осознал, что все это время был целиком и полностью сконцентрирован исключительно на себе. – О, Бет, прости! – искреннее раскаяние сквозило в голосе и светилось во взгляде, когда Шон устраивал Бет на подушках и давал распоряжения принести попить и приготовить куриный бульон. С зеленью, как любит Бет.
Бет смотрела на Шона, не отрываясь. Её мальчик вырос, конечно, но всё же остался мальчиком. Потому, что человеку свойственны сомнения. Поиск истины... если он прожил жизнь и ни разу не задумался о своём предназначении в жизни, значит, он зря её прожил. А Шон даже не знает кто он.
- Я понимаю, милый. Я всегда рада тебя выслушать. И дать совет, если это вообще возможно. Если не я, то кто? Тогда, когда ты был ещё принцем крови, ты был гордым и смелым. Возможно, Шервуд твоя судьба. Но не торопись. Всему своё время. Решение, полученное не вовремя – ничего не даст. Испортит дело. Когда-то, будучи ребёнком, ты убил волка. Я не знаю, что произошло с тобой в Шервуде. Но ты вернулся оттуда другим человеком, и твоё сердце осталось закрытым. Может быть, господь дал тебе шанс стать волком, чтобы ты воссоединился со своей душой. Мы не знаем пути, который проходит душа, но если она не прошла свой путь, она будет искать возможность пройти его. Ты найдёшь свой путь. Если это Шервуд – ты окажешься там. Представь – эта девушка ждёт тебя. И боится тебя. Ты же знаешь - тебя чуть не убили. Дай ей время забыть. То есть – если она забудет тебя, значит не ты её судьба. А если вы созданы друг для друга, не будет времени, чтобы ты пришел поздно. Выжди. И будь осторожен. Помни, что у тебя есть слабые места. Постарайся найти способ защитить их. И… прости, милый… я оказалась слабым местом… и очень безрассудным. Впредь я буду осторожнее.
Бет виновато улыбнулась. Сделала глоток из суповой чашки, которую принёс слуга, и посмотрела в стену.
- А ещё я видела странный сон… тебя звал какой-то мужчина. С совершенно белыми волосами. Он звал тебя и закрывал перед тобой двери. Странный сон. Как будто ловушка. Лабиринт. Всё видно – прозрачно. Стеклянные двери. А пройти нельзя. Все двери запираются, как только ты приближаешься. А тот, кто зовёт тебя, смеётся. Он похож на ангела. Белый. Высокий. Красивый. Но страшный. Как демон. У тебя нет таких знакомых? Нет? – Бет повернулась к Шону, вглядываясь в его лицо пристально и цепко. Стараясь не пропустить ни одной детали. Шон качнул головой. Нет. Таких нету. – Ну хорошо. Будь осторожен. И никогда не спеши. Подумай сто раз. – Бет ещё раз глотнула бульон. - Обожаю укроп… а Билли? Где Билли, я не видела его целую вечность?
Бет уже хотела встать с постели, но Шон бросился к ней, чтобы задержать, а в раскрывшуюся дверь вошел Билл.
- Добрый день, хозяин, - шепнул он, подходя ближе. - Вы опять воюете с нашей Бет? Ох, уж эти женщины, одно наказание с ними…
Шон слушал Бет, затаив дыхание. Никогда прежде она не говорила ему ничего подобного. Советы давала, да. Всегда относилась к нему с заботой и нежностью. Терпела его особенности непростого характера. Но никогда. Никогда не рассказывала о его прошлом. Его нашли в логове волков. Все, что он знал. И вот теперь оказывается, что Шон был принцем? Да еще и убил волка в детстве? И вернулся. Куда вернулся? Как это было? Когда? И почему он не помнит? Это не рядовое событие. Убить волка.
Шон собирался было расспросить обо всем этом Бет, но появление Билла возвестило о том, что сейчас не время и не место.
- Рад видеть тебя в добром здравии, Билл, - поприветствовал вошедшего Шон. Мужчины обменялись крепким рукопожатием. – Я так полагаю, вам есть, что обсудить. А мне пора. Да, Билл, завтра у меня встреча вне офиса, ты знаешь, что делать. – Билл кивнул в знак согласия. – Доброй ночи. Постарайтесь отдохнуть. Оба. Завтра возвращаемся к штатному режиму. – Многозначительно посмотрев на одного и вторую, Шон вышел за дверь, направляясь к себе в комнату. Его ждала еще одна бессонная ночь. О стольком нужно подумать…
Бет и Биллу не оставалось ничего, как подчиниться привычному ходу событий. Впрочем, это не стали ни сюрпризом, ни неприятной деталью. В их доме давно была налажена та жизнь, которая устраивала абсолютно всех обитателей дома. Если не считать нарастающей тревоги за душевное состояние Шона, Бет вообще была довольна тем, как идёт жизнь. Мелкие неприятности случаются во всяком доме, а крупные проблемы тем более. С чего бы из-за этого менять свою жизнь или своё отношение к этой жизни.
Немного поговорив с Билли, который к тому же и помог ей добраться до её комнаты, Бет пришла к мысли, что теперь и нижнее бельё придётся заказывать с доставкой, благо её любимый бутик оказывает и такую услугу. Пусть теперь и эта мелочь станет частью штатного режима. Не отказываться же от покупок интимных принадлежностей, в самом деле.
***
Она мечется по кровати и, если бы её каштановые локоны, трудно было бы узнать в перекошенном мукой и страхом... нет, ужасом, безумным ужасом лице Лауру Метью, поскольку то, что она видит, делает её совершенно мелкой и беспомощной.
впрочем, вскоре и роскошные локоны теряют привлекательность и блеск, слипаясь от холодного пота, покрывшего её тело.
Блуждая по лабиринтам сна, Лаура вдруг оказалась на огромном взлётном поле, как ей показалось вначале.
Из брюха серого мерцающего огнями, самолёта, словно бы он рожал их, беспрерывно, одна за другой, появлялись фигуры. женщины в белых шляпках, пальто и туфлях.
Немного приглядевшись, Лаура заметила, что одежда на этих женщинах имеет некоторые отличия. сливавшиеся поначалу в одно белое полотно, пальто различались по фасону и отделке, придавая каждой фигуре некую индивидуальность.
Лаура потеряла счёт времени, разглядывая нескончаемую вереницу силуэтов, струящихся их самолёта, уже отдалившегося и ставшего уже похожим на клыкастый тоннель, подходить к которому не было никакого желания. Хотя... Теперь девушка уже не смогла бы сдвинуться с места, оторопев от того, что видела.
Устав от тянувшейся процессии, она попыталась разглядеть лица этих женщин. Но, стоило ей только попытаться сосредоточить взор на одном из них, как оно тут же начинало затягиваться такой плотной белой вуалью, что разглядеть его становилось абсолютно невозможно.
Но любая процессия должна иметь своё начало. Не достигнув успеха в попытках разглядеть лица фигур, Лаура обратилась туда, где эти фигуры сосредотачивались, и оказалась внутри большой пещеры с круглым столом посредине.
Именно тут она и увидела Стивена, одетого в чёрную мантию, шлейф которой и несли все эти женщины в белом, склоняясь всё ниже и ниже перед единственным мужчиной среди них.
Но самое страшное, что увидела Лаура, находилось над сверкающим янтарной поверхностью, столом.
Среди всего этого белого безумия возвышался Священный Грааль, на гранях которого загоралась надпись, вещающая имя его хранителя.
- Прекрати! - закричала она, но крик потонул в гуле воплей, окружавших её белых фигур. Её попытка достать Грааль, спрятать его, тоже оказалась безуспешной.
Мужчина, чёрный силуэт которого возвышался над всеми остальными, подошел к единственному креслу, стоявшему у стола.
- Теперь вы знаете её имя! - воскликнул он, вскидывая руки вверх. - Осталось лишь найти её среди вас! Кто она, Грааль, покажи! - закричал он, протягивая руки к заветной Чаше.
Лаура вздрогнула и сжалась. ещё секунда, и вся эта свора растерзает её, разорвёт на клочки. Стоит только Чаше приблизиться к ней.
- Нет, миленький, нет! не делай этого, взмолилась она, глядя на Грааль, всё так же невозмутимо парящий над головами.
Впрочем, стоять в ожидании расправы, она тоже не могла. ...
Она проснулась на полу то ли от собственного крика, то ли от совершено немилосердного толчка от жесткого приземления, прижимая к груди руки, в которых ничего не было, хотя. ей казалось, что она вцепилась в Грааль так крепко, что никакая сила на земле не смогла бы вырвать его у неё.
- Боже, что это было? Что? - задыхаясь от бессилия и озноба, прошептала она. Всё ещё недоумевая. Лаура встала с пола, присела на край кровати и огляделась. Странно, в этой знакомой ей до мельчайших подробностей, комнате, теперь казалось было совершенно неуютно и душно. несколько раз глубоко вздохнув, Лаура встала и вышла из комнаты. Хотя... Кто мог гарантировать безопасность вне этой милой каморки с сиреневыми цветами на обоях?
Стив бы взбешен. Ему казалось, что в этом идеальном плане не может быть слабых мест, но всё же...
Его всевластие и бессмертие опять подвисло на тонкой ниточке человеческий чувств. Опять! В который раз! Зачем тогда ему удалось достигнуть такого успеха, если нет возможности сохранить его и преумножить?
Много лет он искал путь к полной и безраздельной власти, и вот. казалось бы беспроигрышный. стопроцентный вариант, Грааль. Но у Грааля есть хранитель. Именно от него зависит возможность обладания этой властью. Прежде всего необходимо найти этого человека. Затем нужно найти возможность манипулировать им либо уничтожить его и оказаться рядом с Граалем, когда тот назначит нового хранителя.
Чёрт, как всё сложно! Но это самый верный путь. Собрав все силы, Стивен устроил сеанс магии, чтобы увидеть имя хранителя. И что же? Какая-то сумасшедшая ворвалась в дом с учинила форменный бедлам, разметав по полу все свечи и разбив тонкий свечной столик из чистого янтаря. Воистину, свет сошел с ума...
И Стивен Редженальд не был бы собой, если бы не попытался схватить эту чокнутую истеричку, но не успел он опомниться, как на его пути возник огромный волк, источающий огненные протуберанцы, словно само солнце. Обнажив клыки, огненное страшилище двинулось на Стивена с утробным рычанием, от которого кровь стыла в жилах.
Конечно, не Стивену бояться волков. Но таких...
Редженальд даже не попытался обратиться и вступить в схватку с соперником. Слишком уж явно чувствовалось превосходство, а погибать в неравном поединке было вовсе не в правилах барона. Нет. Он привык выигрывать поединки. И этот поединок он выиграет. Нужно просто хорошенько изучить соперника. Впрочем, нужно ещё узнать, кто он.
Но ему удалось узнать имя хранителя. Точнее - хранительницы. Лаура из рода Метью. Странно. Почему ему кажется знакомым это имя, и что связывает с этой Лаурой огненного волка? Уж не чувства, это точно. Или Стивен чего-то ещё не знает?
***
Мартин ждал вердикта врачей, расхаживая по надраенному до перламутрового блеска кабинету. Что и говорить, иногда его подчинённые бывают вполне способны на рациональные действия. Но то, что случилось в этот раз, не могло остаться без последствий. Ставки на скачки показывали тенденцию к снижению курса. Мартин бесился. И не безосновательно. Янтарь всё ещё был под наркозом, а до начала скачек оставалось не более восьми часов.
- Господин Ортис, - заговорил человек, вошедший в кабинет. - Я могу заверить вас, что Янтарь не просто встанет на ноги, но и сможет участвовать в скачках не менее, чем через двенадцать часов.
- То есть вы полагаете, что к последнему заезду его можно выставлять?
- Несомненно. И он покажет лучший результат.
- Вы понимаете, что мне важно не просто выставить фаворита сегодня, но и сохранить его качества на будущее.
- Да. Я гарантирую, что через двенадцать часов Янтарь вернёт своё звание фаворита полностью.
- Хорошо. Не отходите от него ни на минуту. Я говорю это для всех бригад ветслужбы и обслуживающего персонала. Я должен быть уверен, мистер Стен.
Стен Вагнер показался Мартину вполне надёжным человеком, видимо, он не ошибся. Но переполох, вызванный проишествием с фаворитом, не остался незамеченным, а значит, всё ещё только начинается.
- Смит! – гаркнул Мартин в селектор.
- Слушаю, мистер Ортис.
- Смит! Никого не выпускать. Глушить все мобильники и проверять каждого служащего. За утечку информации отвечаете головой. И я не шучу. Ни единого слова не должно выйти из стен конюшни до окончания скачек. Это понятно?
- Да, сэр.
- Жду отчёта.
Ну вот теперь можно было расслабиться. Мартин встал из-за стола. Виски всегда помогало ему. Но сейчас захотелось чего-то другого. Хотя бы шери, чтобы немного успокоить нервы. Шери греет. Обволакивает. Пульсирует, словно второе сердце. Шери.
Он плеснул в бокал из тёмной бутылки и вернулся в кресло, потягивая напиток. Впрочем, именно теперь можно и поспать. Ничего страшного не случится, если лечь на диван и закрыть глаза.
Первым делом с утра Шон отправился в офис лишь для того чтоб убедиться, что прекрасно отлаженная система, так тщательно выстроенная им самим, работает бесперебойно. Но иногда напоминать, что у них есть босс, не помешает. Билл был уже на месте, воплощение контроля и олицетворение работоспособности.
- Хорошо, что ты вернулся в строй, - отметил Шон в разговоре с помощником. Тот польщено улыбнулся.
Ипподром жил своей особенной жизнью. Стайки поклонниц и группы почитателей уже собрались у трибун в ожидании появления их фаворитов.
Вулфтрейс сразу пошел в конюшни, где надеялся отыскать Мартина. Этот особенный запах кожаной упряжи, сена, конского пота и навоза. Кому-то он неприятен, а Шону он навевал вновь неясные образы, схожие с воспоминаниями. Он мысленно вернулся к последнему разговору с Бет. А что, если это воспоминания и есть?
Мартина он нашел в примыкающем к конюшням шикарном офисе. И не скажешь, что в непосредственной близости содержат лошадей. Хотя повсюду царил идеальный порядок и чистота. Но офис поражал своим сиянием.
- Ты хотел, чтобы я пришел, вот он я, - с улыбкой раскрыл руки для приветственных объятий Шон.
Мартин просиял при появлении Шона. Хотя бы что-то в этой жизни идёт, как часы.
- Ты не представляешь, как я рад. – воскликнул он и широким жестом пригласил Шона садиться – Смотри, как тебе удобнее. Диваны, кресла… Если захочешь, ради тебя найдут любое посадочное место, хоть из Боинга, – шутливо продолжал он, настраиваясь на ощущение победы. Да. Именно теперь, когда рядом с ним Вулфтрейс, ничего дурного уже не случится. – Если сказать в двух словах, то вчера был тяжелый денёк, но он закончился. Надеюсь, сегодня компенсировать всё, что мне пришлось пережить, вплоть до увольнения лучших работников. Я возмещу эту шумиху вокруг моего статуса! Возмещу. Сегодня.
Не моргая, выговаривал Мартин, глядя в мониторы, устроенные так, чтобы можно было видеть всё, что происходит в любой точке конюшен и ипподрома, на который уже собирался народ.
– Прости, я переусердствовал с работой, – тряхнул головой Ортис. – Как у тебя дома? Ты говорил, что были проблемы. Всё разрешилось? Или может быть я не вовремя со своими лошадьми?
- Я, пожалуй, удовольствуюсь диваном, - сказал Шон, устраиваясь на мягком пружинистом сиденье, обтянутом бежевой кожей, так, чтобы видеть и происходящее на мониторах, вход в кабинет и самого Мартина. Привычка осторожного привыкшего все держать под контролем человека. Не сводя глаз с мониторов, Шон отвечал Отрису.
- Дома? Дома все в порядке. Да, спасибо, что спросил. И твое предложение как нельзя более кстати. Мне нужно переключиться со всего этого, - неопределенный жест рукой, - на нечто более приятное. А что у тебя тут происходит? Я слышал обрывки разговоров, когда проходил мимо фанатов. Кто-то из лошадей не здоров? – Шон перевел взгляд на Мартина, чтобы уловить малейшее изменение в его мимике. Обычно о таких вещах не распространяются, даже в разговоре с друзьями.
В воздухе витал слабо уловимый аромат шерри. Вулфтрейс решил, что и ему бокальчик не помешает.
- Ты не против, если я угощусь? – не сомневаясь в положительном ответе, он уже встал с дивана и подошел к столику, уставленному бутылками.
Да. Мартин ценил общество Шона. Но. Это как игра. Угадай, кто лучший. Если Шон безошибочно определит, на кого ставить, значит, он действительно тот, за кого его принимает Стивен фон де Редженальд. Тот, ради кого стоило затевать весь этот спектакль. А это не просто спектакль. Это жизни многих людей, впрочем, Стивену было наплевать на все эти жизни.
Но его охота на Шона Вулфтрейса только началась. Это ещё даже не разгар процесса. Это лишь принюхивание. Настройка аппарата. Проверка связи. И Марин шел, как по тонкому льду, рассчитывая каждый шаг. Взвешивая каждое слово, даже каждый жест. Иначе и начинать не стоило. Ортис задержал дыхание. Улыбнулся, сцепив зубы.
- Вот сволочи… ой.. прости. Угощайся, чем душа пожелает. Что надо – привезут. Не в этом дело. – Мартин замялся. – Я бы вырвал языки все, кто слишком много болтает, но этим уже не поможешь. Мой фаворит действительно был болен. Ставки упали. Конечно, есть другие лошади. Но этот имел такой рейтинг, хоть в президенты выбирай. А теперь – сам посмотри! – Мартин развернул к Шону монитор с рейтинговой таблицей. – Ты же видишь. Фаворит стал аутсайдером. Разве это справедливо? Но я ещё разберусь с этим. Кстати. Пора делать ставки. Ни разу не играл в тотализатор? Попробуй. Может быть тебе понравится. Тем более у тебя лучшая позиция, чем у остальных. Ты можешь изучить всё тут. Спокойно и вдумчиво. Я даже выйду, если пожелаешь. Ставки можно делать перед каждым заездом индивидуально или прямо сейчас на все заезды – сыграет выше.
Вне зависимости от ответа Мартина, Шон уже знал, какую стратегию выберет на сегодняшний забег. Сопоставив все услышанное и увиденное, он проанализировал известные ему факты. А факты были таковы. Фанаты шушукались о том, что фаворит скачек Янтарь выбыл из строя. Мартин уволил лучших работников. Недосмотрели, видать, за конем. Но сейчас Ортис весел и спокоен. И это уверенность в будущем, а не напускное оживление. Значит, проблема решена. И, в то время как болельщики уверены, что Янтарь вне игры, на него не станут делать крупные ставки. Зато теперь, если он выиграет, соотношение будет колоссальным. И Вулфтрейс еще увеличит свои капиталы, кроме того, что получит ни с чем несравнимое удовольствие оттого, что просчитал все верно. Если же он ошибся и проиграет, что же. Это будет прекрасным ему уроком. Любой результат — это опыт.
Он снисходительно улыбнулся, когда Мартин извинился за ругательство. Сам Вулфтрейс тоже предпочитал не выражаться при людях. Он налил себе того же шерри и отошел к монитору, который так любезно демонстрировал ему Мартин.
- Нет, что ты, останься, - попросил Шон. – Твоя компания мне только приятна. Да и ставки. Это всего лишь ставки. Кроме того, ты будешь мне советовать, на кого поставить. Ты же знаешь этих лошадок, как никто другой. И как лучше делать их? Я бы хотел перед каждым заездом. Так мне кажется надежнее, нет? – Он вопросительно посмотрел на Мартина, взглядом сообщая ему, что полностью доверяет другу.
Жизнь ипподрома – сплошной набор слайдов, и большинство из них, пропитаны кровью лошадей и потом жокеев. Хотя нет. Эмоциями зрителей. Крупными слезами. И запахом дорогих сигар хозяев этого мира. Мартин имел такие сигары. Ведь и деньги пахнут, и нервы не железные. Их надо чем-то размотать. Мартини. Шери. Виски. Сигары. Нет. Это не весь набор, но обо всё не сейчас.
Заезды шли своим чередом. Ставки играли. Вулфтрейс не ошибся ещё ни разу. И дела не в помощи Ортиса. Мартин лишь одобрял и без того правильный выбор друга. Проникновенно смотрел в глаза и смеялся. Нет. Он не ошибся в этом человеке. Но он видел, что Вулфтрейс ни разу не поддался азарту. Что каждый его жест, каждое слово, продиктовано рассудком. Сколько бы он ни пил, его глаза ни разу не затуманились безрассудством. Пополняя свой счёт, Вулфтрейс и не думал проматывать деньги, как это часто случается с игроманами, которым вдруг повезло, вместо привычного проигрыша отхватить жирный кус. Нет. Это не Шон. Шон методично ставил на фаворитов и снимал сливки.
На самом деле, делать ставки на скачках было очень похоже на то, как он играл на бирже. Также точно нужно было анализировать массу факторов, сопоставлять детали и на основании их делать выводы. И, как показывала практика, правильные.
Погодные условия, физическое состояние самой выступающей лошади и ее наездника, отношение к ним судей, болельщиков, все имело значение в конечном итоге. Вулфтрейс привык быть лучшим во всем, что он делает. И в этом новом для него деле он тоже пока был на высоте.
Оставаясь внешне бесстрастным, в душе он ликовал. Это был захватывающий опыт. Наблюдать за тем, как эти прекрасные животные несутся, стремясь опередить друг друга, вперед, только вперед. Одно дело следить за безликими диаграммами и цифрами на бирже. И совершенно другое любоваться этими совершенными лошадьми. Каждая достойна наивысших похвал, но победитель будет лишь один. Тот, на кого поставил Шон.
Мартин был рядом. Он радовался каждому успеху друга, и в его взгляде не было ни зависти, ни ревности. Только сопереживаемая гордость. И это было так чудесно.
- А теперь последний заезд, – интрига нарастала. – Скажи, ты веришь, что можно сорвать банк, когда все уверены. Что у тебя нет ни одного шанса?
Мартин сузил глаза и весь обратился в слух. В его напряженном лице не осталось ни кровинки. Руки дрожали, грозя не удержать бокал с выпивкой. Впрочем, он не стал ждать, когда это случится. Резким движением поднёс к губам бокал и осушил его одним глотком. – Если честно, я волнуюсь. Вот должен быть уверен и спокоен, а волнуюсь, как девственница перед первой брачной ночью….
Странное сравнение, ведь сам Мартин давно не был девственником. Ни в одном из известных смыслов. Рейтинг Янтаря падал. Интрига становилась похожей на рождественское чудо. Мартин сделал ставку. Странную ставку, если не сказать невероятную. Владелец лошади поставил на то, что лошадь придёт последней.
- Ты как? – обратился он к Шону, пристально глядя за его реакцией.
Как. Странный вопрос. Как будто могут быть варианты. Вулфтрейс для себя уже давно все решил. Ах да, Мартин же не в курсе. Немудрено. Далеко не всем делится Шон и далеко не со всеми. Даже с теми, кого считает своими друзьями.
Слишком хороший урок преподнесли ему в Шервуде. Как в одно мгновение все может измениться, как тот, к кому впервые в жизни! Воспылал нежными чувствами, готов был… На что он был готов? На безрассудства. На что угодно. И его просто оставили за бортом. Больше таких ошибок он не допустит.
- Я? – удивленно спросил Шон, как будто не понимая, о чем спрашивает Мартин. – А. Ставки. Я сделал. Волнуюсь ли я при этом? Как любой нормальный человек, да. – Хотя по нему и не скажешь. Но сердце замирало от предвкушения победы. Даже мысли о поражении собственном и того, на кого он поставил, Шон не допускал. – Пусть судьба определит сильнейшего, уж прости за банальность. Но мы же оба насладимся скачкой?
Мартин не волновался. Вот уже точно не в этот раз. Его ставка сыграет в любом случае. Но он оценил смелость и уверенность Шона. Ведь надо обладать огромным чувством уверенности в своей правоте, чтобы поставить, но того, на кого сам владелец ставить не стал.
Значит он ещё и влиянию не подвержен. Даже тому гадкому стадному чувству – идти в одной толпе. Нет. Шон Вулфтрейс не кисейная барышня, и тем интереснее найти его слабое место. Сломать. Вывернуть. Употребить. Хотя нет. Не сейчас. Вот уж точно не сейчас. Сейчас он силён, как никогда. Этот взгляд победителя. Да он и есть победитель.
От гонга к началу заезда до гонга, возвещающего финиш, проходит не более трёх минут. Но за эти время, кажется, проходит целая жизнь. Гонку выиграл жеребец по кличке Янтарь! На трибунах вой. Свист. Овации. И слёзы. Конечно. В этот раз там проигравших больше, чем когда-либо в истории. Ни одна тёмная лошадка не собирала такого урожая сломанных судеб.
Вот именно сейчас кто-то возненавидел своего дружка, который уверял, что надо ставить на другую лошадь. Именно сейчас чей-то незадачливый отец семейства оставил своих детей без средств к существованию. А кто-то проиграл казённые деньги и теперь пойдёт либо в тюрьму, либо в петлю. Потому что позор, который он навлёк на себя уже невозможно отменить.
Именно теперь познаётся любовь. Дружба. Сила духа. Вера. Именно теперь Мартин Ортис улыбается и открывает шкатулку с дорогими сигарами.
- Не хочешь? – говорит он Шону, указывая на сигару. - Отметим нашу ставку. Шон удивлённо смотрит на друга. Ортис снисходительно улыбается. – Ты же понимаешь – я не мог не поставить на своего жеребца, но сделал это перед твоим приходом. А на проигрыш поставил, чтобы у тебя был повод понервничать. Но ты не повёлся. Я восхищен тобой. Восхищен! Я горд! Я просто горд за тебя! Ты лучший! Ты действительно достоин всяческих похвал.
Мартин ещё долго мог бы восхищаться другом, но в этот момент началось награждение победителей, а этот момент волнует не менее скачек. Даже у крепких мужчин появляются слёзы на глазах. Ведь скачки не меньший труд, чем какой-либо другой. И тоже иногда стоят жизни. Многих жизней. Музыка. Фейерверки. Конфетти. Удача улыбается совершенно чистой открытой улыбкой владельца ипподрома Мартина Ортиса, который должен поздравить победителей и провести фаворитов по кругу почёта. Не это ли даёт почувствовать вкус жизни…
Шон не стал отказываться от сигары. И когда брал ее из коробки и отрезал кончик, руки его не дрожали. Единственное, что он позволил себе, это короткий победный возглас, когда он увидел, что Янтарь пришел к финишу первым. Так вам! Злорадно подумал Вулфтрейс, слыша вопли разочарования на трибунах.
А Мартин. Каков хитрец. Не так он и прост, как хочет казаться. Шон уже не первый раз ловит в его взгляде некую настороженность, как будто Ортис не до конца доверяет Шону. Что это? Обычная осторожность или нечто большее? Но подозревать всех и каждого, это можно превратиться в параноика, который боится собственной тени. Все хорошо в меру.
- Спасибо, Мартин. За все спасибо. – Выпуская клубы ароматного дыма, говорит Шон. – Ты показал мне жизнь с совершенно новой стороны. Ты вернул мне ощущения из детства, когда смотришь на мир широко открытыми глазами, когда каждое новое впечатление вызывает бурю эмоций. Это бесценно. Ты мой бесценный друг, Мартин. И теперь я с уверенностью могу сказать, что открыт к твоим предложениям. Я уверен, у тебя еще много всего в запасе, ведь так? – Сузив глаза, Шон пристально смотрит на Мартина. – А пока я приглашаю тебя отметить нашу победу где-нибудь… на твой выбор. Вот еще один повод удивить меня.
Мартин улыбнулся. Да. Он обожал такие моменты. Когда ощущение жизни сливается с возможностью попробовать эту жизнь на вкус.
- Я обожаю ужинать в одном ресторанчике… - хитро ухмыльнулся Мартин. – Только он находится… На площадке Эйфелевой башни. Как тебе? Не против погулять по Парижу?
Нет, он ожидал чего-то, граничащего с безумием. Но чтобы вот так, как бы между прочим, взять и предложить отправиться на ужин в Париж?
А почему нет? Они же могут себе это позволить. Они хозяева своей жизни, своей судьбы. И раз за разом доказывают это. Как же приятно иметь дело с тем, кто ровня тебе. По статусу, по образу мышления.
- Кто приглашает, тот угощает, - Шон затушил сигару в изысканной хрустальной пепельнице, доставая из кармана телефон, чтобы дать необходимые распоряжения. – Ты ведь не боишься летать?
- Нет! Конечно, достичь Парижа сейчас можно и на автомобиле, но я знаю цену времени. – Мартин хитро улыбнулся. А ведь это Париж… ммм.. шарман… как же там волшебно… знаешь, зря говорят, что толстосумы напрочь лишены романических чувств. – Обиженно оттопырив нижнюю губу, резюмировал Мартин. - Просто моя душа не позволяет мне проводить время, да ещё в таком прекрасном месте без серьёзного повода. Ведь ты согласишься, что секс даже с самой дорогой девицей не является поводом к романтическому путешествию. А с тобой готов даже на Памир…
Ортис рассмеялся в голос, когда глаза Вулфтрейса округлились при упоминании столь далёкого путешествия.
– Нет. Успокойся. Мы полетим к подножью крыши мира, когда …. Ммм… я придумаю повод, ты же согласишься на это?
Мартин ещё долго улыбался, сидя в кресле частного самолёта, вспоминая замешательство Шона. Нет. Это было приятно. Да. Пожалуй, Ортису было приятно совершать нечто, что приводило Шона в замешательство. Ибо пополнение счетов в банке для него так же буднично, как посещение туалета или ресторана. А Ортис желал поразить друга. Заставить его ощущать дрожь. Азарт. Это было интересно. Хотя наблюдать высокомерие и уверенность в своих силах было полезно. Поучительно. Но не давало повода махнуть на романтический ужин.
- Да я и в Париже-то ни разу не был, - тихо, как будто ему было стыдно в этом признаваться, сказал Шон.
А ведь и в самом деле. Что он видел кроме родной Шотландии и Лондона? Шервуд? Это никак нельзя было считать путешествием всей жизни. И снова Мартин, именно Мартин раскрыл для него это окно возможностей, именно он пригласил его в неизведанный мир.
А Париж и правда был другим миром. Здесь царила та легкость, которой так не хватало Шону. Этот мир был полон ярких красок, здесь хотелось парить, не касаясь ногами тротуаров. Это было непередаваемо прекрасно. Такси из аэропорта доставило их к центру Парижа, но не к самой Эйфелевой башне, и Шон с Мартином насладились прогулкой по этому чудесному городу в полной мере. Здесь хотелось творить безумства, отбросив предрассудки, ходить на голове буквально. От этого воздержались. Но позволить уличному художнику нарисовать их обоих портрет согласились. Художник получил щедрое вознаграждение, а молодые люди направились к ресторану, призывно светящемуся неоновыми огнями.
В жизни каждого человека когда-нибудь случаются переломные моменты. Наверное, Шон в какой-то момент совершенно забыл о Шервуде. О женщине. О словах Бет. Стив мог праздновать победу. Да он и праздновал.
Ужин в ресторанчике на смотровой площадке Эйфелевой башни был всего лишь первым опытом. Но каким впечатляющим. Потом Монте Карло. Багамы. Сенегал. Гонг Конг. Венеция. Верона. Да. И хотя Шон ощутил некий укол в сердце, под приятную болтовню Мартина этот укол забылся так скоро, как только это возможно.
Выигрыш на скачках заканчивался новым ощущением. Вкусовые рецепторы требовали ещё. Мартин обезоруживающе улыбался и называл новый город земли, который уже ждал друзей. Манил своей необычностью. Впрочем, справедливости ради нужно было сказать, что Вулфтрейс никогда не терял головы.
Не кричал «Остановись мгновение, ты прекрасно!», и Мефистофель так и не получал шанса ухватить его душу и низвергнуть в огненную пучину адских мучений, в которую когда-то угодил Мартин Ортис. Но как же легко было справиться с везунчиком Мартином, один единственных грех, которого и был его приговором.
Мартин отдавал предпочтение мужчинам. От того он не нашел любви и понимания в семье, хотя и обеспечивал ей не просто безбедное существование, но внушительные суммы со многими нулями на счетах различных банков. Смертельной хваткой вцепился Стивен Редженальд в оступившуюся душу Мартина. И чем больше казалось Мартину, что его понимают, тем глубже была пропасть, отделяющая его от реального мира. И когда, однажды, Стивен попросил Мартина уехать с ним, оставив дома лишь записку в два слова, Мартин, не задумываясь, сделал это и угодил в страшную тюрьму Редженальда, где познал все адские муки в полной мере.
И если ему когда-то казалось, что на самом деле людей не жарят в огромных котлах, поливая их маслом, то он понял, что ошибался. Потому, что Тюф обожал жарить людей, а крики мучеников только больше заводили его. И не было ничего ни на земле, ни под землёй, что могло бы облегчить страдания этих грешников.
И глупо было уповать на то, что стоит только потерять сознание и боль станет неощутима. Нет. Тюф зорко следил за тем, чтобы жертва была в сознании. И знал множество способов не допустить преждевременной смерти от болевого шока. И убивал Редженальд наверняка. Случайности не допускались.
Убивал не только жертву, но и всю семью. Слуг. Друзей. Всех близких. Всех. Смерть Банефация и Софи – всего лишь начало. И для Мартина Ортиса, который был уже мёртв, они ничего не значили, а вот Шону Вулфтрейсу они должны были служить уроком.
- Мистер Ортис? Меня зовут Баз Фёрт. Я следователь отдела убийств департамента полиции, – раздалось однажды в телефонной трубке, когда Мартин и Шон выходили из отеля в дубайской башне, чтобы прогуляться по волшебному городу, - У меня для вас неприятное сообщение.
- Что? Что случилось? – встревоженно спросил Мартин.
- Управляющий вашего клуба. Жак Фентон найден сегодня утром с признаками передозировки. Вы не могли бы дать показания?
- Шон, - проговорил побледневший, как полотно, Мартин, нажав на клавишу отключения телефона, - Шон, мне нужно в Эдинбург. Мой управляющий… Жак…
Хриплые звуки, которые с трудом можно было назвать речью, прерывались тщетными попытками набрать воздуха в грудь. Мартин был в шоке. Жак. Жак! Это невозможно. Жак никогда не употреблял наркотики. Но факты.
- Меня вызывают дать показания. Мне нужно ехать…
- Это убийство, Мартин.
Шон давно подозревал, что петля, которую накинули ему на шею, затягивается и вокруг Мартина тоже. Оставалась призрачная надежда, что это всего лишь его паранойя, и что Вулфтрейс видит заговор там, где его нет на самом деле, но события последних дней сомнений более не оставляли. Один за другим подвергались нападениям, погибали при сомнительных обстоятельствах близкие к ним с Мартином люди.
Шону было стыдно признать, но по всему выходило, что ему до сих пор везло больше. Бет и Билл уже оправились после покушения и приступили к своим обязанностям с новыми силами. Сам Вулфтрейс не только избежал гибели, но и обрел нового друга в лице ветеринара Поля. Это, конечно, не только и не столько везение, сколько их нечеловеческие способности.
Кто бы ни устраивал покушения, метил в обычных людей, коими никто из них троих не являлся. Значит, он или она, или они не знали. Но теперь, после неудачи, задумается. И примет более изощренные меры для истребления врага. Предупреждать Бет и Билла излишне. Они и сами знают, что нужно держать ухо востро. К тому же смогут постоять за себя. А вот Мартин…
- Я не хотел говорить тебе раньше, но мне кажется, я знаю, с чем все это связано. Точнее, с кем. Со мной.
Такси везло их в аэропорт, и проплывавшие мимо милые городские пейзажи уже не казались такими волшебными, как еще вчера вечером. Краски поблекли, старый город утратил свое обаяние, навалившиеся проблемы не оставили места восхищению красотами пейзажей.
Шон твердо решил рассказать все Мартину, но не раньше, чем они будут на борту его частного самолета, где нет лишних глаз и ушей.
Мартин кивнул, стараясь сдержать тот порыв эмоций, который вызвали слова Шона, и приподнял уголки рта, изображая улыбку.
- Я понимаю, что просто так на земле ничего не случается, но причём тут ты? Разве преступления не существуют всю историю человечества? Или ещё больше. – Мартин был и расстроен, и зол, и возбуждён одновременно. – Я вот никогда не мог понять, зачем люди убивают друг друга. Неужели нельзя просто жить и любить. Правы были хиппи когда-то. Лучше бы все трахались без конца, чем эта изуверская резня по всему свету. Разве нельзя сделать так, чтобы все были счастливы.
Но всё его возбуждение разбивалось в глазах Шона. Да. Нельзя, чтобы все были счастливы. Нельзя жить в мире бесконечного секса. Не получится. И никак нельзя жить в мире. Никак. Люди для этого не приспособлены. Голубые искры в глазах Шона рассекали каждый постулат Мартина вдребезги.
Взлётное поле встретило их привычной вибрацией. Казалось, сам воздух аэропорта пропитан чем-то неземным. Частный самолёт всё же лучше огромной махины авиалайнера, кишащего пассажирами всех мастей. Ни тебе поспать, ни поговорить. В небольшом же пространстве личного самолёта можно позволить себе всё тоже самое, что и на земле. Это даже более захватывает. Только не сегодня. Не в этот раз. Сегодня Вулфтрейм и Ортис настроены на ограниченный набор услуг. Виски. Приглушенная музыка. И тихая беседа.
- Если бы ты знал, Шон, как мы были близки с Жаком… Кем он был для меня… Я даже представить не могу, что делать теперь в этом чёртовом клубе без него… ведь в сущности, он давал мне возможность жить своей жизнью… своей…
Бедный наивный Мартин. Он все еще мыслит теми категориями, что и сам Шон лет… десять? Больше? Назад, кажется, в прошлой жизни. Когда он безапелляционно делил мир на черное и белое, когда он четко прочерчивал границу между хорошо и плохо. Когда все казалось простым и сложным одновременно. А теперь только сложно.
Видимо, его взгляд был слишком красноречив, потому что Мартин и вовсе сник к концу своего монолога. Шон не перебивал, он всегда умел слушать, как никто другой. А сейчас еще и понимал, что Мартину просто необходимо выговориться.
- Я могу представить. Я сам совсем недавно был в аналогичной ситуации. Нет, их даже сравнивать нельзя, - поспешно оговорился Шон. – Я едва не потерял своего помощника. У него случился приступ, не знаю, чего. Врачи говорят, скачок давления. Но он уже в порядке. А вот Жак… - Вулфтрейс сочувственно покачал головой. - Его уже не вернешь. Эту потерю не возместить, эту зияющую дыру в душе не залатать. Все, что я могу, быть рядом. – В доказательство своих слов он легонько сжал предплечье Мартина. – Я не представляю, как ты можешь держаться так достойно. После всех этих потерь. Одна за другой.
- Одна за другой, - эхом отозвался Мартин. – Я думал смерть Софи – это большая утрата. Ведь ей не было ещё и тридцати. Дочка только научилась лепетать что-то на своём языке… нет. Мы всегда вздорили. Всегда выясняли отношения. И в тот день тоже… Умер Банефаций. Я был в бешенстве. Мама решила, что Софи должна разделить её горе. Я даже не успел возразить. Всё было решено. Но и откуда мне было знать, что с Софи что-то случится? Он всего лишь решила поговорить с мамой. У них всегда были приятельские отношения. Или даже больше. Мама обожала Софи. Я и подумать не мог, что она может оступиться… - всегда искристые живые глаза Шона остановились, словно остекленели. Умерли.
А перед омертвелым взором Мартина пронеслось ужасное в своей простоте и жестокости видение…
***
- Ты не смеешь указывать мне, что делать! – кричала женщина. - Ты мне никто. И Синтии ты никто!
- Тогда может быть, ты всё ещё хочешь развода? – зло крикнул он, взлетая следом за ней по витой лестнице, ведущей к покоям миссис Ортис. – Не кажется ли тебе, что эта, слишком затянувшаяся, комедия грозит стать фарсом?
- О чём ты говоришь? Всё, что здесь есть, принадлежит мне. И ты знаешь это! Мне и Синтии. Таковы условия контракта! Ты сам его подписал!
Стивен ещё никогда не был близок к бешенству. Впрочем, слова Софи отрезвили его. Если контракт и в самом деле подписан на таких условиях, всегда же есть другой выход. И он даже лучше развода. Мужчина в два прыжка оказался за спиной женщины, схватил её за плечи и рывком развернул к себе лицом.
- Зря ты желаешь развода, дорогая. Придётся выбрать другой вариант.
- И какой же вариант ты выберешь? – усмехнувшись, спросила Софи. Вот так было всегда. Она просто презирала его. Не ставила ни во что. Просто насмехалась над ним и никогда не уважала.
- Что ж, - зло прошипел Ортис. - Ты сама этого хотела.
Отклонившись в сторону, он опрокинул женщину на спину и швырнул на ступеньки лестницы. Нельзя сказать, что у него получилось всё, как он задумал… или именно, так и было задумано? Софи упала к подножью лестницы, перемежая стоны с бранью. Мартин спускался следом за ней. Молча глядя, как катится тело его жены, ударяясь об углы ступеней и перила лестницы.
- Ты хотела именно этого? – спросил он, совершенно изменившимся голосом. Софи даже показалось, что его лицо стало абсолютно другим. Чужим и страшным.
- Помоги мне… - стонала она, пытаясь подняться.
Сильнейший пинок челюсть свёл на нет все её попытки. Но на этом Мартин не остановился. Не успела Софи застонать ещё раз, как Мартин подлетел к ней и пнул ещё раз. Потом ещё. Потом он склонился к ней, присев на корточки.
- Ты жива ещё? – насмешливо спросил он, рывком поднимая её голову, ухватившись за растрёпанные волосы. – Ты жива или нет? - Ответом на вопрос стал стон. Потом хриплые ругательства. – Жива сучка. Хорошо же. Это ненадолго.
Коротким, почти незаметным движением, Мартин повернул голову жены в сторону до характерного хруста позвонков. Дело сделано. Тело молодой женщины не отозвалось даже предсмертной судорогой. Мартин ощерился. На его лице отразилось разочарование.
- Как же быстро ты успокоилась. Я бы с удовольствием позабавился с тобой ещё. Но не до того. Необходимо устроить наше прощание…
***
- Она ещё мучилась, - едва ли не плача, говорил Мартин. - Я вызвал скорую… но… они приехали слишком поздно… её мучения окончились за секунду до их приезда… я кричал… требовал… умолял… но… они сказали, что бессильны… если бы ты видел её лицо, Шон… её стоны… Шон, это невозможно забыть… Это даже осознать невозможно… Боже, бедная девочка… бедная…
По лицу Мартина пробежала судорога… хриплый голос прервался, и мужчина впал в забытьё…
- Мне так жаль, так жаль… - Только и смог выдавить Шон, подавленный ужасным рассказом Мартина. Видеть, как на твоих руках, на твоих глазах умирает любимый человек. Это невыносимо. А еще ужаснее осознавать, что ты бессилен. И хотел бы помочь, забрать ее боль себе, но не можешь. И все, что тебе остается, это только смотреть. Смотреть и запоминать. Чтобы потом всю оставшуюся жизнь пытаться забыть, но как? Эти воспоминания будут преследовать тебя вечно, бесшумно подкрадываясь, когда ты забудешься коротким сном, чтобы напомнить о тех, кого ты не смог сберечь. Ты живешь, а их нет. И кто ты после этого?
Никогда ни к кому не привязываться. Чтобы не пришлось вот так отпускать. Никогда.
Шон сидел, баюкая Мартина в объятиях, как когда-то баюкала его Бет. И молча просил прощения. За то, что вторгся в его жизнь, за то, что внес в нее сумбур и трагедию. Но никогда Шон не скажет этого вслух. Это всего лишь его домыслы. А слово можно и поймать, и привязать, да так, что не отвертишься. И кто знает, что их ждет с Мартином дальше…
Констебль, встретивший мистера Ортиса прямо у трапа, был очень недоволен наличием постороннего человека. Нельзя проводить следственные действия в присутствии третьих лиц, а ему так хотелось закончить всё прямо в аэропорту. А теперь придётся ехать в участок. Заводить массу протоколов. Задавать бесполезные вопросы, чтобы эти протоколы имели какой-то вес.
- Мистер Ортис, - козырнув, обратился к Мартину Баз Фёрт. - Вам необходимо произвести процедуру опознания, поскольку мы не обнаружили родственников мистера Фентона. И ответить на некоторые вопросы, чтобы внести ясность.
- У Жака не было родных, - рассеяно ответил Мартин, глядя куда-то сквозь Фёрта. - Наверное, мне нужен адвокат…
- Вы будете подвергнуты допросы в качестве свидетеля. В этом статусе нет необходимости приглашать адвоката. Но, впрочем, как вам будет угодно…- заученно произнёс он и открыл дверцу служебного автомобиля.
- Пожалуй, разделаемся с этим побыстрее. – Махнул рукой Ортис. - Шон, вы же понимаете, я вынужден…
Мартину не важно было договаривать фразу. Впрочем, он и не мог договаривать. Это было выше его сил. Он просто проводил Шона взором, переполненным болью и опять обратился к Фёрту.
- Давайте побыстрее закончим с этим кошмаром. Я совершенно раздавлен и не хочу быть размазанным по асфальту. Поехали. – Мартин сел в машину. Фёрт закрыл дверцу. И обойдя автомобиль, сел за руль.
- Не беспокойтесь, мистер Ортис. Нет ничего страшного в допросе. Он рано или поздно закончится.
Полицейского можно было игнорировать. Но процесс, который он собой олицетворяет, нужно было пройти от начала до конца.
***
- Адвокат понадобится вам, мистер Вулфтрейс, - раздался хрипловатый женский голос.
Шон обернулся. Слишком озабоченный судьбой Мартина, он даже не обратил внимания на женщину в темном шерстяном пальто, накинутом поверх непритязательного брючного костюма, которая до сих пор стояла чуть поодаль, как будто не хотела вмешиваться до поры до времени. И вот заявила о своем присутствии.
- Прошу прощения? – Шон непонимающе выгнул бровь.
- Лейтенант Скварчапулли, - представилась женщина, демонстрируя свое удостоверение и одновременно смахивая с лица прядь непослушных черных волос-спиралек.
О, да. Шон прекрасно знал такой тип женщин. Единственная в отделе, она из кожи вон будет лезть, чтобы доказать, что она не хуже мужчин в этом царстве тестостерона. Как бульдог вцепится в того, кого изберет своей жертвой, и не отпустит, пока не доведет дело до суда.
- Чем могу быть полезен, лейтенант Скварчапулли? – по-деловому осведомился Шон. С такими дамочками лучше не портить отношения. Не сразу, по крайней мере.
- Речь идет о компании, осуществляющей грузоперевозки, Симью. Она же принадлежит вам, не так ли?
- Все верно.
- Возникли некие вопросы, касающиеся перевозимого груза.
- И что не так с моим грузом?
- Давайте проедем в участок, разговор будет долгим, к тому же полагаю, вам не хотелось бы, чтобы он выходил за рамки конфиденциальности.
Кого другого бросило бы в дрожь от дурных предчувствий, от одного предвкушающего тона мисс Скварчапулли. Как она сдерживалась от того, чтобы не потирать руки. Еще бы. Сам мистер Вулфтрейс вот-вот станет ее добычей. Но Шон оставался бесстрастным и уверенным.
- Да, погода нынче не располагает к светским беседам на открытом воздухе.
Сам он стоял на пронизывающем ветру на абсолютно голом лётном поле, где негде было укрыться от ледяных порывов, в одном лишь дорогущем костюме, но ничуть не страдал от холода.
- Идемте, - приглашающим жестом он предложил Скварчапулли идти первой. Что ей оставалось.
***
Что в жизни женщины может быть прекраснее, чем рождение ребёнка? Возможно, любовь достойного мужчины. Но, если с мужчинами всегда сложно, то родить сына и насладиться любовью к нему, лучшая альтернатива душевному одиночеству.
Лаура окунулась в приятные заботы о малыше. Это ощущение возродило её. Согрело. Дало смысл.
Нет. Не лишило памяти. Не затмило боль одиночества, но помогло жить с этим. Наделило новым смыслом.
- Может быть, стоило выйти замуж, - спрашивала Симона, глядя на то, как Лаура возится с маленьким Джоном.
- Зачем? – недоумённо спрашивает Лаура, усаживая сына на высокий стульчик, чтобы покормить. – Мы уже говорили об этом, бабуль. Джон и без этого унаследует все титулы, которые мы с тобой имеем, как ничего не значащую приставку к фамилии. Он и без того будет лордом Форестером и графом Равесхелдским, и прочая, и прочая… Зачем же тогда лицемерить? Я не хочу. Мы говорили уже об этом, бабуля. Я не смогу принадлежать другому мужчине, кроме того, которого люблю.
Её голос задрожал. Симона вздрогнула. Она опять вспомнила, как прогнала молодого человека, пришедшего тогда в Стоунхолл. Сколько раз она корила себя за чёрствость. За глупость. Нежелание понять. Даже просто выслушать человека. Почему тогда её сердце не подсказало ей, что этот человек важен для внучки? Как случилось, что она не поняла этого? Но ни один из вопросов так и не получил ответа. Ни один укор не нашел оправдания. Симона всё чаще молчала. Оставалась одна и думала. Думала. Думала.
Время, когда маленький Джон лепетал свои нежные песенки, пролетело, как один миг. Мальчик подрос и начал задавать вопросы. И вопросы об отце в том числе. Лаура отшучивалась, что сынишку послал ей Бог, чтобы не было так одиноко. На какое-то время Джон увлекался другими темами, но обе женщины понимали, что эти вопросы никогда не исчезнут совершенно. Мальчику нужен отец. Вот Симона время от времени и заводила разговоры о замужестве.
- Ты же понимаешь зачем, чтобы у мальчика был отец, - настаивала Симона.
- У него есть отец. Есть!
- Мама, - оживился Джон. - А где мой папа? Я соскучился по нему.
- Я тоже соскучилась, мой хороший, - парировала Лаура, и многозначительно посмотрела на миссис Метью. – Но я надеюсь, что папа приедет. Очень надеюсь.
Симона выдержала взгляд внучки и вышла из комнаты, затаив дыхание. Она упала только, когда закрыла дверь в свою комнату. Хотя, зачем она это сделала – трудно сказать. Конечно, Лаура слышала шум. Конечно, сразу же кинулась к двери бабушкиной комнаты. И, конечно же, она нашла запасной ключ, чтобы открыть комнату. Ведь он всегда был на виду. А когда поняла, что с бабушкой что-то неладное, вызвала службу спасения.
Врачи явились на вертолёте. Случаи инфарктов и инсультов строго контролируются муниципальным управлением здравоохранения, и любое обращение в службу спасения требует скорейшего реагирования.
Теперь настала очередь Лауры грызть себя за невнимательность и резкость. Она плакала, обнимая бабулю, и просила прощения. На что Симона лишь могла прерывисто вздыхать и просить прощения в ответ.
- Это ты, ты прости меня, родная. Я не должна была… не должна… - Симона так и не смогла сказать о своей вине… не решилась…
- Тише, тише, милая, – гладя бабулю, говорила Лаура. - Тебе нельзя говорить. Нельзя. Дыши. Лучше дыши и успокойся. Всё будет хорошо. Я люблю тебя, слышишь?
В этот раз врачи успели вовремя. Предынфарктное состояние пожилой леди было успешно купировано и её жизни уже ничего не угрожало. Через несколько дней Симона Метью вернулась домой из госпиталя, врачи которого проверили её состояние и назначили необходимую терапию. Вот только совесть не оставляла своих провокаций. Глядя на маленького правнука и внучку, Симона всё больше и больше винила себя в том, что её жестокость помешала их счастью…..
***
Поездка на полицейском автомобиле стала для Шона очередным приключением. Именно так он расценил это, за всю дорогу, не проронив ни слова. Скварчапулли тоже упорно молчала, устроившись рядом с водителем, но Вулфтрейс ловил исходящие от нее волны враждебности и нетерпения, казалось, она даже затылком их излучала.
Вопреки его ожиданиям, Шона привели к детективу в кабинет. Не в допросную. Еще немного, и появится вышколенный дворецкий и предложит чашку чая с домашним печеньем. Не появился. Сама Скварчапулли была олицетворением дисциплины и профессионализма. И сразу перешла к делу.
- Мистер Вулфтрейс, - начала она, встав по другую сторону своего стола, перед которым Шон разместился на стуле. Так она была примерно на одном с ним уровне и могла поддерживать зрительный контакт, не напрягаясь. – Вы являетесь владельцем компании, осуществляющей морские грузоперевозки Симью.
- Совершенно верно.
- Следовательно, судно Северная звезда принадлежит вам.
- В логике вам не откажешь, детектив.
- В ходе проверки груза, прибывшего на Северной звезде, была обнаружена партия наркотических веществ. Вот, можете ознакомиться с официальным рапортом, - Скварчапулли достала из тонкой папки несколько сколотых бумаг и, перегнувшись через стол, положила их перед Вулфтрейсом.
Тот взял их небрежным жестом человека, привыкшего иметь дело с разного рода документами и начал вдумчиво читать.
Скварчапулли терпеливо ждала, скрестив руки на груди, и попутно изучала сидящего перед ней мужчину. Она ненавидела такой тип мужчин. Если честно, она ненавидела мужчин в принципе. Но вот таких самоуверенных, властолюбивых, а что самое главное, этой властью обладающих и прекрасно это осознающих, тем более. Ей гораздо больше нравилось колоть преступников, выворачивать их наизнанку, ловить на несоответствиях в показаниях и торжествовать, когда они признавались.
Но такие, как этот Вулфтрейс, такие всегда неприкосновенны. Они прекрасно знают об этом и ведут себя соответствующе. Между ними и полицией стоит армия адвокатов. Кстати, почему он все еще не вызвал ни одного? Эта его самонадеянность. Еще один раздражающий фактор.
Шон дочитал документ до конца и положил его обратно на стол. Поднял взгляд на Скварчапулли.
- Все еще не понимаю. Что конкретно требуется от меня.
Этот, казалось бы, простой вопрос поставил детектива в тупик. Она не привыкла, что допрашиваемые ведут себя вот так. Гордо и невозмутимо. Обычно даже те, кто считает себя избранными, начинают тут же оправдываться, утверждать, что они не при делах, что это инсинуации, все подстроено, это происки конкурентов и тому подобное.
Вулфтрейс же даже не пытался ни оправдываться, ни даже выражать недовольства по поводу происходящего. Его холодная уверенность смешала Скварчапулли все карты. Она попросту растерялась. Взгляд ее метнулся вниз, она смятенно посмотрела на лежащие на столе бумаги, как будто ища в них ответ на вопрос. С неудовольствием почувствовала, как ее щеки залил румянец, оттого еще больше разозлилась. Нужно было что-то отвечать, потому что инициатива стремительно ускользала из ее маленьких неухоженных ручек.
***
- Если не возражаете, мы поговорим в конференц-зале, - сделав приглашающий жест, произнёс Фёрт, когда служебный автомобиль остановился у порога морга. Ему вообще не очень хотелось официальной обстановки. Но всё же, опознание нужно было провести по всем правилам. – Только сначала не слишком приятная, но необходимая процедура, - извиняющимся тоном проговорил Баз.
Мужчины вышли из автомобиля и проследовали за, встретившим их у самого крыльца, человеком в грубом переднике, не слишком стерильного вида. Мартину ничего не оставалось, как подчиниться. И не потому, что он был слишком законопослушным гражданином. Нет, конечно. Просто тому, кто воспользовался его жизнью, необходимо было убедиться в статусе Жака Фентона.
Низкий коридор со специфическим запахом упёрся в неправильные формы зал с таким же низки потолком и множеством ячеек морозильных камер. Но Мартина подвели к одному из столов, на котором лежало накрытое синтетической простынёй тело.
- Мистер Ортис, вы присутствуете на процедуре опознания. Пожалуйста, посмотрите внимательно и скажите, знаете ли вы этого человека, – протараторил бесцветным голосом полицейский. Человек в фартуке, молчавший всё это время, откинул край простыни.
Перед взором Мартина предстало синеватое лицо со сжатыми губами и выраженными кругами вокруг глаз. Но самое страшное – в открытых глазах Жака застыл такой отрешенный ужас, что Мартин невольно попятился.
- А почему у него открыты глаза? – закрыв ладонью рот, спросил Ортис, после долгого протяжного вдоха.
- Извините, это необходимая мера, чтобы опознание прошло легче. Тем более что его так и обнаружили. Я покажу вам потом фотографии с места происшествия, – отчеканил Баз.
Мартин ошарашено посмотрел на полицейского. Неужели недостаточно того, что он стоит здесь, вдыхая этот страшный воздух, пропитанный смертью, и смотрит на своего … друга, лежащего в таком виде? Неужели нужно ещё что-то?
- Мистер Ортис, вам необходимо подписать протоколы процедуры. Ответить всего на пару вопросов. Знаете ли вы этого человека, мистер Ортис? – всё так же монотонно говорил полицейский. Впрочем, он кивнул человеку в фартуке, и тот прикрыл лицо Жака.
Стивен едва не схватил за руку этого человека, ради того, чтобы подольше поглядеть на покойного и убедиться в его смерти. Впрочем, он нашел способ сделать это.
В тот момент, когда человек в фартуке взялся за простыню, Мартин качнулся и повалился на него, успев при этом, схватиться рукой за провизорский стол и нащупать запястье Жака. Не слишком надёжная уловка прощупать пульс, которого при передозировке можно и не прощупать вовсе, но всё же. Баз Фёрт кинулся к Мартину, чтобы подхватить его под руку.
- Не стоит так переживать, Мистер Ортис. Давайте выйдем отсюда. В соседнем помещении есть стул, там вы сможете подписать протокол без риска свалиться с ног.
- Итак, я должен повторить вопрос. Знаете ли вы человека, которого только что осмотрели? – спросил Фёрт. Когда Мартин уже сидел в удобном кресле со стаканом виски в руках и даже отпил несколько глотков весьма дурного виски. Хотя, какое это имело значение в этой ситуации…
- Да, – сдавленно отвели Мартин. - Да! Я знаю его. Это мой помощник. Жак Фентон. …
***
- Вам что-нибудь известно о найденной контрабанде, мистер Вулфтрейс? - выдавила Скварчапулли, пытаясь вернуть себе хоть толику самообладания. Но под этим серьезным, и в то же время насмешливо-покровительственным взглядом она никак не могла справиться со взявшимся ниоткуда волнением.
- Известно ли мне? – повторил Шон, удивленно изогнув бровь. – То есть, вы считаете, что я знал о том, что кто-то использует мое судно, мое честное имя в своих грязных целях, а я об этом знаю и ничего не предпринимаю?
Скварчапулли тут же ухватилась за возможность реабилитироваться.
- Возможно, вы и являлись инициатором такого рода перевозок. До сего момента ваши суда не подвергались досмотру при входе в порт. И только согласно директиве 30865-5732 было получено разрешение — это сделать. Я не знаю, кто ваши покровители, но более они вас не прикрывают. – Она ухмыльнулась собственному каламбуру.
- Знаете, лейтенант, - не меняя ни позы, ни выражения лица, лишь подпустив в голос сарказма, ответил Вулфтрейс. – Если бы я хотел провозить нечто запрещенное на своих кораблях, я бы позаботился о том, чтобы никто и никогда этого не обнаружил. – И он бы так и сделал, подумала Скварчапулли. – К тому же, посудите сами. Зачем мне портить свою репутацию, которую я так долго и кропотливо создавал.
А вдруг ты жадный зажравшийся говнюк, которому все мало, подумала детектив, но вслух такого, конечно, не сказала.
- Судно будет арестовано до окончания следствия.
- Ваше право, детектив. – Шон встал со стула. – Если это все, с вашего позволения. Разрешите откланяться. У меня много дел. Все вопросы относительно этого недоразумения, пожалуйста, решайте через моих адвокатов. Они с вами свяжутся в ближайшее время.
Нет, как у него это получается? Он же ни во что ее не ставит! Ее, представителя закона! Детектива, стоящего на страже правопорядка! И при этом и не придерешься. Весь такой вежливый и культурный. Чертов сноб!
- Не смею вас задерживать, - криво улыбнулась Скварчапулли. Так и хотелось присесть в реверансе. Но она сдержалась. Придет ее время. Прижмет она хвост этому Вулфтрейсу.
Дверь за ним затворилась, оставляя в кабинете слабый горьковатый аромат парфюма. Он даже пахнет особенно! Будь ты проклят, чертов самец! Скварчапулли села за стол, обхватив голову руками.
***
Баз Фёрт был предельно вежлив и корректен, задавая вопросы в конференц-зале управления, после той самой процедуры опознания, которая длилась чуть более пяти минут, но потрясла Мартина Ортиса. Потрясла до такой степени, что Мартин то и дело повторял, что узнал Жака, и что это именно его тело. При этом тот самый полный ужаса взгляд, что он увидел в открытых глазах Жака, стал теперь и его собственным взглядом, делая его лицо совершенно отрешенным.
- Мистер Ортис, наши эксперты зафиксировали в крови мистера Фентона смертельную дозу наркотического вещества, что и стало причиной остановки сердца.
- Жак никогда не употреблял наркотики. У него были проблемы с сердцем. Посмотрите его медицинские документы. У него врождённый порок митрального клапана. Он не то, что наркотики не употреблял, даже выпивать себе позволял не больше глотка шерри. Да и курить не пытался. В это может быть сложно поверить, но Жак вёл очень простой и здоровый образ жизни, если не считать немного иного режима отдыха, чем это общепринято.
- Режим отдыха? – непонимающе повторил Баз слова Мартина.
- Ну, да. Ночной клуб. Сами понимаете. Но Жак был совой. Ему нравилось работать ночами, а днём отсыпаться. Только и всего…
- Простите, мистер Ортис. У нас есть сведения, что мистер Фентон был несколько … как бы это сказать… иной ориентации….
- Мистер Фёрт! – воскликнул Мартин возмущенно. – Уж не считаете ли вы, что мой друг не имел права выбирать свою ориентацию? Я считал, что в двадцать первом веке уже покончено с гомофобией!
- Да, да… простите... Просто, этот факт мог стать причиной покушения на него, если он, как вы утверждаете, не употреблял наркотические вещества.
- Наверное, выяснять, что стало причиной смерти или покушения на моего друга – это ваше дело. Мне лишь остаётся ждать, когда вы объявите мне результаты ваших действий. – Чуть зло и высокомерно произнёс Мартин, вставая. – Не смею вам мешать в вашей работе и надеюсь, что она даст результаты.
Ортис вышел из зала, даже не оглянувшись, оставив детектива сидеть в недоумении глядя на дверь. Впрочем, не сделав и двух шагов, он вернулся к двери.
- Но вы всегда можете рассчитывать на моё посильное содействие. Я обещаю выделить вам не только время, но и материальные средства, если таковые потребуются, ради того, чтобы это дело поскорее дошло до завершающей стадии. Завтра с вами свяжутся мои адвокаты и помощники. Доброго вечера мистер Фёрт.
***
На этом Мартин покинул управление полиции и, вызвав своего шофера, отправился в клуб. Благо его убежище в Эдинбурге располагало не только к отдыху, но и к работе…
Несмотря на внешнее спокойствие Шон был вне себя от гнева. Не успел утихнуть тот скандал с пожаром на одном из его предприятий, как тут уже намечается следующий. Нет, он, конечно, принял меры, чтобы информация не просочилась в прессу. Но тот, кто задумал его утопить, найдет способ оповестить всю общественность о происходящем.
Иногда Шон ловил себя на мысли, а не стоит ли ему перестать думать вовсе. Потому что все его помыслы в скором времени претворялись в реальность. Не стал исключением и этот раз. Буквально на следующий день мисс Эшли положила на его стол в офисе в Эдинбурге газету с таким видом, как будто внутри печатного издания кишели пауки. Виновато отводя глаза, она пролепетала что-то вроде «Посмотрите сами» и поспешила покинуть кабинет так быстро, насколько ей позволяла ее грузная фигура со слоноподобными ногами и тяжелым задом.
Шон развернул сложенную вдвое газету и сразу понял, почему она была сложена таким образом. На первой странице красовалось его цветное фото и под ним вопящий заголовок.
Спалить не удалось, придется одурманить.
Шон пробежал глазами строки. Это, без сомнения, была заказная статья, в которой говорилось о том, что после неудачной попытки избавиться от неугодных работников, устроив пожар на предприятии, мистер Вулфтрейс решил посадить народ на иглу. Что же будет дальше? Он привезет в страну оружие и развяжет гражданскую войну?
И в заключении прозвучала фраза о том, что в то время, как работники в поте лица, не покладая рук, практически без отдыха трудятся на потогонных предприятиях мистера Вулфтрейса, сам он развлекается за границей.
Его поездка с Мартином не была тайной, но тем не менее. Это было уже прямое вмешательство в личную жизнь Шона, и терпеть такого он намерен не был. К тому же, упомянутые в статье в виде прозрачных намеков, известные лишь ему факты говорили о том, что кем бы ни был этот его недоброжелатель, он очень близко подобрался и очень хорошо изучил Шона. Вулфтрейс решил разобраться со всем лично, не вовлекая в эти разборки никого. Прежде всего, чтобы исключить дальнейшей утечки информации.
Баз Фёрт едва успел закончить строчить отчёты к утру следующего дня, как из морга поступил сигнал.
- Баз, ты не представляешь, тело Жака Фентона исчезло. – Орал в трубку басовитый голос. - Точнее – его выкрали. Разгромили морг и выкрали одно единственное тело – Жака Фентона. Какого чёрта творится в этом мире, ты можешь мне сказать?
Ошарашенный детектив мог бы поклясться, что видел в этой жизни уже много чего, хотя ему едва перевалило за сорок, и на его голове нет ни одной проплешины, а некоторое наличие присыпанных серебром седины волос, дают ему основания считать себя человеком, умудрённым опытом, но такого случая, чтобы выкрали опознанный и обследованный труп ещё не было. Знать бы кому он понадобился, тем более, что родственников у бедняги не было. Мистер Ортис скорее всего устроил бы скромные похороны и через неделю никто и не вспомнил бы скромного тихого управляющего….
Жака Фентона действительно некому было вспоминать. Единственный человек, которого он любил и который любил его, был мёртв. А тот, кто выдавал себя за него, должен был иметь неопровержимые доказательства смерти жертвы.
***
Стивен Редженальд предпочитал держать в своих руках все ниточки, ведущие даже к самым затаённым и третьестепенным куклам. А, следовательно, он должен уделять значительную часть времени управлению своей огромной империи, которая практически вся находится в тени ведущих корпораций. Впрочем, как раз это обстоятельство нисколько не беспокоило барона. Наоборот, в тени большой ли корпорации или одного образа он чувствовал себя, как рыба в воде.
- Мистер Ортис, - услышал он то, что и ожидал услышать, утром следующего дня в телефонной трубке, - Я вынужден вам сообщить, что расследование по делу о смерти мистера Фентона должно быть заморожено вследствие одного странного происшествия. – Тут голос детектива прервался. Откашлявшись, Баз продолжил – Сегодня ночью неизвестные разгромили морг, где находилось тело мистера Фентона и похитили его. Пока мы не найдём виновных по этому делу и сам труп мистера Фентона, дело о его смерти будет заморожено.
Мартин громко выругался. Пригрозил жалобой начальству детектива, что, впрочем, он обязательно и сделает, и бросил трубку. Затем рассмеялся в голос, наливая себе виски. Нет. Это действительно весёлая шутка. Он ещё подумает, что делать с трупом, но так озадачить этих занудных следователей оказалось довольно занятно….
Необходимо было начинать действовать. И начал Шон с того, что отыскал корреспондента, который написал эту заказную статью. Это было просто. Молодое дарование, что писало под звучным псевдонимом Вис ле Блоуэр еще и вело блог во всемирной сети под тем же псевдонимом. Не то фантазии не хватало разнообразить ники, не то хотел увековечить себя именно под этим именем.
Найти его по IP адресу было еще проще. А потом нанести визит.
***
Вулфтрейс совершенно не был удивлен, когда, проникнув в квартиру, нашел там исключительно женские вещи. Несомненно, Вис была девушкой. Нечто подобное он и предполагал, судя по стилю ее изложения. Но это не остановило его от пристрастного разговора с дерзкой журналисткой. Сразу было ясно, что подкуп здесь не сработает. Равно как и запугивание.
Оставался один способ. Заставить Вис посмотреть на Шона другими глазами и понять, насколько сильно она заблуждалась, описывая его как бездушного монстра, одержимого лишь жаждой наживы.
О, нет. Шон Вулфтрейс монстр, но в число его одержимостей входит еще и жажда крови.
Неполное обращение на глазах у бедняжки, что потеряла разом и способность связно выражать свои мысли, и самостоятельно передвигаться, стало гарантом того, что больше разоблачительных статей в адрес мистера Вулфтрейса не будет.
Когда девушка пришла в себя, то назвала имя заказчика. Это было последнее, что она сделала осознанно. После чего впала в ступор. В таком состоянии ее и обнаружила ее на следующий день ее квартирная хозяйка. Приехавшая бригада медиков констатировала сильнейшее нервное потрясение, и бедняжку определили в спецучреждение для таких же несчастных с отклонениями в психическом здоровье.
А Шон отправился по новому адресу. Уж раз начал разматывать этот клубок, то доберется до самого начала. Или конца. Это как посмотреть.
Но здесь его ждало сразу два неприятных события. Еще подъезжая к дому, Шон увидел несколько припаркованных рядом полицейских автомобилей и карету скорой помощи. Нехорошее предчувствие усилилось, когда он почуял запах свежей крови. Шон хотел было проехать мимо, но в последний момент передумал. Припарковав машину чуть поодаль, он поднялся на второй этаж и беспрепятственно прошел в открытую дверь. Квартира была полна полицейских. И среди них он к своему огромному неудовольствию заметил лейтенанта Скварчапулли. Шон уже собирался было уйти, понятно, что с тем, кого он хотел повидать, поговорить удастся лишь с помощью медиума, но тут Скварчапулли, заметив его, окликнула.
- Мистер Вулфтрейс!
Шон остановился и обернулся. Если бы выпустили иллюстрированный словарь, то рядом со словом фурия можно было бы смело размещать фотографию Скварчапулли.
- Что вы здесь делаете? Как вы вошли сюда?
- Стою. А вошел через дверь. Видите, вон то прямоугольное отверстие в стене? Обычно его используют для входа.
Скварчапулли поморщилась как от зубной боли.
- Вам это доставляет удовольствие?
- Что именно? – не понял Шон.
- Я задала вам конкретный вопрос.
- А я конкретно ответил.
И вновь детектив почувствовала, как ее щеки заливает краска. Как же она ненавидела этот насмешливый, полный превосходства взгляд холодных голубых глаз. Жаль, что за взгляды нельзя арестовывать…
- Зачем вы сюда пришли?
- Повидать мистера Фултона, - пожал плечами Шон. Разве не очевидно, говорил он всем своим видом.
- Вы его знали?
- Нет, и теперь, к сожалению, не представится такой возможности.
- С чего вы взяли?
- Он же мертв. – Сегодня что, день дурацких вопросов и очевидных ответов?
- Тогда зачем вы пришли к нему?
- Мистер Фултон инициировал публикацию клеветнической статьи, в которой обвинил меня во всех смертных грехах и опорочил мое доброе имя.
- А статья действительно клеветническая? – ехидно спросила Скварчапулли.
- Следствие по делу еще не завершено? И обвинение в мой адрес не выдвинуто, так? Да и вина не доказана. Так что это чистой воды клевета.
- В нашей стране свобода слова.
- И презумпция невиновности.
Скварчапулли замолчала, прожигая Шона ненавидящим взглядом.
- Если я вам больше не нужен…
- Надеюсь, я не найду здесь следы вашего пребывания, мистер Вулфтрейс! – почти выкрикнула она.
- Послушайте, детектив, - совершенно спокойно ответил Шон. – Мы видимся всего лишь второй раз в жизни, а вы уже готовы записать меня в преступники. Откуда такое предвзятое отношение? Дело во мне конкретно или вы срываете на мне зло за весь мужской род?
Господи, да он еще и психолог! Скварчапулли едва удержалась, чтобы не закатить глаза. Молчи, твердила она себе. Молчи. Не говори, что ненавидишь мужиков, особенно вот таких ухоженных, самоуверенных хозяев жизни. Потому что ты сама серая моль, потому что такие, как Шон Вулфтрейс никогда не посмотрели бы в твою сторону, потому что ты ниже их достоинства. И именно потому ты и пошла в полицию. Чтобы с тобой считались. Тебя уважали. Замечали. Хвалили, в конце-то концов!
Но всегда найдется вот такой Вулфтрейс, который сведет все твои старания на нет одним лишь взглядом. И как хочется засадить его за решетку… А еще лучше приковать наручниками в позе орла и… Стоп! Приказала себе Скварчапулли. Но поздно. Вулфтрейс уже уловил исходящий от ее запаха злости, перемешанный с терпким ароматом вожделения. Он ухмыльнулся. Иного он и не ожидал.
- Вы свободны. Не покидайте страну.
- Если вы так просите.
И ушел. Просто взял и ушел! Оставляя Скварчапулли наедине с ее желаниями, фантазиями и… На грешную землю ее вернул голос эксперта, возвестивший о том, что они закончили, и труп можно забирать.
***
Ортис выходил из кабинета начальника управления полицией в прекрасном расположении духа. Ему не было жаль нерасторопного служащего, посмевшего нарушить его планы. И вовсе не было ему жаль того, кто погиб, кого даже не похоронят. Нет.
Скорее, этот факт доставлял Стивену некое изуверское наслаждение. Ещё бы, ведь именно этого он и хотел. Устранить. Но не просто устранить, но и навсегда опорочить имя неугодного человека, чтобы этим именем не называли даже попугаев, не то чтобы людей.
- Значит, сэр, вы гарантируете мне самое тщательное расследование этого дела и справедливого наказания виновным? – уже стоя у дверей, спросил Мартин, спустя полтора часа после того, как ему сообщили о происшествии в морге.
- Несомненно, мистер Ортис. Я сделаю всё возможное, чтобы это дело стало показательным в истории нашего управления. – Искренне глядя в гневные глаза Мартина, отвечал грузный мужчина в круглых очках на лице, которые смотрелись так, словно были маловаты для этого лица и форменном костюме, который был ему впору несколько лет назад, когда хозяин кабинета весил как минимум на пятьдесят фунтов меньше.
Мартин ещё раз окинул его фигуру. Ухмыльнулся и вышел из пропахшего пивом кабинета. Теперь он действительно был уверен, что никто в управлении и не вспомнить о бедном гомосексуалисте-наркомане, тело которого похитили из морга.
Осталось лишь устроить ведение дел в клубе на на углу Морнингсайд-роуд и Спрингвалли гардес, который теперь будет приносить не просто сверхприбыль, но и станет оплотом Стивена Редженальда в Эдинбурге. Рабочие из оформительской компании уже монтировали новую вывеску и логотипы клуба, а новый управляющий, которого хозяин прислала так быстро, как будто он узнал о смерти старого управляющего ещё до того, как тот покинул этот мир.
- Мистер Ортис, - вытянувшись в струнку рапортовала затянутая в латекс дама с весьма выдающимися формами и вульгарной внешностью. Впрочем, Мартина это не интересовало. Главная функция этой фурии состояла в том, чтобы следить за порядком поставок и отлаженной работе персонала. – Приветствую вас в клубе «Оплот». Оформители и наладчики гарантируют, что все монтажные работы завершатся через сорок минут, и персонал сможет приступить к своей работе. В репетиционном зале идут репетиции шоу. В студии у нас запись нового сингла. Исполнители готовятся к вечернему выходу.
- Прекрасно, Раза, - кивнул Ортис, проходя в свой кабинет, - Сделай так, чтобы меня никто не побеспокоил, и этот клуб действительно станет самым лучшим. Через два часа пришли мне Ойелоуо с отчётом. Это всё.
Отдав распоряжения, Мартин отправился в оборудованный по последнему слову техники, кабинет, из которого мог уже не только играть на бирже, но и руководить всеми своими операциями.
В этом смысле организация жизни Мартина Ортиса очень даже нравилась Стивену. Мало у кого из его врагов рабочие места были продуманы так деловито и элегантно. Будь они друзья, Стивен бы сам поучился у Мартина некоторым вещам… но… грехи… Грехи Мартина Ортиса были столько велики, что, несомненно, требовали соответствующего наказания…
Через два часа без стука в дверь в кабинет Ортиса вошел молодой мужчина в светлом костюме с отливом и кучей папок подмышкой.
- Ты как всегда пунктуален Ойелоу, - улыбнулся Мартин. – Жду полной финансовой выкладки и предложений по оптимизации расходов.
- За этим и пришел… М-ммм… – мужчина замялся, но довольно быстро сообразил. - Мистер Ортис. Вот это отчёты. Это несколько предложений по оптимизации расходов и главное – новое штатное расписание. Как думаете, наша Раза справится с изысканными заказами?
- Ты же знаешь, где она будет, если хотя бы один клиент останется недовольным. – Ухмыльнулся Мартин и углубился в изучение содержимого папок, лишь изредка позволяя себе короткие вопросы, обращенные скорее в никуда, чем к Ойелоу. Но всё же Мартин получил все, интересующие его сведения без исключения. …
Шотландия же административно является частью Великобритании, так? Потому, уехав в Лондон, Шон не нарушил обещания не покидать страну, данное Скварчапулли. Хотя он предупредил ее о своем возвращении в столицу, позвонив по телефону. В ответ они что-то неразборчиво фыркнула, и Шон живо представил ее недовольную физиономию, и как она резко отбрасывает телефон, как будто оттуда может материализоваться сам звонивший.
Шону так и не представилась возможность попрощаться с Мартином. Пришлось ограничиться тем, что он передал наилучшие пожелания через помощника. Мартин был не то в отъезде, не то слишком занят. В любом случае недоступен для общения. И Шон не винил его за это. Он сам был деловым человеком, и знал, когда заканчиваются удовольствия и начинается работа.
А потом все завертелось в бешеном темпе, дни мелькали так быстро, что Шон не успевал даже отслеживать, когда заканчивался один и начинался другой. Его новые потенциальные партнеры из азиатских стран требовали внимания, когда в Британии наступала ночь. А другие, из стран Европы и Африки, занимали Шона подготовкой и проведением переговоров в дневное время. Потому ни на что, кроме работы, у него не оставалось ни сил, ни времени.
***
Сколько раз он ловил себя на мысли, что нужно позвонить Мартину и узнать, как у него дела. И он находил минутку для звонка. Но все тот же вежливый голос помощника со скандинавским акцентом неизменно сообщал, мистер Ортис в данный момент занят. Что нужно передать? Ничего, Шон не передавал ничего кроме сердечных пожеланий доброго здравия и успехов в бизнесе. Мало-помалу в душу Вулфтрейса начали закрадываться сомнения. Не избегает ли его Мартин? Но с чего бы ему делать это? Они не ссорились, не ругались. Расстались спонтанно и не по своей воле, это да. И все же.
Так как у него самого не было возможности лично заниматься этим, Шон поручи своим юристам отслеживать ход расследования по делам о наркотиках, найденных на его судне и убийстве мистера Фултона. Оба дела вскоре закрыли. И оба за недостаточностью улик.
Шумиха в прессе, вызванная статьей Вис, тоже улеглась. О скандале, так и не приобретшем грандиозных масштабов, забыли. Но зато среди журналистов стали ходить слухи о том, что лучше не связываться с Шоном Вулфтрейсом. Иначе можно плохо закончить. В психушке или на кладбище.
Вскоре Шону пришлось вылететь в Гонконг на встречу со своими потенциальными инвесторами. Этот город был теперь неразрывно связан с воспоминаниями о Мартине. И если в течение для Шон был слишком занят переговорами с партнерами, которые оказались по-восточному сложными для понимания европейца, то вечером, оставшись один в отеле, Шон волей-неволей снова обратил свой взор в прошлое.
Вулфтрейс сидел за столом, составляя план грядущего этапа переговоров. Просчитывал возможные аргументы оппонентов, строил линию собственных ответов, анализировал уже проведенные встречи. Мельчайшие детали могли стать решающими.
Но эти азиаты с их лицами-фарфоровыми масками просто сводили с ума. Если бы не способность Шона улавливать малейшие оттенки эмоций, остался бы он ни с чем. День был длинным и выматывающим, и Шон сам не заметил, как уснул прямо на диване перед разложенными перед ним на журнальном столе документами.
Впрочем, по плану Стивена, Мартин Ортис весьма странный молодой человек, привязываться к которому чревато большими неприятностями. И этот постулат касается всех, включая его близких и родных.
Наблюдая со стороны, как Вулфтрейс улаживает дела, восстанавливая свою пошатнувшуюся репутацию и финансовый статус, Стивен должен был предпринять попытку психологического давления. В этот раз – изоляция.
Возможно, ему показалось, но сердце Шона билось быстрее в присутствии Мартина, а это не что иное, как проявление особого отношения. Привязанности. Так почему бы не лишить его объекта привязанности. За одно и проверить, насколько быстро Вулфтрейс забудет друга или начнёт проявлять явные признаки эмоционального голода.
Ведь не может же простой человек улететь на Марс, значит, его исчезновение может быть интерпретировано различными способами. Намеренное или ненамеренное, насильственное или добровольное исчезновение Мартина Ортиса несомненно должно вызвать вопросы у его друга, если, конечно, Стивен Редженальд правильно истолковал чувства Шона….
Гонконг. Удивительный город. Гонконг — государство в государстве со своими законами, порядками и культурой. Это место встречи Запада и Востока, где высокие технологии соседствуют с традиционным укладом жизни, небоскрёбы — с рыбацкими деревушками, а чопорные торговые центры – с хаотичными плавучими рынками. Именно здесь они с Мартином и провели несколько незабываемых дней. И ночей.
Они сняли номера по соседству. И Мартину ничего не стоило перебраться по широкому парапету с одного балкона на другой. Дверь, ведущая с балкона в номер Шона, была открыта. Шон любил свободу и простор, и Мартин знал это. Осторожно ступая по высоковорсовому ковру, заглушающему все шаги, Мартин крадется в святая святых. В спальню Шона.
Вот она. Огромная кровать, застеленная шелковым бельем цвета горького шоколада. А на кровати… Мартин втягивает воздух, потому что ему нечем дышать от восторга и восхищения при виде этого совершенства.
Бронзовая от загара кожа даже издали кажется шелковой. Тренированное тело расслаблено, но от этого не потеряло своих притягательных очертаний. Мартин шаг за шагом подбирается ближе. Еще ближе. Садится на кровать. Шон так и не проснулся.
Мартин еще несколько секунд любуется этим прекрасным шедевром, созданным природой, а потом устраивается рядом, проводя рукой по идеально гладкой коже. Потом приближает свое лицо к лицу Шона и осторожно его целует.
Вот сейчас Шон проснулся. Он ничуть не удивлен. Все так, как и должно быть. Он обнимает Мартина и отвечает на его поцелуй. Страсть и желание захватывают их обоих в свой плен. Сплетение тел, жадные поцелуи, страстные стоны… еще немного, и они достигнут вершины блаженства. И тут Мартин исчезает, а вместо него над Шоном нависает оскаленная пасть волка. Шон в ужасе.
Он пытается оттолкнуть от себя зверя. Но тщетно. Волк впивается в его горло. Кровь фонтаном брызжет из ран, почти незаметная на темном белье…
Шон в ужасе распахнул глаза, обвел взглядом комнату, не сразу понимая, где он находится. Все еще в номере в Гонконге. Один. Сердце бьется так сильно, что Шона тошнит. Он встает и нетвердой походкой идет в ванну. Ополоснув лицо холодной водой, Шон поднимает взгляд и видит в зеркале не свое отражение, а какого-то затравленного испуганного незнакомца. Нет, так не пойдет.
Шон снова плещет на лицо водой. Глубоко дышит, чтобы успокоиться. И в комнату возвращается уже почти прежним собой. Только где-то глубоко внутри заело и саднеет чувство утраты и тоски.
Он пытался разыскать Мартина. Всеми способами. Разве что не лично, потому как переговоры требовали его постоянного присутствия в Гонконге. Но все было тщетно.
Мартин не числился пропавшим, среди неопознанных трупов не было ни одного, сходного с ним по приметам, в больницы не поступал человек с амнезией, который мог бы быть Ортисом… В конце концов Шон понял. Мартин не хочет иметь с ним ничего общего. А сказать об этом не решился. Отсюда и сон.
Предательство, разочарование и боль – вот верные спутники Вулфтрейса. Уж они-то никогда его не покинут.
Люди одинаковые. Все без исключения. Даже если кажется, что это не так, рано или поздно поймешь, что ошибался. Предают все. Бросают все. Лжецы и трусы. Вот природа человека.
История повторяется. И тот, кто не усвоил ее уроки, обречен на их повторение. Вот только с каждым разом уроки эти становятся жестче и больнее.
Единственный способ не разочаровываться в людях – это не привязываться к ним, наделяя теми качествами, которыми они не обладают, но которые ты так хочешь в них видеть. Шон видел в Мартине друга. Друга, которого у него никогда не было. И теперь уже не будет. Точно также, как он видел в Лауре любимую. Только вот они не видели в нем никого и ничего кроме игрушки, с которой поразвлеклись один подольше, другая поменьше. А потом просто выбросили из своей жизни без объяснения и уведомления. А зачем эти никчемные пустые слова, когда все уже решено. Шон взрослый мальчик, он и сам все поймет.
И он понял. Понял, что больше никогда и никого не подпустит к себе так близко, чтобы считать тем или той самой. Нет. Отныне только сугубо деловые, основанные на расчете отношения. Так проще. Всем.
Из Гонконга Вулфтрейс вернулся опустошенным и потерянным, несмотря на умопомрачительно успешные результаты проведенных переговоров и как результат подписанного долгосрочного контракта.
Гонконг – это, прежде всего, один из ведущих финансовых центров мира. Это высокий уровень жизни, низкие налоги, хорошие социальные программы, здесь без особых проблем можно открыть любой бизнес, палки в колёса никто ставить не будет, к тому же, город является зоной свободной торговли.
Гонконг – крупнейший в мире ре-экспортёр китайских товаров, производят их в соседних провинциях на материковой части, а Гонконг экспортирует в другие страны.
Билл осмелился спросить, быть может, его хозяину нездоровится. На что Шон ответил что-то насчет смены часовых поясов. Никто и никогда не узнает истиной причины его плохого настроения и самочувствия.
Гнев – лучший способ активизироваться. Шон был не из тех, кто долго предавался депрессии. Он быстро нашел ей замену. Гнев. Ярость. Вот прекрасный двигатель. В бизнесе это тоже прекрасно работает. Теперь методы работы Вулфтрейса больше напоминали рейдерские захваты. Но он балансировал на грани, которая отделяет законные действия от криминальных так изящно и умело, что конкуренты кусали локти в бессильной злости и вынашивали планы мести.
***
На самом деле он оказался крепким орешком. Лолита Скварчапулли чувствовала, понимала это. Но её усилия не прошли даром. Как она и предполагала, он явился к ней сам.
- Ну, что, лейтенант, может быть вы, наконец, допросите меня по-настоящему? – с насмешливым видом спрашивает он, садясь на стул, одиноко стоящий посреди пустой комнаты. – А то все эти разговоры в официальных кабинетах наводят на меня смертельную тоску. На вас, я вижу, тоже. – Говорит он и встаёт со стула. Оглядывается вокруг.
Лолита следует за его взглядом и тоже замечает, что вокруг не так уж и пусто. Стены расцветают орхидеями. У окна появляются два канделябры с золотистыми свечами, а гардины вьются, словно живые, поблескивая тонкими серебристыми нитями, вплетёнными в тяжелую ткань. Где-то сзади стоит огромная кровать. Но Вулфтрейс к ней не идёт.
И даже не смотрит на неё. Он кружит вокруг девушки, словно ястреб, но подобно ручной птице, садится на стул и спокойно даёт завязать себе глаза, раздеть себя, явно наслаждаясь и этим процессом, и агрессивностью женщины. С его губ не сходит высокомерная ухмылка. И он, в самом деле, покорно усаживается на стул, исполняя приказы, данные ею.
- А вы и вправду хороши, мистер Вулфтрейс, можно подумать, Господь только тем и занимался, что лепил вас. Это совершенное тело. Мышцы. Губы. Глаза. Этот изощрённый ум. Эту благородную осанку. Высокомерный взгляд. И покорность. Вот уж не предполагала, что мне так повезёт. – Пока Лолита говорила всё это, она гладила его бархатную кожу. Прикасалась к губам. Обойдя вокруг мужчины, сидевшего на стуле с завязанными чёрной шелковой лентой, глазами, она пристегнула его руки и ноги к стулу пластиковыми стяжками.
Теперь она кружит вокруг мужчины, который готов пройти процедуру допроса, и она уже не упустит этого шанса…
Но сперва - губы. Эти тонкие насмешливые губы сводили её с ума, выматывали на протяжении нескольких недель. Она не может думать больше ни о чём, как о том, чтобы прикоснуться к этим губам своими губами. Сначала робко, нерешительно, потом всё яростнее и жесточе. Потом, словно вступая в огненный танец, их языки ступают в единоборство, и мужчина вовсе не собирается уступать первенство лишь на том основании, что он связан по рукам и ногам.
Вовсе нет. Это он заставляет её стонать от вожделения. Извиваться от предвкушения и просить о продолжении. На что он лишь хмыкнул и сказал, что он весь в её руках и всё зависит от того, что она захочет продолжить. И его вовсе не смущало, что она видит его пульсирующую плоть, что её руки уже завладели этой плотью, и что стоило только прерваться поцелую, как её губы обратились к поиску пути к этой пульсирующей плоти.
Он не видел. Не мог видеть её действий, но охотно подсказывал ей, требовал от неё послушания. И она слушала и исполняла все его требования. Перемежая поцелуи с укусами, она нашла путь от его губ к тому, что так привлекало её, и следуя его требованиям, она обхватила его член губами. И приняла его в себя. Весь. Потом выпустила.
Облизала головку, поддевая языком крайнюю плоть, потом опять поглотила его весь. Её стоны заполнили собой всё пространство комнаты, но останавливаться она не собиралась. Обвивая руками его тело, Лолита наращивала амплитуду и скорость движений, сбиваясь с дыхания, словно взбираясь на самую высокую горную вершину. Вот-вот, ещё мгновение, и она услышит, наконец, его мольбы, его крик, возвещающий о её победе…. Ещё… вот-вот…
Лола проснулась от крика, но это был её собственный крик, в котором предчувствие удовлетворения смешалось с горькой, как хина, досадой. Видение исчезло. Она лежала одна в душном ворохе простыней на маленькой, почти солдатской кровати и никакого мистера Вулфтрейса рядом не было и быть не могло….
***
Как долго могла длиться их разлука? Сколько времени? Лаура понимала только одно – он создан для неё, но по какой-то неведомой ей причине, он мог приходить к ней лишь в грохоте грозовых ночей. Она ждала этих ночей, молила о них, предчувствовала их, и он приходил…
Он овладевал ею так же свободно и властно, как небо овладевает землёй во время грозы. Их взоры встречались в отсветах вспышек молний. Чтобы никогда уже не расставаться. Впрочем, то, что она может бесконечно смотреть в эти глаза, Лаура поняла в тот момент, когда их взгляды пересеклись впервые.
- Мой… только мой, – шептала она…
- Люблю тебя, родная, - доносится до её слуха, сквозь грохот грозовых раскатов.
Их губы сливаются в одном чувственном поцелуе. Всё вокруг: шторы, мебель. Обои на стенах и сами стены, окна, двери и даже сам воздух, приходит в движение, окутывая людей, оборачивая их блистающим, мягким, обжигающим каждым прикосновением, источающим необыкновенную волнующую вибрацию, коконом. И в этом коконе два существа сливаются в одно целое точно так же, как за окном земля сливается с небом, впитывая в себя властные упругие нити дождя, словно свивая из него нервную трепещущую ткань вожделения и плодородия, которой можно укрыть целый мир или две, жаждущие любви, души. Лаура изгибается навстречу Шону, вдохнув аромата его тела, вбирая в себя его вибрацию, растворяясь в его глазах….
Ей удавалось заснуть только к утру, когда гроза стихала, и молнии переставали пронзать насытившуюся любовью землю…
Три года пролетело, как три дня. Шон был так поглощен своими рабочими проектами и начинаниями, что и не замечал смены времен года или времени суток. Работа с его азиатскими партнерами требовала его постоянного присутствия в офисе. И на данном этапе он не мог привлечь помощника и назначить его ответственным за работу с этим сектором. Все эти особенности восточной культуры. Или таким образом они мстили отдельно взятому представителю бывшей Британской империи за то, что Гонконг был когда-то ее колонией. Они наотрез отказывались вести дела с кем-то еще, кроме мистера Вулфтрейса. Шону едва удавалось выкроить несколько часов для того, чтобы заехать домой, немного поспать, переодеться, и снова в бой.
Казалось бы, работа полностью занимала мысли Шона. Помимо азиатского направления у него была еще масса всяческих. В последнее время он обратил свой взор в сторону военных заказов. Это было прибыльное и долгосрочное сотрудничество как с частными военными компаниями, так и с госструктурами. И Вулфтрейс воодушевленно и успешно занялся освоением этого поля деятельности.
Но, как бы ни старался Шон не оставлять себе ни времени, ни возможности думать об этом, мысли его то и дело возвращались к Мартину. Он больше не пытался отыскать Ортиса. Но и забыть не мог. Ему не хватало Мартина. Не хватало его лучистых голубых глаз, непосредственной детской улыбки, мягкого голоса, заразительного смеха. Не хватало его компании.
Шон даже ни разу не подумывал о том, чтобы взять перерыв и отправиться в отпуск. Потому что отпуск без Мартина… Нет, это даже представить невозможно. Но один день сменялся другим, а от Ортиса по-прежнему не было вестей. И теплившаяся в Шоне надежда на их встречу постепенно таяла, пока не угасла вовсе. Осталась лишь глубоко запрятанная боль.
Неизбывная тоска. И непонимание. Если бы он мог хотя бы еще раз поговорить с Мартином. Хоть для того, чтобы спросить. Что все это значит. Почему. За что. Разумеется, это будут риторические вопросы. Но как жить без ответов? Вот так, как ты сейчас живешь. Никаких привязанностей, слабостей, поблажек. Только ежедневный кропотливый труд. День за днем.
Обычно для того, чтобы отправиться из Лондона в какую-либо другую точку мира Стиву требовался веский повод. Чаще всего получение удовлетворения. А удовлетворяла его лишь ощущение полной и безраздельной власти. И если для этого ощущения ему нужно было опуститься на морское дно или в сам ад, он сделал бы это без колебаний.
Но в случае с Вулфтрейсом всё оказалось намного сложнее, чем он предполагал. Поэтому и прибегнул к одной из самых действенных, хотя и не самых зрелищных мер. Редженальд затаился в своём убежище, наблюдая, как Вулфтрейс предпринимает попытки найти его. Нет. Он не обрывает телефон, делая по три сотни звонков в день, не пишет письма, не сидит у порога его дома.
Хотя, Стивен много раз замечал, что вместо обычного самого оптимального маршрута, Вулфтрейс делает крюк, проезжая мимо имения Ортиса, в надежде на случайную встречу. Отслеживал Редженальд и звонки Вулфтрейса в различные инстанции, в попытке косвенно нащупать следы Ортиса.
Каждый вечер, получая отчёты своих подручных, Стив смотрел на снимки, приложенные к отчётам. Лицо его врага становилось всё более отчуждённым. Холодным. Заострёнными.
Стив почти с восхищением следил за успехами Вулфтрейса, хотя его интерес в области сотрудничества с оборонными предприятиями воспринимался болезненно. Даже более того – злобно. И если бы не это сотрудничество, ещё не известно решился бы Стивен Редженальд вернуть Мартина Ортиса в жизнь Шона Вулфтрейса….
Большой волк обходил свою территорию. Ставил метки. Принюхивался. Удовлетворённо фыркал и шел дальше. Огромное пространство, приносившее ему немало хлопот, но и достаточно власти. Он чувствовал себя властителем этого мира. Ведь ничто здесь, и никто не смел сделать и шага без его позволения. Он позволял. Иногда.
Иногда даже позволял дышать. Справлять свадьбы. Но каждый раз условием свадьбы была жертва. Решившись завести семью, каждый житель этого царства должен был отдать дань его властителю. Первого ребёнка. Все. Буквально все звери несли своих детёнышей на алтарь властителя. Стив был неумолим.
На глазах бедных родителей он раздирал детёнышей и поедал их. И не было никого, кто бы хотя бы раз попытался возразить ему. Не принести жертву. Даже просто посмотреть на властителя без должного почтения и благоговения. Нет. В этом лесу, который простирался во все пределы мира, Стив Редженальд имел абсолютную ничем не ограниченную сласть…
Имел. До тех пор, пока не появился другой волк. Волк, который не только не спросил его позволения создать семью, но и не подумал даже принести жертву. А на рык властителя ответил злобным утробным рычанием.
- Нет! Не дождёшься!
Волки долго кружили по лесу, выбирая удобное место для схватки. Лучшую позицию для атаки. И в один их грозовых осенних дней сошлись в смертельном поединке…
Клочки шерсти. Кровь. Хриплое дыхание. Стивен захлёбывался кровавыми пузырями, но ни за что не собирался ослабить хватку челюстей, сжимающих горло соперника. Только красные капли крови на листьях и серые полосы дождя застыли во взгляде огромного волка, лежащего на мокрой скользкой земле, но всё ещё держащего в своих зубах шею своего врага….
Казалось, что ему остался только один рывок. Одно победное движение. И враг будет повержен… но сколько бы ни силился волк, он никак не мог сделать этого движения… и вместо рыка из горла вырывалось лишь хриплое прерывистое дыхание…
Стив метался по огромной постели, застеленной совершенно белыми простынями, не в силах прервать или изменить сновидения. Он махал руками. Хрипел. Катался по кровати, но никак не мог сделать то самое движение, которое принесло бы ему победу…
Наконец он раскрыл глаза. Выдохнул и выругался. Опять пробуждение оказалось хуже, чем у капризной блондинки. У виска пульсировала вздувшаяся вена, а мозг разрывала адская боль.
- Ты ответишь за это, Шон Вулфтрейс! Ответишь!
И в этом Стивен был абсолютно уверен.
День начался с приёма аспирина вместо привычного виски иди хотя бы джина. Нет. Это никуда не годно. Если нельзя победить врага в открытом бою, необходимо устроить облаву. Затравить его. Одно не понятно. С чего бы он вдруг предстал волком? Кто знает. Может быть из-за фамилии? Но именно в тот момент Шону Вулфтрейсу был вынесен смертный приговор. Окончательно и бесповоротно. Стивен решил, что его жизнь слишком уж пуста без Мартина Ортиса. Того и гляди выиграет ещё один министерский транш и вознесётся на недосягаемую высоту. …
После досадного недоразумения, произошедшего в порту Эдинбурга добрых уже года четыре назад, когда ему представилась незабываемая возможность познакомиться с выдающимся детективом Скварчапулли, Шон взял за правило совершать внезапные рейды в порт и выборочно проверять прибывающие на его кораблях грузы.
Это был один из таких рейдов. Излишне говорить о том, что такого рода спонтанные проверки держали всех в постоянном напряжении и не позволяли расслабиться, почувствовать бесконтрольность и устраивать свои делишки за спиной хозяина.
О Вулфтрейсе итак говорили, что он вездесущ. Как дьявол. И настолько же жесток, и коварен. Особенно в последнее время. Если и раньше Шон не отличался покладистым мягким нравом, то сейчас он стал откровенно жесток. За малейшую провинность следовало такое наказание, что увольнение с волчьим билетом было еще самым благоприятным исходом.
Для таких поездок Шон брал машины напрокат, чтобы никто не мог вычислить его ни по автомобилю, ни по номерам. Непредсказуемость все еще оставалась одной из характерных черт поведения Вулфтрейса. И вот он не спеша повернул с подъездной дороги на территорию порта. Он прекрасно ориентировался во всех этих постоянно меняющихся лабиринтах контейнеров, паллетов и погрузчиков.
Что не отменяло главного правила поведения – держи глаза открытыми и смотри в оба. Потому что порт — это очень опасное место. И ездить вот так, как тот лихач, который обогнал Шона, подрезав еще к тому же. Шон выругался сквозь зубы. Машина лихо завернула за скопище контейнеров, и вдруг раздался оглушительный грохот. Тут же поднялись заполошные вопли, испуганные и истеричные.
Шон повернул, заранее притормаживая. Картина, отрывшаяся его взору, была ужасной. Именно та самая катастрофа, которую всегда подспудно ожидал Шон, разразилась. Крепления груза лопнули, и партия бочек рухнула вниз. И та самая машина, что подрезала Шона, оказалась посреди них.
Благо, что ни одна не попала прямо на нее, но кузов был помят. И водитель оказался заблокированным в этой ловушке. Все бы ничего, но из лопнувших бочек начинала вытекать какая-то желтовато-серая жидкость с острым химическим запахом. По крикам рабочих Шон понял, что это опасные отходы, которые предназначены были к отправке на переработку. Но до места назначения так и не добрались.
Шон быстро воспроизвел в памяти список своих грузов. Нет, таких позиций в нем не было. Уже хорошо. Плохо другое. То, что водитель пострадавшей машины был заблокирован в ней упавшими бочками и метался по салону, как птичка в клетке. Но самое ужасное даже не это. А то, кем был этот несчастный.
Мартин Ортис.
Можно прожить свою жизнь, как угодно. Но лучше, чтобы она оказалась нужной кому-то… хотя бы кому-то…
Мартин, кажется, даже забыл. Где находится педаль тормоза, когда летел между заполошенных портовых рабочих, орущих, словно пузатые чайки и стоящих прямо посреди дороги контейнеров. Чёрт бы их побрал вместе с их содержимом. Успеть. Главное – успеть. Задержать Шона любой ценой. Любой. Не дать ему добраться до того самого портового крана, с крюка которого на его машину должно было упасть множество бочонков, напененных какой-то дрянью.
Да не в этом суть. С чем бы ни были бочонки – удар о машину будет полной катастрофой. Верная смерть. Предупреждать Шона некогда. Да и не имеет смысла. Разве он поверит? Нет. Отмахнётся и пошлёт подальше. Разбираться с портовым начальством и того глупее. Там уж точно не найти истины, а между тем Шон будет погребён под этими чёртовыми бочками.
Мартин и не раздумывал над тем, что и как делать. Он просто сел в свой самый скоростной автомобиль и нажал газ. Уж, точно не думая о том, сколько стоит этот автомобиль. Уж как-нибудь поменьше жизни Шона.
Подрезав машину Шона, Мартин первым успел к тому самому месту перегрузки химических отходов, уткнувшись капотом в опорную колонну, он принял весь удар на себя. Конечно, если бы это был открытый кабриолет, не жить бы Ортису больше. Но ведь самые скоростные машины довольно часто имеют усиление кузова для того, чтобы участие в ралли не повредило машину на столько, что это станет опасно для пилота. А в последние три года ралли – это единственное, что грело душу Мартина. Единственное… кроме памяти о Шоне.
- Бл*дь, бл*дь, бл*дь! – Заорал Вулфтрейс, в сердцах ударив по рулю. Первым его порывом было оставить Мартина там, среди этих чертовых бочек. Пусть задохнется, взорвется, да что угодно! Ему нет дела до проклятого Ортиса, как и проклятому Ортису нет дела до него.
Но вот Шон уже ловит себя на том, что расчищает путь к машине Мартина, разбрасывая бочки, ничуть не заботясь о том, что его видит чертова уйма народа, и что явно найдется ловкач, который снимет это все на свой телефон, а потом выложит в сеть…
Сейчас Шона заботило лишь одно. Добраться до Мартина, пока ползущая с противоположной стороны вязкая жижа не добралась до них. Кто его знает, что это за вещество, и как оно воздействует на живую плоть.
Это все уже было. Было! Шон вот также сражался с заклинившей дверью автомобиля. Только тот был красного цвета, а этот белый. И также вытаскивал из него Мартина. Только в тот раз он был в отключке, а в этот раз в полном сознании. И также когтями Шон рвал подушки безопасности. Потом. Он объяснит все потом. Если у них будет это потом.
- Быстро! Бежим! – Крикнул Шон, обхватывая Мартина за талию и увлекая за собой из опасной зоны. Кажется, они вместе перескочили через бочки, или это Шон перенес Мартина через них… они не останавливались, пока не оказались в спасительной безопасности машины Шона. Недолго думая, Вулфтрейс развернул автомобиль, дал по газам и стремительно покинул территорию порта.
Получилось! Получилось!
Мартин видит, как Шон рвётся к нему, расталкивая бочки в разные стороны, открывает дверцу машины, выдёргивает его из салона и тащит к своему автомобилю. Он не говорит ничего внятного. Только выкрикивает ругательства да откидывает бочонки с дороги. Потом заталкивает Мартина в салон своей машины и садится за руль.
Оглушенный и растерянный, Мартин слышит только ругань, но ничего не может поделать с собой. Глядя на живого и здорового Шона, он растягивает губы в улыбке.
- Ты не представляешь, как я рад видеть тебя… - шепчет он едва ли не про себя. И безудержно улыбается, подобно сошедшему с ума счастливцу. Ведь он и в самом деле счастливец. Видеть. Даже просто видеть Шона – это ли не счастье… - Шон… ты… жив… я счастлив… - роняет Мартин и теряет сознание…
Шон лишь мельком взглянул на сидящего рядом Мартина. Он не мог задерживать на нем взгляд дольше. Не сейчас. Вцепившись в руль мертвой хваткой, Вулфтрейс гнал машину вперед. Но не в город, нет. Им нужно поговорить. Сейчас. Немедленно. И без свидетелей.
Шон свернул с дороги прямо на поле. Машину подбрасывало на кочках, но он не обращал на это никакого внимания. Лишь отъехав достаточно далеко, Шон резко затормозил и развернулся к Мартину. Ну вот вам, пожалуйста, он снова в отключке. Только сейчас на переднем сиденье.
Шон несколько секунд молча смотрел на Ортиса, пытаясь понять, что ему сейчас хочется больше. Врезать ему, как следует, несколько раз, сильно, до крови, или сгрести в объятия, стиснуть так, чтобы кости треснули, и не отпускать никогда в жизни.
Черт бы тебя подрал, Мартин Ортис!
Противоречия раздирали Шона изнутри. Еще немного, и он взорвется, и это будет та-акой радиус поражения… Нет. Он не опустится до этого уровня плебеев, которые выясняют отношения криком и кулаками. Он же Шон Вулфтрейс. Он сможет. Поговорить спокойно. Все выяснить. Для начала. А потом. Потом и будет ясно.
Шон потряс Мартина за плечо.
- Проснись и пой, - грубовато произнес он, пытаясь быть равнодушным и отстраненным.
Что происходит с человеком, когда он находится в мире без ощущения сознания.
Что находится там, за гранью жизни и смерти? Ад или рай? Мартину показалось, что он в раю. Но тот самый голос, который он так хотел слышать, вдруг разорвал пределы эдемского сада и довольно грубо потребовал его возвращения.
- Дружище, - бессознательно растягивая губы в улыбке, - произнёс Мартин, не успев открыть глаза, - Шон, как же я рад видеть тебя… - Вот и открыл. Точно Шон. Ошибки быть не может. Мартин улыбнулся широко и чисто. – Я люблю тебя…
Немыслимо. Это просто немыслимо! Взять ни с того ни с сего исчезнуть на три года, бесследно так исчезнуть, а потом вот так заявиться как ни в чем ни бывало и признаться в любви! Да кто ты такой, Мартин Ортис! Кто дал тебе право вот так со мной поступать!
Шон хотел тут же выпалить это все в лицо Ортиса, но не смог заставить себя произнести ни звука. Он сидел, как громом пораженный, всматриваясь в до боли знакомые, черты. Мартин ничуть не изменился за все это время. Или Шон уже не помнил?
- Для тебя все так просто, да? – хрипло выдавил Шон. - Вот так просто? – Стоило начать говорить, и этот поток слов и эмоций было уже не остановить. – То есть, это в порядке вещей? Ты со всеми так поступаешь, или это лишь моя привилегия? Почему, Мартин, почему, черт подери! Ты так поступил со мной! Я думал, я мог доверять тебе! Я думал, что ты мой друг! На самом деле мой, мать его, единственный и настоящий друг! Так вот что я тебе скажу! С друзьями так не поступают! Так нельзя, Мартин, нельзя! Я искал тебя. Искал. Ждал. Надеялся. Что ты вернешься. Объяснишь все. Но нет! Ты решил, что с тебя хватит Шона Вулфтрейса! Я не знаю, что ты там себе решил! Да мне и неинтересно! Хотя нет. Ты скажи. Я заслуживаю хотя бы такой малости, как объяснения. И молись всем богам, чтобы они оказались хоть на толику правдоподобными и приемлемыми для меня. Потому что иначе. Иначе я не знаю, что я сделаю! Я серьезно, Мартин.
Ошарашенный и собственными слова, и реакцией на них Шона, хотя нет, реакцию Шона он мог и предвидеть, ведь он знал, кого полюбил, Мартин смотрел на Шона, сведя брови так потешно, что в другой ситуации Шон бы и сам рассмеялся, глядя на друга.
- Шон… Шон, не кипятись. Я виноват. Да. Я знаю. Но… - Мартин изобразил на лице такие муки, что даже ад бы не смог быть более наглядным, - Я сбежал. Да. Можешь казнить меня. Колесовать. Четвертовать или просто повесить на первом же столбе. Я так люблю тебя… Но я же понимаю, что моя любовь не может стать призом для тебя. Ну что мне было делать? Что? Я сбежал. Грязно. Подло. Малодушно. Я кинулся в Африку, чтобы мотаться там по авторалли в поисках забвения… не нашел ничего, кроме дебильного загара…. Прости. Я идиот. Я просто влюблённый идиот… но, если ты прогонишь меня, я умру от тоски… умру, Шон! – выкрикнул Мартин в конце, вовсе не собираясь картинно заламывать руки. Нет. Одна рука на спинке кресла, другая на передней панели. Он был открыт. Полностью. Открыт, словно чистый лист, хоть стихи пиши, хоть мни его…
Если записать речь Шона в виде кардиограммы, то это был бы паттерн аритмии. Ужасной такой неконтролируемой аритмии. Когда кривая сердечного ритма то падает до предельно нижней точки, то подлетает до максимально возможной верхней. И эта дикая амплитуда чередуется так часто, что диву даешься, что пациент все еще жив. Но после ответа Мартина линия стала идеально прямой. Можно констатировать смерть.
- И ты считаешь, что после такого невнятного объяснения… Что? Мартин? Что будет? Как ты вообще видишь всю эту ситуацию? Как я, по-твоему, должен реагировать? Идя на встречу со мной, ты же чего-то ожидал? Поделись со мной. Потому что я в замешательстве. Я не знаю, что сказать и что сделать. Потому что. Потому что так нельзя.
Линия вновь подскочила, а потом снова стала удручающе прямой.
Мартин уронил голову на грудь, словно у него больше не было сил держать её. Глядеть в глаза Шону. Вообще жить.
- Я не шел. Не шел! Я ехал. Летел! Я … да к чёрту… я узнал, что кое-кто хочет, чтобы ты умер. И что именно сегодня должен был стать твоим последним днём. И что мне было делать? Забыть об этом? – Мартин опять поднял взор на Шона. – Это подобно переходу через Стикс. Только не туда, а обратно. Вернуться сюда было подобно выходу из царства мёртвых. И я может быть был не прав, но в мои планы входило только помешать тебе доехать до того контейнера. Всё остальное я не продумывал. К чёрту. Давай так. Я сейчас уйду, и ты будешь жить так, как будто я и не появлялся. Идёт?
Вымучившись до предела, Мартин взялся за ручку двери. Зачем тянуть этот и без того жестокий фарс? К чему пытаться вернуться назад, если там ничего нет. Ведь он понимал же, что Шон не может дать ему той любви, о которой он мечтал. Никогда и ни за что. Так какой смысл городить огород? Раздавать признания? Вообще возвращаться?
Мартин потянул ручку, но дверь не открывалась. Никак….
- Черта с два ты сейчас уйдешь! – злость, которая было, улеглась, сворачиваясь уютным клубочком внутри, снова встала во весь рост. – Я не знаю, что за игру ты затеял, Мартин. Но я узнаю. Хочешь уйти? Опять? – Не стоило Мартину говорить об уходе, даже слово такое произносить не стоило. Это как запал, воткнутый в брусок семтекса. И Мартин только что поджег запал. – Хорошо. Пойдем. Не открывается? – Поддельной заботой спросил Шон. – А так? – Он выскочил из машины, одним прыжком перемахнул через капот и дернул дверь со стороны пассажира, распахивая ее настежь. – Выходи! – Рявкнул он Мартину. Не дожидаясь, пока тот и пошевелится, грубо схватил за грудки и вытащил на улицу. Припечатал к машине, вплотную приблизившись к Ортису. – Откуда ты узнал о покушении? Не ты ли его задумал, а в последний момент передумал? Отвечай мне! Кто ты такой вообще! И какого черта делаешь в моей жизни!
Глаза Вулфтрейса горели адским пламенем, и он сам не знал, что в них появились янтарные отсветы. Да если бы и знал, его это не остановило бы. Гнев затмил разум. Все то, что копилось все эти года, нашло выход. Вулкан извергся.
Мартин даже поднял руки в знак подчинения. Но на его открытая улыбка, ни открытые поднятые вверх ладони не могли послужить способом примирения. Напротив, послужили средством возбуждения страсти.
- Шон, Господи, Шон! Какая теперь разница откуда я узнал, главное – ты жив! – проговорил Мартин со смехом, но было уже поздно. Шон, словно закипевший чайник, не мог держать пар в себе. Эмоции плескались через край, приводя и Мартина в состояние бури. – А, впрочем, мне какая разница жив ты или нет? Всё равно я не нужен тебе. Всё равно ты не дашь мне того, что мне нужно. Смысл был возвращаться. Идиот! Я идиот! – заорал он, надвигаясь на Вулфтрейса, как на неотвратимую погибель, - Я был полным идиотом, когда позволил себе влюбиться в тебя и сейчас я остался полным идиотом, раз решил, что тебе нужна моя помощь! Иди к чёрту! Проживу без тебя!
- Так я еще и виноват.
Шон произнес это так тихо, что едва было слышно его слова. И по губам прочитать было невозможно. Он едва разжал их.
- Отлично. По крайней мере, недосказанностей не осталось. Почти.
Не нужно было даже приближаться. Мартин был как раз на расстоянии удара. И Шон нанес его. Сначала вбил кулак в солнечное сплетение. Потом, взяв Мартина за шиворот, хорошенько встряхнул.
- Без меня проживешь? Это все, что ты пришел сказать мне? Мог бы и не возвращаться в таком случае!
И мощным апперкотом послал Мартина в глубокий нокаут. И вот сейчас, когда Ортис бесформенной кучей лежит у его ног, Шону больше всего хочется спрессовать Мартина в такой аккуратный комочек шарообразной формы и закинуть куда подальше.
Если бы Стив не умел управлять своим зверем… это была бы действительно эпическая битва. Кулаки, словно чугунные молоты, дробили бы кости в тщедушных человеческих телах, а воздух сотрясался бы от рёва выпущенного на волю зверя. Но Стивен не мог себе позволить выйти из Мартина так рано. Нет.
Не сейчас. Не в этот раз. Только не это. Он спокойно подставился под удар, хотя и не ожидая, что его мощь будет настолько сокрушительной. Будь он простым смертным, возможно уже бы и отскребать от асфальта было нечего, да и не асфальт под ногами. Тело Мартина свалилось на хрупкую, словно хрусталь, травку, не подавая признаков жизни. Впрочем, кажется, из его уст послышался стон…
Шон стоял над поверженным противником, тяжело дыша. Вовсе не от физического напряжения, оно было ничтожным. Эмоции заставляли сердце биться в бешеном ритме. Он посмотрел куда-то вдаль, пытаясь успокоиться. Тщетно. Ноздри щекотал знакомый уже запах крови. Это и отрезвило Шона. Поверженным? Да. Противником? С каких пор?
- Будь ты проклят, Мартин Ортис.
Вулфтрейс опустился на колени и осторожно перевернул Мартина на спину. Так и есть. Он избил его до крови. Своего единственного друга. Так и не выслушав. А ведь Мартин пытался сказать ему. Острое чувство вины пронзило Шона подобно раскаленному пруту.
- Не знаю, сможешь ли ты меня простить. Но я бы, наверное, мог. Если бы ты не вел себя как последний идиот. Наверное, у тебя были на то причины. Но почему было не сказать сразу! Зачем эти игры. Ты же знаешь. Ты все, что у меня есть. Я не знаю, как я жил все это время без тебя. Я пытался смириться с тем, что ты …- голос Шона дрогнул. – Что ты решил быть один. Но не мог. И я надеялся в тайне даже от самого себя. И вот. Ты вернулся. И знаешь, идиотом буду я, если позволю тебе уйти.
С этими словами Шон поднял Мартина с земли, уложил на заднее сиденье и закрыл двери.
- История повторяется, - пробурчал он, занимая свое место за рулем.
Мартину казалось, что земля стала какой-то жидкой, липкой массой, в которой мерно качается его тело в ожидании тьмы. Но потом что-то мощное оторвало его от земли. Выдернуло из небытия и, прижимая к сердцу, стук которого он отчётливо слышал, понесло подальше от этой вязкой жижи.
Ортис постанывал, ощущая во рту специфический солёный привкус. Но это не самое главное. Самое главное, даже сквозь вату забытья он ощущал знакомое биение сердца и нарастающее тепло.
Бог знает, сколько времени понадобилось бы ему, чтобы прийти в себя в других условиях. Или ему нравилось, что Шон таскает его на руках, бережно прижимая к сердцу и нашептывая какую-то чепуху на ухо? В какой-то момент ему даже показалось, что теперь у них начнётся бурный роман с волнующими свиданиями… видимо именно эта мысль и пробила его тело, словно молнией, возбуждая и возвращая в реальность.
- Чёрт… где я? – облизывая пересохшие губы, простонал Мартин, приходя в себя. Вообще-то он рассчитывал быть на руках у Шона. А оказался где-то в темноте совершенно один. Ему что, всё это привиделось? И Шон бросил его посреди того поля, и укатил? Кошмар какой, как играет воображение. И что теперь? Что? Но спустя секунду Мартин понял, что он находится в помещении и уловил звук быстрых шагов…
Вулфтрейс привез Мартина в свое поместье, не отпускал его от себя ни на секунду, с ходу отметая предложения помощи от слуг. Отнес в свою комнату и со всем возможным комфортом расположил на кровати. Снял грязную промокшую одежду, быстро осмотрел. Видимых повреждений нет. Шон не был медиком, и не знал, нормально это или нет. Все, что он знал, это то, что если нету гематом, то все повреждения могут быть внутри. Колючий страх сжал сердце. Он едва не убил Мартина. Убил бы, не остановись он вовремя. А нужно-то было всего лишь спокойно поговорить. Заботливо укрыв Мартина одеялом, Шон вышел отдать распоряжения по поводу одежды и тут услышал голос своего друга. Он поспешил обратно.
- Ты пришел в себя, - не то спросил, не то констатировал Шон. – Ты у меня дома. Все хорошо. Теперь все будет хорошо. Хочешь чего-нибудь?
Шон решил сначала убедиться, что с Мартином все в порядке, и лишь потом приступить к допросу снова. Чтобы не было этих виляний в сторону под предлогом неважного самочувствия.
Если бы у Мартина были силы, он бы сказал что-то или запрыгал бы, но ему хватило сил лишь на слабую вымученную улыбку.
- У тебя… дома… хорошо… будет… - хрипло вторил он Шону и не сводил глаз с Вулфтрейса. Голова кружилась, и всё происходящее казалось таким же сном, который он видел в забытьи.
Но Шон был реальностью. Его голос. Шаги. Его руки, заботливо поправившие одеяло. Его глаза, чуть искрящиеся, тёплые. Хотя он и выглядел чуть растерянным. Мартин закрыл глаза, утопая в ощущениях. Прокрутил услышанное ещё раз. Вдохнул, давая возможность кислороду наполнить кровь и уничтожить бред. Потом распахнул глаза. Шон не исчез. Никуда не делся.
- Это ты? Твой дом, правда? – Мартин попытался приподняться, но руки Шона тут же вернули его обратно на подушку. – Ты? Это точно ты… - улыбаясь, успокоился Мартин, - А я, не поверишь, думал, что брежу… а это ты… Шон…
- Это я. И это мой дом, - подавив желание сказать что-нибудь саркастично-издевтельское, просто ответил Вулфтрейс. – Лежи спокойно. Тебе здорово досталось. И я сожалею об этом. – Шон на мгновение отвел глаза, тем самым признавая свою вину, потом вновь посмотрел на бледное лицо Мартина. – Ты не бредишь. – Не сейчас, не сейчас, остановил себя Шон. Дай ему еще немного времени. Но необходимость все выяснить просто жжет изнутри. – Когда тебе станет получше, мы поговорим. – Давай, предупреди его о своих намерениях. Он еще часов несколько потянет кота за хвост, притворяясь умирающим, чтобы избежать этого разговора. И Шон добавил. - Нам обоим это нужно. – Хотя и притворяться при нем будет сложновато. Почует же. – Ты не ответил. Тебе что-нибудь нужно? Может, пригласить врача? – Меньше всего Шон хотел этого. Чтобы кто-то третий, неважно, кто, вторгался на их с Мартином территорию и нарушал их уединение, пусть даже по долгу службы. Потому Шон и отослал всех слуг, сказав, чтобы они даже не приближались к его покоям.
Вот теперь Мартин был абсолютно спокоен. Точнее – Стивен. Чтобы там не грозило Мартину, Вулфтрейс у него в руках. И ничего уже с этим не поделать. Ах, да – соблазнить… но это уже дело техники. Именно теперь, когда в досье Шона Вулфтрейса появится настоящий реальный грех, который можно использовать против него, Стивен и начнёт последний акт этой поистине эпической трагедии в жизни Шона. Но всё это чуть позже. Чуть-чуть. Пока вздымающуюся от волнения грудь можно успокоить и прикосновением Шона Вулфтрейса…
- Что мне нужно? Ах, странный вопрос. Отметить это событие…. Только… к чёрту этот виски, хочу чего-нибудь сладкого… ликёр и торт… конфеты, может быть… в общем, чего-то воздушного, зыбкого, неземного… - мечтательно закрыв глаза, пропел Мартин, - Только не врача! Нет! Нет! И нет! Ни за что! Я хочу быть с тобой. Даже согласен оставаться в кровати! Только не врача. Не вздумай даже! Я и так буду смирным, как мышка в когтях у кота… ведь ты же согласишься побыть котом хотя бы на время? – уже совершенно благодушно улыбаясь, закончил Мартин…
Шон не мог устоять перед этой улыбкой никогда. Не смог и сейчас. И губы сами собой растянулись в ответ.
- Попробуй только покинуть постель, - полушутя пригрозил он. – Я найду тебя, где бы ты ни был. На этот раз ты не сможешь так просто взять и пропасть. Так что даже и не думай в этом направлении. – Это хорошо, что Мартин наотрез отказался от врача. Но что делать с его просьбой? Отправить кого-то из слуг? Нет, это ответственное задание нельзя доверять никому. Только он знает вкусы Мартина он и выполнит его просьбу. Тем более что нужно как-то извиняться за содеянное. Но отметить это событие. Которое из? Воссоединение друзей после долгой разлуки? Или примирение после разборки с применением грубой физической силы? Да не все ли уже равно. – Мне придется оставить тебя ненадолго. Но что это в сравнении с тем, что ты исчез на три года, оставив меня? Просто отдыхай. – Шон ласково провел кончиками пальцев по руке Мартина, вставая.
- Поверь, это сравнится с вечностью… - ответил Мартин после того, как смог перевести дыхание от ласки Шона. – Но я постараюсь дождаться тебя. Живым. Чтобы ты ещё раз отметелил меня. Мне всё равно. Я согласен. – Мартин ещё раз улыбнулся. Сделал было движение рукой, чтобы поймать руку Шона, но передумал. Просто посмотрел в его глаза и кивнул. Всё подождёт. И разборки. И исчезновения. И разговор. Всё. И Мартин дождётся Шона, если уж это действительно необходимо. Главное, они вместе. Всё остальное – сущая ерунда.
Шон ушел, пообещав вернуться так быстро, как только это возможно. Мартин шепнул – будь осторожен - и погрузился в дрёму. Сладкую дрёму, присущую всем мечтательным романтикам, влюблённым в самого прекрасного мужчину на земле. И разве у него плохой вкус? Только представить, что отхватил такого мужика, и то голова пойдёт кругом. А если это случилось в реальности? Есть от чего двинуться умом. Но не сейчас. Ай, чёрт с ним, и Мартин уже во всю дал волю фантазии и предвкушению… его руки уже обнимали Шона. Язык требовал взаимных ласк, и мозг взрывался от нахлынувших ощущений… Шон… Шон… Божественный Шон…
Вечностью. Это после того, как он сам по собственной воле бросил Вултрейса без объяснений на три года? Он еще смеет рассуждать о вечности? Прилив гнева был мощным, но коротким. Ты еще ни в чем не разобрался, чтобы выдвигать вот такие обвинения.
Шону показалось, что он знает причину поведения Мартина, понимает ее. Но пока не готов принять. Ведь это обозначало бы, что ему нужно было бы принимать непростое решение. Но сначала нужно все выяснить. А пока. Пока выполнить просьбу Мартина. Начать с малого. Шаг за шагом. И добраться до сути.
Шон вышел на улицу, с удовольствием вдохнул прохладный свежий воздух, наполненный предчувствием скорого снегопада. Рождество Шон отметит здесь. После трехлетнего перерыва он все же отметит его не один. Эта мысль согрела душу. Шон, улыбнувшись, сел в машину.
***
Лолита Скварчапулли могла бы поехать за покупками в любой другой супермаркет города. Чем Орион отличается от других? Да абсолютно ничем, кроме того, что это ближайший супермаркет к резиденции мистера Вулфтрейса. Мать его. Как будто рождественские подарки от этого стали слаще. Да и цены тут… сразу видно район не для бродяжек. Да и кому покупать эти подарки? Если бы хоть кота можно было завести… с такой работой…
Лола ходила от бутика к бутику, совершенно не различая их названий и продукции на их прилавках. Бросала что-то в корзинку и шла дальше. Так она оказалась в магазине, где все полки были уставлены красивыми бутылками, а продавцы предлагали продегустировать какой-то тягучий ликёр. Пластиковые стаканчики у них видимо были не престижны. Все порции стояли в больших хрустальных фужерах, и содержимое источало ванильно шоколадный аромат. Всё ещё не решаясь пригубить напиток, Лола держала в руке бокал и вдыхала аромат, исходящий из него, прикрыв глаза…
Шон уже сделал большую часть покупок. В его тележке мирно сосуществовали воздушный торт, поистине произведение кулинарного искусства, некое бело-розово-мятное сооружение, ничуть не вульгарное, даже у Шона не вызвавшее отторжения.
А Мартин должен прийти от этого в восторг. И вполне себе брутальные стейки, который Шон планировал приготовить сам. Немного фруктов. Да, все это можно было найти и дома, но Шон хотел принести Мартину свою добычу в зубах и положить у его ног. Гордо и чуть вопросительно посмотреть в глаза. Я выполнил твою просьбу? Прочитать в них восторг и обожание и испытать ни с чем не сравнимое удовлетворение.
Осталось купить лишь ликер. Боже. Если бы Вулфтрейс еще что-то понимал в этом. На помощь пришел манящий запах, доносившийся с левой стороны, где находился сектор с алкогольными напитками. Шон решительно направился туда. С некоторых пор он принимал во внимание знаки.
Да быть не может. Да ладно, вы шутите. Сначала он учуял ее запах, а потом увидел стоящей перед столом для дегустаций, и вообразите! Она держала в руках бокал с ликером с явным намерением отпить из него. Шон хотел было пройти мимо и вернуться позже, но потом решил. Да какого черта? Мартин ждет его там один, а он станет терять время из-за какой-то детективши? Никогда. И, встав рядом, взял в руку другой бокал.
- Мне интересно, как этот аромат раскроется после того, как попадет на язык? Сохранит ли свои чарующие нотки? Или превратится в приторную тянучку? Как думаете, госпожа Скварчапулли?
Что-то оборвалось и упало с высоты небоскрёба на землю. Без предупреждения. Без объявления войны в её голове возник мистер Вулфтрейс. Нет. Он не в голове.
Открыв глаза, Лола увидела перед собой надменно довольное лицо мистера Вулфтрейса и его чарующие глаза. А глаза действительно излучали такое неимоверное тепло и светились счастьем, что она начала сомневаться в реальности происходящего. Кажется, даже в её грёзах его глаза казались лишь пронзающими льдинками. А тут? Что это? Стоп. Он что-то спросил… о Боже…
- Я? Я думаю, этот ликёр не может стать приторной тянучкой… - ошалело вытаращив глаза, пролепетала она. Стал бы такой дорогущий магазин устраивать презентацию всякой гадости, - пронеслось в её мозгу, но вслух она выдавила из себя совсем другое. - Весьма возможно, что очарование этого ликёра только усилится, если язык… - тут она поперхнулась и замолчала. Потому, что уже ощущала, как язык Вулфтрейса, скользит по её губам и проникает в рот, а там…. Как при этом возможно говорить…
- Если язык? – Повторил за ней Шон. Ему понравилось произведенное им впечатление. Ему вообще нравилось заставать людей врасплох. А детектива Скварчапулли и подавно. Вне привычной для нее обстановки, где она контролирует и руководит всем и вся. Где она важная персона, где к ней прислушиваются, и ее побаиваются. А вот так, посреди супермаркета с бокалом ликера в руке. Когда она просто женщина. Растерянная и беззащитная.
Лола ещё раз попыталась восстановить свой статус кво, но у неё лишь получилось неуклюже повернуться и чуть на перевернуть столик с расставленными на нём хрустальными бокалами так, что если бы Вулфтрейс не прижал её тело к своему, на полу была бы куча битого стекла и липкая молочно-кофейная лужа, источающая чарующий аромат её позора.
- Вы … - сглотнув ком в горле, продолжила женщина. - Вы действительно очень любезны. Я и рассчитывать не могла на вашу помощь, мистер Вулфтрейс, - наконец выговорила она, всем телом ощущая его мышцы. Рука, в которой она держала бокал, сама по себе сделала движение. Два бокала сошлись, издав мелодичный звук, и Лола опрокинула содержимое своего бокала в рот. К чёрту. Надо же хоть чем-то компенсировать этот кошмар. Видеть. Чувствовать. Говорить с ним и не иметь возможности даже поцеловать его. Разве это не кошмар? Самый настоящий. – На языке ощущается лёгкое послевкусие. Ликёр чудесный. Чего и следовало ожидать, мистер Вулфтрейс… и… может быть, вы уже отпустите меня? Я не на столько пьяна, чтобы не устоять на ногах. – Резко проговорила она, стараясь запомнить, запечатлеть в памяти каждый нюанс этого соития. Хотя бы этого…
Шон успел поймать ее, и со стороны это, наверное, выглядело как некий рекламный ход. Двое дегустируют ликер, а потом становятся так близки, что сливется в единую симфонию не только ликёр из двух бокалов, но и дыхания, души людей...
Ликер-как-его-там помогает разрушить границы…
Неплохой рекламный слоган, а?
- Наверное, вы слишком много работали в последнее время, - парировал Шон ее резкое высказывание с требованием отпустить. Уж он-то знал, что она вовсе этого не хочет. Да, сегодня такой особенный день, что Шон может позволить себе исполнить желания других людей. – Утомились. Рефлексы подводят. Бывает, - понимающе проговорил он. – И спасибо за точную характеристику. Теперь я смело могу остановить на нем свой выбор. – Шон взял одну бутылку и положил в свою тележку, потом подумал и добавил еще одну. – Да, все хотел спросить, да случая не представлялось. Надеюсь, те материалы, что я прислал вам, были полезны в ведении следствия?
Шон не останавливался на полпути. Никогда. Даже после того, как шумиха в прессе улеглась, он провел собственное расследование и вычислил того, кто подсунул наркотики в его груз. Как и ожидал Вулфтрейс, это был один из офицеров таможенного контроля.
Но, если Шону достаточно было уловить тончайший запах, сохранившийся на одежде офицера, то полиции этого было бы недостаточно. Потому к комплекту с чистосердечным признанием были предоставлены форменная одежда с микрочастицами того же вещества, что было найдено, в складках отворотов рукавов, а также на обивке сиденья его автомобиля. Плюс имя заказчика. Мотив? Разумеется, деньги. И в подтверждение солидное пополнение одного из счетов исполнителя.
Кажется, рановато Лола отстранилась от этого тела. Непонимающе глядя на собеседника, выглядящего, как совершенная рождественская ёлка, и говорящего таким официально-загробным тоном на заунывно рабочую тему, она старалась сохранить не только равновесие, но и не заорать в голос. А ей очень хотелось орать. Орать о любви к нему. Чёрт. Нет. Боже, только не это! Лолита ещё раз сглотнула и подняла бровь.
- Разве могли быть не полезны для следствия такие улики и доказательства, мистер Вулфтрейс? Мне жаль только, что такой профессионализм проявил подозреваемый, а не следователи и лаборанты. С моей стороны было видимо большой бестактностью не сказать вам об этом лично. Ведь выражение благодарности тем, кто помогает следствию тоже входит в круг моих обязанностей. Я прошу прощения и ещё больше прошу вас принять мои искренние поздравления и благодарность за помощь в таком непростом деле.
Перейдя к рабочим вопросам, Лолита несколько успокоилась и сконцентрировалась. Всё же профессиональная выучка всегда спасает человека в самых непредсказуемых ситуациях. И ей тоже нужно выразить благодарность, и ей.
- Мое любопытство запоздало, равно как и ваши благодарности, - дьявольские искорки блеснули в глазах Шона. – Я всего лишь защищал свое доброе имя. Всего лишь. – Сама добродетель и бескорыстие, сконцентрированные в одном человеке. – И вам решительно не за что просить прощения. Вы же выполняли свою работу. И я ни в коей мере не ставлю под вопрос профессионализм наших полицейских. – И совершенно другим, светским тоном предложил. – Идемте? - Пропустив детектива вперед, двинулся за ней к кассе.
Её спасло только одно. То, что между ней и Вулфтрейсом была тележка, наполненная покупками. Хотя покупки чуть было не свели её с ума. Ликёр. Торт. Фрукты. Прибавить к этому совершенно шальные искрящиеся счастьем глаза Вулфтрейса и станет понятно, что у него в планах на вечер вовсе не обсуждение хода следствия по делу о том, кто и как хотел опорочить его доброе имя. Вот уж нет.
Лола прикрыла глаза, сделав шаг к кассе. Ну почему сейчас не может исчезнуть всё. Абсолютно всё на свете, кроме неё и мужчины, который решил сделать вечер приятным. Ну кто… кто его избранница, что он так счастлив. Кто так приятен ему, что он бежит в магазин за покупками, а не поручает это секретарю… нет. Нельзя же быть таким счастливым. Вот так открыто или даже напоказ. Почему? Ну почему счастье всегда проходит мимо неё? Почему, господи!
Шон перехватил полный невыразимой ревности взгляд, что бросила Скварчапулли на его тележку. И в свою очередь, скорее рефлекторно, оглядел содержимое ее. Замороженные полуфабрикаты, хлопья на завтрак, молоко, которое скорее скиснет, чем закончится, немного свежих овощей, в удовольствии сделать себе иногда салат она не отказывает. Бедняжка. Даже нет упаковок корма для животных. Ни шоколадки. Ничего. Абсолютно ничего, что подтвердило бы то, что детектив хоть иногда может порадовать себя чем-то кроме удачно распутанного дела…
Шон не стал унижать Лолу предложениями заплатить за нее. Но, когда они миновали кассу, протянул ей бутылку ликера.
- Прошу, не отказывайтесь сразу. Пусть это станет символом нашей победы. Нашей общей победы над несправедливостью и алчностью. Плюс, скоро рождество. Нехорошо дарить один подарок на два праздника, но я знаю, что вы и от одного-то постараетесь отказаться. Пожалуйста, Лола. Позвольте мне немного побыть Санта-Клаусом.
Разве можно противостоять этой обезоруживающей улыбке?
Сколько эмоций моментально отобразилось на лице детектива. И боль. И надежда. И отчаяние. И отрицание. И желание того, чтобы это был не просто знак вежливого отвращения. Боже, ну сделай так, чтобы он не ушел… не бросил её… вот так с бутылкой ликёра в руках посреди торгового центра… боже… голос в её голове сорвался на крик, поэтому она ответила совершенно хриплым шепотом.
- Спасибо, мистер Вулфтрейс, вы необычайно любезны. И счастливы, если я не ошибаюсь, – ревность сделала ещё один болезненный укол в сердце, провернув там стрелу, разрывая мышцы, чтобы боль была более ощутима. – Я от свей души желаю вам счастливого Рождества… и … простите меня, но мне нечего вам подарить… я так непредусмотрительна… простите…
Лола подняла полный страдания взгляд, чтобы встретиться со счастливым взором Вулфтрейса. Значит вот так. Так горько и просто. Они разные. Совершенно разные и находятся на разных полюсах этой планеты. Скажи спасибо, Скварчапулли, что ты вообще на одной планете с ним. Скажи спасибо!
- Ну что вы, детектив, - простодушно отмахнулся Шон. – Вы же не должны предвидеть события. Напротив. Возвращаться по крохотным, едва заметным маячкам назад и восстанавливать целостность картины. И вы превосходно с этим справляетесь. – Еще одна улыбка, на сей раз искренне восхищенная. – А подарок… Давайте договоримся так. Рано или поздно мне вновь понадобится ваша помощь. И вы мне не откажете.
Если это и была просьба, на которую не отвечают отказом, то она была завернута в такой тончайший шелк изысканных ласковых интонаций, что распознать ее было не так уж просто.
Лолита наконец улыбнулась. Всё-таки он обычный человек, желающий закрепить их знакомство. Установить контакт. Обеспечить будущее. Вот только для чего? Для того, чтобы она спустила с рук ему какое-то преступление, которое то ли будет то ли нет или для того, чтобы их следующая встреча была приятнее, чем эта? Нет. Что-то, а забыть этого господина ей удастся не скоро. Ой, как не скоро.
- Ну, что вы, мистер Вулфтрейс, где вы и где я, разве мы можем стать равными партнёрами. Но я буду рада видеть вас, если вы этого пожелаете и сделаю всё возможное, чтобы восторжествовала законность в этой стране. – Лола кивнула в знак признательности и улыбнулась. Кажется, ей даже полегчало. Или это волна возбуждения, неизбежно подводящая к вершине нереальности, наконец, потеряла силу и откатывается назад, подобно потерявшей силу морской волне, влекущей в морскую пучину всё, что не удержалось на берегу. Вот и её самообладание тоже…
Шон легко считал весь спектр ее эмоций. И в очередной раз удивился. Как такая порывистая горячая натура может работать в полиции? Иметь дел с хладными трупами и бездушными отчетами? Она не первый год в полиции, но все еще не растеряла этого огня. Не позволила никому и ничему погасить его. Невероятно.
- Разве перед законом не все равны?
Шон проводил Скварчапулли до ее машины и, как истинный джентльмен, погрузил пакеты с продуктами в багажник.
- Жизнь длинная, а земля круглая, детектив, - сказал он на прощание. – Кто знает, где и когда сведет нас судьба. – Он уже повернулся, чтобы уйти, но в последний момент обернулся. – Да, и к этому происшествию в порту сегодня я непричастен.
И зашагал прочь, также уверенно управляя тележкой с продуктами, как и своим Лексусом.
Мартин не стал нарушать инструкций, данных Шоном, и просто наслаждался покоем в огромной кровати. Впрочем, назвать это состояние совершенным покоем было бы неправильным. Одно осознание того, что он находится в кровати Шона, не могло оставить в покое чувства Мартина.
А если вспомнить, что Шон не только принёс его туда, но и раздел собственноручно… О, господи, почему ты лишил меня рассудка именно в этот момент! Ведь ощущать его руки на своём теле было бы лучшей наградой мне за ожидание этого…
Впрочем, воображение Ортиса подсовывало ему живописные картинки этого процесса, перемежая их ещё более живописными картинками возможных реакций Мартина на прикосновения Шона.
И если бы не часы, оставшиеся на руке Мартина, он и не осознал бы, что Шона нет слишком долго. Возбуждение сменилось тревогой и картины не менее живописные, но довольно неприглядные заменили место в воображаемых Мартином мирах. Всё ещё гадая, разбился Шон на машине или попал в полосу снегопада, Мартин встал с постели. Чёрт. Голый. Обернув вокруг себя мягкий фиолетовый плед, он принялся ходить из угла в угол по комнате, шлёпая босыми ногами по паркетному полу спальни.
- Чёрт! Если он не приедет ещё пять минут, я отправлюсь искать его прямо так - голым и больным!
- И вот так ты держишь свои обещания, - укоризненно произнес Вулфтрейс, появившись в дверях комнаты. Он даже не озаботился тем, чтобы раздеться. Так и пришел в комнату в пальто, на котором еще не полностью растаял снег. – Там холодно и снег идет. Так что разгуливать в одном пледе как минимум неразумно. Не говоря уж о том, что тебя могут принять за снежного человека и устроить охоту. И для кого тогда я нес все это? - Шон взглядом указал на пакет у себя в руке. – Нооо… - Добавил он многозначительно. – Если ты все же вернешься в постель, я устрою тебе королевский ужин, которого ты достоин. Достоин же?
Мартин застыл в нереальной позе, глядя на вошедшего Шона. Румянец на щеках. Пальто, посеребрённое снегом. Ботинки, на носках которых ещё не растаяли снежные сугробики. Пакет в руках весьма многообещающий, судя по тому, как растянулись его ручки. И улыбка. Чувственная. Волнующая. Чарующая улыбка, которую Шон даже не собирается сдерживать. Впрочем, Мартин охотно и неудержимо улыбается, делая шаг навстречу Шону.
- Ещё как достоин! Только рядом с тобой! Понял? С тобой! И даже не думай больше оставить меня на вечность! Ни за что! Я не останусь. – Потом Шон поднимает одну бровь. - Мне что – опять в постель? М?
- М-хм, - отвечает Шон, борясь с желанием обнять Мартина. Но тогда плед станет мокрым, а это в планы Вулфтрейса никак не входит. – Я буду рядом. Так близко, что буду слышать стук твоего сердца. – Это ни разу не преувеличение, но для Мартина это звучит так романтично. – Ты все еще здесь? – Шон нахмурившись, посмотрел на Мартина.
Ворча и чертыхаясь, Мартин забирается в постель.
- Сколько раз говорил себе – сиди ты, Мартин на одном месте, нет же вечно меня угораздит запереться на своём автомобиле чёрте куда и что? Теперь я вынужден подчиняться настоящему монстру. Чудовищу. И всё за что? А за то, что я просто хотел спасти его от смерти. И что мне в благодарность – лежи в постели. Сам бы попробовал лежать в постели! Разве это возможно, когда ты уехал на целую вечность, оставил одного безнадежно влюблённого в тебя Мартина? И что мог сделать этот несчастный? Конечно, кинуться тебя искать! У него не было другого пути! Не было! И кому я говорю это? Монстру! Бездушному чудовищу! И что же я получу за это? Ужин! Романтический ужин! Боже, а можно побыстрее, почему ты всегда заставляешь ждать тебя? Зачем так мучить бедняжку Мартина? Ты же знаешь, как он страдает… как ждёт тебя… Шон Шон Шон… я изойду на ожидание! Измучаюсь! Вымру! Со мной случится сердечный приступ, и ты будешь виноват. Нет! Ты будешь плакать! Кричать! Звать меня, а я уже не смогу ответить тебе! Вот! Вот что будет с нами обоими! Представляешь?
Еще бы он не представлял. Ему и представлять не надо. Просто вспомнить недавнее прошлое. Когда он отказывался верить в то, что Мартина никогда не будет рядом. Когда твердил, это несправедливо. Я не заслужил! Да, все расстаются рано или поздно, но почему так? Почему все должно было именно так?
Шон усилием воли прогнал от себя эти мысли. Все уже позади. И Мартин рядом. Вон как ругается. И не притворяется же. Шон бы узнал. Нет, он совершенно искренне считает Шона монстром. И расставаться с ним даже на минуту пытка. Для обоих.
Но Вулфтрейс не спешит. Он вдумчиво, соблюдая последовательность действий, готовит закуски и отбивные. Выкладывает на тарелки, переставляет их на сервировочный стол, сделанный по спецзаказу, на который можно поставить угощение для целой роты. Дополняет композицию свечами в серебряных подсвечниках и элегантно сложенными салфетками. Критически осматривает свое творение и остается доволен.
Дверь в спальню так и оставалась открытой, и потому Шон беспрепятственно вкатил стол в комнату. Одновременно погасив верхний свет, он погрузил комнату в бархатный полумрак, освещаемый лишь мерцающим огнем свечей.
- Я услышал твой зов. И вот я здесь.
Столик у кровати, а Шон устроился с Мартином рядом.
Разве это не есть счастье?
Господи, да только ради этой минуты стоило пройти любые муки ада! Мартин взглянул на Шона. На тележку. Торт. Фрукты. Это ерунда. Ликёр. Отбивные. Все эти канапе и ломтики сыра. Всё. Всё ерунда. Свечи. Если до сих пор Шон Вулфтрейс казался монстром, то сейчас он выглядел искусителем. А Мартин вовсе не собирался противиться этому искушению. Свечи. Тонкие витые столбики, горящего воска….
- А ты знаешь, что может стать с кожей, если капнуть на неё расплавленным воском свечи? – завороженно глядя на колышущейся огонёк, спрашивает Мартин и облизывает пересохшие губы…
- Знаю, - кивнул Шон. – Сначала ты почувствуешь жар. Как будто твою кожу прожигают. Насквозь. Но это длится лишь доли секунды. А потом тепло. А потом просто чувство стянутости. Ты хочешь попробовать? На мне. Так? Я угадал?
Шон умел завораживать. Очаровывать. Но звенящие сталью в его голосе нотки сейчас говорили не о желании очаровать. Чудовище ставило барьеры. Это ясно, как божий день.
- Ты не… - Мартин не смог договорить фразу, точнее не знал чего именно не позволит Шон. Лишь ощущения горячего воска на своей коже или вообще присутствия Мартина в его жизни. Но что это тогда? – Ты не хочешь? Или… Я запутался, Шон! Ты не любишь меня? Я … я ошибся? Обманулся… нет. Что между нами? Я не понимаю. Шон!
Сбросив с себя плед, Мартин сидел на кровати. Его обнаженная груд вздымалась и проваливалась, словно сердце било в рёбра, как в набатный колокол. Улыбка сменялась горькой усмешкой. Потом опять возникала робкая улыбка, а взгляд отчаянно искал понимания. Взаимности.
- Мартин, послушай. – Шон хотел взять Мартина за руку, но не осмелился. – Я понимаю. Я понимаю, что ты чувствуешь ко мне. И… - слова застревали в горле, как острые осколки разбитого стекла. – Я тоже не представляю своей жизни без тебя. Но ты был прав. Я не смогу дать тебе того, что ты хочешь. Ты волен поступать теперь, как пожелаешь. Да, теперь я понимаю, почему ты сбежал без объяснений. Почему хотел быть далеко от меня. Почему хотел забыть. И почему не смог. Не могу сказать, что мне будет легко принять твое решение, если ты скажешь сейчас, что да, у нас нет будущего, и что ты не желаешь тратить на меня жизнь. Только, пожалуйста. Скажи это. Скажи мне, глядя в глаза. Я заслуживаю права знать. Чтобы не теряться в домыслах, а просто искать в себе силы продолжать жить в мире без тебя. Зато я буду знать, что ты жив. Что с тобой все в порядке. И что ты рано или поздно обретешь то счастье, которого достоин.
Шон не отводил взгляда, он не стыдился блестящих в уголках глаз слез. Но он не мог сейчас говорить о своих чувствах к Мартину, чтобы это не остановило того от принятия решения, каким бы болезненным и разрушительным оно ни обернулось для Вулфтрейса.
Не могу дать того, что ты хочешь. Нет. Всё же нет. А Стивен уже готов был распять Шона тут же. В его доме и надругаться над ним. Изощрённо. Изуверски. Чёрт. Надо же, как он благопристоен. И ведь правду говорит. Словно перед смертью. Прощаясь навсегда. Понимая, что это может быть последнее, что он сказал, глядя в глаза тому, кто признался в своей любви.
Мартин поднял руку. Вытер слезинки, висящие у ресниц. Обхватил затылок Шона и прижал его лоб к своему. Так сильно, как только было возможно, чтобы не затрещали кости черепов.
- Значит, ты не любишь меня. То есть ты не любишь мужчин, насколько я понимаю. Ты предпочитаешь женщин. Так? – произнёс он медленно, не отрывая взгляда от глаз Шона, хотя в таком положении это было довольно сложно. – Но ты не хочешь терять меня. Так? Насколько я понимаю, ты даже готов на разлуку, но не готов потерять. Я всё правильно понял, Шон?
Шон дышал тяжело и прерывисто, как будто его сердце вот-вот остановится. Да и он не был уверен, что так именно и не будет. Нужно ответить. И сказать правду. Если ты сам требуешь честности к себе, будь честен с Мартином тоже.
- Я люблю тебя. Люблю. Это сложно объяснить, но мои чувства к тебе сильны и граничат с безумием. Но ты прав. Как мужчина ты… нет, ты привлекателен, чертовски. Дело во мне. Я не могу быть с мужчиной. Не так. Ты мне бесконечно дорог. Потерять тебя это потерять себя. Я останусь. Продолжу существовать. Но не жить. Душа моя будет мертва окончательно. – Шон судорожно втянул воздух, а на выдохе со стоном произнес. – Я не знаю, как мне жить с этим теперь. Как тебе жить. Что бы ты ни решил. Я приму твой выбор.
Совершенно измученный, Шон замолчал.
- Значит, я правильно понял. Ты понимаешь, что я … не той ориентации. И при этом ты не можешь жить без меня. Ты за секс с женщинами, но ты не прогонишь меня поганой метлой лишь за то, что я не такой как ты. Так? Твоя душа тоскует обо мне. Хотя тело вовсе не в восторге от этого.
Мартин отпустил руку. Провёл по волосам, растрепавшимся во время этого противостояния.
- И тебя даже не смущает, что я раздет. Никакого влечения. И никакого отторжения. Ты понимаешь? Даже моя мать готова мыть руки после моего поцелуя, а ты не хочешь терять меня, при всём том, что знаешь обо мне. Ты хотя бы это понимаешь? Моя жена брезгует находиться в одной комнате со мной. Брезговала. Это ранило меня до безумия. Ведь я не сделал им ничего плохого. Всё, что делал – это поддерживал благосостояние семьи. А об меня просто вытирали ноги. Смотрели, как на собачье дерьмо. Если не хуже. А ты… ты зажигаешь свечи и говоришь, что примешь любое моё желание, лишь бы знать, что я жив. И моя любовь не коробит тебя. Мои прикосновения не вызывают рвотного рефлекса. Ты кладёшь меня в свою кровать и просишь оставаться в ней. Хотя и не в качестве любовника.
Мартин сглотнул ком, смахнул слезу, поднял лицо вверх, чтобы замедлить поток слёз. А они готовы были хлынуть потоком.
- К чёрту, Шон! Я жить не могу без тебя. Да я готов целовать твои ботинки только за то, что ты не отталкиваешь меня. Не убегаешь с воплями, как от прокаженного. Это я приму любое твоё решение, от банального – расстанемся друзьями, до предложения реальной дружбы. Плевать. Я предоставлю тебе лучших девочек Эдинбурга и Лондона. Заводи хоть три десятка романов, только не забывай меня. Не отворачивайся от меня при встрече. Не переходи на другую сторону улицы. Если только ты согласишься на это…
Голос Мартина иссяк. Свечи догорали. Ликёр, скорее всего был уже на столько тёплым, что сошел бы за кофе…
- Да причем тут той или не той… - растерянно произнес Шон, понимая, что говорит не то и не о том. – Разве это определяет человека? Разве это раскрывает его душу? Разве это важно для того, чтобы понять, что… Я не знаю. – Шон встал и прошелся по комнате, как будто искал для себя убежище. Так и не найдя его, вернулся на место и все же взял руку Мартина в свою. – Ученые определяют это как химические процессы. Я не чужд науке, я не отвергаю этой точки зрения, но для меня все сложнее и многограннее, если хочешь. Я затрудняюсь объяснить это научно, - уголки губ Шона приподнялись в печальной ироничной улыбке, - но факт остается фактом. Ты мой друг. Моя родная душа. У меня никогда не было друзей. Были коллеги, приятели. Знакомые. Куча врагов, - еще один намек на улыбку. – Но друг у меня один. И это ты. И знаешь. Если бы. Если бы, - повторил с нажимом Шон, - я мог бы увидеть в тебе объект сексуального желания, это все усложнило бы. Знаешь, любовники расстаются чаще и быстрее. А дружба. Она может длиться вечно. Потому что она гораздо ценнее. Значимее. Шон помолчал, а потом хитро улыбнулся. – А над твоим предложением насчет лучших девочек я подумаю. Серьезно подумаю.
Шон встал, как будто встряхнувшись.
- Так. План действий таков. Мы перемещаемся в столовую. Те же ученые говорят о том, что место связано с эмоциями, которые испытали в нем люди. Я не хочу, чтобы этот разговор нас преследовал. Оставим его здесь. Запрем. Изолируем. Пусть испарится и иссякнет. А мы все-таки отужинаем. Я голоден, как волк. Все эти выяснения отношений… Так выматывают. Да и тебе нужно восстанавливать силы. Я дам тебе свою одежду. Ты не против?
Если бы Стивен мог выражать свои эмоции, то сейчас перед Вулфтрейсом разразилась бы буря негодования по поводу рухнувших надежд. Да. Редженальд очень надеялся на то, что Вулфтрейс поддастся хотя бы порыву любви и окажется в одной постели с Отрисом. Но нет. Этого не случилось.
Вулфтрейс чист, как младенец. И чем больна его душа кроме одиночества Стиву угадать не удалось. Поскольку везение в играх на бирже он не мог считать пороком. Скорее это показатель силы характера. Цельности личности. Пусть иногда жестокой, но жестокой главным образом в отношении самого себя. А это никак нельзя принять за порок. И судя по всему, Стивену до сих пор не за что ухватиться.
- В столовую? Одежда? Хорошо. – Мартин кивал. Улыбался. Потирал руки. В сущности, всё прекрасно. Разве он мог рассчитывать, что будет так много всего. А секс… да бог с ним. Мало что ли парней по вызову. – Твоя одежда – это замечательно. Помнишь тот костюмчик с серебряной строчкой цвета индиго. Кажется, от Гучи, если я не разучился определять авторство. – Закусив губу, говорил Мартин, пока Шон шел к шкафу. И рубашка. Та. Шелковая. Помнишь, ты был в ней в тот день. Я чуть с ума не сошел, когда её увидел! Не прощу Доминику, что он продал эту рубашку тебе, а обо мне даже не вспомнил! – шутливо причитал Мартин, прижимая руки к груди. Как любому мужчине, ему было абсолютно всё равно, какую рубашку надеть перед походом на кухню. Но как влюблённый, он ревностно следил за каждой деталью. И уж конечно объект своей любви изучил досконально…
Шон, отвернувшись к шкафу, выбирал вещи, что перечислял Мартин, и улыбался. Ужа давно он не испытывал такой легкости, близкого к эйфории чувства. Еще бы. Самое страшное позади, позади годы одиночества, неопределенности, тревоги, неизвестности, позади тяжелый разговор, итогом которого стал устроивший обоих компромисс. Так почему бы не позволить себе испытать немного искренней радости?
- А особые пожелания по поводу нижнего белья у тебя будут? Или мне позволено выбрать на свой вкус? – Шон посмотрел на Мартина через плечо, и умилился, увидев его выражение мольбы, облеченное в такую забавную позу. Мало кто видит Мартина таким, подумал Шон. Для большинства людей он деловой человек, строгий, компетентный, целеустремленный. И лишь Шон может видеть его таким. По-ребячески непосредственным, открытым, настоящим. И это бесценно. – А, впрочем, можешь выбрать сам. Вон там, в комоде. Ты ведь не фетишист? Не прихватишь лишнего? – Вулфтрейс принес одежду и разложил на кровати. – Посмотрю на себя со стороны. – И он отступил назад, чтобы иметь лучший обзор, скрестив руки на груди.
Вот только не сейчас копаться в белье и капризничать, выбирая цвет трусов. Нет. Мартин спокойно встал, взял из комода трусы. И это тоже были эксклюзивные боксеры от Гучи. Ещё бы. Стал бы Вулфтрейс покупать трусы на углу за пять фунтов полдюжины. Потом, получая удовольствие не только от каждого движения, но и от присутствия Шона, Мартин оделся. Время от времени заглядывая в огромное зеркало. В конце концов, для этого оно тут и висит.
- Запонки. – Произнёс он, протягивая руки вперёд – В этом комплекте были золотые с сапфировыми вставками, запонки. Они не нужны тебе сегодня?
Конечно, если бы Шон Вулфтрейс не знал, что у Ортиса и денег и одежды, да и аксессуаров к ней ничуть не меньше, если не больше. У Ортиса ведь есть фамильные драгоценности, которых у Вулфтрейса и быть не может, он мог бы заподозрить, что парню просто нравится рядиться в чужие вещи. Но Ортис понимал толк и вкус в дорогой одежде и привык надевать на себя костюм, словно вторую кожу. Иначе такую одежду носить нельзя. Она потеряет лоск.
А запонки такая же естественная часть гардероба, как трусы или носки… чёрт… Мартин пошлёпал по полу босыми ногами, растягивая губы в неотразимой улыбке, и метнулся к комоду. По всей логике в другом ящике должны же лежать упаковки носком. Что, безусловно, так и было…
С удовольствием наблюдая за Мартином, склонив голову на бок, Шон все также стоял посреди комнаты. Что ни говори, а вкус у парня отменный. Но так забавно смотреть, как твои вещи перекочевывают на кого-то еще. Как будто из ниоткуда возникает твое второе я.
- Сегодня как раз нет, - ответил Шон, слегка удивившись, что Мартин помнит даже, какие у него в арсенале есть запонки. Хотя внимание к деталям всегда было присуще и самому Вулфтрейсу. – На секретере. В шкатулке.
Ну да, он тоже хранит аксессуары в шкатулке. А в чем их еще хранить? В ящике из-под ручных гранат?
Вот сейчас и наступил тот самый волнительный даже интимный момент. Нет. Видеть мужика без трусов вовсе не присутствовать при его обнажении. Это пошло. Но прикрепить запонки… конечно, любой джентльмен сделает это самостоятельно без особых усилий. Но. Ведь глупо закреплять запонки самому, если рядом стоит ещё один человек. Это просто неразумно. И здесь начинается та игра душ, которая и рождает ощущение соития.
Когда руки соприкасаются с дыханием. Двое мужчин находится так близко друг от друга, что их души чувствуют трепет друг друга. Золотой штырёк, встроенный в ножку запонки, свободно входит в прорези на манжетах рубашки. Затем расправляется, фиксируя манжеты. И всё это проделывают грубые мужские руки, призванные справляться с оружием. Гильзами или рукоятями мечей…. Это действительно глубоко интимное зрелище, увидеть которое дано далеко не каждому.
Мартин подошел к секретеру, выполненному из чёрного дерева какими-то древними мастерами. Шон постарался восполнить отсутствие родовых вещей, предметами изящными и дорогими. Открыл шкатулку, которая и сама была предметом искусной работы, изумительной красоты, и достал две золотые запонки с двумя ассиметричными сапфировыми вставками в виде сердца. Нечему удивляться. Сердце Вулфтрейса, скорее всего такое и есть. Изящное. Утонченное. Безумно дорогое и покрытое ледяным синеватым панцирем. Не иначе. Впрочем, кое-кому удалось сделать трещину на этом панцире.
- Помоги, пожалуйста, - улыбнувшись, сказал Мартин, выставляя вперёд согнутую в локте руку.
Как будто выйдя из оцепенения, Шон быстро подошел к Мартину. Залюбовался, да. Он умел ценить красивые вещи. Шикарных скакунов, мощные автомобили с хищными обводами кузова, красивые тела, неважно, были они мужские или женские. А Мартин с его грацией и врожденной величественностью движений просто был захватывающим. Это Шон мог лишь догадываться о своем происхождении, да и то со слов Бет.
А Мартин неоспоримо был аристократ до кончиков ногтей. Что испытывал Шон, глядя на него? Зависть? Кроме всего прочего, да. Но это не мешало ни восхищаться, ни уважать, ни ценить. И, конечно, прийти на помощь при первом зове. Ловким отточенным движением Шон вдел запонку в прорезь, зафиксировал ее, потом проделал то же и с другой. Отступил назад, критически оглядев Мартина.
- Я бы и сам не мог бы выглядеть лучше, - сияя неподдельной улыбкой, произнес Шон.
- Мог бы, - уверил его Мартин. - Когда уничтожишь кусок буженины и не меньше бутылки шери. – сияющая улыбка осветила комнату, рассеивая даже воспоминания о разногласиях в этой комнате. Мартин сделал шаг к двери, - Веди меня, дружище, это ведь твой дом, и ты обещал мне такой ужин, после которого я не влезу в твои шмотки. Так, что хочу успеть насладиться этим великолепием.
Мартин открыл дверь, пропуская Шона, толкающего тележку с едой. Свечи давно догорели. Но фрукты и ликёр всё ещё были вполне годны в употребление. А судя по запаху из кухни, это не единственная еда в доме Вулфтрейса.
Шон постарался изо всех сил. Это не было похоже на попытку сгладить неловкость, которая возникла было между ними двумя, но так и не смогла обосноваться серьезно, ни празднование примирения, это был дружеский ужин. Когда ни в чем себе не отказываешь. Ни в выпивке, ни в еде. Когда беседа течет неспешно, перемежаясь взрывами хохота, когда друзья смеются над шуткой, только что придуманной, но понятной лишь им двоим.
И, начав с ликера, они перешли на шерри, а следом подтянулись и джин, и бурбон… Это был знатный ужин. Догоревшие свечи сменялись новыми, блюда менялись расторопными слугами-невидимками. В конце ужина, где-то к полуночи друзья расположились на удобном королевском диване с дымящимися чашками ароматного чая в руках, щедро сдобренного приготовленной Бет травяной настойкой.
- А знаешь, Мартин. Я за все эти годы так никуда и не выбирался, - доверительно сообщил Вулфтрейс, расслабленно глядя на пляшущие в камине языки пламени. – И теперь мне хочется совершить нечто безумное. Уверен, у тебя уже есть что-то на уме, а, Мартин?
- Боже, я уже начинаю тебя опасаться. Ты не монах случаем? Хорошо. Если хотя бы не воинствующий, – под взрыв хохота опять говорил Мартин, соображая, чтобы такое предложить другу. – Знаешь, если и есть что-то, чего ты ещё не видел, то это одно скромное местечко, где делают большие деньги. Очень большие деньги. – Мартин посмотрел на друга, прищурив левый глаз. - Но, как и все большие деньги, это место настолько засекречено, что туда не пройти просто так в любой момент. Я узнаю, что, когда и где, и мы отправимся развеяться по-взрослому. Договорились! – Мартин открыл ещё одну бутылку. Налил в бокалы и отпил немного из своего. – М-мм… Ром? Вкусненько... За дорогу в страну большущих денег! – провозгласил он тост после того, как разглядел-таки на бутылке марку напитка.
- Я заинтригован, - протянул Шон. – Неужели есть нечто такое, что может принести большие деньги, а я об этом до сих пор не знаю? – Мартин таинственно покивал в ответ. – Хорошо, сдаюсь, я заинтригован целиком и полностью. Но ты не скажешь. Ни намека. Ни словечка, ни звука. – Мартин принял вид солдата, попавшего в плен на допрос. – Хорошо, - вскинул руки Вулфтрейс. - Как скажешь. Я терпеливый. Подожду подходящего момента.
Ждать пришлось довольно долго. Вне зависимости от того, что происходило в жизни Шона Вулфтрейса, его бизнес не терпел отлагательств или заминок. Так что в Эдинбург удалось вырваться лишь на несколько дней на Рождество, ведь его партнеры из-за океана рождество не праздновали. Отнеслись с пониманием к традициям другой культуры, и то хорошо. А потом снова беспросветные будни.
Лишь одна мысль грела Шона. Что Мартин теперь часть его жизни, а он – часть жизни Ортиса. И эти милые сообщения… Скучаю. Как дела твои? Желаю спокойной ночи. Плодотворного дня! Скоро ли мы увидимся!!! … Они помогали проживать день за днем в разлуке с Мартином.
Время странная вещь. Когда ты чего-то ждёшь, оно тянется, словно его кто-то остановил и не пускает к тебе. А когда ты наслаждаешься, часы похожи на мгновения. Не успев моргнуть глазом, ты ощущаешь, что уже минула вечность, а ты всё ещё живёшь воспоминаниями о счастливом дне. И эти воспоминания наполняют твою жизнь смыслом.
Но стоит осознать это, всё меркнет. Чернеет. Теряет вкус. Цвет. И смысл испаряется из твоей жизни, как струйка ароматного кофе, поданного в постель…. А того, кто приготовил для тебя кофе уже нет рядом… его следы зализывает ветер, даже его имя ты вспоминаешь с трудом… где же та жизнь, смысл которой был в разговорах с ним? Где-то время, которое то тянулось, то летело вскачь?
Но, впрочем, Стив не был пустозвоном. Если он сказал о крупных деньгах, то он нашел место, где эти крупные деньги можно было ощутить вживую. И это не был невольничий рынок, с зеленоглазыми красотками в кованых браслетах на запястьях. Разве бы мог Мартин предложить другу такое? А почему нет?
Нет. Ровная лента серого, как и небо, асфальта вела их в старой ферме, владелец которой пустил себе пулю в лоб во времена повального коровьего бешенства. Но слава бешеных бурёнок не оставила этого места. Теперь здесь кипели нешуточные страсти, выворачивая карманы и души алчных и азартных толстосумов. Хотя, пороку предавались не только те, кто имел многонулевые счета в банках. Все люди подвержены страстям. И на этих турнирах вечно собиралась толпа пустых, как графины, марионеток, способных вцепиться в глотку друг другу, лишь бы только сорвать банк.
Безоговорочно доверять тому, кого назвал другом. Даже если тебе завязали глаза и везут куда-то, усадив в свою машину и пообещав, что это будет то самое. Долгожданное событие. Шон замер в предвкушении. Он даже отключил свою, казалось бы, не отключаемую функцию отслеживать все, что происходит вокруг. И, откинувшись на комфортную спинку автомобиля Мартина, просто наслаждался этим ощущением сродни невесомости.
Он насторожился, лишь когда учуял этот запах. Ужасный запах. Кровь. Адреналин. Пот. Шерсть. Собачьи бои. Нет!
Все существо Шона противилось этому. Но как сказать об этом Мартину? Вулфтрейс обратился в каменную статую, вжавшись в спинку сиденья. И, лишь услышав ожесточенный лай, он смог разомкнуть непослушные губы и выдохнуть.
- Мартин, я не смогу.
Мартин, подрагивающий от предвкушения, опешил.
- Не сможешь? Что не сможешь? – недоумённо переспросил он. Потом посмотрел на Шона. Словно читая на его побледневшем лице ответы на свои вопросы.
Нет. Он не сможет смотреть на то, как стравливают собак. Даже пусть собаки и сами желают подраться. Нет. Это в их вольной жизни они могут делать что пожелают. А тут их травят. На них наживаются. Да. Это действительно большие деньги. Но запах этих денег уж точно не может быть приятен нормальному человеку.
- Я не понял, Шон. Это просто собачьи бои. Делаешь ставку, выигрываешь и уезжаешь с кучей денег. Чего ты не сможешь при твоём-то чутье? – Мартин остановил фольцваген, но двигатель глушить не стал. Под мерный шум двенадцати цилиндров силового агрегата, он всё говорил и говорил. Но понять, чего не сможет сделать Шон так и не смог.
Шона начала бить крупная дрожь. Он пытался унять ее, но не мог. Картины происходящего в считанных ярдах от него, что вырисовывались сейчас в его воображении, были одна другой ужаснее. Он слышал, как захлебываются лаем собаки, слышал их безумное рычание, а потом болезненный визг, и в этот момент он чувствовал их боль, как свою собственную, вздрагивая еще сильнее.
- Пожалуйста, - едва слышно выдавил Шон. – Давай уедем отсюда. Прошу…
Больше ничего ни сказать, ни объяснить Вулфтрейс не мог. Так и сидел, вжавшись в сиденье, впаявшись в него, и никакая сила не могла бы заставить его покинуть это его хоть и мнимое, но укрытие.
Мартин перевёл рычаг коробки передач на задний ход, нажал на газ. Отъехав немного, передвинул рычаг и добавил скорость.
- Хорошо. Как скажешь. Я и подумать не мог… - растерянно шептал он, выводя машину опять на трассу.
Вот тебе, Стивен, ещё одна ошибка. Ты не можешь понять своего врага. Ты не можешь просчитать его даже на шаг. Ты не видишь. Не чувствуешь его. Со-вер-шен-но! И это факт. Сколько бы ты не пытался, у тебя не получилось поставить его на колени. Даже просто найти брешь в его идеальном совершенном образе. Кроме дружеской привязанности к Мартину Ортису, которую никак нельзя принять за порок, ты ничего не добился.
И что теперь? Что ты станешь делать, Стивен Редженальд? Как ты будешь уничтожать своего врага? Просто возьмёшь пистолет и пристрелишь? Очень соблазнительно. От бессилия ещё и не то делают! Но это же совершенно неинтересно! Не информативно! Да и невыгодно, чёрт подери!
Лишь проехав несколько десятков мил, Мартин свернул к придорожному ресторанчику, чтобы купить воды для друга. Вернувшись в машину с бутылочкой воды, он ещё раз взглянул на бледное лицо Шона, открутил пробку и протянул другу бутылку.
- Шон, извини. Я не знал. И предположить не мог. Выпей и успокойся. Больше никогда даже не поеду по этой дороге! Ни за что!
Дрожащей рукой Шон взял бутылку и сделал несколько глотков, не осознавая, что он делает вообще. В ушах все еще стояли звуки лая, визга, предсмертные хрипы бедных животных.
- Меня нашли в логове волков, - глядя прямо перед собой, ровно, безэмоционально сказал он. – Волки не дали мне погибнуть. Я не помню этого. Но есть свидетели. И я знаю, что они не лгут. Собаки для меня всегда были больше, чем просто животные. Они особенные, понимаешь. Они не лгут. Не предают. Как люди. Знаешь, я бы с большим удовольствием сам бы грохнул кого-нибудь. Вот так просто. Голыми руками. В честном бою. Один на один. Как в давние времена. Как… как гладиаторы на арене. Вот это было бы честно. А заставлять собак убивать друг друга ради забавы и наживы. – Шон содрогнулся. – Пожалуйста, Мартин. Я хочу это забыть. Надеюсь, что смогу. Давай поедем куда-нибудь в тихое место. Где будем только ты и я. Мне нужно спрятаться от себя. Но можно ты будешь рядом?
Полный надежды, боли, мольбы о понимании взгляд Шона был устремлен на Мартина.
- Я понял. Прости. – Кивнул Мартин. – Поехали отсюда к чёртовой матери. Или к моей, если ты не против. Тут недалеко. Я напою тебя отличным коньяком и нажарю колбасок. К чёрту все развлечения. И весь мир к чёрту. Поехали ко мне. Там природа. Погулять можно. Подышать. Подумать про жизнь. Всё. Всё. Никто не будет убивать собак, а если есть желание начистить морду кому-то, я свезу тебя на гладиаторскую арену – дерись сколько влезет.
Единственная зацепка. Стивен моргнул. Значит голыми руками? Хорошо. Только бы не передумал. Но не сейчас. Потом. Когда он станет злым, а не мёртвым.
Шон только молча кивнул. Куда угодно. К матушке Мартина, значит, к ней. Сжимая в руке бутылку, рискуя раздавить ее, он все также смотрел на дорогу, пытаясь вернуть контроль над своими чувствами. По правде говоря, и сам Шон не ожидал, что собачьи бои вызовут у него такой всплеск чувств. Такой неконтролируемый ураган эмоций. Вулфтрейсу было уже стыдно за свое поведение. Но обратно не отмотать.
- Ты сказал на арену? На гладиаторскую арену? Мне не послышалось? – Шон решил обратить все в шутку, пока представилась такая возможность. – И кем ты будешь? Цезарем? Или Тот… который любил петь и выступать принародно? Хотя они все любили выступать принародно. Нерон! Точно. А я буду Спартак? Вот интересно, кто выступит против меня? Тоже раб с цепями? И цена победе будет жизнь и свобода. Да, я согласен!
Несвойственным преувеличенным весельем и воодушевлением обернулся Шону его недавний стресс. Хоть он и улыбался притворно-беззаботно, но глаза его оставались серьезными.
Ага. Значит, точно зацепило. Стивен прищурился. Правда, выразить его эмоции было сложно. Опасность раскрыться в самый ответственный момент заставила его спрятаться в оболочку Ортиса и застыть. Но его существо ликовало. Ликовало.
- Как скажешь, Шон, - улыбнулся Мартин, - Я сделаю для тебя всё. Не могу обещать, что достану звезду с неба. Но могу купить тебе участок на луне или назвать твоим именем планету – без проблем. Или на земле купить тебе любую звезду. Хоть Мадонну! Мне всё равно как дорого это станет. Но только кивни – и я это сделаю.
Мартин смеялся, представляя Шона в паре с Мадонной. Описывал рукой небесный купол, и падающие звёзды. Делал страшные глаза, представляя, что Шон захочет себе нечто вроде слона, но при этом не забыл свернуть с Петр-роут на дорогу, ведущую к Ортисхауз.
В тот вечер ни один из них не возвращался к теме боев. Она осталась за воротами поместья. Не сговариваясь, Мартин с Шоном полностью отдались воплощению в жизнь такой простой, но такой милой мечты. Устроили пикник, жарили колбаски и зефир на заднем дворе, запивая это все коньяком. Шон позвонил домой и в офис, дал указания, убедился, что всё идет в штатном режиме, а потом вовсе выключил телефон. Не сегодня, сказал он. Сегодня он больше не желает никаких потрясений и стрессов. Их итак было слишком много за последние годы. Годы, проведенные без Мартина. Теперь Вулфтрейс даже не мог себе представить, как он жил все это время один. Не слыша его голоса, не видя его глаз, улыбки, не чувствуя рядом присутствия друга. Наверное, он и не жил вовсе. Да точно не жил.
Странное дело, как присутствие Ортиса действует на Вулфтрейса. Словно инъекция умиротворяющего успокоительного. И всё бы ничего. Но Стивена этот идиллический сюжет вводил в бешенство. Он, конечно же, запланировал избавиться и от матери Ортиса, и уж тем более от ребёнка, который хоть и не был отпрыском Мартина, но унаследовал состояние своей матери Софи, урождённой графини Кроуфордской, и самого Мартина Ортиса, которой уж вовсе ни к чему пятилетней девочке. Тем более, что Стивен Редженальд знает, как распорядиться этими миллиардами наиболее лучшим образом.
Но глядя на умиротворённое счастливое лицо Шона, Стивен впадал во всё большее бешенство. А поскольку сорвать этот прилив злобы и ярости на Шоне он не мог себе позволить, то его изощрённый в издевательствах и зверствах ум должен был найти выход своему возмущению.
К маленькой Синтии была приставлена небывалая охрана. Кроме той няни, что служила ещё Софи, девочку охраняли четверо, сменяющихся по часам специалистов по работе с детьми. К тому же множество камер, давали полную картину того, что происходит на территории поместья, а для полной уверенности в спокойствии хозяев, доберманы по кличкам Тит и Пит никогда не покидали периметр усадьбы.
Как могло случиться так, что пятилетний ребёнок оказался рядом с площадкой, где работали подсобные рабочие по устройству садовых дорожек, не смог тогда сказать ни один охранник. Няня же девочки вообще утверждала, что не выпускала ручку маленькой Синтии ни на минуту.
- Ты лжешь! Ты бесстыдно лжешь, чтобы выгородить себя! – кричал Мартин на златокудрую круглолицую девушку в короткой белой юбке и прозрачной блузе, стоя у котла, в котором кипела смола для садовых работ.
Но в этом котле в булькающей клоаке чёрного месива варилось тело маленькой пятилетней Синтии. Как произошло, что никто не заметил, как живая жизнерадостная девочка убежала в сад и упала в разогретую тягучую массу, никто не видел, но её душераздирающий вопль не мог не услышать бы даже глухой. Но прибежавшие на вопли варящегося заживо ребёнка, взрослые уже не могли помочь ей никак.
И теперь Ортис вопил на няню, которая только и мечтала, что вызвать влечение хозяина и стать хозяйкой поместья.
- Я убью тебя, сука! Ты оставила меня даже без памяти о жене! Ты! Ты виновата! Ты! – орал мужчина, размахивая кулаками, словно дробильная машина чугунными култышками.
Ортис прекратил избивать девушку только, когда её кровью было забрызгано всё вокруг, а сам он уже не в силах был определить, отчего красны его лицо и руки. От возбуждения, перешедшего в исступление или от крови девушки. Впрочем, досталось и прибежавшим на крики охранникам. Невозможно же было оставить такое преступление безнаказанным…
Если вечер в поместье Ортиса был замечательным, и Шон даже вспомнил, каково это спать по ночам. То утро началось с нового кошмара. И на сей раз жребий пал на невинного ребенка. Что в очередной раз убедило Вулфтрейса, что он несет несчастья в дом Мартина. Почему мысль о своей вине приходила Шону на ум, сказать не смог бы даже он сам, но утверждать обратное было практически невозможно, учитывая количество обрушившихся на Мартина неприятностей и бед со дня знакомства с Вулфтрейсом. Вывод напрашивался однозначный и удручающий.
Как такое могло произойти вообще. Для Шона оставалось загадкой. Посмотреть записи с камер и выяснить хотя бы, как все произошло. Хотя этим не вернуть малышку. Шон не имел детей, не познал, что значит быть отцом. Но он знал прекрасно, что такое боль потери. Той, которую никто и никогда не восполнит. И это было ужасно. Оборотни превосходные эмпаты, и он чувствовал раздирающую душу Мартина боль как свою. Но как он мог помочь? Только быть рядом, как тень.
Он не пытался ни остановить Ортиса, ни утешать его, зная, что это бесполезно. Случись такое с его ребенком, он бы не только избил до полусмерти, но порвал бы голыми руками всех, кто даже косвенно мог бы быть к этому причастен. Поэтому он лишь молча созерцал, как Мартин превращает в кровавое месиво сначала няню, а потом и охранников. Потом только бросил вскользь подоспевшим слугам.
- Вызовите кто-нибудь карету скорой помощи. Наверное, даже не одну.
Но потом, когда он шел рядом с Мартином к дому, он на мгновение почувствовал нечто такое, что заставило его сбиться с шага. Мартин был доволен. Чем? Шон списал это на удовлетворение от расправы над виновными в смерти Синтии. Но тем не менее это было странно. Возможно, Мартин тронулся с горя? Или это мираж? Холодок пробежал по спине Шона.
Он чувствовал свою вину, но заговорить об этом с Мартином так и не решился. Он просмотрел записи с камер, но и здесь его ждал неприятный сюрприз. Произошедшее не было на ни запечатлено. Кто-то зациклил запись именно на то время, когда девочка погибла. Выяснить, кто это сделал, возможным не представлялось.
Слишком много запахов, отпечатков. Допрашивать слуг и охрану? Этим будет заниматься полиция, она уже прибыла. В огромном поместье сразу как будто стало тесно. Копы осквернили это место, завершив то, что не смогли сделать несколько смертей к ряду. И теперь здесь оставаться уже не хотелось. Но бросить друга наедине с такой масштабной трагедией Шон тоже не мог.
Мартин был в бешенстве совсем не продолжительное время. Но стоило ему только ощутить реакцию Шона, его бешенство приняло форму усталого удовлетворения. И потом, разве он не вправе выпустить пар?
- Это ужасно, - выдохнул он в спину Шона, когда они шли по садовой дорожке по направлению к дому, - Я представить не могу, как сказать об этом маме. Это убьёт её окончательно!
Глаза Мартина наполнились слезами. Он закусил зубами окровавленный кулак и отвернулся. Но и это не помогло. Уже через мгновение его плечи сотрясались от безудержных рыданий.
Шон уже был рядом, обнимая друга, безмолвно успокаивая его. Да. Это определенно убьет старую миссис Ортис. Но как утаить от нее очевидное? Она не глухая и не слепая. То, что ее тело отказывается ей служить, не означает, что она и соображает плохо. Вовсе нет. Вулфтрейс в очередной раз допустил крамольную мысль. Как хорошо, что его родители уже мертвы. Приемные, по крайней мере.
Шон уже собирался поведать Мартину о своих соображениях по поводу проклятья, но ему не дало этого сделать появление слуги, который мчался к ним, размахивая листом бумаги с отпечатанным на нем тексте.
- Мистер Вулфтрейс! Вам пришло сообщение!
Шон, нахмурившись, вырвал листок из рук слуги. Почему кто бы то ни был, предпочел такой способ общения? А не позвонил напрямую на телефон? Шон вытащил аппарат из кармана. Разряжен. Как так? Шон всегда отслеживал уровень заряда батареи. И тут не заметил, как телефон разрядился. Странно. Вулфтрейс пробежал глазами строки текста и помрачнел еще больше.
- Мартин. Мне нужно лететь в Гонконг. Немедленно. Там ситуация…
- Там ситуация… - рассеянно отозвался Мартин.- Ты бросишь меня? Забудешь. Вычеркнешь из своей жизни? Ты не вернёшься? – истерические нотки в голосе Мартина нарастали постепенно, но неотвратимо. – Шон, слышишь? Шон, я без тебя… зачем мне жить без тебя? Шон… это страшно…
Красноречивый взгляд в сторону кучи людей, суетящихся в саду, можно было истолковать только однозначно – его душа уже варится в булькающей смоле.
Вулфтрейс проследил за взглядом Мартина. Почему чертов котел все еще не убрали отсюда? А. Это же место преступления. Улика. Бог его знает, как еще это ужасное орудие убийства квалифицируют бесстрастные полицейские.
И Мартин останется один. Один на один с этим ужасом. Его Мартин. Его единственный друг Мартин. Беззащитный перед обвиняющими взглядами полицейских, они будут рвать его на части, выворачивать наизнанку, и никому будет защитить или поддержать его. Немыслимо.
- Я никуда не еду, - решительно и твердо заявил Шон. – Я сейчас же позвоню им и скажу… - А, черт, телефон же разряжен. – Дай мне свой телефон, Мартин. За что я плачу им деньги? Разве не за то, чтобы они решали вопросы без меня? Я не смогу тебя бросить. Ты же знаешь. – Шон сделал жест, как будто хотел погладить Мартина по голове, его самого обычно это успокаивало, но при всех эти посторонних не стал. Рука дернулась, замерла и безвольно опустилась.
Мартин порывисто повернулся к Шону и обнял его, прижимая крепко на столько, на сколько мог мужчина сжать плечи друга.
- Даже и не думай. Мой телефон не для того чтобы ты обрушил индексы голубых фишек, - горько попытался пошутить он. - Ты едешь, но даёшь мне слово, что ты не забудешь меня, как только завернёшь за угол. Признайся же, что любишь меня! Любишь! И жизнь твоя без меня станет горькой и пустой. Иначе я умру от ревности и безумия.
- Как можно забыть тебя! – воскликнул Шон, в свою очередь обнимая Мартина. – Неужели ты так и не понял…
- Мистер Ортис! – Эти бесцеремонные полицейские не дадут даже попрощаться по-человечески.
- Я буду звонить тебе каждый день, - пообещал Шон, нехотя отпуская руку друга. – Мне, наверное, лучше исчезнуть, пока мне не запретили покидать страну. – То ли шутя, то ли серьезно сказал Вулфтрейс, выдавив искаженную улыбку. – Только попробуй умереть. Воскрешу и сделаю личным зомби.
Полицейский еще раз окликнул Мартина, уже проявляя нетерпение.
Шон быстрым шагом направился к воротам поместья, каждую секунду ожидая, что его окликнут, остановят, не дадут уйти. Отчасти он был бы даже рад этому. Но нет. Шон беспрепятственно вышел за ворота, проводя невидимую черту между тем, что ожидало его в Гонконге.
Его автомобиль уже перегнали на подъездную аллею.
Шон сел за руль и уехал, даже ни разу не взглянув в зеркало заднего вида. Ему и не нужно было. Он все еще живо представлял растерянное, болезненно искаженное лицо Мартина, слышал его прощальные слова. Преисполненные такого запредельного отчаяния…
Сердце Шона разрывалось на части. Он уже проклинал свою работу и партнеров в Азии, и вообще все, что составляло его жизнь. Стоит ли оно того? В очередной раз задумался Вулфтрейс. Вот он живет, к чему-то стремится, чего-то достигает, что-то приобретает и преумножает. А потом. В один прекрасный день жизнь его оборвется.
Быть может, также внезапно и непредсказуемо. И что останется после него? Воспоминания? Ненадолго. Его империю растащат стервятники-конкуренты, а его имя никто даже и не вспомнит. Единственный способ увековечить себя – это оставить наследника. Но для этого нужно сначала жениться. Но на ком?
У Шона нет даже минутки свободной, чтобы познакомиться с кем-то. Да что познакомиться. Хотя бы наметить круг кандидатур на место его супруги. К этому мероприятию Шон отнесется также ответственно и скрупулезно, как и к выбору партнера по бизнесу, галстука к костюму или блюда в ресторане.
Но это потом. Позже. Когда-нибудь.
***
Улаживание дел с полицией всегда хлопотно и накладно, Даже Редженальду на это требуется некоторое время и усилия, но и эти неприятные минуты проходят. Уладив все проблемы, Мартину всё же пришлось подняться в комнату, где предстоял довольно тяжелый разговор с миссис Ортис.
Верджиния Ортис, как всегда после обеда, дремала в своём кресле, накрытая тёмным шерстяным пледом с кистями. Ночь прошла без сна, и ей хотелось отключиться от мира, восстановить силы. Но стоило ей закрыть глаза, как привычный кошмар вновь пришел к ней. Только в этот раз Мартин вошел в комнату из шкафа, стоящего в углу и, сняв голову с плеч, поклонился матери и взял её руку для поцелуя. Наверное, любой человек, увидев, как его сын выдёргивает его же руку и подносит к губам снятой с плеч своей головы, чтобы растянутые в дьявольской ухмылке, губы прикоснулись к тыльной стороны ладони, изображая смиренный поцелуй, посчитает это видение кошмаром. Вот и миссис Ортис, ощутив на своей коже след поцелуя, вздрогнула и открыла глаза. Из горла вырвалось частое хриплое дыхание. Руки сами собой шевельнулись, в неисполнимом желании ощупать тело. Пожилая леди покосилась на пол, чтобы убедиться, что всё увиденное ею лишь сон, и в действительности на полу нет той лужи крови, которую во сне невозможно было обойти, не наступив в неё. Нет. Кошмар оказался лишь видением. Но осознание этого не делает действительность легче хотя бы на минуту. Она всё ещё помнит кто её сын. Разве это не ставший реальностью кошмар? Разве её сын и без того не монстр? Разве её жизнь, ставшая сродни аду, не разбита навсегда тем, что единственный сын потомок знатного рода, стал любителем мужчин. Сколько лет этот кошмар казался ей самым страшным в жизни. Но нет. Теперь её рассудок изводит и без того потерявшую возможность передвигаться самостоятельно, женщину, безумным повторением ужасного наваждения.
Мартин открыл дверь комнаты миссис Ортис без стука и без особого пиетета.
- Могу сообщить вам. – Начал он довольно грубо и развязно, потом подошел к столику с напитками, налил в хрустальный стакан джина и, сделав один большой глоток, выпил всё содержимое стакана и продолжил. - Мало того, что ваш сын. Мадам, которого вы так ненавидите, давно мёртв, его жена. В которой вы не чаяли души, тоже почила в бозе. – Обойдя вокруг кресла, в котором сидела пожилая женщина. Мужчина остановился прямо перед ней. Так, чтобы она не могла не видеть его лица. Как вы думаете, есть ли шанс продлиться вашему роду хотя бы неделю? – пожилая женщина смотрела в лицо мужчине, глазами полными непонимания происходящего.
- Мартин, о чём ты говоришь?
Хохот, который сотряс пространство, нельзя было бы назвать даже дьявольским. Тот издевательский тон, в котором мужчина начал беседу, показался бы детским лепетом даже ангельским голосом любому, кто услышал бы после этот смех. Корёжащий даже метал. Вздрогнув. Женщина прикрыла лицо рукой.
- Мадам, вы можете убедиться, что вашего сына давно нет в живых, если, конечно, вы помните ещё его лицо.
Холодно ответил мужчина. В этот момент открылась дверь, и вошедший в неё горбун поставил перед женщиной серебряный поднос, на котором лежала голова Мартина Ортиса.
- Вот, мадам, можете убедиться в этом лично, - сделав приглашающий жест, сказал мужчина. Горбун исчез, не проронив ни слова, но посмотрев на пожилую леди так выразительно, что ей не хватило бы рук, чтобы закрыться от ужаса, охватившего её.
- Это сон… - простонала миссис Ортис.
- Не надейтесь, – как отрезал мужчина. - Но думаю, даже во сне ваш сын падал на колени, чтобы вы позволили ему поцеловать вашу руку. А я не сделаю ни того, ни другого. Смотрите на меня! – окрик мужчины вывел миссис Ортис из забытья, в которое она бы отправилась с огромным удовольствием, пусть даже и увидеть там очередной кошмар. – Смотрите – это тот, кто был вашим сыном, но вы отвергли его, словно заблудшего пса. А теперь посмотрите сюда, - он указал на своё лицо, - видите? Вам кажется, что вы смотрите на сына? Но приглядитесь, и вы поймёте, насколько вы слепы!
Миссис Ортис пришлось напрячь зрение, но этого и не нужно было. Спустя мгновение, лицо мужчины начало неуловимо меняться, пока перед ней не возник совершенно другой человек. Мужчина средних лет с золотисто зелёными глазами, абсолютно белыми волосами, которые делали его лицо ещё более смуглым, чем оно было на самом деле. Большой рот растянулся в совершенно равнодушной улыбке.
- Теперь вы видите, как ошибались?
Резкий вскрик оборвался, стоило женщине лишь попытаться закричать.
- И не вздумайте орать. Не поможет, - зашипел этот рот, когда мужчина склонился к самому уху женщины. - А самое прекрасное, что сегодня я сварил вашу внучку в котле со смолой. Заживо. Медленно. Вы можете представить те мучения, которые испытал пятилетний ребёнок, окунувшись в кипяшую вязкую массу? Да… судя по вашему взгляду, вы можете это представить… в мельчайших деталях… вы же сами сделали это однажды. Леди Ортис? Ведь я прав, это с вашей помощью простился с жизнью сэр Ортис? Вы толкнули его? Ах, это было нечаянно, конечно же… но именно вы стояли и смотрели, как чёрная жижа кипящей смолы заливает рот вашего мужа, и ничего не сделали для его спасения… а теперь, разве стоит вам удивляться, что кто-то ещё попал в такой же котёл…
Стивен Редженальд предугадывал каждое слово, каждое движение, каждый вдох пожилой леди. Его издевательский тон мгновенно наполнялся сочувственными нотками и наоборот. И ничего уже не могло ему помешать насладиться ужасом и отчаянием леди Ортис.
- Вы же знаете, убийство не имеет срока давности. Что, если я сдам вас полиции? А за одно, представлю в суд доказательства того, что это вы убили вашу маленькую внучку, да и с невесткой вы обошлись не лучшим образом… что же касается головы вашего сына, простите. Я не смогу отдать её вам. Мне нужно, чтобы она заняла своё законное место среди трофеев в моём охотничьем зале, а ваш зал останется таким, каким его создали ваши предки. Довольно и этого. Мне будет приятно глядеть в голубые глаза вашего сына и сознавать, что я продлил его жизнь на столетия. А вы можете готовиться к другой жизни, леди Ортис. Начинайте.
Ещё раз насмешливо взглянув на женщину, Редженальд хлопнул в ладоши. В тот же миг опять появился горбун и взял со стола поднос с головой Ортиса.
- Мартин... – простонала женщина.
Стивен сделал жест, и горбун сделал шаг к креслу.
- Можете проститься с ним. Я не позволю вам хоронить его. Дудки. Но последний поцелуй могу подарить, – как будто сжалившись, прокомментировал Стивен.
Миссис Ортис смотрела на мёртвое лицо сына глазами, полными любви. Но прикоснуться к нему она так и не смогла. Через мгновение её лицо перекосилось. Уголки рта опустились, несколько раз дёрнувшись. Глаза потухли, отражая в себе страдание и ужас, и закрылись.
- Вот и славно, - ухмыльнулся Стивен, - мне и не хотелось с ней возиться. Фу, какая смрадная мерзость. Лучше уж я займусь головой её сынка….
Если бы Шон знал, как горько сожалела миссис Ортис о том, что была несправедлива к сыну все последние годы, и о том, что сказал ей Вулфтрейс, и что если бы у нее был только шанс, лишь один шанс, хоть один шанс… Она бы попросила прощения у Мартина. Сказала бы, как была несправедлива к нему. И Шон испытал бы, наверное, даже нечто сродни удовлетворению и чувству победы.
Но. Эвелен Верджиния Ортис уже никому никогда и ничего не скажет. К счастью ли, нет ли. Но она завершила свой жизненный путь, и Шону не дано узнать, что она хотела сказать тогда именно ему. Кроме того, что он был прав. Но это он и сам знал.
***
Как бы ни стремился Шон обратно в Британию, к Мартину, исполнить свое обещание, быть рядом, поддерживать в сложной ситуации, да, до него дошли вести о смерти миссис Отрис. Шон выбрал время, даже с учетом разницы в нем, чтобы поговорить с Мартином, но разве это заменит живое общение? Да, это хоть что-то. Шон с трудом подбирал слова. Хотя он мог быть таким красноречивым на переговорах…
…Но бизнес диктовал свои правила. Проклятые азиаты ни в какую не желали отпускать Вулфтрейса восвояси. Они всячески затягивали переговоры. И не раз у Шона возникало искушение бросить все к чертям и найти других партнеров. Но всякий раз он говорил себе. Какими бы ни были твои личные привязанности, запомнят тебя не по тому, кто были твои друзья, а по твоим достижениям.
Мы не в старшей школе, говорил он себе и своим подчиненным. Прежде всего себе. И потому нас оценивают не за старания, а за результат. А Мартин… Если он действительно ценит их дружбу, он не станет манипулировать и поймет, что в жизни далеко не все происходит так, как нам хочется. Да, мы все делаем выбор.
И Шон выбрал бизнес. Когда в нем произошел этот перелом? Когда Мартин отступил на второй план? Быть может, во время перелета, когда Вулфтрейс был предоставлен сам себе и снова проанализировал то, что произошло? Он вновь и вновь сопоставлял события, прокручивая их назад и вперед. Он искал оправдание себе. Да, изначально он хотел не более чем оправдать себя. Все эти совпадения.
Он приходит в жизнь Мартина, в его дом, и несчастья сыплются на семейство Ортисов как из рога изобилия. Мартин ему далеко небезразличен. И одна мысль о том, что придется держаться от него подальше, если не хочешь принести в его жизнь еще больший раздрай, приводила Шона в ужас. А что если.
Что если, как Вулфтрейс и думал, мишенью был он сам, а Мартин – средство повергнуть его в панику, воздействовать на него и заставить ошибаться? Но кто мог такое провернуть? У кого был мотив, возможность и что там еще перечисляют полицейские, когда обвиняют в убийствах? Почему сразу убийствах? Почему не просто в преступлениях? Орудие убийства. Мотив, возможность и орудие преступления.
Зацепившись за эту мысль, Шон посмотрел на всю ситуацию уже под совершенно другим углом. И по всему выходило так, что Мартин так или иначе был заинтересован в устранении своей жены. Ведь она хотела развода. Матери. Она ненавидела его за то, что он был не мужчиной в ее глазах, позорил их род. Дочь.
Вот смерть малышки никак пока не вписывалась в общую картину. Но те эмоции, что уловил Шон. Удовлетворение и злорадство вместо скорби и опустошения. А что если дочь была вовсе не родной? Тогда она напоминала бы о покойной жене ее предательстве. Вот в этом случае все сходится. И в каждом случае Вулфтрейс волей-неволей становится свидетелем, обеспечивающим Мартину железобетонное алиби.
А эти его автокатастрофы, которые происходят исключительно на глазах Шона и с таким вариантом развития событий, что Шон неизбежно спасет Мартина? Тоже инсценировки? Но зачем? Чтобы пережить вместе травмирующее событие. Чтобы Ортис был обязан Вулфтрейсу жизнью. Чтобы укрепить их связь.
Чтобы Шон гордился собой. И ведь он велся на это все!
Вывод, к которому пришел Шон, был крайне неутешителен. Если все действительно так, как он думает, Мартин все это время искусно манипулировал им. Но зачем? Что двигало им? Шон никогда не переходил ему дорогу, не был ни конкурентом, ни соперником. Зачем Мартину вся эта игра? Чего он хочет добиться в итоге? Ответа не было. Или его не было вовсе, либо Шон его не видел.
Либо не хотел видеть. Потому что нельзя быть таким параноиком. Появился у тебя единственный друг. Который тебя понимает. Принимает таким, какой ты есть, хотя это, скажем, положа руку на сердце, то еще испытание. А ты норовишь записать его в недоброжелатели. На каком основании? Давно ли ты стал принимать недоказанные домыслы за аксиому?
Поговорить с Мартином начистоту. Вот был первый порыв Шона. Но как он даже начал бы этот разговор? А знаешь, Мартин, я тут подозреваю, что ты не тот, за кого себя выдаешь. И не друг ты мне… А кто? Скажи-ка? Что тебе от меня надо?
Боже. Что за бред. Да если бы кто сказал подобное самому Вулфтрейсу, то лишь чудо спасло бы его от неминуемой смерти. Нет. Это неприемлемо.
Хорошо. Делать-то что?
Иногда самое разумное просто выждать. Не предпринимать никаких шагов, не форсировать события, а просто ждать развития ситуации. Вот как его азиатские коллеги. Вот уж мастера по части созерцания.
И Шон решил последовать их примеру. Замечать знаки? Разве не знак само по себе то, что он вынужден находиться именно здесь, вдалеке от дома, погруженный в чужую культуру? Быть может, для того судьба и дала ему этот шанс изучить ее? Не просто изучить, а взять на вооружение лучшее из предлагаемого?
И теперь разница во времени и чрезмерная загруженность делами перестала быть для Шона досадным препятствием, а превратилась в благословение. Нам нужен тайм-аут. Мне нужен. А Мартин… вот и посмотрим, как он на это все среагирует.
Звонки. Звонки. Звонки. Теперь это единственное, что связывало Мартина с Шоном. Всё больше звонков. Иногда ему казалось, что вся его жизнь стала состоять из звонков на другой конец света. Это просто наваждение. Утро и вечер перепутались. Он уже не знал, когда закат переходит в восход. Не знал, что и как происходит. Не видел, не помнил этого. Он помнил лишь голос Шона. Интонацию. Но это бы полбеды.
Беда в том, что со временем интонации Шона стали меняться. Изощрённый разум Стивена забил тревогу. Шон отдаляется. Уходит из-под влияния. Формирует свой собственный, отдельный от Мартина взгляд на мир. Даже сам мир. И это недопустимо. Но поставить Вулфтрейса перед ультиматумом он не мог. Это ещё более глупо, чем посыпать голову пеплом разбитых надежд. Нет. Мартин Ортис дождётся возвращения друга и посмотрит в его глаза. Если только не представится случай, встретиться раньше, чем этого желает его бизнес.
- Шон, - говорит Мартин в трубку, выходя из роскошного номера отеля с видом на Осака Касл. – Я тут случайно оказался в Осака, если ты не слишком занят, долететь до тебя сущий пустяк. Через четыре часа мы могли бы выпить традиционного пятичасового чая. Разве это не стало бы чудом для тебя, Шон?
В голосе говорившего было столько надежды, что даже бамбуковые побеги замедлили бы свой рост, чтобы увидеть эту бездну тоски и боли….
На ловца и зверь бежит? И кто в данной ситуации ловец, а кто зверь?
Вулфтрейс посмотрел на наручные часы. Пятичасовой по местному времени. В Лондоне в это время будет уже за полночь. Все предусмотрел, все просчитал…
- Разумеется, Мартин, я с удовольствием выпью с тобой традиционного пятичасового чая. Все эти чайные церемонии и все, что с ними связано, уже оскомину набило. Так что ненадолго вернуться к британскому укладу будет для меня отрадно, - ровно ответил Шон. – Я пришлю тебе адрес в сообщении.
Сердце Вулфтрейса билось учащенно в предвкушении встречи. Надежды на то, что он получит ответы на все свои вопросы, конечно, питать не следует. Но посмотреть Мартину в глаза так хочется. Эти прекрасные голубые глаза с немного наивным детским выражением, такие родные, незабываемые…
И, тем не менее, Шон Вулфтрейс не был бы собой, если бы сразу отбросил все подозрения. С чего это вдруг Мартин решил навестить его? Именно сейчас? Что-то почувствовал? Видит, что Шон ускользает из его жизни? Или просто стосковался, как он и хочет это преподнести?
Четыре часа показались вечностью.
Местом встречи Шон выбрал ресторан Grand Kitchen, что расположен на первом этаже Palace Hotel Tokyo, где обосновался сам Шон. Сознательно или нет, он выбрал территорию, которая ему была знакома, где он уже чувствовал себя уверенно и безопасно. Безопасно? Он что, боялся Мартина? Скорее не так. Вулфтрейса пугали собственные подозрения насчет его друга. И он жаждал встречи с Мартином, чтобы развеять их раз и навсегда.
Всё же согласился. Победно сжав кулак, Мартин заверил Шона, что пролетел бы это расстояние быстрее, будь у него крылья, и радостно улыбнулся стюардессам при входе в салон самолёта. Вот уж в чём он был уверен, так в том, что личный самолёт уж точно лучше любого другого. Компания Ортис может возить своего президента куда угодно по его первому требованию.
Сказать, что Мартин не волновался, значило бы солгать. Но волновался Мартин не о том, что Шон не будет рад ему, а о том, что не увидит смысла играть дальше. Всё же мысль о турнирных поединках гладиаторов всё ещё грела его самолюбие. Насладиться победой без должной игры, даже зная результат, тем более зная результат, совершенно безвкусное блюдо. Пресное и пустое.
- Шон, ты и представить не можешь, как одолели меня все эти дела, полицейские проверки и аудиторские захваты! Я на грани помешательства! – воскликнул Мартин, широко улыбаясь, стоило ему только увидеть Вулфтрейса. – Я не мог даже погрузиться в работу! Забыться хотя бы там, они впились в мою душу и мытарили моё тело. Спаси бедного друга! Дай мне вспомнить вкус жизни! Хотя бы просто ощущение покоя и умиротворения. Или убей уже, чтобы не мучился больше, вспоминая свою жизнь!
А он не изменился. Ничуть. Все тот же мальчишеский задор и непосредственность в проявлении своих эмоций, по крайней мере, в присутствии Шона. Он прекрасно знает, каким может быть Мартин Ортис при иных обстоятельствах. И когда он настоящий? Хочется верить, что здесь и сейчас так точно.
Шон пригласил Мартина пройти за стол, что для них приготовили. Хоть они и договаривались всего лишь выпить чая, Шон не стал ограничиваться только этим.
- Ты проделал долгий путь, должно быть, проголодался. Я выбрал блюда на свой вкус, надеюсь, и он не изменился?
Услужливые официанты бесшумно скользили от стола к столу, меняя блюда. Шону ничуть не мешало их присутствие, и он начал разговор сразу же.
- Так и каков результат? Виновного нашли? Я слышал о смерти твоей матушки. Прими мои соболезнования. – Тень пробежала по лицу Вулфтрейса. – На тебя столько навалилось последнее время. – Шон подпустил ноток сочувствия в свой нейтрально-светский тон. – Мне, несомненно, льстит, что ты пришел ко мне, ища спасения, но боюсь, я не смогу тебе помочь с этим.
Мартин вернул назад в тарелку уже было поднесённую ко рту ложку с грибным супом.
- Это было больно. Даже не знаю, что заставило меня не уйти вслед за ней. – Потом тряхнул головой и ухмыльнулся, зажигая искорки в глазах, - Скорее всего это полицейские, которые требовали не покидать страны. А как бы я отправился в царство мёртвых, не покидая Англии?
Шон оценил шутку Мартина, слегка усмехнувшись.
- Не думаю, что полицейские могли бы заставить тебя изменить решение, прими ты его. И тем не менее, ты здесь. Так значит, разбирательство уже закончено, и запрет снят? – в отличие от Мартина, Вулфтрейс продолжал трапезу, аккуратно и методично поедая свой суп, как будто происходящее и описываемое его ничуть не волновало.
Сколько бы не было вложено сил в какой-либо проект, всегда наступает тот момент, когда кажется, что сил уже нет, а дело не сдвинулось с места ни на йоту. Вот и теперь, глядя на холодность и отрешенность Шона, Мартин отчаянно понимал, что не имеет даже смысла дожидаться сервировки стола для чая. Он просто замёрзнет от этого леденящего взгляда серовато-голубых глаз Шона.
- Шон, скажи, неужели так может случиться с каждым? Ты не видишь человека и забываешь даже думать о нём. Просто всё забываешь. Я умирал от бессилия что-либо сделать, маясь под этой подпиской о невыезде, как на плахе под топором палача. Но ты … - Мартин отвёл взгляд, чтобы сверкнувшая слеза не выдала его душевного порыва. - Кажется, ты не рад даже помнить меня, не то, чтобы видеть… неужели…
Голос сорвался. Ортис замолчал, сглатывая комок.
Вулфтрейс медленным плавным движением отложил приборы в сторону и даже отодвинул от себя тарелку на пару миллиметров, тем самым показывая, что его внимание теперь всецело принадлежит Мартину.
- Послушай, Мартин, - чуть мягче начал Шон. – Мы оба были заняты последнее время. И я сам не в восторге от происходящего, поверь мне. Между нами, - он заговорщически подался вперед и понизил голос. – Мне до смерти надоели эти узкоглазые. Мне кажется, они все на одно лицо. А имена запомнить. А выговорить. Ты не представляешь, что это за испытание. Будь моя воля, я бы давно сбежал отсюда, я переплыл бы океан, я прошел бы Россию и Европу, под Ла-Маншем есть тоннель, тут мне повезло. Плыть больше не пришлось бы. Только чтобы быть с тобой. – Шон сделал паузу, чтобы Мартин вполне осознал смысл его слов. Потому что кроме сказанного Вулфтрейс никак больше не выражал своих намерений или чувств. – Но у меня есть обязательства. На одной чаше весов чертова уйма людей, которых я не могу подвести. И на другой ты и наша дружба. И пока перевес на численной стороне. Но твои обвинения несправедливы. Я как мог, поддерживал с тобой связь. Я бы хотел обещать, что все это скоро закончится, но я не могу дать обещания, которое выполнить не смогу. Я безумно рад тебя видеть, но не могу даже прикоснуться. Потому что здесь мы под прицелом этих косых глаз постоянно, куда бы мы ни пошли, что бы мы ни сделали. И одно неверное движение может разрушить то, что я создавал годами. Чего бы мне очень не хотелось. – Сожаление явно просквозило в голосе Шона.
Приличия. Мнение окружающих. Рейтинги. Боже, если только это сдерживает людей, дай им ума хотя бы!
- Хорошо, – смиренно, словно подписывая собственный приговор, кивнул головой Мартин. - Я понимаю. Я даже принимаю такие правила игры. Чёрт бы их все… но …. – Мартин порывисто выдернул из подставки бумажную салфетку, достал из кармана совершенно идеального костюма Паркер и, почти не глядя на стол, написал несколько слов. – Возьми. Если ты согласен, пусть всё так и будет.
Он передал салфетку Шону и встал из-за стола.
- Я жду вас, мистер Вулфтрейс, - холодно произнёс он, склонив голову, и зашагал к выходу из ресторана, оставив Шона с салфеткой в руке.
Шон даже не проводил Мартина взглядом. Выбрал уйти посреди обеда – его право. Сам же он неспешно и с удовольствием, как здесь принято, закончил обед и потом поднялся в свой номер. И лишь там, выйдя на огромный, размером с небольшое поле для гольфа, балкон и вынул из кармана салфетку.
С неудовольствием отметив, что руки его подрагивали, Вулфтрейс развернул записку. В ней была всего одна строка, да и указан там был адрес. Какой-то адрес. И что там? Пылкое свидание разлученных судьбой-злодейкой влюбленных или очередная коварная западня? Все предыдущие покушения, которые были направлены и на Шона, и на Мартина, не имели успеха. Но это лишь благодаря тому, что есть Шон Вулфтрейс. Бесконечно везти ему не может. Так что нужно крепко подумать, прежде чем очертя голову бросаться неизвестно куда. Это не Британия, даже не Европа. Здесь Шон сам по себе. И под постоянным надзором.
Вернувшись в номер, Шон взял свой ноутбук и снова вышел на балкон. Вероятнее всего его соединение будет отслежено, но иллюзия уединения вне стен номера все же будет. Он ввел в поисковую строку написанный на салфетке адрес.
***
Охотник выслеживает дичь. Ставит ловушки. Старательно и методично гонит её в расставленные силки и отчаянно желает, чтобы охота закончилась успехом. Но стоит дичи оказаться в ловушке, дикое всеобъемлющее ощущение тоски заполняет душу охотника, желающего совершить этот процесс ещё раз. И он опять выходит на тропу в поисках подходящей дичи. Ему не интересно разорвать на части зазевавшегося грызуна. Нет. Он хочет найти достойного и сильного соперника. Такого, охота за которым вычерпала бы все ресурсы организма, но победа над которым восполнила бы эти ресурсы сторицей.
Хотя он и знает, что ровно в тот момент, когда соперник капитулирует, ему опять станет невыразимо тоскливо от желания найти новую дичь.
Стивен расставил все ловушки. И надо сказать, что Шон Вулфтрейс оказался крепким орешком. Охота на него казалась такой захватывающей и напряженной, что Редженальд едва не забросил все остальные дела. Но бросать начатое? Это даже не трусость. Это низость, а барон вовсе не считал, что занимается чем-то низким и неподобающим настоящему охотнику. Тут он всегда был готов идти до конца, а главное, если путь оказывался сложным, что случалось весьма редко, интерес к добыче только усиливался.
Помещение клуба «Тюрьма 13» скорее было подобно цирку. Даже диаметр арены был в точности соблюден, хотя выпускать лошадей по кругу никто никогда не собирался. Просто тринадцать метров казались вполне символичными Режденальду, когда он задумывал это заведение. Нельзя сказать, что устройство боёв без правил в Японии далось ему так же легко, как устройство поля для гольфа. Но если ты барон фон Редженальд, даже японские порядки становятся несколько английскими перед тобой.
В центре Осаки есть место, где под землю уходят многоуровневые автостоянки, торговые центры и увеселительные заведения. «Тюрьма 13» была устроена на тринадцатом уровне этого комплекса, с многочисленными сексшопами и жилищами гейш по внешнему периметру. Но пройдя внешнюю бутафорскую полосу, знаток попадал в древний театр смерти. И это была уже не игра. Смертью тут пахло, как сакурой у подножья Фудзи. И не просто смертью. Когда-то в древние времени Япония была настолько закрыта, что любого попавшего на остров европейца ждала смерть просто за то, что он не такой, как все. За то, что он посмел ступить на землю, где восходит солнце.
Именно в таком месте Стивену захотелось устроить арену. Он постарался, чтобы каждый вступивший в бой, прочувствовал, как и чем рискует. Не будь он Стивеном Редженальдом, если Шон Вулфтрейс не постарается стать победителем на этой арене….
Только Мартин мог выбрать такое место для встречи. С одной стороны, ничего подозрительного. Захотелось человеку разнообразить свою жизнь и посетить публичный дом. Да, мистеру Вулфтрейсу готовы предоставить любую девушку на выбор в любое время дня и ночи. Но вот хочет он выбрать сам. Что в этом криминального? Но вот тот факт, что дом терпимости располагается в здании бывшей тюрьмы… в этом есть нечто. Нечто, не поддающееся рациональному осознанию. Это и будоражит, и пугает, и вызывает интерес, и отпугивает. Этакий изощренный коктейль. Кто откажется попробовать?
В основном внешне здесь все осталось без изменений. Здание из красного кирпича с выветренными стенами и выцветшими на них иероглифами. Но это лишь одно из комплекса зданий, стоящих по периметру правильного прямоугольника. Что находится в остальных зданиях, Шон предпочел не знать.
А вот отсюда прямо-таки разит сексом. Шон прошел через анфиладу пропускных пунктов и оказался в длинном коридоре, по обе стороны которых были белые двери с решетками и окошками для раздачи еды. Шон не без содрогания представил себя в роли заключенного. А что, если…
Тогда ему диктовались бы правила, касающиеся буквально всего. Как ходить. Как сидеть. Как справлять нужду. Как спать. Как есть. Как дышать. За малейшее неповиновение избиение со стороны охранников и наказание в карцере. Шон устроил бы здесь кровавую бойню. Он бы и сам погиб при этом. Но не стал бы ни на секунду мириться с таким порядком вещей.
Хорошо, что он здесь всего лишь гость. Но от этого места в дрожь бросает даже его.
- Господин Вулфтрейс?
Шон обернулся на голос с тщательно сглаженным акцентом. Молодой мужчина в строгом кимоно стоял чуть позади него. Шон слышал, как открывалась дверь, слышал и шаги по коридору, но не оборачивался, пока его не окликнули. Служащий этого заведения так старался, чтобы его не услышали, так зачем же понижать его самооценку?
- Да? – вопросительно приподнял бровь Шон.
- Идемте, вас ожидают.
Пропустив Шона вперед, молодой человек пошел следом вдоль белых зарешеченных дверей. Интересно, а внутри у них тоже все сохранилось со времен, когда это место было тюрьмой? Шона так и подмывало заглянуть в камеру, но он преодолел соблазн и шел по коридору, вдоль стен которого были прочерчены две белые полосы.
Мартину не сиделось, хотя он уже знал, что Шон в Осаке. Знал, но это никак не умаляло его волнения. И не по поводу того, что Шон откажется от боя. Нет. Мартин беспокоился о том, как посмотрит Шона на его желание угодить другу. Ведь совершенно ничего не мешало Шону посмотреть на все старания Ортиса, развернуться, послать их подальше и укатить по своим делам.
И ничего с этим не сделать. Но отказываться от своей цели он не собирался. Ортису нужна всепоглощающая и безоговорочная любовь Вулфтрейса. Если для этого Шону необходимо кому-то выбить пару зубов – прекрасно. Никаких ограничений.
- Я ждал! – выдохнул Мартин, разворачиваясь к открывшейся двери у стены, которая оказалась полностью стеклянной. В этой постройке таилось множество секретов, тут Стивену не откажешь и изощрённости, и изобретательности.
Реальность внутри здания и за его стенами не имели между собой практически никакой связи. Мир за окном существовал лишь для того, чтобы стены здания на месте бывшей тюрьмы казались живыми. На самом же деле, жизнь здесь понятие довольно условное.
В кабинете Мартина всё было устроено, как обычно. Огромное пространство было подобно пустыне, шаги по которой заглушает ковёр с длинным ворсом. Над столом у стены два ряда мониторов, отражающих обстановку на мировых биржах и бог знает где ещё. Кресло, обтянутое крокодиловой кожей, стояло чуть поодаль от стола – это Мартин от нетерпения откатился подальше и принялся ходить по кабинету, словно зверь, мечущийся в клетке. Стеклянную стену можно было сделать непроницаемой в одно мгновение, опустив жалюзи, что Мартин и сделал, стоило двери открыться.
Через мгновение в кабинете, освещённом каким-то невидимым источником света, словно бы отовсюду, стояли двое мужчин, ждущих реакции друг друга.
– Я безумно долго ждал тебя!
Чуть дрогнувшим от волнения голосом произнёс Ортис….
Как и предполагал Вулфтрейс, устрашающий антураж тюрьмы был лишь ширмой. Провожатый довел Шона до лифта, они спустились в подвальное помещение, откуда по переходу попали в смежное здание. И вот там-то, поднявшись на нужный этаж, и оказались у настоящей цели их путешествия.
- Ты себе не изменяешь. Держишь руку на пульсе, где бы ты ни был, - заметил Шон, как только вошел в кабинет, и дверь за ним бесшумно затворилась. Как. Как можно иметь такую шикарную деловую хватку и быть настолько ранимым одновременно? Какая из личностей, что уживаются в Мартине, настоящая? – вновь задался Вулфтрейс волнующим его вопросом. И поймал себя на том, что слишком долго пристально рассматривает Ортиса. – А я безумно соскучился, - поспешил он объяснить свое странное поведение. Сделал шаг навстречу, раскинув руки для объятий. – Наконец мы одни. – Он был и, правда, рад видеть Мартина, несмотря на все подозрения, что точили его душу.
Судорога, пошедшая по лицу Мартина, слишком красноречиво выдала его волнение, но уже в следующее мгновение он широко улыбался и двинулся навстречу Шону, выдыхая, словно душу.
- Я думал, моему безумию не будет предела. Как же ты напугал меня своим видом там в Гонконге. Слышишь, обещай мне больше так не делать! Я с ума сойду.
Но слова всё же застряли в горле, когда такой близкий желанный Шон обнял друга и похлопал его по спине. Всё. Вот сейчас Мартин слышал его сердце. Видел глаза. И, кажется, ощущал малейшее движение его души. Вот только сейчас…
- Ты представляешь, что я сделал, чтобы выкупить этот клуб и устроить здесь гладиаторский турнир?
И как этот человек может быть обманщиком? С кем иным еще можно было бы проделать этот трюк, но Шона обмануть нельзя. Он же чувствует. Мартин искренен. Облегченно выдохнув, Вулфтрейс принял Мартина в свои объятия.
- Ты сделал что? – отстранившись, переспросил Шон. – То, что ты выкупил клуб, меня даже не удивляет. Ничуть. А здесь уже все так и было, или это ты внес изменения в дизайн? - Шон выразительно посмотрел по сторонам. – Но устроить гладиаторский турнир? Серьезно? - Честно признаться, Шон никак не мог и подумать, что Мартин воспримет его случайно оброненные когда-то слова всерьез. А он воспринял. Более того, воплотил в жизнь. – Это где-то здесь? – Шон повел рукой. – И ты мне покажешь. – Это был уже не вопрос. Теперь все встало на места. – Тогда чего же мы ждем?
Мартин улыбнулся. Сделал несколько шагов к столу.
- Не чего, а кого, - многозначительно произнёс он, нажимая кнопку селектора. – Лимми, как обычно. – Произнёс он, всё так же улыбаясь и глядя Шону в глаза. Потом опять обошел стол и сделал жест, приглашающий к столу.
Если бы Мартин всё сделал просто и заурядно, это не был бы Мартин Ортис. Хотя, его открытая душа требовала простора действий. Но, всё дело в том, что охоту вёл Стивен Редженальд. А у него никогда не было желание ходить с душой, открытой нараспашку.
Дверь отворилась тихо и решительно. На пороге возникла тонкая фигурка стройной девушки, в руках которой был традиционный поднос из бамбука, на котором дымились две чашки вовсе не японского, а чисто английского чая с молоком. Чуть склонив голову, девушка прошла к столу и поставила поднос на абсолютно гладкую поверхность.
- Всё готово, сэр, - произнесла девушка, сделав реверанс.
- Очень хорошо, Лимми, - уже глядя девушке в глаза, качнул головой Мартин. - Я не сомневался в ваших способностях. И потом Шону. - Мы отправляемся, сразу после чая, если ты не против, Шон.
И все-таки чай. Мартин никогда не забывает. Ничего. Это хорошо или плохо для Шона?
Ты опять начал свои параноидальные измышления?
А не они ли сохраняют мне жизнь и преумножают богатства?
Да ладно тебе, Шон, это же Мартин. Твой друг Мартин. Сколько ты его уже знаешь? Лет пять? И за все эти годы он хоть как-то навредил тебе? Преднамеренно или случайно? Нет. Тогда какого черта ты ищешь заговор там, где его по определению быть не может?
Или может?
Что с тобой случится, если ты выпьешь чашку чая? Ты все равно уже здесь, где бы это здесь ни было. Пришел сам, добровольно. Так что теперь давать задний ход?
Шон с удовольствием устроился за столом, отпил из чашки.
- М-м. Мартин, это чудесно, - улыбнулся он, глядя на Ортиса поверх чашки. – Вот то, что нужно, чтобы почувствовать себя как дома. Чашка настоящего чая и компания настоящего друга.
Шон сгорал от нетерпения увидеть, что же приготовил Мартин, но ничем не выдавал своего беспокойства. Всему свое время. И наслаждался чаем, пользуясь минуткой расслабленного безделья.
Чай был действительно прекрасным. Вдалеке от родины всегда приятно почувствовать хотя бы аромат привычного напитка, чтобы хотя бы немного окунуться в атмосферу уравновешенности и защищённости. Но чай имеет свойство заканчиваться, как, впрочем, и всё остальное. Но ведь за тем, что только что закончилось, начнётся нечто новое. Другое. То, чего подспудно ждёт твоя душа. Разве это не прекрасно?
Мартин нажал кнопку на пульте. В дверях опять появилась миловидная девушка, ожидая команды. Впрочем, она и без слов знала, что от неё требуется. Чуть поклонившись, как это принято в Японии, девушка прошла первой в узкий коридор. Мартин пропустил Шона и покинул кабинет последним. Двери бесшумно сомкнулись, пространство коридора осветилось так, словно сами стены излучали свет. Девушка провела мужчин по длинному коридору, сделав поворот налево, она на мгновение остановилась, за тем сделала необычно широкий шаг.
Она не стала скидывать кимоно, чтобы ошарашить гостя, или извлекать из каких-то потайных карманов спрятанное оружие. Нет. Отступив чуть назад, воспользовавшись некоторой заминкой Вулфтрейса, она развернулась к нему лицом и нанесла несколько резких ударов по корпусу, коротко и резко выкрикнув какой-то девиз по-японски.
Чаепитие прошло в тишине. Той комфортной тишине, что не требует пустых разговоров ради приличия. И также молча, Мартин встал из-за стола, вызвал свою ассистентку, жестом пригласил следовать за ней. Шон уже ничему не удивлялся.
Он последовал за девушкой в коридор, слыша шаги Мартина позади. Его дыхание немного участилось, но это можно списать на то, что он, как и сам Шон, предвкушает нечто. Что именно? Ответ на его вопрос последовал даже раньше, чем ожидал Шон. Идущая впереди Лимми внезапно остановилась и стала вести себя как-то неадекватно.
Шон был ошарашен ее действиями лишь первые несколько секунд. А потом рефлексы сработали сами собой. Он заблокировал последующие удары, пропустив разве что пару. В том, что девушка профессиональный боец, сомнений не было.
Но чего она хочет от Шона? Он не знал японского так хорошо, чтобы понять, что она крикнула. Но не оставляло сомнений то, что это было нечто воинственное вроде обещания переломать все кости и намотать кишки Шона на кулак. Правда, на японском это звучало намного короче.
Наверное, внезапная атака мобилизует ресурсы организма быстрее и концентрированнее.
Несколько блокирующих движений и пара контратак возымели своё воздействие. Девушка была дезориентирована и нейтрализована.
Разорвав дистанцию между собой и Лимми, Шон отступил назад, прижимаясь к стене, потому что коридор был слишком узким, а Вулфтрейс не хотел, чтобы Мартин оказался на пути у этой безумной фурии.
- Она всегда бросается на гостей, когда у нее ПМС? - обернулся Шон к Мартину, краем глаза наблюдая за девушкой.
Мартин прижался к стене, сотрясаясь всем телом. Но это не помогло. Спустя секунду, он начал сползать, захлёбываясь от истерического смеха, утирая пальцами, пробившиеся слёзы. Присев у стены, Ортис дёрнул за руку Шона, чтобы и он присел рядом.
- Уморил, честное слово, уморил! – выдыхал Мартин, продолжая всхлипывать от смеха. - Это ж надо! Ты уложил Лимми!
Между тем девушка тоже оказалась на коленях и приняла позу, так привычную в Японии, сделала поклон в сторону Шона. За тем вытащила из рукава кимоно несколько странных предметов и кинжал с довольно длинным лезвием.
- Кто-нибудь может мне объяснить внятно, что, черт подери, здесь происходит?
Вся эта фантасмагория Шону совершенно не нравилась. Мартин же, напротив, получал несказанное удовольствие от разворачивающейся у него на глазах драмы.
- Что… Что она собирается делать?
Хотя ответ был достаточно очевиден. Черт их разберет, этих узкоглазых, но Лимми явно не собиралась больше нападать на Шона. Да она же собралась убить себя!
- Твою мать! – выкрикнул Вулфтрейс, бросаясь вперед. Еще не хватало, чтобы у него на глазах девушка совершила харакири. В тот момент он даже не думал о том, что будет, если он помешает ей это сделать. Опозорит ли, станет ли самым дорогим и важным человеком в ее жизни, которому она обязана своей, неважно. И что он помчался спасать ее? Кто знает.
Еще один рефлекс. Шон даже не подумал, что она может воспринять это как еще худшее оскорбление и пытаться устранить досадную помеху, возникшую на пути к … как у буддистов это называется? Аналог валгаллы норманнов?
Неважно. Важно. Что для самурая жизнь – это позор и ад. А смерть – это очищение и рай. Смерть это и есть то. К чему следует стремиться.
Вулфтрейс перехватил ее руки, сжимавшие сверкающий клинок. Лимми сопротивлялась отчаянно. Она визжала и извивалась, тянула кинжал на себя, но, поняв, что так она не победит, сменила тактику. Извернувшись, как ящерка, она выскользнула из рук Шона и, улучив момент, полоснула его кинжалом по руке. Идеально сверкающий чистотой пол окрасился в цвет крови. Шон, тихо вскрикнув от неожиданности, отпрянул.
Мартин кинулся к Шону, перехватывая его посреди коридора.
- Не стоит, - закричал он. - Ты не можешь вмешиваться в это! Не смеешь! - ещё какие-то минуты ушли на борьбу Мартина и Шона, чтобы утихомирить друга, пришлось оттащить его к стене и дать Лимми завершить ритуал, который был так непредвиденно прерван. – Ты же пойми, она поклялась укатать тебя. А ты не подпустил её даже провести захват. Теперь она не сможет покинуть даже пределы этой комнаты без того, чтобы не оказаться опозоренной. Это же кодекс. Ты ничего не можешь изменить.
Мартин обхватил Шона за плечи, впечатывая в друга в стену, чтобы дать Лимми завершить ритуал.
Девушка же, выругавшись, довольно резко, топнула ногой и опять села в привычную позу. Положив руки на колени, она совершила поклон. Руки, скользнув по кимоно, раздвинули полы одежды, обнажая тело, потом, подхватили приготовленное оружие.
В отрешенных глазах девушки мелькнула вспышка гнева, но уже через мгновение зрачки стали пустыми. Захватил кинжал двумя руками, правой за рукоять, левой за конец лезвия. Потом приставив конец лезвия к левому боку. Одним резким движением Лимми вонзила кинжал в живот и, обхватив рукоять двумя руками, разрезала живот от левого к правому боку.
Из открытой раны полилась кровь. Тело девушки покачнулось вперёд и рухнуло на пол.
- Господи, - выдохнул Мартин. - Сколько раз я видел это, столько раз и понять не могу, как они могут это сделать!
- Насколько я помню, у нее должен быть …. Что-то вроде помощника. Чтобы завершить ритуал. Он добивает в шею. – Шон, не обращая более внимания на Мартина, освободился от его рук и подошел к девушке. – Можно было предупредить, подыграл бы, обошлось бы без крови, - шепнул он на ушко Лимми, склонившись над ней так тихо, что лишь она могла его услышать. – Прости.
Она все еще была жива. От такой раны умирают медленно и болезненно. Мучительно и жутко. Шон не хотел такой участи для Лимми. Кто бы ни обрек ее на гибель, явно не задумывался о том, каково это, умирать вот так. А он представлял, слишком хорошо представлял.
Рукоять кинжала была скользкой от крови. Шон крепче сжал ее в руке и нанес один-единственный точный выверенный удар, прекративший страдания несчастной. Кровь из артерии брызнула фонтаном, пачкая его и без того окровавленный костюм. Его собственная кровь перемешалась с кровью Лимми. Символично, подумал Шон.
- Вот теперь ритуал завершен, - Вулфтрейс отступил назад, зажимая рану на предплечье. – Кайсяку. Помощник совершающего ритуал называется кайсяку.
Дело сделано. Как будто по мановению волшебной палочки, появились люди, в обязанности которых входило убирать трупы и последствия подобных ритуалов.
Мартин подошел к Шону.
- Теперь ты понимаешь, что тут всё серьёзно. Это не просто место, где крутые парни бьют друг другу морды. Нет. Здесь либо побеждают, либо умирают. Других вариантов нет. Но сейчас тебе нужно к врачу. Победитель должен быть здоров.
Всё так же, улыбаясь, Ортис похлопал друга по плечу и повёл Вулфтрейса в кабинет врача. Инициация прошла успешно. Лимми стала входным билетом Шона в новый мир, где жизнь стоит не дороже кинжала для ритуального самоубийства. И уж это, как и то, что в случае проигрыша Шон должен будет сделать то же самое, он должен был понять. Хотя, если Вулфтрейс будет сомневаться, у него ещё будет время и возможность осознать это в полной мере, ведь жизнь – это ещё не всё, что ему предстоит отдать….
Жестоко? Грубо? Дерзко? Но, это та самая жизнь. Которая всё равно заканчивается рано или поздно. И далеко не каждый человек сам выбирает, когда и как закончится его жизнь. Хотя. Путь самурая это тоже довольно жестокий и неоднозначный выбор. Для обычного человека. Для обывателя. Путь самурая – это смерть. Изначально. Подвиги приветствуются. Но смерть – это главная часть этого пути. Значительная. Удивительная. Неповторимая. Торжественная.
Все еще пребывая в легкой прострации, Шон беспрекословно следовал за Мартином, оставляя за собой цепочку алых капель. Он все еще не мог понять, зачем было убивать девушку. Доводить ее до самоубийства. Она же была к нему готова! Она принесла с собой все эти атрибуты… Значит, она знала, против кого ей придется выступить. И предполагала, чем закончится схватка. Но кто мог ей рассказать об этом? Рассказать о НЕМ? Мартин. Снова все сводится к Мартину. Боже, нет. А я только подумал, что негоже сомневаться в своем друге. И что опять? Теряться в догадках? А не лучше спросить напрямую?
- Послушай Мартин, - начал Шон. – У тебя не найдется, во что переодеться? Я выгляжу, как мясник с бойни. А, насколько я могу судить, это приличное место. – Молодец. Спросил. Да только не о том, о чем собирался. – Кстати, давно мучаюсь вопросом. Почему именно бои? – И тут его как током прошило. «Победитель должен быть здоров». Так сказал Мартин. Победитель? Победитель Лимми? Или … От того, что Вулфтрейс осознал, закружилась голова. Он остановился, оперевшись на стену.
Мартин уловил настроение Шона. Ещё бы он не сделал этого, когда от Шона исходили поистине безумные вибрации.
- Господи, нашел о чём беспокоиться! – воскликнул он, подхватывая друга под руку, - в твоём распоряжении любые вещи по твоему желанию, но позволь сделать ещё полшага в кабинет медика. А потом поговорим про бои. И про все остальные мучающие тебя вопросы. А то говорить не с кем будет, вон как побледнел, - приговаривал Мартин, действительно открывая ближайшую дверь и вводя Шона в совершенно белый кабинет. – Сижи сан, помогите мистеру Вулфтрейсу, - проговорил он встретившему их высокому человеку, на голове которого почти не было волос. За то руки были покрыты довольно густой растительностью, и вместо кимоно на нём был такой же белый, как и сам кабинет, халат с закатанными рукавами, словно выделяя тёмное пятно человеческой плоти на этом белом фоне.
Доктор Сижи сделал быстрый, почти незаметный, но обязательный поклон, и подхватил руку Вулфтрейса, помогая ему лечь на кушетку.
- Всё будет хорошо, мистер Вулфтрейс, рана совершенно пустяковая. – Приговаривал он с приятным акцентом, звякая ампулами на процедурном столике. – Думаю, вы не станете возражать против укольчика, - ласково, будто ребёнка спросил он, впрочем, вопрос был риторический, поскольку струйка препарата, взметнувшаяся из иглы, была лишь демонстрацией действия. Уже через мгновение игла вонзилась в кожу пациента чуть выше локтя.
Шон даже не сопротивлялся, когда его укладывали на кушетку, когда делали укол. Ему и притворяться особо не нужно было, исполняя роль, согласного на всё, пациента. Этакого богатенького бездельника, который при виде крови, особенно своей собственной, готов упасть в обморок. Он лишь изо всех сил замедлял регенерацию, чтобы рана не затянулась прежде, чем ее хотя бы перевяжут.
- Я… нет… спасибо… - бессвязно пробормотал Шон, уставившись с ослепительно белый потолок. У них и врач тут есть. У Лимми был бы шанс, не выбери она умереть.
Такое несвойственное Вулфтрейсу сожаление о чужой утраченной жизни накрыло его, пожалуй, впервые. И Шону это очень не понравилось. Возьми себя в руки, скомандовал он себе. Не позволяй эмоциям затмить твой разум. Стычка с Лимии, разумеется, выбила его из колеи, но еще больше досаждала мысль о том, что Мартин не тот, за кого выдавал себя все это время. Или не выдавал? А это Шон сам все напридумывал, окружив своего друга ореолом едва ли не святого? Вопросы, вопросы. И нет им конца.
Но Мартин же не отказывается на них отвечать. Только все время оттягивает момент разговора. Или так кажется?
Мартин внимательно следил за действиями врача, но с ещё большим вниманием он присматривался к Шону.
- Думаю, тебе стоит принять душ и переодеться, – решил он, помогая встать другу. Употребить фразу «прийти в себя», означало бы, что небольшой инцидент может выбить из колеи взрослого мужчину, унизить друга. Нет. Мартин не стал говорить такие вещи. Просто глоток джина и душ, как средство удаления пятен крови, вполне подойдёт. Тем более этот комплекс представлял из себя конгломерат множества заведений. Чтобы не выходить в президентскую ложу в непотребном виде, Мартин провёл Шона по тоннелю с покрытием из тонких стальных листов, к одной из комнат для отдыха. – Если тебе не достаточно только душа, я могу пригласить пару девушек, - сказал он, проходя к центру комнаты, чтобы плеснуть джин из стоявшего на столе графинчика в два стакана. Один из стаканов Мартин протянул Шону, из второго отпил сам.
– Извини, я сам не свой, когда они делают это. Никак не могу привыкнуть к такому порядку событий. Но мне хватит и выпивки. Делить с тобой душ я сейчас не решусь. Нет.
Мартину показалось, что стакан в его руке сейчас рассыплется на мелкие осколки, так сильно сжалась рука при мысли о том, что они могли бы вместе оказаться в душе… нет. Нет. Шон этого не поймёт. Ему и так досталось.
Но нет же. Это все тот же Мартин, заботливый, предусмотрительный, знающий привычки Шона от и до. Отбрось свои сомнения и просто насладись его компанией и приключением! Но нет. Червячок сомнения, однажды поселившись в душе Вулфтрейса, точил ее, не переставая.
- Душа вполне достаточно, спасибо, - вежливо, но прохладно ответил Шон. От одной мысли о девушках в кимоно его снова замутило. И он почти пропустил слова Мартина о том, чтобы принять душ вместе. Шон улыбнулся в ответ на шутку Ортиса. – Может, когда я буду в лучшей форме? – Послав Мартину лукавый взгляд, Шон удалился в ванную.
После душа Вулфтрейс и, правда, почувствовал себя намного лучше. А облачившись в привычный костюм, который он нашел, едва вышел из душа, и вовсе успокоился.
- Показывай свои владения, - сказал он Мартину, пребывая в нетерпении увидеть уже то, ради чего они сюда пришли. Инцидент с Лимми был уже забыт, рана на руке зажила, но Шон не забывал, что нужно быть аккуратным и делать вид, что она все еще доставляет некоторые неудобства.
Ожидая возвращения Шона, Мартин налил себе ещё порцию джина, отпил из стакана. Потом, оставив стакан на столике, прошел к зеркальной стене. Для того чтобы открыть огромный шкаф достаточно было лёгкого касания руки.
- Можешь выбирать всё, что на тебя посмотрит. Но… - Мартин ещё раз кинул взгляд на покрытого прозрачными капельками. Шона. - Думаю, от кимоно ты откажешься.
Тем более и сам Мартин предпочитал обычный европейский костюм, правда не менее дорогих и эксклюзивных, чем у самого Шона.
Разумеется, он откажется от кимоно. Всегда вызывало недоумение, даже отторжение, граничащее с откровенным осуждением то, как люди, скажем, европейской культуры, пытаются стать теми, кем они не являются, надевая на себя костюмы другой нации. Может быть, когда-нибудь, Шон и примерит на себя кимоно. Но не сейчас. Не сейчас.
Поймав на себе вожделенный взгляд Мартина, Вулфтрейс ничуть не смутился. После того, как они расставили все точки над i, Шон совершенно спокойно реагировал на проявления Ортиса. Да, он такой. И что теперь? Если выбираешь человека своим другом, принимай его целиком, а не по частям.
И Шон, ничуть не стесняясь присутствия Мартина, переоделся прямо при нем.
- Очень надеюсь, что на меня больше никто не нападет сегодня, - обозначив легкую улыбку, сказал Шон. – Иначе мы так никогда и не доберемся до сути. До сердца этого комплекса. А мне уже очень хочется на него посмотреть. – Он зашнуровал ботинки, осторожно действуя раненой рукой, и подошел к Мартину. – Идем?
Мартин кивнул.
- Нас ждёт вип-ложа. – облегчённо улыбнулся Мартин и открыл дверь.
Витиеватые коридоры всё равно когда-то заканчиваются. Из ложи, предназначенной для особых гостей, открывался лучший вид на арену, засыпанную песком. Зрители приветствовали новых участников, вышедших на арену. Так, что появление хозяина в ложе было замечено лишь служащими, засуетившимися в стараниях угодить гостям.
- Нам нужно решить множество организационных вопросов, - начал Мартин, - И в первую очередь нужно найти тебе имя и атрибутику. В каком бы статусе ты хотел выступать.
Выступать? Он только что сказал выступать? Значит, Шон не ошибся. Что же. По крайней мере, хоть что-то стало ясно.
- Для начала я бы хотел присмотреться, - осторожно заметил Вулфтрейс, чувствуя прилив адреналина. Все эти запах, звуки, сам вид арены, что раскинулась у их ног. Все это приводило его в трепет и будило самые изначальные природные инстинкты.
Сложно было бы не заметить, как трепетали его ноздри, втягивая эти умопомрачительные запахи. Как расширились зрачки, и как он облизывался в предвкушении. Шон неотрывно смотрел на вышедших на арену бойцов, как будто уже примеряя каждого из них на роль собственного противника. Как они двигаются, как ведут себя. Как одеты и вооружены. Ни одна деталь не ускользала от цепкого взгляда Вулфтрейса.
Вот оно. Вот именно теперь настал момент, когда Редженальд ликовал. А Мартин улыбался так искренне, что это невозможно было скрыть. Трепет Вулфтрейса передался и Мартину. Сделав знак, он приказал прислуге открыть шампанское.
- Это повод выпить! – воскликнул он, подавая фужер Шону. - Тебе следует не просто присмотреться, а досконально изучить всех победителей турниров. Ибо условия боёв таковы, что с бухты барахты в них не кинешься. И даже ради нашей дружбы я не могу их изменить, но предоставить тебе время на раздумья и дать возможность подготовиться я тебе могу. Но сначала – За Победителя! Да будет тебе известно, Лимми была победителем прошлого турнира. А это не просто слова. Можешь убедиться сам, - Мартин кивнул на бой, развивающийся на арене. – Там сражаются не на жизнь, а на смерть.
А он настроен решительно. Только вот с чего он взял, что Шон станет выступать? Когда это он дал Мартину повод так думать? Шон хотел было отыскать в памяти тот момент, но не успел. Все его мысли были вытеснены происходящим на арене. А там было на что посмотреть…
С первых секунд первой схватки стало понятно, что это вовсе не постановочные бои. На арену вышли двое бойцов, таких разных, что выбрать их соперниками мог только слепой жребий. Один из них был борцом сумо, о чем свидетельствовала и его одежда, и комплекция, и ритуал приветствия, что он исполнил перед началом боя.
Второй, по всей видимости, придерживался более традиционной школы единоборств. Не исключено, что он практиковал стиль уличной драки. Потому как приемы его были непредсказуемы и на первый взгляд даже непрофессиональны. Зато очень техничны и эффективны.
Сумоист превосходил уличного бойца в массе и росте, зато у его противника было преимущество в скорости и ловкости. Он атаковал как будто со всех сторон сразу. Сумоист рычал от злости, силясь поймать противника в захват, но пока ему это не удавалось.
Со стороны это выглядело даже забавно до тех пор, пока уличный боец, уверовав в собственную неуязвимость, не приблизился слишком опрометчиво близко. И сумоист с небывалой быстротой и ловкостью провел подсечку, и когда уличный боец, потеряв равновесие, отчаянно пытался разорвать дистанцию, сгреб его в захват и сдавил так сильно, что Шону показалось, как хрустнули кости несчастного парня.
Но на этом сумоист не остановился. Он продолжал давить и давить, пока противник, уже не в силах кричать, просто хрипел, а изо рта у него хлынула кровь. Сломанные ребра проткнули легкие, подумал Шон. Но и это было не все. Когда тело обмякло в руках сумоиста, он отпустил его, и то, что только что было полным сил и уверенности в своей победе молодым мужчиной, бесформенной кучей свалилось на песок.
Сумоист взял голову поверженного противника в свои ручищи и одним мощным рывком отделил ее от тела. Кровь теперь залила почти пол арены.
Теперь понятно, почему там песок, подумал Шон. Он опустошил свой бокал, о котором почти забыл, и выдохнул. Да. Это было потрясающе.
- Посмотри-ка, Бенжи сегодня не повезло, – ухмыльнулся Мартин, глядя на безжизненную голову проигравшего. – А ведь у него были шансы. Знаешь, тут многое становится другим. Бегемот был поистине милосерден по отношению к Бенжи. Уж поверь мне, если бы он не сделал этого, то Бенжи пришлось бы самому решать эту проблему. А это бывает сложновато после таких поединков. В одном из прошлых турниров проигравшему пришлось лишать себя жизни, орудуя ритуальным кинжалом оголёнными костями предплечья, поскольку победитель отрубил ему кисти рук, но не убил совсем. За что получил, конечно, штрафные санкции. Но это не изменило сути вопроса. - Мартин расположился на диване, оббитом нежной, словно персик, кожей, держа в руке бокал с напитком. – Присоединяйся Шон, пока арену приведут в порядок, есть не менее часа. Ведь у тебя были вопросы. Это как раз то место и время, когда любые вопросы не будут оставлены без внимания.
Вопросы были. И так много, что Шон не знал, с чего ему и начать. И потому решил начать с главного. Тем более что общая концепция сложилась у него в голове. Но вовсе не такая радужно-привлекательная, каковой она была у Мартина. Тот получал несказанное удовольствие от происходящего и не скрывал этого. Но Мартин! Когда он успел стать таким кровожадным? Или Шон действительно никогда не знал его…
- Да, я хотел спросить. – Вулфтрейс подождал, пока ему снова наполнят бокал, и продолжил. – Что навело тебя на мысль приобрести этот клуб? Признайся, ты же затеял это все с вполне конкретной целью. Привлечь меня к участию в этом… - Шон сделал неопределенный жест рукой, предлагая Мартину самому выбрать подходящее определение. – Отсюда и следующий вопрос. Ты так уверен, что я выйду победителем из любой схватки? А что, если мне не повезет, как не повезло Бенжи? Ты готов пожертвовать своим другом? Ради чего, Мартин?
Шон сидел к Ортису в пол оборота, считывая каждое движение его тела, лица, души. Если это не момент истины, то что это.
Мартин внимательно посмотрел на Шона. Неужели откажется? Не может быть…
- Клуб был приобретён случайно, – начал он, - И довольно давно. Просто он был частью одного капитала, который достался мне в купе с прочими долгами одного неосмотрительного богача. Знаешь, эти русские… - что-то в лице Мартина передёрнулось, словно бы он увидел таракана, - Они воруют, скупают всё, что попадётся, убивают друг друга и при этом не утруждают себя позаботиться об элементарных вещах. Законности и рациональности от них не дождёшься. Ну вот. – Мартин сделал большой глоток и продолжил, - А ты же знаешь, как плохи были мои собственные дела. После того, как я получил возможность покинуть Англию, мне показалось хорошей идеей улететь подальше. И только тут в Осаке я вспомнил о том, что у меня есть тут имущество. Вот я и вступил в его владения не номинально. А потом – ты. Не хочешь выходить на арену? Да я буду только счастлив! Ты же понимаешь, что ждёт там проигравшего. Пожалуйста – работа всего комплекса теперь отлажена как часы. Можешь стать совладельцем. Можешь просто делать ставки. Можешь уехать и забыть. Но я вспомнил, как ты сказал про бой. Личный бой. Мне показалось, что ты вложил тогда в эти слова больше смысла, чем обычные эмоции…. Или я ошибся?
Мартин допил шампанское и отдал бокал прислуге. Благо в Японии прислуга настолько незаметна, что её нельзя сравнить даже с мебелью. Скорее белый лист тонкой рисовой бумаги….
Шон слушал внимательно, не перебивая. Звучало правдоподобно, и Мартин не выглядел лжецом. Но Вулфтрейс знал, что если очень сильно убедить себя в чем-то, то в конце концов так сильно в это поверишь, что никакой даже самый совершенный детектор лжи не сможет определить ее.
Однако в рассказе Мартина Шон отмечал некие нестыковки.
Сначала Ортис говорил, что провел все те годы, что он пропадал из вида, в Африке, целиком и полностью отдавшись ралли. А теперь выходит, что он не только отрывался и забывался, но и налаживал работу этого заведения. Не нужно быть экспертом, чтобы понять, какой колоссальный объем подготовительной работы был проведен, прежде чем клуб открыл свои двери. И стал престижным и прибыльным местом.
А когда тебе говорят, мол, не хочешь, не делай, после того, как практически уже подвели тебя к тому, что сделать это тебе все равно придется, это явный и неприкрытый вызов. Так подростки берут на слабо. Но Шон не подросток. Он уверен в собственных силах. Он будет победителем. Если только согласится.
- Я и не думал, что ты так внимательно отнесся к моим словам тогда, - задумчиво произнес Вулфтрейс, потягивая шампанское. - И устроил это все лишь в мою честь. Стать совладельцем? Зачем мне это. У меня и своих активов предостаточно, - он слегка пренебрежительно пожал плечами. – Ставки? Разве что ради спортивного интереса. Уж точно не ради наживы. Уехать? Да. Забыть? Не думаю. – Шон вновь обратил свой взгляд на Мартина. – А ты бы что сделал, будь ты на моем месте?
- Я? - Мартин улыбнулся. – Я уже сделал! – он обвёл руками вокруг себя, словно обозначившая границы. - Я сделал, создал всё это. Точнее – оно и было тут, но не такое грандиозное. Я отладил всё. Просто вспомнив твои слова. Ты же знаешь обо мне всё. Хочешь выйти на арену со мной? Думаешь, я не ценю тебя? – Мартин опять стал серьёзен. – Тогда тебе придётся научить меня драться. Нет. Конечно, я могу дать по морде. Но как они … - он мотнул головой в сторону арены. - Как они я не могу. Восхищаться могу. Но я бы предпочел восхищаться тобой. Помнишь, ты восхищался скачками. А я хочу восхищаться тобой. Тобой единственным!
Если Мартин и говорил когда-то с таким пылом, то лишь о любви. О любви к Шону. Впрочем, он и сейчас говорил о любви к нему. Разве были причины говорить о чём-то другом?
Как он ловко все вывернул. Смотри, Шон, я все это сделал для тебя. Потому что я тебя ценю. А я тебя просил об этом?
- Откуда такая уверенность, что я смогу как они? - тихо, слишком тихо спросил Шон. – Ты же никогда не видал, как я дерусь. Или я чего-то не знаю, Мартин? М-м? - Да он как будто мысли мои прочитал. – Я тебя знаю, Мартин? Мне так не кажется. – Шон с горечью качнул головой. Встал, прошелся по комнате. – В один момент мне кажется, что знаю, я потом рраз! – Он прищелкнул пальцами. – И передо мной совершенно незнакомый человек. Нет, это, конечно, прекрасно, узнавать тебя снова и снова с разных сторон, твои новые грани восхитительны, но иногда я не могу понять тебя. И это… это иногда даже пугает. – Шон остановился в противоположном конце комнаты, как будто их и в самом деле разделяла пропасть. – Ты мне очень дорог, Мартин. Ты мой единственный друг, и ты это знаешь. Но…
Но ты на столько хороший противник, что к тебе прикипаешь сердцем, подумал Стивен и тут же одёрнул себя. Стоп! Ты не Мартин, чтобы влюбляться в него! Вспомни! Но сердце Стивена уже давно сделало выбор. Ему было интересно это соперничество. Он дорожил им. Хоть и мечтал вцепиться зубами в горло Вулфтрейса. Странное чувство. Такое родство, которое нельзя найти даже среди родных по крови людей. И ревность, которая и не снилась самым предвзятым ревнивцам. Слишком достойный соперник, чтобы не дорожить им. И это вслепую. А что было бы, знай Вулфтрейс правила игры? Уж точно это была бы грандиозная схватка. И безжалостная к тому же.
- Но? Ты не хочешь быть в зависимости от этой дружбы? – предположил Мартин, сузив глаза. – А я разве не даю тебе возможность сделать это? Ведь ты даже не спросил про условия контракта… хотя, я знаю, если ты решишься, то тебе будет всё равно. Если нет – тебя никто не осудит. Более того, я не перестану любить тебя. Вот уж нет. Скорее ты узнаешь о моей смерти, чем о том, что моя любовь к тебе иссякла…. Ты прав. Ты во всём прав, Шон.
Мартин даже не сдвинулся с места, давай Вулфтрейсу сделать нужные шаги самому. Без давления. Без суеты.
- Я не хочу быть в зависимости ни от чего, - резко отрубил Шон. – Давай отбросим на минуту чувства и поговорим как два деловых человека, коими и являемся.
Резкий тон Вулфтрейса не мог не обидеть Мартина, и Шон видел, как судорога боли прошла по лицу Ортиса. Но его это не остановит. Не сейчас. Им будет больно обоим. Шон не садист, ему не доставляет удовольствия причинять страдания тому, кого он ценит и любит, к кому привязан так сильно. Но Мартин зашел слишком далеко. В своей лжи или недоговорках. Как бы то ни было, здесь и сейчас Шон намерен услышать все ответы.
- Ты даже контракт для меня подготовил.
Что в этой реплике преобладало, восхищение, разочарование, горечь или насмешка. Кто знает.
- Ты так и не ответил. Ты не видал меня в драке. Никогда. Но тем не менее ты готов рискнуть моей жизнь, своей жизнью, выставляя меня на смертельные бои? Ведь ты утверждаешь, что любишь меня так сильно, что не сможешь жить без меня. Ведь так? Но ты уверен в моей победе. Иначе не стал бы затевать этого всего. Так на чем основана твоя уверенность, Мартин?
Вулфтрейс был как лук с натянутой тетивой. Одно движение, и она будет спущена. И какова будет траектория полета стрелы…
Мартин словно получил пощечину. Но странное дело. Единственное, чего ему хотелось – это встать подойти к Шону. Обнять его, приговаривая нежные слова. Поцеловать и провалиться в бездну любви. И все эти желания так явственно пронеслись по его лицу, что только слепой не заметил бы этой перемены. Преодолев лёгкое головокружение от нахлынувшего желания, Мартин всё же встал и подошел к Шону.
- Я видно плохо умею говорить. Плохо умею исполнять желания любимого человека. Плохо умею угождать. Плохо. Но чувствовать я ещё не разучился. – Прошептал он и без лишних движений прильнул к губам Шона, совершенно ясно понимая, что этот поцелуй может продлиться лишь доли секунды, пока Шон не среагирует. А реакция у него, что надо…
Он наблюдал, как Мартин меняется в лице, как приближается к нему, как протягивает руки для объятий. И мог бы легко отступить в сторону, ускользнуть, так, чтобы Мартин поймал лишь воздух, пустоту. Но Шон не двигался с места. Почему? Может, он и сам хотел этого? Или он просто не мог. Не мог поверить, что Мартин… Боже, нет. Он такой же, как все эти лживые сучки. Когда им нечего сказать в ответ на твой вполне конкретный вопрос, они начинают вешаться на шею и заверять в искренности своих насквозь фальшивых чувств. Нет. Нет! Пусть Мартин гей, пусть. Но он же не мог так поступить со мной! Не мог же? Не мог же…
Шон позволил себе ощутить близость Мартина лишь на доли секунды. Раствориться в его тепле, в его нежности. Что, если это в последний раз? А потом, взяв его за плечи, резко оторвал от себя. И так, держа на расстоянии вытянутых рук, смотрел неотрывно в его глаза, видя в них отражение собственной боли.
- Почему, Мартин, почему… - Только и смог произнести Шон…
***
Лаура всегда с тёплой улыбкой вспоминала тот день, когда на работу она шла, держа в своей руке маленькую ручку сына. Это было волнительно и ответственно.
Школа в Англии – это вместилище счастья и любви. Она ничуть не сожалела о том, что вместо научной деятельности она должна отдавать себя работе в школе. Нет. Ей очень нравилось учиться в школе самой, и безумно понравилось учить детей.
Занятия после летних каникул начинались в средине сентября. И Джон так радовался возможности находиться с мамой больше времени. Он ответственно подошел к выбору класса и преподавателя. Вступительные тесты показали. Что мальчик хорошо развит и прекрасно подготовлен к началу занятий. А его врождённая любознательность и трудолюбие станут хорошим подспорьем в учёбе. С первых же занятий Джон изъявил желание посещать несколько дополнительных занятий. Правда, Лауру немного огорчило то, что среди них нет чисто мужских занятий спортом. Но женщина решила не давить на мальчика. Подрастет – сам сделает правильный выбор. А пока достаточно и того, что ему захотелось получить расширенные знания по изобразительному искусству и изучению окружающей среды, что Лаура, выросшая в Шервудском лесу, не могла не поприветствовать.
- Тебе тоже нравится гулять в лесу, родной? – поинтересовалась она, приветствуя выбор сына.
- Мама, я хочу рисовать пейзажи, но я должен научиться делать это совершенно правильно. – Со взрослой рассудительностью, ответил мальчик, одетый в школьную форму с эмблемой заведения.
Школа, в которой предстояло учиться Джону, была муниципальным заведением и насчитывала многолетний опыт обучения детей, и сама Лаура была живым примером отличной работы школы. Но она и представить не могла, насколько сильно увлечется Джон рисованием.
Преподаватель изобразительного искусства – миловидная девушка с выраженным дефектом речи, оказалась очень талантливым художником, способным раскрыть прекрасный и удивительный мир живописи детям.
- Тебе понравилась мисс Долли? – поинтересовалась Лаура мнением сына о работе коллеги.
- Она, конечно, заикается, – развёл руками мальчик, усаживаясь перед окном школьного автобуса. Но у неё руки похожи на крылья. Я хочу улететь вместе с ней, мама.
Лауру могли бы напугать слова мальчика, но она прекрасно знала, о ком так отзывается сыночек.
Долли Блейк была действительно немного не от мира сего, но в её профессионализме сомневаться не было причин. Лаура могла быть уверена, что Джон получит не только поверхностные навыки рисовальщика, но станет действительно настоящим художником. Если обнаружит к этому настоящий талант. Если же нет – то, возможно, приобретённые знания помогут ему в выборе жизненного призвания.
А ещё Лаура очень надеялась, что когда-нибудь мальчик станет рисовать настолько хорошо, что его работы украсят семейное собрание картин…
Странно, но женщина желает позировать художнику. Втайне. Всякая женщина. В любом возрасте. И не важно, что художник её собственный сын. Даже наоборот. Это такой весомый повод для гордости. Лаура улыбалась. Джон. Милый Джон. Её Джон. Её. Боже. Сколько бы она отдала, чтобы и его отец увидел, понял. Осознал, что и она сама. И сын — это не обуза или головная боль. Это огромный серьёзный повод для гордости! Любви! Счастья!
Ах, Джон… где же ты… где…
Стараясь не слишком выказывать слёзы, Лаура купила в торговом центре всё необходимое для занятий рисованием. А также книги по истории изобразительного искусства и местной флоры. Впрочем, Джон с детства любил читать. А книги с иллюстрациями знаменитых художников и вовсе обожал. Лаура старалась показать сыну максимум из того, что знала.
А тем более то, что и сама любила.
Впрочем, с тех пор, как Джон начал учёбу в школе, забот в семье прибавилось. Ответственность молодой мамочки граничила с комплексом отличницы. Симона на это реагировала всегда одинаково.
- Лаура, детка, нельзя так нервничать. И ты. И мальчик прекрасно справляетесь. К чему тогда не спать ночами, проверяя его тетради? Для этого у него есть мисс Маргарет. Ты же понимаешь, что твои коллеги заслуживают доверия. Дай им возможность проявить себя.
Лаура понимала. Но ничего поделать с собой не могла. Она желала быть поводом для гордости, даже не вполне осознавая этого. Впрочем, Джон учился охотно и радовал маму. Давая не только повод для гордости, но и отвечая теплом на окружающую его любовь. Всё же женское воспитание… ах. Если бы мальчик заинтересовался внеклассными уроками физкультуры, которые много лет практиковал директор школы. Ах…
Но мальчик с упоением стоял перед мольбертом на опушке леса, прислушиваясь к жужжанию стрекоз и подпевая ветерку, снующему промеж деревьев.
Его пейзажи становились всё изящнее.
Лучистые краски радовали глаз. Правда, сюжеты всё меньше походили на реальный вид из окна. Лаура просто-таки диву давалась, откуда в голове мальчика брались такие сюжеты. Но работы Джона уже были оценены наградами на конкурсах, а сам мальчик был поглощен поиском новых сюжетов.
- А тебе мисс Долли не показывала картины Блейка? – спросила как-то Лаура, разглядывая рисунки сына.
- Конечно. Показывала, мама, – кивнув головой. Произнёс Джон, вынимая из большой папки свои рисунки по мотивам картин известного художника. – Вот, посмотри, что мне понравилось больше всего.
Именно в тот день Лаура была впервые поражена талантом сына. И горда. Бесконечно горда им.
- Да. Мой милый. Теперь я понимаю, что у тебя есть настоящее любимое дело, – растрогано говорила она, прижимая к груди акварельные рисунки. – Это превосходно. Волнительно. И своеобразно, даже несмотря на то, что ты рисовал с уже готовых картин. Поразительно, как удачно ты подобрал цвета….
- Мисс Долли сказала мне то же самое. Правда. Цвета помогла подобрать. Немножко… - и увидев слёзы в глазах матери, подумал. Что мама огорчилась тому. Что ему пришлось прибегнуть к помощи преподавателя. – Мама. Она подсказала совсем немножко. Вот спроси у неё завтра сама! Я действительно сделал всё сам!
- Я верю, верю тебе, мальчик мой! – воскликнула женщина. - Более того, я вижу это. Понимаю. Это великолепно… прекрасно…
Успокоив сына, Лаура отправилась к Симоне. Показать бабуле работы мальчика. И рассказать, как она горда им. Как счастлива. Точнее – они обе были несказанно счастливы.
- Если бы только Шон знал, каким прекрасным мальчиком растёт их сын… если ли бы он только знал…
Звёзды заглядывали в окно маленькой спальни на втором этаже дома у самого леса. Но …
Но почему-то Лаура с тоской вспомнила волчий вой. Странно. Неужели можно скучать по нему? Или это неотъемлемая часть жизни леса, без которой нет ощущения правильного хода вещей?
Потому что я знаю, что ты не такой как все. Ты можешь сделать больше, чем даже предполагаешь. Неужели ты сам не чувствуешь этого?
***
Мартин молчал, сглатывая боль, отразившуюся в глазах Шона.
- Ты думаешь, я предал тебя? – наконец выдавил он, - Но я же здесь. С тобой. Готов говорить. Делать. Даже отвечать за всё, что сказал или сделал. Разве это предательство? Нет. Мне трудно объяснить свои чувства. Тут ты прав. Иногда я совершенно нелогичен с точки зрения нормального человека. Но внутри я знаю, что я прав. Разве, что только это может быть непонятным тебе.
Мартин постарался принять более устойчивое положение, чем то, которое определил ему Шон. Вот. Теперь он и сам не слишком уверен в друге. Или слишком явственно ощущает его гнев, нарастающий и неотвратимый. Криво усмехнувшись, он взглянул в глаза Шона опять.
- Мировую предлагать бессмысленно?
Мировую? А мы что, воюем?
Гнев все же победил. Что бы Мартин ни говорил, это были лишь пустые слова. Ничего не значащие вибрации звуковых волн.
- Я спросил тебя. Не раз. Не два. Я задал тебе вопрос. Ты не ответил. Я уже не знаю, могу я доверять тебе или нет. Я уже вообще ничего не знаю! – Шон с силой оттолкнул от себя Мартина, ничуть не заботясь о том, что может причинить ему вред. – Я всего лишь хотел услышать ответы! Неужели это было так сложно! Сказать, мать твою, правду? Да пусть даже и солгать! Да хоть что-нибудь! Тебя послушать, так ты идешь на поводу своих чувств ко мне. А на самом деле? Какую цель ты преследуешь, Мартин? Кто ты вообще такой? Как так получилось, что ты вошел в мою жизнь и стал неотъемлемой ее частью? Это твой последний шанс. – Вуфтрейс приблизился к Мартину, приподнял его над полом, держа за отвороты пиджака. – Скажи мне все, как есть. Не нужно щадить моих чувств. Ты знал меня задолго до того, как мы встретились. Та авария. Это было подстроено. И та, что в порту. Тоже? – невыносимая боль осознания и прозрения затопляла Шона, единственное, что не давало ему еще сломаться окончательно, была ярость. – А все эти смерти. Твоих родных. – Шон с трудом мог говорить, спазм сдавливал его горло, превращая голос в глухое рычание. – Это тоже не было совпадением? Что ты сделал, Мартин? Зачем?
Трудно было поверить в то, что приходится говорить такие вещи. Еще труднее смириться с тем, что это может быть правдой. Пожалуйста, Мартин, скажи хоть что-нибудь. Хоть что-нибудь, и я смогу решить, как мне жить с этим дальше. Только не молчи. Прошу.
- А мне интересно, если ты и в этот раз изобьёшь меня до полусмерти, ты тоже будешь утверждать, что не такой, как они? – насмешливо хмыкнул Мартин, кивнув в сторону арены. – У тебя же адреналин зашкаливает! Расскажи ещё кому-то, что тебе в жизни не хотелось рискнуть и выиграть. И не просто рискнуть банковским счётом. Нет. Плевать ты хотел на счета. Твоё нутро требует настоящего риска. Чтобы жилка у виска трепетала от предощущения схватки. Чтобы пульс уподобился полёту звезды. Смерти родных? А зачем они мне, если есть ты? Ты никогда не думал, что это я рискнул всем, поставив на тебя. Потому что один ты и достоин такого риска! – Мартин сглотнул, стараясь сохранить улыбку на лице, хотя висеть нал полом было не совсем в его правилах. - Даже если ты сейчас прикончишь меня, ты всё равно не перестанешь желать меня. Нет. Конечно я не о постели. Ты желаешь того адреналина, который вызывает у тебя даже мысль обо мне. Потому что я и есть твоя страсть. Твой оргазм. Ведь не от баб же ты тащишься в этой жизни. Признайся в этом хотя бы себе! Это я завожу тебя. Вывожу из себя. Просто чувства. Понимаешь? Чувства обостряются. Когда сердцем руководит любовь. Или страсть. И не обязательно она связана с сексом. Хотя будь у нас секс – страсть бы померкла. Сгладила бы эти моменты ярости. Потеряла бы остроту. Может быть ты и прав, отказываясь от меня. Так вкуснее.
Шон еще все держал Мартина, вглядываясь в его лицо, пару ударов сердца. А потом подошел к дивану и разжал руки. Теперь Мартину точно не будет никакого вреда. Но это и не было целью Шона.
- Так ты думаешь, что знаешь меня? - брезгливо скривившись, спросил Вулфтрейс. И непонятно, на кого направлена эта брезгливость, на Мартина, который так искусно им манипулировал до сего момента или на себя, кто позволял собой управлять. – Думаешь, ты знаешь, чего я хочу? Что меня заводит? Думаешь, я привязан к тебе так сильно, что не смогу вот сейчас просто развернуться и уйти? Или там, за дверью, - Шон зло ткнул пальцем в сторону выхода, - меня ждет еще одна смертница с кинжалом? Может, на сей раз он даже будет отравлен? Или их там целый отряд? – Шон остановился, чтобы перевести дыхание. – Ты так и не ответил мне. Да и не надо. Я уже сам все понял. – Шон сделал шаг к двери. Это был уже не прежний уверенный в себе Вулфтрейс. Он как будто только что вернулся из путешествия через ад. Как будто каждое движение доставляло страдания. А так и было. Уходить от Мартина было невыносимо. Зная, что если сейчас он уйдет, то больше не сможет вернуться.
- Там нет никого. Я сказал уже. Ты имеешь право на абсолютно любой выбор. - Упавшим голосом сообщил Мартин. Да, Стивен. Ты проиграл ему и в этот раз. Конечно, ты продолжишь свою войну. Но каков соперник! От таких не отказываются даже если это грозит адскими муками. Да и кто из таких, как Редженальд верит в существование какого-то ада, когда они сами воплощение дьявола. Но и им приходится признавать своё поражение. А так не хочется. Так горько. Больно. Больно? Стивен, тебе больно терять врага или победу? О чём ты думаешь, Стивен? – Лучше бы ты убил меня сейчас… - обронил Мартин и, закрыв глаза, откинулся на спинку дивана. Дивана, который показался ему пыточным столом…
Шон замер на полушаге. Нет, даже не сказанное Мартином остановило его. Прошел первый шквал гнева, и Вулфтрейс смог думать рационально. Да, он может сейчас уйти. Да, его никто не остановит. Но что дальше? Что будет дальше? Что он приобретет, а что утратит? Никогда не принимать необдуманных решений, вот так всегда поступал Шон. А сейчас он готов уже сделать то, о чем пожалеет. Вот сейчас он выйдет за эту дверь, пересечет невидимую границу и оставит позади не только Мартина, но и все вязанные с ним тайны. И кто сможет гарантировать, что на этом все закончится? Держи друзей близко, а Мартина Ортиса буквально на кончиках пальцев. Шон, не оборачиваясь, произнес.
- Хорошо.
Он оперся на косяк двери, как будто все силы разом покинули его.
- Я согласен. На мировую. Что от меня требуется.
Повтори! Повтори ещё раз! Повтори это! Чуть не вскричал Мартин… хотя… да, Стивен Редженальд, если тебе ещё не объявляли войны, то именно сейчас Шон Вулфтрейс вступил с тобой в противоборство. Это не то открытое противостояние заклятых врагов, которое было бы более понятным и логичным. Но поскольку Стивен вовсе не спешил открывать карты, то и Шон имеет право действовать на своё усмотрение, хотя в данный момент он совершенно откровенен. Он согласен. Это главное. Теперь Стивену нравится любое взаимодействие с этим человеком, кем бы он ни был.
- От тебя? Лучше скажи, чем я заслужил твою милость… хотя, мне всё равно по какой причине, главное видеть тебя. Знать, что ты рядом, – дрожа всем телом, произнёс Мартин и сделал знак рукой. Исчезнувшие было слуги, появились, словно ниоткуда и, наполнив бокалы, подали их господам. Действительно, быть богатым довольно удобно. Ты имеешь право на некоторую свободу – это раз. Но когда тебе так плохо, хоть сдохни, ты всегда можешь рассчитывать, что стакан виски окажется в твоих руках безо всяких усилий с твоей стороны. – Я готов, конечно, ответить на все вопросы. Но, если ты не против, давай сделаем это после того, как бутылка будет пустой. А лучше, ещё пару раз кончить после этого. Если бы ты знал, какие тут мальчики для утех…. Ммм… закачаешься… впрочем, ты ещё гейш не видел. На любой вкус. Не хочешь секса – она тебя интеллектуально затрахает… это нечто…
Некоторую свободу? С этим утверждением Шон был в корне не согласен. Но спорить не стал. Решив сменить тактику в отношении Мартина, он следовал принятому решению уже беспрекословно.
Мальчики для утех — это, конечно, хорошо. Но девочки лучше. Нааамного лучше. Мартин был прав. Такая затрахает кого угодно. Только не Шона. И напрасно вы думаете, что гейши это нечто покорное, безропотное, бесхребетное. Те, что достались Шону, полностью соответствовали его диким запросам. После изнурительного разговора с Мартином, Вулфтрейсу необходима была мощная разрядка. Сражаться на арене? Почему бы не начать со сражения между простыней?
- Так какой ты говоришь, у меня будет рабочий псевдоним? Или как тут это называется?
Шон расслабленно потягивал свой любимый джин, удобно устроившись в широком кресле в кабинете Мартина.
- Ты же понимаешь, что от этого будет зависеть все. Начиная от внешнего вида и заканчивая стилем борьбы. Надеюсь, ты не обрядишь меня в костюм клоуна. – Шон усмехнулся, представив себя в цветном парике и пестром шелковом костюме.
Если до этих слов Мартину даже в голову не приходило нарядить Шона клоуном, то сейчас он смотрел на друга так, словно уже видел его именно в таком облике.
- А что? Это было бы совершенно сногсшибательно. Пока твой соперник ржёт, ты спокойненько отрываешь ему всё лишнее, включая и башку, – ухмыльнулся Мартин, постукивая по идеально полированному столу, теперь заваленному бумагами, кончиком Паркера. Он порылся в куче бумаг и извлёк на поверхность увесистую папку с портфолио имеющихся участников турниров. – Ты можешь убедиться, такого тут ещё не было. И поверь это гениальный ход. Впрочем, я уверен, у тебя найдётся ещё парочка решений. Но всё же я посоветовал бы тебе нечто мягкое. Как японские названия борьбы. Типа «мягкая рука», а на самом деле чугунный молот… это как раз про тебя… и нервы, как стальные тросы…
Мартин тоже хорошенько поразвлёкся. Голова немного гудела, но это не мешало ему любоваться оживлённым лицом Шона. И стоило так упираться, когда самого увлекла даже сама идея преображения! Ведь ясно же, что он будет наслаждаться этим процессом… ах, Шон… прекрасный Шон…
- Мягкая рука, ага. Давай еще Ястребиный коготь. Копыто жеребца. – Шон уже открыто потешался над всем этим. Как все-таки воздействует на людей секс. Еще несколько часов назад Вулфтрейс был как взведенный механизм в часовой бомбе, а теперь уже мог посмеяться над тем, что казалось угрожающим и страшило его. – Нет, я серьезно. Не забывай про мой статус. Никто не должен знать, что я выступаю здесь у тебя. Так что никаких ассоциаций с моим именем, национальностью, да с чем угодно. Я это совершенно другой человек. Кстати. Сколько людей еще будет знать? Мне же понадобятся всякие там, я не знаю. Тренеры. Секунданты или кто там бывает. Врач, в крайнем случае. Или они все тоже будут одноразовые?
Шон придвинул к себе папку с досье участников. Одни только фотографии на титульных листах чего стоили…
- Я могу взять это для изучения? Или эти сверхсекретные документы не должны покидать пределов этой комнаты?
- Я же сказал – ты можешь изучать, тренироваться, вживаться в образ столько, сколько тебе необходимо, - ответил Мартин, - Это слишком малое из того, что должен сделать друг, но большего я не могу. И ты можешь отказаться в любой момент. Но до первого выхода. Потом пути назад не будет. Только вперёд. Однако количество турниров устанавливаешь ты – таков контракт.
Приятное расположение духа, кажется, уже прочно поселилось в кабинете Мартина, хотя ещё вчера он не знал даже приедет ли Шон вообще. И вот теперь он всё же изучает возможность участия в турнирах. Это ли не чудо. То самое, которого так ждал Стивен. Но как же ему было жаль расставаться с Шоном. Наверное, последние пытки принесут страдания им обоим. Вот тут и подумаешь, кому из них опаснее идти до конца.
- Кроме портфолио тебе следует изучить варианты контрактов. Видео материалы. Варианты вооружения. А также технику. Необходимо изучить технику сиппуку. Даже такое ужасное искусство нужно постичь в совершенстве, чтобы не прибегать к посредничеству кайсяку. Думаю, ты понимаешь, что я и в этом хочу позаботиться о тебе. – Мартин на минуту стал напряженным и серьёзным, отставив бокал с виски подальше. – К тому же тебе необходимо будет к началу заявленного турнира привести в порядок все финансовые дела. Это будет прописано в контракте отдельными пунктами. Увидишь. Но ты можешь обсудить свои условия. Юристы у нас в этом деле весьма опытные. Впрочем, сначала изучишь. Потом подпишешь. Потом приступишь к работе. Всё строго по пунктам. Даже твой псевдоним. – Мартин опять ухмыльнулся, тряхнув головой. – Реально я сделал бы тебя Рыжим Клоуном….. но выбор за тобой… настаивать не стану. Довольно и того, что я уже наворотил…
Предложение было заманчивым с самого начала. Честно признаться, Шон давно уже подумывал о чем-то подобном. Его нереализованный потенциал и месяцами накапливающаяся злость требовала выхода. Но дела компании требовали постоянного его присутствия. И не давали возможности уединиться и побыть наедине с собой настоящим. Как не хватало Шону этой свободы, ничем не ограниченной, пьянящей, завораживающей. Не хватало вкуса крови добычи на языке, азарта погони, захватывающего ощущения преследования и кульминации. Когда он настигает жертву и после короткой схватки одерживает победу. И вот, пожалуйста. Мартин предложил именно то, что нужно. Это, конечно, не то, что бегать по лесам волком, но в качестве альтернативы подойдет превосходно.
Вулфтрейс не спешил с ответом. Теперь, когда все материалы были у него в руках, он молча слушал комментарии Мартина, мысленно делая пометки для себя. Да и о чем сейчас говорить? Все, что останется непонятным после прочтения бумаг, Шон доберет, наблюдая за боями.
- Сколько еще продлится турнир? – Шон уже потерял счет времени, углубившись в изучение бумаг. Когда он посмотрел на часы, было уже далеко за полночь. Он встал, с удовольствием потянулся, прошелся по комнате. – И когда состоится следующий. В уходящий поезд я не буду пытаться заскочить. А вот в следующем участвовать планирую. Да, и еще. Я бы хотел внести ряд поправок в текст контракта.
Вулфтрейс был предельно серьезен, но искры азарта светились в его глазах, как будто в них отражался адский огонь.
Мартин удовлетворённо ухмыльнулся. Наверное, Шону стоило больших трудов признаться даже самому себе, что именно такого удовольствия ему не хватало в жизни. И пусть для этого понадобилось истратить тонну нервов. Всё равно это победа Мартина.
Вот только Стивен не мог признать эту победу абсолютной. Хотя и реальной. Смерть в жестоком бою, пусть и по прихоти души, требующей ощутить солоноватый вкус крови во рту, не совсем то, за что привык убивать Режденальд. Но в конце концов и эта часть противоборства есть в его расписании. Ведь не зря же он организовал эти бои.
- Всё, что не противоречит уставу организации, ты можешь исправить в контракте, - милостиво согласился Мартин. - А самое непреложное там – право умереть. Это изменить нельзя. Всё остальное прорабатывается каждым участником индивидуально. Как и способ смерти. Ты имеешь право выбрать оружие, имя, образ, помощников, способ смерти, даже страну, если Япония с её порядками тебя не устраивает. Хотя большинству бойцов здесь нравится. Уж не знаю почему. Дух, наверное, такой. Романтизма больше… или гейши уж больно хороши… - Мартин опять расплылся в улыбке. Мечтательное настроение располагало к хорошей сигаре и золотому виски. Обрезав кончик сигары, Ортис закурил. – Знаешь, на тебя смотреть одно удовольствие, - мягко произнёс он, наливая виски в бокалы, - Ты не против выпить безо льда?
- Только сейчас или всегда? – Шон стал обычным собой. Игриво-ироничным, снисходительно-покровительственным тоном он доказал это в полной мере. – Смотреть на меня. И да. Без льда пойдет. – Он вернулся на место, но к бумагам больше не притронулся. Все, что было необходимо, он помнил и так. – Я хочу, чтобы у меня был единственный доверенный помощник. Вне зависимости от того, что произойдет во время боя, он единственный имеет право ко мне приближаться. Никто более. – Шон прожег Мартина взглядом. – Остальное. Детали. Настолько незначительные, что их можно обсудить, когда угодно. Но я повторюсь. Сначала я посмотрю на бойцов, а потом мы вернемся к оформлению бумаг.
На самом деле, Шон готов был сделать все и сейчас, но он не хотел спешить. Здесь, как и в любом бизнесе, нужно было тонко чувствовать момент. Когда нужно принимать решения молниеносно, а когда лучше выждать и заставить партнера его слушать.
Смерть. В случае поражения его ждет смерть. Шон знал, что он одолеет любого противника, с оружием или без. И поражение ему не грозит. Но в жизни случается всякое. Даже будучи смертельно ранен, он не умрет. Не убьет его даже сеппукку. Вот только Шону Вулфтрейсу умереть придется. И тогда. Тогда начинать все с нуля. Кем-то другим. Где-то еще. Он мог бы, да. Но хочет ли? Потратив столько усилий, создав свою империю, потерять все из-за одного глупого промаха? Этого не будет. Значит, никаких поражений в бою. Сражаться до смерти противника? Что может быть проще.
- Когда будет следующий бой? Посмотреть хочу.
Выпуская колечко дыма, Мартин уловил ту незыблемую уверенность, практически всегда исходившую от Шона. Значит теперь он готов стать победителем. Ну. Что ж. либо ты разочаруешь его, либо он сделается настоящим властителем мира. А это действительно завораживает.
Ты не ошибся, Стивен, выбрав именно такую тактику ведения дел. Ты наконец нашел того, кто достоин сражения с тобой. Вот только теперь ты можешь оказаться недостойным его. Ведь он оказался здесь не по слабости характера или ущербности психики. Нет. Его воля настолько сильна, что тебя спасает лишь твоё положение. Маска. Знай он, кто его друг на самом деле до контракта бы не дошло. А вот до второго пришествия – пожалуй.
- У нас ещё около трёх часов, - посмотрев на Ролекс, ответил Мартин. - Сейчас как раз самое время пройтись по арене, если тебя это интересует. Посмотреть её готовность. Обычно я всегда это делаю. Проверить персонал. Трибуны опять же. Охрану. Тут, знаешь, вечно хотят проникнуть папарацци, а ведь не только ты один известный бизнесмен, желающий доказать свою силу. И никому не охота рисковать своими империями. Семьями. Даже любовницами. Конфиденциальность тоже обеспечивается контрактом. А это уже моя обязанность. Зрители не только платят бешеные деньги, но и подписывают свой контракт. Они несут ответственность за утечку конфиденциальных сведений. Кстати. Тут такие дамы сидят на трибунах…. Уж поверь, обладают они не только бешеными деньгами, но и темпераментами не менее острыми. Иначе бы их здесь не водилось. Ну, что, пойдём инспектировать арену? Ты же должен почувствовать не только запах тюремной камеры, которая станет твоей грим уборной на время, но и уловить аромат адреналина, дымок победного костра… ммм…
Мартин уже стоял у дверей, надевая на нос огромные затонированные очки, без которых гулять под софитами арены было рискованно для глаз. Впрочем. Такие же очки он протянул и Шону. Стоило только тому сделать шаг к двери.
Шон, усмехнувшись, забрал очки и надел их. Если у вас тут такой дресс-код, не станем его игнорировать. А вот интересно. Если выходишь на арену не в качестве проверяющего, а сражаться. Тебя эти огни большой арены не ослепят? Шон не страдал светобоязнью, но чувствительные глаза оборотня могли пострадать от яркого света. Нужно будет уточнить это.
И снова коридоры, которые уже становятся знакомыми и привычными. Это место, определено, нравилось Вулфтрейсу. Здесь было все, что ему импонировало. Страсть, риск, возможность воплотить все свои самые смелые фантазии в жизнь, а главное – конфиденциальность.
- А дамы тоже принимают участие в боях или только смотрят? – спросил Шон, первым проходя в просторную комнату, переоборудованную в гримерку из трех бывших камер. Он прошелся по периметру, осмотрел пока пустующий шкаф, стол, уставленный различными принадлежностями для изменения внешности. Заметил в дальнем конце комнаты отделенную ширмой койку наподобие тех, что бывают в больницах. Все предусмотрено. А это дверь в ванную? Так и есть. Шон остался осмотром доволен. Теперь можно идти и на арену.
Мягкая осень сменила довольно жаркое лето, оставив позади и цветение сакуры, и бурные выяснения отношений. Бизнес требовал полноценной работы. Но всё же Ортису и Вулфтрейсу случалось несколько раз за это напряженное лето повстречаться под сводами старинного самурайского дворца, по образу которого и был сооружен развлекательный комплекс Мартина. Потому, что только отчаянно экзотические красоты верхних уровней могу замаскировать жестокость и горечь жизни на нижних уровнях сооружения. Всё же японцы даже в древности знали толк в искусстве маскировки. Да и самурайская империя Осаки стала прообразом кодексов поединков Ортиса.
***
Как и прежде, Мартин оказался в Японии чуть раньше Шона. Это давала ему преимущества хозяина, от коих он не спешил отказываться даже ради дружбы. Всё же очень приятно любоваться на Шона, а ещё более приятно видеть его волнение, когда выходя из терминала аэропорта, он замечает знакомое лицо и расплывается в улыбке. Ради одного этого стоило бы прилететь на неделю раньше.
А дальше начались рабочие будни. Хотя Ортис ощутил разительные перемены и в поведении, и в физическом состоянии друга. Теперь он казался даже выше, не просто крупнее и увереннее в себе. Уже знакомый Ортису по Лондону, Билл толкал тележку Шона по залу аэропорта, а теперь сопровождает хозяина на каждой тренировке, скрупулёзно следя за параметрами состояния организма.
- У тебя словно нянька появилась, - ухмыльнулся Мартин, кивая на Билла. - Мне даже проходить мимо твоих апартаментов страшно, не говоря уж о том, чтобы войти лишний раз. Если что, скажешь, где берут такую прислугу? – хохотнул Мартин, глядя на Шона искрящимися от счастья глазами на ставшим совершенно безалкогольном ужине перед первым днём соревнований. – Завтра тебе в бой. Волнуюсь жутко. Как будто это мне нужно будет выйти на арену. А ты? Что-то не вижу у тебя примет волнения. Ты так уверен в себе? Хотя, чего спрашиваю, когда поставил на тебя, как на первого космонавта.
- Билл служит мне верой и правдой, за что получает соответствующее вознаграждение. Плюс, я уважаю его профессионализм и личные качества. И он знает об этом. Уважение и взаимопонимание – основа любых отношений, Мартин. А еще честность. – Шон сделал многозначительную паузу, но Ортис как будто не заметил его намека. Пусть так. Но и свои секреты, в особенности насчет доверенных людей, Шон раскрывать не намерен ни перед кем. – Завидуешь? – С лукавой улыбкой спросил он. – И правильно делаешь. Билл – штучный экземпляр. Таких больше не выпускают. Знаешь, что такое кастомайзинг? Так вот. Билл примерно то же самое.
Шон не спеша закончил свою трапезу, в который раз присматриваясь к себе, спрашивая, волнуюсь ли я? И в очередной раз ответ был однозначный.
- Нет, я не волнуюсь. И знаешь, почему? Потому что это непродуктивно. Прожив здесь, на востоке, даже то недолгое время, что прожил я, учишься смотреть на многие вещи под другим углом. Какой смысл в волнении, если все равно не можешь изменить это никаким образом? Нет, я понимаю, я помню, что до первого выхода на арену я могу еще передумать, вернуть все в изначальное состояние. Но я не стану этого делать. Не сейчас, когда до главного события в моей жизни, может быть, осталось буквально рукой подать. К тому же. Я не хочу стать разочарованием для моего лучшего и единственного друга.
Проникновенный взгляд, рука, протянутая через стол, кончики пальцев, касающиеся руки Мартина. Какие еще нужны доказательства твердости его намерений?
Мартин затаил дыхание. Доля секунды… но сколько чувства было в этом прикосновении… но когда он выдохнул и открыл глаза, Шон уже снова жевал десерт. Невозмутимый и милый… ох, если бы счастье Шона было в руках Мартина Ортиса…
Но ведь нет же. Даже не счастье. Жизнь Шона в руках Стивена Редженальда. Или нет? Шон так уверен в своих силах. Правду сказать, и Редженальд уверен в победе Шона. Даже больше – втайне желает этой победы. Как же нет? Если он сделал небывалую ставку на эту победу. По крайней мере, в этом турнире Шон должен приносить прибыль своими победами. Хотя соперников Стивен выбрал совсем не игрушечных. Никаких поддавков. Всё совершенно честно. Как, впрочем, и желание выигрыша.
Первый день турнира всегда вызывал ажиотаж. Но в этот раз Ортис произвёл фурор. Наличие тёмной лошадки оживило трибуны и подогрело интерес к игрищам. Каждый из присутствующих ожидал сенсации. И Мартин не упустил шанса заработать. Первый бой должен был оказаться полным сюрпризов.
Над ареной захрипел бас репродуктора. Динамики взвыли. Взорвались. Сбивчивые разговоры затихли. И крупье объявил первого участника.
- Дамы и господа! На арене нашего Кеемусё впервые в Японии Милашка Беби! И это вам не шуточки! Милашка Беби – крупнейший мастер боевых искусств на американском континенте! В его активе двести выигранных боёв. В семидесяти двух из них он оказался единственным выжившим! Встречайте, дамы и господа – Милашка Беби!
Опять зазвучала музыка. Чёткий американский рэп ровно ложился под шаги огромного верзилы на теле которого не было ничего кроме розового передника, да ещё парика блондинистого цвета, накрученного на розовые гибкие бигуди, на голове. Огромные ручищи, с мускулами, похожими на верблюжьи горбы, взметнулись вверх под взрыв свиста и оваций. Женщины топали ногами, вскакивали с мест и кричали, чтобы Милашка задрал передник. Но мясистое лицо не выражало желания угодить вздорной публике. На все крики, он лишь ощеривался в улыбке и рычал, словно дикий тигр.
Но спустя несколько минут хождений по арене, Милашка сделал-таки движение, напоминающее попытку отогнуть край передника, что вызвало дикий свист и визг среди зрителей. В общем, глядя на эту голую ничем не прикрытую гору мышц ясно было лишь одно. Играть на публику этот монстр умеет. Что же касается боя… тут нужен соперник…
Шон не спешил присоединиться к своему противнику. Пусть насладится своим триумфом. Пока может. Исход схватки известен Вулфтрейсу, в то время как Беби уверен в собственной победе. Одна лишь его статистика чего стоит. Остаться единственным выжившим семьдесят два раз! Это если турнир проводится раз в полгода примерно, как правило, боев бывает с десяток, то провести двести боев можно… Как минимум лет пять понадобится. Но если участвовать и в других соревнованиях, тогда да. А впечатление создается именно такое. Что этот громила просто не вылазит из этого котла, в котором варится человеческая плоть, щедро сдобренная адреналином и жаждой наживы и крови. Как бы то ни было, это цифры могут быть взяты из воздуха с одной единственной целью – внушить ужас перед Беби его противнику. Вот только Шон не из тех, кого легко запугать пустыми словами. Он готов проверить громилу на крепость, выносливость и, уж на то пошло, силу духа.
Крики и свисты тут же стихли, как только Вулфтрейс вышел на арену. Его никто не знает, чтобы приветствовать вот так. Шон почувствовал, как сотни взглядов изучали его, оценивали, пытаясь заглянуть если не в душу, так точно под его килт. Черта с два вы что-то увидите, ухмыльнулся Шон. Выступать с голым торсом он тоже не стал. Кожаная жилетка плотно облегала его, подчеркивая рельефную мускулатуру. Но Шон не собирался демонстрировать свои достоинства, позируя перед публикой. Все будет видно в бою. Разве не для этого мы здесь?
Все эти люди, которые пялились на него, мало волновали Шона. Хоть ощущение было непривычным и неприятным. Впервые в жизни он чувствовал себя как кусок мяса на прилавке. Но он знал, что через пару секунд это все отойдет на второй план, оставив их лишь вдвоем с противником. И остальной мир перестанет существовать. Вот только эти яркие прожекторы над ареной. Свет бьет прямо в глаза. Не может быть, чтобы Мартин не знал об этом. Еще как знал. И специально оставил все так, как есть. Сражаться в комфортных условиях? Вот уже точно нет. В реальной жизни такого никогда не бывает. Так что просто держи в памяти то, что нужно все время отслеживать свое положение на арене, чтобы не стать ослепленным этими адскими фонарями.
К началу первого боя Мартин уже был в своей ложе, которая нависала над ареной частью своего совершенно прозрачного пуза, чтобы видеть не просто каждую деталь боя, но и слышать биение сердец бойцов. Это подпитывало его чувства. Давало заряд на будущее. Вселяло уверенность в собственных силах. Но сегодня. Сегодня совершенно необычный день, хотя он и пытался уверить себя, что ничего страшного или непредвиденного случиться не может. Ведь не может же? Спрашивал он вчера Шона взглядом. Всё будет прекрасно, уверил его совершенно неотразимой улыбкой Шон.
А теперь из динамиков рвётся оглушающий звук, выкрикивая имя нового бойца.
- Впервые на арене! Впервые в Японии! Впервые в Кеемусё! Тёмная лошадка! Новинка сезона! – орал динамик, перекрывая волну гула на трибунах. - Brave heart! – растягивая, насколько это возможно, гласные, возвестил голос из динамика. - БОЙ!
Секундантов или рефери в таких поединках не предусмотрены. То, что арена не отделена от трибун решеткой, говорило лишь о добровольном присутствии в тюрьме всех участников соревнований, включая и зрителей тоже. Конечно их тут не миллионы и не тысячи. Около пятисот человек, включая зрителей элитных лож, лица которых тоже никто не видел. Слишком уж дорого стоило бы это удовольствие.
Увидев своего соперника, Милашка Беби криво ухмыльнулся, хотя и это выражение эмоции было непривычно его массивному лицу. Натянутая на гипертрофированные мышцы кожа могла оставаться лишь в относительно спокойном состоянии. А любая мимика казалось, резала его лицо, заставляя нещадно страдать, от чего любая улыбка была вымучена буквально.
- Я разорву тебя на клочки, - прорычал он, когда свист с трибун перестал беспокоить его нежный слух. – Неженка ты, а не Храброе сердце!
Презрительного взгляда на роскошный килт в чёрно-серых цветах и кожу, обтягивающую грудь соперника, хватило бы, чтобы испепелить его, но на этой арене взгляды не действуют. Милашка сделал шаг в сторону Шона и занёс руку для удара, который пришёлся бы как раз в голову соперника.
Что будет, если пудовая гиря с ускорением прилетит в голову человека? Вот именно. Ничего. Так почему бы не оставить от этого выскочки пустого места прямо в первую минуту боя и покончить с этим?
Хотя Милашка знал, что на этой арене выступают только серьёзные соперники, принять всерьёз соперника похожего на карандаш в юбке, он не мог. Сознание не желало этого делать. А кулак уже летел к голове этого Сердца в юбке.
- Сердце в юбке! Вот как я подпишу фото с твоим трупом! – гаркнул он, делая выпад.
Шон поморщился, как при виде навозной мухи. Что за урод. Говорят, считается, принято думать, что улыбка украшает человека. Это… существо украсить сможет разве что венок от друзей на свежей могиле, если у него найдутся таковые. А вот улыбаться это вовсе не твое, приятель, уж поверь мне. А сколько он говорит.
Зачем тратить силы на слова? Шон с недавних пор ненавидел разговоры. Он буквально заставлял себя исторгать предложения и словосочетания, будучи на переговорах или будучи вовлечен в беседу. Остальное время он предпочитал молчать. Нет ничего ничтожнее слов, особенно тех, что не сказаны. Это он четко осознал после того судьбоносного разговора с Мартином.
Когда Ортис не ответил ни на один из вопросов Шона. И Вулфтрейс перестал задавать их. Придет время, и он сам найдет ответы.
Быть может, Беби казалось, что он нанес удар молниеносно. Для Шона же все происходило как в замедленной съемке. Искаженное злостью лицо Милашки, летящий в его сторону кулак, Шон успел рассмотреть и мозоли на костяшках, и поросль темных волос на пальцах. И сделать скользящий шаг в сторону и вперед, вбивая собственный кулак в солнечное сплетение противника.
Это можно сравнить с ударом по колесу бигфута. Такая же упругая, кажется непробиваемой субстанция. Но воздействие от удара не ограничилось соприкосновением с мощным корсетом мышц. Оно проникло гораздо дальше, как взрывная волна, распространившись по внутренним органам.
Вытаращив глаза, безрезультатно пытаясь сделать вдох, Милашка всё ещё махал руками, в попытке достать соперника. Хотя, уже всем вокруг было ясно, что эта попытка совершенно бесплодна.
- Молодец, Шон! – орал Мартин, выплеснув из бокала порцию джина, который так и не успел выпить, замерев перед прозрачным полом своей ложи, когда начался бой, а потом радостно вскинув руки вверх. К чёрту бокал. К чёрту джин. Его Сердце! Его любимое Сердце непобедим!
Но, как известно, нельзя недооценивать противника. Гора мышц на то и гора, чтобы найти в себе силы выпрямиться вдохнуть и опустить сжатый, тяжелый, как молот, кулак на беспечную голову соперника. Хотя, прямо на голову не получилось. Слишком уж хорошо двигался этот противник. Громадный кулак Милашки летел в левый бок Храброго Сердца, когда, набрав воздуха в грудь, он начал двигаться довольно осознанно. Чтобы не подставиться больше под вёрткий удар соперника, Милашка нанёс удар с разворота назад, чтобы по накопленной инерции уйти от возмездия и предотвратить блокировку своего удара….
Адреналин способен на многое. Маскировать травмы, блокировать боль. До поры. Лишь это и спасало Милашку до сих пор. Он не только нашел в себе силы контратаковать, но и быстро просчитал своего врага. Совершив обманный маневр, он достал-таки Шона по ребрам. Вулфтрейс резко выдохнул, чувствуя, как хрустнули ребра.
Каковы бы ни была твоя тайная сущность, ты все еще человек и из плоти и крови и от такого удара кости ломаются. Разве это остановит Шона? Никогда. Его даже пули не останавливали. Замедлить? Это да. Шон в последний момент предпринял попытку заблокировать удар противника, ему это удалось, но масса Милашки намного превышала его собственную, и Вулфтрейс оказался отброшенным назад, едва удержавшись на ногах.
Чтобы перевести дыхание, Шону пришлось отступить еще на шаг, вынуждая противника следовать за ним.
Милашка же чувствовал, как покачнулся, поддался удару соперник, как хрустнули его кости, как тело его последовало ожидаемой траекторией в сторону. А значит, можно следовать дальше. Больше. Уже развернувшись, он выбросил вперёд левую руку, за ней правую, вверх сжатым кулаком. Всё правильно. Ему нужно просто чуть подтолкнуть соперника к падению и придавить его массой тела. Дальше просто и легко. Сжать коленями горло и дождаться пока из ушей жертвы хлынет кровь. Оторвать голову такому хлюпику не составит труда. У него и силы-то было, что на один удар. Теперь он может лишь отступать…
Победно зарычав, Милашка двинулся на силуэт в чёрно серых тонах….
Притворяйся сильным, когда слаб. Притворяйся слабым, когда силен. Сун Цзы. Шон мог бы цитировать этот трактат наизусть. Если бы хотел говорить. Но ради такого случая он бы сделал исключение.
Противник охотно шел за ним, как баран на веревке мясника. Он так уверился в своей близкой победе, решив, что уже сломил Сердце в юбке. Чувствует, небось, как оно трепещет, агонизируя, в его ручище.
Шон сделал еще один неуверенный шаг назад. Милашка с рыков набросился на него, молотя ручищами воздух. Ни один удар не достиг цели, что разъярило Милашку еще больше. Непонимание мелькнуло в его глазах, это последняя осознанная эмоция, что озарила его мозг. Потому что в следующее мгновение Шон, внезапно бросившись вперед, поймал момент неустойчивости Милашки, провел подсечку, и как только громадная туша опрокинулась на песок, сотрясая не только арену, но и трибуны, оказался сверху, пригвоздив Милашку к земле, последний раз взглянул ему в глаза, а потом резким, отточенным движением вырвал ему горло. Тело еще содрогалось в посмертных конвульсиях, кровь стремилась покинуть безжизненное тело, как гейзер, вырываясь вверх. А Шон брезгливо стряхнул с пальцев ошметки чужой плоти.
Милашка даже не успел осознать, что случилось, как земля ушла у него из-под ног… или ноги, словно исчезли… ставшее каким-то чужим и непослушным, только что сильное и волевое тело обрушилось в песок.
Внутренности, словно перемешались, смялись, даже воздух, как будто кончился… сознание, так и не успев разразиться криком, испустило хриплую ругать, но никто вокруг её не расслышал…. Кровь хлынула куда-то наружу, заливая песок, мышцы сотрясли судороги, но боль не успела ослепить дёргающееся в конвульсиях тело Милашки Беби. Он так ничего и не понял… не осознал…
- Да-аааааа!!!! Да! – орал Мартин, как сумасшедший! – впрочем, это было лишь в закрытой ложе. И всего минуту. Отшвырнув ещё один бокал, он выскочил в коридор, почти бегом направляясь к арене. Нет. Сейчас он не может выйти и поднять руку Шона в знак его победы, но встретить его у входа – он может. Должен! Обязан! Более того, он отчаянно желает первым обнять друга, даже несмотря на то, что по контракту только Билл имеет право быть рядом с Вулфтрейсом. Но это же в случае поражения. А сейчас – победа!
- Шон! Шон, как я рад! Ты гений! Ты уникум! Как же я рад! О, Боже, я даже не думал, что так могут кипеть мозги! Ты лучший, Шон! – шептал он возбуждённо, обнимая Вулфтрейса, когда тот покинул ревущий от восторга зал.
Описать свои ощущения? Вулфтрейс затруднился бы, заставь его сделать это прямо сейчас. Единственное, что он знал точно, это то, что он одержал верх. Шон все еще ощущал вкус крови Милашки, которая брызнулся на его лицо, и Шон рефлекторно облизнулся. Что это был за вкус… И чего ему стоило не вгрызться в эту все еще теплую вскрытую шею… Но Шон заставил себя встать и покинуть арену. Он едва ли слышал восторженные вопли зрителей, приветствующих нового чемпиона.
Голова слегка кружилась, то ли от избытка адреналина, то ли оттого, что он уже выходил из организма, оставляя после себя нарастающую боль и слабость.
- Осторожно, запачкаешься, - также тихо отвечал Вулфтрейс, принимая в объятия Мартина. – Я весь в крови.
Он был доволен? Несомненно. Еще как. Такого еще не было. Это даже круче, чем поохотиться в лесу. Это… это непередаваемо прекрасно. Захватывающе. Хочу еще!
- Когда следующий бой? – к черту сломанные ребра. Шон готов выйти на арену хоть немедленно. Хотя это было бы неразумно и подозрительно. Но как же хочется!
Мартин задрожал от смеха. И этот человек не хотел соглашаться на эту авантюру.
- Вот в этом весь ты, - с хохотом отозвался Мартин. - Не надейся! Сегодня ты уже отличился, и больше на арену не выйдешь. - Хозяйским жестом Мартин обнял Шона и увлёк за собой. – Сначала ты приведёшь себя в порядок, потом мы поговорим, выпьем, отпразднуем, пошалим… потому, что и завтра ты на арену не выходишь. Твой соперник определится завтра после третьего боя, а потом ещё через день у тебя финальный бой. Думаю, ты разделяешь мою уверенность в том, что в финал выйдешь именно ты, и никто другой.
Мартин восторженно глядел на друга, прекрасно вид, что тот готов сразиться за финал прямо сейчас. Но интрига должна оставаться интригой, даже для того, кто её создаёт. Впрочем, интригой для Шона и Мартина оставались лишь мелкие незначительные детали промежуточной стадии этого турнира, а вот его исход не вызывал никаких двойственных толкований. И одно это уже приводило Мартина в неописуемый восторг.
- Знаешь, давай выпьем, нет, не за твою победу. За неё мы выпьем по факту, а за то, что всевышний надоумил тебя согласиться на моё предложение. Я так счастлив по этому поводу… так рад… пусть все возникающие между нами разногласия всегда разрешаются таким изящным способом, - чуть ли не со слезами говорил Мартин, когда, отмывшись в душе и переодевшись в своей камере, после массажа, который искусно сделал Билл, Шон присоединился к нему в ложе, и они пили виски, глядя на выступления других гладиаторов. - А как тебе зрители? Успел кого-нибудь присмотреть? Тут бывают такие богатые дамочки, что даже нам с тобой не помешает к ним присмотреться. Тем более такому, как ты! Победителей не судят. А ты победитель. Поверь, мне уже поступили предложения, от которых отказаться почти невозможно. Но в твоём случае, я не рискну выбирать. А то ещё чего доброго ты уличишь меня в коррупции. А оно мне надо?
Все было хорошо ровно до того момента, пока Мартин не заговорил снова о зрителях. И уж тем более о предложениях.
- Поправь меня, если я ошибаюсь, - медленно начал Шон, глядя прямо перед собой. – Помнится, красной линией через весь контракт проходит «КОНФИДЕНЦИАЛЬНОСТЬ». И это означает, что никто. Ни зрители, и участники, никто не знает личности бойцов. Или это не так? Если да, то будь так любезен, объясни мне, неразумному, как так получилось, что тебе уже поступили предложения, касающиеся меня?
В ровном бесстрастном тоне Вулфтрейса угадывалась нескрываемая угроза. Да, ему понравилось участвовать в бою, и да, он хотел бы продолжить. Но. Этим можно заниматься где угодно и на своих условиях. Спасибо Мартину, что открыл ему этот мир, но, если с самого начала обговоренные условия не соблюдаются, Шон не станет здесь надолго задерживаться.
- И причём тут конфиденциальность? – недоумённо спросил Мартин, - некоторые просто требуют новичка. На сегодняшний день твоя цена – миллион долларов за час. И поверь, в этот час ты можешь держать даму или парня в другом конце комнаты и даже приковать её к батарее. Она всё равно будет счастлива отвалить тебе этот куш. – Мартин откровенно наслаждался вытаращенными глаза Шона, это возмущение выглядело слишком забавно, чтобы не посмотреть на него. – А твоё лицо можно просто прикрыть маской. Почти все так делают. Хотя некоторые парни за лишний миллион и открывают лицо. Это их дело. Индивидуальные контакты на усмотрение победителя. Проигравшие имеют дело с гробовщиками. И заметь, совершенно конфиденциально.
Ухмыльнувшись, Мартин продолжил,
- Вижу, что дамочкам ничего не светит… Поверь, они поднимут ставку. Даже гадать не нужно, чтобы предсказать повышение на триста процентов. Впрочем, как и ставку на следующий бой. Она уже возросла. Теперь на тебя ставят почти половина болельщиков. А это баснословные деньги.
Мартин вернулся за стол и открыл информацию одного из мониторов.
– Пожалуйста. Можешь перевести выигрыш на свой счёт. Нули будешь пересчитывать?
- А там кроме нолей ничего нет? – Усмехнулся Шон, устраиваясь поудобнее в кресле. Еще не до конца зажившие ребра давали о себе знать. – Я так полагаю, конфиденциальность работает в обе стороны. А посему я хочу взглянуть на претенденток для начала. Уверен, у тебя есть в базе данных и вполне пристойные их фото. А ты мне их представишь. Уж кто, если не ты, знаешь их родословную от и до. Иначе их бы здесь не было, не так ли?
Новичка они требуют. Ну ты посмотри. Пусть себе. Шон сам выберет, когда и кому он составит компанию. А Мартин ревнует. Определенно. И гордится. И это приятно. Приятно, когда тобой гордятся. В детстве Шон был практически лишен этого. Его родители выражали лишь обязательные восхищения, насквозь фальшивые и оттого омерзительные. Что им стоило на самом деле испытать трепет, порадоваться пусть даже за своего приемного сына. Но нет. Они существовали в разных мирах. Шон и его отчим с мачехой.
- Переведи ты, хорошо?
Видишь, я тебе как прежде доверяю, Мартин. Цени мое доверие. Храни. Береги, как зеницу ока. Ведь оно такое хрупкое.
Мартин щёлкнул мышкой, чтобы открыть информацию, которую запросил Шон.
- Вымогатель, - притворно прорычал он. - Бабник несчастный… Здесь те, кто поставил на новичка. Для них ты стоишь лимон за час, а в этой папочке те, кто решил раскошелиться после боя. Их немного. Но цена возросла уже до пяти миллионов. Вот зацени. Одна принцесса Таиланда чего стоит! Есть леди Зеверн, очень интересная особа… прямо скажу, своеобразная. Любит, когда на неё орут и лупцуют почём зря. Знал бы её папаша, что за причуды у девочки. Несчастный ребёнок, не иначе. Есть одна дамочка… ммм, как её, - замялся Мартин, щёлкая мышкой, чтобы открыть нужные файлы. - Энн Шенинг… папочка её богач. Но она… её состояние не меньше моего. Так, что ей трудно найти мужа. Вот и забавляется бойцами. А что? Безопасно. Тебе нужна конфиденциальность, и ей тоже незачем кичливые болтуны. Так, что тут расклад ровный. Остальных смотри внимательнее – эти куклы просто транжирят родительские капиталы. А вот эти двое – наставляют рога муженькам, пока те пытаются заработать. Обе русские. Обе имеют такие формы, что можно выставлять в музеях. Куда смотрит правительство и народ… это ж национальное достояние. А они словно шлюх подкладывают их под кого угодно, лишь бы бабла было побольше… - Мартин даже перестал улыбаться. Уперевшись взглядом в досье голубоглазых девиц, возбуждающих своими формами даже, равнодушного к женщинам, джентльмена, но и вызывающих откровенное отторжение из-за своей беспринципности… - Выбор за тобой, - буркнул он и вернулся к монитору, на котором мерцала страница с реквизитами банковских счетов Шона. – Я пока твои денежки перекину со счёта компании на твой. Это уж куда как проще, чем выбрать бабу…
Выбор и в самом деле был огромный, Шон даже и не ожидал, что столько женщин будут интересоваться, таким, казалось бы, внушающим отвращение, всем людям с нормальной психикой, процессом.
Избиением одним человеком другого, да ладно бы, если бы ради выживания. Или ради денег. Так нет. Судя по всему, участники такие же богатые бездельники, как и сам Шон, в погоне за острыми ощущениями. Что участники, что зрители.
- А что, кроме дам никто на новичка прав не заявляет? – как бы вскользь поинтересовался Вулфтрейс. – Я, пожалуй, просмотрю все это позже. Из своего номера. – Шон осторожно встал с кресла, отставив пустой бокал не столик рядом. – Если это все… - он сделал шаг к двери. – Я с вашего позволения отдохну. Насыщенный был день. – Он обернулся к Мартину и совершенно серьезно сказал. – Спасибо тебе за этот день. И за все, что у нас были и еще будут.
Укол ревности, который пронзил затрепетавшее сердце, кажется, обладал изрядной долей яда, иначе с чего бы фраза о возможных «не дамах», показалась бы такой ужасной? Но вдруг такой нежный пронзительный взгляд, полуоборот и слова благодарности с хрипотцой в голосе….
- Это я должен благодарить тебя, Шон! – воскликнул Мартин, вставая и подходя к другу. - Это я бесконечно счастлив, что ты есть у меня… есть на этом свете… ты… милый мой Шон…
Доли секунды понадобились, чтобы расстояние между ними сократилось до микрон. Руки взлетели к плечам, и Мартин впился губами в губы Шона. Нет. Он не стал злоупотреблять терпением друга и его язык не проник в рот Шона, чтобы завладеть этим даром самовольно. Нет. Лишь обычный дружеский поцелуй и крепкие объятья. Потом Мартин отпрянул. Посмотрел в глаза Шона и улыбнулся.
- Я люблю тебя. Помни.
- Я помню. Всегда помню.
Настанет тот день, когда я отвечу на твой поцелуй. Может быть. Когда-нибудь.
Вулфтрейс хотел сказать еще что-нибудь. Нежное. Приятное. Предназначенное только для Мартина. Но вовремя спохватился. Не станет он обнадеживать Ортиса несбыточными мечтами на несбыточное будущее.
Быть может, будь в Шоне хоть зачатки бисексуальности, он рассмотрел бы возможность редких встреч с Мартином. Да, это был бы интересный опыт. Но нет. Это слишком противоречит его природе. Так что оставим все, как есть.
Еще один нежный взгляд обласкал Мартина, как шелковое покрывало, обернувшись вокруг него. Еще одно мгновение – и о присутствии Шона в кабинете напоминало только это фантомное ощущение и тонкий запах его горьковатого свежего парфюма.
Мартин смотрел на арену, затаив дыхание. Сегодня ему было абсолютно не до криков и пития джина. С первых же минут боя. Сразу после того, как смолкли динамики, возвестившие, что соперником Храброго Сердца в этом бою будет Молния.
Мартин прекрасно знал, кто скрывается под этим ником. Саудовский миллиардер, которому не сидится около его несчитанного гарема. Вооруженный своими любимыми боевыми трезубцами и мачете на случай, если соперник окажется так же вооруженным, Молния был совершенно спокоен и уверен в себе, а Мартину оставалось лишь с болью в сердце и тревогой во взгляде, наблюдать за тем, как теряя кровь, Шон уворачивается от зажатых между пальцев смертоносных клыков трезубцев Молнии….
- Шон… Шон, сделай что-нибудь, Шон… - простонал Мартин, глядя сквозь прозрачный пол своей ложи. Кажется, даже весь воздух ложи был наполнен волнением…
Никому не может везти вечно. А чем иначе, кроме как везением можно объяснить победу в первом бою? Он был неизвестным бойцом, никто не знал, чего от него ожидать, Милашка считал его легкой добычей. Но фатально ошибся. А вот Молния уже не собирался повторять ошибок своего предшественника. Еще бы. Когда на кону твоя жизнь. Молния изучил своего противника, досконально изучил. И предвидел каждый его шаг, каждое движение, каждый маневр.
Положа руку на сердце, признаем, что Вулфтрейсу при всех его сверхспособностях не хватало опыта. Да, они с Биллом прошли ускоренный курс гладиатора, но опыт реальных сражений не заменит ничто. От неминуемой гибели и смертельных ранений его спасала пока его скорость и ловкость. А вот раны на предплечье, на боку и на бедре никак сил не придавали, лишь позволяя им вытекать вместе с кровью.
Песок арены уже превратился в бурую кашу, и Шон прочел в глазах противника решимость покончить с ним. Молния видел, что его противник ослаблен, едва может уходить от стремительных атак, куда уж ему оказывать сопротивление. Обманный маневр, выверенный удар, и внутренности несчастного окажутся на песке.
Храброе Сердце… И сердце тоже. Еще продолжая биться, будет трепыхаться под ногами Молнии, пока тот не раздавит его…
Конечно, Молнии его не убить. Но поражение приравнивается к смерти. А это недопустимо.
Сделай что-нибудь, Шон.
Вместо того чтобы снова отступить, Вулфтрейс сделал шаг вперед, навстречу смертоносным лезвиям. Блок, удар, незаметный зрителям, но точный и эффективный. Голова Молнии запрокинулась назад, он отшатнулся, потеряв равновесие. Воспользовавшись заминкой противника, Шон выдернул мачете у него из-за пояса.
Молния ошалел от неожиданности, отступая перед взглядом Храброго Сердца, в котором было нечто нечеловеческое, звериное, такое, чего Молния ещё никогда в жизни не видел, да и не увидит уже теперь…
Отступив, он ещё надеялся вернуть свои выигрышные позиции, но знакомый звук, извлекаемого из ножен мачете, привёл его в чувства.
- Даже и не думай, - зарычал было Молния, дёрнувшись навстречу бронебойному взгляду Сердца, но увидев безысходный лёд его глаз, не обещающий ничего хорошего, осёкся. - Зарежу! – заорал он, выбирая бой из всех возможных вариантов. Даже не будучи викингами, большинство гладиаторов выбирали смерть в бою, нежели пусть даже почётное, но самоубийство.
Шон криво усмехнулся. Попробуй. Было опрометчиво выходить без оружия против того, кто вооружен. Но условия таковы, что до начала поединка ты не знаешь, каков будет твой противник. Это касается всего. Его подготовки, оружия, даже ника. Все открывается непосредственно на арене. Так даже интереснее? Для зрителей, несомненно. А вот для бойцов не всегда. Но Шон имеет преимущество теперь, и в этом отчаянном крике «Зарежу!» он слышит не намерение покончить с ним, а панику, страх. Он чувствует этот ни с чем не сравнимый запах. Его противник уже побежден, потому что сломлен.
Клинок в руке Вулфтрейса описал сверкающий круг, когда Шон проверил его на баланс и остался доволен. Зарежешь? Попробуй. Шон раскинул руки в стороны, смотри, я открыт для тебя. Режь. И Молния бросился в атаку, позабыв об осторожности. Тот, кто выходит невооруженным, вряд ли знает, как оружием пользоваться. Оно ему будет только мешать.
В этом саудовец видел свой шанс. Его трезубец летел прямо в грудь противника, он весь был как торпеда, неотвратимый и безжалостный. Шон лишь слегка уклонился от удара, страшное оружие прошло в миллиметрах от его кожаного жилета, мачете описало полукруг, и рука с зажатым в ней трезубцем упала на песок, еще сильнее пропитывая его кровью.
Безумием было бросаться на противника, не заботясь о тактике броска…. Безумием были полны глаза Молнии… но он же видел, как противник буквально подставился под удар. Открылся, словно покоряясь судьбе. Видел! А потом провал. Грубый толчок. И обжигающая боль. Но глупо было бы считать, что Молния так беспомощен.
Не зря ведь в его руках было два трезубца. И правая, которая грозила смертоносными остриями трезубца в самое сердце противника, и левая его рука, словно обнимающая противника, тоже грозила остриями трезубца. И Молния успел вонзить своё оружие в правое подреберье Храброго Сердца.
Расширенными от адской боли зрачками, он уловил то недоумение, которое отразилось во взгляде противника, который ощутил холодок стали, разрывающей его внутренности. Но Молнии пришлось лишиться и последнего трезубца, освобождая единственную руку, оставшуюся у него, чтобы зажать сосуды, выплёвывающие кровь из его тела.
Отрубленная рука осталась на мокром побуревшем песке, сохраняя зажатый между пальцами трезубец… оскалившись, Молния ринулся на противника…
Никогда не недооценивай противника. Никогда.
Шон уже подумал, что, лишившись части конечностей, Молния оглушит его своим криком, да и не только его, а, наверное, всю Осаку, вмиг забудет о том, как нужно сражаться, и все будет кончено. Как бы не так. Ослепительная боль разодрала тело, каждая клеточка пропиталась ею мгновенно, боль парализовала, не давала сделать и вдоха.
Первым инстинктивным порывом Вулфтрейса было выдрать из себя трезубец, чтобы дать ране начать регенерировать. Но этого делать ни в коем случае нельзя. Обычный человек истечет кровью, если вытащить оружие из раны. Рука, дернувшись, опустилась.
Он тоже не человек? Или лишен чувствительности к боли? Шону очень скоро стало не до того, чтобы анализировать природу действий противника, пришлось отражать его новую атаку. Полную отчаянного исступленного безумного желания впиться врагу в глотку и выгрызть ее.
Шон успел отскочить назад, но скорости уже не хватало. Силы были на сходе, а ужасная боль, сопровождавшая каждое движение, заставляла лечь на песок и не двигаться вообще. Но если Молнию не остановить, так и произойдет. Шон останется лежать на этом песке. Мертвым.
Собрав всю свою волю к жизни, Шон нанес удар. Он мог бы разрубить Молнию надвое от плеча до бедра, но предпочел нечто иное. Подарить ему легкую смерть? Ни за что. Лезвие мачете наискось прошло через ногу Молнии, подобно неверно сконструированной, но исправно выполняющей свои функции гильотине.
Сколько бы Молния не старался хрипеть, сцепив зубы, безумный, полный нестерпимой обжигающей боли, крик вырвался из его глотки. Лишь тело, лишенное опоры, может упасть на землю с таким напором. Молнии показалось, что весь этот кровавый цирк сотрясся от его падения. И что может сделать человек, которому только что отрубили руку, потом ногу? Только орать, ослепнув от боли и затихнуть, ослабнув от кровотечения?
Ну уж нет. Он ещё жив. А голова пока на плечах, хотя тело и потеряло опору. Молния покосился на свою отрубленную руку, всё ещё хранящую трезубец. Расстояние приличное, но изнемогающий от боли противник тоже теперь не так уж и скор. Вон ногу-то отрубил не так и ровно… Молния оттолкнулся имеющейся у него единственной рукой, и, сделав несколько оборотов, откатился к своей руке. На то, чтобы выхватить из омертвевших пальцев заточенный металл ушли доли секунды. Ещё столько же, чтобы сделать замах... и сверкающий трезубец полетел в противника.
Противник повержен. Можно перевести дыхание, но как это сделать, если каждая попытка наполнить легкие воздухом пресекается раздирающей болью, сердце отчаянно качает кровь по венам, но кислорода в ней становится все меньше. Арена покачнулась, как палуба корабля под натиском ударившей в борт волны.
Шон с трудом сосредоточил свое зрение на том месте, где должен был быть Молния, но его там не было! А в следующее мгновение трезубец, блеснув в свете безжалостных прожекторов, впился в ногу Вулфтрейса. Тот зарычал от боли и ярости. Одним движением выдернув трезубец, он оказался подле Молнии, рухнул с ним рядом на колено, вонзив трезубец в плечо врага так глубоко, что лезвия, пробив кожу, мышцы и сухожилия, вонзились в песок, пригвождая его к арене.
- Чёртов придурок! – заорал Молния, изнемогая от боли. - Неужели ты надеешься стать победителем? Идиот! Тут нет победителей! Нет! Они имеют всех! Гет сыктырь! Всех всех вас и тебя и всю эту сволочь ко всем чертям! Ко всем ху… всех… Гедюн сиктырюн - во взоре Молнии было столько бешенства, что хватило бы подпитать эту арену и ещё пару дискоклубов. Но что с того, что твоё горло заполняет гнев пополам с кровью? Ведь это не может продлить жизнь, не может пополнить счёт… - Гедюн сиктырюн… Гет сыктырь! - Шипел сквозь зубы Молния.
Шон не смотрел на извергающего проклятия врага. Исход битвы ясен, разве нет. Не был Шон из тех, кто наслаждается последними минутами жизни врага. Он уже поднимался на ноги, пошатываясь, но что-то заставило его еще раз посмотреть в глаза Молнии.
- Что ты сказал? – прохрипел Шон. – Что ты только что сказал?
Это был бред умирающего? Так не доставайся же ты, победа, никому? Можешь убить меня, но победить не сможешь? Или это тот самый момент истины, когда человек, чуя смертный час, спешит сказать самое главное? Пусть и врага своего, но предупредить, предостеречь? Молния был кем угодно, только не подлецом. В этом Вулфтрейс уверен целиком и полностью. Так что он пытается до него донести?
Вой на трибунах нарастал, заполняя всё пространство, повисшее над ареной густым киселём эмоций. Молния выдал ещё одну порцию отборного мата, хотя человеку, никогда не слышавшему другой речи, кроме английской, сложно было бы понять суть этих хриплых гортанных звуков.
Дамы, потерявшие изящный облик, больше похожие на кровожадных фурий, и господа, вообще не имевшие человеческих обличий, требовали смерти гладиатора, выставляя большой палец руки вниз, подобно тем, кто восседал на каменных скамейках, дал гладиаторскими аренами древнего Рима. Не такая уж и многочисленная публика, создавала оглушающий шум всеми доступными ей способами. Все. Весь зал. Кроме одной женщины.
Энн Шенинг смотрела на всё происходящее с совершенно каменным лицом, лишь прикрыв рот ладонью, затянутой в золотистую перчатку. Её запрос на ночь с Храбрым Сердцем всё ещё оставался в силе, что подтверждалось регулярными переводами на имя гладиатора. Но требовать добить соперника она не могла. Ей было откровенно муторно. Казалось – ещё минута и девушку стошнит в одну из приготовленных для этого урн. Но Энн была не из тех, кого стошнит при виде крови… нет. Кровь её заводила. Возбуждала. Если не больше, то уж и не меньше вида банковского счёта. А вот грязь… всё же деньги не оставляют пятен на одежде…
Когда пойду на свидание с этим самцом, нужно будет надеть то платье из бутика Сальфоро, которое оказалось фальшивкой… - таков примерно был ход мыслей молодой леди, которая неотрывно наблюдала за Вулфтрейсом, сидящим около Молнии, в месиве песка и крови.
Мартин же наконец смог перевести дыхание и с наслаждением выпить свой виски, не оставив на дне бокала даже льда…
Нет, ничего больше Молния не сказал. Не по-английски. Шон с трудом поднялся, опираясь на застревающий в песке мачете. Он уже видел, как к нему спешит Билл.
- Я в порядке, - поспешил заверить его Вулфтрейс.
Билл не осмелился ни противоречить, ни приблизиться к хозяину. Лишь шел рядом, готовый в любой момент подстраховать. Но это было излишним. Храброе Сердце покинул арену самостоятельно, оглушенный воплями и свистами неистовой толпы.
Молния так и остался лежать на песке, изрыгая проклятия, пока оставались силы. Пока вся кровь не вытекла из него, и сердце не остановилось. Но глаза так и остались широко распахнуты, Молния смотрел ввысь, туда, где душа его уже неслась на свидание с Аллахом.
- Мне нужен переводчик с арабского, - тихо сказал Шон, Билл кивнул, ничуть не удивляясь такой просьбе. Предсмертные слова всегда нужно знать. Даже если там нет ничего, кроме проклятий, в которых перечисляются все твои родственники в контексте извращенных сексуальных утех с животными или между собой.
Мартин спешил к выходу на арену. Зал бушевал, возбуждённый эмоциями, но для этого и были устроены эти бои. Именно для того, чтобы умаслить алчущих драконов, живущих в душах людей. Уж кому, как не Стиву Редженальду был известен голод этого адского чудовища, заставляющего совершать всё новые и новые грехи, в бесплодном порыве заткнуть его жадную пасть куском плоти с надеждой хотя бы на относительный покой.
Именно этот дракон заставляет людей идти на убийство и предательство, пожирая все добродетели без остатка, стоит лишь раз безвольным душам потрафить этому чудовищу. Даже просто попытаться договориться с ним. Пойти на компромисс.
С адом не бывает компромиссов. Никогда. Никогда ничего не берите у тех, кто сильнее вас. Никогда. Даже, если они сами предлагают вам хотя бы что-то. Пусть даже это невинный носовой платок. Просто вспомните, сколько трагедий случилось из-за банального кусочка ткани, оброненного дьяволом. И откажитесь от этой подачки. Забудьте о ней. Идите.
Идите! В аду не бывает победителей. Не бывает! По одной простой причине – из ада ещё никому не удалось выйти живым. Каждый вошедший сюда, тут и остаётся. Это не победа. Это смерть. Верная и ужасная. Слышишь ты меня, Храброе Сердце? Слышишь?
Последние мысли Молнии смешались с его болью. Глаза слепили вспышки софитов, но закрыть их он уже не смог. Последние силы, потраченные на крик, выкачали остатки крови из его вен и артерий, тело, содрогнувшись в предсмертных конвульсиях, дёрнулось ещё несколько раз и затихло, освободив душу для Страшного суда.
Азраиль встретил её у Небесных Врат, поскольку ещё много грехов было на счету человека, пожелавшего возбудить свою плоть страшными убийствами…
- Шон, ты сегодня превзошел сам себя! – воскликнул Мартин, обнимая Шона. Этот ритуал уже стал привычным. Для всех, кто окружал их. Билл вздрагивал всякий раз, видя, как хозяин якшается с этим человеком, ощущая его чёрное нутро, как некий сгусток негатива. Прислуга и вовсе ничему не удивлялась и ни о чём не спрашивала. А Мартин просто выбрасывал вымаранный кровью костюм, чтобы не возиться с химчисткой, но всё равно спешил к испачканному чужой кровью, Шону, лишь бы оказаться рядом с ним. Уловить его чувства. Ощутить вибрации, исходящие от него. – Как ты себя чувствуешь? Раны … нужен врач! Давай в душ и к доктору. Я не допущу, чтобы ты лишился титула, упав замертво в собственном номере!
Мартин уже сделал знак прислуге, чтобы не сводили глаз с победителя, но не отказался от объятий. Для этого не было никаких причин. Он просто положил руку Шона на своё плечо и пошел рядом с ним.
Единственное, чего хотел сейчас Вулфтрейс, это остаться в одиночестве. Но разве Мартин позволит? Теперь они с Биллом будут соревноваться в том, кто из них лучшая нянька. Врач еще не хватало… Но роль нужно доиграть до конца.
- Врач мне нужен, - безропотно тихо согласился Шон. – Что-то мне нехорошо, - добавил еще тише, стараясь не слишком сильно виснуть на Мартине.
Благо, что апартаменты бойцов были в шаговой доступности от арены. Все предусмотрено, все просчитано. Спасибо, Мартин.
Добравшись до койки, Шон с тихим стоном опустился на нее, опираясь рукой на застеленное простыней сиденье. Трезубец все еще торчал у него в боку, препятствуя еще большей кровопотере, но доставляя неимоверные страдания.
- Я бы не отказался от обезболивающего, - подняв затуманенный болью взгляд на Мартина, попросил Шон. – Я же заслужил порцию чего покрепче аспирина? – Вулфтрейс вымученно улыбнулся.
- Покрепче аспирина? Мои поцелуи подойдут, - насмешливо поинтересовался Мартин, помогая Шону занять удобное положение. – Это хорошо, что ты не выдернул трезубец. Кровопотеря не стала такой фатальной, как это могло бы быть.
Впрочем, Мартин был действительно озабочен. Раны Шона могли стать причиной его поражения в следующем бою. А это не входило в планы Редженальда.
- Когда же там появится доктор Сижи! – нетерпеливо воскликнул Мартин, как раз в тот момент, когда доктор входил в номер Шона с привычным металлическим чемоданчиком, в котором были препараты на все случаи жизни, если такое вообще возможно… - Господин Сижи, одному из бойцов необходима медицинская помощь, я надеюсь, у вас найдутся средства, вспоможения?
- Обязательно, - ответил Сижи. Кланяясь Мартину, в знак приветствия, и подходя к столу у кушетки, на которой лежал Шон. – Мистер Храброе Сердце сегодня в ударе, - говорил он, сощурив и без того узкие глаза, в которых, впрочем, плескался карий огонёк сарказма. – Неужели такому грозному господину неизвестно, что нельзя недооценивать соперника? А Молния очень серьёзный соперник. Я лично помогал ему всего один раз, а вот его оппоненты нуждались в хороших заплатах… но и заплаты не помогут подняться из гробов…
Меньше всего Шон хотел выслушивать укоры. И от кого! От врача.
- Разве ваше дело не лечить, а проводить разбор полетов? – Вулфтрейс испепелил Сижи грозным взглядом, и тот сразу как-то съежился, сник, засуетился, осматривая раны пациента, воздерживаясь от дальнейших комментариев. – Я не собираюсь умирать, уж точно не сегодня, - сообщил Шон, терпеливо выдерживая манипуляции доктора. – Делайте, что хотите, но к следующему бою я должен быть в форме.
Сижи опешил от этого развязно-самонадеянного заявления. Да, он опытный врач, но сотворить чудо ему еще не удавалось ни разу.
- Но, господин Вулф…
- Так и скажите, что у вас недостаточно компетентности и опыта! – рявкнул Шон, приподнявшись на койке, но тут же, скривившись от боли, лег обратно. – Я возвращаюсь в Британию. – Это уже Мартину. – Там есть компетентные специалисты, которые смогут вернуть меня в строй.
- Это неразумно. В вашем состоянии нужен покой! – попытался вернуть прежний авторитет, который на глазах рассыпался прахом, Сижи. – Вы потеряли много крови, ваш организм чрезвычайно ослаблен…
- Я же не обираюсь идти туда пешком, - иронично усмехнулся Шон. – И я не хуже вас понимаю, что мне нужен покой. Я вам больше скажу, я алчно его жажду! – Протянув руку Мартину, как бы приглашая его в союзники, Шон обратился к своему другу. – Ты же не позволишь мне перенапрячься, не правда ли? – совершенно другим, мягким тоном с мурлыкающими нотками полувопросительно произнес Вулфтрейс. – Мы же оба понимаем, насколько важно для меня вовремя и полностью восстановиться.
Господи! Сижи не может оказать даже первичную помощь? Что это?
- Доктор, - оборвал Мартин всякие попытки Сижи перевести разговор в другое русло. - Не могли бы вы постараться и извлечь посторонний предмет из тела победителя? Ваша задача не говорить, а оказывать помощь. – А затем уже Шону, - Дорогой. Ты сегодня же. Сейчас же вылетаешь в Лондон. Я уверен, что самолёт уже выруливает на взлётку… - говорил Мартин, так многозначительно глядя на секретаря, оказавшегося поблизости столь мгновенно, что можно было только позавидовать такой расторопности. - Там действительно окажут лучшую помощь. Три дня до решающего боя я могу тебе обеспечить, милый… - всё же Мартин не мог выдержать и минуты, чтобы не выказать особого расположения в Шону.
Доктор Сижи сделал укол обезболивающего, извлёк трезубец, пока Мартин держал руку Шона и произносил речи, и наложил повязку с противовоспалительной мазью.
- Я тоже буду только рад выздоровлению мистера Вулфтрейса, но всё же позвольте мне сделать вам несколько инъекций, это поможет вам пережить перелёт без осложнений и предотвратит сепсис. – Совершенно упавшим голосом произнёс доктор…
- Ты лучший, - совершенно не заботясь о том, что они вовсе не одни, Шон притянул Мартина к себе и наградил его нежным поцелуем.
А потом милостиво согласился на уколы. Для предотвращения сепсиса, так уж и быть.
Три дня! Это кем же надо быть, чтобы не только исцелиться, но и быть готовым не просто ходить и разговаривать, но и сражаться насмерть? Шон почувствовал, как холодок пробежал вдоль позвоночника.
Он знает? Догадывается? А если да, то почему ничего не предпринимает? Его устраивает такое положение вещей? Как самого Шона устраивает то, что Мартин предпочитает людей одного с ним пола? Вопросы, вопросы… Ответы где-то там, на родине. И Шон найдет их. Мартин не появился из ниоткуда. Как сам Шон в десять лет.
- Я не подведу тебя, - горячо заверил Вулфтрейс. – Но… ты не летишь со мной? – он казался даже немного растерянным, если не расстроенным.
Боже… это настолько ему нравится подставлять бока под клинки, что даже поцелуи стали слетать с его губ? Мартин был не просто ошарашен, его сознание помутилось, глаза заволокла дымка вожделения, руки готовы были разорвать в клочки всех, кто присутствует и, тем самым, мешает слиянию двух любящих сердец, но игла шприца в руках доктора немного отрезвила Ортиса.
Да и Шон. Ты не летишь со мной? Да я всегда с тобой! Всегда! Чёрт! Но лететь сейчас я не могу… Шон… этот поединок… завтра ещё два боя… Шон, как я хочу и насколько я не имею права сделать это именно сейчас…
- Я не могу, не могу, - наконец выдавил из себя Мартин, сжимая руку любимого, - Ты же понимаешь… Я должен обеспечить тебе время для восстановления. В первую очередь я обязан думать о тебе…. И лишь потом о желании своей плоти… чёрт! Шон, если бы ты только мог представить, насколько ты дорог мне…
Страдание отразилось в небесных глазах Мартина. Но позволить себе бросить дело он не мог. Единственное, что позволил себе Мартин – это безумно нежный поцелуй на борту самолёта, который должен был доставить Вулфтрейса в Лондон.
- Я жду тебя, любимый… Жду… помни это…
- Я помню, помню… не успеешь соскучиться, - с лёгкой улыбкой говорил Шон, отпуская руку Мартина… но Мартин уже скучал. Паника разлуки с любимым. Кому не знакомо это состояние? Лишь тому, кто никогда не любил…
Редженальд был поражен не меньше Ортиса. Неужели Вулфтрейс и в самом деле имеет грехи? Это ли тот Вулфтрейс, с которым он сошелся в непримиримом бою? Всё ещё не веря своим глаза и даже ощущениям, Стивен сделал знак доктору Сижи. А уж этот малый знает своё дело. Не в пример остальным. Нисколько немедля, доктор сделал все необходимые процедуры.
Чтобы гладиатор действительно имел возможность выздороветь, как можно скорее, Сижи получил и нечто большее. Дозу крови Вулфтрейса, достаточную для того, чтобы сделать все необходимые анализы. А также визуальные наблюдения, при анализе которых, можно было сделать выводы о реальном состоянии организма пациента.
Никто другой, кроме Сижи даже в Японии не владел техникой сопоставления данных визуальных осмотров. Состояние ногтей. Дыхание. Пульс. Реакция зрачка. Состояние языка. Кожи. Звучание речи. Любой нюанс мог рассказать Сижи о здоровье человека больше, чем томографическое исследование.
Стивен знал, кого нанимать на работу. И умел быть щедрым для тех, в ком нуждался. И пока он нуждался в них. Тут Молния был абсолютно прав. Из лап Редженальда живыми не уходят. Любой попавший в них мог считать себя в безопасности ровно до того момента, как Редженальд терял в нём надобность. Дальше начинался ад кромешный. И тем, кто умирал быстро, завидовали те, кто был ещё жив…
А за Вулфтрейсом требовалась постоянная слежка. Это факт. Сколько людей было задействовано в этой операции, сказать трудно.
С уверенностью можно было сказать лишь одно – ему удалось исчезнуть из поля зрения агентов Редженальда. Главным образом это было связано с его замкнутостью. Бет и Билл были неподкупны.
В остальной прислуге Шон нуждался постольку, поскольку… то есть в самые опасные моменты, он просто удалял всех из дома, не оставляя возможности видеть себя случайным глазам. И никаких грехов.
Никаких. Редженальд был в бешенстве. Как тут не благословить того, кто изобрёл гладиаторские бои? Лучшего способа выпустить пар, чем выйти на арену и найти было невозможно. Тем более что узнать или убить Стивена не смог бы никто. Если только Вулфтрейс не… но Вулфтрейс пока в Англии. А арена в полном распоряжении Редженальда…
Лишая жизни очередного соперника, Стивен с таким удовольствием отрывал его голову, что готов был слизать кровь, растекающуюся по его рукам, и высосать глаза, пока они ещё не остекленели…. Боже, сколько же усилий ему стоило не сделать этого…. Хотя кровь он слизал… наслаждаясь каждым мгновением этого процесса…
***
Когда в прошлый раз Шон был на волосок от гибели, ему повезло меньше. Он вынужден был скрываться в лесах, преследуемый профессиональными вооруженными убийцами. И все же выжил. А сейчас мог понежиться в самых комфортных условиях, какие только можно было представить.
Транспортировка на борт самолета с такой осторожностью, как не перевозили бы антикварную фарфоровую вазу. Мартин, который неотступно следовал за ним, пока не настал момент расставания. Нет, он не поддался на провокацию Шона. Не последовал за ним в Лондон. Что заставило Вулфтрейса усилить меры безопасности.
Мало того, что слугам были даны дополнительные выходные, так еще и периметр поместья напоминал скорее периметр сверхсекретного военного объекта. Современные усовершенствованные системы охраны предотвращали любую попытку несанкционированного доступа, физически устраняя любого нарушителя. Благо, таковых не находилось.
Пара дней, проведенных в постели, помогли Вулфтрейсу восстановиться настолько, что он пригласил Билла на тренировку на следующий день. То и дело Шон ловил на себе его обеспокоенные взгляды, и в конце концов ему это стало надоедать. Сделав знак Биллу, он остановил сессию.
- Хорошо. Выкладывай. Все, как есть. Давай. – Сделав нетерпеливый жест, Шон отошел к скамейке, где стояли бутылки с водой, свинтил с одной крышку и жадно отпил.
Билл всегда больше молчал, чем говорил.
Обычно разговоры вела Бет. Да и то, лишь когда это было совершенно необходимо. Они оба искренне полагали, что души людей могут сказать больше, чем язык. Но сейчас Билл был в замешательстве.
- Сэр, - начал он после некоторой паузы. И не потому, что хотел дождаться, пока хозяин напьётся и обратится в слух. Скорее потому, что учить хозяина он так и не привык. Хотя всё ещё считал Шона больше своим ребёнком, чем хозяином. Но не раз видев, как может рыкнуть этот ребёнок, а то и убить, Билл не спешил приступать к нравоучениям. – Сэр, я не верю. Слышите, я не верю, что вы мечтаете убивать… и ещё… эти бои… мне кажется, они более опасны, чем вы в состоянии себе представить…. Поправьте меня, если я ошибаюсь… - растерянность Билла отразилась на его лице. Да и воду пить он не стал, хотя так же взял и открыл бутылку с водой.
Так и стоял около Шона с бутылкой в руках и застывшим от напряжения лицом. Всё же странно открывать в человеке, которого знаешь с детства, совершенно новые черты. Довольно неприглядные черты… а ещё этот поцелуй… неужели? Что за игру ведёт хозяин? Даже представить страшно, не то, что спросить об этом напрямую… вот Бет… она бы могла…
Шон выслушал Билла с тем вниманием, которого ожидал от него Билл. Сохраняя на лице непроницаемое выражение, Вулфтрейс кивнул в ответ.
- Мой дорогой Билл, - Шон подошел к своему другу и обнял за плечи, доверительно склонив голову к его уху. – Я знаю, что ты привык идеализировать меня. И, поверь, я ни в коем случае не собираюсь разрушать свой светлый образ, который ты создал себе. Но знаешь. В каждом человеке, в каждом существе есть два начала. Светлое, которое ты так хочешь видеть, и темное, которое я так тщательно ото всех скрываю. Но оно есть, Билл, оно есть. И тебе это известно не хуже, чем мне. Вопрос в том, как держать его под контролем. Это сложно, - честно признался Шон. – Очень сложно. А во время боя я могу дать выход всей той злости, что клокочет внутри. А она клокочет, уж поверь. Убивать… Да. Мне это нравится. Но не так, как всем этим маньякам. Не ради ощущения собственной власти, ли превосходства, или еще не знаю, чего. Я люблю выживать. И, если таково условие, я пойду до конца, чтобы его выполнить. – Вулфтрейс заглянул в лицо Билла. – Это же не все, так? Говори, я не хочу, чтобы между нами были недомолвки.
- Ну, раз уж мы начали этот разговор… - опять замялся Билл. - Мистер Мартин, вам не кажется, сэр, что его тёмная сторона несколько темнее, чем у обычных людей… у других… даже у вас. Пусть она есть. Пусть вы скрываете её. Но он… можете вы просто поверить моему шестому чувству? Можете принять это не как желание разлучить вас с тем, кто дорог вам. А я знаю, что этот человек вам дорог, - тряхнул головой Билл, словно бы соглашаясь с тем, с чем невозможно согласиться ни при каких обстоятельствах. – Но приглядитесь к нему внимательнее. Попробуйте быть объективным. Непредвзятым. Нам всем не хватает объективности. Но я же не претендую в конкуренты вашим друзьям. Я просто люблю того мальчика, которого растил многие годы. И мне будет нестерпимо больно видеть вашу боль. Я просто хочу предостеречь, если уж мне выпало быть рядом с вами, сэр… - Билл настолько разволновался, что сел на скамейку. Его жизнь состояла из службы Вулфтрейсу. Ничего другого он не знал, не умел и не хотел. Но если Вултрейса постигнет участь тех, кто проиграл бой? Что будет тогда? Билл вскинул голову, чтобы задать этот вопрос хозяину. Немой вопрос. Но такой красноречивый. Сколько муки было в этом взгляде. – Я знаю, что вы позаботились о нас с Бет… но… нельзя ли не выходить на арену в ближайшее время? Есть ли возможность избежать боя, который может стать последним?
Почему, когда о тебе кто-то заботится, вот так самозабвенно, искренне, ты не радуешься, хотя должен бы. Почему сердце сжимает, как тисками, а горло перехватывает спазм. Почему так трудно дышать, говорить, даже думать. Почему мысли так бешено несутся вскачь, и хочется сказать все сразу, но что-то останавливает.
Боязнь выглядеть идиотом, который не может связать и пары слов? Или страх поддаться эмоциям и превратиться в бессвязно бормочущую амебу, которая тщетно пытается отыскать носовой платок или салфетку, чтобы утереть слезы умиления…
Шон сделал глубокий вдох, прежде чем начать.
- Если я кому и могу доверять в этой жизни, так это только вам с Бет. Вы всегда были рядом. Сколько я себя помню. И никогда. Никогда. Ни один из вас не подвел меня. Не знаю, чем я заслужил такой преданности, но я ценю все, что вы делаете. Вы всегда были моей семьей. Настоящей. Которой у меня иначе бы и не было. Быть может, мне стоило бы говорить вам об этом чаще. Да точно стоило. Что же. Говорю сейчас. Я не представляю своей жизни без вас. Когда произошла та ситуация, ну, ты помнишь, год назад. И я не мог допустить мысли, что вас потеряю… Я готов был не только убивать. Я бы дошел до центра земли, чтобы найти и вернуть вас. – Шон опустился рядом с Биллом на скамейку. Все эти признания давались ему с очень большим трудом. – Так что понимаю, что ты чувствуешь, когда видишь меня там. На арене. Я знаю, что ты готов выйти вместо меня и погибнуть за меня, если надо. Но, Билл. Меня не так легко убить. Возможно, мне не хватает опыта. Это всего лишь дело времени. Но я должен пройти этот путь до конца, и я пройду его. Не потому, что мне нравится убивать, хотя это тоже. Я уже говорил об этом. Дело в том, что Мартин… - Шон повертел в руках бутылку, как будто прикидывая, стоит ли выпускать из нее этого джина. – Да, он мой друг. И да, он дорог мне. Но. С ним не все так просто. – Вот сейчас Шон раскроет все Биллу, и тот начнет переживать еще больше. Или ничего не скажет, станет от этого легче? Почему нет простых решений? – Я прекрасно осознаю, что Мартин многое скрывает от меня, да и, похоже, и от себя тоже. Иногда я думаю, что у него раздвоение личности. Но потом я отматываю назад, анализирую, и нет, Мартин не может желать мне зла. Тогда откуда это чувство? И ладно бы, если бы оно было только у меня. Но не могут же сразу двое ошибаться?
Бет никогда не нравилась идея Шона поучаствовать в драке. Ладно. Не драка. Гладиаторские бои. Чем они лучше? Тем лишь, что один из участников должен умереть? Сомнительное преимущество. Бет не могла запретить. Раскинуть руки, перекрыв выход и закричать: или я или они! Она была слишком умна для этого. Но она не могла и перестать любить своего волчонка. И думать о нём. Заботиться. Хотя бы ему пришло в голову взять с собой Билла. А это почти, что саму Бет. Но и Билл вернулся из Осаки каким-то нервным. Видимо то, что он там увидел, стоило переживаний.
Звонок в дверь заставил Бет отвлечься от своих мыслей, как, впрочем, и от занятий на кухне. Шон удалил всех слуг, но не перестал быть человеком. И еда ему была необходима ещё больше, чем обычно. Мальчик должен восстановиться. Но кто бы это мог быть в такое время? Бет подняла трубку домофона, расправляя подол синей клетчатой юбки свободной рукой. Привычные, даже рефлекторные движения всегда выдают скрытое волнение. А сейчас Бет была взволнована не на шутку.
- Усадьба Вулфтрейс. – официально проговорила она.
- Меня зовут Поль Саммерс. Я здесь по вызову мистера Вулфтрейса. – представился звонивший в дверь.
- У меня нет никаких инструкций по поводу вашего визита, молодой человек, - строго сказала Бет. - Но я уточню у мистера Вулфтрейса. Вы можете подождать буквально пять минут?
- Да, мэм. Что мне ещё остаётся, если тут такой тотальный досмотр…
Поль хотел было сказать что-то ещё, но его перебил парень, подкативший к воротам поместья на лёгком мопеде.
- Доставка заказов! – заорал он, словно боясь опоздать куда-то.
- Мэм! Мэм! – завопил в домофон Поль, мэм, будьте так добры, не уходите.
- Боже, что с вами случилось, молодой человек?
- Не со мной…
- Доставка заказов на дом, - затараторил курьер, подскочив к домофону. - Позвольте представиться. Доставка Гледис. Я привёз заказ для мистера Вулфтрейса.
- Боже, что это сегодня? – удивилась Бет и обратилась к курьеру. – Ещё раз прошу прощенья, но вам придётся подождать буквально пять минут. Я сообщу мистеру Вулфтрейсу о вашем прибытии.
Качая головой, Бет отправилась в спортивный зал, где Шон и Билл проводили больше времени, чем на свежем воздухе.
- Шон, мальчик мой, я в замешательстве. Но там у ворот люди. И они говорят, что ты вызвал их. Можно это чем-то объяснить?
Почти ласково произнесла Бет, останавливаясь в дверях спортзала.
Появление Бет разрядило эту нервную обстановку, что воцарилась в зале, и вовсе не потому, что двое отрабатывали там технику искусства причинять боль, нанося друг другу удары. Так получилось, что изо всех сил стараясь оградить друг друга от страданий, они лишь погружались все глубже и глубже в эту пропасть. Соскальзывали вниз, отчаянно цепляясь друг за друга, глядя наверх, туда, где безопасно и привычно. И Бет как будто бросила им невидимую веревку, одним махом вытянув обоих на твердую землю.
- Да, прости, - Шон слишком поспешно соскочил со своего места, хотя порывистость ему уже давно была не присуща. – Это, должно быть, пирог и Поль. Ты же не против, если у нас будет гость? – Шон подошел к Бет. – Ты, наверное, уже знаешь. И все равно. Я хочу сказать тебе лично. Я очень ценю все, что ты для меня делаешь. Всегда ценил и буду ценить. Я прошу лишь довериться мне. Все будет хорошо. – Он нежно обнял Бет, поцеловав ее в макушку. Как когда-то она целовала его. Пока рост Шона позволял ей это делать. – Я разберусь с гостями, а ты приготовь еще комплект приборов, хорошо? – Мимолетно улыбнувшись, Шон стремительно вышел из спортзала.
Бет и Билл переглянулись. Тревога и грусть, сквозившая во взглядах обоих не могла бы появиться ни с того, ни с сего. Бет прекрасно понимала, что Шон их любит. Но он давно взрослый самостоятельный человек и не станет жить по их указке. Он и в детстве этого не делал. Просто иногда прижимался к груди и долго слушал, как бьётся сердце Бет. А потом грустно улыбался и уходил.
- Тебе не кажется, Билли. Что наш мальчик не так уж и беспомощен, как мы это представляем.
- Бет, я разве спорю? – кивнул Билл, - я просто видел те бои. И видел его с громадной железякой между рёбер… это не шутки, Бет!
- Знаешь, я дам тебе чай. С собой. Туда. Заваривай этот чай для мальчика раз в день. Просто, чтобы его рассудок всегда был в состоянии оценивать обстановку. Это ему не повредит. Напротив. Его сознание будет ясным и неприступным. Думаю, ты не станешь спорить, что это важно для него.
- Ещё бы! – воскликнул Билл, закрывая двери спортивного зала, который они с Бет покинули. – Давай я в душ, а ты на кухню. Тем более что у нас гости. Ты же знаешь, наш мальчик ничего не делает просто так. Посмотрим, кого он пригласил. И помолимся, чтобы это был хороший человек.
Бет едва успела поставить на стол дополнительный прибор к тому моменту, как в дверях появились мужчины. Сначала Шон и Поль, который оказался доктором. Что опять же не могло не навести на некоторые раздумья. А затем и Билл. Пора было ужинать. Но… курьер доставил Рождественский пирог. И по лицу Шона было понятно, что это не ошибка.
- Шон, Рождественский пирог в ноябре? Или у нас что-то с календарём? – настороженно спросила Бет.
- С нашим календарем все в порядке. – Улыбнулся Шон. Теперь он был собой обычным. Спокойным, уверенным. Все у него под контролем. – Просто захотелось. Если бы я попросил тебя сделать пирог, не получилось бы сюрприза. А я хотел… - он махнул рукой. – Сделать этот вечер особенным. Для нас для всех. Я слишком долго был в отъезде. И кто знает, сколько мне придется отсутствовать снова. И вот я ловлю себя на мысли. Что мы, даже если все вместе, почти не встречаемся. У каждого свои дела, заботы. А я хочу, чтобы у нас был семейный ужин. И поприветствуйте нового члена нашей команды. Поль Саммерс, доктор.
- Ветеринар, на самом деле, - скромно вставил Поль.
- И не только, - веско заметил Вулфтрейс. – Я сейчас быстро приведу себя в порядок, а вы, пожалуйста, введите Поля в курс дел?
Даже не дожидаясь ответа, Шон вышел из столовой, оставляя Билла, Поля и Бет в некотором замешательстве.
- Так… Что мне нужно знать? – сцепив ладони в замок на уровне живота, спросил Поль. Вот сейчас его жизнь круто изменится. И никогда не будет прежней. Все началось той ночью, когда в дверь его клиники постучал необычный пациент. И вот оно. Продолжение истории, не заставило себя ждать.
Опять Билл и Бет посмотрели друг на друга. Сколько лет нужно прожить вместе, чтобы понимать человека с полувзгляда? Да сколько бы ты не смотрел в глаза другого человека, всё равно будет мало. Мало времени. Мало чувств. Мало эмпатии.
- Поль, - как самая ответственная за всё на свете, начала Бет. - Если Шон решил принять тебя в свою семью, значит ты достоин этой чести. Хотя, наверное, в этот раз у него не было другого варианта. Думаю, всё, что тебе следует знать – это то, что рядом с тобой всегда будет Билл. Что вы должны стать практически одним существом. И что каждый из вас окажется продолжение, гарантией, основанием жизни другого партнёра. Я не знаю, почему Шон не сделал этого раньше, но теперь видимо у него появились основания считать необходимым присутсвтвие врача рядом с собой. Надеюсь, ты не против того, чтобы прокатиться в Японию. И тем более, ты не будешь против, если тебе хорошенько заплатят за это. – Бет улыбнулась и понизила голос. – Обещаю, если ты привезёшь хозяина живым, я добавлю тебе из своих сбережений ещё пару миллионов, если ты не против.
Услышав о миллионах из кармана Бет, Поль поперхнулся. Нет. Не обещание хорошего вознаграждения привели его в этот дом. Ведь он и без того зарабатывал не так уж мало. Ему хватало тех денег, что оставались после уплаты налогов. Но. Этот человек показался ему таким … Настоящим. Хотя, насколько мистер Вулфтрейс был человеком Полю ещё предстояло выяснить. … И вдруг – предложение контракта. Долгосрочного. С множеством пунктов. И учётом пожеланий Поля. Это было почти сказкой…
- А вы тоже … ну… не люди? – решился, наконец, спросить Поль о том, что интересовало его больше всего.
Теперь и Билл поперхнулся.
- Бет, нас считают монстрами…
- Дожились... – улыбнулась Бет. – Нет. Мы люди. Не стоит проверять это, убивая нас. Уж ты мне поверь, мальчик. Наша смерть окажется фатальной для убийцы.
Ну это уже кое-что. Поль тоже улыбнулся. Развёл руками. Если эти люди смертны – значит они точно не оборотни. А кто же тогда их хозяин? Кто он?
Но явный вопрос, читавшийся в его глазах, оказался тем самым вопросом, ответ на который можно узнать лишь, оказавшись на краю могилы.
- Лучше нам поговорить о кулинарных предпочтениях, - мягко сказала Бет. – Всё остальное вы выясните по ходу дела. Правда, не задавай много вопросов там. Лучше поговори с Шоном в его кабинете. Лишние уши не способствуют откровенности. А насколько я понимаю ситуацию – в Японии у Шона не совсем простая обстановка. Будьте осторожны все. Заклинаю вас. Вернитесь домой. Это будет лучшим подарком к Рождеству.
Бет не была склонна проливать слёзы из-за ерунды. Но отпускать Шона в этот раз ей было больнее всего. Лишь то, что он будет не один, хоть немного скрашивало её мысли.
Вернувшись в столовую, Шон застал всех троих присутствующих оживленно обсуждающими достоинства и недостатки японской кухни. И сразу понял. Они подружились, напряженность, которую принес с собой Поль, испарилась, как дым от поленьев в камине.
- Я боюсь только одного, - с порога заявил Шон. – Если мы немедленно не сядем за стол, мы упустим шанс опробовать вкуснейшие блюда в своей жизни. Потому что, учитывая разницу в часовых поясах, нам придется вылетать уже сегодня вечером.
Бет польщено улыбнулась, первой села за стол, потому что, независимо от статуса, она был женщиной. И относились к ней с должным уважением, как положено в семье. А потом последовал чудесный ужин. Каждый ухаживал за остальными, подкладывая на тарелку лакомые кусочки. Слуг же не было, да их и не нужно.
Это был замечательный вечер. Все были безоговорочно согласны с этим.
А потом настало время расставания. Билл пошел отнести багаж в машину, Поль вызвался ему помочь. Шон остался наедине с Бет.
- Я вернусь, - сказал он, глядя в глаза женщины, что заменила ему мать. – Я бы попросил тебя не волноваться, если бы ты не стала просить меня быть осторожнее.
- Будь осторожнее, мой мальчик.
- Не волнуйся, Бет.
Дверь за ним закрылась, разделяя их два мира. Но незримая связь осталась нерушимой.
Каждый раз, отпуская ребёнка из дома, женщина отправляется с ним вместе. Как бы ни был долог и опасен его путь, её задача стать для него невидимой и надёжной опорой. И чем опаснее и дольше его путь, тем сильнее сила её молитв.
Бет ни за что бы не сказала. Что она совершенно спокойна и ничуть не волнуется за жизнь Шона лишь на том основании, что рядом с ним Билл. Увы. Иногда недостаточно оказаться рядом с ребёнком после свершившихся событий. Время не повернуть назад.
Конечно, появление доктора внесло сумятицу. Но парень оказался таким милым и живым, а ещё больше забавным, что Бет и Билл даже поверили, что их воспитанник вполне в состоянии выбрать друга, что ещё раз доказывало, что появление в жизни Шона Мартина Ортиса не совсем простая история. Но все сомнения и тревоги пришлось оставить в прошлом.
Самолёт взял курс на Осаку. И Поль Саммерс впился взглядом в пространство за стеклом иллюминатора. А там было на что посмотреть. Поль заметил насмешливые взгляды Шона и Билла, но застенчиво улыбнувшись, он лишь пожал плечами.
- Не смейтесь, я не летал. Да. А это так здорово… - восторженно произнёс он, опять отворачиваясь к окну. Под крылом самолёта расцветали огни городов, превращая ночной пейзаж в оживающие трёхмерные картинки.
Билл снисходительно похлопал Поля по плечу.
- Смотри. Это действительно завораживает.
Но видавшие многое путешественники предпочли поспать перед трудным днём. А Поль ещё долго разглядывал росписи огней где-то вдали, пока не заметил впереди розовато- золотистый край неба. Рассвет, которого никогда не увидишь на земле. Рассвет, который так стремительно приближается к тебе, чтобы длиться всего доли секунд. Потом яркий солнечный луч нестерпимо режет глаза, заставляя отпрянуть от стекла, разделяющего тебя с потусторонним миром, и прикрыть иллюминатор тёмной шторкой жалюзи.
Немного отдышавшись от увиденного, Поль обвёл взором салон самолёта. Посмотрел на своих спутников и прикрыл глаза. Почему строгий голос Шона говорил, что нельзя спать так долго, Поль не понимал.
- Я только прикрыл глаза, - начал он объяснять причину своего сна, когда совершенно бодрый и требовательный Вулфтрейс стоял рядом с креслом Пол и тряс за плечо незадачливого путешественника.
Поединок длился всего лишь две с небольшим минуты, а обоим противникам казалось, что они сражаются уже целую вечность. Шон учел свои ошибки, допущенные в предыдущем бою, и сейчас вышел на арену вооруженным.
Мало какой другой вид оружия оставил подобный след в истории нашей цивилизации. В течение тысячелетий меч был не просто орудием убийства, но и символом мужества и доблести, неизменным спутником воина и предметом его гордости.
Во многих культурах меч олицетворял достоинство, лидерство, силу. Вокруг этого символа в Средние века, формировалось профессиональное воинское сословие, вырабатывалось его понятия чести. Меч можно назвать реальным воплощением войны, разновидности этого оружия известны практически всем культурам античности и средневековья.
Шон выбрал себе акинак. Это короткий одноручный меч, которым пользовались скифы и другие народы Северного Причерноморья и Ближнего Востока. Акинак Вулфтрейса имел длину шестьдесят сантиметров, весил около двух килограммов, обладал прекрасными колющими и режущими свойствами. Перекрестье этого меча имело сердцевидную форму, навершие напоминало брус, отмеченный бронзовыми рунами.
Мечники практиковались годами, оттачивая свое мастерство. У Шона же были от силы сутки. Но, стоило ему взять в руки клинок, как он почувствовал такое единение с этим оружием, как будто только и занимался тем, что сражался мечом в руках с самого рождения.
Но это никак не облегчало его положения на арене. Противник ему достался огромный, устрашающий и яростный. Его имя как нельзя более подходило этой необъятной горе мышц. Хунито Аконкагоа. Выходец из Эквадора.
На этих соревнованиях точно нет допинг-контроля. Потому что этот бугай прямо-таки накачан стероидами. И бог весть чем еще. Не может же он от природы быть таким безумно яростным. Несмотря на свои немалые габариты и массу, он двигался с поразительной скоростью.
Спасибо допингу. Из оружия у него был всего лишь стилет, но владел он им виртуозно.
Не забывая, что у него есть еще и вторая рука, и две ноги, которые тоже можно использовать в качестве оружия.
Так что Шону приходилось не только следить за тем, чтоб не подпускать Хунито к себе близко, хватило прошлого раза, но и контратаковать, изнуряя. Каким бы допингом Хунито не был накачан, против выносливости оборотня у него все равно шансов нет.
Услышав имя соперника, эквадорец ухмыльнулся. Этот европеец ничего не смыслит в оружии. Оттого выходит на бой, надеясь исключительно на свои руки. Впрочем, не такие уж и бесполезные в бою, надо сказать. Хунито знал, сколько раз победил Храброе сердце. Но ни разу не видел новичка. И вот теперь – надо же. Госпожа Фортуна послала ему этого…. Недоростка.
Поглядев на соперника сверху вниз, эквадорец отметил лишь безусловно суровый взгляд и стальной оскал противника. Но юбка…. Разве настоящий воин выйдет сражаться в юбке? И кожаный жилет… смех. Типа он крутой… вызывал серьёзные опасения меч.
Скрытый за спиной эквадорца в специальных ножнах, топор будет сюрпризом для незадачливого противника. Но и стилет, поблёскивающий на левом кулаке, больше похожим на пудовый молот, чем на руку человека, способен отравить существование любого человека, имевшего неосторожность напороться на этот кулак. Причём, не только в переносном смысле.
Правилами соревнований не было запрещено использовать не только стероиды. Но и вещества, воздействие который ослабляет организм. Все пики и крючки, украшающие витиеватый стилет Аконкагоа, был основательно натёрты одним из самых распространённых ядов, так мелодично созвучным с его именем.
Аконит издревле используется в индивидуальных поединках. И не только как яд. Но сопернику об этом знать не обязательно. Пусть лучше теряется в догадках, получив инъекцию яда. Ведь сюрпризы тоже не запрещены условиями контракта.
Пока Хунито распалялся, пытаясь прорвать оборону Храброго сердца, бой был похож на странный, но захватывающий танец. Оба партнёра двигались, словно страстные любовники, желающие оказаться сверху во что бы то ни стало.
Но страсть Хунито всё же нарастала с большим темпераментом, чем шотландца. Стоило Храброму Сердцу сделать выпад поглубже, как Хунито тут же воспользовался ситуацией и сократил дистанцию до миллиметров.
Молниеносно оказавшись за спиной соперника, он развернулся, обнимая его правой рукой, ничем не вооруженной, словно бы оказывая милость, в то время как левая рука уже расчерчивала грудь Храброго Сердца по диагонали, оставляя после себя тонкие полоски, в которых разгоряченная кровь противника безысходно смешивалась с каплями аконита, разнося яд по телу бойца….
Хунито лишь оставалось безнаказанно уйти на безопасное расстояние от противника, наслаждаясь танцем безусловно красивых и сильных тел, и любуясь эффектом, произведённым ядом…
Публика на трибунах неистовствовала. А двое противников в доспехах, вооруженные копьями, верхом на конях, мчались навстречу друг другу. Расстояние между ними стремительно сокращается, и вот они обмениваются сокрушительными ударами.
Тело Шона подбрасывает на его ложе, он что-то бессвязно выкрикивает, Билл пытается удержать его от попытки встать, что не так просто.
- Ну что там? – Билл оборачивается к Полю, который лихорадочно работает у стола, заставленного разнообразными пробирками, колбами, приборами, названий которым Билл даже не знает. Но все это призвано спасти жизнь их хозяина, состояние которого с каждой минутой ухудшается.
- Я в процессе, Билл, - Поль почти что огрызается, и это так нехарактерно для этого милого шутника, что приводит в еще больший ужас.
А Шон уже верхом на коне врывается в какой-то двор поместья. Он видит дом, объятый пламенем, видит привязанных к столбу женщин, а у их ног разложен хворост. Их хотят сжечь! Этого Шон допустить не может. Он расчищает себе дорогу, прорубаясь мечом и топором. Обезображенные тела валяются по всему двору, отмечая путь его следования. Одним ударом меча он разрубает веревки, которыми привязана к столбу молодая девушка.
- Джон! Я знала, что ты не оставишь меня!
Шон немного удивлен, но он подает девушке руку. Она поднимает голову, откидывает назад растрепанные волосы, и Шон видит ее лицо так отчетливо.
- Лаура?
- Поль, я не знаю, что ты там делаешь, да если честно, и знать не желаю, но прошу тебя, делай это быстрее!
Билл в очередной раз отжимает полотенце, смоченное в холодной воде, чтобы стереть пот с лица хозяина. Одного прикосновения достаточно, чтобы понять, что у него сильный жар. В то же время его тело содрогается, как в сильнейшем ознобе.
Шон снова издает какой-то крик, но в этот раз можно разобрать, что он зовет ее.
Лауру.
Судорога боли пробегает по лицу Билла. Он вспомнил. Вспомнил ее.
Изумрудная трава приятно щекочет голые ступни. Держась за руки, Шон и Лаура идут к озеру. Солнце отражается в прозрачной воде золотистыми бликами. Как будто золото рассыпано по воде. Молодые люди улыбаются друг другу. Они счастливы и безмятежны. Вот они входят в воду, она такая теплая, ласковая, с готовностью принимает их в свои объятия. Шон подхватывает Лару на руки, она кажется невесомой в воде, накрывает ее губы страстным поцелуем. Ее глаза лучатся счастьем, когда она целует Шона в ответ.
Вдруг Лаура пропадает. Она только что была здесь. И вот ее нет. Нигде. Шон в панике осматривается по сторонам.
- Потерял что-то, братец? – слышит он насмешливый голос.
На берегу озера стоит мужчина. Он одного с Шоном роста, такой же отлично сложенный, широкоплечий, только глаза у него зеленые, а волосы светлые, и улыбка, тонкая, чувственная, как у ангела.
Шон оказывается рядом.
- Где она? Что ты с ней сделал? – кричит Шон, хватая блондина на отвороты одежды. Но ловит лишь воздух. Блондин непостижимым образом оказывается на шаг дальше.
- Пока ничего, - отвечает он насмешливо. – Но, если она не скажет, где чаша, сделаю.
- Ты не посмеешь, Стивен! Ты не тронешь ее!
- Разве? И кто меня остановит? Не ты ли, братец?
- Ты не брат мне. И никогда им не был, - рычит яростно Шон.
- Это верно. Такое ничтожество, как ты, не может быть моим братом. Прощай, Джон.
Острая боль пронзает тело Шона. Он опускает взгляд и удивленно видит торчащий из его груди меч. Поднимет глаза, чтобы осознать, что меч держит Стивен. Он усмехается. Победоносно, самодовольно.
Темнота мягко окутывает Шона, убаюкивая, увлекая за собой, боль отступает, на смену ей приходит покой.
- Пей, Джон, пей. Ты должен это выпить.
Прохладная жидкость проникает Шону в рот, он глотает ее, темнота отступает, он открывает глаза и видит перед собой обеспокоенное лицо Лауры.
- Еще, пожалуйста, попей еще немного, - просит она, и Шон послушно пьет.
- Что это? Что сейчас было?
- Это Чаша, - объясняет Лаура. – Она вернула тебя к жизни. Ты чуть не умер. Но твой час еще не настал. Ты должен спасти… спаси… нас…
- Лаура! – отчаяние обуяет Шона. Он хочет удержать ее, вновь почувствовать в своих объятиях, но ее образ растворяется, становится размытым, нечетким.
А вместо него Шон видит перед собой озабоченные лица Поля и Билла.
– Что? Где… Где она?
- Она - кто? – Поль с Биллом недоуменно переглядываются.
Шон уже готов выкрикнуть ее имя, но что-то его останавливает.
- Неважно.
- Теперь все будет хорошо. Отдыхайте. Вы вернулись.
- Откуда.
Такая неимоверная слабость придавливает к постели. Невозможно пошевелиться.
- Да можно сказать, с того света. Вас отравили. Уж не знаю, как он узнал, но это был аконит. – С ужасом в голосе говорит Поль. – Но я нашел противоядие.
- И вовремя, - подхватывает Билл.
- Он не мог знать. Никто не мог.
- Значит, просто совпадение, - легко оглашается Билл. – Как вы себя чувствуете?
- Бывало лучше, - признается Шон.
Его все еще потряхивает, все тело ломит, голова тяжелая, как чугуном залита. И обрывки сна? Воспоминаний? Кто такой Стивен? И Лаура? Она звала его Джоном. И они были вместе, как два любящих человека. И она спасла его. Вернула из мира мертвых. А потом… Что было потом? Она исчезла.
Шону кажется, что он упускает что-то важное. Вот оно, буквально на кончиках пальцев. Но он не может ухватиться. Снова ускользает, как дымка.
- А Хунито? – мысль внезапно пронзает, подобно лезвию стилета.
- Вы не помните? - Снова Поль с Биллом переглянулись, и снова обеспокоенность промелькнула в их взглядах. – Он уже поджаривается на самой горячей сковороде в аду, где ему и место.
Резкая боль, ощущение чужого тела, прижатого к его собственному. Шон по-звериному рычит от боли и злости. Только не снова. Он резко разворачивается и почти наугад наносит удар. Судя по болезненному стону, его меч достигает цели. Да, Хунито отпрянул назад, а из его руки, рассеченной до кости, хлещет алым потоком кровь. Не давая противнику опомниться, Шон снова бросается в атаку. Он отбивает направленный ему в горло удар стилетом и обратным движение вспарывает живот Хунито. Тот в отчаянной попытке прижимает руки к ране, пытаясь сомкнуть ее края, но дымящиеся внутренности все равно выпадают на песок. Хунито опускается на колени, потом заваливается на бок.
Все вокруг начинает вращаться с бешеной скоростью. Шон не может сориентироваться в пространстве. Он кружится на месте, как собака, которая пытается поймать собственный хвост. Гул голосов дезориентирует, Вулфтрейс тщетно пытается понять, как ему сбежать от этого всего. Его поглощает паника, пожалуйста, прекратите. Не надо. Песок встает дыбом, стремясь поглотить его.
Чья-то твердая рука ложится на плечо.
- Идем, нужно уходить.
Шон следует за этим голосом, идет куда-то, пока может. А потом его тело отказывается ему повиноваться. Он хочет сделать шаг, но не может. А потом темнота.
- Да, припоминаю. Я выпустил ему кишки.
- То еще зрелище было, - улыбается Поль. Теперь, когда угрозы для жизни Шона больше нет, он снова может радоваться жизни и вернуть себе прежнюю беззаботность.
Трудно сказать, в какой момент Хунито понял, что совершил непоправимую ошибку, предположив, что яд сделает соперника слабее. В первые мгновения ему и показалась, что Храброе сердце пошатнулся и потерялся в пространстве. Это и стало причиной того, что эквадорец ринулся в атаку, совершенно не позаботившись о защите. Даже торчавший из-за спины боевой топор так и остался в ножнах. Лишь рука, усиленная стилетом, полетела вперёд. Но именно эту руку и блокировал, а потом и вывел из действия противник. Лезвие его меча, словно бы действуя отдельно от владельца, рассекло кожу, обжигая сталью плоть, а за тем и плоть, выворачивая наружу кости.
Хунито потянулся правой рукой за топором, но было уже поздно. Того демона, что проснулся в шотландце под действием яда, уже невозможно было остановить. Не оставляя Хунито шанса сделать это самому, Сердце вспорол ему живот, выворачивая наружу требуху. Яростная боль взорвала мозг. Сознание померкло прежде, чем арену оглушил безысходный вопль падающего в песок эквадорца…
Мартин был в восторге. Такого боя. Такой победы на его арене ещё не было. И это не просто визг публики и утроенные ставки. Нет. Это триумф. Если бы это было начало турнира, то его завершение грозило бы взорвать фондовый рынок. Но, к сожалению, и к радости Мартина Ортиса – финальный бой Храброго Сердца и Хунито Аконкагоа был достоин стать самым дорогим бриллиантом в любой королевской короне. И это не преувеличение. Искурив до конца сигару, Мартин мог бы сжевать нефритовый наконечник трости в ознаменование триумфа Шона Вулфтрейса. Трибун зашлись в бешеных овациях, а герой представления, совершив нечто невероятное, шатаясь, удалился с арены.
В этот раз Мартину было необходимо выйти на арену, чтобы успокоить и воодушевить бушующую публику. Шона увели Билл и Поль. Ортис только проводил взглядом процессию. Ясно же было, что Вулфтрейсу требовалась помощь. Но он запретил приближаться к себе кому-либо кроме этих двоих. Даже Ортис не мог нарушить пункты контракта.
И не потому, что боялся угрозы выплаты неустойки по контракту с Шоном, а больше потому, что рядом с ним было теперь не так уж и легко. Вот попробуйте войти в клетку к раненому разгорячённому охотой льву. Долго вы там продержитесь? Вулфтрейс сейчас был похож на такого льва. К нему не подошла бы даже его самая любимая львица. Наверное. Если бы она была. А Мартин не был его львицей. К чему же рисковать?
Стивену Редженальду понадобилось не так уж много времени, чтобы понять, что Вулфтрейс не просто богатенький мальчик, ищущий приключений. Ещё меньше времени требовалось, чтобы в результате анализа крови определить некоторые отклонения от общечеловеческой нормы. Но в какую сторону шли эти отклонения доктор Сижи определить не смог.
Слишком мало материала. Хотя основной вывод Стивен уже сделал. На главный бой с Храбрым сердцем он выйдет сам. Только не в этой серии игр. Сейчас он ставит на Храброе Сердце и зарабатывает на этом миллионы.
К чему тогда убивать курицу несущую золотые яйца? К тому, что Шон Вулфтрейс не курица. Он хищник. И это факт.
Следующие несколько дней Шон провел в полном уединении. Никто не знал, где он был. Даже Биллу не было известно местонахождение хозяина. Как Вулфтрейсу удалось проскользнуть незамеченным мимо бдительного помощника в его-то состоянии, оставалось загадкой. Едва вырвавшись из лап смерти, Шон уже не желал оставаться прикованным к постели.
Служащие отеля тоже не моги сказать ничего определенного. Господин Вулфтрейс не покидал отеля. По крайней мере, никто не видел, как он выходил через центральный вход. Служебный? А кто его контролирует? Там постоянно что-то происходит. То продукты привезут, то доставят заказы клиентов, то еще что…
Сутолока целыми днями. Одним словом, если Шон не хочет, чтобы его нашли, его не найдут.
- Как ты сам неоднократно говорил, Шон большой мальчик, - говорил Поль, уплетая аппетитное блюдо из риса и морепродуктов китайскими палочками, которые, наконец, научился держать правильно.
- И все же я за него переживаю, - бросил на него Билл озабоченный взгляд.
- Не стоит. Он ушел не с пустыми руками.
- Это как?
- Он забрал лекарства с собой, - подмигнул ему Поль.
- Хоть что-то, - облегченно выдохнул Билл.
Мало кто из местных жителей знал о существовании этого монастыря, затерянного среди гор. А если кто и знал, то предпочитал забыть тут же. Странные слухи ходили об этом месте.
И как туда смог проникнуть чужак, да еще и европеец, оставалось загадкой даже для обитателей самого монастыря.
Лишь настоятель знал все детали. Но, разумеется, делиться ими ни с кем не намеревался. Он выделил европейцу келью, в которой тот и провел двое суток, даже не выходя оттуда.
Шону о многом нужно было подумать в одиночестве. Разобраться с собой. Останься он в отеле, ему не дали бы покоя.
А здесь, вдали ото всех, он мог вернуться в свой сон и снова проанализировать все, что явилось ему в бреду. Хотя господин Като, как называл себя настоятель монастыря, был уверен, что ничто не бывает так просто. Из ничего ничего не бывает, веско заявил он.
- То есть, все, что я видел, могло быть не бредом, а чем-то большим?
- Наша душа живет вечно. Она проходит долгий путь.
- То есть, это может быть память души с предыдущей жизни?
- Вы, европейцы, называете это дежавю. А на самом деле все намного проще и в то же время сложнее.
Ветер пел свою песню за стенами монастыря. Полная луна заглядывала в окна. А Шон снова и снова возвращался на берег озера. И более и более убеждался, что то, что ему привиделось, не было бредом, порожденным ядом.
Как сказал Като, некоторые пограничные состояния способствуют освобождению подсознания. И если это тот самый случай, то Шон должен вернуться в Шервуд и выяснить все окончательно. В том числе и то, кто такой Стивен.
Энн присела в стильное кресло в ожидании бокала шампанского. Белокурая девушка в приталенном платье с глубоким декольте не была чужда тщеславия. Но больше всего она желала власти. И денег. Правда, она всегда знала, что за всё нужно платить, и не была скупа, когда дело касалось её желаний или потребностей. Не важно, сколько. Важно, чтобы результат был ошеломляющим.
Стивен прошагал к столику с напитками. Наполнил бокал для дамы и плеснул виски в стакан. Рука потянулась было за щипцами, чтобы добавить льда. Но замерла. И вернулась к стакану. К чему лёд, когда всё так напряжено. Это уже неизвестно какая порция виски, чтобы снять напряжение. Но напряжение только возрастает.
- Стив, неужели даже ты не в состоянии найти его? – капризно произнесла Энн.
- Ты хочешь сказать, что я плохо работаю? – возмутился Стив, разворачиваясь. Энн показалось, что шампанское закипает в его руке, настолько это возмущение и этот взгляд были пугающими. Да и внутри Энн сжалось кажется абсолютно всё.
Но девушка не привыкла отступать. За это Стив и взял её в команду. Далеко не многим удавалось увидеть истинное лицо Стивен Редженальда и остаться живым. Впрочем, многие умирали, вообще не увидев этого монстра с ангельскими чертами.
Белые волосы Стива лишь подчёркивали ощущение его невинности. Но только пронзающий насквозь взгляд его золотисто-зелёных глаз мог поведать о дьявольской натуре барона. И одно это могло оказаться фатальной ошибкой. Нельзя подходить к монстру безоружным. Хотя, и вооруженным тоже нельзя. Любое оружие может обернуться против своего владельца рядом с таким зверем.
Энн Шенинг была не то, чтобы не из робкого десятка. Просто она слишком давно служила этому монстру и была настолько в курсе его сущности, что иногда позволяла себе высказать своё мнение, задать неприятный вопрос или обратиться с просьбой.
Причём эта просьба могла быть совершенно невыполнимой. Но Энн и не заботилась о том, что предпримет Стивен, оказывая ей услугу. Ведь и она оказывала ему множество услуг, которые были ей не по вкусу. Хотя…
Только не в этот раз, подумала она, отпивая их хрустального фужера искрящийся напиток.
В этот раз ей предстояло оказаться рядом с Шоном Вулфтрейсом. А это не просто трудновыполнимая задача. Это безумно интересная и захватывающая задача.
- Смотри, не увлекись им, - проронил Стивен, пристально глядя на девушку. Энн вздрогнула. Но ничуть не удивилась, чувствуя, как Редженальд читает её мысли. А в мыслях она уже лежала с Шоном в постели. Нет. Не лежала. Это было просто невозможно.
Тот огненный танец, который уже выписывали их обнаженные совершенные тела, невозможно было охарактеризовать словом «лежали». Белые волосы Энн рассыпались по плечам Шона. В контраст им, чёрные волосы Шона щекотали шею Энн. И горячий шелк тел струился по простыням….
- Это разве изменить что-то в твоих планах? – резко ответила девушка, делая ещё глоток.
- Нет. Мне плевать на твои чувства. Я сделаю всё так, как задумал. – Безжалостно кивнул Редженальд.
- Тогда и я могу делать, что угодно. Ты хочешь, чтобы в ближайшие полгода Вулфтрейс не выбирался из моей постели? Хорошо. Но не требуй от меня большего. Невозможно удержать мужчину просто так. Без любви в глазах. Тем более этого мужчину. Он не поведётся на чек об оплате его услуг. Даже если на этом чеке будет масса нулей. Ты же знаешь его. Или ты хочешь, чтобы он выпустил мне кишки, как Хунито? Что-то я не помню, чтобы Вулфтрейс оставил в живых кого-то, кто покушался на его тело, - сузив глаза, ворковала Энн. Но это не был страстный шепот любовницы. Скорее – шипение змеи.
- Хорошо. Я понял, – всё так же резко ответил Стив и бросил на стол увесистую папку. – Это все те, кто платит за него. Твоё досье третье. Если он потребует поднять ставку – соглашайся. Если пошлёт тебя к чёрту – падай в ноги. Целуй его ботинки. Ешь землю. В общем, делай что угодно, только с трапа самолёта вы должны сойти любовниками. – Ещё несколько глотков виски. – И смени имидж. Не думаю, что в таком образе ты заинтересуешь его хоть на секунду. Попробуй стать иконой. Это будет весьма занимательно. И тебе тоже.
- Иконой? – фыркнула Энн. - Иконой стиля подойдёт? Всякий англичанин молится на одну икону. Хорошо. Я стану ею, – многозначительно произнесла девушка, всё ещё зверея от ощущения подчинённости. Но всё же она понимала, как никто другой, что успех предприятия складывается из тысячи мелочей. А образ дамы – это даже не мелочь. Это половина успеха. - Но как я найду его? Ты не сказал, как затащить его в самолёт.
- Это не твоя забота. Отправляйся в аэропорт. Номер тысяча семь в отеле аэропорта ждёт тебя, – раздраженно проговорил Стивен, отворачиваясь от девушки, словно бы ему было болезненно видеть и слышать её. Впрочем, это и в самом деле было так. Люди слишком быстро надоедали ему. Да? А Шон? Ведь ты готов смотреть на него бесконечно, Стивен! Разве нет? Ещё больше раздражаясь от собственных мыслей и от собственных слабостей, Стивен сделал тот самый жест рукой, после которого оставаться с ним с одном помещении рискнули бы немногие.
Заметив это, Энн поспешила удалиться. Помахивая папкой, она вышла из кабинета босса. Но Стивен не ответил на её вопрос. Чёрт. Зазвонивший телефон напомнил ей о способности её босса читать мысли.
- Не твоя забота затащить Вулфтрейса на борт самолёта. Тебе сообщат, когда и куда отправиться. Будь в гостинице. Если ты сядешь в самолёт без нижнего белья – это только подогреет интерес к твоей персоне. Мне всё равно как ты это сделаешь. Будь там, где нужно. И сделай свою часть договора. Всё. Конец связи.
Стив резко оборвал речь, нажав на кнопку отбоя. Энн отправилась по указанному адресу. Правда, краем глаза она заметила сопровождающих, которые хоть и старались быть незаметными, но не слишком сливались с окружающим фоном.
Стивен был не просто взбешен. Никто из его подручных не мог обнаружить Шона Вулфтрейса. Никто! И это ещё раз доказывало то, что он вовсе не жертва, идущая на закланье. С Шоном Вулфтрейсом не будет обычного ритуала. Нет.
Этот человек вымотает до конца не только Мартина Ортиса. Но и Стивена Редженальда тоже. Он потеряет все ресурсы в попытке одолеть противника. Но разве не этого он ждал многие годы? Разве не обжигающий азарт охоты гнал его к Вулфтрейсу?
А найти… к чему искать. Вулфтрейс всё равно захочет покинуть остров. Осталось лишь дождаться, когда он пожелает это сделать. Агенты во всех воздушных и водных перевозящих компаниях снабжены подробными инструкциями. Никуда он не денется. Сядет в один самолёт или на корабль с Энн Шенинг. Это вопрос решенный….
- Собирайтесь. Мы возвращаемся.
Шон ворвался в номер подобно урагану. Как всегда, непредсказуемый, решительный, собранный, он же видит свои цели и просчитал шаги на десять ходов вперед, не меньше. Билл уже ничему не удивлялся, и потому направился к шкафу доставать сумки и складывать вещи. А Поль не удержался от вопроса.
- Уже? Так скоро? Домой?
Под тяжелым взглядом Шона он стушевался и замолчал.
- Домой. Я понял. Собираться. Считай сделано.
Вулфтрейс хотел попрощаться с Мартином, но не смог до него дозвониться. А заезжать в клуб и разыскивать его там времени не было.
Решив действовать, Шон привык действовать без промедлений и потому оставил Ортису голосовое сообщение, в котором просил прощения за то, что не смог сказать до свидания лично. Но возникли неотложные дела, и Шон вынужден уехать.
Он также выразил надежду, что разлука не будет долгой. В общем, получилось скорее суховатое официальное уведомление, а не дружеское прощание, как планировал изначально Шон. Почему так получилось, он не мог понять. Вероятно, он был слишком занят мыслями о предстоящей поездке в Шервуд, и Мартин отступил на второй план.
Или то самое подсознательное недоверие, обосновавшееся в душе Вулфтрейса по отношению к Ортису, не давало ему покоя и не позволяло отношениям быть прежними.
Но вся эта ситуация до того была не по душе Шону, что он казался мрачнее, чем обычно, и дорога до аэропорта прошла в абсолютном молчании, хотя Биллу и хотелось задать пару вопросов. Как и Полю.
Они оба слышали, как Шон в бреду звал Лауру. Вот только Поль понятия не имел, кто это, и его снедало банальное любопытство, а вот Билл, напротив, прекрасно понимал, о ком шла речь, и мог догадываться, зачем его хозяин намеревается вернуться в Британию.
Вот только его дальнейшие действия вызывали неуверенность и сомнения. А еще Биллу очень хотелось поскорее обсудить все с Бет. Чувство приближающейся грозы никак не отпускало, порождая в душе смятение и тревогу.
Шон, безусловно, чувствовал настроения своих компаньонов, но не намеревался давать никаких объяснений, даже чтобы развеять их сомнения и тревоги. Он был занят совершенно иным.
Но это не помешало ему, поднявшись на борт самолета, тут же учуять присутствие кого-то, кого быть там не должно было быть.
Сладкий запах ее духов показался знакомым. А взволнованный стук сердца выдал ее заинтересованность, стоило Шону войти в салон.
- Я даже не стану спрашивать, кто вы и как сюда попали, это довольно очевидно. Я просто прошу вас покинуть борт. Вы задерживаете его отправление.
От его голоса не только салон должен был покрыться ледяной коркой, но и вся территория взлетного поля заодно.
Энн обернулась на голос. Секунда ушла на то, чтобы насладиться воспроизведённым эффектом. Да. Она знала, с кем предстоит иметь дело. Инструктаж был подробным. Пронять Вулфтрейса невозможно. Но ещё ни один человек не оставался в спокойном состоянии духа. Встретив принцессу. Это факт. А тот факт. Что принцесса давно мертва лишь добавляет чувств.
Вулфтрейс глазом не могргнул. Но. Явление самой леди Ди в его собственном самолёте – это уж действительно нонсенс. Другое дело. Что банальный вопрос, готовый сорваться с губ. Так и не прозвучал. Хотя… принцесса… экзотично. Ничего не скажешь. Девочка и вправду не промах.
- Я? Вы говорите это мне? – удивилась они, одаряя Вулфтрейса такой чувственной улыбкой, от которой растаяли бы все льды Северного, да и Южного полюса, тоже. - Мистер Вулфтрейс, я не могу покинуть этот борт, – произнесла Энн совершенно искренним голосом. И это действительно было правдой, что он и продемонстрировала, сняв плед с левой руки, которая была прикована к ручке кресла наручниками, обёрнутыми меховой тесьмой. – Вы не представляете, чего мне стоило оказаться тут.
С этими словами Энн подала Вулфтрейсу папку с бумагами, удостоверяющими, что она оплатила время перелёта в этом самолёте по такой баснословной таксе, что и представить трудно. А на удивлённый взгляд мужчины, с обезоруживающей улыбкой Энн сказала, что наручники – подарок фирмы.
Мол, мистер Ортис посчитал уместным такое положение вещей от которого она и сама в шоке, что и подтвердила намерением развести руки, а после неудавшейся попытки сделать это в полной мере, просто пожала плечами. Мол, сами видите мою беспомощность!
- И… Простите меня, Шон… - совершенно упавшим, полным раскаяния и любви, голосом, произнесла Энн. - Я и сама не ожидала, что наше знакомство будет таким… эээ… непростительно ужасным… простите… Я надеялась на романтический ужин... свечи… вино… ах, какая глупость с моей стороны, довериться этому женоненавистнику! Ведь понятно же было, что он хорошего не посоветует! – Энн опять подняла на Вулфтрейса полный невыносимой муки взгляд. - Ну что мне теперь делать? Я же не могу выйти на высоте десять тысяч метров!
Шон еще раз пробежал глазами бумаги, хотя в этом и не было нужды. Он прочел все с первого раза. Мартин, ах Мартин. Что же ты задумал. Сначала клянешься в любви до гроба, а потом продаешь меня, впрочем, не так уж и дешево, но продаёшь… Что за игру ты затеял? И какое место отведено в ней мисс Шенинг?
- Можно было просто попросить, - дернул плечом Шон.
Он прошел мимо Энн, потом вернулся на шаг назад. Она все время неотступно следила за его движениями. Протянул руку, дотронулся до наручников. Да, он мог бы сдавить чуть сильнее, и браслет рассыпался бы на осколки. Но зачем. Когда Энн так идут эти украшения.
- Жаль, у меня нет ключа. – Ни намека на сожаление в голосе. – К тому же, коль скоро это подарок, негоже от него отказываться. Если что понадобится, кнопка вызова стюарда у вас под рукой. Очень удобно, да. – И прошел дальше на свое место.
Раз уж она уже здесь, пусть остается, подумал Шон. К тому же все эти ее недвусмысленные намеки. А Шон вовсе не монах. Нет, не так быстро. Пусть попросит еще.
Устроившись со всем возможным комфортом, Шон размышлял о том, как бы все выглядело, если бы Мартин и в самом деле пообещал Энн то, о чем она говорит. Вот он привозит ее к аэропорту и говорит, доверься мне. А потом завязывает глаза. Ведет в самолет. Усаживает в кресло. Она в предвкушении. А Мартин, ехидно усмехаясь, защелкивает наручник на ее запястье. И гордо удаляется под аккомпанемент ее возмущенных криков.
Но это она была инициатором их встречи. Не секрет, что многие знатные дамы искали общества Шона. Но далеко не всем он благоволил. Вулфтрейс никогда не был альфонсом. Он соглашался провести время с той или иной претенденткой, только если чувствовал к ней, хоть намек на симпатию или хотя бы влечение.
Энн же ни разу не пыталась заполучить Шона в свои маленькие цепкие ручки. И вот. Они в одном самолете, впереди еще многочасовой перелет, им никуда не деться друг от друга. Все просчитано и спланировано. Казалось бы… Вот только Шон не так легко идет в расставленную ловушку. А поиграть?
Энн ухмыльнулась. Нет. Никто не видел её довольной ухмылки. Как любая умная женщина, идущая к своей цели, Энн Шенинг показывала только те эмоции, которые нужно было показать. Но теперь её победа однозначна.
Даже если Вулфтрейс против её общества, он никуда не денется в ближайшие двенадцать часов. Конечно, он может сделаться больным или пьяным, или уснуть мертвецки. Но не на двенадцать часов же. Впрочем, он и не собирается спать. И документы посмотрел. А это значит, её присутствие взволновало его хотя бы чем-то. Неважно чем. Важно, что его вывели из равновесия.
После набора высоты пассажирам было разрешено отстегнуть ремни.
- Мистер Вулфтрейс, не могли бы вы помочь мне? – вымученно спросила Энн, после нескольких безуспешных попыток расстегнуть ремень безопасности одной рукой. – Право, я не со зла свалилась вам на голову, - рассыпалась она в извинениях…
- И как именно я могу помочь вам, мисс Шенинг? - без тени заинтересованности отозвался Шон. Нет, ему, безусловно, было интересно, что придумает Энн. Хоть бы это не было нечто стандартное, навязшее в зубах... Будь оригинальной, пожалуйста, не разочаровывай меня. - И заодно поясните, пожалуйста, что привело вас на борт моего, - он подчеркнул это, - самолета. Только не говорите, что ваш папенька отлучил вас от фамильных привилегий и лишил права пользоваться собственным воздушным флотом.
Так ненавязчиво Шон показал и собственную осведомленность. Да, он в курсе финансового состояния мисс Шенинг. И с ее отцом он пару раз пересекался в ходе ведения своих торговых операций. Хватка у мистера Шенинга была что надо. Если дочь унаследовала эту их фамильную черту... палец в рот им не клади. Ну же, удиви меня.
- Всё очень просто, Мистер Вулфтрейс, - мягко улыбнулась Энн, указывая на пряжку ремня. - Если вы согласитесь на моё предложение, мы не только проведём эти двенадцать часов не бесполезно для наших банковских счетов, но и не без удовольствия для наших тел… надеюсь, вы понимаете, что такие предложение случаются не часто. Нет. Когда мужчина покупает за деньги профессиональный секс, то довольно приятно. Но он теряет некоторую сумму. В данном случае обоюдная финансовая выгода сопряжена с обоюдным приобретением чувственного опыта. А там… бог знает, может быть и чего-то более полезного, чем просто вынужденное знакомство. …
Энн откинулась на спинку кресла, давай возможность Шону заглянуть за лиф декольте её платья. В конце концов, она молодая красивая богатая леди, которая не шлется по пивным и притонам. Это можно оценить хотя бы ради варианта развития событий. Чёрт.
Не мудрено и впрямь влюбиться, глядя в эти обворожительные глаза, которые и не собираются изучать её грудь. Или он умеет видеть не так, как обычные люди, ведь Энн уже отметила огонёк интереса в его глазах. Отметила искру злости. Ну да. Она вторглась на его территорию. Но ведь она тоже не виновата. Уж точно ей невдомёк было организовать такое покушение на нарушение частных границ…
- Я правильно понимаю, - начал Шон, встав со своего места и двинувшись по проходу к мисс Шенинг, не сводя гипнотизирующего взгляда с сидящей в кресле девушки, а разве он может понимать неправильно? - Вы предлагаете мне заключить некую сделку, а наш секс по обоюдному страстному неудержимому желанию будет лишь как еще одно подкрепление наших намерений? - Он остановился так близко, что можно было почувствовать тонкий аромат его изысканного парфюма. - И что вы желаете предложить мне? - Склонившись к девушке, Шон взял ее изящную ручку в свою, скользнул по шелковой коже, сомкнув в ладони браслет от наручников и, казалось бы, легонько сжал, а в следующее мгновение поднес ее руку к губам и запечатлел элегантный поцелуй. Отпустив, неуловимым движением расстегнул ремень безопасности и вновь протянул руку. - И обсудим детали за обещанным спонтанным ужином при свечах?
Как по волшебству возник стюард, быстро накрывший стол, как будто только и ждал сигнала Вулфтрейса. И как только он успел и смог подать его, все время будучи на виду? А Шон бросил на Энн взгляд, в котором явно читалось, смотри, я умею удивлять, теперь твоя очередь.
Девушка улыбнулась. Свечи? Её бровь взлетела вверх. О – да! Она же имеет дело с господином Вулфтрейсом. Это вам не какой-нибудь там Билл или Джек. Это элегантный импозантный Шон. Разве можно было ожидать чего-то другого?
- Вы понимаете все не просто правильно, мистер Вулфтрейс, а абсолютно верно. Каждый из нас получит на счёт некую сумму именно практически за каждое движение навстречу друг другу, - произнесла она, вдыхая аромат парфюма, пока мужчина склонялся к её руке. И Энн не смогла отказать себе в удовольствии запустить кончики пальцев в его шевелюру. Пусть на мгновение, но сделать это. А если это мгновение окажется единственным? Нет. Не может быть. Вот он уже лишает её оков. Вот целует ей руку. Расстёгивает ремень. Что ещё? Что, Шон? Поцелуй? Неужели ты считаешь, что достаточно поцеловать руку? Хорошо же. Руку, так руку.
Порывисто, словно боясь опоздать, девушка задерживает его руку в своей, склоняется к ней и припадает губами к тыльной стороне ладони, а через мгновение целует запястье мужчины…
- Шон… Шон, если бы ты знал, Шон…. – её горячий шепот обжигает его кожу, струится лёгким шифоновым шарфом вокруг запястья, обвивая тела тонкой, но прочной тканью страсти…
- А ты расскажи мне, - шепчет он в ответ, обвивая ее гибкую талию своей рукой. - Знаешь, как я умею слушать? Как никто другой.
А может не терять времени? Стюард уже исчез, как будто его и не было. К ужину можно вернуться и после. А пока. Насладиться этим сокровищем, о котором мечтает любой, кто способен видеть, если ему дано увидеть это сокровище, слышать, если до них дойдут лишь отголоски слухов о том, что есть настоящая шикарная беззаботная жизнь в кругах, к которым принадлежит Энн Шенинг. Но она выбрала его. Шона. Хотя. Разве могло быть иначе? Нет.
И вот они уже на специально отведенном для отдыха ложе. Здесь нет шелковых простыней, но бархатная обивка тоже ничего. И то, что экипаж отделен от них лишь тонкой переборкой, ничуть не мешает, а лишь подстегивает. Они тут же и забывают об их существовании. Пусть слушают. Пусть представляют себя на месте... кого угодно, на их усмотрение.
- Как ты хочешь? Ласково или дико? - Мурлычет Шон на ушко Энн, покрывая поцелуями ее шейку.
Дико? Дико. А как ещё? Энн вовсе не была противницей диких скачек. И отступать у самой цели вовсе не собиралась. Вздрогнув от поцелуя, она впилась зубами в шею Шона, удерживая его голову руками. Взаимные ласки не могут быть только похожими на шелк. Скорее это сражение. Или танец. Безумная огненная сальса, где нет победителей и нет проигравших.
Оба партнёра получают свою порцию страсти и отдают ничуть не меньше, чем получают. Каждый поцелуй не остаётся без внимания. Каждый укус был наказан. И каждое движение отозвалось встречным движением, воспламеняя и возводя в новый круг наслаждения.
Поль и Билл постарались выспаться ещё в самолёте. Ну, насколько это было возможно. Впрочем, наушники для прослушивания аудиозаписей оказались вполне полезным изобретением. Поль так вообще уснул на середине фильма о животных, хотя и намеревался посмотреть целый сериал про оборотней. Зря их, что ли наснимали. Билл недовольно посмотрел на незваную гостью, усмехнулся и отправился в кабину к пилотам.
На самом деле ему было интересно посмотреть, как эта дама выкрутится. А у пилотов есть просмотр салона по камерам видеонаблюдения. В общем, Билл был удовлетворён. И лишь поняв, что хозяина никто ни к чему не принуждал, покряхтев немного для пущей важности, Билл отправился в отсек, где уже досматривал десятый сон Поль. А, что? Хороший парень. Не зря хозяин его вытащил на свет божий…
***
В Лондоне дождь. Вот тебе и Рождество… впрочем, до Рождества ещё есть время. И это радует…
Хочешь насмешить бога – расскажи ему о своих планах. Шон не рассказывал никому, однако планы его были под большой угрозой. Поездку в Шервуд пришлось отложить на неопределенный срок. Даже несмотря на то, что система была превосходно отлажена и работала, как часы и в отсутствие Вулфтрейса, тем не менее, нашлось сразу множество неотложных дел, требующих его непосредственного внимания.
А потом еще рождество. Хоть Шон и не считал этот праздник семейным, семьи-то как таковой у него и не было, он не мог не принять предложение Энн провести праздники в имении ее отца. Стюарт Шенинг сам лично пригласил его, туманно намекнув, что помимо обсуждения деловых вопросов, будут и еще какие-то. И что, поверьте, мистер Вулфтрейс, мое предложение будет настолько для вас выгодным, что вы не сможете отказаться.
Нельзя сказать, что Шон был заинтригован словами Шенинга, но, раз уж их поместье тоже располагалось в Шервуде, он решил принять его. Убить одним выстрелом двух зайцев. Почему нет.
Дождь лил сплошной стеной, и даже совершенные дворники Лексуса Шона едва справлялись с неистовым потоком. Он вспоминал один из таких же ненастных дней, когда впервые встретил Мартина. Теперь Шон был более чем уверен, что это все было подстроено. Но цель. Цель, которую преследовал Мартин, все еще ускользала от него.
Который раз уже Шон ловил себя на том, что он то и дело посматривает в зеркало заднего вида, не появится ли силуэт спортивного автомобиля, несущегося на безумной скорости. Да, себе-то признайся. Тебе не хватает Мартина, что бы между вами ни происходило.
К Лауре он решил заехать первой. В этот раз Шон подъехал к самому крыльцу. Если даже старая миссис и будет недовольна его визитом, Шону будет все равно. Держа в одной руке элегантно упакованный подарок, а в другой раскрытый зонт, он выбрался из машины, так и оставив дверь открытой. Поднялся на крыльцо, сложил зонт, сделал глубокий вдох и нажал на кнопку звонка.
Кто сказал, что Рождество праздник? Наверное, у этого существа не было десятилетнего ребёнка, который весь год ждал Рождества, чтобы узнать исполнит ли Санта Клаус его мечту.
Лаура сбилась с ног, выбирая подарки для Джона. Каждый год ей хотелось угодить сыну, ведь это была та самая осязаемая частичка её любви, которой она дорожила больше всего на свете. Нет. Конечно, если бы господь послал ей шанс, хотя бы взглянуть на любимого мужчину… боже, от чего бы она могла отказаться ради этого! Но шансов не было.
Шон Вулфтрейс существует на свете, в отличие от Джона Стейтона, который застрял в её сердце, но не в пространстве, окружавшим её.
- Мама! А папы не будет на празднике? – уже совершенно разочарованно спросил Джон, дёргая её за рукав.
Ну что теперь делать? Перед глазами Лауры поплыли огни великолепной муниципальной ёлки, которая оказалась совершенно ненужной её мальчику. Бабуля в больнице. Нужно завтра с утра её навестить. А Джону нужен отец. И растерзанное сердце Лауры уже готово перестать биться, лишь бы её мальчик нашел наконец то, чего ему так не хватает. Но разве может быть счастье с нелюбимым? Сглотнув боль, Лаура открывает глаза.
- Сынок, если бы он мог, он действительно был бы на празднике… но, постарайся понять и дождаться его появления. Я верю, он обязательно приедет. Стоит только набраться терпения….
Как же трудно говорить, когда уже сама готова перестать ждать… готова? Лаура, это ты? Твоё сердце готово забыть? Это правда? Нет. Нет! Я не хочу! Не хочу видеть рядом никого, кроме него! Нет! Украдкой вытирая слёзы, Лаура берёт сына за руку и ведёт из огромного зала, в котором звучат весёлые Рождественские песни. Ей до боли трудно идти. Но находиться здесь и вовсе невыносимо.
- Милый, ласково говорит она, глядя сынишку по чёрным, как смоль волосам. - Давай-ка отправимся в торговый центр. Даже если мы не встретим там папу, мы хотя бы погуляем вместе. Помнишь, там под пальмой в зимнем саду есть укромное местечко? Давай навестим нашего попугайчика. Вдруг он скажет нам что-то новенькое?
Джон успокаивается. Его маленькая ручка перестаёт теребить платье мамы. Слёзы высыхают. Большой красно-синий попугай на ветке пальмы заполняет его воображение, не оставляя места для грустных мыслей об отце. Хотя бы на время. Хотя бы на время у мальчика будет праздник. Благо, есть этот зимний сад в огромном торговом центре, где устроители создали несколько таких прекрасных уголков с водопадами и пальмами. Чудными пёстрыми цветами и колючими кактусами, которые в Англии не растут, конечно, но от этого он не могут быть менее любимы людьми.
Когда-нибудь он нарисует и это благоухание красок. Но не акварелью. Нет. Маслом. Ярким маслом на плотной ткани холста. Чётко. Дерзко. Объёмно. Но теперь мальчик пишет акварелью на бумаге. Картины получаются несколько странными и не такими яркими. Но внутри каждой работы скрыта затаённая мечта. Определённо, акварель оставляет место для мечты.
Лаура облегчённо вздыхает, обнимает малыша и ведёт его к машине, припаркованной у школы. До торгового центра несколько минут езды. Зонт не особенно спасает от дождя, но сейчас им обоим не до промокших ботинок. Главное, чтобы праздничное настроение не было испорчено безвозвратно. И женщина поклялась сделать всё возможное и невозможное тоже, чтобы её мальчик был счастлив…
А попугай сидел на шероховатой коричневой ветке под ярким широким зелёным листом и задиристо кричал:
- Кому… Кому подар-рки? Кому нужны подар-рки?
Шон усмехнулся, услышав крики попугая. Вот уж действительно не пропадёт. И подарки сейчас нужны всем. Вот ему, например, стала бы подарком всего одна встреча. Но нет.
Дом, к которому он стремился, оказался пуст. Ожидание ничего не дало. Хозяева не спешили возвращаться. И как бы не казалось Вулфтрейсу, что стоит ему отъехать, как тут же вернётся эта девушка с каштановыми волосами и вкусом миндаля на губах, бесплодное ожидание выматывало ещё больше. Оставив на пороге свёрток, мужчина решил заглянуть в местный торговый центр. Надо же ознакомиться с местными обычаями и посмотреть на людей. Хотя в его душе теплилась надежда, что Лаура просто гуляет по торговому центру, в поисках подарков. Кому? Разве это теперь важно?
Шон лишь хотел её увидеть. Ничего больше. Вдруг она даже не узнает его. Вдруг окажется не той, кого он ждёт. Вдруг… так много сомнений… так мало доказательств.
Обойдя здание по галереям, Шон обнаружил довольно приличный зимний сад, в котором было много ребятишек, играющих у небольших фонтанчиков и водопадов. Маленький мальчик сидел под пальмой и говорил с попугаем. Странное дело. Этот мальчишка почему-то показался знакомым Шону, но почему? Чем? Не имея привычки говорить с детьми, Шон не стал подходить к пареньку близко, лишь прошел около пальмы, послушал задорные кричалки попугая. Усмехнулся. И мальчишка тоже подмигнул попугаю.
- Ещё бы кому тут не нужны подарки! Чёртов ты пират! – потом спохватился. Закрывая рот рукой, и прошептал, округлив искристые голубые глаза, - только не вздумай сказать маме, что я знаю такие плохие слова! Сварю из тебя суп!
Попугай встрепенулся, взмахнув крыльями.
- Чёртов пир-ра-ат! – заорал он, вытягивая шею.
- А-ах, - ещё больше округлил глаза парнишка. - Запомнил! Придётся купить поваренную книгу…
Шон ещё раз усмехнулся и пошел к выходу в параллельную галерею. Всё же интересно наблюдать за детьми. Они всё ещё непосредственны, но уже имеют некоторый неприятный жизненный опыт.
Как жаль, что это не мой сынишка. Я бы научил его ещё парочке нехороших слов, подумал Шон, шагая мимо бутиков и салонов. Интересный всё же центр. Некоторый провинциальный шарм, которым пропитана атмосфера торгового центра, показался Вулфтрейс весьма приятным. Да и что может быть неприятного в Шервуде?
Разве что стрелы, которые метал Робин Гуд. Вот интересно, кому бы он отдал деньги, отобранные у Вулфтрейса? Уж не тому ли голубоглазому мальчишке, который собирался сварить суп из единственного на всю округу попугая?
Лаура спешила к сыну. Если уж она попала в торговый центр, то решила сразу забрать поделки Джефри в довольно провокационном бутике Хельги. Но подруги давно привыкли встречаться между витрин, украшенных искусственными пенисами и вагинами. А вот сынишку Лаура старается оставлять либо дома, либо в зимнем саду центра, чтобы малыш не видел ничего предосудительного и не задавал ненужных вопросов.
И без того парень слишком живой и любознательный. Запаковав сувениры в фирменный пакет местного фестиваля, Лаура тепло попрощалась с Хельгой и вышла в галерею, пожелав ей Счастливого Рождества. По пути к саду она зашла ещё за мороженым для Джона, ведь должен же малыш порадоваться походу сюда.
Сынишка ждал её там же, где она его и оставила. И эта мелочь была вдвойне приятна. Значит воспитание ребёнка ей хоть как-то, но даётся. Пока Джон с наслаждением поедал мороженое, Лаура прогулялась по саду. Всё же тут приятно. И даже воздух какой-то другой. Наверное, они ионизируют атмосферу дополнительно, чтобы растениям было комфортно.
- Мам…
- Да, малыш, идём. – Тряхнув головой, Лаура поспешила к сыну. - Ты даже не представляешь, какую красоту сотворил дядя Джефри в этот раз. Пойдём скорее, я дома покажу тебе этот шедевр! – затараторила она, застёгивая курточку сына. Ведь ребёнка можно увлечь любым делом, в котором он давно уже профи. А Джон с пелёнок видел те поделки, которыми мама торгует на ярмарке фестиваля. И всегда очень живо интересовался этими фигурками знаменитого предка.
- А когда дядя Джефри сделает мою фигурку?
- М-ммм… надо поговорить с ним, – задумчиво ответила Лаура. - Я уверена, ему будет приятно выполнить твой заказ.
Голубоглазый мальчик с волосами, чёрными, как смоль, расплылся в совершенно ангельской улыбке и зашагал, подстраиваясь под шаги мамы.
- Мам, давай я понесу пакеты. Я же мужчина!
- Пожалуйста, дорогой, только будь осторожен.
Ещё одна счастливая пара покупателей покинула торговый центр, отправляясь домой, встречать Рождество.
Это была самая глупая идея, которую можно только себе вообразить. К такому выводу пришел Шон, пройдя по торговому центру. Если поначалу его забавляло рассматривать праздно шатающихся обывателей или тех, кто носится в поисках подарков в последнюю минуту, то теперь он так остро ощущал, что он чужой, совершенно чужой на этом празднике жизни. Никому нет до него никакого дела.
Никогда прежде Шон не ощущал себя настолько одиноким. И это в канун рождества. Было огромной ошибкой приезжать сюда. У Лауры своя жизнь, она, наверняка, готовит сейчас праздничный ужин на кухне у одной из ее подруг. Им весело, они оживленно переговариваются и предвкушают незабываемую вечеринку. Она даже не помнит, что ты существуешь, Шон Вулфтрейс. Вот тебе и ответ.
Шон поспешил покинуть торговый центр, как будто пребывание там причиняло ему физические страдания. Вырвавшись на парковку, он с удовольствием вдохнул пропитанный сыростью воздух. Убираться. Убираться отсюда. Как можно быстрее. Есть же люди, которые ждут тебя, которые переживают. Которым не все равно.
Так зачем было бросать их, срываться и ехать непонятно куда и непонятно зачем? Ответов тебе захотелось? Жил же как-то до того, никаких ответов не искал. И на тебе. Нашла блажь. Убедился в тщетности своих попыток? Теперь возвращайся, беги, поджав хвост, признай собственное поражение.
От резкого сигнала клаксона Шон отскочил в сторону. Мимо проехала машина, в которой на заднем сиденье Шон заметил того самого парня, который обещал сварить попугая. Кто был за рулем, Вулфтрейс рассмотреть не успел. Вот и этот пацаненок сейчас поедет готовиться к празднику. Под его елкой, должно быть, куча подарков. Плюс те, что они везут сейчас из торгового центра. Почему чужое счастье так колет глаза?
Хлопнув дверью, Шон стремительно выехал с парковки. Прочь отсюда. Обратно в Лондон. К Бет, Биллу и Полю. Они все в числе приглашенных на настоящий рождественский ужин. Интересно, будет ли он отличаться от того, что был в качестве репетиции?
Надо было продумать этот момент. Пригласить артистов, устроить представление, хоть как-то сделать этот вечер особенным… Наверняка же есть какая-нибудь неизвестная музыкальная группа, которая не прочь будет заработать, выступая на частной вечеринке? Осчастливлю сразу и музыкантов, и своих друзей, решил Шон и свернул с дороги, чтобы отыскать объявление во всемирной сети.
Спустя минут сорок все договоренности были достигнуты. И Вулфтрейс собирался было ехать дальше, когда вдруг осознал, что находится как раз на той дороге, что ведет через лес к дому Лауры. Все произошло, само собой. Он просто поехал дальше, а не вернулся на трассу. Только к дому подъезжать не стал. Издали заметил свет в окнах и остановился в тени вековых деревьев. Подарка на крыльце не было. Конечно. Или забрали и определили ему достойное место или отправили на помойку, не разворачивая даже. Шон не исключал и такого варианта развития событий.
В окне мелькнул силуэт. Сердце Вулфтрейса пропустило удар. Лаура. Она так близко. Просто выйди из машины, постучи в дверь, и… Он уже собирался так сделать, рука легла на ручку, когда Шон увидел еще один силуэт, мелькнувший за шторой. Она не одна. А с чего ты взял, что должно быть иначе? Она не обещала ждать тебя всю жизнь!
Ты не имеешь права вторгаться к ней, не имеешь права переворачивать ее жизнь с ног на голову по той лишь причине, что она привиделась тебе в бредовых видениях. Ты никто для нее, Шон. Смирись с этим. Живи и дай жить другим.
Озеро казалось отлитым из свинца. Тяжелые тучи отражались в глубокой воде, подернутой мелкой рябью. Прибрежная трава пожухла, и сложно было представить, что она была когда-то такой гостеприимно теплой, как шелковая постель. Ветер гулял в прозрачных, лишенных кроны ветвях темных деревьев. Повсюду чувствовалось опустение, забвение, тоска. Если это не ответ, то что это?
Чужой. Ненужный. Забытый. Потерянный. Пел ему ветер.
Почему? Вопрошал Шон. Почему я не могу отпустить ее?
Но озеро безмолвствовало. И деревья. И кусты. И небо оставалось безучастно-серым. Никому и ничему не было дело до того, как рвалась на части душа Вулфтрейса от неизбывной тоски.
Так тебе и надо. Думал, Лаура тебе достанется все также легко, как и все остальное? Думаешь, она такая же, как ты сам? Продается и покупается? Вот ты взял и продался Энн Шенинг. Да, она выгодная партия. И как женщина вполне тебе подходит. И что, что не лежит к ней душа? Браки по расчету самые крепкие.
А про Лауру и думать забудь. Не нужен ты ей. Не нужен. У нее своя жизнь. Столько времени прошло! Спохватился! Раньше надо было думать, а не сбегать при первой трудности! И теперь уже поздно заявляться и предъявлять свои права. Поздно, Шон, поздно. Смирись и живи как жил.
Но как? Как жить, как жил? Когда сердце рвется на части? Когда дышать невозможно, потому что тоска и боль сковали стальным панцирем. Когда все мысли возвращаются только к ней, к ней одной. Пусть это непродуктивно. Пусть напрасно он тешит себя затаенной надеждой. Но иначе не получается. Никак.
Сердце Лауры кольнуло ещё, когда она выруливала со стоянки торгового центра, но этот толчок она посчитала просто тревогой за сына. Мальчик никак не мог пристегнуть ремень в детском кресле. И Лауре пришлось задержаться, чтобы дотянуться до заднего сидения. Выходить под проливной дождь ой, как не хотелось.
Дорога, освещённая светом фар, ограничивалась стеной свинцово-серых полосок. Сворачивать куда-то и любоваться видами Рождественской иллюминации, как обычно это случалось, совсем не хотелось, да и Джон уже начал зевать, пригревшись в машине.
- Сейчас, сыночек, ещё один поворот, и мы дома, – приговаривала Лаура, переключая рычаг коробки передач. Впрочем, и сам Джон знал, что доехать до кромки леса, у которой стоял их дом, можно было за десять минут. А там его ждали праздничные подарки и уют. Жаль, что не отец… но в этот раз…
- Мама! Мама! Посмотри, что здесь! – закричал Джон, когда, поднявшись на крыльцо, увидел оставленный кем-то свёрток. При чём упаковка была явно непросто из ближайшего минимаркета. Увесистый пакет был надёжно заламинирован, и лишь сверху обёрнут в дорогую фольгу.
- Хорошо, милый, не нужно так кричать. Я сейчас всё посмотрю, - ласковым голосом, чтобы не напугать мальчугана, произнесла девушка. - Ты же знаешь, в праздник принято дарить подарки. Вот видимо кто-то из соседей и приходил, пока нас не было. А ждать под таким дождём, конечно, не стал, - говорила она, открывая дверь в дом, запуская мальчика первым, когда взяла из его рук довольно увесистый свёрток. – Сейчас мы сделаем чай и посмотрим, что там. Может быть, тётя Фиона принесла нам рождественское печенье? Или миссис Джиллинс решила побаловать нас пирогом, пока бабуля в госпитале…
Хотя всё это Лаура говорила лишь для того, чтобы успокоить мальчика. Её же сердце глухо колотилось о грудную клетку, не помещаясь в ней. И дело не в том, что она боялась взрыва бомбы, которую могли подложить под дверь. Станут террористы тратить силы на уничтожение школьной учительницы. Нет. Появление этого пакета было таким странным, таким невозможным, что ей и в голову не могло прийти ничего кроме… нет.
Этого просто не может быть… или … Шон?
- Какой Шон, мама?
Ясные голубые глазёнки вопросительно смотрела на застывшую, как в анабиозе, девушку.
- Я сказала это вслух?
- Да, мама, – кивнул Джон. - Ты сказала: « Или это Шон…» кто такой Шон?
- Твой отец, - всплеснув руками, словно отчаявшись найти нечто необходимое, призналась Лаура. – Неужели, он приезжал, пока нас не было? Я … милый, я в ужасе от одной этой мысли… Но давай развернём его подарок?
С трепетом и вожделением Лаура вскрыла упаковку, развернула ещё слой упаковочной бумаги, прежде чем перед взорами мамы и мальчика предстала книга.
- Miltonisan epic poem by William Blake,- ошалевшим от неожиданности голосом произнесла Лаура название книги. – Боже мой, разве такое бывает? Представляешь? Он датирована тысяча восемьсот четвёртым! Блейк сам изобрёл способ печати, чтобы создать эту книгу! Боже… я даже представить не могу, сколько может стоить этот экземпляр… это невероятно…
- Думаю, миссис Джиллинс не стала бы дарить мне такую книгу, а мисс Блейк могла бы… но у неё никогда не было столько денег, - сморщив лоб, произнёс мальчик. Маленькие дети часто бывают слишком рассудительны. А Джон отличался вниманием к деталям. Рисование развивает зрение и наблюдательность.
- Ты прав. На такое способен только один человек… - произнесла Лаура, изо всех сил стараясь не разреветься. Неужели она пропустила единственный в своей жизни шанс увидеться с ним? Боже, не допусти этого! Боже, сделай так, чтобы эта книга не стала единственным напоминанием о визите в Шервуд Шона Вулфтрейса… хотя… Ты уже всё сделал, вспомнила Лаура и потрепала по волосам мальчика, как две капли воды похожего на Вулфтрейса. – Знаешь, я же историк. А эта книга – просто памятник истории. А ты художник. Ты сможешь оценить её по достоинству. Надеюсь, она понравится тебе и, как прекрасная сказка.
- Мы сможем прочитать её сейчас?
- Хорошо, я почитаю тебе перед сном. Но сначала – ужин. Согласен?
- Ура! Я буду читать книгу, которую мне подарил папа!
Как бы не было Лауре горько и больно, искры радости в глазах сына отозвались улыбкой на её губах. Неужели он действительно помнит о ней? Неужели не переступил через неё, как через грязную лужу? Нет, бабуля. Я не соглашусь впустить в мою жизнь никого. Никогда. И никого, кроме одного человека. Пусть даже мне придётся ждать вечность.
Включив старый ночник у кровати сына, Лаура читала ему великую древнюю поэму…
Walk upon Englands mountains green:
And it was the holy lamb of god
On Englands pleasant pastures seen!
And did the Countenance Divine,
Shine forth upon our clouded hills?
And was Jerusalem builded here,
Among these dark Satanic Mills?
Может быть, мальчик ничего и не поймёт из прочитанного, но в его памяти останется та величественная тайна, которую несёт эта книга…
- Я нарисую и это. Счастливого Рождества, папа.
Хотя, Джон и не видел отца, но в этот раз он засыпал с твёрдой уверенностью, что это самое счастливое Рождество в его жизни.
Если бы только Шон знал, как радуется его подарку Лаура, а как много он значит для Джона… Но он не знал. И потому гнал свою машину на северо-восток, с каждой милей, что пролегала между ними, все более отдаляясь от Лауры и всего, что с ней было связано. Да и многое ли?
У них не было даже ни своей песни, ни истории первого свидания. Не было ничего, по чему можно было бы тосковать. Разве что о будущем, которого у них никогда не будет? Но разве можно тосковать о том, что могло бы быть?
Оказывается, не менее остро, чем по тому, что было.
Промозглая дождливая зима сменилась благоухающей цветущей весной. Только Вулфтрейс вряд ли замечал смену сезонов, слишком поглощенный работой. Как всегда, он находил в ней средство от душевной хвори. Загрузить себя так, чтобы ни на что другое не оставалось ни сил, ни времени. Шон вспомнил о том, что творится за пределами его кондиционированного офиса лишь тогда, когда получил от Мартина приглашение приехать на праздник цветущей сакуры. И, не задумываясь, принял его.
Ханами уже второй день. Мартин места себе не находит, несмотря даже на то, что как раз всё должно быть наоборот. Ханами – это древний праздник любования цветущей сакурой. В эти дни останавливается деловая жизнь страны восходящего солнца, жители которой выходят из офисов, чтобы насладиться чудесным запахом и набраться умиротворения на целый год вперёд. И вот. Что же?
С момента отправления сообщения Шону прошло уже восемнадцать часов…. Ещё сутки и наступит манкай, а Шона всё нет? Как тут предаваться умиротворению, если лучший друг не имеет такой возможности, тем более накануне грондиозного гладиаторского турнира, из которого ему не суждено выйти живым.
Точно не суждено, уж Стивен Редженальд об этом позаботится. Разве это не повод потерять покой? Разве Мартин не может сделать прощальный подарок другу, да и себе тоже. Ведь, как только перестанет существовать Шон Вулфтрес, Мартина Ортиса тоже не станет на свете. Последние дни на земле нужно провести рядом с дорогими людьми, а ещё лучше под чувственно розовыми лепестками цветущей сакуры, думая о бренности и никчёмности бытия человеческого, величественности и вечности природы…
Ну, или о чём-то более приятном, чем выворачивание костей и отрывании голов.
- Шон! Господи, как же я рад! – кричал в трубку Мартин, соскакивая со скамейки под многовековой раскидистой сакурой, ветви которой уже теряли бледно голубые лепестки. – Я встречу тебя! Встречу!
- Как же рад тебя видеть! – Шон заключил Мартина в свои объятия.
А что, если. Что, если послать к черту и Энн, и Лауру. Они обе всего лишь стремятся использовать его. А Мартин. Несмотря на все свои странности он настоящий. И любит Шона искренне. Разве стала бы Энн бросать все свои сверхважные дела, к примеру, отменять визит в салон красоты, чтобы встретить Шона? Нет, она бы отправила своего слугу.
А Мартин приехал сам.
Цветущая сакура поистине великолепна. Ниспадающие до земли ветки, сплошь покрытие нежными цветами, завораживают. Маленькие лепестки трепещут на ветру, исполняя свой замысловатый танец. Деревья кажутся живыми дышащим существами, которые рассказывают свои истории. Как жаль, что все так недолговечно. И так печально расставаться с этим пышным великолепием. Недаром японцы объявляют траур, когда с сакуры облетают лепестки.
Но пока они с Мартином могут наслаждаться этим великолепным буйством красок и ароматов, не спеша прогуливаясь по аллеям центрального сада.
- Я смотрю, ты и не планируешь возвращаться в Британию, - тихо заметил Шон, искоса поглядывая на Мартина. – Может, оно и правильно. Что тебя там держит.
Мартин улыбнулся. Открыто. Щедро. Заразно. Он смотрел в глаза Шона пока тот не улыбнулся в ответ.
- Вот так-то, – хлопнув ресницами в одобрение улыбке Шона, подбодрил Мартин. - Там мне ничего не нужно, кроме тебя. Но сейчас я спокоен. Ты рядом. Жив и здоров. Ты любуешься сакурой и понимаешь, как хрупок мир. А мы, как ни странно, его часть. Давай попробуем просто подышать этой красотой, как делают это японцы. В некоторых вещах они мудрее и чище европейцев. Мы давно уже забыли, что в беготне за деньгами, упускаем нечто важное. Незыблемое. Хрупкое, но величественное. Нечто важное для нас. И сколько бы миллиардов не осело на наших счетах, они не заменят простых чувств. Простых и понятных всем. Хоть человеку, хоть муравью.
Минула весенняя ночь.
Белый рассвет обернулся
Морем вишен в цвету.
Это японский поэт Мацуо Басё, живший в семнадцатом веке, а вот ещё
Под сенью вишневых цветов
Я, словно старинной драмы герой,
Ночью прилег уснуть.
Или вот
Лепестки ворожат —
Мельтешит и мерцает храм
Сквозь ветви сакуры.
Это Ёса-но Бусон, любовавшийся сакурой в восемнадцатом веке, - выдохнул Мартин, глядя в голубые глаза Шона, Ты думаешь, я тут свихнулся без тебя с этими японцами?
Почему, когда ты заговорил о хрупкости нашего мира и нас самих, у меня так защемило сердце? Почему я услышал нотки тоски в твоем голосе? Почему мне кажется, что я на пороге огромной невосполнимой потери? Потому ли, что сакура цветет всего лишь так недолго, и мы все осознаем это? Что вскоре не увидим больше этой совершенной красоты? Или дело в чем-то еще?
- Я думаю, ты очень тонко организованный душевный человек и проникаешься культурой Японии, пропитываешься ею, а еще тебе здесь нравится, потому ты с готовностью принимаешь все, что связано с этой страной, - вот что сказал вслух Шон. – А еще я так рад, что ты меня вытащил из этого серого мира, в котором я жил без тебя. Черт, Мартин, как же мне тебя не хватало!
Никакая Энн и никакая Лаура никогда не заменят тебя. Никогда.
Во второй декаде апреля в Осаке опали последние розовые лепестки с деревьев. Цветение сакуры закончилось. Канал перед островом, на котором возвышался рыцарский замок, покрылся тонким налётом чувственно-розовых лепестков, знаменуя смену сезонов.
А в Кеемусё начался новый турнир гладиаторов, в котором должна была решиться судьба Шона Вулфтрейса. Нельзя сказать, сколько времени и сил потратил Стивен Редженальд, чтобы убедить себя в необходимости устранения Шона.
Как ни крути, а встретить достойного соперника удаётся один раз в жизни. С другой стороны, Шона реальная угроза жизни и власти Стивена. Любое открытое столкновение грозило ему катастрофой. И Редженальд понимал это, как никто другой. Нет. Он не был трусом. Но предпочитал стопроцентную гарантию своего успеха. Даже выходя на арену против сильных и опытных противников, он лишь тешил своё самолюбие. В конце концов, ему одному были доступны самые смертоносные удары, хотя соперники и были вооружены до зубов.
Шон не нашел бы Мартина Ортиса в его офисе или ложе, даже если бы предпринял такие поиски. Но Шону было не до того – он готовился к своему первому бою, в то время, как, принявший обличие одного из гладиаторов, Стивен Редженальд вышел на арену против маститого, удостоенного многих титулов соперника.
На Ямагути было полноценное вооружение древнего воина плюс современная защитная экипировка. И его шансы на победу были бы и так выше ста к ста, если бы против него выходил тот самый гладиатор под именем Рычащий, а не сам Стивен Редженальд. Как и Вулфтрейсу, Редженальду было необходимо побеждать. Иначе жизнь казалась ему не просто перстной и безликой, но и бесполезной, ненужной. Лишней вообще. К чему Господь создал этих существ, если они не могут реализовать свои способности в обыденной жизни?
Рычащий вышел на арену вторым, когда гул оваций для Ямагути уже стих, вызвав новый всплеск рукоплесканий и воплей. Отлично. Публика готова воспринимать не только драку. Но и убийство. Будь на месте гладиаторов хоть кто-то из этой публики, он бежал бы, поджав хвост, а кричать и требовать расправы над побеждённым, будучи уверенным, что ты ничем не рискуешь, может каждый.
А эти ублюдки ещё и заплатили за это шоу, и на этом основании считают убийство вполне возможным зрелищем. И кто после этого монстр? Те, кто платит за убийство или Редженальд, который хоть и организовал всё это кровопролитие, но сам выходит на арену, подставляя свои бока под летящие в него сюрекены или нунчаки?
Впрочем, Рычащий неплохо владеет своим телом. И поймав на лету несколько сюрекенов, он благополучно отослал их обратно владельцу, не преминув при этом разрезать плоть Ямагути на руке повыше локтя и бедро левой ноги.
Но японец держался вполне в самурайском духе. Не моргнув глазом, он извлёк из одного из потайных карманов в своём обмундировании, металлические нунчаки с остро заточенными окончаниями палочек, предпринял ещё одну атаку.
Рычащий коротко рыкнул от боли, заблокировав рукой полёт нунчаки, и пошел в контратаку. Не стоило Ямагути так уж надеяться на значимость вооружения. Ой, не стоило. Его нунчаки оказались в руках Рычащего на второй минуте схватки. А дальше уже Ямагути пришлось уворачиваться от молниеносных выпадов Рычащего, настолько виртуозно владеющего этим видом оружия, что Ямогути не мог найти времени выдернуть из ножен, закреплённых на боку, свой меч, на который он явно надеялся.
Наконец Стивен решил дать парню шанс. Но прежде, чем это произошло, нунчаки дважды достали кисть правой руки Ямогути, дробя кости и разрывая сухожилия.
- Ну посмотрим, как ты владеешь левой рукой, - рыкнул Рычащий, давая противнику возможность достать меч.
Нет. Стивену было даже интересно, что сможет сделать его противник, вооружившись.
Немного отдышавшись, Ямогути сделал несколько шагов назад, разрывая расстояние с противником. Боль разрывала руку. Бедро кровоточило. Но голова всё ещё была на плечах. А это значит, бой должен продолжаться. И шансы у него есть. Ведь он вооружен пусть не длинным катана, но всё же мечом. Обоюдоострый клинок, которого не раз делал его победителем во многих турнирах. А разве этот турнир чем-то отличается от остальных?
Стивен ухмыльнулся. Он прекрасно видел адскую боль в глазах противника. Слышал перебои в биении сердца. Чувствовал, как дыхание Ямогути застревает где-то в трахее, и воздух рывками, разрывая лёгкие, проникает в кровь, чтобы вспузырившись, выкачивать кровь из разрезанных артерий…
Ямогути ринулся в атаку. Рычащий отступил назад, растягивая время и пространство, чтобы не завершить бой преждевременно. И не потому, что он хотел поработать на зрителей. Просто азарт подстёгивал его к смакованию победы. Пусть противник считает, что у него есть шансы. Ну хотя бы минуту. Вот только за эту минуту он получит ещё несколько ударов нунчаками по ногам, что сделает каждый шаг практически невыносимым. А кто просил его выбирать именно нунчаки и терять их в бою?
Наигравшись с противником, как кошка с мышкой, Рычащий контратаковал противника с такой скоростью, что Ямагути не успел даже среагировать на движения Рычащего. Доли секунды понадобились Стивену, чтобы радиус арены сжался до расстояния протянутой руки, а затем и меньше. Захватив руку Ямагути, с зажатым в ней мечом, Рычащий развернул её вовнутрь и, вонзив меч в живот Ямагути, провёл им от левого бока к правому.
- Вот и всё. Ты совершил сэппуку, Ямагути, - прорычал соперник в ухо, корчащемуся от страшных мук японцу.
- Как же так, - прохрипел он, всё ещё не веря в реальность происходящего.
- Всё просто, дружок, не твой день. Не твой… - похлопав по плечу падающего соперника, рыкнул Стивен и вскинул руки в победном жесте.
Открытие сезона ему понравилось.
Слизывая капли крови, брызнувшие ему в лицо, Рычащий удалился в свой номер.
Поначалу Шон не очень переживал по поводу отсутствия Мартина. Такое случалось и раньше. Тем более что с каждым новым боем из числа противником оставались лишь лучшие из лучших. А это означало, что рано или поздно с одним из них предстоит встретиться Шону. И Вулфтрейс отдался подготовке к этой встрече целиком и полностью.
Теперь без лишней скромности он мог сказать, что за прошедшие полгода достиг пика своей формы. Даже скупой на похвалу Билл отмечал несомненный прогресс, а Поль в шутку обижался, опасаясь, что его услуги более не понадобятся мистеру Вулфтрейсу, и тот его уволит. Но Шон не только не собирался увольнять Поля, но и не отпускал от себя далеко и надолго.
Пытался ли он так компенсировать недостаток дружеского общения или в самом деле хотел, чтобы состояние его здоровья было под постоянным контролем…
Но когда Мартин не появился и на отборочном бою Шона, это его уже насторожило. Сосредоточься на поединке, ты должен победить, если бы что-то случилось, то сообщили бы, ведь так? Но с каждой минутой тревога нарастала, а Мартин так и не объявлялся. Усилием воли Шон заставлял себя не смотреть даже в сторону телефона, не говоря уж о том, чтобы написать сообщение с самым дурацким сообщением из всех возможных. Где ты.
Пора идти на арену.
Шон отмел все посторонние мысли, как только за ним закрылась дверь его апартаментов. Твердым шагом уверенного в себе на все сто процентов человека Вулфтрейс прошествовал на арену.
Трибуны скандировали его имя, предвкушая зрелищный кровопролитный бой. А Шон, улучив момент, все же бросил взгляд на вип-ложу. Туда, где должен был быть Мартин. Но ложа пустовала. Шон отвернулся. На арену выходил его соперник.
И звался он весьма незатейливо. Террифик Рипер. Ужасающий Потрошитель. Да, Шон слышал о нем.
Террифик прославился тем, что насаживал на свое копье противников, поднимал их над головой, а потом одним движением бросал на арену так, что вспарывал живот, и несчастная жертва умирала в ужасных муках, глядя, на свои внутренности, вываливающиеся на песок. Кое-кто даже пытался запихать их обратно во вспоротое брюхо, но никому ещё не удавалось сделать это на столько, чтобы остаться в живых, а уж тем более. Победить.
Вулфтрейса вовсе не волновал такой возможный исход боя. Он был уверен, что на песке сегодня останутся внутренности Террифика. Он уже проделывал так однажды. Почему бы не повторить? Шон не любил работать на бис, но из каждого правила есть исключения.
Террифик и впрямь выглядел внушительно. Мог внушить ужас любому. Любому, кроме Шона. Его копье скорее напоминало длинный лом. Шон заметил, что древко и наконечник покрыты бурыми пятнами. Террифик даже не очищал свое оружие от крови поверженных противников. Обычай у них такой, что ли…
Рипер выбежал на арену, потрясая своим грозным оружием. Он сделал круг почета, демонстрируя ликующей публике свою мощь и стать. Тугие гипертрофированные мышцы упруго перекатывались под атласно блестящей черной кожей. Гортанные крики, казалось, исторгались из самого чрева Террифика. Вот он наконец заметил, что не один на арене.
Сколько пренебрежения и высокомерия прочел Шон во взгляде, которым его одарил противник. Считаешь меня недостойным? Дело твое. Разубеждать не стану. Начнем, что ли? – ответил взглядом Вулфтрейс.
Террифик решил начать немедля. Он с ревом бросился на Шона, демонстрируя неожиданную для такого мощно сложенного мужчины скорость. Шон отскочил в сторону, пропуская противника мимо, но Рипер тут же в развороте ударил Вулфтрейса древком копья. Не один лишь Шон изучал стили своих противников.
Его манера ведения боя тоже не секрет для врага. Шон коротко рыкнул от пронизывающей боли, отшатнулся, уворачиваясь от очередного удара копья. Рипер и не думал останавливаться. Он шел в атаку снова и снова, как боевой слон. Неуклонно и неотвратимо.
Держа противника на приличном расстоянии, он заставлял обороняться, не подпуская к себе. Рипер хорош в дальнем бою. К ближнему он, скорее всего, не готов. Но только как принудить его, как навязать свою линию?
Единственный выходом было лишить его оружия. Проще сказать, чем сделать. Шон предпринял несколько попыток перехватить копье и вырвать его из рук Рипера. Проще остановить поезд. Все закончилось тем, что на руках Вулфтрейса остались глубокие порезы от разодравшего их наконечника.
В честном бою Рипера не одолеть. Он нападал снова и снова, злясь, что не может поддеть противника на свое копье, распаляясь от этого все сильнее, и это прибавляло ему сил. Шона спасала лишь выносливость оборотня и обретенный опыт ведения боя. Он теперь знал, как грамотно распределить силы, чтобы хватило на весь поединок.
Очередная атака Рипера. Шон не стал разрывать дистанцию, напротив, сделал шаг вперед, пропустив смертоносное оружие так близко от себя, что наконечник распорол и жилет, и кожу Вулфтрейса.
Первые капли крови упали на песок.
Зрители взревели от восторга.
А Шон, ухватившись за древко копья, используя его как опору, оттолкнулся от земли и обвил ногами шею Рипера, заставляя того потерять равновесие.
Оба противника обрушились на арену, вздымая тучи песка. Вулфтрейс первым оказался на ногах, нанося удар обутой в тяжелый ботинок стопой, целясь в голову Рипера. Но тот успел откатиться и уже поднялся на колено, очерчивая своим копьем круг, норовя сбить Вулфтрейса с ног. Шон подпрыгнул, так точно рассчитав свое движение, что, приземляясь, попал точно по древку копья. Раздался треск, и в руках у Рипера остался лишь обломок древка.
Террифик удивленно посмотрел на то, что осталось от его непревзойденного оружия. Шон же времени не терял. Подняв с песка второй обломок, он перехватил его удобнее и метнул в Рипера. Все произошло слишком быстро, и Террифик не успел среагировать, уклониться или заблокировать летящую в него смерть.
Он тщетно пытался вытащить обломок его собственного копья из груди. Пробитые легкие уже заполнялись кровью, Рипер судорожно хватал ртом воздух, но живительный кислород уже не мог спасти его. Он тонул в собственной крови, все еще не желая сдаваться, пытался дотянуться в последнем рывке до Вулфтрейса. Тщетно. Глаза Рипера закатились, кровавая пена выступила на губах. Толчками вырывающаяся из его груди кровь щедро орошала песок.
Каждый новый бой, разжигая азарт, порождал жажду следующего. Уже не только Вулфтрейс, но и сам Редженальд жалел о том, что нельзя выйти на арену снова и снова. Нет. Турнир был расписан так, чтобы публика была под действием адреналина длительное время.
А гладиаторы успевали залечить раны, которые, несомненно, получали во время поединков. Ведь они выходили сражаться против таких же, как они сами, закоренелых убийц. И побеждали, не просто махнув рукой. Победу нужно было вырывать из крепких и жестоких рук соперника.
Последний перед финалом бой чуть не лишил Стивена всего имущества с жизнью заодно. И если бы не его сверхъестественная способность к регенерации, не выйти бы Рычащему на арену в финальном бою против Храброго Сердца.
А к этому бою Стивен готовился, как к обретению нового титула. И не зря. Согласно контракту, убив Шона, Стивен получал не только тот кус, что Вулфтрейс отобрал у него, перебив госфинансирование, но и практически все капиталы, славу победителя и гарантию своей безопасности, как дополнительный бонус.
Что теряет Стивен Редженальд, избавившись от закадычного друга? Соперника и союзника. Друга, который равен божественному подарку, и непревзойдённого врага. Да. Вулфтрейс останется в его сердце навсегда. И жизнь без него потеряет вкус и цвет, который обрела с его появлением. Но … но Вулфтрейс должен быть убит. И это утверждение не может быть опровергнуто.
Зализав раны, полученные в предыдущем бою, Рычащий выйдет на арену. А Мартину до безумия хотелось подхватить Шона, когда он, держась за пропоротый бок, уходил с залитой кровью арены, по неистовые крики разгоряченной публики….
Но кто вообще спрашивал Мартина Ортиса о том, чего он может хотеть? Ведь Стивен не мог подойти к Шону с окровавленным ртом, который ему пытался разорвать соперник, или с раздробленной костью предплечья левой руки, которая попала под удары кистеня совсем не слабого противника из Норвегии. Нет.
Встречи с Вулфтрейсом могли стать причиной ещё более сильных подозрений, чем отсутствие Мартина Ортиса в вип-ложе.
А финальный бой и вовсе не предполагал появление Ортиса. С ним всё решено. Окончательно и бесповоротно. Как отправилась на крюк в зале трофеев голова Мартина Ортиса, так и память о нём отправится в дальний ящик в картотеке Стивена Редженальда.
А тоска, сквозящая во взглде Вулфтрейса, станет ещё одним оружием против него. Мало кто сможет оправиться от известия о предательстве любимого человека. И Шон не исключение. В нужный момент он получит решающий удар. И это будет не укол рапирой. Нет. Вулфтрейс потеряет точку опоры. Сама земля сбросит его с себя, выгнувшись острой бритвой лжи.
Мартин так и не появился. Не пришел ни поддержать во время боя, ни поздравить после, ни даже для того, чтобы посочувствовать по поводу полученных ранений. И Шону было вдвойне больно. Он не понимает, что происходит. Почему. За что Мартин с ним так обходится. Что на этот раз он сделал не так? Ничто не предвещало ссоры.
Они прекрасно проводили время, любуясь цветением сакуры. И вдруг. Как гром среди ясного неба. Обрыв всех связей. Черная дыра, которая поглотила их дружбу. Шон уже чувствовал необратимость их расставания. У него не было разумного объяснения, но пожирающее изнутри ощущение безвозвратной потери все усиливалось.
Как только Билл обработал рану, и Шон обрел способность передвигаться самостоятельно, он направился в кабинет Мартина. А вдруг… Напрасно тешишь себя надеждой, говорил себе Вулфтрейс. Но он вошел в пустую комнату. Здесь все было как при Мартине. Небрежно отодвинутый стул, бокал виски на столе, мерцающие экраны мощных компьютеров. Как будто Мартин вышел ненадолго, и вот-вот вернется. Но запах его почти выветрился. Ортиса не было здесь уже давно.
- Где же ты, Мартин…
Шон обошел стол, дотронулся до спинки стула, как будто спрашивая его, где же его хозяин. Ответа нет. Шон еще раз обвел тоскливым взглядом сиротливый кабинет и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Сюда он больше не зайдет. Вулфтрейс осознал это с такой четкостью, что даже самому стало страшно.
- С Мартином что-то случилось. Я хочу, чтобы ты выяснил, что именно.
- Но как я оставлю вас накануне боя?
- Поль будет со мной. К тому же, что может случиться? – Шон натянуто улыбнулся. – Пожалуйста, Билл. Сделай это для меня.
Впервые Вулфтрейс не приказывал, а просил. Это просьба, которая сильнее любого приказа. И Билл не посмел ослушаться. Вот только и исполнить то, о чем просил Шон, тоже. Мартина он так и не нашел.
И мудрено же было найти Мартина, когда его не существовало вообще. Нет. Мартин Ортис жил когда-то на земле, но с тех пор, как Стивену Редженальду пришло в голову использовать его образ, его жизнь, его характер, его грехи, наконец, в своих целях, Мартин Ортис перестал существовать, как человек.
Лишь его оболочка ещё некоторое время существовала, чтобы держать подле себя Шона Вулфтрейса. Не более. На земле даже не осталось никого из близких людей мистера Ортиса. Никого из тех, кто мог бы вспомнить его или опознать его тело, впрочем, и тела не осталось. Лишь чучело его головы украшает стену трофейного зала в замке Редженальда, который мало кому удавалось видеть.
Да и не посоветовал бы я никому увидеть зал, увешанный человеческими головами, как будто это были головы затравленных на охоте оленей и кабанов. И то сказать, зрелище не для слабонервных.
Но если бы Редженальд мог открыто показать этот зал, ему было бы чем гордиться. Немало светлых умов, но грешных душ обитают в этом зале рядом с милым, улыбчивым, открытым парнем, с искристым взглядом небесно-синих глаз, Мартином Ортисом.
Стивен не долго думал, как провести этот бой. Регенерация шла хорошо, и порванный рот уже полностью зажил, как и остальные раны, полученные в предыдущем сражении. Подходя к зеркалу, Стивен поглаживал щёки и ухмылялся. Разве мог бы простой человек пройти пять боёв в месяце без видимых или скрытых ранений?
А боль и шрамы после таких ранений? Куда деть их? Как забыть о саднящем вывернутом суставе уже через три дня? Неделю? А разрезанная до кости нога, разве она могла бы зажить за такой короткий срок?
А на арену нужно выйти хотя бы раз в неделю. Но коварное ранение предыдущего боя обязательно скажется в новом поединке, и даст противнику возможность найти слабое место и сделать смертоносной даже незначительную рану. Кому угодно, только не Стивену Редженальду, поскольку он может выйти на арену уже на следующий день, прекрасно себя чувствуя после вчерашнего….
Рычащий вышел на заключительный поединок турнира в красной тунике, прикрытой специальным защитным корсетом, килте, в цветах которого преобладали тёмно-зелёные оттенки, с распущенными по плечам белыми волосами и щеками, расписанными голубой краской. Индиго, полученный из травы вайды, издревле использовался викнгами, раскрашивавших своё тело для устрашения врагов. Такие же руны, той же голубой краской, были начертаны на его плечах и руках.
Но, вопреки ожиданиям, кроме кельтского боевого топора, припрятанного в ножнах за спиной, в руках Рычащего был классический двуручный катана. Предпочитая обоюдоострое оружие, Рычащийвсё же выбрал прекрасно сбалансированный, сделанный по индивидуальному заказу, японский односторонний меч в пару к древнему боевому топору.
Чтобы подчеркнуть почитание японских традиций боевых искусств, Рычащий надел на голову бамбуковую конусообразную шляпу – каса, под прикрытием которой противнику невозможно было увидеть его лица, распознать намерения, угадать следующее действие. Древняя хитрость самураев получила новое воплощение, скрывая личину Стивена Редженальда от того, с кем ему предстояло сразиться в то время, когда сам Рычащий имел возможность видеть противника и оценивать его действия.
Публика опять взорвалась овациями и воплями. Жаль, конечно, что те девицы, которые вчера, заплатив по десять миллионов за ночь с Рычащим, уже не визжат на трибунах. Но разве там нет других, которые уже сделали свои ставки?
Стивен, как всегда, сделает хороший выбор, отягощая свой банковский счёт на крупную сумму и получая при этом довольно приятные ощущения. К тому же, гарантируя конфиденциальность, стопроцентную безопасность он гарантирует только собственной персоне. А незадачливым девицам так легко попасть под колёса автомобиля или соваться с подвесного мостика через широкий канал, наполненный какими-нибудь нечистотами…
Хотя, впрочем, разве Стивену в самом деле жаль тех девиц? Да он и не вспомнил о них на утро. А вот убивать Шона Вулфтрейса ему было действительно жаль. И это было главной причиной того, что Мартин Ортис больше не встречался с другом, даже не слал ему сообщений.
Поскольку, сделав попытку отправить сообщение Шону, Стивен всем своим существом почувствовал, как он буквально тонет в ощущении тепла и уюта, только от одной мысли об улыбке Шона, читающего это сообщение. Именно это и послужило тем фактором, из-за которого Стивен прекратил любые контакты с Вулфтрейсом.
Расплываться слёзной лужей от тёплых объятий не входило в его планы. Нет. Стивен был решительно настроен на устранение опасности, исходившей от Шона. С этой минуты в мире осталось только два человек, и выжить должен был только один из противников. И если Шон до сих пор не понял, как опасно было соглашаться на участие в этих турнирах, то сегодня он поймёт это окончательно. Но будет уже слишком поздно. Слишком поздно, чтобы исправить хотя бы что-то. Однажды принятое решение, уже не имеет обратной силы.
Стоя на арене напротив раскрашенного в синий цвет противника, Шон думал лишь об одном. Из этого боя живым выйдет лишь один из них. Излишне упоминать, что никто из предыдущих противников и Храброго Сердца, и Рычащего не выжили. А тот и другой регулярно выходили на арену для проведения очередного отборочного поединка. И дело было даже не в боевой раскраске. Она бы все равно не могла скрыть следы от ранений, полученных в прежних боях. Их попросту не было.
И вывод напрашивался сам собой. Противник Вулфтрейса такой же, как и он сам. Какова была вероятность, что в этом турнире встретятся два оборотня? В финальном поединке? А что, если Мартин изначально знал обо всем об этом и задумал эту многоходовую комбинацию только для того, чтобы столкнуть двух оборотней и посмотреть, кто их них выживет?
А если все пойдет не так, и Шон погибнет? Такую возможность он ни в коем случае не отметает более. Вулфтрейс никогда не встречался в открытом бою с себе подобным. А у Рычащего опыт куда как богаче.
Было ли ему страшно? Как любому нормальному человеку, конечно, да. Думал ли он о том, чтобы отказаться от поединка? Какой смысл теперь в этих сражениях, когда все потеряло смысл. Мартин оказался не тем, за кого себя выдавал. Он использовал Шона. А потом предал. Бросил в самый ответственный момент. Как все.
Мартин оказался таким же, как все. Как Лаура. Она тоже бросила его без объяснений. Почему? Что с ним не так? Почему все его попытки установить какие-либо отношения кроме деловых обречены на провал?
Но все эти мысли, щедро приправленные горечью разочарования, остались за пределами арены. Шон всегда доводил начатое до конца. Доведет и это.
Лишь прозвучал сигнал к началу боя, Шон бросился в атаку. Он знал прекрасно, что этот бой затягивать нельзя. Время против него.
Мечи со звоном скрестились. Акинак Храброго Сердца и катана Рычащего. На мгновение взгляды противников встретились, и эффект был такой же, как он столкновения мечей. Несколько секунд они оба стояли, замерев, выдерживая натиск друг друга. Со стороны это выглядело, как будто они срослись в одно целое. Но потом, как две противоположно заряженных частицы, отскочили друг от друга, чтобы сойтись в схватке снова.
Он настолько прекрасен, даже в этой камуфляжной раскраске, что стоило больших трудов не залюбоваться им, а вовремя поднять меч и заблокировать его атаку. Впрочем, Стивен и не собирался стоять и любоваться соперником, как бы хорошо он не был. Перервав визуальный поединок, он разорвал дистанцию с Шоном лишь для того, чтобы вновь атаковать его.
Лёгкое, как пёрышко, лезвие катаны, взлетело над головой Стивена, рассекая воздух амфитеатра.
- Ну подходи же, Храброе сердце, - прошептал он, будучи совершенно уверенным, что противник слышит его. - Неужели тебе не надоело одиночество настолько, чтобы хотя бы поговорить со мной? Ведь это так принято в природе людей – высказаться. Снять с себя бремя молчания и облегчить дальнейший путь. Да и что осталось того пути? Разве у тебя нет вопросов, готовых сорваться с языка?
Стивен скорее думал вслух, чем произносил эти слова, но по меняющемуся выражению глаз, он прекрасно понимал, что до слуха Шона поносится каждое слово, глубоко раня его самолюбие. А ведь ранить можно не только мечом, или не столько… вот и сейчас, получив несколько лёгких ранений, противник ослабнет, и его легче будет задеть лезвием сорвавшийся, как горный поток с высоты, катаны….
Рычащий тоже знает, кто перед ним. Знает прекрасно. Удивительно? Ничуть. Познай врага своего, как самого себя. И преимущество на стороне Рычащего. Он слишком хорошо изучил Шона. Одиночество? О, тебе лучше не знать, каково это. Но я еще не в такой крайней степени отчаяния, чтобы обсуждать с тобой свои проблемы. И уж точно не здесь и не сейчас. Нет, я не имею ничего против тебя лично, но не лезь в мою душу!
Шон отразил удар сверху, отвел и обратный удар, успел нанести удар и сам, только вот он тоже не достиг цели. Полагаться исключительно на оружие неэффективно. Шон снова пошел в атаку, сделав обманное движение мечом, заставляя противника открыться, и, улучив момент, нанес удар ногой по корпусу, сминая защитный корсет. К чему сдерживаться, если мы оба знаем, что этот удар для Рычащего смертельным не будет. Даже сломанные ребра, вонзившиеся в легкие, не убьют его.
Шон отскочил назад, выставляя акинак для блокирования удара Рычащего.
Сколько времени нужно опытным противникам, чтобы понять, что они равны по силе? Да они и без того были равны, словно два одинаковых зерна рядом. Как две половинки одного целого. Одного роста. Одинакового телосложения. Одинаково, словно по команде реагируя на выпады друг друга, они оба лишь высекали искры из стали клинков, и не более того.
Если судить по ощущениям Стивена, они могли махать мечами ещё несколько часов к ряду и не найти бреши в обороне. Нет. Мечами ситуацию не переломить. Тут нужен другой поход.
Рычащий сделал шаг назад. Опустил руки. Катана, словно осиротев, лишь на секунду склонил голову перед соперником, а потом отлетел в сторону.
- Может быть, так тебе будет проще? – шепнул Рычащий. – Видишь, оружие нам только мешает. Не стоит ли избавляться от лишнего груза, как от докучливых друзей? Тебе не кажется, что меч, как будто стоит между тобой и мной?
Что он задумал? Шон не понимал, что происходит. Но разве это повод прекращать пытаться довести дело до конца? Без меча Рычащий не менее опасен. Да и топор у него за спиной выглядит очень внушительно. Так что от собственного оружия Шон избавляться не спешил. И что задумал его противник? Это ловушка. Бесспорно.
Вот сейчас Вулфтрейс бросится в атаку, и Рычащий подловит его на этом. Только этого и ждет. Вынудить его атаковать самого? Другой бы так и поступил. Но не Шон. Он не стал ждать, пока Рычащий спланирует за него его действия. Хочешь убрать все преграды? Я не против. Хочешь стать ближе? А насколько? Так, чтобы рукоять моего меча торчала у тебя из груди? Можно устроить.
Вулфтрейс превратился в стремительный вихрь. Его меч слился с ним в единое целое. Каскад выпадов, ударов, уклонов. Он не давал противнику опомниться. Теперь весело? Злорадно думал Шон, видя, как удары его достигают цели. А я не просил тебя бросать оружие. А мне бросать вызов. Будь осторожен в своих желаниях. И смотри, как они воплощаются в реальность.
Чего и следовало ожидать. Противник лишь озверел, предполагая лёгкую добычу. Стоило, конечно, попробовать. Даже поддаться немного. Почему нет? Но немного. Чуть-чуть. Не более того. Получив несколько царапин, которые лишь разожгли кровь и немного отрезвили всё ещё глядящего на Вулфтрейса с позиции Мартина Ортиса, Редженальда.
Не стоит думать, что Шон станет упускать возможность продырявить тебя лишь на том основании, что ты выбросил меч. Впрочем, Редженальд никогда не подвергал себя риску. И в этот раз не будь у него за спиной надёжного оружия, стал бы он швыряться катаной.
В один миг разорвав дистанцию, Стивен выхватил из ножен топор.
- Ну, что ж, видит Бог, я пытался сделать нашу встречу не такой болезненной. – Рыкнул он, выставляя древко топора, чтобы заблокировать удары меча, - А теперь подумай ещё раз, к чему бы это ты остался один, без внимания так горячо любимого тобой друга? Разве тебя не беспокоит его судьба? Разве твоё сердце спокойно, когда ты думаешь о нём? Или ты был ему плохим другом?
Отбив атаку противника. Стивен предпринял контратаку, Размахивая топором, словно нунчаками. С той лишь разницей, что топор выглядел на много опаснее и увесистее пресловутых бамбуковых палочек.
Шон на мгновение, лишь на одно мгновение отвлекся, замер, перед глазами возник образ Мартина. Почему его так и нет? А что, если. Что, если это Рычащий. Он так много знает о Шоне. Что, если это часть его коварного плана? Дестабилизировать противника, лишив его дружеской поддержки.
- Что ты с ним сделал?
Секундной задержки было достаточно, чтобы позволить противнику переломить ход поединка. Если только что атаковал Шон, то сейчас он с трудом успевал отбивать мощные удары смертоносного оружия. Он был так близок к тому, чтобы лишиться руки, ему повезло, вдоль всего плеча тянулась глубокая рубленая рана, но обе руки были на месте.
- Что ты сделал с Мартином?
Трудно было рассмотреть выражение лица Рычашего, его шапка скрывала его в тени. Но волны исключительного самодовольства не оставляли сомнений. Мартин стал пешкой в игре этого безумца. И теперь бой перешел на совершенно иной, личный уровень.
Уже не заботясь о том, чтобы одержать победу, Шон снова и снова бросался в атаку. Его единственной целью теперь было заставить Рычащего сказать, что он сделал с Ортисом.
Пусть это будет даже последнее, что узнает в этой жизни Шон. Забыв обо всякой осторожности, Вулфтрейс бесстрашно шел навстречу врагу. Едва заботясь о том, чтобы не попасть под смертельный удар, сам ставил целью нанести противнику такие увечья, чтобы тот молил о пощаде. И тогда он рассказал бы все. Всю правду. Какой бы ужасной она ни была.
Свист на трибунах немного отвлекал. Вот именно теперь Стивену стало всё равно, кто и почему наблюдает за этим поединком, но профессионал опять напомнил о себе. Зрелище. Ты здесь для зрелища. Ты точно такой же, как он. Кукла. Игрушка. В тебе кипят страсти? А им всё равно. Им подавай побольше крови. Хотя… это как раз созвучно с планами Редженальда. Пустить кровь из жил Вулфтрейса. Но не так же скоро. Такого противника просто так не завалишь. Его нужно убить морально. Лишь потеряв интерес к жизни, оборотень может оказаться в проигрышном положении.
- Я с Мартином? Акстись! Это ты лишил его всякого желания жить. Нельзя что ли было ответить на желания друга и стать для него чем-то большим? Тебе было слабо или жаль себя? Ты слишком заботишься о себе, напрочь забывая о том, для кого ты единственный свет в окошке, - выговаривал Рычащий, атакуя топором.
Грозное оружие в его руках могло бы разрубить огромного вепря надвое, но Вулфтрейс не вепрь, он пока ещё вполне в состоянии увернуться от ударов. Но слова Стивена уже проникли в его сознание. Движения стали тяжелее. Медлительнее. Стоило Рычащему выставить топор вперёд, как пика, торчащая из обуха, пронзила бедро Вулфтрейса, рассекая тренированные мышцы.
- Я же говорил, ты просто плохой друг. А Мартин… лучше забудь о нём…
Откуда он знает? Откуда? Мартин был с ним близок? И поведал все об их собственных отношениях? Иного объяснения такой осведомленности у Шона не находилось. Неужели он прав? А ведь он прав. Шон думал лишь о себе и своем благополучии. Но Мартин. Мартин не мог так поступить с ним, не мог же?
Каждое слово Рычащего, сопровождаемое точными ударами, било в самое его сердце. И лишь рефлексы спасали Вулфтрейса от неминуемой гибели.
- Да кто ты такой, чтобы говорить мне, что делать? Кого помнить, а кого забыть! – доведенный до предельной ярости, Шон видел перед собой лишь тьму. Тьму, которую нужно уничтожить, искоренить, сбросить со своего пути, чтобы тьма эта не преграждала дорогу к Мартину.
Забывать об осторожности нельзя. Никому и никогда. А Вулфтрейс забыл. Позволил эмоциям взять верх над разумом. И поплатился за это.
Вскрикнув от боли, Шон отшатнулся от Рычащего, но не так быстро, не так ловко. Раненая нога не позволяла двигаться как прежде.
- Это тебе за невнимательность, - ухмыльнулся Рычащий. А в самом деле, сколько крови может потерять оборотень, прежде чем упадёт замертво. И вообще, с этим Храбрым Сердцем даже драться интересно. – Подумай, откуда я могу знать о том, как сладко ты целуешься? Как безрассудно дышишь, думая, что тебе позволено больше, чем другим? Как пахнет твой парфюм, когда ты только что проснулся?
Говоря это, Рычащий не просто насмехался над соперником, он методично наносил удары, и радовался, когда, достигнув цели, видел страдание на лице Шона.
Он уже не разбирал, что приносит больше страданий. Удары рычащего или его слова. Насмешки. Издевательства. Никогда не обращавший на такие мелочи внимание Шон сейчас был полностью деморализован. В голове билась одна единственная мысль. Как он знает. Как. И ответ. Жестокий в своей неотвратимой прямоте и однозначности.
Они с Мартином договорились задолго до того, как Мартин устроил встречу с Шоном. Ортис был заодно с Рычащим все это время. Во откуда эти странности в его поведении. Бедняга Мартин. Он и правда полюбил Вулфтрейса. Но не мог противостоять своему хозяину. Он разрывался меж двух огней. А Рычащий, поняв, то Ортис выходит у него из-под контроля…
Что он сделал? Боже, нет.
Под натиском Рычащего Шон оказался на песке. Он едва успел поднять меч, держа его обеими руками, чтобы заблокировать нацеленный в его голову хоть и в потеках крови, но все еще сверкающий топор Рычащего. Вулфтрейса осыпало высеченными искрами, руки едва не выдернуло из суставов, а два противника замерли, впившись друг в друга взглядами.
Стивену даже нравилось играть с Шоном, как кошка с мышкой. А ранить его было вообще наслаждением. Тем самым, которое предвкушал он, признаваясь в любви Шону в образе Мартина Ортиса. Да. Невозможно ни угадать, ни узнать некоторые вещи, если не стоять рядом с человеком…
- А запонки? – шепнул Стивен в ухо Шона, когда его топор почти задев шею противника, соскользнул в песок, и Стивен не опасался даже, что Шон разрубит его мечом. Вот уж нет. Теперь Шон дышит и то по желанию противника. - Помнишь эти безумно дорогие запонки, которые так шли к твоим коллекционным костюмам? Я до сих пор схожу с ума от твоего запаха… как же ты трогателен, Шон Вулфтрейс!
Если бы не шляпа, то Стивен говорил бы эти слова, прикасаясь к коже Шона, вдыхая его запах и возбуждаясь от его магнетизма, но слава богу, Стивену хватило ума прикрыться этой древней самурайской шляпой, которая не только защищает его лицо от посторонних взглядов, но и оберегает его от влияния Шона Вулфтрейса.
Как будто изо всех конфессий
И культов, данных кем-то свыше,
Ты выбрал тот, в котором вместе
Мы чувствуем, живём и дышим.
Сливаемся в одном потоке,
Взмывая до седых вершин
И там, в божественных чертогах
Хотим мгновение прожить.
Одно, но лучшее, должно быть,
Которого не повторить...
Как будто ты желаешь снова
Лишь одного меня любить.
Ты сделал выбор, словно шаг.
Теперь с твоей моя душа.
Нет!
С диким криком Шон отбросил от себя Рычащего, даже не вспомнив о том, что в руке у него меч. Разорвать дистанцию, убраться от него как можно дальше, чтобы не слышать этого шепота, не ловить этих до боли знакомых интонаций. Не ощущать его дыхание на своей коже. Не поддаваться этой безумной мысли. Это не может быть Мартин. Он не поступил бы так со мной. Он же любил меня!
Любил. Не любит. Вот ты и признал это перед самим собой. Вот и принял тот факт, который так тщательно отрицал. Перед тобой кукловод, который дергал за веревочки Мартина. И скорее всего, перерезал ту основную, что удерживала Ортиса в мире живых.
- Если бы не ты… У нас было будущее! – Выкрикнул Вулфтрейс, поднимаясь на ноги, готовясь к очередной атаке. Что-то неуловимо изменилось в нем. Теперь он был полон решимости отомстить за Мартина. Как любой любящий человек, он пережил первый шок предательства, а потом нашел тысячу оправданий любимому. Мартин был так доверчив. А Рычащий, наверняка, его шантажировал.
- Это ты убил их! Убил их всех!
Вот как он заставлял Мартина предавать Шона. Убивая его родных. Теперь Вулфтрейс убьет это чудовище.
Идти в атаку с одной действующей ногой и одной здоровой рукой самоубийство. Пусть Рычащий сделает первый шаг. Шон неуверенно переступил с ноги на ногу, стоять было с каждой секундой все тяжелее.
- Будущее? Ты воистину блаженный, - хохотнул Рычащий. - Будущее с покойником? Такое даже господу было не под силу. Да, я убил всех. А начал с Мартина. Ты никогда не видел его живого. Ты даже не знаешь, смог бы находиться рядом с ним. Всё это время ты любил меня в шкуре Мартина Ортиса. – Стивен даже пошатнулся, стараясь не рассмеяться в голос. – Ты действительно словно ребёнок. Иногда мне хотелось дать тебе шоколадку, а иногда подзатыльник!
Оскалившись, чтобы не расхохотаться, Рычащий перебросил топор в левую руку. Настало время молниеносного смертельного удара, после которого Храброе Сердце перестанет существовать.
- Сейчас ты отправишься вслед за ним, надеюсь, у вас состоится тёплая встреча. Правда, не удивляйся, что он там, – Стивен кивнул на небо, - без головы. Извини. Я насадил его череп на кол в своём зале охотничьих трофеев. Это получилось довольно мило. Улыбающаяся рожа Мартина сверкает синими глазёнками, глядя на таких же бедолаг, как и он, угодивших на кол….
Наращивая темп, Стивен перекидывал топор из одной руки в другую. Теперь никто, даже он сам не мог знать из какой руки полетит это смертоносное оружие в голову противника….
Шон почувствовал, как арена ушла у него из-под ног. Он не слышал ничего, кроме издевательских ноток в голосе Рычащего. А его слова. Вулфтрейс отказывался верить, но он знал, знал, что это правда. Та самая правда, которую он так жаждал услышать. И вот, услышав, он окончательно был уничтожен.
Продолжать отрицать все? Не верить Рычащему? Утешать себя ложными призрачными надеждами, что он просто пытается морально уничтожить Вулфтрейса? Почему-то не получается больше. Шон знает, что каждое сказанное Рычащим слово — это истина в последней инстанции.
Мартин. Мой Мартин.
- Ты лжешь! Он был настоящий, живой, он действительно любил меня! А ты. Ты отнял его у меня. Ты забрал у меня единственное, ради чего я жил. А теперь я отберу жизнь у тебя!
Шон с диким криком, больше похожим на вой смертельно раненого животного, набросился на Рычащего. Топор. Нейтрализовать руку с топором.
Меч Вулфтрейса, описав блистающий свистящий круг, обрушился на руку Рычащего, в которой был зажат топор. Лишь мастерство противника спасло от неминуемой потери конечности. Но раздробленные кости и перерубленные сухожилия не дадут сжать пальцам древко. Топор выпал из руки Рычащего. А Шон, ударив врага локтем в челюсть, опрокинул его на песок. Запрыгнул сверху, прижав острие меча к незащищенному горлу. И, наконец, сделал то, что так давно собирался. Содрал с него шляпу и … замер.
- Стивен?
Если бы не линзы, предусмотрительно надетые Стивеном, глаза бы взорвались от яркого света софитов. Чёртов выскочка! Он опять смог сломить оборону Стивена! Как? Вот как ему удаётся сделать это? Притом, что Редженальд предусмотрел всё, вплоть да защиты глаз. Но…
Стивен? Откуда? Откуда он вообще может знать Стивена в лицо? Ведь не Мартин же поведал ему, как выглядит его настоящий враг…
- А ты молодец, - сглатывая страх и безнадёжность, отозвался Стивен. - Одно странно, откуда ты узнал меня? Хотя… какое это имеет значение, всё равно ты не сможешь жить дальше. Я сломал твою жизнь. Уничтожил её, растоптал и помочился в самых укромных уголках твоей души. Выживи теперь после этого, - Рычащий рассмеялся, обнажая два ряда белых зубов. - А правда, больно терять жизнь? Скажи, ты бы поменялся со мной местами, если бы не был так малодушен?
Пристальный взгляд зелёных глаз устремился в почти померкшие голубые глаза. Странно. Странно, что Стивен ощутил безумную, всепоглощающую жалость. Нет. Ему не было жалко своей жизни. Ему до воя было жалко любви Шона Вулфтрейса. Его присутствия, его ненависти, которая зажигала его глаза, тревожила душу, возбуждала кровь….
Они были совершенно одинаковы. Рост. Вес. Сила. Ловкость. Скорость. Отвага. Сноровка. Всё в них было равноценно. Только один был чёрным, словно укрытым тенью, а второй белым, словно ангельское крыло….
Шон сильнее вжал клинок в горло Стивена. Он видел, как выступили капельки крови. Чувствовал ее запах, ее шелковистую консистенцию, но не видел страха смерти в глазах врага. Он мог бы одним ударом покончить с ним. Но момент прошел. Ярость иссякла, оставляя после себя бессильную злость на самого себя.
Да, поменялся бы.
Шон тяжело прерывисто дышал, как будто это его жизнь висела сейчас на волоске, а потом испустил полный отчаяния и боли крик.
- Я не как ты, Стивен. Я не стану убивать тебя. Этим Мартина не вернешь.
Как признаться, даже самому себе, что, глядя на Стивена, я вижу Мартина? Я схожу с ума?
Шон, пошатываясь, поднялся на ноги, опираясь на собственный меч. Неверными шагами, как будто каждый из них может стать последним, Шон пересек арену. У выхода его уже встречали Поль и Билл.
- Не сейчас. Пожалуйста. Мне нужно побыть одному.
- Нет, не нужно, - возразил Поль. Он даже не побоялся гнева Шона, хоть и знал, Вулфтрейс терпеть не может, когда ему перечат.
Вместе они помогли Шону добраться до его номера. Вулфтрейс, как будто окаменел от горя. Так глубоко было его потрясение. Он молча терпел, пока зашивали и перевязывали его раны. Потом позволил помочь ему отмыться и одеться.
- Нужно вернуться. Я должен найти его.
Поль и Билл недоуменно переглянулись. Найти кого? Мартина?
- Я должен его похоронить, как полагается.
Шон напоминал ожившую говорящую статую. Ни одной эмоции невозможно было прочесть на его лице. Как будто он надел чужую маску. Как будто его заморозили. Как будто пропал Шон Вулфтрейс, а на его месте появился его близнец-киборг. Бесчувственный и непроницаемый.
Какие бы раны не были нанесены Шону, по прошествии суток, они уже заживали. Но в этот раз что-то пошло не так. Даже после возвращения домой Шон все еще не оправился от ранений. Билла это сильно тревожило, а Бет уж и подавно. И только Поль, казалось, знал, в чем дело.
- У оборотней так бывает, - шепотом объяснял он, когда они втроем собрались на кухне. – Когда психологическая травма накладывается на физическую. Регенерация может не происходить.
Излишне говорить, что Шон был травмирован так, что описанию не поддавалось. Он заперся в своей комнате и не реагировал ни на что. Ни на увещевания Бет, ни на просьбы Поля пустить его и помочь, как врач пациенту.
Вулфтрейс сидел на кровати, обхватив голову руками, и бормотал как безумный.
- Он был настоящий. Настоящий. Он любил меня. Любил, как никто никогда не любил. Он был единственным моим родным существом. Что бы, кто ни говорил. Как я теперь без него… кто я без тебя, Мартин… У нас могло быть будущее. Могло. Могло!
Шон с трудом сдерживал рыдания, они душили его, терзая душу. Он едва мог дышать, и рад был бы умереть тоже. А зачем ему теперь жить? Ради кого? Ради чего? Ради мести? Но не сам ли он от нее отказался? Оставив Стивена в живых?
А теперь что, жалеешь об этом? Но убийство из мести облегчения не принесет. Шон это знает. Откуда? Просто знает.
А Мартина нужно найти. То, что от него осталось. И похоронить. Как полагается.
Я должен ему хотя бы это.
Спустя сутки после поединка в одной из отведённых под гримёрки гладиатором камер было обнаружено тело проигравшего последние сражение турнира Рычащего.
Тело обнаружили его доверенные лица в полусидячем положении с признаками ритуального самоубийства. Лезвие меча, распоров живот, торчало из спины. Внутренности вывалились на бетонный пол, пятна крови впитались в одежду и циновку, на которой нашли Рычащего. Всё указывало на исполнение сэппуку в полном соответствии с контрактом.
Стивен Редженальд покинул Японию на личном самолёте, получив невиданную прибыль за самый кровопролитный сезон в истории состязаний.
О Мартине Ортисе и вовсе никто не вспоминал. Попросту о нём и вспоминать было некому, поскольку Стивен устранил всех, кто мог бы вспомнить незадачливого везунчика с обезоруживающей открытой улыбкой.
Имение Вулфтрейса превратилось в заколдованный злым волшебником замок. Жизнь в нем замерла. Обитатели имения боялись лишний раз покинуть свое убежище, которым считали назначенное им рабочее место. Горе плотной завесой непроницаемого тумана обволокло особняк.
Все переговаривались лишь вполголоса, и то в случае крайней необходимости. И каждый день с замиранием сердца ждали вестей о состоянии хозяина. При всем его крутом нраве Шон никогда не был деспотом. Требовательным – да. Суровым – да. Но неизменно справедливым. Слуги любили его, как можно любить хорошего хозяина.
И потому произошедшее потрясло их до глубины души. Одним утром прислуга, занятая уборкой в доме, обнаружила дверь в апартаменты хозяина открытой. Его самого там не оказалось. Не было его нигде в доме. Из гаража исчезла его машина. Любимый внедорожник Лексус. Как Шон мог никем не замеченным покинуть поместье, когда, оставалось загадкой.
Он не оставил распоряжений, приказов или наставлений. Он не появлялся ни в одном из своих офисов или предприятий. Шон Вулфтрейс не хотел, чтобы его искали. А значит, его и не найти.
Чем дольше Шон занимался поисками Мартина, тем дальше в тупик заводили его поиски. В какой-то момент Вулфтрейсу начало казаться, что он живет в какой-то параллельной реальности, или сходит с ума, или последние несколько лет ему приснились, не более того. Или все вместе.
Он готов был уже поверить, что с ним что-то произошло, возможно, авария, болезнь или еще что, и он провел несколько лет в коме, а, выйдя из нее, принял свои сны, что посещали его в этом состоянии, за действительность. Потому, как никто. Нигде. Даже не слышал такого имени. Мартин Ортис.
Ни имени Мартина, ни людей, с которыми он работал, ни названия фирм, которыми владел Мартин. Да и сами офисы и клубы Оритса выглядели совершенно иначе, чем запомнил их Шон. Ни в одной базе данных не было упоминания о таком человеке. Он не рождался, не имел ни номера социального страхования, ни кредитной истории. Ни-че-го.
Имение Ортиса в Шотландии принадлежало семейству Макферсонов, если верить документам, уже несколько веков. Вулфтрейса даже на порог не пустили. Это частная собственность. Вы полицейский? У вас есть ордер? Нет? В таком случае, простите, но вам здесь делать нечего.
Мартина Ортиса не существовало.
Но откуда у Шона такие живые воспоминания? Как он может помнить то, чего не было? Искрящийся восхищением и любовью взгляд голубых глаз. Непосредственную открытую улыбку. Его нежные прикосновения. Его голос. Запах. Почему Шон повсюду видит его? Почему ему кажется, что вот сейчас зазвонит телефон, и Мартин весело спросит.
Куда ты пропал, Шон? Я соскучился. Махнем в Альпы на недельку? Или просто войдет дверь, широко и открыто улыбаясь. Раскроет руки для объятий, Шон подойдет и ощутит знакомое тепло… Но нет. Этого ничего не будет. Уже никогда. Было ли? Несомненно, было. Но Шон никогда и никому не расскажет о том, как ему не хватает Мартина. Это будет его личная история, его боль, его потеря.
Спустя пару месяцев бесплодных поисков Шон Вулфтрейс вернулся к работе. Что еще лучше отвлечет от тоскливых мыслей?
Казалось бы, ничего не изменилось. Но Шон уже не был прежним собой. Особенно это замечал Билл. Вулфтрейс превратился в призрак самого себя. Пустая оболочка, лишенная души. Он ходил, разговаривал, прекрасно руководил всеми своими предприятиями. Встречался с партнерами, заключал новые контракты. Исправно выполнял свои функции. Но внутри он был мертв. Это пугало.
- Физически с ним все в порядке, - говорил Билл, сидя напротив Бет на кухне, наблюдая, как завитки пара поднимаются над чашкой только что заваренного чая. – Это и Поль подтверждает.
- Знаешь, меня это ничуть не успокаивает. Я знаю, что ему снятся кошмары. Каждую ночь! – Бет сокрушенно всплеснула руками. – И если физически с ним все в порядке, почему хромота не проходит, и рука все еще плохо действует?
- Это психосоматическое.
- Еще одно заумное словечко от Поля, - поджала губы Бет.
- Его грызет чувство вины за Мартина. Он не говорит об этом никогда, но я знаю, он постоянно о нем думает. И винит себя в том, что случилось. Хотя в чем его вина? В том, что он позволил этому Ортису запасть ему в душу? Это была подстава с самого начала до самого конца! И, что самое страшное и печальное, это то, что кем бы ни был тот, кто организовал это все, цели своей добился. Он уничтожил нашего Шона.
- Но надо же что-то делать!
- А что мы можем сделать?
- Пока не знаю. Хотя бы поговорить с ним.
- Я пытался. И не раз. Сама знаешь, чем это кончилось.
Бет скорбно кивнула.
- И все же я попробую
Редженальд бесился уже несколько недель. Он и сам не заметил, как пролетели эти недели. Сначала ему казалось, что желчь, готовая излиться в любой момент вот-вот отравит его самого, но закончилось это лишь приказами по устройству сэппуку Рычащего. Так прошли часы. Потом дни проходили в бесплодных попытках забыть то унижение, которому подверг его Вулфтрейс.
Он даже не вонзил меч в его горло! Почему? Стивен привык вызывать страх. Ненависть. Злость. Чаще всего бессильную. Отчаяние. Безысходность. Любой спектр человеческих чувств, лишь бы не то брезгливо-сочувственное выражение в глазах Храброго Сердца, убирающего меч от горла Рычащего.
Он почти убил, растоптал, распял противника, и… бросил его, как падаль… простить такое? Пережить? А пережить пришлось, поскольку убивать себя Стивен не собирался. На эту роль прекрасно подошел тот, кому и полагалось умереть в случае поражения. Как и было предусмотрено, жизни Стивена Редженальда ничего не угрожало. Почему же тогда эта жизнь оказалась полна горечи?
Впрочем, и посреди этой полной горечи жизни нашлось нечто, способное подсластить горькую пилюлю. Энн Шенинг. Наверное, не зря Стивен сделал ставку на неё, предощущая её способности. Ведь в людях, точнее в душах Стивен ещё никогда не ошибался, что в полной мере относится и к Шону Вулфтрейсу. Пока, по крайней мере.
Разве Шон обманул ожидания Стивена? Ни в коем случае. Наоборот, только доказал, что Стивен имеет дело с соперником, ни в чём ему не уступающим. Гордым. Чистым. Сильным. Изящным. Ранимым. А тут – Энн Шенинг.
- Мистер Редженальд, могу я рассчитывать на вашу поддержку в этом деле? – скромно потупив взор, спросила она, войдя в кабинет Редженальда. Немногие люди удостаивались чести проникнуть в его логово. Но ей удалось получить это право. За что? Или как? Видимо чары принцессы были настолько сильны, что даже Стивен подпустил её достаточно близко.
- Скорее мне понадобится Ваша поддержка, - тоном поверженного шахматиста произнёс Стивен. - Ведь ещё не известно, что может стать решающим фактором… а время идёт… думаю, вам стоит поторопиться, чтобы наш друг не нашел какой-нибудь другой выход из этой ситуации… теперь я не могу напрямую давать Вам рекомендации. Более того, Вам придётся доказать свою лояльность, что в данной ситуации будет весьма проблематично. Но Вы – женщина, а он мужчина. Хотя бы этот фактор должен сработать. А случайную встречу мы организуем…
Стивен нажал кнопку селектора.
- Френк, что у нас там по Вулфтресу? – совершенно другим тоном гаркнул он в микрофон. После некоторого шипения, динамик разразился покашливанием:
- Кхы, у нас есть… ммм…
- Френк! Если вам хочется спать на работе, устройтесь в ночной клуб! – угрожающе фыркнул Стивен.
- Нет, сэр, я не сплю! – дрожащим голосом отозвался динамик. – Я просто искал дополнительные сведения. Но ничего кроме ежедневника у нас нет. Все остальные функции отключены! И я даже не знаю в чём дело. Отдел слежения не подаёт сведений… или…
- Я понял, Френк! Что там с ежедневником?
- Сегодня в тринадцать переговоры я китайцами. Завтра с девяти тридцати конференция в Эдинбурге. В пятницу у мистера Вулфтрейса встреча с южноафриканскими партнёрами. Суббота и воскресенье заняты американцами с утра до вечера. Встречи, переговоры, брифинги. Подписаны несколько десятков информационных агентств….
- Достаточно, Френк. – рявкнул Стивен в микрофон, и отпустил кнопку селектора. – Значит так, дорогая. Думаю, твоё появление на брифинге по поводу защиты окружающей среды не будет истолковано превратно. Тем более у тебя есть связи с американцами, если я не ошибаюсь, - перейдя на деловой тон, прокомментировал услышанную информацию, Стивен.
- Вы, как всегда, обворожительны, - с лёгкой улыбкой Энн присела в лёгком реверансе. Если Стивен мог позволить себе любую форму общения, то Энн пока лишь подчинялась его воле. А пронизывающий взгляд Редженальда и вовсе не давал ей повода усомниться в том, что испытанием является не только каждое её слово или поступок, но даже взгляд или движение. – Я с радостью пообщаюсь с моими заокеанскими партнёрами, тем более в моём ежедневнике тоже есть брифинг на Кеннон-стрит, если Вы уже успели заметить.
Стивен и не сомневался, что эта девица, обладающая чувственной внешностью и хваткой крокодила, ни за что не упустит шанса выделить себя, и уж тем более не пропустит такое мероприятие. Иначе откуда у неё бы били такие деньжищи? Впрочем, в наличие ума ей не откажешь.
- Хорошо, значит, мы оба будем надеяться, что такое милое личика, как Ваше должно произвести нужное впечатление на нашего друга, - опять вернулся к прежнему тону Стивен. – Надеюсь, так же. Что у Вас будет возможность держать меня в курсе дела, мисс Шенинг…
Вот этого Стивен мог и не говорить. Независимо от желаний и намерений мисс, его ищейки устроят всё так, чтобы Редженальд был в курсе каждой мелочи, но ему было важно удостовериться в лояльности самой мисс Шенинг.
- Безусловно….
- И, Энн… - он поднял руку вверх. - Ты очпровательна в этом образе. Ни за что не поверю, что на свете есть хотя бы один мужчина, способный устоять перед леди Ди.
Стивен склонил голову. Энн опять чуть присела.
- Благодарю…
Странно. Если нет ни одного, значит и он сам не против… эээ… ммм … занимательно…
Аромат её духов ещё долго витал в самом недоступном кабинете Лондона. Что там премьер-министр или МИ6 в сравнении с тенью, накрывающий их…
Этот поток ничего не значащих, но звучащих так весомо фраз никогда не прекратится. Им кажется, что они могут что-то изменить в этом мире, лишь произнеся набор стандартных слов с умным взволнованным видом, и воздух очистится, тропические леса перестанут вырубать, а транспортировка нефти станет не только прибыльным делом, но и безопасным. Вот она, обратная сторона богатства и популярности в определенных кругах.
Теперь Шону приходится сидеть в президиуме с озабоченным лицом и делать вид, что ему не все равно. Как будто от этого что-то изменится. Как ему надоели эти бесконечные карнавалы лицемерия, называемые обязательными мероприятиями. На самом же деле всем только и нужно, что попозировать перед камерами, дать пару интервью престижным таблоидам да попить бесплатно шампанского, за которое он обычно платит баснословные деньги.
Ах да. Еще поучаствовать в благотворительном марафоне, которым закончится это мероприятие.
Наконец объявили перерыв на ланч. Шону очень хотелось хотя бы ненадолго остаться в одиночестве.
Последнее время большие скопления людей сильно раздражали его, вызывая непреодолимое желание обратиться и устроить кровавую бойню. Почему они все живы и радуются жизни, а Мартин нет? Где в этом мире справедливость? О том, что ее нет, Шон знал прекрасно. Но это не мешало ему злиться. И, как следствие, сдерживать свою злость, пряча ее за светскими улыбками.
Шон пробирался между собравшимися в огромном шикарно украшенном холле гостями и журналистами.
Гомон голосов и вспышки камер доводили его до исступления. Если сейчас кто-нибудь, хоть кто-нибудь осмелится остановить его и попросит сказать несколько слов по поводу брифинга, или проблем окружающей среды, или исчезающих видов… Сам превратится в исчезающий вид.
- Мистер Вулфтрейс!
Видит бог, я не хотел, подумал Шон, останавливаясь. Коротко рыкнув, он развернулся к той, что решила сегодня оборвать свою юную, судя по голосу, жизнь.
- Энн! Энн Шенинг!
При виде милой блондинки, слишком уж похожей на призрак, вся злость Шона мигом улетучилась. И как-то сами собой всплыли в памяти воспоминания о том полете, когда время неслось быстрее, чем даже сам реактивный лайнер…
Он не убил её сразу. Не разразился руганью. Не оттолкнул, как нечто грязное и вонючее. Ничего из этого. Более того, в его глазах зажегся огонёк ностальгии. Интереса. Губы сами собой сложились в чарующую улыбку самодовольного, объевшегося сметаны кота. А это кое-что, да значит!
- Мистер Вулфтрейс, нельзя ли узнать о положении дел в северо-восточной части Атлантики, я слышала скоро Бискайский залив будет напоминать лоскутное одеяло, так много желающих пробурить скважины на шельфе, - проговорила Энн, сократив расстояние между ними настолько сильно, что уже ощущала жар тела мужчины. Впрочем, она и сама не преминула потереться коленкой о его ногу. – А никто, кроме вас не в состоянии мне поведать эту ситуацию более подробно, - говорила она, после того, как сделала глоток шампанского из хрустального бокала, глядя ему в глаза. Если Вулфтрейс мог не слышать слов, которые она произносила, а он мог это сделать, то он прекрасно слышал то, что говорило её тело. «Давай пошлём к чёрту всех этих лицемеров и отправимся туда, где хищники не говорят о защите травоядных»
Её чёрное платье с глубоким декольте, струящееся по прекрасно сложенному телу, было похоже на вызов. Вызов всем этим снобам. Вызов лицемерию. Вызов ему. Лично ему.
И это все, зачем ты меня окликнула? – секундное разочарование промелькнуло во взгляде Шона, но тут же сменилось на заинтересованное, когда он распознал однозначное приглашение заняться чем-то более, гораздо более приятным.
- Я поручу своему помощнику подготовить и предоставить вам подробный отчет по Бискайскому заливу, - ответил Вулфтрейс. Тон его оставался деловым и суховатым, а во взгляде уже явно читался однозначный ответ. – Хотя. Это слишком важное дело, чтобы поручать его кому бы то ни было. Я сам займусь вашим просвещением. Немедленно. Как вам известно, ситуация в северной части Атлантики столь сложна и неоднозначна, что принятие решения по этому вопросу не терпит отлагательств. И мы, как ответственные люди, просто обязаны вплотную им заняться, и немедленно.
Столь серьезное заявление было подкреплено серьезным многозначительным взглядом, после чего Шон, предложив Энн руку, направился с ней вместе к выходу из холла, на ходу достав из кармана телефон и набирая номер Билла.
- В Бискайском заливе отмечено резкое ухудшение ситуации, - приказным тоном произнес Шон в трубку. – Что требует моего немедленного вмешательства. Это мое официальное заявление.
На том конце Билл недоуменно посмотрел на замолчавший телефон, пожал плечами, а потом, чуть заметно лукаво улыбнувшись, направился сообщить организаторам брифинга, что мистер Вулфтрейс вынужден был удалиться в связи со внезапно возникшими делами, требующими его «немедленного вмешательства».
Что скрывалось за этой обтекаемой формулировкой, не взялся бы выяснять никто из тех, кто хочет прожить остаток жизни желательно долго и безбедно.
- Теперь нам точно никто не помешает разрешить этот конфликт, - промурлыкал он на ушко Энн. – К тебе или ко мне?
Благо, не пришлось объяснять на пальцах и без того однозначное желание уединиться. Это Редженальд, говоря о том, что Шон нуждается в присмотре. А поскольку с его ориентацией уже давно всё ясно, то кому, как не женщине взять на свои хрупкие плечи эту тяжкую ношу?
- Ко мне, если ты не против, - промурлыкала Энн, делая знак секьюрити. – Знаешь, можно я отпущу охрану у дверей номера? А то страсть, как не люблю, когда они дежурят прямо у кровати….
Расслабленно лежа на, королевского размера, кровати, Шон лениво слушал, как шумит вода в душе, где плещется Энн и подумывал, не составить ли ей компанию. И заодно очередной раз убеждался, насколько была права Бет, когда говорила, что не должен Шон оставаться сам по себе, как настаивала, чтобы он пустил кого-то в свою душу, поведал о том, что тяготит его.
В свою душу Вулфтрейс пускать, конечно, никого и не собирался. А вот приятно провести с Энн время. Почему бы нет. Не быть одному? Если уж выбирать, то из числа лучших. И Энн подходила по всем статьям. И внешность, и умом не обделена, и богатством. А главное, их влечение друг к другу оказалось взаимным. А любовные утехи отличались изобретательностью и разнообразием. И о чем еще мечтать? Да ни о чем. Пока что.
- Говорят, водные ресурсы на нашей планете стремятся к нулю. Пока они не достигли критического уровня, воспользуюсь возможностью израсходовать их с пользой, - провозгласил Шон, без стука входя в ванную.
Энн была на седьмом небе. Всё же ей удалось то, чего Стивену оказалось не под силу. Вот тебе и всемогущий. Впрочем, радоваться было рано. Вот если бы удалось затащить Вулфтрейса не просто в кровать, а попыток перейти на новый уровень отношений он предпринимать и не собирался.
Ни подарков тебе, ни восхищенных взглядов. Шон лишь иногда рычал, словно хищник, если какой-то зазевавшийся джентльмен позволил себе слишком долго глазеть на Энн. И то сказать, внешность леди Ди, сходство с которой достигалось довольно серьёзными усилиями со стороны девушки, не оставляли Энн без мужского внимания. Многим хотелось почувствовать себя персоной королевской крови.
Но и Шон Вулфтрейс подходил на эту роль больше других. Такого кавалера у неё ещё не было. И в смысле не настроенности на брак тоже. Он не спешил делать предложения, к каким бы уловкам не прибегала Энн. Их отношения затягивались, а мышка до сих пор гуляла сама по себе, чувствуя себя настоящим котом. Вот и всё. Энн была в отчаянии и предприняла последнюю попытку.
Уехала в имение отца. В прошлый раз Шон так и не приехал знакомиться с отцом. Посмотрим, насколько его хватит в этот раз. Либо он приедет сам, либо станет уговаривать её вернуться в Лондон. А это значит, что она ему нужна, и можно ставить ему условия…
Энн ходила из угла в угол в ожидании звонка или сообщения, но ни того ни другого так и не было. Как будто бы он рад был её отъезду… неужели рад?
Это было совершенно иначе, чем с Мартином. Никаких тебе чувств, никакой привязанности, одержимости, зависимости. И уж тем более, не как с Лаурой. Болезненная страсть, непонимание, ревность, мучительный поиск ответов…
Больше нет. Что Шона совершенно устраивало. Он уже дважды пробовал построить отношения, основанные на чувствах. И оба раза его постигла такая сокрушительная неудача, что лишь благодаря силе своего характера он смог не только выжить, но и найти в себе силы пойти дальше с гордо поднятой головой. Но нельзя сказать, что эти потрясения прошли бесследно.
Когда Лаура исчезла из его жизни, частичка Шона исчезла с ней вместе. Когда погиб Мартин, душа Шона погибла вместе с ним. И то, что Вулфтрейс испытывал к Энн, было основано исключительно на лишенном эмоций рациональным расчете. Конечно, Энн хотела большего. Шон видел это.
Но настолько же, насколько Энн стремилась расставить сети брака, Шон всегда находил выход из этих ловушек. Некая утонченная игра в смерть, в которой мужчина имеет два варианта развития событий. И Вулфтрейсу пока удавалось маневрировать, избегая случая угодить в сети. Он всё ещё помнил слова Мартина «Не женись на них»…. даже, если это сказал сам Стивен, иногда он говорил не глупые вещи, к которым стоило прислушаться.
Год назад
Приближался август. Энн отправилась в своё имение – в Шервуде предстояло открытие фестиваля Робин гуда. Энн Шенинг и её отец были почётными и неизменными спонсорами этого мероприятия, хранившего память и вековых английских традициях. Хотя самой длительной английской традицией были трудолюбие и пунктуальность её жителей. У Шона были назначены встречи с партнёрами, и под этим предлогом, он отправился в Шотландию.
Хотя, справедливости ради, нужно было отметить, что ему очень хотелось на фестиваль, а встреча была назначена через два дня, и он вполне мог позволить себе побывать на открытии. Но находиться рядом с Энн в такие минуты было слишком опрометчиво, и Шон нашел повод вырваться из её когтистых лап... точнее, из слишком цепких ручек, слишком нежных, чтобы это было комфортно….
Машина шуршала шинами, наматывая километры по федеральной трассе, в сторону Шервуда. Шон всё ещё думал, делать предложение Энн или нет. С одной стороны, женитьба даёт новый статус и перспективы, а с другой свободные отношения дают возможность строить свою жизнь без всяких ограничений. Углубившись в свои мысли, Шон принялся крутить ручку настройки радиоприёмника, чтобы найти какую-нибудь интересную аудиокомпозицию. Но вдруг из динамиков донеслось слово «Грааль», и Шон отдёрнул руку.
«Как и король Артур, готовый в любой момент прийти на помощь людям, Ричард Львиное Сердце стал легендарным героем английского эпоса, да и литературы тоже.
Светловолосый. Очень крупного телосложения. С очень тяжелыми кулаками. Сладкозвучный трубадур своей эпохи. Щедрый не только на вознаграждение, но и на возмездие – вот образ легендарного короля, созданный не только писателями более поздних эпох, но и современниками Ричарда Первого.
Бертрана де Борна, не просто воспевшего короля с Львиным Сердцем, но и лично знавшего его, вдохновляла широкая и буйная натура Ричарда. Он сам создавал легенды о знаменитом короле, лишавшего жизни тысячи сарацинов и воспевавшего прекрасных дам, волнуя струны своей лютни. Он сравнивал его не только с Ахиллом, но и с королём Артуром. Что было совсем не удивительно. Именно сравнение с легендарным уже в средние века королём, добавило легендарности и самому Ричарду Львиное Сердце. Именно легенды о том, что, владея знаменитым мечом короля Артура и его доспехами, Ричард одерживал свои знаменитые победы.
А ведь победить самого Саладина – это уже значило остаться в истории. Но… Но Ричарду не удалось взять Иерусалим. Дважды осаждал он стены священного города и обе осады кончились поражение. Дважды Ричард надеялся войти в храм, неся в руках Священный Грааль, который по слухам тоже был в его руках, но так и не сделав этого, Ричард отправился в Европу. Почему он не сделал этого, когда имел возможность войти в город после заключения мирного договора с Саладином? А как же его рыцарская честь? Ричард был рыцарем своего времени. Был рыцарем до мозга костей. И как он мог войти в город, который не был им завоёван?
Люди любят победителей. Во все времена. А в те времена, когда ещё не было понятия гуманизма, короля Ричарда обожали все. Даже враги. Ведь трудно найти врага, вступить в сражение, с которым будет так же почётно и приятно, как возлечь на брачное ложе с любимой женщиной.» …..
Лекцию о короле Ричарде читала доктор исторических наук Натали Базо. Но что связывает Ричарда Львиное Сердце и легендарную Чашу даже ей неизвестно. Она обмолвилась лишь о том, что учёные всего мира ищут этот предмет. И не только учёные. Есть много людей, которые заинтересованы в том, чтобы учёным не достался Грааль, который до сих пор хранит капли крови Христовой…
Воспоминание о напитке, который дано испить лишь избранным, вдруг стало настолько осязаемым, что Шон почувствовал во рту странный солоновато-сладкий привкус.
Ощущение атомной бамбардировки, сопровождаемой перекрёстным огнём всех зенитных орудий, настигло Шона посреди бела дня в плотном потоке многополосной автострады.
И, словно повинуясь какому-то странному наваждению, Вулфтрейс резко затормозил, пересёк двойную разделительную полосу и выехал на встречную полосу движения. Благо, что трассы была совершенно пуста, что тоже было странно в такой час. Но ни полицейские патрули, ни встречные машины теперь бы не помешали ему развернуться и поехать в Шервуд.
Лаура одевалась к началу церемонии открытия Фестиваля. Её присутствие было обязательным. Именно леди Форестер, как наследница знаменитого предка должна была открывать этот фестиваль. Дело обычное в последние годы, но ответственное. Присутствие на мероприятии множества благотворителей давало возможность финансирования многих социальных программ для жителей Шервуда и учреждения исследовательских грантов для учёных и любителей покопаться в исторических фактах.
Сама Лаура с некоторых пор не принимала участия в этих изысканиях. Но почему бы не помочь коллегам, если есть такая возможность? Ведь ещё утром никто не знает, что обретёт вечером. Кроме Лауры Метью. Уж она-то точно знает, где можно отыскать не только сам Грааль, но и легендарный Круглый Стол короля Артура. И сколько бы она не пыталась забыть об этом знании, всё равно только память о событиях, связанных с этим, и давала ей силы жить.
Да и Джон, как часть этой истории всегда служил доказательством её реальности. Джон Метью, лорд Форестер собственной персоной, как подтверждение существования не только Робин Гуда, но и самого Священного Грааля.
Платье, золотистое, как солнце, надетое на тонкую батистовую сорочку цвета лаванды, было закреплено серебряным поясом на талии девушки. Продолговатая жемчужина, стекающая по центру лба из золотой диадемы, придавала лицу девушки шарма и таинственности.
А шелковые красные туфельки, конечно скрытые под платьем, имели совсем небольшой каблучок, что позволяло ей двигаться свободнее, чем большинству дам, которым и в голову бы не пришло надеть обувь на низком каблуке.
Лаура ещё раз посмотрела в зеркало, проверяя всё ли в порядке в её костюме. Они с Хельгой трудились над этим костюмом несколько лет, прежде чем он стал традиционным нарядом леди Форестер на фестивале Робин Гуда.
Джона по обоюдному согласию обычно наряжали в зелёный плащ с капюшоном и торжественно вручали ему лук и колчан с серебряными стрелами. Дядя Джефри всё-таки сделал фигурку Джона в виде Робин Гуда, в подарок на десятилетие мальчика, и теперь парень гордо показывал эту фигурку всем гостям в любое время года, кроме этих летних дней, когда он сам был копией этой фигурки.
Платье и украшения отлично сидели на изящной фигурке девушки, что ещё раз доказывало правильность её желания сшить костюм для фестиваля по памяти о том, в котором ей случилось повстречаться с Джоном. Хотя… на самом деле, когда они с Джоном остались без всякой одежды и случились самые волнительные моменты этой встречи….
Углубившись в такие далёкие, но, безусловно, приятные воспоминания, Лаура и не заметила, как в проёме открывшейся двери возникла фигура на столько желанная, что даже обернувшись от зеркала, она всё ещё была уверена, что это мираж. Часть её воспоминаний…
Его появление было стремительным и проникновенным. Наверное, им не хватало сил не отдаваться потоку страсти, в котором они тонули при каждой встрече, совершая одно безумство за другим.
Даже точно – им необходимо было хотя бы раз в жизни поговорить, но вместо разумного разговора, словно изголодавшиеся хищники, они набросились друг на друга, отдаваясь тем волнам восхищения, которые подхватывали их, унося совсем в другие измерения, связанные уже вовсе не с этим серым и прозаичным миром.
Так было всегда. Всегда раньше. Но не в этот раз. В этот раз уже утонув в серебристо синих глазах Шона Вулфтрейса, Лаура возблагодарила Бога за то, что они не успели зайти на столько далеко, что у неё не нашлось бы слов, чтобы объяснить эту ситуацию…
- Мама, мама, посмотри…. - воскликнул Джон, вбегая в комнату матери с той самой фигуркой себя самого воплощающего Робин Гуда. Но, увидев мать в объятьях незнакомого высокого брюнета, Джон остановился, как вкопанный, забыв, что хотел сказать. Лишь открытый рот да распахнутые голубые глаза выражали ту степень удивления, которую обычно и имеют дети, увидевшие родителей за интимными занятиями. – Мама, кто это?
Руки Шона опустились. Точнее, его словно прошило током при появлении ребёнка, и Вулфтрейс отскочил от Лауры.
- Кто это? – в тон мальчику проговорил он.
О, Боже, до чего они похожи. Лаура улыбнулась, глядя на своих любимых мужчин. Если бы они видели себя. Если бы могли осознать, насколько они похожи в этот момент. Но зеркало было за спиной Лауры, а мужчины смотрели только на неё. Удивление на их лицах сменилось возмущением. А Лаура медлила. Немного оправив платье, она всё же решилась заговорить.
- Шон, я должна представить тебе… - сбивчиво начала Лаура, - должна рассказать…. – Лаура подошла к мальчику и погладила его по голове, сняв бархатный зелёный капюшон, - Вот. Джон – мой сын…. Лорд Форестер, если угодно…. – Глаза девушки расширились. Теперь надо было произнести самое главное, что Джон его сын. Или нет? Только сейчас Лаура в первый раз за эти годы, что считала Джон и Шона одним и тем же человеком, поняла, что в действительности не уверена так ли это. На самом деле она представления не имеет, кто на самом деле является отцом ребёнка. И как теперь сообщить об это им обоим? И именно сегодня? Лаура посмотрела в глаза Шона, ставшие совсем серыми. Колким, словно лёд.
Ещё не дослушав девушку, Шон сделал шаг назад. Потом ещё и ещё… не прошло и нескольких секунд, как мужчина исчез. Скрылся, даже не хлопнув дверью, оставив и женщину, и мальчика в недоумении.
Трудно было сказать от чего Энн больше пришла в недоумение, но, когда Шон Вулфтрейс позвонил и спросил, не имеет ли она аллергии на бриллианты, она не нашлась ответить ничего лучшего, чем замотать головой и пожать плечами, и лишь потом, сообразив, что Шон не видит всего этого в телефон, смогла произнести, что не имеет никаких аллергий. И удивлённо посмотрела на телефон, из которого послышались гудки. Что это было? И причём тут бриллианты?
Идиот! Безмозглый слабохарактерный идиот! Жизнь тебя так и не научила ничему? Мало тебя протащили мордой об асфальт Мартин и Стивен? А теперь еще и Лаура. Это же надо было только додуматься! Заявиться к ней домой! Так мало того! Если бы не этот пацан, неизвестно чем бы все закончилось! Чем, чем… Постелью, как обычно. У тебя все заканчивается постелью.
Ха. Ты так привык брать все, что тебе нравится, не спрашивая разрешения, что возомнил себя… кем ты себя возомнил, Шон? Богом всемогущим? Опустись с небес на землю. Далеко не все вокруг горят жгучим желанием быть с тобой. Да даже если и так. Жизнь намного более прозаична, а то, что ты с такой готовностью принимаешь за желаемую действительность, это не более чем иллюзия. Сам придумал, сам разрушил, а потом еще кто-то виноват, что ты разочарован? Так не очаровывайся изначально! Идиот…
… Шон едва не упустил руль, машина вильнула на дороге, благо ни встречных, ни попутных машин не было. Грааль. Король Артур. Меч. Стивен. Озеро. Все закрутилось в бешеном ритме, Шон не мог сосредоточиться на дороге, на ощупь нашел кнопку аварийной остановки и нажал на тормоз. Что происходит? Откуда все эти образы, мысли, и как он сам со всем связан? Если бы только Бет была здесь… Но она бы не сказала. Шон уже пытался поговорить с ней о своих снах. Бет лишь поджимала губы и качала головой.
- Придет время, и ты сам все узнаешь, мой мальчик, - говорила она.
Лаура. Она ключ ко всему. Она знает ответ.
Откуда эта мысль пришла к Вулфтрейсу, он не знал. Она просто засветилась в его сознании, как маяк в непроглядной ночи.
Шон завел двигатель и поехал навстречу откровениям.
Так он считал. Откровения. Конечно. Лаура вовсе не так одинока и беззащитна, как себе воображал Шон. У нее есть некий лорд Форестер. Лорд! И у них есть сын. Осознание этого острой болью полоснуло по сердцу Шона. На мгновение он задохнулся от этой нестерпимой боли. Как она могла? Притворяться, что рада его видеть, так улыбаться, броситься на шею…
А ведь он почти узнал. Лаура изменилась в лице, когда он спросил о чаше.
- И кто такой Стивен и почему он желает тебе зла?
Она знала. Она все знала. Это было написано у нее на лице. Как она стиснула руки в жесте мольбы и отрицания чего-то, что до смерти пугало ее.
- Ты… ты помнишь, - пролепетала она.
- Что помнишь? Что я должен помнить?
Шон обнял ее, делясь своей уверенностью и защитой. Пока я рядом, тебе ничто не угрожает. Расскажи мне все.
Лаура уже набрала воздуха в грудь, чтобы поведать ему правду. Освободить от этих мук неизвестности. Но тут …
- Кто это?
Первое, что пришло в голову обоим, хотя ответы были довольно очевидны…
Ненавижу! Ненавижу, ненавижу, ненавижу! Шон в сердцах ударил по рулю рукой. Какие еще доказательства тебе нужны? Ты сам все видел. Ты лишний в их жизни. Забудь. Держись подальше. И живи жизнью собственной. Благо, у тебя для этого есть все. Успешный бизнес, неограниченные возможности, женщина, которая готова разделить с тобой эту жизнь… Энн. Вот кто тебе нужен.
- Дорогая, у меня всего один вопрос. У тебя нет аллергии на бриллианты?
Все приходит и уходит. А бриллианты вечны.
Исчезновение Шона было таким же стремительным, как и появление. Но теперь и то, и другое нужно было как-то объяснять Джону. Благо, бабуля ничего не видела. Но и ей придётся всё рассказать, чтобы не травмировать её досужими слухами, которые всё равно достигнут её ушей. Но всё это после. Сейчас нужно прийти в себя. Хотя бы продержаться на ногах. Лаура постаралась глубоко вдохнуть и осмотреться.
Впрочем, ничего не изменилось. Всё совершенно так же, как и до явления Шона. Только ей показалось, что земля сошла с орбиты и качается подобно огромному маятнику, не оставляя возможности вести себя разумно. Сбросив с души все надуманные условности, появление этого мужчины всегда оставляет только основные инстинкты.
Да и то – дыхание, например, подводит. Самосохранение включается только теперь. Единственное, что она поняла из его вопросов, это то, что у него есть большие сомнения и огромная тревога за неё и Грааль. Лаура не могла знать, что думает Шон. Насколько серьёзны основания для тревоги.
В данный момент в её голове была лишь одна мысль – он помнит её. Помнит их любовь. Но почему он опят исчез? От чего он бежит? И почему бежит от неё? Ведь только он ей и нужен. Но её уверенность в том, что она права только усилилась. Она дождётся его. Дождётся во что бы то ни стало.
- Джон, успокойся. Этот человек наш друг. Он не сделал ничего плохого, - наконец нашлась, что сказать, Лаура. – Он хороший, понимаешь, хороший.
Голос её дрожал, но мальчик прильнул к маме, обняв её. Как же быстро растут дели. Ещё совсем недавно его ручонки обнимали её коленки, а теперь, он уже почти с неё ростом. Ну, хорошо. Ниже на голову. Но и эта разница вскоре исчезнет, а мальчик вытянется и станет выше, сильнее, взрослее. Он станет настоящей опорой матери. А потом станет полноправным обладателем титула. Её гордость. Её сила. Сын. Лорд Форестер.
Да. Сын. Вот только его отец не спешит порадоваться за успехи мальчика. И где же носит этого принца? Боже, помоги мне!
Через несколько минут Лаура вернулась к зеркалу. Закончила макияж и улыбнулась. Сегодня праздник. И никому не следует знать, как тяжело ей. Как холодно от одиночества. Как больно понимать, что сын растёт без отца. А она так и не сделала ничего в своей жизни, чтобы изменить эту ситуацию. Но посторонним нет дела до её бед. Сегодня она будет радушной хозяйкой праздника.
Когда Лаура припарковала машину у ворот фестивальной усадьбы, народ уже толпился и трибуны были полны. Вокруг дуба, который служил штаб-квартирой легендарной шайки разбойников, собрались все участники церемонии. Лаура же, миссис Симона и Джон оказались в неком коридоре, чтобы пройти к дубу.
Усадьба была устроена по описанию старой усадьбы Робина из Локсли. Легендарный дуб – как ориентир и символ для всех, кто хочет сохранить память о старых английских вольностях. Конечно, сейчас никому и в голову бы не пришло вооружаться луками и грабить на большой дороге зажиточных горожан, но поддержание памяти в душах людей – это тоже благое дело. Часть которого когда-то взял на свои плечи Робин Гуд.
Церемония была утомительным делом. Но организаторы праздника постарались, чтобы артисты сменяли друг друга. Невообразимо громкие и продолжительные аплодисменты сорвали детишки, разыгравшие интермедию. Да и слаженный танец взрослых девочек в стиле арт-моб тоже заслужил большое количество аплодисментов.
Но самое сложное – произнести речь, которой каждый год открывался фестиваль. Раньше слова приветствия говорила бабуля. Но в последний год Симона Метью слишком больна, и все согласились с тем, что Лаура должна занять место на трибуне возле Дуба-Майора. Вот только сегодня, как говорить? Хотя она уже почти справилась с волнением.
Да и чего волноваться, если Шона всё равно не будет на этом мероприятии. А всех остальных она очень хорошо знает. Попечители и спонсоры – в основном давнишние. Списки участников Лаура видела. Ничего и никого нового. Нужно только постараться, чтобы её волнение не заметил никто посторонний. Вот и всё.
Лаура уже была у микрофона, когда увидела его. Вначале ей показалось, что это наваждение. Мираж. Не мог же он вернуться. Или мог? Но перепутать его с кем-то другим, обознаться было невозможной.
Шон Вулфтрейс собственной персоной, пробравшись сквозь толпу гостей и участников, стоял в первом ряду, скрестив руки на груди. Лаура икнула. Кошмар какой. Нет. У неё была мысль, что он пришел к ней. Вернулся, чтобы уже не покидать её никогда. Но. Но почему тогда стоит там? Почему его лицо, словно маска? Почему в глазах такой лёд, что того и гляди, у неё пойдёт кровь из порезов об этот лёд. Почему всё так?
Лаура застыла на месте, не в силах проронить ни слова. И если бы не Хельга, которая, толкнув её локтем под ребро, вывела из состояния анабиоза, Лаура так и простояла бы каменным изваянием до вечера. Или вечно. Лучше бы вечно. Слишком уж жутко было то, что началось после её речи, принесённой, словно не ею. Она слышала свой голос, как сквозь вату и не понимала смысла сказанного. Ничего не понимала. Перед ней были только его глаза. Губы. Руки. Чёрт. Почему она теряет голову, глядя на него? А он? Неужели он играет ею? А разве нет? Как это ещё называется?
Он не требовала у него ничего, но хотела. Никогда не обманывала и ничего не скрывала. И терпеливо ждала. Этакая хищница в засаде. Всячески доказывая свою незаменимость для Вулфтрейса, она никогда не пересекала ту незримую грань, когда, слишком стараясь, она могла стать навязчивой. Энн была рядом, когда нужна была Шону. И держалась на расстоянии, когда он хотел побыть один. Это было просто. Они оба привыкли тщательно планировать свою жизнь. Идеальные партнеры.
Идеальные партнеры? Да, почему бы нет. Однажды допустив эту мысль, Шон нет-нет, да возвращался к ней снова и снова. Он тщательно взвешивал все за и против. И аргументов за оказалось в итоге больше.
Они два хищника, которые, как ни странно, смогли ужиться на одной территории. Два деловых человека, которые знают точно, что хотят от этой жизни. Оба богаты настолько, что не станут травить друг друга лишь затем, чтобы завладеть капиталами почившего супруга. А, объединив свои активы, они станут владельцами огромной, мощной, непобедимой империи. К тому же, в постели у них полная гармония. А значит, стоит Шону захотеть, и Энн станет матерью его наследника.
Приняв решение, Шон не стал тянуть с его воплощением в жизнь. Пора поменять статус завидного жениха на почетное звание мужа и главы семейства.
Он мог бы встретиться с Энн где угодно. Приехать в поместье, как полагается, следовать веками отработанному сценарию. Надеть свой лучший костюм, вот здесь возникли бы трудности, они все у него лучшие, пригласить отца Энн и произнести свою речь.
Но Шон Вулфтрейс не из тех, кто ходит по проторенным тропинкам. Он всегда выбирает собственный путь. И, преследуя одну цель, не упускает возможности поразить и еще одну вдобавок. Вот почему он выбрал для своего выступления ежегодный праздник в честь Робина Гуда.
Шон терпеть не мог подобных сборищ. Все эти народные гуляния в костюмах, призванных символизировать почитание героя из давно минувшей эпохи. Да и был ли Робин Гуд героем? Разбойником да. Бандитом – безусловно. А отдавал ли он награбленное бедным… Или несчастным крестьянам, задавленным бременем налогов так, что не продохнуть, просто нужно было во что-то верить, и они придумали себе этакого бескорыстного защитника. Заступника. Благородного разбойника.
И до сих пор верят в него. Или во что? В справедливость? Честность? Или еще во что-то столь же реально не существующее, придуманное лишь для того, чтобы было, ради чего жить и веселиться? Неужели вы в самом деле столь наивны? Или лицемерны? Шон склонялся ко второму.
Но вот он стоит здесь, посреди разношерстной толпы, одетой в псевдонародные костюмы… А когда он увидел Лауру в ее наряде, струящемся и мерцающем подобно лунному свету, он был восхищен. Он и сейчас восхищен ею. Объективно. Она чудесна в этом своем необыкновенном платье, и ее волосы, так изящно уложенные, блестят на солнце. И легкий румянец волнения придает ей столько шарма.
Боже. Как она прекрасна. Прекрасна и недостижима. Забудь. Отпусти. Она выбрала не тебя. Она мать. Но не твоего сына. Она принадлежит другому. Отпусти. Запомни. Запомни ее. Ты знаешь, что тебе не забыть ее никогда. Храни ее образ глубоко в своей душе. Как хранят память о безвозвратно утерянном. И живи своей жизнью.
Шон возвышался над праздничной толпой в своем повседневном простом, но при этом безумно дорогом наряде. Классические джинсы, бледно-голубая рубаха, оттеняющая его глаза. Подобный утесу, накрытому ледяным панцирем. Он ждал. Ждал своего момента.
После того, как стихли аплодисменты после её слов, ведущий подал ей ножницы, чтобы перерезать символическую ленточку. Некая условность была соблюдена, и фестиваль начал свою работу. Гостей приглашали наперебой к мастерам для мастер-классов. Кто-то хотел пустить стрелу из лука, кому-то хотелось отведать традиционных лепёшек и мяса, прожаренного на вертеле. Ведь такого уж точно нельзя попробовать каждый день.
Лаура уже было направилась к тому, кого не отпустила бы ни за что. Ей трудно было пробраться через толпу зевак и желающий сфотографироваться с нею, поприветствовать наследницу самого Робин Гуда. И каждый раз, отходя от навязчивых гостей, она искала в толпе его лицо. И вот они совсем рядом. Они смотрят в глаза друг другу. С губ уже готовы были сорваться слова, но толпа опять настигла её, словно куча мух.
Но в один момент она увидела его у трибун, на которых расположились спонсоры мероприятия и представители различных муниципальных организаций, ожидающих щедрых спонсорских вливаний.
Энн увидела его в толпе гостей. Сердце её подпрыгнуло и совершило головокружительное сальто. Такой импозантный. Чувственный. Загадочный мужчина. Её мужчина. Других же вариантов не может быть, или…
Она прекрасно видела, что сквозь смешавшуюся разношерстную толпу Шон идёт, словно ледокол, пробивая себе дорогу. Но к нему навстречу шла совершенно другая женщина. Та. Что открывала праздник. Леди Форестер. И откуда она только взялась? Они и подходят друг другу. Женщина, словно обёрнутая солнцем и мужчина в тонах моря. Безумно импозантная пара. Они даже остановились в полушаге друг от друга. Их взгляды встретились, и на безумно долгое время никому не под силу было разорвать эти взгляды. Но потом, всё же, толпа поклонников оттеснила девушку, чтобы сделать с ней селфи, взять автограф и задать какие-то идиотские вопросы, а Шон направился к трибунам, сдержанно улыбнувшись Энн…
Она не твоя. Не твоя. Не твоя. Еще миллион раз повтори, пусть на языке будет мозоль, но слова все также останутся пустыми. Ведь сердце выбрало ее. Даже не будь Шон наполовину волком, не выбирай он пару однажды и на всю жизнь, все равно ничего не изменилось бы. Лаура. Вот кого он видит с собой рядом. Вот кому готов быть верен всю оставшуюся жизнь. Вот ради кого отдал бы жизнь эту самую. Зачем она ему, если невозможно быть с той, кого безумно, иррационально любишь?
Вот она. Так близко. Только протяни руку. Дотронься. Возьми и не отпускай. Никогда. Не отдавай никому.
Мне бы так хотелось, чтобы ты была моей.
Пожалуйста, давай сметем преграды и уничтожим запреты.
Я люблю тебя. Люблю давно и безнадежно. Я схожу с ума вдали от тебя. Пожалуйста. Лишь одно слово. И я переверну этот мир, что встанет между нами. Мы будем вместе…
Но жизнь внесла свои коррективы, грубо и бесцеремонно напомнив им, что никогда. Никогда их миры не станут одним. А пути их так и останутся параллельными.
Энн Шенинг. Без пары десятков шагов твоя невеста. Иди к ней.
Шон заставил себя улыбнуться и сделать первый шаг. Как будто преодолевая сопротивление, он упрямо шел к Энн, улыбка его становилась шире, приветливее, хоть взгляд и оставался холодным, обращенным куда-то вглубь своей души.
- Я рад, что ты приняла мое приглашение, - нежно, но властно взяв Энн за руку, Шон повел ее к сцене. – Идем, у меня для тебя кое-что есть.
Энн действительно была удивлена, но и рада. Безусловно. Такой мужчина зря не говорит. И уж тем более, не приглашает на свидание.
Не раздумывая ни секунды, Энн Шелниг поднялась со своего места, и протянула руку Шону.
- Подожди, папа, я надеюсь, это серьёзно, - пролепетала она, поворачивая голову к отцу, но уже шагая за мужчиной. Да и нельзя было ожидать ничего другого от женщины, которая оказалась в поле воздействия такого мощного воздействия.
Серьезно? Еще как, мать вашу! Шон с трудом преодолевал желание сорваться на бег, чтобы поскорее покончить с этим всем, пока не передумал. Решимость жгла изнутри, побуждая к действию. Ощущение было такое, как будто кто-то положил внутрь кусок раскаленного железа, и пока Шон не сделает то, что запланировал, оно так и будет его выжигать.
Вулфтрейс был уверен, что мистер Шенинг следует за ними. Станет он оставаться в стороне, когда его дочь практически взяли в заложники.
Шон поднялся на сцену, все также держа за руку Энн. Подошел к микрофону. Снял его со стойки и прекрасно поставленным голосом произнес.
- Прошу внимания.
Гомон в толпе постепенно стих, и все взгляды обратились на сцену. Люди ожидали продолжения шоу-программы. Сейчас дождетесь.
Лаура следила за каждым движением Шона. И нашла возможность избавиться от тех, кто преследовал её, чтобы сделать фото с местной знаменитостью. Но было уже поздно. Шон прошел к трибунам и зачем-то пригласил, если не сказать приволок, на сцену мисс Шенинг, которую, конечно знали все местные жители.
И она, и её отец были почётными гостями любых мероприятий, проводимых в Шервуде или в Ноттингеме. Любая школа мечтала заполучить в попечительский совет таких богатеньких родителей, но с тех пор, как они появились в Эдвинстоу, детей в семье не случилось, хотя мисс Шенинг была замужем несколько раз.
Ходили даже слухи, что молодая Шенинг ведьма и травит своих мужей страшным зельем. Но это, скорее всего местные благовоспитанные жены старались отвратить своих мужей от привычки таскаться за каждой юбкой и любоваться на любую красотку. А мисс Шенинг была не просто красива. Её сходство с леди Ди сводило с ума многих молодых и не очень молодых людей. Но, слава богу, она обращала внимание только на очень…. Очень богатых джентльменов. Остальные её не просто не интересовали. Она не замечала их. Не видела. Уж таково её физиологическое устройство, что тут попишешь. Но почему Шон рядом с ней? И что он собирается делать?
Лаура остановилась в шаге от сцены, когда скрежет микрофона разорвал мирное течение жизни вокруг. Или ей показалось, что небо разверзлось оглушительным скрежетом….
- Друзья. – Какие они к чертям тебе друзья? Но одобрительные возгласы и хлопки тут же подтвердили, что Шон выбрал верный путь. – Сегодня вы становитесь свидетелями еще одного важного исторического события. – Вот так ненавязчиво и стягивают одеяло на себя. И показывают, кто тут на самом деле главный герой. – Сегодня. Сейчас. – Шон повернулся к Энн, в руке у него была небольшая бархатная коробочка. Когда только успел достать… - Я прошу вас, Энн Шенинг, оказать честь и стать моей женой. – Шон открыл коробочку и протянул Энн, как полагается, опустившись на колено.
Единственное, что смогла произнести счастливая невеста, это.
- Боже, как неожиданно, право, - и сделав реверанс, раскрыла коробочку на ладони Шона. Трудно сказать, что сияло больше – её глаза, загоревшиеся зеленовато-болотным светом, или огромный бриллиант, в платиновой оправе.
Если до этого момента Лаура не понимала, что произойдёт в следующий момент, то сейчас она не могла понять только одного – почему она ещё жива? Почему Господь видит это и не сделает ничего, чтобы прекратить её мучения? Почему её сердце не перестало биться даже после того, как его принародно растоптали…
- Это да? – спросил Шон, но в его голосе не было того трепета, с которым сделавшие предложение ожидают ответа. Вовсе нет. Вулфтрейс был слишком уверен в себе. Он просто хотел услышать. Он должен быть услышать. Это, как если бы его объявили победителем на рыцарском турнире. Как если бы провозгласили чемпионом в боях в Осаке. Как если бы вписали его имя в первую строку списка Форбс. Это еще одна победа на его пути. Но для полноты ощущений ему нужно материальное подтверждение. Скажи это, Энн. Скажи. Чтобы все услышали. Скажи.
Энн посмотрела на него. На кольцо. На него. На кольцо. Странный вопрос.
- Конечно, да, дорогой! – выпалила она, уже сомневаясь, что сможет сказать хоть что-то ещё. Ведь сколько времени, сколько сил было потрачено на то, чтобы услышать это предложение. Сколько волнений и отчаяния пришлось пережить, чтобы дождаться. А тут. Не просто предложение, а вот так. Словно в сказке.
Под этим раскидистым дубом. Бог с ним, что он держится только на подпорках. Пусть не только эти грязные людишки, только и мечтающие о подачках, пусть даже этот старый великан, который не в силах даже держать свои ветки, слышат, как склоняет голову перед ней даже такой мужчина, как Вулфтрейс. Пусть Стивен это видит! Где он интересно? Ведь обещал быть здесь….
- А я, в свою очередь, - вдруг заговорил Стюарт Шенинг, подоспевший вслед за дочерью на сцену, и теперь завладевший микрофоном, оставшимся без присмотра, - Объявляю о том, что в честь такого знаменательного события, лучшая пара фестиваля получит Большой Приз! Сертифекат на миллион евро!
Явно в голову папаши ударил хмель. И если это не эль, которым тут запасся каждый второй гость, то как минимум воздух старого леса. Впрочем, только Шон посмотрел на него, как на полоумного. Все окружающие радостно закричали, приветствуя новую возможность подзаработать. И уже начавшиеся конкурсы возобновились с новой силой.
Лаура же, услышав ответ Энн, вообще забыла обо всём на свете. Боль затмила её душу. Словно густая тьма обернула её в этот момент, закрывая от обычного мира, как от солнца.
- Это неправда! – выкрикнула она, в сторону молодых людей. – Этого не может быть!
Отчаяние её было так велико, что ни сделать, ни сказать она не могла. Девушка лишь смогла развернуться и сделать попытку удалиться. Вот только даже туфельки без каблуков были бессильны. Лаура просто не увидела подпорку, поддерживающую одну из больших веток, и с налёта врезалась прямо в широкую доску. От удара и девушка, и подпорка отлетели друг от друга, словно одинаково заряженные частицы. Лаура упала, словно подкошенная. Ветка, потеряв опору, затрещала, захрустела и начала клониться к земле.
Есть вещи, которые никак нельзя ни просчитать, ни предугадать. И это называется человеческий фактор.
Только и успела Энн ответить «да», как все пошло наперекосяк. Мало того, что ее папаша объявил какой-то дурацкий конкурс, и теперь его новоявленная невеста стопроцентно начнет настаивать на том, чтобы они с Шоном участвовали во всех мероприятиях. И не ради денег, их у них теперь более чем достаточно, а ради престижа.
И не успел Шон подумать, могло ли быть хуже, как Лаура ответила на его не озвученный вопрос. Если есть на земле ад, то он как раз разверзся.
Все произошло одновременно, и для сторонних наблюдателей мгновенно. Для Вулфтрейса же происходящее растянулось в мучительно долгие кадры замедленной съемки. Крик Лауры. Изумленный и полный яростного возмущения взгляд Энн. Вот она протягивает руку, как будто хочет остановить Шона, но он уже спрыгнул со сцены, лишь на долю секунды не успел предотвратить столкновение Лауры и доски, не успел поймать ее, но одного взгляда наверх было достаточно, чтобы понять, что этот угрожающий хруст есть, ни что иное, как предвестник новой, еще более ужасной катастрофы.
Шону не оставалось ни мгновения на принятие решения, да тут не могло быть двух вариантов. Шон бросился вперед, накрывая собой Лауру, и тут же огромная ветка обрушивается на них, скрывая под листвой, будто хотела дать им возможность побыть наедине.
Шон не слышал истошного визга Энн, встревоженных выкриков их толпы.
- О боже! Они живы? Вызовите спасателей! Нужно помочь им!
Вот и обещанный конкурс. Изрядно подогретые элем мужчины бросились на выручку попавшим в беду. Кое-кто не слишком пьяный, но более-менее сообразительный предложил привязать ветку дуба канатами к машинам и так оттащить его. Благо, канаты нашлись. Они были подготовлены для других состязаний, но послужили спасательным снаряжением.
Придавленный тяжестью, Шон на какое-то время потерял сознание. Когда пришел в себя, первое, что он ощутил, это аромат Лауры. Ее близость. Открыв глаза, он не сразу поверил в происходящее. Они так близко, их разделяют считанные миллиметры, Шон наклонился и поцеловал девушку в губы.
- Только не говори, что на тебя не подействует поцелуй жизни, - улыбнулся Вулфтрейс, изо всех сил стараясь удерживать вес огромного дерева, чтобы оно не раздавило его и Лауру.
Как гром среди ясного неба. Так это называется. Обычно в эту неделю лета дождей выпадает мало, но среди жары случаются летние грозы. Кому, как ни им двоим знать это ощущение, когда в одно мгновение солнце скрывается за громоздкими острыми тучами, и небо разрывает на части молния. А за ней чудовищный гром сотрясает пространство. И даже птицы перестают кричать, спрятавшись от мощных, густых лесок дождя.
- Ты всегда будешь приходить с грозой? Поцелуй? Поцелуй жизни… как романтично… Ты и есть жизнь, Джон… – шепнула Лаура, прячась под мужчиной от щекочущих капель, всё же попадавших на неё, пробив мощную листву и миновав тело мужчины. – Господи, я чуть не умерла… скажи… скажи, что всё это была неправда. Джон… ты же не Стивен, ты не умеешь предавать, Джон… скажи мне, что эта женщина ничего для тебя не значит…
Больше всего на свете она хотела сейчас оставаться с ним. Пусть вот так. На земле под дождём в укрытие из веток старого дуба. Но… снаружи суетились люди. Она уже слышала голос Джефри, который успел завести свой Лендровер с мощной лебёдкой в кузове. Древесина скрипела и скрежетала, но поддавалась людям. Она слышала крики. Даже различила, как сынишка крикнул - Мама.
Но тут же Хельга, которая конечно была рядом с ним во время всей церемонии, заговорила что-то, видимо успокаивающее. Из-за шума ничего не было слышно, а когда начался ливень, и вовсе слились в один поток все звуки вокруг, и Лаура уже только понимала, что она в безопасности. Что рядом с ней её Джон, а весь остальной мир где-то позади. Где-то так далеко, что его и не хотелось вспоминать…
- Папа, сделай что-нибудь! Папа! – дёргая замок сумочки, в которой лежал телефон, причитала Энн, которую волок под навес, чтобы спрятаться от дождя и от опасности, Стюарт Шенинг.
- Что я могу сделать? Да и зачем? Смотри, как умело действуют парни, у них видимо, давно отработан план действий на случай подобной ситуации. Даже дождь им не мешает. Наоборот. Лишние зеваки разбежались, а те, кто может оказать реальную помощь именно этим и занимаются. Я слышал, леди Форестер сама руководила подготовкой к празднику. Кому, как ни ей было знать, насколько хороша её команда в действии.
- Ох уж мне эта леди Форестер! Если она останется жива, я лично придушу её! А если Шон останется жив, я… я…
- Ты поведёшь его под венец. И не вздумай скандалом испортить всё дело! – зашипел Стюарт уже в укрытии. Помни – кольцо уже у тебя на пальце. А эта леди всего лишь пострадавшая. Вот так к ней и относись. Не вздумай даже намёком показать, что ты боишься конкуренции!
Если мистер Шенинг что и понимал в жизни, так это то, как заполучить удачную партию. Дальше уже не важно, кто и как попал в эти сети. Обратно ещё ни один не вырывался. Кому, как не дочери было передавать такой огромный опыт?
- Я понимаю, папа, - капризно кивнув, зашипела Энн. Её причёска, а-ля леди Ди, испорченная дождём стала не такой пышной, но в основном благодаря дорогой косметике и усилиям стилистов, девушка выглядела идеально. А отличие от той, что лежала сейчас на земле в лёгком золотистом платье с открытыми плечами. Энн с удовольствием посчитала шансы на успех. И нажала кнопку отбой, хотя уже послышались гудки в трубке, возвещающие о том, что номер Стивена в зоне доступа, Энн очень рассчитывала на его помощь.
Да. Никто из них не рассчитывал на появление Вулфтрейса. Да ещё такое эффектное. Но Энн всё же привыкла иметь прикрытие. Да и уйти из-под покровительства этого монстра было практически невозможно. Да и не хотелось. Слишком уж ей нравилась дьявольская ухмылка Стива. Его хозяйский взгляд. Да она и сама была не прочь пойти под венец с ним. Почему бы не найти тот алтарь, который удовлетворит Стивена Редженальда? Если путь к нему лежит через океан крови, Энн не остановит такая мелочь.
Ему нужен Вулфтрейс? Она принесёт голову этого выскочки на золотом блюде. Она даже найдёт ему священный Грааль, лишь бы ублажить Стива. Лишь бы чувствовать на себе его руки. Даже просто его взгляд. И этого уже будет достаточно.
- А, знаешь, пожалуй, даже лучше, что так случилось, - успокоившись, проговорила она. - Давай одарим эту несчастную каким-нибудь грантом или премией. Уверена, что она не упустит возможности показать свою преданность фестивалю. Это же деревенщина. Ей достаточно брошенной кости, чтобы она забыла о всей туше. Да и разве ей дано мечтать о самом Вулфтрейсе? Вот уж наверняка она и представить не может, кто кинулся её спасать…
- Хорошо бы, если так, дочка, - кивнул Стюарт, пристально вглядываясь в то, что происходит около разломившегося дуба. – Возможно, ты и права, кинем ей пару миллионов на устройство безопасности фестиваля. Она и заткнётся. Иначе её затаскают по судам за то, что здесь произошло. Ведь мы можем это устроить… - весьма невопросительным тоном, проговорил Шенинг.
– Смотри, как здорово получилось. Дуб свалился не весь, лишь ветка и часть ствола, и образовавшаяся ниша в стволе, словно открывшаяся дверь в другой мир… - растеряно говорила Хельга, которой в самом деле было больно даже смотреть на лицо бабушки Симоны, безотрывно глядящей на тела, лежащие под деревом. Но Хельге ничего не оставалось делать, кроме, как держать Джона за руку и убеждать старую леди в том, что не произошло ничего страшного.
- Ты думаешь, это не повлечёт за собой море штрафных санкций и упразднение фестиваля? – тревожно спрашивала Симона после того, как всем объявили, что оба пострадавших живы и здоровы. – Ведь пятьдесят лет назад стоило огромных усилий организовать первый из фестивалей. Это сейчас уже всё идёт, словно так было всегда…. А я помню, как мы доказывали, что дуб совершенно безопасен, что еда не будет пропадать, а рыцарские турниры не повлекут за собой судебных разбирательств или убийств…
Взгляд Симоны стал влажным. Хотя тучи уже стали расходиться и мощь летнего ливня ослабла. Неужели так долго могут длиться пять минут? В дальнем углу неба показалась изогнутая спина радуги, возвещая о приближающемся окончании разгула стихии… мальчишки, и без того не прекращающие шуметь и вовсе закричали от радости.
- Ура! Можно опять стрелять из лука!
- Побежали – кто первый!
- Я первый! Я буду первый!
Джон тоже дернулся бежать, услышав призывные вопли. Но Хельга была начеку.
- Сейчас. Давай сначала узнаем, как мама, а потом уже все забавы. – Спокойно произнесла она.
Если им когда-нибудь и удастся поговорить, то почему это не может случиться именно тут? На земле. Под дождём. С тяжелыми дубовыми ветками над головами.
- Почему вы все зовёте меня Джон?
- Кто все?
- Ты и Стивен. И вообще кто такой Стивен?
- Твой брат.
- Тогда почему он хочет тебя убить? И почему я жив, если он убил меня? Это он подстроил всё? Ты же знаешь его и почему тогда не говоришь мне ничего? Ты с ним заодно?
Господи, что у него в голове, когда можно заняться чем-то более приятным…, впрочем, они каждый раз занимаются именно не тем, что сближает их.
- Стив не убивал тебя. Он предал. Подверг смертельной опасности. Я знаю только, что тебя звали Джон. Когда-то... ты был принцем. Вообще-то вы оба были принцами. Вы же братья. Но Стивен предпочёл избавиться от тебя. Уж не знаю почему. Я же почти не говорила с ним. Да и сама помню не так уж и много. – Лаура перевела дыхание. – Ты, когда так близко, я вообще мало чего могу вспомнить. Кроме того, волшебства, которое произошло между нами. До того момента, когда тебя убили. Я перевязала тебя. А потом… - Лаура всё ещё не могла отважиться рассказать о Граале. Всё же это была не совсем её тайна. А как сказать то, что является самой сокровенной тайной человечества? Боже. Сколько веков можно хранить тайны? Наверное, столько же, сколько она существует…
Лаура сомневалась. Боялась. Медлила. Сказать о том, что она спасла ему жизнь – значит расположить его к себе? Но сказать о том, что она сделала это с помощью Грааля – значит подвергнуть опасности великую тайну. А если он не поймёт? Если он не поверит? Если в самом деле это признание поставит мир на грань катастрофы. Молчание затягивалось, а мужчина вдруг отстранился, словно разделяя их. Проводя границу между ними…
- А потом?
Как мне надоели эти недоговорки. Эти недосказанности. Я не понимаю! Лаура говорит одно, думает другое, и при этом ясно, как день, что она говорит правду. Но и скрывает еще больше.
Шон не сдержал стон, который можно было истолковать и как страдание от физической боли, и иначе. Вулфтрейсу уже было все равно, как Лаура воспримет все происходящее. Она так и остается чужой.
- Ты говоришь о предательстве. Просишь меня не совершать его. А сама… Продолжаешь играть со мной. Ты знаешь Стивена. Ты знаешь меня. Ты просишь о близости. Не только и не столько физической, но сама не делаешь ни шага навстречу. Я не могу так, Лаура. Не могу. Прости. Это все слишком… слишком…
Слишком сложно? Слишком больно? Запутанно? Непонятно? Невыносимо?
Шон не успел подобрать подходящее слово, потому что тяжесть, давящая на него, исчезла. Исчезло и то волшебное пространство, окружавшее их двоих. Отрезавшее остальной мир. Звуки, события. И вот они безжалостно ворвались, оглушая. Рев моторов, крики сочувствующих и сопереживающих, всегда находятся такие. Стоят вокруг, орут громче всех, а сами ничего не делают. И потом с пеной у рта рассказывают, как все было, приукрашивая свое повествование такими деталями, что у слушателей волосы дыбом встают.
Конечно, когда Шон поднялся на ноги, и подав руку девушке, поднял её тоже, Энн подбежала к нему, спросила, как он себя чувствует. И, получив в ответ, что, мол, да, все в порядке, улыбнулась. Мягко. Нежно.
- Ты чудо, - прошептала она, взъерошив рукой волосы Шона. – Я люблю тебя…
Но спустя долю секунды, она уже щебетала около обескураженной Лауры.
- Милочка, как вы? Боже, какой синяк! – восклицала она, гладя девушку по щеке. - Это невероятно, простите меня, но я не могу отпустить вас. Не могу допустить, чтобы вы пострадали от посттравматического шока! Давайте-давайте. Я отвезу вас в госпиталь! Это важно, важно, понимаете вы это или нет, милочка?
Говоря это, Энн уже подхватила под руку Лауру и повела к своему автомобилю. Как можно изолировать мужчину от женщины, если вам показалось, что он положил глаз на эту женщину? А если он на ваших глазах лёг на неё? В самом прямом смысле слова. И если бы он лёг на неё только на ваших глазах. Но это видели все свидетели вашей помолвки. Оставить жениха в день помолвки? Да. Это куда лучше, если жених останется в обществе этой женщины.
Безостановочно щебеча нечто невероятное, Энн вела машину к госпиталю, в котором Лаура была частым гостем и знала всех врачей, но сейчас она будет не посетительницей, а пациентом. Впрочем, вряд ли эта барышня знает такие подробности из жизни Лауры. Просто ей показалось странным оказаться самой на месте пациента. А мисс Шенинг не покидала девушку до самого того момента, как доктор Вайс не записал все подробности происшествия и не отправил Лауру на обследование.
Только оставив пострадавшую в надёжных руках специалиста, Энн отправилась обратно на фестивальную площадку. Вот теперь она была уверена, что рядом с её мужчиной никого не останется. А она может, наконец, воспользоваться славой сердобольной дамы, как будто и в самом деле обратилась в леди Ди… такую же полную доброты и милосердия, даму…
Шон так и не понял, как все произошло так стремительно. Но он отчасти был рад тому, что ему хотя бы сейчас не нужно было принимать решения. Их за него приняли его будущие родственники.
Энн отвезла Лауру в больницу, а Стюарт, отдав распоряжения своим телохранителям, завладел Вулфтрейсом безраздельно. Трое крепких парней окружили его, отсекая от толпы зевак, и, если бы Шон только позволил, унесли бы его в машину мистера Шенинга. А так они лишь сопроводили его туда, взяв в плотное кольцо. Мистер Шенинг тоже был рядом неотступно, всячески выказывая свою заботу и обеспокоенность наряду с восхищением.
- Это было очень храбро, Шон, очень безрассудно, но очень храбро. Ты мог бы пострадать еще серьезнее. Представить не могу, что было бы… Энн… Она же только обрела тебя. И я. Мог бы потерять своего названного сына… Даже думать об этом невыносимо! - Стюарт рьяно жестикулировал, подтверждая свои слова энергичными взмахами рук. – Ты точно в порядке, Шон? У тебя кровь на рубахе. Ничего, ничего, сейчас приедем домой, наш доктор тебя осмотрит, и займемся твоим лечением. Я знаю одно безотказное средство. – Стюард даже подвигнул кому-то, хоть Шон и не мог видеть его, телохранители мешали.
Одно безотказное средство было ничем иным, как старый добрый джин. После того, как Шон привел себя в порядок, сменив безнадежно испорченную рубаху на другую, более подобающего темного оттенка, и примчавшийся по первому зову мистера Шенинга приземистый полноватый немного растерянный человечек, оказавшийся семейным врачом, осмотрел Вулфтрейса и подтвердил, что с ним в основном все в порядке.
Возможно небольшое сотрясение, пара синяков, несомненно, шок, но жизни ничего не угрожает. Шон с присущей ему выдержкой вынес и это испытание, подавляя желание взять докторишку за шиворот и выставить вон из комнаты. Если бы он только видел Шона после боев в Осаке… Наверняка, он такого в жизни своей не видывал. И не стоит. Это было бы слишком большим потрясением, и лечение понадобилось бы уже ему. В одном из учреждений для страдающих душевными недугами.
Стюарт уже ждал Шона за накрытым столом, где крепкие спиртные напитки существенно превосходили количество закусок. Как только Шон появился, Стюарт направился к нему с двумя бокалами в руках, протягивая один Вулфтрейсу.
- Не могу передать, как же я рад, что с тобой все в порядке, сынок.
Еще раз назовешь меня так, и я оторву тебе голову, подумал Шон, натягивая фальшивую улыбку.
- Да, все хорошо, что хорошо заканчивается, - согласился он.
За первым бокалом последовал еще один, и еще. Создавалось впечатление, что Стюард решил устроить соревнование, кто больше сможет выпить. Определенно не зная, с кем связался. А Шон и рад бы был проиграть, напившись до беспамятства, но скорость его регенерации не оставляла на это никаких шансов…
Самое трудное было объяснить доктору Вайсу, что рентген и УЗИ показывают правильные результаты. Травм нет и быть не может, хотя судя по всему, мисс Шенинг расписала ситуацию так, что Лаура и выжить то не могла, а мисс Шенинг просто спасительница – не чуть не меньше.
Хотя, Лауре только показалось, что объяснять доктору причину получения травм, а главное – их отсутствие – это сложно. Самое сложное было увидеть в коридоре клиники бабулю, всю бледную от волнения, и Джона, тоже изрядно перепуганного. Лишь Хельга держалась бодро и спокойно, но лишь потому, что боялась своей тревогой за подругу ещё больше навредить состоянию старой леди.
- Бабуля, не стоит так переживать, - уговаривала Лаура Симону, выйдя из кабинета врача. - Разве ты не видела – меня было кому защитить.
- Как же, видела! Он предпочёл другую. И во всём виновата я. – поджимая губы, чтобы не заплакать, кивнула Симона.
- Бабуля, дорогая моя, ну как ты можешь быть виновата в том, что делает незнакомый тебе мужчина? Даже я не могу сказать, в чём виновата в отношении него. – Лаура понимала, что успокоить бабулю ей не удастся. Если раньше Шона Вулфтрейса не было рядом, а она считала себя виновной в крушении личного счастья внучки, то сейчас, когда этот мужчина предпочёл другую, хотя, кто из мужчин осудил бы его?
Симона Метью и вовсе опечалилась. Беда была в том, что её волнение оборачивалось серьёзными сбоями в работе сердца. Благо, что в этот раз они оказались в госпитале, что называется заблаговременно.
Доктор Вайс диагностировал инфаркт и оставил старую леди в стационаре. Пришлось Хельге и Лауре дежурить в клинике по очереди, а за Джоном приехал Джефри на своём пикапе с той самой лебёдкой, благодаря которой Лаура и Шон так быстро оказались на свободе.
В это время на фестивальной площадке набирал обороты любимый всеми праздник.
Любители исторических сражений провели реконструкцию осады Ноттингема, словно, в самом деле, сражаясь за легендарного короля Ричарда и благородного разбойника Робина Гуда, которого тот самый король и пожаловал в лорды за оказанные услуги.
Мастера традиционных ремёсел развернули свои лотки с изделиями и мастерские, с удовольствием показывая гостям, которых на фестивале всегда предостаточно, своё мастерство, и обучая всех желающих своему искусству. Впрочем, своё искусство показывали не только горшечники и пекари, лучники и оружейники пользовались едва ли не большей популярностью у туристов. И то правда, как же было побывать на фестивале, посвящённом Робину Гуду и ни разу не выстрелить из лука? Разве кто-то мог уйти или уехать из Шервуда так ни разу и не натянув тетиву?
Летняя гроза, так внезапно налетевшая на Шервуд осталась позади, как и более интригующее событие, предшествующее ей, но разве в Англии упустят шанс поговорить о погоде?
- А вы заметили, какая яркая радуга повисла над парочкой, лежащей под огромной веткой старого дуба? – делились впечатлениями завсегдатаи паба у дороги, что вела к фестивальной площадке.
- А хоть кто-то знает, что за джентльмен спас нашу леди Форестер?
- А мне вообще интересно, почему этот господин одной женщине надел на палец кольцо, а другую кинулся спасать?
- Вот ты дуб! Да потому, что та, которой он надел кольцо, вовсе и не нуждается в спасении!
- Это точно! Это мужик нуждается в спасении от этой паучихи, нацепившей маску благороднейшей принцессы! – раздавалось где-то у окошка уже, когда солнце уступило место луне, и вся округа погрузилась в провинциальную дремоту…
- А вот это верно, если бы он спросил нас, мы бы могли порассказать ему, сколько достойных джентльменов больше не сядут за столиками этого паба, чтобы пропустить вечером по кружечке пива…
- Да и не спросит он, - слышалось в ответ. - Слишком велика птица, чтобы приземляться в этом пабе…
- И то верно, разве он придёт сюда и заговорит с нами?
- Но он же спас нашу мисс Метью….
Впрочем, неделя фестиваля, хоть и началась довольно неординарно, но прошла вполне традиционно. За одним лишь исключением – конкурсные дуэли проходили с большим рвением – всё же крупный приз многих пробудил к действию.
Ливни случались лишь ночью. Лаура со слезами вслушивалась в шум дождя за окном. Лишь услышав нечто, напоминающее волчий вой, успокаивалась и засыпала.
Как ни странно, и во сне её преследовал волк, но страха она не ощущала. Вся её тревога была связана с состоянием бабули. И эта тревога было не безосновательна.
А волк, который приходил во сне, ложился рядом с ней и согревал её своим теплом. Иногда Лауре казалось, что она хорошо знает его голос. Его запах. Что ей знакомо это ощущение покоя, которое согревало её в присутствии волка. Но ночи подходили к концу. Видения таяли. И дневные тревоги занимали своё место.
Ещё бы не появиться тревогам. Кроме того, что состояние бабули оставляло желать лучшего, так ещё и Шон Вулфтрейс чуть ли не поселился в Шервуде. Нет. По слухам, он лишь иногда гостил в имении Шенингов, а жил где-то в Лондоне, кажется. Но у Лауры создалось впечатление, что Шон был рядом всегда и везде. Чуть ли не каждое посещение супермаркета или прогулка по парку заканчивалось тем, что ей приходилось сталкиваться с Вулфтрейсом нос к носу.
А видеть его было почти невыносимо. Ещё более невыносимо было не видеть его. С того дня, как его тело было так близко – Лаура почти физически ощущала недостаток его присутствия. Но рядом с ним всегда… Всегда! Была мисс Шенинг.
Вот уж, что было просто невыносимо. Лаура до умопомрачения уже ненавидела эту кроткую улыбку и причёску леди Ди. А жемчужное ожерелье, которое носила Энн Шенинг, она готова была разорвать в клочки. Или повесть на громадный сук на самом большом дубе в Шервудском лесу, вместе с обладательницей этого ожерелья.
Но. На самом деле ничего такого Лаура сделать не могла и не посмела бы. Она лишь плакала и таяла. Как свечка. Если бы кто-то сказал ей, что к Рождеству от неё останется только тень, она уже не стала бы спорить. Разве есть смысл спорить с очевидным? Но к Рождеству Симоне стало хуже, а спустя два месяца старая леди скончалась. Лаура с Джоном остались одни.
Трудно сказать, сколько времени понадобилось бы ей, чтобы свыкнуться с этой потерей в одиночку, но тот факт, что нужно воспитывать сына и вести дела одной – мобилизовал её силы. Кроме того, директор школы постарался увеличить нагрузки на преподавательский состав, чтобы достойно выступить на ближайшей олимпиаде среди школьников, что и вовсе не оставляло времени на слёзы.
Что там плакать, некогда было задуматься о слезах. Но всё это лишь днём. День отвлекал от грустных мыслей. Ночи же обернулись сущим кошмаром. Точнее – кошмарами, которые уводили Лауру всё дальше от реальности….
Нет, это невыносимо. Шон уже который раз пытался приступить к изучению отчетов, но всякий раз, глядя на экран монитора, видел лишь лишенные всякого смысла строчки и линии. Так нельзя. Соберись! Приказывал он себе, на некоторое время помогало, но потом он снова терял суть написанного. Вулфтрейс зло встал с кресла, которое послушно откатилось назад, и подошел к огромному панорамному окну и посмотрел на город.
Раньше это его успокаивало и умиротворяло. Но не сегодня. Он смотрел на мирно соседствующие рядом небоскребы и крыши исторических кварталов, но видел растерянное личико Лауры Метью. Такое родное и любимое. Почему эта встреча в торговом центре так выбила его из колеи?
Не стоило подпускать ее так близко, давать волю чувствам.
Но она выглядела так беззащитно, и он, как последний кретин, повелся на это. Долгие годы он шел по жизни прямо, иногда напролом, не сворачивая, а сейчас оказался на незнакомой территории, где все подчиняется не логике, а страсти. Ему было неуютно в этом новом мире. И он не знал, как найти из него путь обратно к стабильной бесчувственности.
Шон тряхнул головой, прогоняя ее образ. С Лаурой все кончено. Она сама так захотела. Если бы она решила иначе, то нашла бы способ дать ему знать об этом. Но Лаура так тщательно избегала всяческих контактов с Шоном, что он отступил. Впервые в жизни. На самом деле, иного чего у него было впервые в жизни, связанное с Лаурой Метью.
Нет. У него теперь есть невеста. Он сам ее выбрал. Она ровня Шону и по происхождению, и по положению. Вот только даже находиться где-то поблизости с Энн стало для Шона настоящей пыткой. Даже в одном доме. Потому он так стремительно и сбежал тогда, сбежал к Лауре. Шон не был трусом, вовсе нет. Здесь дело в другом. Он не хотел вторгаться в жизнь Лауры, коль скоро она вычеркнула его из нее. Все, что ему оставалось, это петь ей свои печальные, преисполненные неизбывной тоски песни да держать данное обещание оберегать ее от бед. Пусть даже против ее воли.
Я и не знал, что так сильно скучаю, пока не встретил тебя снова. И вот ты обрушилась, как снег на голову. Просто ворвалась в мою жизнь. И я понимаю, что жить как раньше уже не смогу. Потому что в той, прежней жизни не было тебя. Я даже не знаю, нужен ли я тебе. Но это и неважно. Важно то, что мне нужна ты. И я сделаю все, чтобы быть с тобой. Ты слышишь? Все.
Закончив свою песню, волк еще некоторое время сидел, глядя на окна, в которых светился теплый манящий свет. А потом бесшумной тенью скользнул между деревьев, растворяясь в темноте, став ее частью.
Лауре не хотелось вспоминать вчерашний сон. Слава богу, что он закончился. Но видения прошлой ночи преследовали её, словно разбойники свою жертву.
Стивен, словно коршун, кружит над ней, заставляя содрогаться уже от звука своего голоса. Но слова, что он говорит и вовсе ужасны.
- Если ты не станешь, наконец, умнее, мне придётся прибегнуть к крайним мерам, - вкрадчиво шепчет он ей на ушко, но этот шепот, словно шипение змеи. И Лауре кажется, что ещё мгновение, и смертоносное жало змеи проникнет в её ухо, оставляя всего несколько минут, отравленной ядом, жизни.
Но Стивен не делает этого. У него совсем другая цель. И смерть Лауры вовсе не входит в его планы. По крайней мере до тех пор, пока она не скажет, где Грааль.
Грааль. Вот что нужно Стивену. Ведь в той жизни он так и не достиг своей цели, неужели ты не помнишь этого, Лаура? А он помнит.
Одетый, словно коварный Мордред, рождённый на погибель короля Артура и всего славного королевства, в котором правили Рыцари Круглого Стола. Чёрная сверкающая мантия струится по телу Стивена, затмевая собой весь остальной мир. Глядеть на неё страшно, поскольку каждый взгляд на эту мантию, превращается в новое видение, уводящие куда-то к адскому пеклу, не иначе. Совершенно белые волосы Стивена растрепались, ниспадая по плечам, стали похожи на клочки водорослей или какой-то сухой травы, колючей и опасной, насыщенной ядом ста тысяч пустынных змей.
Лаура кричит, пытаясь прервать видение, но не слышит даже собственного крика. Стивен в гневе оборачивается к ней лицом, которое из ангельского лика, вдруг преображается в нечто бесформенное и демоническое. Рот увеличивается, раскрывается и к лицу Лауры летит дюжина связанных в пучок языков, живущих, каждый своей жизнью. Но, не долетев до кожи девушки всего миллиметр, это скопище яда возвращается обратно в рот Стивена, и исчезает за сомкнутыми зубами. Но зубы клацают, обнажая клыки, и слова, вырывающиеся из-за этих зубов, опять режут ей слух так, что кажется, ещё чуть-чуть и кровь хлынет, разрывая жилы.
- Ты, наверное, плохо расслышала меня, девочка, - говорит Стивен, словно выплёвывая слова. И это «девочка», словно стопудовая гиря падает на пол, поднимая клубы пыли и листьев, которыми устлан пол пещеры, в которой всё и происходит. Стены пещеры раздвигаются, и Лаура видит действительно нечто адское. Над огромным кострищем висит котёл, в котором булькает закипающая смола. По всей пещере разносится смрад этого варева, и брызги смолы обжигают кожу девушки, достигая её. – Вот видишь, я не шучу. Это действительно больно? – ухмыляется Стивен, глядя на отражающееся в глазах Лауры страдание. - А теперь представь только каково будет твоему отродью попасть в этот котёл?
Хохот Стивена оглушает её, но ещё больше её оглушает крик Джона.
- Мама! Мама!
Лаура дёргается, чтобы забрать сына из рук Энн, которая уже держит его над этим самым кишащим смертью котлом, но тут же Лауру стягивают канаты, цепи, змеи, стальные пруты. В одно мгновение она оказывается привязанной к колющей железной решётке. Словно спелёнутой по рукам и ногам.
- Ты не поняла меня. Мне нужна не твоя жизнь, а твоё знание. И чтобы забрать его у тебя, я убью всех, кто тебе дорог. Убью медленно и мучительно. Уж поверь мне. Пока на теле твоего сыночка только несколько ожогов и брызг смолы. Да немного отравления серой. – Стивен опять хохочет, изрыгая из себя чёрную липкую смесь ветра и песка, который тут же ссыпается под ноги Лауре, и девушка начинает ощущать, как вязнут её ноги в этом песке. Ужас становится уже совершенно осязаемым и близким. Крик Джона и вовсе заставляет её дёргаться, что ещё больше способствует всасыванию ног в песок. Как бороться с зыбучими песками? А как спасти сына? Что делать? Что?
Что делать! Как спасти сына!
Мысли Лауры мечутся, словно она сама оказалась на раскалённой сковороде, но каждое движение делает всё более затруднительным следующее движение. Последнее, что видит Лаура – это её сын. Потом вместо крика, рвущего её горло, она слышит волчий вой и просыпается. Мокрая от пота, она пытается понять, где она.
Оглядывается. Кажется, дома.
С трудом встаёт с постели, идёт в комнату сына. Облегчённо вздыхает, глядя на мирно спящего мальчика. Подходит поближе, поправляет одеяло и пытается сказать ему что-то ласковое, но горло, словно всё изодранное, отзывается страшной болью и хрипом. Лаура тут же закрывает рот и быстренько выходит из комнаты сына, чтобы не разбудить его скрежещущим хрипом.
На кухне она кипятит чайник, чтобы заварить ромашкового чая. Присаживается на стул возле окна и замечает, что она не одна не спит в этот ранний час, когда сумерки ещё не уступили место рассвету. За окном у кромки леса сидит огромный чёрный волк. Но через мгновение волк исчезает, оставляя девушку в сомнениях. Впрочем, волк за окном ей уже не кажется чем-то страшным.
Заметив следы ожогов на руках и груди, Лауре становится на много страшнее. Что это? Реальные волдыри от ожогов, полученных во сне? Такое бывает? Но волдыри, хоть и маленькие, действительно саднили, доставляя дискомфорт, а горло болело. И это точно не от простуды. Во сне Лаура сорвала голос. Как же ей вести сегодняшний урок? И как вообще ей быть? Вопросов становилось всё больше, а ответов никак не находилось… звонить директору школы бесполезно. По телефону она всё равно ничего объяснить не сможет. Придётся всё же ехать в школу и к врачу. Но … что говорить? Что делать? Что ей делать в этой ситуации!
Но любая мать знает, что делать утром. Будить и собирать ребёнка в школу. Как бы ни было тяжело и страшно, Лаура теперь разрешает Джону ездить на переднем сидении машины без детского кресла – двенадцать лет всё-таки. Мальчик счастливо улыбается. Лаура смотрит, как он пристёгивает ремень безопасности.
- Только будь осторожен, милый, - шепчет она, потому что говорить в голос боится – горло отдаётся жуткой болью и привкусом крови. – Я что-то заболела, сейчас отправлю тебя и поеду к врачу. После занятий доберёшься с маленькой Хельгой на школьном автобусе.
- Она уже не маленькая! – возмущается Джон. – И я не маленький, мама! Мне не нужна нянька!
- Я и не говорю, что она будет твоей нянькой, - миролюбиво приговаривает Лаура, старюсь не вступать в конфликт с тем, кто дорог ей больше всего на свете. – Вы же соседи. Она просто проследит, как ты добрался до дома. Уверена ей до смерти надоело сидеть с тобой. Так, что не возмущайся – её и калачом теперь не заманить в няньки.
Джон, конечно, был недоволен. Придётся просить Хельгу - старшую или Джефри присматривать за Джоном, если случится задержаться у врача.
Если решить проблемы с ребёнком, да и с директором школы было довольно просто. Мистер Хооп хотя и был раздосадован, но отменил несколько занятий по истории в старших классах. Лаура могла лишь утешить его тем, что дети будут несказанно рады отмене занятий.
- В этом вы правы, мисс Метью, детишки всегда рады прогулять занятия. Никто так искренне не радуется болезни учителя, как его ученики, – грустно улыбнувшись, согласился мужчина. По его лицу и не догадаешься, что он старый учитель. Каштановые волосы ладно лежали в аккуратной, словно военной, причёске. Строгий костюм приглушенного коричневого цвета облегал стройное тело, явно подчинённое строгому графику тренировок и упражнений. Работа в школе требует всего времени и сил учителя. Но мистер Хооп нашел прекрасный способ совмещать свои занятия с работой – он взял на себя функции главы секции культуристов школы и Шервуда. И теперь любой зазевавшийся мальчишка попадает под его влияние.
- А вы не сможете присмотреть за Джоном, пока я ношусь по врачебным кабинетам? – с надеждой спросила Лаура.
- Я? – мистер Хооп поднял взгляд на женщину. Странно. Она никогда не проявляла женского интереса к его персоне. Сугубо деловые отношения. Может быть, они и перешли бы в дружеские за столько лет работы, но именно Лаура не торопила этот переход. С чего вдруг? Пристальный взгляд старого учителя скользнул по лицу женщины. – Хорошо. Я приглашу Джона сегодня на секцию. Надеюсь, ему понравится. Будьте спокойны, мисс Метью, от меня ещё никто не уходил. – С улыбкой, чтобы разрядить атмосферу, проговорил директор. Тёмные круги под глазами, конечно, могли быть следствием болезни, но кому, как не коллегам помогать друг другу в трудные моменты? Почему-то Эдварду Хоопу в одно мгновение стало ясно, что молодая учительница вовсе не из женских капризов просит присмотреть за сыном. Уж ей точно не до глупостей, если он всё ещё умеет читать по глазам…
- Я не понимаю, что происходит. Если ты не расскажешь мне все немедленно, я клянусь, я сойду с ума! Это невозможно. Я уже не понимаю, что реальность, а что сон. Кто я и что я. Все эти сны… Я должен знать. Я должен! Понимаешь ты это или нет! Бет! Пожалуйста. Не мучь меня. Я знаю, что ты не говоришь всего, что знаешь. Все вокруг говорят не то, что знают. Все хранят какие-то секреты. Утаивают от меня что-то. Это невыносимо, невыносимо! Кто такая Лаура. Джон действительно мой сын? А Стивен – мой брат? Если да, то почему я этого не помню? Не знаю? Это как-то связано с моими родителями? Настоящими родителями? Что вообще происходит в этом мире?
Начав с угроз, Шон закончил тихим голосом, совершенно лишившись сил. Он больше не ходил по комнате, хотя в начале разговора не мог найти себе места. Он опустился на диван и сидел там, сгорбившись, что было совершенно для него нехарактерно, весь этот груз неразрешенных проблем давил на него, прибивая к земле. Вулфтрейс выглядел изможденным. Еще бы. Днем продолжать играть роль успешного бизнесмена, а по ночам наведываться в Шервуд и петь песни под окном Лауры…
И как быть? Бет оставила кресло, в котором сидела до сих пор, и подошла к дивану.
- Я вижу, мальчик мой, – сказала она, присаживаясь рядом с Шоном и провод рукой по его чёрным волосам. - Вижу. Ты извёлся. Я волнуюсь. Думаю, Лаура тоже места себе не находит. Но ты же обручён? И твоя невеста не Лаура. Я не упрекаю тебя. Наоборот. Я хочу поддержать тебя. Ведь ты прав. Тайны есть у всех. Много тайн. Их хранят иногда бережнее, чем корону королевы. Так, что будь готов драться за каждую. – Бет вздохнула. С чего начать? Как сказать и о чём не упомянуть невзначай?
Как давно это было. Полторы тысячи лет. Не меньше. И откуда ей было знать, что колдовство Мерлина зайдёт так далеко.
- Ты знаешь, что Симона Метью могла быть графиней Хантингдон? Причём, она имела на этот титул не меньше прав, чем ты, мой мальчик. Впрочем, как и Лаура. Этот древний шотландский титул делили между собой потомки королевы Матильды. Но в итоге он достался шотландскому правящему дому, а знаменитый Роберт из Локсли лишился этого титула стараниями приспешников принца Джона, да, что теперь говорить. Ричард Львиное Сердце пожаловал потомку английский Хантингдонов титул лорда Форестер, – чуть волнуясь начала Бет. - Но уж поверь, я знаю не так много. Если захочешь понять, кто ты, посети дворец Скоун, ты увидишь, что я говорю правду. Стоит лишь посмотреть на портрет ДжонаХантингдона. Уж, поверь, такого сходства ты не найдёшь нигде больше. Стивен твой брат. По отцу. У вас разные матери. Его мать просто выгодная партия. Государственная обязанность твоего отца. Не более. Так он считал. Это не мои домыслы. Твою мать он любил. Но … она была лишь любовницей. И умерла в родах. Я не смогла спасти её! Прости меня, если сможешь! Прости, мальчик мой! Но отец любил тебя. Очень. Он сделал тебя законным наследником. А позднее – ты стал единственным наследником и последним графом Хантингдон. Это было горько. Но… после предательства Стивена тебя, как подменили. Хотя, нет. Ты всегда был серьёзным мальчиком. Но твоё решение уйти из мира было осознанным… а я… что мне оставалось? – Бет посмотрела на Шона.
- А что остается мне? – Шон как будто услышал из всего сказанного Бет лишь то, что хотел услышать. - Если даже мой отец, граф Хантингтон, женился на выгодной партии, то почему бы и мне не взять в жены ту, кто принадлежит моему кругу, равна по происхождению, должным образом воспитана и любит меня? Восхищается мной? Для кого я лучший из лучших, не только потому, что богат и успешен… да даже если это и будет единственной причиной. Мне достаточно. Она не отвергла меня. Не лгала мне. Ее отец считает меня сыном! – Насколько бы ни было отвратительно Шону признавать это, но факт оставался фактом. Ни мистер Шенинг, ни его дочь ни словом, ни делом не давали ни единого повода усомниться в их безграничной привязанности к Шону. Они были так рады принять его в свое семейство… - Хотя знаешь, меня тошнит от нее, - доверительно сообщил Вулфтрейс. – Я не могу быть с ней рядом. Я не знаю, что с ней не так. Энн мила, красива, умна, образованна, но она как будто не настоящая. То же самое я чувствовал иногда, когда был с Мартином. И что в итоге. Он оказался лишь марионеткой Стивена. А я ведь любил его. Дорожил им.
Шон надолго замолчал, вспоминая все те особенные моменты, что они пережили с Мартином. С Лаурой. Хотя их было намного меньше, они были не менее бесценны.
- Да, она тоже говорила мне, что я наследный принц. – Шон круто сменил тему. – Но как она могла знать? Если меня нашли в логове волков… неужели никто не спохватился… Или… - Шон поднял взгляд на Бет. В глазах его светилась боль и осознание. – Или они не хотели, чтобы я выжил. Кто я. Просто бастард. Рожденный от шлюхи. Выбл*док. – Кулаки Вулфтрейса сжались. – Но кем бы она ни была, она все равно моя мать. И мне жаль, что я не знал ее. Хотя иногда мне кажется, что я слышу ее голос. Она приходит ко мне во снах. А еще… Джон. Сын Лауры. Он зовет меня отцом. Это правда?
Чего было больше сейчас в глазах Вулфтрейса. Надежды, горечи, недоверия, затаенной боли…
Бет улыбнулась.
- Думаю, даже тест ДНК делать не нужно. Хотя, ты всегда можешь спросить у науки, если сам сомневаешься, – прищурившись, ответила Бет, - А что касается твоей невесты – не торопись с выводами. И да. Доверься ощущениям. Уверена время не заставит долго ждать. Каждый из близких тебе людей покажет истинное лицо. Только, дай мне слово, что не станешь рубить с плеча и не сделаешь ничего в горячке. Холодная голова – лучшее средство от смерти. – и вдруг став несколько отрешенной, Бет проговорила будто бы про себя. - А я пока найду ножны Эскалибура. Хотя и не уверена, что тебе теперь может понадобиться даже и сам меч. Век-то другой… но я попробую. Не ровен час, Стивен устроит тебе бои, пострашнее тех, в которых ты участвовал, держи меч рядом с собой. А кстати, ты не говорил мне – получал ли Стивен ранения, терял ли кровь от этих ранений? Это очень важно знать… И да. Ты – принц. Просто Шотландия утратила право на корону. Но и это не твоя вина. Ты рождён принцем. Просто твой отец не имел притязаний на трон. Он добровольно устранился от прав на престол. А потом смог найти другую женщину. Смог обрести счастье, пусть даже через много лет после смерти твоей матери. А ты… а ты так и не нашел в себе сил сделать своё счастье. Неужели в твоей вечной жизни нельзя найти несколько лет, чтобы подарить их любимой женщине и сыну? Действительно мужчины иногда совершенно глупы. Впрочем, вот тут я тебе не приказчик. Ты и только ты решаешь, куда идти.
Бет встала с дивана и расхаживала по комнате, то подходя к столу, чтобы опереться на него и понаблюдать за Шоном издалека, то отдаляясь к окну, чтобы задёрнуть шторы, словно этого не могла сделать прислуга, то вновь подходя к дивану и заглядывая Шону в глаза. Её тревожило состояние Шона, но приказать ему она не могла. Мальчик должен вырасти и сам принять решение. Иначе Господь собьётся со счёта данных ему шансов найти свою судьбу и прожить свою жизнь, согласно предписанной судьбе.
Сколько веков теперь отделяли те времена, когда великий Мерлин вершил свои деяния, как сильно изменился мир, но люди остались темиже жадными и жестокими существами, нисколько не заботящимися о том, с чем они предстанут перед Страшным Судом. Нет.
Они всё ещё думают, что множество нулей на банковском счёте сделает их жизнь легче. Странные. Хотя, полное отсутствие денег тоже не облегчает жизни на земле. Так уж люди всё тут устроили, что тем, кто вспоминает о душе, нет места в человеческой массе. Остаётся надеяться, что те сумасшедшие, что осмелятся вспомнить о душе, не забудут о ней и, увидев блеск бриллиантов, что, в сущности, и не может случиться.
Если человек ужасен, он ужасен всегда. В любых обстоятельствах, а если прекрасен, то разве могут его испортить дорогая одежда или власть? Да. Но тогда Бет было не до выбора. Граф Хантингдон умер. А его сын подрастал в Стоунхолле. И Бет не могла допустить непредвиденных обстоятельств. Она сделала так, чтобы душа Морганы стала хранительницей рода Метью. И лишь смерть Симоны Метью сделала возможным этот разговор.
- Я не рада тому, что старая леди умерла. Но теперь я могу не только говорить, но и действовать. Лаура нуждается в защите. Ты же и сам это понимаешь. Стивен не остановится ни перед чем. Если Симона не могла знать, насколько она важна для семьи, но служила надёжной защитой, то теперь её смерть сделала Лауру и Джона уязвимыми. А теперь нам нужно решить, что делать дальше. Если ты, конечно захочешь что-то делать. …
Бет внимательно посмотрела на Шона. Понял ли он, почему так странно идёт его жизнь. Почему вопросы, мучающие его, никак не разрешатся. Почему он сам не может найти верный путь. Сможет ли он принять единственно верное решение и воплотить его.
- Я вижу его во сне. – Вулфтрейс никогда и никому не рассказывал об этих снах. Тем более о том, что они повторяются. Как те, в которых он осознавал себя оборотнем. – И Лауру. Они в опасности. Просят меня помочь. А я прикован цепью к стене в какой-то пещере и не могу порвать ее. Я вижу, как Лауру ведут на костер. Как ведьму. А ее сына… - Шон запнулся, судорожно сглотнув. – Его хотят живьем сварить в смоле. Как дочь Мартина. Как дочь Мартина… - задумчиво повторил Шон. – И если я его не остановлю, он сделает это. Он убьет всех. А я снова останусь последним, я буду только лишь смотреть, бессильно наблюдать за тем, как он уничтожает тех, кому не посчастливилось попасться ему на пути. – Шон снова замолчал, задумавшись. – Но, если я вмешаюсь. – Тяжело вздохнул. – Это будет конец всему. Конец моей карьеры, репутации, прошлой жизни. Ты сказала, я однажды уже сделал такой выбор. Я ушел из жизни по своему решению. Мне предстоит сделать это снова? Ты же понимаешь, в какое время мы живем. Сделав этот шаг, я не смогу уже вернуться. И кто я буду? Что я буду потом? Да, возможно, я спасу пару жизней. Но разрушу еще больше. А самое главное. Разве у нас потом будет будущее? После всего? Если даже. Если. Даже. Лаура согласится быть со мной. Если она та, что предначертана мне судьбой. Как мы будем жить? Ей придется бросить свой дом. Оставить все, что она знает, любит, к чему привыкла. Я вернусь в свой замок в Шотландии. Со временем люди будут смотреть на все иначе. Они скажут. У богатых свои причуды. И забудут этот инцидент с разорванной помолвкой, и я смогу вернуться к делам. Но Лаура. Как она будет себя чувствовать при этом. Как сможет приспособиться к новой жизни. Не разрушу ли я больше, чем спасу?
Шон вновь воззрился на Бет. Сомнения раздирали его на части. Кто вообще знает, как поступать правильно?
Этого никто не знает. Даже я.
Этот разговор …. Как воплощение многих миров. Они говорили. Они молчали. Они понимали друг друга. Они сомневались. Даже их взгляды были полны сомнений. Но из этого следовало одно – они не оставят Лауру на забаву Стивену. Вот всё, что угодно, только не это. Зря он польстился на лёгкую добычу. Зря думает, что Вулфтрейс и не подумает затевать собственную игру.
Оставался открытым только один вопрос – посвящать ли Лауру в планы Вулфтрейса?
- Как думаешь, сможет она вести себя так, чтобы не подвергнуть опасности всё дело. Ведь, ты же понимаешь, Стивена нужно остановить. Нужно. Иначе … вот тогда точно всё полетит к чёрту. Карьера. Деньги. Престиж. Репутация. Даже сама жизнь. Он постарается не оставить ничего. Иного результата ему не нужно.
- Я не знаю, Бет. Не знаю. После Мартина я уже ни в чем и ни в ком не уверен. Я лишь могу полагаться на себя. И на тебя, конечно, - тень улыбки скользнула по губам Вулфтрейса. – А Лаура… Если бы можно было не втягивать ее во все это, я был бы рад.
Вот так в одно мгновение твоя жизнь меняется безвозвратно. И ты как будто каменеешь изнутри от осознания этой необратимости. Ты уже все решил. Но сказать, что без страха смотришь в будущее, было бы огромным преувеличением. Ты не смотришь туда вообще. Потому что не хочешь даже думать о том, что может ждать впереди.
- Я правильно понимаю, что мы только что объявили войну моему брату? – Шон удивился, как легко слова соскользнули с языка.
Войну. Брату. Это тебе не организованный бой на арене. Нет, там тоже все по-настоящему. Со смертью в конце. Но сейчас, оглядываясь назад, Шон понимал, что это была лишь детская забава по сравнению с тем, во что он собирается ввязаться.
- Хорошо, и с чего мне начать? – На Бет смотрел уже не растерянный мальчишка, который прибежал за советом к единственному старшему другу, а собранный, вернувший себе контроль над собственной жизнью мужчина. И не совета он просил. Просто хотел убедиться в правильности собственного решения.
Я устану в толпе прохожих,
Сотни раз откажусь от тебя,
Не сгибаясь под тяжкой ношей,
Всё равно, вспоминая опять
Наше счастье под тонкой накидкой
Из струящихся капель дождя.
Тихий шепот, усталость улыбки,
Блики молний, столетья спустя.
Обернувшись, как пологом ночи,
Наваждением, бредом, мечтой,
Выходя на широкую площадь,
Как игрушку, сношу эшафот.
Мне кричали прохожие в спину,
Да и стража грозила тюрьмой,
Только нет ни единой причины
Расставаться теперь нам с тобой….
День выдался трудным. Если бы всё сводилось только к посещению врача и выполнению рекомендаций. Да, пусть даже этот привкус крови во рту и боль до спазмов. Но лишь бы видения прошлой ночи не преследовали Лауру неотступно. И если бы это был предел. Так нет же. Кое-как справившись с заботами, приняв все лекарства, договорившись с Джоном о том, что пока не выздоровеет она сама, какую-то часть времени мальчик будет проводить в спортзале, с тайной надеждой на то, что Джону понравится там заниматься, а перспектива стать красавчиком, у которого нет отбоя от девчонок, ещё больше прельстит его, Лаура немного успокоилась.
Кажется, учла всё. И свой курс лечения. И где, и с кем Джон будет проводить свободное время. Даже коммерческие дела на этот период взяла на себя Хельга, с пониманием относясь к тому, что Джону уже сложно смириться с наличием няни. Мальчик вырос. По крайней мере, он так считает. Уж лучше пусть действительно будет под присмотром мистера Хоопа. Ведь это вполне разумно. Мальчику нужен хороший пример для подражания.
Ещё ни разу в жизни Лаура не смотрела на сына с таким трепетом и тревогой. Незаметно проверив, нет ли на коже мальчика таких же волдырей от ожогов, Лаура немного успокоилась. Всё же сын не пострадал. Значит, это был только сон. А она что-то поняла не так. Или… а, впрочем, какая разница, как уговорить себя в том, что всё увиденное вчерашней ночью – лишь пустой кошмар, главное, что Джон рядом. Живой и невредимый.
А сны… сколько их было уже с тех пор, как умерла бабуля… может быть я что-то делаю не так? Надо подумать об этом, пока нет необходимости ходить на работу… надо подумать…
Лаура больше всего удивлялась тому, как её мозг способен продолжать отправлять её в страну адских мучений ровно с того места, на котором прервалось прошлое видение. Неужели нельзя что-то изменить? Впрочем, повторение вчерашнего кошмара стало бы фатальным опытом для её горла. Кричать она больше не могла. Только шептать. Да и то лишь несколько слов, не больше.
Но сейчас она готова была опять разразиться криком. Словно вихрь пронеслись все вчерашние страхи. Стивен бесился, выворачивая своё адское нутро наружу. Мисс Шенинг и вовсе выглядела полуобнаженной шлюхой. И сходство с леди Ди казалось теперь издевательством над возвышенным образом погибшей принцессы. Любимица нации не могла быть такой кровожадной извращенкой.
Она просто наслаждалась страхом мальчика, которого собиралась варить в смоле. Наслаждалась болью и ужасом матери, которой был предоставлен нелёгкий выбор. Смерть сына или сотрудничество со Стивеном. Впрочем, Лаура давно поняла, что выбора у неё нет. Стивен убьёт их обоих. В любом случае. Даже если Лаура расскажет ему, где Грааль, Стив совершит то, что уже начал.
- Пощади, Стивен… - прошептала она, покрываясь потом. Руки совсем затекли в железных браслетах, которыми она была приковала к заржавленной колючей решетке. Привкус крови во рту мешал. Ужасно мешал. Но ей хватило воли понять, что, если она отступит сейчас, потом уже не будет.
- Ты просишь о пощаде? – с ухмылкой развернулся к ней Стивен. - Я не верю своим ушам! Не верю-ююю – протянул он последний звук, словно наслаждаясь своим голосом. Улыбка и вовсе не сходила с его лица. Ему явно нравилось ощущать свою власть. А над Лаурой и подавно. Один взмах рукой, и её тело опять обвили верёвки и цепи, притягивая к утыканной шипами, решетке. Но в этот раз Лаура лишь ощутила, как шипы царапнули кожу. Стивен держал руку вытянутой, но не двигал ею. – Что ты готова сделать ради того, чтобы я пощадил тебя и твоего ублюдка?
Проглотив оскорбление, Лаура перевела взгляд с мальчика, на которого смотрела неотступно, на мучителя, видеть которого было ещё большей пыткой, чем ощущать на своей спине сотню шипов.
- Оставь в покое сына. Я всё скажу, если ты отпустишь его. – С трудом произнося слова, как можно громче, ответила девушка. Можешь держать меня сколько угодно. Делать всё, что тебе заблагорассудится, я всё скажу, - с содроганием произнесла она, потому что даже представить было страшно, на что она соглашается, - Я всё расскажу тебе о Граале, всё. Только оставь сына в покое. Он всё равно ничего не знает, а убив его, ты ничего не добьёшься от меня.
- Убив – да. Возможно, - согласился Стивен, расхаживая перед Лаурой. Его чёрная мантия развивалась при каждом шаге, испуская из себя то клубки, распадающиеся на змеиные хвосты, то снопы молний, то удушливый запах серы, рвущий горло ещё больше, чем крик. – Но, если я не буду убивать его, а… - Стивен обернулся к Энн, держащий в руках ворот от блока, через который была продета верёвка, удерживающая Джона над котлом с кипящей смолой. В то же мгновение Энн сделала движение, и ослабленная верёвка опустила мальчика ближе к смоле, что брызги, извергающиеся из котла, с шипением остывали на ботинках и джинсах мальчика.
- Не-ет… - закричала Лаура, удивляясь даже способности кричать. Боже, помоги мне сейчас! Сейчас!
И уже предчувствуя волчий вой, словно сама призывала его, Лаура твёрдо произнесла: - Нет! Нет, Стивен. Ты ни слова не добьёшься от меня, если пострадает мой сын. Ни слова! Ты слышишь это?
В тот же миг видение исчезло вместе с болью и кровью, текущей по спине от десятков, вонзившихся в неё шипов. Ничего. Только липкий холодный пот, пропитавший постельное бельё. От этого пота простыни стали совершенно мокрыми, и спать на них было уже невозможно. Впрочем, спать было невозможно и без того. Голова кружилась от боли. Привкус крови во рту стал просто нестерпим.
Оглядев комнату, Лаура поднялась и отправилась на кухню. Попить отвара ромашки и немного отойти от видения. Откинув тонкий пеньюар, он сняла с крючка у двери толстый махровый халат и накинула его прямо на голое тело, чтобы хоть немного унять озноб, сотрясающий её.
Странно всё вокруг. Как будто бы ночь ещё не кончилась. А за окном светло. Как будто на небе висят звёзды. А лес у дома освещает дневной свет. Или так всегда бывает по утрам?
Сделав несколько глотков отвара, Лаура всё решила выйти из дома, чтобы убедиться в необычности освещения. Сырая трава – это хотя бы нормально. Босые ноги конечно не лучший способ передвижения по улице, но возвращаться девушка не собиралась. Нерешительно сделав несколько шагов, она убедилась, что может передвигаться и так, и направилась к тому месту, где вчера видела волка.
Кромка леса. Тут вчера стоял волк. Но сейчас его следов не видно, хотя воздух совершено прозрачен. Лишь над верхушками деревьев висит тёмное небо, утыканное звёздным крошевом, словно кому-то пришло в голову бросить на него пригоршню сверкающих кристаллов.
Всё ещё разглядывая небо, Лаура села на траву. Толстая ткань халата защитила её от утренней влаги. Но не от вторжения.
- Ты пришел. Боже, как же я рада, – выдохнула она, услышав за спиной чьё-то дыхание, - только не говори, что это не ты. Я не вынесу этого. Не переживу…
Решить – значит, начать действовать.
- Ты остаешься за старшего, Билл. Если что-то пойдет не так…
- Мистер Вулфтрейс, не говорите так, прошу вас…
- Билл. Мы оба знаем, что, если я даже не стану говорить об этом, ничего не изменится.
Билл потупил глаза.
- Вы правы, мистер Вулфтрейс. Я готов. – Шумный вздох послужил тому своеобразным подтверждением.
- Так вот. Если что пойдет не так, вам с Бет отойдет все мое имущество. Что касается имения…
Шон несколько часов проводил с Биллом подробный инструктаж. Хотя тот и знал все назубок, но слушал хозяина, не перебивая. Все было иначе в этот раз. Это не просто участие в опасном предприятии. Все намного, намного сложнее и серьезнее.
Нельзя сказать, что Шон покидал Лондон с легким сердцем. Да, он предупредил Билла и Бет о возможных последствиях, и за них он был совершенно спокоен. И в своем завещании он упоминал и Джона, и Лауру. Опеку над мальчиком им поручил, Лаура получит пожизненное содержание и ни в чем не будет нуждаться. И все же, все же. Нелегко осознавать, что уезжаешь и может так случиться, никогда уже не вернешься.
Шон не стал даже приближаться к имению Шенингов. Благо, в этом туристическом раю снять домик не представляет никаких трудов. И подальше от пресловутого имения, но ближе к лесу. Когда Вулфтрейс закончил разбирать вещи, уже наступил вечер. Ночь предстояло провести без сна, а он был уже измучен. Все эти прощания, переезд, сопутствующая нервотрепка вымотают кого угодно, даже оборотня.
Приняв душ, Шон забрался в постель. Но, как только закрыл глаза, привычный уже кошмар захватил его в свой плен. Снова он прикован к стене в пещере, а Лаура привязана к столбу, вокруг которого разложены дрова. И Стивен.
Стивен расхаживает вперед-назад в своей черной мантии, говорит что-то, но слов не разобрать. До слуха Вулфтрейса доносятся крики Джона. Теперь он точно знает, что это его сын, и слышать их невыносимо. Волк рвется с цепи, но вокруг его шеи ошейник шипами внутрь, чем больше он старается вырваться, тем сильнее впиваются шипы. А Стивен издевательски близко подходит, усмехается, с притворным сочувствием смотрит на усеянный алыми каплями крови пол пещеры.
А потом все пропадает.
И остается лишь она. Лаура. Шон чувствует ее так близко. Слышит ее голос. Подбирается ближе, ложится так, чтобы оказаться под ее рукой. Ему нужно ощутить, что это реально.
Не я. Пороки. Мысли. Стразы.
Слились в один большой поток.
В бесчинстве и борьбе нюансов
Не я сейчас перед тобой.
Да и вчера, ты это вспомни,
Не я клялась тебе в любви,
Искала тень в палящий полдень
За чередой чужих мне спин.
Не я, но это в самом деле
Так призрачно, что рада я,
Искать в тебе пороки, смелость,
Чертами эльфы наделять. …
Ощутив под рукой живое существо, Лаура вздрогнула, но всё же положила руку на мягкую шерсть.
- А ты нежный. Вот уж не думала. Что ты можешь быть и таким. – Шепнула она, поглаживая по спине огромного волка. Впрочем, уже через минуту, она склонилась к нему. Тёплая шерсть оказалась действительно нежной и приятно пахла. Ровное дыхание передалось и девушке. – Неужели теперь я могу быть спокойна?
Крепко обняв волка, Лаура зарылась лицом в шерсть, облегчённо вздохнув. По щекам стекали слёзы. Но в этот раз это были слёзы счастья….
Шон позволил себе насладиться прикосновениями Лауры к своей шерсти. Это было впервые. Он никогда не показывался ей волком. Никогда не позволял не то, что прикасаться, приближаться даже. Но сейчас все запреты и преграды были сметены. Решение принято. Он выбрал Лауру.
Мягко выскользнув из ее объятий, лишь для того, чтобы, обратившись, обнять ее снова, Шон окутал Лауру своим теплом и защитой.
- Теперь все будет хорошо, - прошептал он, гладя ее шелковые волосы. – Я с тобой. Я не позволю ничему плохому случиться. Ни с тобой, ни с нашим сыном. Все будет хорошо, слышишь? – Шон взял лицо Лауры в свои ладони и заглянул в заплаканное личико. – Скоро все закончится. Он не причинит тебе зла.
Можно было сойти с ума от всего, что произошло этой ночью.
- Я не знаю, как это произошло, но… - Лаура, словно получив какое-то разрешение, окунулась в ощущение блаженства, - Я смогла… смогла выйти из этого кошмара… я почувствовала, что ты приближаешься. Поняла это… - от напряжения горло перехватило, - Извини, мне больно говорить…
Прижавшись щекой к груди Шона, замолкла девушка. Говорить всё равно было больно, а Шон был так близко, что можно было слышать стук его сердца. Наслаждаться его теплом, успокоиться, чувствуя его силу.
- А как ты догадался, что Джон твой сын? – вдруг спросила она, подняв голову, чтобы увидеть его глаза.
И ведь знала же, что одного взгляда в эти глаза ей хватало, чтобы оказаться в вихре эмоций. Вот так и пропадают бедные женщины. Достаточно одного взгляда, и нет меня. Нет ничего вокруг. Только он и счастье. Разве так бывает?
- Что он с тобой сделал? - Гнев смешался с беспокойством и отразился в глазах Шона, окрасив их в янтарно-золотой цвет. – Я клянусь, я убью его. Он отнял у меня Мартина. Моего друга Мартина. Он почти отнял у меня тебя и Джона. – Шон порывисто обнял Лауру, прижав к себе сильно, но нежно. Он знал, что, не рассчитав силу, мог причинить ей боль. – Я не хотел верить в это. Я думал, у тебя кто-то другой… - Голос его сорвался, Вулфтрейсу было тяжело говорить об этом. – Ты так внезапно исчезла. И мне сказали, что я… что ты знать меня не желаешь. Я не понимал, за что ты так обошлась со мной. Я думал, я сделал что-то не так. Или что это было лишь игрой для тебя, развлечением, сексом на одну ночь. Я поклялся, что забуду о тебе. Что никогда в жизни не произнесу твоего имени даже мысленно. – Шон глубоко вздохнул. – Я не смог. Я не смог вытравить тебя из сердца. Ты навсегда поселилась там. Я не знаю, что это. Судьба, карма, какие они там еще умные словечки напридумывали… - Шон саркастически усмехнулся. – Я потерял столько времени. Я не знал своего сына. Я не видел, как он рос. Если бы я только знал… Я же сам… Сам рос без родителей… Почему ты не сказала мне? Почему? – Эмоции клокотали внутри, рвались наружу, Шон едва сдерживал их. – Почему, Лаура… - Подавленно прошептал он.
- А я думала, что ты просто воспользовался мной… ты же делал вид, что ни одна женщина не затронет твоего сердца. Ты был так груб, а Стив наоборот так любезен, заботлив… а потом ты обручился с этой мисс леди Ди… - голос опять задрожал, и Лаура сглотнула комок слёз. Боже, как же ей тогда было больно… что в сравнение с этим боль от ожогов…
- Он хочет найти Грааль. Ему нужна власть. Вся власть, которую только возможно иметь на земле… - Лаура вздохнула, - А я… я конечно не скажу, где спрятана Чаша, но … я не понимаю…
Неужели ему мало власти? Чего ещё ему нужно, кроме власти? Почему Стив стал таким? Чудовище… с внешностью ангела…
Все встало на свои места. Сны, реальность. Стивен хотел найти Грааль и почему-то решил, что и Шон тоже знает, где он. Потому и влез в шкуру Мартина и в душу Шона. Только Шон не помнил. И все было зря. Столько смертей. Столько жизней погублено. Столько лжи… Столько времени и сил потрачено впустую… Ни на что, на фантом, на удовлетворение извращенного коварного желания Стивена…
- Идем, я провожу тебя домой.
Говорить больше не о чем. Так паршиво Шон себя еще в жизни никогда не чувствовал. Ложь и обман. Все. От начала до конца. Вся его жизнь. Сплошная ложь. По сценарию Стивена. Он жил по сценарию Стивена.
Впервые в жизни Лауре показалось, что земля ушла из-под ног от счастья. Если такое бывает, конечно.
Она посмотрела на небо – звёзды погасли. И вообще, тот свет, что был разлит по лесу, исчез, уступив место утреннему туману. И лес уже скрылся из виду, а люди были закрыты белам тёплым бархатом, словно плотным покрывалом.
В округе наступила та самая тишина, которая бывает только перед рассветом, когда вся природа ждёт первых лучей солнца, чтобы встрепенуться, сбросить ночную дремоту и начать новый день. Именно в этот момент силы зла становятся бессильны навредить.
Лаура немного успокоилась, но всё же мысль о сыне беспокоила её. Необходимо убедиться, что с мальчиком всё в порядке.
- Не хочешь посмотреть на него? – поглядев на Шона, спросила она. Выразить в шепоте надежду или тоску было трудно, а говорить в голос она всё ещё не могла. Но взгляд. Она так хотела показать ему сына. Как он вырос. Как хорошо учится. Как читает ту книгу, которую получил в Рождество… и как он замечательно рисует, и оба они ждут его. Их самого главного мужчину…
- При условии, что он не будет смотреть на меня, - слабо улыбнулся Шон. – Ему еще рано видеть своего отца в костюме Адама.
Господи, и это говорит человек, который подарил мальчику книгу с картинами Блейка…
Лаура улыбнулась и качнула головой.
- Он сможет оценить твоё тело. Уж поверь. Не знаю, к добру ли, но мальчик очень недурно рисует. А та книга, что ты ему подарил, просто стала его любимой. Так, что твоё тело стало бы скорее объектом любования, нежели отвращения.
Шон только подивился развитости мальчика. Но не отказался от удовольствия самому полюбоваться на свою копию. Странное, но приятное ощущение.
- Как будто себя вижу…
И – да. Горькое. Я сам сделал собственного сына бастардом. Мало было мне собственного опыта.
Но очень скоро всё изменится. И Лаура, и Джон будут счастливы. И для этого не понадобится варить суп из попугая. Определённо. Я клянусь тебе, сынок!
Казалось бы. Все хорошо, все как надо. Лаура приняла его, и Джон тоже признает. Со временем, конечно. Не стоит ожидать беззаветной сыновней любви от того, кого отказывался признавать столько лет. Но Шон наверстает все время, что упустил. Он станет лучшим отцом, тем, какого у него в этой жизни не было.
- Мне нужно закончить… - как ловко люди научились облекать свои ужасные действия в красивую оболочку лживых слов. – Я вернусь, как только смогу. Закрой все двери и окна. Держи телефон под рукой. И если что, я надеюсь, этого все же не произойдет, но тем не менее. Можешь убить его. Я знаю парочку хороших адвокатов.
Он поцеловал Лауру в макушку, это был жест нежности и защиты, покровительства и старшинства. Так целуют младшую сестренку. Да. Шон не рассматривал Лауру как объект сексуального желания сейчас. Единственным его стремлением было защитить, уберечь, дать ей все то, что она заслуживает.
- Я постараюсь не задерживаться. – Еще раз повторил он, подчеркивая твердость своих намерений.
Шон уехал. Дела. С мужчинами так всегда. Но любые дела означают только одно – его кошелёк потолстеет. Разве это не повод повеселиться?
Впрочем, и у Энн были свои дела. Шон мог сколько угодно зарабатывать деньги, они всё равно окажутся ему не нужны. А вот Стивен… почему он не появляется, когда так нужен?
Энн ходила из угла в угол по просторной спальне в стиле барокко. Стоило ли устраивать себе родовое гнездо, если нельзя свить в нём свой уголок?
По стенам висели картины Рембрандта и Веласкеса. Энн не любила пышных, будто бы грязных дам на полотнах Караваджо, поэтому на них любовались гости дома. А её спальня радовала глаз своей хозяйки. Мебель тоже таила в себе множество изысков. Причудливых деталей и тайн. Конечно, тайн. Разве могла бы обойтись без них хотя бы одна уважающая себя женщина. А уж Энн Шенинг тем более.
В её изощрённом сознании было ещё множество идей, но даже они могли подождать. Сейчас ей нужен Стивен. Могущественный и умный. Если Лаура и дальше продолжит сопротивляться пыткам, то дело может зайти в тупик. А Энн не может допустить такого поворота. Стивен тем более. Но где он, не знал никто. Офис пуст. Да и не станет он сидеть в офисе, зная, что поиски Грааля вот-вот дадут результат.
Ведь это была его идея потрясти хозяйку поместья Стоунхолл. Уж кто знает, какими пытками выведал он эту информацию, но, похоже, и в этот раз он был прав. Мисс Метью действительно что-то знает, но молчит. Более того, ей удалось прервать связь раньше обычного времени. И это уже не в первый раз. Точнее – им ни разу ещё не удавалось довести пытки до завершающей стадии.
То ли её материнский инстинкт срабатывал, то ли страх заставлял подсознание совершать немыслимый кульбит и уходить в зону сознания. Кто знает. Именно эту проблему и хотела Энн обсудить со Стивеном Редженальдом. Но телефон выдавал лишь короткие гудки, не давая ей даже шанса услышать мнение босса. Впрочем, она отослала отчёт о проделанной работе. …
- Где же ты, Стив! Где! – твердила она, расхаживая в лёгком пеньюаре, надетом на прекрасное тело безо всяких там трусиков и лифчиков. К чему условности, когда ты в своих покоях. И кто может войти? Шона нет, а отец никогда не входит к ней раньше, чем в обед, а к обеду Энн уже выглядит не просто приличной дамой, а лучшей из всех леди Англии.
- Господи, что это за бомбардировка? – шаркая туфлями и возмущённо ворча, в комнату вошел Стюарт Шенинг. – Неужели нельзя подождать до утра? К чему эти истерические послания? Боже, чтоб я ещё раз взялся работать с бабой! Да никогда в жизни!
Раздвинув полы шелкового халата, старый мистер Шенинг упёр руки в бока, и выставил вперёд худую желтоватую ногу, покрытую тёмными бородавками.
Энн взвизгнула, отскочила от стола, пытаясь нащупать за спиной какую-нибудь тряпку, чтобы прикрыться.
- Папа, - удивлённо начала она. - Что ты здесь делаешь. О чём ты?
- Какой я тебе папа! – возмутился старик, присаживаясь в золочёное кресло, оббитое парчой. – И можешь не прикрываться. Всё это я уже видел. Лучше сразу давай по делу. Что там за проблемы с мисс Метью. – командным тоном, но всё ещё тем же брюзжащим голосом возмутился отец.
- Ничего не понимаю. Папа, о чём ты говоришь? С мисс Метью всё в порядке. После того случая она прошла специализированный курс реабилитации, и живёт себе припеваючи. – Дрожащим голосом выговаривала Энн, надев всё-таки на себя тонкий сафьяновый халат с длинными полами.
- Господи ты, боже мой! – возмутился мужчина. - Перестань нести чушь и займись, наконец, делом! Что у тебя за предложение по поводу Грааля? И почему я так срочно понадобился тебе? Нельзя что ли обойтись без утверждения плана? И вообще, Энн, не будь ты леди, я бы ни за что не поверил, что ты стесняешься ходить голой перед мужчиной! Смешно, в самом деле!
В одно мгновение мужчина оказался рядом с женщиной и, просунув руку под ткань халата, провёл ладонью по телу девушки, очень быстро достигнув промежности.
- Раз уж ты выдернула меня из моего чудного мирка, будь добра ублажи по всем правилам гостеприимства!
Если бы Энн могла вырваться из этих рук, то она бы сделала это. Но её словно парализовало. И не только ужас от осознания, кто сейчас находится перед ней. Но и вожделение от этого властного прикосновения. Так страстно, жестко и по-хозяйски мог вести себя только один человек и это не Стюарт Шенинг.
- И с каких пор его нет? – дрогнувшим голосом спросила она, поняв кто перед ней.
- Тебе это так важно? – словно ни в чём не бывало, спросил мужчина, - Вот уж не подумал бы…
- Он же мой отец… я люблю… любила его…
- Хорошо, люби меня, я даже не буду против, - кивнув головой, согласился мужчина. – Приступай!
Он сел на широкую кушетку у окна, развязав пояс, он откинул полы халата, обнажая уже возбуждённый член.
- Я жду, Энн….. или ты разучилась выполнять приказы?
Проглотив подступившие слёзы, Энн упала на колени перед мужчиной.
- Сними это… - прищурившись, приказал он. Она мгновенно, одним движением, скинула с себя и халатик, и пеньюар.
- Я могу хотя бы знать, где он похоронен?
- Мне повторить приказ дважды?
Было что-то в его голосе, что разрушило последние сомнения. И Энн припала к его члену, словно бы к Рогу Изобилия.
- Вот видишь, тебе понравилось. Уверен, ты будешь в восторге от того, что будет дальше…
Вскоре Энн действительно забыла, с кем она делит восторг, хотя Стив не забывал отдавать приказы, которые Энн исполняла с невероятным рвением. ….
Шон всегда считал себя честным человеком. И потому решил, не теряя времени, сообщить Энн о своем решении. Если даже она все еще спит, ничего. Он подождет. Поговорит сперва с отцом. Мистер Шенинг встает рано.
Дворецкий проводил Шона в гостиную и удалился, чтобы принести кофе и круассаны. Оставшись один, Шон прошелся по мягкому ковру, рассматривая в очередной раз висящие на стенах портреты. Шенинги – красивая порода, что ни говори. Бет говорила про его собственных предков. Странно, что Шон никогда не обращал внимание на их портреты. Надо будет наверстать…
Какой-то приглушенный шум достиг слуха Шона. Он прислушался. Непонятные звуки, похожие на стоны, доносились из спальни его невесты. Смотрит порнушку с утра пораньше? Готовится к визиту будущего мужа?
Шон бесшумно прокрался к двери спальни Энн. Он даже ни секунды не сомневался, прежде чем распахнуть ее. Имеет полное право. Энн его жена почти уже…
Господи. Что это.
Шон в немом оцепенении замер на пороге.
Несмотря на то, что все было достаточно очевидно, разум его все еще отказывался воспринимать реальность. Энн… и ее отец… Она ему отсасывает, да еще с таким удовольствием… Оба так увлечены, что даже не замечают присутствия Вулфтрейса. Шон уже хотел развернуться и уйти, ему было неловко подсматривать за происходящим, да и созерцать это было выше его сил. Еще одно предательство. Еще одна ложь. Лицемерная подлая Энн. Как ты могла. Я же думал, ты станешь мне достойной парой… Я даже собирался сделать тебя продолжательницей нашего рода… Горькое разочарование навалилось на Шон, и он оперся на косяк, потому что это было уже невыносимо. Сердце сдавила резкая боль.
- Можно было просто сказать… - только и вымолвил он, не в силах даже ни ругаться, ни возмущаться.
Лаура немного воспряла духом. Пусть горло исходит кровью. Пусть жутко болят волдыри от ожогов. Пусть ей нестерпимо страшно. Она знает одно – Шон защитит её. Это главное.
Проверив сына, Лаура успокоилась. Мальчик спокойно спал. Суббота. Торопиться некуда. Всё прекрасно.
До годовщины дня, когда они встретились впервые, ещё осталось время. Наверное, они устроят какой-нибудь праздник. Что-нибудь романтическое. Нежное. Надо будет свозить Джона в детский парк. Пусть мальчик побудет с отцом. Почувствует его. Шон хороший. Он обязательно понравится мальчику.
Под чудесные мечты о будущем, Лаура приняла душ. Прошла на кухню. Вскипятила чайник и приготовила завтрак.
Заспанный Джон спустился в обычное время. Он никогда не спал долго. Так, что в школу ему или нет, но в семь утра завтрак.
Услышав новость о том, что скоро приедет папа, Джон вихрем унёсся наверх и вернулся с той самой книгой, которую получил в подарок на прошлое Рождество.
- Мам, он действительно такой умный? – глядя на картинки старой книги, спросил он. - Просто это такая книга… Ведь идиот же не купит такую в подарок на Рождество.
- Он не идиот, - рассмеялась Лаура. - Неужели ты думаешь, я полюбила бы идиота? – женщина взъерошила волосы сына. - Он очень хороший. Просто дела. И он не знал о тебе. Он думал, что не нужен нам. Немножко глупый, да?
- Да, мама. Странный. Но мы это исправим, - деловито закончил он, и отправился из кухни со словами. - Я - заниматься!
Лаура и не поняла сразу, чем собрался заниматься Джон. И лишь услышав ритмичные шаги над головой, сообразила, что мистер Хооп всё же успел внушить мальчику некоторые постулаты о физическом воспитании тела и духа. Ну, что ж. Теперь в её доме будут мужчины. Так непривычно и неожиданно, что даже и не верится пока. Мужчины. Как приятно. Как трепетно… Шон… Джон… Боже… А если Шон захочет ещё ребёнка?
В этот раз Лаура задумалась надолго. Ей было непривычно ощущать себя женщиной. Любимой женщиной. Она уже давно привыкла быть мамой. Но не воспринимала себя, как женщину, за которой мог бы кто-то ухаживать. И вот. К этому надо действительно привыкнуть.
Ах. Боже! Шон приедет, а она в таком виде! Толстый халат на голое тело и стоптанные тапки. Ой, Боже мой, как же он смотрел сегодня на неё?
Лаура и забыла вовсе, что сам Шон был вообще без одежды. Да и то. Без одежды она его уже видела. И он её. С этого и началось их знакомства.
***
- Джон? А где Стивен?
- Кто такой Стивен? Причём тут Стивен? Я хочу трахнуть тебя, красотка! Надеюсь, ты не против?
Он хотя бы спросил об этом… а теперь? Он не будет так груб? Не обидит её больше?
***
Сколько времени может провести женщина, выбирая наряд для свидания с любимым? Да, сколько угодно! Спросите об этом у зеркал.
Но день пролетел, а от Шона никаких вестей. Лишь Джон, утомлённый тренировками и воодушевлённый скорым приездом отца, стал уплетать еду, словно готовился к голодовке.
Почему. Почему это происходит со мной? Раз за разом. Не то, чтобы я доверял Энн и ожидал от нее беззаветной преданности. У нас был чисто формальный союз, но чтобы вот так… И с кем? С собственным отцом! А что, если он и меня собирался привлечь к этому их семейному междусобойчику?
Так омерзительно Шон себя уже давно не чувствовал. Комната качнулась и расплылась перед глазами.
- Я … лучше… наверное… вас оставлю… - хрипло выдавил Вулфтрейс, но ноги как будто приросли к полу. Он не мог даже сделать и шага из этого адского вертепа.
- С чего бы? – как ни в чём не бывало, подал голос Стивен. Уж кто-кто, а он почувствовал приближение Шона задолго до того, как тот появился на пороге комнаты. Стал бы он распалять Энн к приходу жениха. – Присоеденяйся к нам. Всё же, это твоя невеста, можешь оприходовать её по праву законного владельца, - гоготнул Стив, а Энн кокетливо повертела задом, чуть раскачиваясь на длинных ровных ногах.
- Я не против, – произнесла она, сглотнув слюну, - Проходи, дорогой, это уже почти твой дом. К чему вести себя, как бука?
- Почти мой дом? – Рявкнул Шон, разъяряясь. Гнев помог ему обрести силы и прогнать туман из головы. – Никогда. Никогда, слышишь? Я не стану ни твоим мужем, ни твоим… - как же это противно. Так вот откуда это чувство отвращения, возникшее тогда еще в ТЦ. – Неважно. Между нами все кончено. Надеюсь, причин разрыва объяснять не нужно. Все итак кристально ясно. Я не стану мужем извращенки. Я сегодня же объявлю о том, что помолвка расторгнута. Так что свободна, Энн. Можешь продолжать, чем ты там так увлеченно занималась.
Отрывистые, насквозь пропитанные сарказмом фразы, горькие, как желчь, грозили вот-вот затопить комнату. Если бы только эти двое хоть немного чувствовали свою вину. Да хоть что-то! Шон видел, что его слова теряются, рассеиваются, теряя смысл, даже не достигнув сознания бесстыжей парочки.
- Ты не понял, Шон, - хохотнул Стивен, - Твоего согласия никто не спрашивает. И твоё желание не имеет никакого значения.
Стив щелкнул пальцами, дверь тут же закрылась с громким треском.
- Вот видишь, мы весьма гостеприимны. Не хочешь участвовать – учись. Не хочешь, я постараюсь втолковать тебе, что к чему.
Пока Стив разглагольствовал, Энн оторвалась от члена Стивена и, пройдя вдоль комнаты, встала за спиной Шона, держа в руках пистолет. Очень удобно придуман этот витиеватый стиль в искусстве. Столько всего нужного можно держать под руками незаметно для непросвещённого взора.
Стивен запахнул халат.
- Не думал, что ты станешь помехой. Я уже почти смирился с твоим существованием. Даже позволил тебе жить. Но нет же. Ты вновь оказался в гуще событий. Не слишком ли ты пронырлив, братец? – уже совершенно другим голосом и тоном произнёс он, подходя к сервировочному столику, чтобы налить виски. – Будешь? Или и виски ты тоже перестал пить? Странно. Мне казалось, ты вполне нормальный самец. Я даже зауважал тебя, когда ты отказался спать с парнем… с чего бы вдруг тебе не понравилась эта красотка?
Вулфтрейс шарахнулся в сторону, но он прекрасно понимал, что пуля догонит его раньше, чем он даже попытается что-либо предпринять. Вот это попал, так попал. Сам завел себя в западню. Единственное, что успокаивало, так это то, что Стив сейчас здесь, а значит, Лаура в безопасности.
- А сейчас по законам жанра ты скажешь, что нам слишком тесно двоим на этой земле, и что из этой комнаты выйдет только один из нас? Так, Стивен? – ухмыльнулся Шон. – Я не привык делиться, видишь ли. Ты испортил девку своим мерзким прикосновением, так что забирай ее. Она твоя по праву. Не думаю, что она будет против, - точнейшее скопировав интонации Энн, добавил Шон.
Он позволил ему жить! Позволил! Как будто его решение имеет какую-то силу… Или имеет. Осторожно, Шон, осторожно, предостерег он сам себя. Ты пока не знаешь всех его возможностей. И это дает Стивену преимущество.
- Ты насмотрелся голливудских фильмов, дорогой братец. Ох, и век же настал… всё-то за тебя уже решили и сделали. Только успевай повторяй… трахать баб, грабить богатых, избавляться от неугодных… не надейся. Мы выйдем отсюда вместе, ты же не станешь делать глупостей, братец? – бархатным, почти ласкающим голосом прошептал Стивен. - Ведь мы оба знаем, что случится, если ты закапризничаешь. Ах, как будет жаль твоего ублюдка… да и леди Форестер слишком уж мила, чтобы возбудить меня… но… я ведь могу и поменять вкусы. Как думаешь, она поймёт разницу между нами?
Стивен вовсе не пугал. Идея явиться к Лауре в образе Шона давно уже зрела в его голове. А теперь такая удача. Надо быть полным кретином, чтобы не воспользоваться этим обстоятельством.
- Он не ублюдок. – Прорычал Шон, подавшись вперед, прожигая взглядом Стивена. – Он мой сын. Мой. Родной. Сын. Только попробуй приблизиться к нему.
К чему пустые угрозы. Вот он, Стивен, прямо перед ним. Так чего медлить? Не убьешь его сейчас, он заявится к Лауре, а она даже знать не будет. Он же сам не распознал подмену, когда Стивен влез в шкуру Мартина. Острая боль полоснула по сердцу, а внутренности сжались в тугой ком. Никогда. Никогда!
Вулфтрейс бросился на Стивена, повалив его на пол.
Ну вот ты и выдал себя. Безнадёжно и с потрохами. Стивен оскалился.
- Не вздумай пальнуть в него, - крикнул он Энн. - Этого борова так просто не свалишь, спрячь свою пукалку и не мешай.
Энн послушно выполнила приказ, стараясь держаться подальше от вцепившихся друг в друга мужчин. Вот уж в чём она не собиралась участвовать, так это в драке. Достаточно было насмотреться этих драк в Осаке. И к чему приводит каждая из драк тоже. Не пререкаясь, Энн отошла в дальний угол, наблюдая, как Вулфтрейс молотит Стива по бокам. Правда, ему ни разу не удалось добраться до челюсти, а видно было, как он желает этого, но и удары по корпусу были весьма чувствительны, если судить по вскрикам Стивена…
- Не поверю, что тебе так уж и больно, - хохотнула Энн, после очередного вскрика Стива, когда Шон, пробив блок, динамично вбил свой кулак под рёбра Стива.
- Не верь, - кашлянул Стив. - Но твой женишок завалит троих таких, как я! Да и чего он хотел – напал на старика!
Полные сарказма реплики были предназначены для наблюдателей. Шону же доставались тумаки не меньшей разрушающей силы, чем у него. Хотя Вулфтрейс и не охал. …
Вкладывая всю свою ярость, всю силу в удары, Шон не рассчитывал силы как во время боев на арене. И предсказуемо потерял бдительность. Когда ему уже казалось, что сопротивление его противника сломлено, Стивен пробил его защиту и нанес удар настолько сокрушительный, что Вулфтрейс на мгновение потерял сознание. Когда же очнулся, был уже закован в наручники из особого сплава, что оборотню не под силу порвать.
Вывернув голову, увидел ухмыляющуюся физиономию Стива.
Вот и все. Теперь он сам лично вручил ему ключи от дома Лауры. Шон зарычал от бессильной злобы, рык перешел в стон.
- Это между нами, Стивен, - прошипел он, слизывая кровь с разбитых рук. – Только между нами. Со мной можешь делать все, что хочешь…
Обретя, наконец, собственное лицо, Стивен довольно ухмылялся. Впрочем, его лицо менялось так быстро и живо, что уследить за ним или понять его настроение было практически невозможно. Вот только что он был само воплощение ангела на земле – чувственный нежный с вожделенным взором, но стоило Шону попытаться поставить условие – сквозь белый пушок проступил волчий оскал.
- Ты уверен, что мне достаточно только твоего общества? – словно вырыгнул Стив. - Впрочем, почему нет? Помнишь, Мартин обещал тебе свет свечей… музыку… шелковые простыни и поцелуи… - Трепетно произнёс он, обходя вокруг брата, прикованного к тому самому столбу, что он видел во снах. Только они были не в пещере. Замок Стива имел несколько уровней. Сейчас Шону посчастливилось побывать на нижнем уровне, включающим в себя зверинец, в котором кроме тигров и леопардов, содержались и люди, чьё мясо и служило пищей для хищников. А также пыточную, которой заведовал горбатый палач Тюф.
- Новое мясо? – потирая руки, смрадно ощерился беззубым ртом Тюф. - Что выколачиваем из этого переростка, хозяин? – подобострастно залепетал Тюф, заискивающе заглядывая в глаза Стиву.
- Ничего, Тюф, отдохни. Я и сам ещё не насладился. Привык, что всё сладенькое тебе? Потерпишь! – рыкнул Стив. Тюф, словно ужаленный, чмокнул и отошел подальше.
- Я могу смазать ему зад маслицем, - не теряя надежды, предложил он.
- Хорошо, я позову, когда понадобишься, - отмахнулся Стивен, выбирая между клещами и грушей дьявола. – Можешь пойти оторвать кому-нибудь яйца, если уж так не терпится.
- По яйцам у нас – мисс. Она мне ещё руки поотрывает, если заметит недостаток материала, – жалобно отозвался Тюф.
- Это верно. Энн не любит конкурентов. – Ощерился Стив. – Ты представляешь, братец, с каким удовольствием твоя невеста отсобачит твой член? Ох, я буду рад посмотреть на это зрелище!
Хохотнув, Стивен выбрал клещи.
- Ладно ныть-то! – рявкнул он. - Разводи огонь и не забудь вскипятить смолу. Я же сказал, что желаю насладиться! Исполняй! И маслице не забудь! Это будет прекрасный день и восхитительная ночь! Кстати! Ты можешь осмотреться, пока ещё можешь видеть, – приглашающим жестом повернулся Стивен к Шону. – Вон к той решетке был прикован Мартин. Ах, бедняга… - делано покачал головой Стив.
- Да, бедня-яга… его пальцы так смешно хрустели в тисках… - ностальгируя, прикрыл глаза Тюф. - А мисс получила бездну удовольствия, отрезая его член…
Залитые кровью прожилки в глазах Тюфа исчезли за веками, когда он, сглотнув слюну, предался воспоминаниям…
Шону не было страшно. Он знал, что сможет выдержать много пыток. Будет больно, очень больно. Как ни убеждай себя, что привык к боли, что можешь вынести ее, сколько понадобится, а понадобится вынести столько, сколько он за всю жизнь, наверное, не перетерпел. Все равно в один момент не выдержишь. Выпустишь крик наружу. Наступит тот предел, за которым у обычных людей смерть, а у оборотней что? Нужно помнить одно. Пока Стивен занят им, он не тронет Лауру.
Шон перевел взгляд на решетку. Зачем только господь наградил его таким живым воображением? Он видел Мартина, прикованного к ней, видел, как он страдал, если бы он тогда знал Шона, он бы звал его. Но настоящий Мартин никогда не знал Шона. Это так несправедливо. Как и Шон не знал его настоящего. Видел лишь то, что Стивен позволял ему видеть. Мартин принял смерть за него, за Шона. Даже не зная. Не ведая, почему, за что, за кого страдает.
- Ты. Подонок. Я убью тебя первым. А потом твоего прихвостня. – Вулфтрейс дернулся в путах, но Стивен знает толк в оборотнях. Не вырваться. Только браслеты наручников содрали кожу на запястьях, а суставы едва не вывернулись из плеч. Шон сдержал стон. – Я тебя буду убивать медленно. Как ты убивал Мартина. Слышишь меня? Знаю, что слышишь. Мой голос будет последнее, что ты услышишь в своей поганой жизни! Ах да. Чуть не забыл. Эта сучка тоже получит свое. Правда, я еще не решил, кто на кого будет смотреть. Но это можно решить и потом. – Шон рассуждал так, как будто это не он, а Стивен был прикован к столбу. Это же Эйнштейн говорил, что воображение важнее реальности? Вот и проверим.
Тюф хихикнул, но предпочёл выполнить указания хозяина. Стивен же и вовсе не отреагировал. Странные эти людишки. Хотят стать героями. А ведь впору спасать собственную шкуру. Впрочем, уже поздно. Клещи раскалились и раскраснелись, словно девичьи губы.
- Преступим, братец. Уверен, тебе понравится…
Впрочем, Шон был прав в своих догадках. Пока Стивен занят им, Лауре не угрожают пытки. Но…
Лаура понимала, чувствовала, что с Шоном что-то случилось. Если не считать летящего за окном времени, она безоговорочно доверяла Шону и не допускала даже мысли, что её избранник может обмануть или и вовсе предать. Нет. Если его нет – значит, что-то случилось. А на что способны те тени, что преследовали её на протяжении полугода, да и Стивен, что появился, грозя страшными пытками, Лаура прекрасно понимала. Значит Шон действительно в опасности. Но, как помочь ему? Как?
Всё, что пришло в голову Лауре – увидеть всё во сне. Уже смирившись с неотвратимостью кошмаров, она измеряла часть жизни этими видениями.
Но в этот раз сны не повторились. Более того, ей казалось, что она и вовсе не спит. Словно поужинав, она занялась какими-то делами в своей комнате. Нашла ту самую сорочку, которая так дорога ей…
Вдруг появился Джон. Огромные голубые глаза мальчика стали почти чёрными, словно омуты.
- Мама! Мама! Ты слышишь меня? – мальчик сделал шаг к матери и взял её за руку. – Мама, пойдём! Ты отдашь мне Чашу? Мама, это же я – твоё продолжение, мне же ты можешь отдать чашу?
- Могу, - кивнула головой Лаура. - Тебе могу! Тебе я отдам всё, даже жизнь! Пошли…
Вот она надевает кроссовки. Накидывает на плечи чёрно-серый клетчатый палантин и обнимает сына. Он опять берёт её за руку. Второй рукой открывает дверь.
- Ой, подожди, сыночек, кажется, я забыла выключить газ. Минуточка, надо проверить плиту, - вскрикивает женщина и пытается высвободить свою руку. Но мальчик держит её руку так крепко, что ей не удаётся даже ослабить захват. – Сынок, нельзя оставлять открытым газ. Ты же знаешь правила. – Пытается урезонить ребёнка мать.
- Ты знаешь правила, - вторит мальчик. - Ты знаешь правила, мама, мы должны идти. Какой газ? Зачем он тебе, если у нас есть дело?
Лаура заглядывает в глаза сына и вздрагивает. Она уже не видит нежно голубых омутов. Перед ней наполненные темнотой глаза, готовые поглотить и её, и голоса. Сын шевелит губами. Но она опять слышит голоса теней.
Чаша. Нам нужна Чаша… Чаша…
Женщина с силой дёргает руку, но и эта попытка не увенчивается успехом. Мальчик накрепко вцепился в её ладонь.
- Пойдём, мама, они не любят, когда мы опаздываем.
И вытягивает её в открытую дверь так резко, что женщина роняет ту самую сорочку со следами крови, на пол перед дверью, и делает шаг вперёд. Ей сопротивление совершенно не доставляет проблем ребёнку. Мальчик уверенно тащит женщину вперёд. Самое досадное, что Стоунхауз окружен лесом. Как и много веков назад, перед домом осталась небольшая площадка – теперь это стриженный зелёный газон, а дальше лес. Шервуд. Для того, чтобы встретиться с соседями нужно обойти дом через гараж или задний двор, и выйти на улицу, примыкающую к ограде дома. А это довольно далеко. Кричать и звать на помощь бесполезно. Хотя, Лаура попыталась сделать и это.
- Миссис Хопкинс! – закричала она, в надежде, что её услышит хотя бы ближайшая соседка Хельга или её муж, но Джон остановился, с силой дёрнув мать.
- Не стоит, мама. Не советую, – голосом, от которого по телу Лауры прошла дрожь, проговорил мальчик. – Ты ведь не хочешь разозлить меня? – спросил он, улыбаясь. Но от этой улыбки повеяло таким лютым холодом, что женщина икнула.
- Нет, милый, что ты! И в мыслях не было злить тебя! Я лишь хотела пожелать Хельге доброго утра! – проговорила она, стараясь не стучать зубами. - Утро уже. Ты разве не заметил?
- Утро? Какое утро? – недоумённо озираясь, заговорил мальчик. Его голос вдруг стал звонким и лёгким. Он взлетел, и словно отражаясь от деревьев. Стал вибрировать между небом и землёй. - Ах, да. Утро! Теперь вижу. Это утро….
Джон исчезает. С минуту постояв на траве, Лаура понимает, что ждёт уже привычного волка на кромке леса. Но его нет. Нет! Боже, где же он?
Возвращаясь в дом, она поднимает сорочку, прижимает её к груди и поднимается по скрипучей деревянной лестнице наверх.
Странно, а во сне она не скрипела, отмечает про себя Лаура, а потом осознаёт, что совершенно не знает, спит она сейчас или нет. В какой из реальностей она находится?
Приоткрыв дверь в комнату сына, женщина отмечает, что мальчик спит, успокаивается и идёт в свою комнату. Там она кладёт сорочку в шкаф и возвращается к постели. Но постель уже занята.
Значит, я сплю, делает вывод женщина, глядя на разметавшиеся по подушке волосы. Постояв минуту, она разворачивается и идёт в комнату сына. Мальчик крепко спит. Она садится на краешек кровати и гладит его волосы.
- Милый. Ты мой самый любимый. Спи, родной, спи, - приговаривает она, проводя рукой по одеялу. И тут в её ладонь попадает травинка. Точно такая же, что растёт перед домом. Мокрая от росы и со срезанными листочками – только вчера рабочие стригли газон.
Лаура вздрагивает и просыпается. Откинув одеяло, она вскакивает с кровати и бежит в комнату сына. Так и есть. На одеяле и простыне лежат несколько травинок.
Боже... Что ещё задумали эти монстры? И почему не слышно больше волчьего воя? Шон, где же ты… где…
Раскаленные клещи впаиваются в кожу, сжигая ее до углей, добираясь до мышц, и все нервные окончания, которые попадаются на пути адского металла, вопят в агонии. Шон еще терпит. Пытка только началась. Но когда начинает хрустеть кость, он уже не может сдержать стон, переходящий в рычание, потом вой. Но это услада для ушей Стива, и Шон знает об этом.
Не кричи, приказывает он себе, но ничего не может с собой поделать. Крик вырывается откуда-то изнутри, оттуда, где прочно угнездилась боль, скрутив внутренности в тугой ком. Она не дает дышать, подчиняет, превращает в безвольный орущий, скулящий сгусток страдания, покрытый местами засохшей, местами свежей кровью.
- Представляешь, она тоже так сладко кричала, – приговаривает Стивен, смыкая щипцы где-то внутри брата. – А если я вырву из тебя мясо и поджарю его, а потом отправлю это жаркое твоей бабе? Как думаешь, сообразит она, кого жуёт на ужин?
Разразившись утробным хохотом, Стивен согнулся пополам. Одна потеха смотреть на эти лица. Они так трепещут от боли и страха, что невольно хочется продолжать…
По лицу Вулфтрейса стекает пот, перемешанный со слезами. Он потерял счет времени. Его посещают призраки. Вот он видит Мартина. Со своей решетки он с искаженным страданием лицом просит помочь ему. Но как Шон поможет? Он беззвучно шевелит спекшимися губами, прося, вымаливая прощения.
И Мартин подходит к нему, небрежным жестом проводит рукой по волосам.
- Все хорошо, милый, все хорошо. Я прощаю тебя. – Шон облегченно вздыхает. – Только скажи, где она. И все закончится. Вот увидишь.
- Кто она?
- Дурашка, - Мартин улыбается своей незабываемой лучезарной улыбкой. – Она… Чаша, конечно. Ты же знаешь.
Шон трясет головой, боль в шее расходится по всему телу. Сколько раз он уже умирал и возвращался к жизни, когда Стивен перерезал ему горло, и Вулфтрейс захлебывался собственной кровью, тщетно пытаясь сделать хоть один вдох… Когда Стив, пристально и проникновенно глядя ему в глаза, обхватывает его голову ладонями, как будто хочет его расцеловать, а потом резким движением сворачивает шею.
И всякий раз, возвращаясь к жизни, Шон боится одного. Что не увидит Стивена. Что тот уйдет к Лауре. Но с неким извращенным облегчением он видит ненавистную физиономию Стивена перед собой.
- Все еще здесь? – шепчет Шон.
- Разве могло быть иначе? – ухмыляется Стив, сменив орудие пытки. – Знаешь, мне даже интересно уже на чём и когда ты сломаешься… но… это же не ради куска камня, ведь правда? Что значит жизнь в сравнении с этой безделицей?
Стивен взял моргенштерн с выдвижными шипами. Что будет с человеком, если его кишки намотать на пику прямо внутри чрева?
Впрочем, этот эксперимент остался незавершенным. Едва успев вогнать наконечник орудия в живот Шона, Стив услышал сигнал телефона. Чёрт бы побрал эту современную технику и сумасшедший ритм жизни, в котором не остаётся места для наслаждений.
- Продолжим, когда я вернусь, братец, - фыркнул он, глядя на осунувшееся лицо Шона. – Веди себя прилично, иначе я пришлю сюда Энн. И ты знаешь, что она с тобой сотворит, - приторно ощерился он, красноречиво глядя чуть ниже рукояти моргенштерна. Тюф, - завопил он.
Палач, сладко посапывающий в уголке каземата, вздрогнул и вытянул голову.
- Слушаю, хозяин!
- Не шали тут! Я скоро.
Если бы не дела, Стив ни за что не покинул бы этого места. Он уже даже подумывал приказать принести ужин прямо сюда и поесть на глазах обессилившего Шона. Но сообщение от премьер-министра стоило больше, чем удовольствие пытать этого ублюдка. Вот же, плодит господь. И сам ублюдок, и сын у него такой же. Разве это не доказывает вполне очевидную закономерность?
Приняв душ во вполне хорошем настроении, Стив уехал в Лондон. Интересы страны пока выше его собственных. Но, завладев Граалем, он сможет восстановить свои законные права на престол и подчинить себе всю британскую империю, включая её заокеанские колонии… вопросы с Ватиканом тоже решатся к выгоде Стивена. Владение древней реликвией, само по себе, уже есть доказательство превосходства.
Как же всё просто складывается, когда в твоих руках всего один нужный предмет…
В самом деле, приятые мысли всегда рождают грандиозные планы и поднимают настроение лучше любой женской ласки.
Потирая руки, Тюф подходит к столбу.
- Наконец-то господь услышал мои молитвы, - шипит он, обдавая Шона зловонием. - Хозяина теперь долго не дождаться. Знаю я это – я скоро! – многозначительно подняв палец кверху, ощеривается горбун. – А ты живой ещё… чудненько. Я уже несколько раз вздрагивал от страха, что мне достанутся лишь твои ошмётки. Я, пожалуй, начну с рук. Как ты относишься к иглам под ногтями? Уверен, что я услышу твой крик!
Наслаждаясь ситуацией, выговаривал палач, обходя вокруг столба. В самом деле, найти возможность хорошенько вогнать иглы под ногти, при скрученных множеством цепей руках сложновато, и Тюф решил поменять расположение витков металла на теле пленника.
Шон уже приготовился к раздирающей внутренности боли, молясь лишь о том, чтобы поскорее потерять сознание, тогда Стив прекращал истязания, пока Вулфтрейс не приходил в себя снова. А какое удовольствие издеваться над тем, кто ничего не чувствует? Но пара минут блаженного безвременья у него все же были. Но Стив поменял планы так резко, что Шон задрожал от ужаса.
- Нет! Нет, не уходи! – заорал он, дернувшись, но обвиснув на цепях. Все эти пытки отобрали у него почти все силы. Сколько они уже длились? День? Месяц? Год? – Ты не посмеешь! Те посмеешь…
В ответ он заслужил лишь удивленный взгляд Стивена.
- Не посмею? Ну смотри…
Критически оглядывая свою перепачканную в крови Вулфтрейса одежду, Стив покачал головой. А потом взял и вышел из подземелья! Просто взял и вышел! Шон еще слышал его шаги на лестнице, ведущей наверх. Наверх. К свободе. К Лауре.
Когда Тюф отстегнул одну руку Шона, чтобы переместить ее в подогнанный к столбу станок, предназначенный специально для таких пыток. Руки жертвы фиксируются от локтя до кисти. Так что можно и раздробить предплечья, и пронзить их металлическими штырями, и промолоть жерновами, и иглы под ногти это самое безобидное из всего арсенала.
Было ли это отчаянное желание избежать боли, или бесконтрольный страх за Лауру, или неистребимое желание вырваться, но Шон не стал дожидаться, пока Тюф засунет его руку в железный рукав. Он освободился, схватив Тюфа за горло. Хватка у него была неожиданно мощной, и Тюф тщетно пытался освободиться, исступленно царапая руку Шона, извиваясь, как червь, насаженный на крючок.
- Что, не нравится? – Прошипел Шон, прожигая полным ненависти и презрения взглядом незадачливого палача. – Мне тоже, прикинь?
Рывком Шон освободил и вторую руку, хоть ему и пришлось пожертвовать пальцем, чтобы выскользнуть из наручника. Обильно смоченное кровью железо с готовностью выпустило его руку.
- Помнишь, я обещал, что убью твоего хозяина первым? – Тюф ничего не отвечал, лишь дико вращал глазами. Задыхаясь и не понимая, как такое возможно. Полутруп вдруг стал сопротивляться. Да, еще как… - Я солгал, - ухмыляясь, сообщил Вулфтрейс, освобождая одну ногу, потом другую. И с видом правителя, сошедшего с трона, спустился с помоста, на котором был установлен столб. А болтающийся под его рукой палач, был как своеобразный скипетр.
- Но насчет того, что ты будешь умирать долго, я не лгал. Или это я не тебе говорил? – нахмурился Шон, вспоминая. – Неважно.
Сначала он вырвал из своего живота моргенштерн и вонзил его в живот Тюфа.
- Что? Не нравится? Больно? – спросил он с издевательским притворным сочувствием, таща уже не сопротивляющегося палача к стене, на которой висело разнообразное оружие. – Не волнуйся, это ненадолго.
И вдруг Вулфтрейс замер на пол шаге.
- Неет, - простонал он, выпустив из руки обмякшее тело Тюфа.
- Показывай, где тут трофеи? – гаркнул он в ухо ошалевшего палача.
Тюф дёрнулся, поморщившись, но указал в каком направлении нужно двигаться.
Шон поспешил переместитья в соседнее помещение. Но зрелище, предтавшее перед его взором было действительно устрашающее.
На стене прямо перед ним подобно охотничьим трофеям красовались головы людей. Всех жертв Стивена. И среди них…
- Мартин… Прости, прости, все не должно было быть так.
Слезы застилали глаза Шона, когда он снимал со штыря мёртвую голову друга. Рыдания душили его, безысходность и неописуемая тоска лишали последних сил.
- Мартин… Мартин… Как же так… Почему…
Если бы он только мог.
- Я бы все исправил… Прости…
Кто сказал, что выжить в споре с женщиной проще всего, если притвориться фаршем? Почему только в этом случае? Притвориться фаршем всегда полезно. Стоило противнику на минуту забыться, как фарш уже довольно проворно двигается, даже не смотря на железяку внутри себя. А что остаётся? Вытащить орудие весьма опасно большой кровопотерей, а остаться в руках Вулфтрейса вообще несовместимо с жизнью. Наверное. Вот дожить до повеления хозяина и не предъявить ему пленника – точно стопроцентная смерть. И хорошо, если в гневе хозяин зашибёт одним ударом, а если подвесит на столб вместо пленника? Нет уж. Тюф знает, чем чревато невыполнение приказа.
В охотничьем зале кроме трофеев есть так же и оружие. Сорвав со стены здоровенный мачете, Тюф размахивается и рассекает Шону руку, пока тот почти без сознания застыл у одного из экспонатов.
- Вот же беспокойное хозяйство, - проворчал он, нисколько не огорчившись тому, что пленник остался стоять, издав короткое рычание. – Не пора ли вернуться на место, парень?
Боль приводит Вулфтрейса в чувства. От неожиданности он выпускает голову Мартина из рук, и она катится по каменному полу, останавливаясь на боку, уткнувшись носом в пол посреди комнаты. Шон зажимает рану другой рукой, оскалившись.
- На место? А это ты здорово придумал, - ощерился Вулфтрейс. - Сейчас будет тебе место.
Ярость придает сил. А жажда мести не оставляет ничего человеческого в сознании. Шон подскакивает к Тюфу, вбивая моргенштерн тому в живот, а потом с наслаждением глядя, как искажается от невыносимой боли его лицо, проворачивает адскую железяку внутри.
Тюф орёт, выкатывая глаза из орбит от удивления и боли. Ещё никогда в жизни, кроме природы-матушки, конечно, которая изуродовала его ещё до рождения, никто не делал ничего подобного, если не считать гадких детишек в школе, вечно дразнящих его на переменках.
- Как ты посме-ееелл, - вопит он, уже не различая перед собой ничего, кроме кромешной завесы боли, но в какой-то момент понимая, что только этим его боль не ограничивается. Что-то леденящее сверкающее и неотвратимое поднялось над ним… - Ты пожалеешь, - шипит он, пытаясь наощупь схватить пленника.
- Уже жалею, - выкрикнул Шон, подхватив мачете, который Тюф выпустил из рук. – Что не сделал этого раньше.
Блистающий клинок со свистом рассек воздух, а потом опустился на плечо Тюфа, потом на другое, разрубая его ровно на три части. Долю секунды разрубленное тело еще держалось вместе, а потом распалось на три части, обильно заливая алой густой кровью пол. Шон метнулся к голове Мартина, успел подхватить ее, пока кровь Тюфа не осквернила ее своим прикосновением.
- И это лишь начало, - зловеще пообещал Шон.
Он знал, что жизнь еще не покинула уродливое тело Тюфа, ставшее и вовсе вызывающим рвотные позывы месивом. Но не для Вулфтрейса. Но его замысел предполагал еще более изощренное воплощение.
Трудно сказать, как может поддерживаться жизнь в разрубаемом не насколько частей теле, но древние палачи знали толк в такого рода экзекуциях. На том и держалось искусство пыток и казней. Продлевая мучения жертве, палач умудрялся доводить это дело до уровня искусства. А влюблённый в своё дело палач, такой, как Тюф, например, и вовсе умел оценить проворную работу специалиста. Нет.
Он уже не мог ничего сказать, поскольку из его горла вырывался лишь отрывистый хрип пополам с кровавыми пузырями, но он отчётливо ощущать, как бьётся сердце в мягком ложе лёгких, выгоняя крови из жил. Ещё немного и его мучения кончатся. Конечно, ещё немного… не вечность же в обрубках, ощущающих боль, будет держатся кровь, дающая жизнь и питание мозгу…
Шон бесстрастно наблюдал, как толчками вытекает кровь из разрубленного тела. Но глаза. Глаза оставались живыми. И он читал в них удивление, перемешанное со страданием и восхищением. Превосходный коктейль. Вулфтрейс пил его неторопливо, пока он не иссяк. Но вот глаза подернулись поволокой, глазное яблоко начало высыхать, и взгляд стал безжизненным и застывшим. Но не само тело. Впрочем, это не проблема.
Пришлось повозиться. Зато теперь посреди зала красовалась своеобразная репродукция знаменитой скульптуры, установленной на Шпрее, Молекулярный человек. Правда, некоторых частей тела его фрагментам не хватало, но это такие мелочи, не так ли? Копья и пики надежно удерживали тело в нужном положении. Тело… То, что от него осталось. А голова теперь красовалась на крюке, где была совсем недавно голова Мартина.
- Место, место… вот тебе и место, - приговаривал Шон, закрепляя голову на крюке. – Нравится?
Он отошел подальше, чтобы полюбоваться на свою работу. Безумие сквозило во взгляде Вулфтрейса, и это было страшно.
Время шло. Больное горло восстановилось, и Лаура уже могла хотя бы нормально говорить.
Но если бы Лаура могла сказать, что с тех пор как они расстались с Шоном, день катился за днём, словно головки сыра с холма Купера, то она была бы даже счастлива, что май подошел к концу и уступил место июньской жаре. Но к её ужасу июнь уже перевалил за середину, от Шона не было вестей, а тягучие, как патока дни, сменяли липкие от страха и холодные от туманов, ночи.
Лаура уже израсходовала запас находчивости, чтобы удерживать Джона в доме во время ночных прогулок, которые всякий раз заканчивались тяжелым, удушливым пробуждением. Да и Джон стал нервным, вспыльчивым и капризным.
Вечерние посиделки с чтением книг, которые раньше были любимым времяпрепровождением семьи, теперь заканчивались раздраженными воплями мальчика и хлопаньем дверей. Но как бы ни злился Джон, Лаура всегда старалась быть выдержанной. Сейчас не то время, когда взрослый адекватный человек может позволить себе поддаваться эмоциям.
Большие надежды Лаура возлагала на рисование. Но Джон лишь марал краской бумагу и бросал кисть. А вот занятия спортом наоборот вызвали у мальчика живой интерес. И Лаура уже засомневалась в правильности своего обращения к мистеру Хоопу о влиянии на ребёнка. Слишком уж многими синяками остались результаты этого влияния на руках женщины. Но. Ничего не поделать. Джон не виновать в том, что происходит в их жизни.
Мальчик нервничает. Мама обещала, что в доме появится отец, а они по-прежнему вдвоём. Своё участие в кошмарах матери Джон не помнил. Или скрывал это? На этот вопрос у Лауры не было ответа. И пока самым страшным результатом кошмаров были содранные о сучки или торчащие корни деревьев, блуждая по лесу во сне.
Если бы это были лишь сны. Увы. Лишь в редкие из ночей Лауре удавалось не поспать даже, просто полежать в кровати. Чаще всего, Джон приходил к ней в спальню и, взяв за руку, тащил в лес.
Лаура пыталась закрывать на ключ двери спален. Тщетно. Это лишь злило Джона, но не останавливало. И вообще, его злость стоила не только синяков и ссадин Лауре. Она стала замечать, что и у сына появились кровоподтёки. Но кто же заставляет мальчика причинять вред самому себе?
Блуждая по лесу, женщина надеялась не только оттянуть время, но и понять, что происходит. Кто или что пытается повлиять на неё. И что стало причиной этих кошмаров. Ясно, что с тех пор, как она сорвала горло, стараясь убедить Стива не причинять зла ребёнку, этот монстр сделал мальчика своим союзником. И теперь сам Джон терзает мать.
Много раз Лаура уже думала показать Грааль своим мучителям, чтобы раритет сам себя защитил. Ведь это было в силах Священной Чаши. Но, вспомнив своё предназначение, она понимала, что Грааль может и карать. И если бы точно знать, что он его кары пострадает только она. Но кто мог это знать?
Никто. Значит нужно ждать Шона. Вдвоём они отразят любое вторжение.
….
- Джон, я устала, - стонет Лаура, послушно шагая за сыном по корягам вдоль серебристого ручья. Как же ночь меняет всё вокруг. Вода кажется совершенно неживой. Словно по руслу расстелили фольгу или плёнку, отражающую лунный свет. Хотя, и сама луна казалась похожей на фонарь. Деревья… они-то настоящие?
Лаура, будто запнувшись, падает на ствол дерева. Наощупь оно словно полое, и даже не деревянное.
- Джон, что это за место? Где мы? Мы заблудились? – спрашивает она, дёргая руку мальчика. На что он оборачивается с шипением и перекошенным лицом.
- Вот же стерва! Догадалась! – кричит он и кусает запястье Лауры. Потом дёргает со страшной силой за руку и бежит. Едва успевая за ним, Лаура несётся сквозь лес, отмахиваясь от каких-то пластиковых веток, хлещущих её по лицу.
- Что ты делаешь, Джон! Джон! – кричит женщина. И просыпается. – Боже, Джон… зачем… - выдыхает она и оглядывается. В комнате ещё темно, но окно уже выделяется на стене светлым четырёхугольником. Руки болят. Ноги тоже кажутся чужими, настолько вымотала её прогулка в чужом лесу. И только теперь Лаура понимает, что каждый раз Джон водил её на прогулку в разный лес. Словно бы испытывая её. А что будет, когда он сообразит, что Грааль совсем рядом?
И почему они гуляют по лесу? Странно. Кто мог знать, где спрятан Грааль? Ну допустим, Стив догадывается, что Лаура знает про Грааль. Но наверняка не знает никто. Никто, кроме самой Лауры. Значит? Значит, они роются в её подсознании. Рано или поздно она сама приведёт их к Граалю. Просто потому, что они найдут нужный рычаг. А они найдут – сын — это главная болевая точка. Потому и прекратились пытки.
Лаура плачет, пытаясь убедить себя в неправильности собственных выводов. Но в том и дело, что она права. Когда подсознание найдёт правильный путь, она уже не сможет помешать. Её любовь к Шервуду и к истории, к Шону и Джону, сама приведёт Стивена к заветной чаше.
И ей остаётся только молить бога, чтобы в тот же момент, в том же месте рядом с ней оказался Шон. Живой и здоровый. Любящий и отважный. Единственный, кого Чаша сделала её половинкой. Пусть он будет рядом. Пусть он будет рядом. Пусть он будет рядом! Слышишь? Слышишь, ты, Господи?
День начался. Лаура посмотрела на часы. Завтра тот самый день. И ей остаётся только одно – ждать.
Приняв душ, женщина направилась на кухню. …
Проще всего сейчас было бы сбежать. Но куда? К Лауре? И подвергнуть ее и Джона смертельной опасности? Как бы ни хотелось Шону быть рядом с любимой, остатками рационального сознания он понимал, что это не тот вариант, который поможет им разрешить проблемы. Остаться. Остаться и сражаться. Из этого подземелья выйдет только один из них. И это вовсе не фраза из третьесортного боевика, которые Шон, к слову, и не смотрит.
Это реальность.
Вулфтрейс заставил себя снова занять место у столба, накинув на руки браслеты, но не застегивая их так, чтобы в любой момент можно было бы освободиться. Но теперь у него появилось развлечение. Смотреть на творение рук своих. Тюф, превращенный в скульптуру, стоял посреди растекшейся крови, как будто посреди реки. Шон ухмылялся, глядя на обезглавленное тело.
Дела страны, требующие его, Стивена Редженальда, участия, когда-нибудь, да закачиваются, а вот делами самого Стивена заняться некому, кроме него.
Стив торопился. Нет. Он не гнал автомобиль по мокрому и скользкому асфальту. К чему? Шон надёжно прикован, а Лаура под присмотром Энн. К тому же у него были хорошие новости. Премьер-министр просил кредит и высказал много замечательных намерений. Впрочем, Стивен никогда не верил намерениям властьимущих, поскольку сам руководил ими. Дёргая за невидимые, но существующие нити, он научился извлекать выгоду из тех намерений, которыми так любят делиться с народом правители. И пусть премьер всего лишь временная фигура, но барон не собирался потакать ей. И терять время тоже не собирался. К тому же, если эта фигура не оправдает возложенных на неё надежд, её легко можно заменить, стоит лишь перевести основной фонд своих капиталов в другое русло. Лейбористы порядком поднадоели со своей демократией, не пора ли вывести на арену тори? Чтобы у Стивена был надёжный союзник, а у страны сформировалось стойкое убеждение в необходимости жесткой и абсолютной монархии? Да и евросюз уже изрядно поднадоел. Жалкие двуличные прихвостни американского кукловода. Мерзость. Необходимо подумать о гарантиях своих прав на трон. Кажется, на арене засверкала звёздочка с именем Тереза. Прекрасная будет пара для Стива.
Впрочем, Стив успел сделать необходимые распоряжения, и механизм перемен запустился. К Рождеству это будет уже сформированное мнение народа, а через год в кресло премьера опять сядет леди. Символично.
Лишь войдя в замок, Стивен почувствовал что-то странное. Но спустившись в подземелье, он был и вовсе поражен.
- Что случилось? – рявкнул он на обвисшего в цепях Шона. - Братец, как ты можешь прокомментировать это? – заорал он, тыча пальцем на кучу ошмётков, испускающую стойкий запах дерьма.
Шон с трудом поднял голову и сфокусировал взгляд на Стивене.
- А ты знаешь, кто такой комментатор? – голос его был слабый и надтреснутый. – Тот, кто рассказывает о том, что и без того ясно. По-моему, все очень даже очевидно. Твоего палача постигла кара небесная. Хотя у всевышнего есть чувство прекрасного, не находишь? Ты же бывал в Берлине? Помнишь знаменитую скульптуру посреди Шпрее? С какой стороны ни посмотришь, видишь одного человека. Здесь примерно то же самое. С какой стороны ни посмотришь, видишь одно дерьмо. Ты можешь хоть из кожи вон вылезть, но обратить нечто столь омерзительное в произведение искусства тебе все же вряд ли удастся. Вот. Живое. То есть, уже мертвое, но наглядное доказательство. – Выдохнувшись, Шон снова опустил голову.
Да. Оратор. Стив коротко рыкнул и отошел подальше от того, что было Тюфом.
- Хорошо. Надеюсь, тебе понравилось. А теперь объясни мне, как ты это провернул? – проверяя натянутость цепей и наличие браслетов на руках и ногах Шона, бубнил недоумевая Стивен. Удивительно было не только то, каким образом кара небесная постигла Тюфа и не тронула Шона, но и почему братец до сих пор находится тут. Если это не благородный разбойник Робин Гуд покромсал на куски палача, то кто смог проникнуть сюда? Если он, то почему Шона оставил на месте? Если это Шон, то почему не сбежал? Если смог высвободиться, то почему он прикован? Если Тюф освободил его на свою погибель, то как Вулфтрейс оказался прикованным опять? Запутавшись в море вопросов, которые и Шерлоку Холмсу не под силу разрешить, должно быть, Стивен потёр лоб. – Вот не пойму, братец, какого лешего ты всё ещё тут, если так виртуозно смог укокошить Тюфа?
Как же иногда бесит необходимость выходить из дома. Да и как этот бедлам теперь можно считать своим домом, крепостью, если в нём так небезопасно? Стив был в замешательстве на столько, что забыл про пытки. Или вовсе потерял к ним интерес.
- Я? – Удивление Шона было абсолютно искренним и неподдельным. – Я всегда думал, что уж кто-кто, а мой брат, если ты так настаиваешь на этом, что ты мой брат. Хотя я никогда так не считал, но, тем не менее, не страдает отсутствием логики. Сам посуди. Если бы я убил это… этого… Если бы я убил его. Стал бы оставаться здесь? И кто бы водворил меня на место? Я бы поджидал тебя за углом, чтобы одним ударом покончить с тобой. Потому что на большее у меня не хватило бы сил. Однако. Этого не произошло. Говорю тебе, Стивен. Кара господня. – Шон подкрепил свои слова многозначительным взглядом. Будь у него свободны руки, он еще и перекрестился бы.
Ещё бы. Логика! Вот в чём дело. Все произошедшее было настолько нелогично, что могло бы выбить из колеи кого угодно. Иррациональность расшатывала сознание, плевалась во все стороны и да. Хотелось перекреститься. Как тут не поверить в кару господню? Но именно в это Стивен и не мог поверить. В чертовщину, ещё куда ни шло, но во вмешательство самого Господа в его дела? Откуда, вдруг?
Стив, не найдя ничего лучше, сел в огромное кресло, стоящее у стены. Именно в этом кресле он часто сидел, любуясь работой Тюфа. Даже участь у него. А теперь он видит лишь ошмётки плоти да явственно ощущает запах его нутра. Зловоние. Вот чем был Тюф. Сплошная куча дерьма.
- Я пойду, пожалуй, - изрёк Стивен, поводив глазами по каземату, но так и не найдя ничего, что привлекло бы его внимание. Неужели ты скучаешь по этому зловонному уродцу, Стив? Вот уж не подумал бы… ладно. Немного виски отрезвят тебя и восстановят твоё душевное состояние. Душевное состояние? Стив, ты в своём уме? У тебя все дома, вообще? Нет! Нет, у меня дома не хватает… чего? Мозгов? Ты в самом деле потеряешь нить жизни, глядя на изуродованный труп того, кто и при жизни был уродом? О чём ты затосковал, Стив?
Вот уж никогда бы не подумал, что вывести его из себя будет так просто. Он же всегда был отменным шахматистом, просчитывал свои действия и действия противников на десять шагов вперед. А теперь он так подавлен, так растерян. Даже жалок. Но Шон не спешил присваивать себе все лавры. Кто знает, может это уловка Стивена. Но в чем ее цель? Теперь настала очередь Шона ломать голову над происходящим. Стивен уходил. Куда? Теперь, когда препятствий не осталось, Шон мог с легкостью последовать за ним. Что Вулфтрейс и сделал. Выскользну из наручников, он бесшумно последовал за тем, кто называл себя братом.
Они поднялись по лестнице наверх, но Стивен как будто оглох и ослеп. Или искусно притворялся. Но они пришли в главный зал, где Стивен сразу направился к столу, уставленному разнообразными бутылками. Он все еще находился спиной к Шону, а тот тщательно держался позади.
- Плесни и мне, будь добр. Что-то в горле совсем пересохло, - негромко попросил Вулфтрейс.
Ещё бы. Ты столько орал, что немудрено горлу пересохнуть… что?
Стивен настолько был удивлён, что не сразу сообразил, что смотрит на Шона с открытым ртом.
- Всё же я был прав. – Резюмировал он, очнувшись от анабиоза. - Никто кроме тебя не сотворил бы с ним такое.
Разлив по бокалам виски, Стивен сер в кресло и сделав пригласительный жест, проговорил.
- Присаживайся, братец. Ты прав. Я потерял аппетит. И хватку, видимо. – Всё ещё говоря с Шоном, как с самим собой, продолжал Стивен. - Может быть, я не всё понимаю в этой жизни. Обычно мне удавалось заставлять людей говорить. И причём, откровеннее, чем на исповеди. А с тобой мы равны, – поморщившись при слове «равны», Стив допил виски залпом. – Надо признать это. Ну, что мне устроить, чтобы найти тот чёртов Грааль? Гонки? Или леди Форестер всё же раскроет тайну Грааля, если увидит тебя в кандалах? Вот видишь, я почти смирился с тобой. С твоим существованием. С чем ещё мне придётся смириться, чтобы увидеть эту чашу?
- Боюсь, не увидит, - качнул головой Шон, сделав глоток из бокала. Виски горячей волной разнес тепло по телу, возвращая к жизни. Вулфтрейс сразу почувствовал себя лучше. Настолько, что смог продолжить разговор со Стивеном. – Я не вернусь туда. Нет. Хватит с меня. Я потешил тебя, теперь уволь. Всему есть предел, и моему терпению тоже. И знаешь, как все будет? Сейчас я допью свой виски и уйду отсюда. И ты меня не остановишь. – Шон со стуком поставил пустой бокал на стол. – И ты даже не приблизишься к леди Форестер. Вот с чем тебе придется смириться. Братец.
Шон поведал обо всем как о свершившемся факте, подавляя своей уверенностью. Стивен прав в одном. Они равны. Они стоят один другого. И это лишь вопрос времени, когда Стивен выйдет из своего анабиоза и попробует воспрепятствовать Вулфтрейсу. И Шон должен быть готов.
Стив ухмыльнулся. Насколько же самоуверенным иногда бывает этот господин. Просто диву даёшься, как он ещё до сих пор жив!
Подождав, пока Шон, качнувшись, упал, Стивен встал из кресла и подошел к Вулфтрейсу.
- Ты действительно собрался уходить, братец? Весьма невежливо с твоей стороны уйти вот так. Я бы даже сказал – это неэтично, но попробуй. – Стив качнул головой – мол, иди, и прошел к столику с напитками. Странно было бы стоять перед лежащим на полу Шоном, склонившись перед ним, словно в ожидании приказаний. Нет уж, увольте. – Тебя не интересует, что с тобой, и почему я не валюсь рядом? – насмешливо поинтересовался Стив. Ему очень хотелось визжать от удовольствия, но вместо этого он налил ещё виски. Впрочем, это был уже другой виски. Бутылочка для особых гостей осталась стоять на сервировочном столике.
На самом деле, да, подумал Шон. Это ему только и оставалось. Думать. Потому что он не мог пошевелиться. Даже дышать он мог с трудом. Все мышцы были парализованы каким-то ядом. Равны? Вовсе нет. Стивен снова обошел его. Черт, надо было убить его, пока была возможность. Так нет же. Захотелось в игры поиграть. Вот и валяйся тут теперь. Беспомощный. А потом все начнется снова. Столб. Пытки. Боль. Нет!
Шону хотелось орать, но он не мог даже поскулить. И кто теперь унижен, кто раздавлен…
- Знаешь, самое удивительное, что теперь должен таскать тебя на горбу. – Сокрушенно проговорил Стив, опрокинув в рот содержимое бокала и вернувшись в кресло. – Ты будешь спокойно отдыхать и набираться сил. Яд действует ограниченное количество времени. Правда, я могу отрезать от тебя лишнее, чтобы не таскать всю тушу целиком, но факт остаётся фактом. Теперь я твой возничий.
Видимо, именно этот факт веселил Стива. Впрочем, не только он один.
Не успев договорить, Стивену опять пришлось отвлечься на телефонный звонок.
- Чёрт! – выругался он, услышав звонок, но увидев, кто звонит, ухмыльнулся. – Твоя невеста. Надеюсь, у неё приятные вести. – И уже в трубку. - Слушаю... Да… Отлично… Выезжаю. – Потом опять Шону. – Ну вот всё и решилось. И таскать тебя я буду недолго. Радуйся, братишка, ты скоро увидишь своих близких! Надеюсь, всех, кто тебе был близок когда-либо! И отнюдь не на этом свете!
Злоба Стива была понятна, но ему пришлось взвалить на себя бездвижное тело брата и дотащить его до машины. Впрочем, не в салон же. Багажника будет вполне достаточно. Упаковав Вулфтрейса и прихватив несколько видов оружия, как обычно скрытых либо в одежде, либо в машине, Стивен сел за руль. Теперь Шервуд. Как называется то озерко, на берегу которого гуляла Лаура, в день их встречи?
- Ты слышишь меня, братик, - повысив голос, говорил Стив. - Уверен, что слышишь. Не удивляйся, если твоя дама не будет рада встрече. Она ведь ждёт защитника. А ты? Ну, кто ты теперь? Фарш? Ах, как я её понимаю. Такая леди, как Энн Шенинг, куда как лучше подходит тебе. ….
Довольно приятную поездку в знакомые края на много приятнее коротать разговором. Тем более что собеседник не перебивает, не ругается, не шумит. Можно сказать, просто идеальный слушатель. Вот где скрывались необычные способности человека…
Хорошо, что не отрубил ничего. Мог бы. С него станется. Главное, чтобы Вулфтрейс мог разговаривать. Чтобы мог убедить Лауру отдать ему чашу. Зачем ему Грааль? Что он с ним будет делать? В наши-то времена? Это было бы еще понятно, когда шли нешуточные сражения за веру, но теперь?
Хотел ли он знать? На самом деле нет. Единственное, что его волновало, это встреча с Лаурой. Теперь она стала неизбежной. Обнадеживало лишь одно. Что Стивен будет не один на один с ней. Но в своем нынешнем состоянии разве мог Вулфтрейс защитить любимую?
Фарш.
Еще нет.
Шон знал, что боль может запустить или ускорить регенерацию. Только бы смочь пошевелиться. Только бы дотянуться.
Они ехали уже порядка часа. И Шон начал ощущать покалывание в кончиках пальцев. Потом дышать стало легче. Уже не приходилось сражаться за каждый вздох. Вулфтрейс вздохнул полной грудью. Наконец. Но до полного восстановления было еще слишком далеко.
Прошло еще около часа, и Шон смог пошевелить рукой. А потом выпустить когти и вонзить их в бедро было уже совсем просто. Он приветствовал боль. Он радовался ей. И чувствовал, как кровь быстрее бежит по жилам. Мышцы начало покалывать, а потом это покалывание стало невыносимым. Как будто его опустили в чан с кипящей водой. Или смолой. Как дочку Мартина…
Терпи. Это скоро пройдет.
Постепенно жжение стало ослабевать, а потом и вовсе прошло. Шон опробовал напрячь то одну мышц, то другую. Нехотя, болезненно, но они отвечали. Вулфтрейс продолжил эти садистские упражнения.
В это раз Лаура боялась даже заглянуть в сузившиеся посеревшие глаза Джона, когда мальчик ворвался в её комнату.
- Мама! Мама, я же просил не закрывать двери! – рявкнул он так, словно слово «мама» - скорее ругательство, чем обращение к той, кому обязан жизнью. – И почему ты ещё здесь?
Лаура открыла глаза.
- Странно, сынок, где же я должна быть, если не здесь? – удивлённо спросила она, стараясь быть спокойной. В комнате было темно. Но удивительным образом она видела всё, что происходит. Даже самые мелкие детали и подробности не скрывались от взора. Ей было прекрасно видно и то, что мальчик полностью одет. А вот она опять стоит в той самой сорочке, цвета лаванды, которая и была на ней в тот день, когда они впервые встретились с Шоном и расстались на много лет. Почему именно она? Ведь за все эти годы она ни разу не надела её больше. Более того, три месяца кошмаров, прошедшие с момента смерти бабули ни разу не случилось так, чтобы Лаура была в этой сорочке. Почему же именно сегодня она встретила сына в ней? – Послушай, Джон, тебе не кажется, что мне нужно переодеться? Что-то мне кажется неуместным идти гулять именно в этом.
- Ты пойдёшь в том, что тебе предложено. – Отмахнулся мальчик, подходя к матери. Он погладил её рукой. Пр чём в этом жесте не было ничего сыновнего. Скорее похотливое желание самца. Лаура вздрогнула.
- Сынок, зачем, - начала было она и осеклась. Что толку было говорить, если мальчик нетерпеливо посмотрел на часы и взял её за руку. – Нам пора. К чему эти увёртки? Или ты хочешь разозлить меня опять?
Лаура кивнула. Но как же скоро она поняла, почему вдруг на ней оказалась та самая сорочка. Буквально через несколько минут они с Джоном оказались в Шервуде. Теперь она точно знала, как определить где гуляет с сыном.
А уж Шервуд-то она могла отличить от любого другого места и не только на земле. Это был тот самый знакомый ей с детство во всех мельчайших подробностях лес. И главное. Та самая тропинка, ведущая дубу в корнях, которого была спрятана шкатулка.
Боже, они нашли путь к Чаше. Лаура содрогнулась при мысли о том, что не сможет сопротивляться собственному подсознанию, но было поздно.
Из всех витиеватых закоулков, подсознание вело её к тому самому месту. И всё же… всё же она попыталась. Даже несмотря на то, что и Джон прекрасно знает эти места, Лаура искала возможность затянуть прогулку. Пусть даже зная результат, она всё равно сворачивала в сторону противоположную нужной.
- Мама! – рявкал Джон и дёргал её за руку, понимая, что дорога не та, но ей уже было всё равно. Она сражалась теми средствами, что у неё остались.
- Что, родной?
- Нам в другую сторону!
- Разве? – удивлялась она и останавливалась к ещё большему неудовольствию сына.
- Именно. – Восклицал он и, бранясь, шел искать другую дорогу.
- Вот бы не подумала, что могла забыть дорогу. – Простодушно восклицала она, послушно следуя за мальчиком.
Но она прекрасно понимала, что рано или поздно они окажутся у дуба, корни которого проросли в древнюю пещеру, прорубленную рыцарями короля Артура в скале над маленьким лесным озером. …
Поездка была утомительной. Потому что шевелиться не было возможности уже не потому, что тело онемело, а потому, что нужно было поддерживать эту легенду. Шон рассматривал возможность атаковать Стивена, взять его в заложники и заставить отозвать своих людей от Лауры.
Но живой Стив это смертельно опасный Стив. И он все равно будет знать, что Вулфтрейс будет его убивать. И отдаст приказ убить Лауру тоже. Нет. Сначала нужно обезопасить Лауру, а потом лишь заниматься Стивеном.
Машина остановилась посреди леса неподалеку от озера. Того самого озера, где Шон впервые увидел Лауру. Стивен тоже здесь бывал. Теперь Шон вспомнил. Он вспомнил все. Так вот откуда берут начало его сны. Так вот почему Стивен охотится за Граалем.
Земля оказалась неожиданно твердой. Дождей давно не было, и почва застыла, превратившись в жесткий монолит. Вулфтрейсу пришлось приложить усилия, чтобы не попытаться смягчить удар, а потом не повернуть голову, чтобы посмотреть на Лауру и тех, кто с ней. Он успел лишь заметить, что девушка не одна. Приходилось ориентироваться по звукам.
Лаура посмотрела на дорожку, что вели от дуба к озеру. Но мальчик толкнул её к дубу.
- Доставай, – скомандовал он.
Лаура не стала спорить. Всего несколько шагов отделало её от того места. Что уж тут спорить. Не сейчас, так завтра она проиграет эту битву. Немного повозившись с наросшим над корнями мхом, женщина извлекла из-под корней резной ларец, завёрнутый в мешковину.
- Глупо было сопротивляться, - буркнул Джон, выдёргивая ларец из рук Лауры.
В этот момент к озеру подъехал большой автомобиль.
Даже, если бы Лаура никогда не видела Стивена, всё равно она узнала бы его. Совершенная противоположность Шону. Но и Шон был тут. Обойдя машину, Стивен открыл багажник и бесцеремонно вытряхнул на землю человека с чёрными волосами. Вот так. Как мешок с картошкой. Лаура вздрогнула.
- Не дрожи, – хмыкнул Джон. – Вас похоронят вместе. Стив вдруг стал добрым. Он не я.
Слова мальчика больно ранили Лауру. Но не сейчас предаваться эмоциям. Видно, ей необходимо было пройти через это. Ну хотя бы увидеть его перед смертью. Одна мысль убивала. Джон. Так страшно за мальчика. Неужели можно сделать из ребёнка такого чудовище? Господи, как страшно…
- Стивен, зачем тебе Грааль? – крикнула Лаура – Ради чего всё это?
- Я – наследный принц Шотландии! – обернувшись к ней лицом, прокомментировал Стив. - Я имею право!
- Джон тоже наследный принц, - начала было Лаура, но Стив оборвал её речь.
- Это незаконнорожденный ублюдок! – заорал он, пнув мужчину, лежащего на земле. – А я имею все права. Но меня сначала лишили страны. Потом права. Потом жизни. Он лишил! – ткнув пальцем в лежащего на земле человека, орал Стивен. - Ты знаешь, что такое сотни лет в темноте? А тут… бог дал мне шанс! И осталось то – достать из ларца Грааль! Наконец ты показала место. Где прятала его. Нельзя было сделать это восемьсот лет назад? Чёртова кукла!
Стивен переступил через Шон и сделал несколько шагов вперёд.
- Давай мне ларец! – скомандовал он Джону.
В тот же миг из тела Джона выскользнула тень, которая, впрочем, быстро обрела формы Энн Шенинг, а тело Джона упало на землю. Лаура тут же бросилась к мальчику. Он был жив. Но без сознания. Вот как они заставили его мучить мать. Это был не он. Облегчённо выдохнув, Лаура заплакала. Ну хотя бы он жив и рядом с ней. Теперь бы спасти Шона. Видно же было, что тот тоже едва жив. Лаура уже хотела сказать, что Грааля нет в ларце. Но не успела. В тот момент, когда Энн приблизилась к Стивену, и они оба занялись открывание крышки, Шон встал на ноги. …
- Не так быстро, братец, - произнес Шон, шагнув к Стивену. – Ты ждал сотню лет? Подождешь еще немного. – С этими словами он выбил ларец из рук Стивена. Быстрый взгляд в сторону Джона и Лауры. – С вами все в порядке? – Ответа дожидаться некогда. Сейчас или никогда. – Если ты действительно тот, кем себя называешь, иди и сразись со мной. Один на один. Не прикрываясь женщинами и детьми. Или ты так не умеешь?
Шон отступил назад, подав знак Лауре не вмешиваться. Он уже видел, что она готова была встать с ним рядом и принять бой.
- Ну же, Стивен. Ты так мечтал убить меня. Но не мог. Тебе нужен был Грааль. Теперь он у тебя, так сделай это, убей меня! Давай же! – заорал Шон, взмахнув рукой с зажатым в ней мечом короля Артура. Откуда он взялся у него, Шон даже не задумывался. Это было и неважно.
Странно устроена жизнь. Как раз в тот момент, когда, казалось бы, уже всё решено и ничего не может помешать исполнению твоего желания, появляется тот, кто не только утверждает обратное, но и становится вполне реальной угрозой для тебя.
За что это мне, стонет Стивен и вытаскивает свой меч.
- Ты всё же не намахался мечом, братец! – утробно рычит он и отходит на пару шагов. Незаметный знак Энн означает лишь одно – стереги ларец. В нём не только моя, но и твоя жизнь, если ты ещё не поняла.
Лаура, уже готовая отдать ларец Стиву лишь за обещание жизни её любимых мужчин, отходит к Джону и укрывает его мешковиной, которой был обёрнут ларец.
Грааль… озеро ещё полно воды. Грааль надёжно укрыт. Но. Если ей понадобится его помощь? Впрочем, она руководит Граалем, а не он ей. Вот в чём парадокс. Другое дело, что Грааль выбирает на роль хранителя человека, который честно исполнит свой долг. Но… сейчас дело именно в чести.
Лаура замирает, глядя на дерущихся мужчин. Странно, что когда-то именно Стив показался ей милым мальчиком… ангелом…
Мечи соперников скрестились вновь, высекая снопы искр и превращая ночь в день. На мгновение стало видно искаженные яростью лица, оскаленные зубы. Мужчины отпрянули друг от друга, чтобы через секунду сойтись в бою вновь.
Пусть Шон и измучен многодневными пытками, он полон решимости поставить сегодня последнюю точку. Он бесстрашно бросается на Стивена, позабыв об осторожности, его цель убить брата. Он сосредоточен исключительно на атаках, защитой почти полностью пренебрегает. И его одежда, и без того находившаяся в плачевном состоянии, окрасилась уже свежей кровью. Но и Шону удалось достать Стивена. Пропитанная кровью ткань матово поблескивает в темноте. Их сражение подобно смертоносному смерчу. Настолько же стремительное и гибельное.
Лаура отчётливо видит, как сквозь синеватое облако ночи, сыплются на землю искры, высекаемые железом. Как мечется вблизи дерущихся Энн Шенинг, держа в руках ларец. Как призывно поблескивает зеркало озера, одеваясь в ещё тонкий, пока прозрачный, но уже ощутимый утренний туман.
До завершения схватки осталось совсем немного. Лишь только горизонт окрасят тонкие розоватые лучи восходящего солнца, туман окутает озеро, и всё завершится. Лаура спускается с холма, чтобы в нужный момент оказаться у входа в пещеру.
Впрочем, пока она спускалась, озеро обнажило вход, и теперь осталось лишь забрать из грота Грааль. Ни мужчины, ни Энн, увлечённые звоном мечей, не могли заметить, куда скрылась Лаура. Но она слышала позади себя этот звон и торопилась.
- Ты здесь?
- Странный вопрос. Здесь.
Он поднялся в воздух над центром стола, сверкая надписью, загорающейся на внешней стороне сосуда. Пещера озарилась этим светом, словно комната в солнечный день, разгоняя сливовые сумерки по стенам.
- Тогда объясни, что происходит, будь любезен.
- Всё просто. Эти двое дерутся за власть. Другие двое за любовь. Это понятно?
- Да. Уж это мне понятно. Уверена, что двое готовы умереть за любовь. А те, что дерутся за власть, вообще умирать не собираются.
- Их ждёт разочарование…
- Я всё ещё управляю временем?
- Ты всё ещё можешь прочитать надпись?
- Да, я вижу её…
- Тогда к чему вопросы?
- Ах, иногда мне казалось, время вообще забыло обо мне. Впрочем, я не ропщу. Пусть будет так, как должно быть.
Сказав последнюю фразу, Лаура взяла Грааль. И только ощутив в своей руке его тяжесть, она успокоилась.
Стив вовсе не собирался умирать. Но при всех равных достоинствах противников, ему катастрофически не везло в поединках с братом. Проведя серию успешных выпадов, ознаменовавшимися алыми струйками крови на одежде противника, он всё ещё не добился уверенной победы. А Шон всё больше прижимал его к отвесному берегу озера. И вот они оба уже роняют капли крови в прохладную воду озера.
- К чему эти жертвы, братец? – кричит Стив, стараясь забыть о боли. Меч Шона уже трижды рассёк кожу, но до смертельного ранения ещё далеко. Или нет? – Я обещаю, что не трону твоих близких, если Грааль окажется у меня. Тебе недостаточно моего слова?
Разве не этого добивался Шон? Безопасности для Лауры и сына? Он же знает, что Стивена не убить. Не так просто, как в прошлый раз. Тогда они были просто людьми, а теперь наполовину волки. Как убить оборотня? Отрубить голову или сжечь.
Стивен ни за что не позволит сделать с собой ничего подобного. Он будет сражаться до победы. А значит… Один из них неминуемо погибнет. А раз так, пусть это будет Стивен. Шон снова бросается в стремительную атаку.
- С каких пор твое слово стало что-то значить? И что ты так тянул с ответом? Надеялся на победу, а теперь понимаешь, что тебе ее не видать? Предлагаешь мирные переговоры? - С каждой фразой меч Шон вонзался в тело Стива. Тот тоже не стоял без дела, и Вулфтрейс содрогался всякий раз, когда отточенный металл пронзал его плоть.
Стив давно забыл о боли. Хотя, как можно забыть, что из тебя выпускают кровь? Ну, допустим, привык к этому ощущению. К привкусу металла во рту. Сколько боёв он провёл на арене. Пусть под чужой личиной, но проливая свою же кровь. Да и утоптать в песок его тело удалось лишь Шону. Он был лучшим, пока не появился этот выскочка. И что теперь? Умереть, чтобы Вулфтрейс успокоился и поверил его слову?
Стив посмотрел на Энн. Можно ли ей доверять? Ах, какая неуместная мысль в такой неподходящий момент. Ведь того и гляди, эта чертовка сбежит вместе с трофеем. Или нет? Побоится?
Взгляд Стива затуманился. Или это утренний туман? Тогда почему ему так больно?
- Давай просто поверим друг другу. Между нами столько всего…. Почему бы не возникнуть доверию? – с трудом хватая воздух, говорит Стивен…
Победа близка, Шон отчетливо чувствует ее медный привкус на корне языка. Перемешанный со вкусом собственной крови. Оба противника уже из последних сил держатся на ногах. Теперь решится все. Один удар. Точный. Мощный. Только в глазах пляшут красные круги, а меч кажется таким тяжелым. Соберись, соберись же!
Шон перехватывает взгляд Стивена, адресованный Энн. Слишком поздно. Слишком поздно он осознал, что опасность грозит не только со стороны брата. Да что-то исправлять уже поздно.
- Да. Хорошо, - хрипло выдавил Шон. – Ты прав, брат. Обещаю тебе. Я не трону Энн. А ты не тронешь Лауру и Джона.
Обещай. Обещай мне!
Я не хочу убивать тебя, брат. Почему все должно быть так…
Шон медлит в ожидании ответа Стивена. Он надеется, что тот скажет нечто, что положит конец их вражде. Их бесконечным сражениям.
Как же он предсказуем. Нет ничего проще, чем просчитать его. Стив ухмыляется. Отталкивается от скалы, на которую опирается при каждом удобном случае, и делает выпад.
- Обещаю! О чём речь! – говорит он, из последних сил стараясь нанести мечом как можно более опасное ранение.
Можно ли ему верить? Шон уже не успевает решить. Он знал, что все закончится так. Знал, что единственный способ победить Стивена – это дать ему убить себя. Но к такому подготовиться невозможно. Когда твердый отточенный металл пронзает твое сердце, которое еще пытается биться, но тщетно. Когда кровь заполняет легкие, и дышать невозможно. Но последнее, что видит Шон, это кровавая пена на губах брата. И рукоять его меча упирается в грудь Стивена.
Вот он. Момент истины. Глаза в глаза. Надо сказать, что-то важное. Ведь это их последние мгновения на этой земле.
- Я не хотел, чтобы… - Шон не находит сил закончить фразу.
И они оба падают к подножью скалы. Кто бы знал, что воссоединение братьев будет таким драматичным.
Энн выхватывает пистолет из-за ремня за спиной Стива. Если Стив не успел применить этот план, то кроме Энн это сделать некому.
Лаура кричит, забыв обо всём.
- Не делай этого! Не делай!
Но Энн не нуждается в поучениях.
- И что мне помешает? – хмуро спрашивает он, спуская крючок. Оглушительный выстрел разрывает сонную дремоту озера, которая уже почти привыкла к бряцанию железа о железо. Нет. Запах пороха и алое пятно расплываются вокруг Шона.
Лаура бежит к любимому, отрывает от сорочки полоски ткани и начинает перевязывать грудь Шона. Но сердце, всё ещё бьющееся в этой груди выталкивает из раны всё новые порции крови, вскоре окрасив ею не только воду озера и одежде мужчины, но и руки женщины, и те полоски тонкой батистовой ткани, которой невозможно удержать рвущуюся из тела, жизнь…
Энн открывает ларец. Теперь настала её очередь кричать. Ларец пусть.
- Мерзавка! Куда ты дела Грааль? – обезумев, орёт леди, всегда похожая на эталон женственности.
- Ты не получишь его! – чеканит Лаура, вытягивая тело Шона на берег, чтобы тот не мог ещё и утонуть.
Но Энн уже рвёт волосы Лауры, тянет за тонкую ткать сорочки, стараясь ногтями задеть нежную кожу. Лауре ничего не остаётся, как защищаться. Тем более, что у неё нет никакого оружия, если не считать тех же ногтей и зубов, обычно стоящих на вооружении женщины. Но. Леди. Она же леди! Хотя, именно в этот момент она забыла об этом обстоятельстве.
Вцепившись в волосы Энн, Лаура истошно вопит и толкает соперницу в озеро.
- Уйди, чёртово отродье! Ты не получишь его! Нет! Никогда!
Стив знал, конечно, что регенерация займёт какое-то время. Но не ожидал, что за это время Энн превратится в фурию.
- О чём или о ком это ты, красотка? – раздаётся отрезвляющий, похожий на рык, голос посреди женского визга. Стив многозначительно смотрит на Шона, лежащего у кромки воды, и чашу, что Энн даже не заметила в приступе ярости. А светящийся сосуд, мерно покачиваясь в воздухе, зависает над водой. – Энн, когда же ты станешь повнимательнее? – укоризненного говорит он. - Впрочем, и так всё прекрасно.
Стив дотягивается до Чаши, но Энн уже рядом. Она очнулась от удивления быстрее, чем едва живой Стив смог двигаться. Теперь они оба вцепились в Грааль, перетягивая его каждый в свою сторону.
Словно детишки в песочнице, подумала Лаура, стараясь незаметно оказаться рядом с Шоном. Её уже не волнует, кто из дерущихся завладеет Граалем. Главное – спасти Шона. Но утащить мужчину ей не под силу. Хотя бы защитить его, если дело дойдёт до самого страшного.
- Уж точно не о том, что у тебя в руках! – фыркает она, проверяя дыхание Шона.
Но Стив вряд ли слышит её слова. Он занят. Да и крики Энн заглушают всякие другие звуки.
- Не смей прикасаться к нему! – кричит она, царапая руки Стива. - Я возьму его! Я! Мне нужнее! Ты и так бессмертный!
- Идиотка! Это же не игрушка! Зачем он тебе? – противоречит Стив, обретая всё большую силу. Энн понимая, что ещё минута-другая, и ей не совладать с бывшим боссом, предпринимает отчаянную попытку укусить Стива за запястье. И ей удаётся даже прокусить вены на руке мужчины. Улучив момент, женщина овладевает чашей, и опрокидывает себе в рот содержимое Грааля.
- К чёрту вас всех! – победно кричит она, сама удивляясь, как в сосуде нашлась та капля жидкости, которая упала к ней в рот. Но …
- Матерь Божья… - выдыхает Лаура, глядя на то, что было когда-то Энн Шенинг…
Застыв на секунду, словно соляной столп, Энн вдруг словно покрывается коркой искрящейся на воздухе соли. Потом с её лица начинает отваливаться одна за другой песчинки, маленькими искорками падая к ногам. Но вскоре вся она ссыпается на землю, образуя небольшую кучку пепла.
- Вот это да! Огня не было, а запах… фу… - говорит Лаура, переводя взгляд на подхватившего Грааль Стивена.
- Ещё какое фууу – тянет он, подходя угрожающе близко к Лауре.
- Ну, что скажешь, красотка? Почему с леди случилось такое… несчастье?
- Почём мне знать. Грааль был в её руках, - пожав плечами, говорит Лаура, прекрасно понимая, почему мисс Шенинг так не повезло.
- Так возьми его в свои руки! – приказывает Стив, и подаёт ей чашу.
- Ты настолько доверяешь мне? – удивляется Лаура.
- Сейчас не до сантиментов, - отмахивается он. Вот уж, что-что, а рисковать он и не собирался. Если так, - Напои-ка сначала Шона, - приказывает он, решая, что Чаша нуждается-таки в проверке своих способностей. Именно теперь, в шаге от победы, риск совершенно недопустимая роскошь.
- Как, Шона? – удивляется Лаура, но принимает Чашу.
- Не рассуждай. Делай, что говорят.
Лаура пожимает плечами и подносит сосуд к губам Шона.
- Пей, родной, всё в порядке, - шепчет она, наклоняя чашу так, чтобы капля жидкости, тяжелая. Как будто весит больше всего мира, стекла ему в рот. …
Несколько секунд ожидания растягиваются в вечность. Туман сгущается, окутывая тех, кто оказался в такой ранний час у кромки озера…
Судорожно втянув воздух, Шон распахивает глаза. Он не понимает в первые секунды, где он, и что происходит. Но, увидев рядом Лауру, слабо улыбается.
- Ты… здесь… Значит, все хорошо. А что с Джоном? – Шон пытается принять сидячее положение, с помощью Лауры ему это удается. Он обводит взглядом берег озера. – Стивен. Я не сомневался, что ты справишься. Ты обещал. Ты помнишь?
Сейчас это самое важное. Вулфтрейса бьет дрожь в ожидании ответа. Или это потому, что его одежда насквозь промокла?
Лаура склоняется к любимому лицу, покрывает его поцелуями и слезами заодно.
- Успокойся, милый, всё в порядке, – шепчет она, гладя его по волосам. – Всё хорошо, родной.
Женщина обнимает мужчину, сладко улыбается и смотрит в небо. Господи, теперь точно всё будет хорошо. Ты же обещал мне это. Но даже не думай, что в этот раз я отпущу его от себя. Нет. Ни за что! Я хочу! Я заслужила себе этого мужчину!
И Лаура вовсе не просила у Бога. Нет. Она требовала себе самое необходимое. То, без чего её жизнь была невозможна.
Стив же, подхватив чашу из рук женщины, ликовал. Убедившись с том, что чаша действительно может возвращать к жизни, Стивен встал над парой влюблённых, надеясь на своё воцарение с помощью Священного Грааля прямо тут, что ли?
Но видимо, Стивену уже никогда не понять в какой момент и что пошло не так. Но, опрокинув в рот, содержимое чаши, он вдруг согнулся пополам, истошно завывая.
- Чёртовы сволочи, вы ещё поплатитесь за это!
Но всё крики Стивена растаяли, вместе с его телом, пролившимся в озеро зеленовато-бронзовой жижей, словно лучи восходящего солнца растопили его тело подобно стаканчику пломбира.
Шон с ужасом созерцал, как его брат превращается в ничто. Это было действительно запредельно жутко. Только что перед ним был живой человек, и его уже нет. Будет ли он тосковать по утраченному брату? Это Вулфтрейс решит потом. После. Сейчас у него есть более важные дела.
- Что случилось? – недоумеваят Джон, ошарашенно глядя вокруг.
- Проклятье Мерлина.
- Это как?
- Долго объяснять. Не скажу, что Мерлин имел в виду именно это, но он предрекал, что в итоге саксы будут сброшены с престола, а в Стивене, как я понимаю, есть и норманская, и саксонская кровь. Он не тот, кому следовало пить из Грааля. Впрочем, Энн это тоже касается. Она уж точно не леди Ди. Мерлин оказался прав. К счастью.
Лаура улыбается.
- Это все? Это конец? Или только начало? Когда мы начинаем подготовку в свадьбе? Нашей свадьбе. Ты же согласна, правда? Понимаю, не то время и место делать предложения, но я не смогу жить дальше, пока не услышу ответа. Прошу, Лаура, скажи да. Я все осознал. Мы потеряли столько времени. Но я обещаю. Я смогу все наверстать. Только скажи да.
Вулфтрейс неотрывно смотрел в глаза любимой, и в первых лучах восходящего солнца его глаза, словно бы сами лучились золотом.
Странно звучит время, подумала Лаура, вслушиваясь в звон колокольчиков на берегу. И стрекозы вдруг замахали крыльями с такой отчётливой ясностью, что не иначе, готовы были посоревноваться с вертолётами. А лепестки цикория так нежно пели, словно только что сдали экзамен по сольфеджио…
- Что ты сказал, милый, - улыбается она. - Джон? Ты хочешь сына? Хорошо, значит будет сын, – соглашается она и гладит живот. - Надеюсь, он уже здесь. Ведь не может же такая любовь не дать своих плодов… Пойдём, обрадуем бабулю!
Впрочем, довольно быстро становится понятно, что прежде чем обрадовать бабулю, нужно сделать так, чтобы она не умерла от страха, увидев парочку молодых людей в довольно странных одеждах.
- Учись у меня, - гордо восклицает Джон, открывая багажник автомобиля. – У меня всегда есть смена одежды и обуви. Мужчина вытаскивает из кейса белую, как свадебное платье, футболку и надевает её на девушку. Лаура смеётся, потом помогает одеться Джону, и они вместе идут к дому бабушки Симоны. А там уже готовы пироги.
- Чур, я ем с малиной! – кричит Лаура и пускается бежать. Но, конечно, Джон догоняет её, подхватывает на руки и вносит в дом, как и полагается новобрачному, на руках.
Симона Метью удивлённо глядит на молодых людей, но тоже улыбается и приглашает к столу.
Счастье. Оно так близко, но иногда приходится прожить целую жизнь в ожидании этого осознания…
***
Грааль вернулся в пещеру. Меч тоже полагалось вернуть. Озёрной фее. Но, поскольку, Бет и была ею, с этих хлопот не возникло.
Через девять месяцев молодые люди стали родителями. Счастливыми родителями. Шон Вулфтрейс очень быстро стал главой огромного синдиката. Но деньги были лишь фоном. На самом деле, его счастье было в другом. Совсем в другом…