17
Первой пришла в себя, конечно, Анна Францевна, наглядно подтверждая вывод о большей адаптационной способности женщин:
– Говорила я вам, талдычила, что это гиперпространство! Вот, пожалуйста, сухопутный сержант трансформировался в матросика! И вроде помолодел.
– Францевна! Ныряй в окно – помолодеешь! – предложил Лука.
– Сейчас вы у меня, Лукин, сами в окно вылетите к жареной курице! – неожиданно в манере Луки пообещал специалист. – Будет вам вечная молодость!
– Ох-ох! Бегу к маме жаловаться – почти мирно ответил Лука.
«Ссорьтесь, ссорьтесь, бумажные тигры», ухмыльнулся Паленцов и дал распоряжение Алисе:
- Запротоколируйте выступления в прениях.
– Ша, братва, протокола не будет! Кончай свою агитацию! – вступил в разговор прибывший матрос.
– Но мы же отправляли сержанта. Что за самодеятельность? – начал было выяснять ситуацию Паленцов.
В руке матроса появился огромных размеров маузер, направленный непосредственно на Паленцова («Бластер!» – ахнула Анна Францевна).
– Молчать, контра, пока не шлепнул! – задушевно произнес матрос и более мягким тоном обратился к панку:
– Из анархистов, братишка? Что ж буржуям недорезанным власть даешь?
Анна Францевна с ужасом заметила на матросской бескозырке надпись: «Броненосецъ Св. Георгiй». Перехватив ее взгляд, специалист и по цепочке все остальные тоже прочли надпись.
– Временная сдвижка! – зашептал специалист Арахисову. – Боже мой, мы не имели права идти на этот эксперимент.
Тут из купе вышел непосвященный пассажир и обалдело уставился на матроса. Надо отдать должное Паленцову:
– Прошу не мешать, снимается кино, – нашелся он и задвинул непосвященного обратно в купе.
– А передать нам что-нибудь вас не просили? – ласково спросил Паленцов матроса.
– Вот предписание комиссара эшелона, – матрос передал Паленцову сложенную вчетверо буажку.
– Но это же чистая бумага! – воскликнул Паленцов, развернув листок.
Матрос повел маузером в сторону Алисы:
– Пусть мамзель прочитает!
Алиса взяла бумагу и прочла вслух появляющийся на ней противоположно процессу, описанному в повести «Судьба барабанщика», текст:
«Предписывается вывести гражданина Паленцова из совета как не справившегося с решением текущщих вопросов. Возложить на него исполнение обязанностей проводника с удержанием разницы в должностных окладах. Зондирование пространства прекратить. Уполномоченным по вагону назначить товарища Лукина-Концевого. До него же довести телеграмму: Меднолохайска Крезцовой – Концевому ТЧК Чтоб тебе пусто стало ЗПТ рвань перекатная ТЧК = Надежда»
– А ну, покажь! – схватил бумагу Лука, долго по складам читал текст и наконец язвительно обратился к Паленцову:
– Все точно, товарищ новый проводник. Вперед к титану, начальник! Чай пора кипятить. И чтоб алкоголя – ни-ни!
– Правильно понимаешь момент, братишка! –одобрил матрос.
– Это фальшивка! – вскричал Паленцов. – Там же нет подписи.
– Есть подпись, – прочел Лука. – Головодромов.
– Что? – сразу сник Паленцов и, убедившись, что подпись действительно такая, молча пошел к титану. Там он сразу потерял стать, розовость лица, сгорбился и превратился если не в настоящего проводника, то, максимум, в младшего ревизора.
Актив вагона, забыв о грозном матросе, с изумлением набдюдал за этой метаморфозой, а Лука сказал:
– Не робей, Алиска, прорвемся!
Алиса подумала и улыбнулась Луке.
Когда все обернулись к матросу, того уже и след простыл. Но на его месте стоял какой-то тщедушный молодой человек, явно не из данного вагона. Ничего морского в его облике не было, даже тельняшки.
– Вы из какого купе? – все же спросил его Арахисов.
Молодой человек извлек из пиджака пачку размноженных фотографическим способом календариков и жестами предложил покупать этот высокохудожественный товар.
– Немой, – догадался Лука и взял несколько календариков. Физиономия его тут же расплылась в довольной улыбке. На всех календариках красовались фото Алисы и Анны Францевны в весьма рискованных купальниках, а кое-где и без оных.
– А с виду скромняги! – застонал в восторге Лука, демонстрируя фотографии.
Лицо Анны Францевны вспыхнуло от возмущения. Но тут и Лука мгновенно сменил тональность.
– Убью, гад! – бросился он к немому, швырнув ему в лицо календарики россыпью.
Дело в том, что на одном фото Лука обнаружил собственную полураздетую персону в обществе тех же прелестных русалок. Такого юмора Лука понимать не хотел.
Немой поспешно собрал свою изопродукцию, попятился к окну, заученным движением нащупал болтающуюся в окне веревку и уверенно покинул вагон.
– Кого еще бог пошлет? – спросил Дзаверткин, адресуясь к открытому окну.
После этого произошла легкая дискуссия – как появился в вагоне немой —через окно или же это матрос трансформировался в торговца календарями. Общее мнение выработать не удалось, но Дзаверткин предложил закрыть окно.
– А как же тогда вернется сержант? – возразила Анна Францевна.
– Вы наш новый уполномоченный, – подчеркнуто вежливо обратился специалист к Луке. – Ждем ценных указаний.
Лука быть уполномоченным категорически отказывался и предлагал сохранить исполнительную власть выбранного ранее руководящего органа. Однако сержанта не было, а Паленцов не собирался нарушать директиву самого товарища Головодромова. Он вообще в разговоре участия не принимал, полностью отдавшись своим обязанностям у титана. Таким образом, вся полнота власти неожиданно перешла к специалисту.
Специалист был в таком же шоке, как и все остальные. Особенно потрясло его, что гиперпространство дало ответ на записку и телеграмму. Конечно, какой-то там Головодромов ему, специалисту, не указ. Тоже еще профессор Зуффид нашелся. Но кто знает, какая еще чертовщина случится, если нарушить присланное предписание.
Поэтому специалист предложил формально считать Луку уполномоченным по вагону (на основе полной коллегиальности). Дальнейшее зондирование пространства он считал нецелесообразным. Оставалось пассивно ждать возвращения сержанта.
Анна Францевна.отказывалвчь что-либо понимать. Матрос, предписание, немой с возмутительными календарями — все это изрядно перепуталось в её голове.
"Полундра!" — вдруг раздалось у самого уха Анны Францевны. Сердце её зашлось в ожидании самого худшего. Но это была всего лишь шутка Луки, удачно сымитировавшего залетного матроса.
18
Паленцов начал разносить чай — как бы в порядке помощи штатному проводнику. С непосвященным контингентом приходилось быть начеку. Потом, хлебнув с Лукой и Дзаверткиным "нафталиновки", он размяк и пустился в воспоминания.
— Я товарища Головодромова — вот так знаю! В одном главке начинали, потом он, конечно, выше пошел. Раз меня на данный участок бросил, значит, знает, что делает. Стратег он отменный.
— А я с Асмодеевым-артистом кирял, — поделился Лука. — Ну, хронитура! Смертельную дозу с ним приняли.
А товарищ Головодромов — ни-ни, отметил Паленцов. — Если только на охоте под настроение себе позволит...
Дзаверткин, пригорюнившись, кивал головой.
Лука собрался было налить еще по одной, но Паленцов ласково остановил его:
— Вас сам товарищ Головодромов уполномоченным поставил. Над оправдывать доверие.
— Лады! — согласился Лука. — Пришлите мне тогда сюда товарища Кульбачко с отчётной документацией.
Дзаверткин и Паленцов покинули служебное помещение. Паленцов при этом приговаривал: "Вообще-то товарищ Головодромов шерше ля фам с секретариатом — ни-ни. Если только на охоте под настроение себе позволит..."
Актив в коридоре периодически посматривал в окно, надеясь, что опостылевшая зацикленность пространства- времени пропадет. Но куда там. Все так же проносились мимо один и тот же самосвал 36-40, мотоциклист, тетка на огороде, куча битых стаканов вперемежку с кочергами и гора жареных куриц в авоськах, разросшаяся, как на знаменитом полотне Верещагина.
Специалист усилием воли переключился на мысленный диалог с профессором Зуффидом. Но профессор по-прежнему изводил его вопросами-подковырками о гиперпространстве и даже не вспоминал диффузию и происки школы Пекарского. Более того, профессор уже ядовито ставил вопрос о размытой гражданской позиции специалиста в части исследования гиперпространства в диалоговом режиме. К действительности специалиста вернули слова подошедших Дзаверткина и Паленцова:
— Товарищ Кудьбачко, пройдите с документацией в служебное купе к уполномоченному.
— Ну он совсем обнаглел! — возмутился специалист, хорошо помнивший демографические намерения Луки в отношении Алисы. Он обогнал Алису и первым зашёл в служебное купе. Паленцов с удовольствием представил себе очередной акт единоборства Луки со специалистом. Симпатии его на этот раз были полностью на стороне Луки.
Но специалист тут же вышел обратно целым и невредимым и сообщил, что Лука отошел ко сну и, видимо, надолго. Алиса остановилась у открытого окна, и вдруг журнал наблюдений выпорхнул из её рук и закружился в гиперпространстве.
— Что вы делаете? — ужаснулся специалист. — Ведь это размножится кошмарным тиражом. (Арахисов с грустью подумал, что упустил возможность издать свой "Торец" с помощью гиперпространства в любом количестве экземпляров). Анна Францевна маникюр давала на смыв, что Алиса тут ни при чем — это гиперпространство мощным силовым импульсом намеренно выхватило журнал из ее рук.
— Без руля и без ветрил, — сказал Паленцов, имея в виду то ли упорхнувший журнал, то ли намечающуюся анархию среди посвященных.
— Плохо, когда ответственный работник совсем авторитета не имеет, — сокрушенно вздохнул Дзаверткин, выпуская свой снаряд по специалисту.
Тут, видимо, ещё и профессор Зуффид сказал в мысленном диалоге специалисту нечто такое, от чего тот вдруг переменился в лице, сорвался с места, подскочил к стоп-крану и дернул рукоятку. В ожидании глобального механического эффекта все замерли, а Дзаверткин поглубже втягул голову в плечи. Но стоп-кран на этот раз сработал как самый обыкновенный электрический рубильник. В вагоне тут же вспыхнуло освещение, а за окнами сгустилась кромешная темнота. Наличие или отсутствие заоконного эффекта Арахисова наблюдать решительно не представлялось возможным.
Однако специалист, потира лысину, уверенно заявил, что с помощью стоп-крана на этот раз удалось покорить пространство и время и вернуть поезд на эвклидовы рельсы.
— Из чего вы исходите в своём предположении? — сразу ринулась в спор Анна Францевна.
— Гипотез не измышляются! — неожиданно изрёк специалист. — Нам народ спать разместить надо, а уж потом гипотезы ему подсовывать.
Анна Францевна ойкнула, потому что с последними словами специалиста яркое освещение в вагоне переключилось на ночной синий свет. Но это уже было делом рук Луки. Из служебного купе высунулась его голова, и прозвучало объявление:
— По турпоезду объявляется отбой. За несданную проводнику стеклотару администрация ответсвенности не несет.
Кажется, Лука отрывал новый нафталиновый цикл. Но все вдруг почувствовали страшную усталость. Специалист объяснял, что упадок сил — следствие скачка времени при изменении метрики пространства. Но даже Анна Францевна уже не развивала эту идею. Более того, никто не вспомнил и о сержанте. Все разбрелись по своим местам согласно проездным документам. В вагоне установилась относительная тишина, иногда нарушаемая зловещим уханьем:
— Товарищ Кульбачко! Немедленно пройдите с отчетной документацией в служебное купе. Повторяю! Товарищ Кульбачко! Вы даже не подозреваете, какая туча над вами нависла!
Но пассажиры не просыпались, а покуривавшему у открытого окна сержанту завывания Луки, похоже, не мешали.
19
— Закрываю туалеты. Санитарная зона. Через полчаса прибываем, — повторял проводник, проходя по коридору.
Было ясное утро. Большинство пассажиров уже вышло из купе. За окнами плыл захламлённый пригородный пейзаж. То и дело мелькали переезды и путепроводы с вереницами разнообразного транспорта.
— На полчаса отлучился, а уже — проводник исчез, — ворчал проводник, прохаживаясь по коридору. — Какое аномальное явление? Пустили поезд скоростным рейсом по запасной ветке, и уже — аномальное явление. Основная на ремонте. Опаздываем на два часа — так не по своей же вине. А вот за открывание служебного окна можно и по всей строгости! Ох, люди, люди...
Кому адресовал проводник свои претензии, было непонятно. Впрочем, разве найдешь на наших железных дорогах абсолютно всем довольного проводника?
Часть пассажиров выглядела, правда, невыспавшейся. То ли в вагоне было душно ночью, то ли ещё что, но некоторые чувствовали себя, как после солидного банкета застойных времен, когда накануне так много намолото языком всякого разного, что утром смотреть в зеркало не хочется. Сержант, правда, относил своё состояние к последствиям контузии.
Дзаверткин первым стряхнул остатки дурного ночного сна с циклическими кошмарами и полностью отдался грядущим хлопотам о фруктовом грузе.
Поезд подходил к перрону, и у остальных пассажиров тяжелый сон временно, а скорее навсегда тоже вытеснился освежающими утренними заботами.
Узкий специалист погрузился в проблемы своей любимой диффузии и уже репетировал отчёт профессору Зуффиду о симпозиуме в институте Пекарского. Машинально он искал по карманам несуществующую расческу — привести в порядок свою буйную шевелюру, вызывающую зависть даже у Алисы.
Сама Алиса Григорьевна Паленцова, женщина лет пятидесяти, капризно говорила супругу:
— Паленцов, поправь шляпу. Где ты ее все время мнешь? Как можно в такой шляпе ехать к самому Головодромову?
Она помолчала, потом со смешком сказала:
— Знаешь, мне снилось — как будто мы еще не поженились. Мне — двадцать два, и какой-то странный вагон...
Паленцов напряжённо смотрел в окно, стараясь разглядеть личного шофёра товарища Головодромова, а потому жене отвечал в высшей степени односложно.
Слышно уже было объявление диктора на вокзале:
— Пионеры города встречают дорогого гостя...
Паленцов со значением посмотрел на супругу .
— Сегодня пенсионер Дзаверткин привёз в подарок подрастающему поколению вагон выращенных им фруктов! — закончил объявление диктор.
Пассажиры искоса поглядывали на известнейшего лидера рок-группы "Подсолнечный клей", вышедшего из куре Луки в фирменной куртке с надписью "Long Kef 36-40"
Сержант уже видел среди встречающих мать, идущую по перрону и беззвучно повторявшую:
— Боря! Сынок!
— Смертельную дозу вчера принял! — жаловался Лука новосибирскому деду. — Ох, сейчас моя за щитовидка меня возьмет!
Известный поэт Арахисов привычно извлек из кейса со вкусом изданный лирический сборник "Торец" и приготовился написать на титуле тёплые строки: "Моей читательнице Анне Францевне", впрочем, не Анне Францевне, а просто — Анне. Не тянула эта юная двадцатидвухлетняя особа на "Анну Францевну".
— Запишите мой телефон: 44-36-30, — говорила она Арахисову. — Или запомните. Он очень легко запоминается: две четверки, четырежды девять и четырежды десять.
— Я его уже запомнил, ответил Арахисов, — 36-40 — это номер моей машины.
— А какая у вас машина?
— Самосвал, — пошутил Арахисов.
Вдруг Лука истошно закричал:
— Мужики! У меня один рубль остался, а садился точно с тремя!
— Перестаньте, — поморщилась Анна Францевна. — изменение масштабного коэффициента после возвращения из гиперпространства — избитый прием всех фантастов средней руки.
— Сны читает! — ахнул Лука.
— Вы любите фантастику? — заинтересованно спросил Арахисов.
— Смотри, какая заготовка! — шепнул новосибирскому деду про Анну Францевну Лука. — Фрезеровать, полировать, фаску снимать! — и, переходя на нормальную громкость, снова заныл: — Где же мои три рубля?
Отвлекшись от авторской надписи на книге и проверив наличие солидной суммы в бумажнике (гонорар за " Торец"), поэт Арахисов ответил:
— За приключения, многоуважаемый, как говорится, надо платить!
1988