- Мамочка, не надо, пожалуйста, не надо, не бей ее.
В комнате на полу моя старшая сестра, мать издевается над ней ее. Мне страшно, что она ее убьет. Мне страшно видеть это, но не могу уйти, я боюсь, что она убьет мою сестру, что она забьет ее до смерти, она такая большая, а сестра такая маленькая и беззащитная. Боюсь эту женщину, свою мать, но я не могу убежать из комнаты. Я так люблю мою сестру. Она в слезах на полу. Рыдаю в ужасе. Отец на работе. Где-то в квартире мой младший брат. Мы пришли из садика. Сестра вернулась из школы. Отец вернется так не скоро. Он возвращается, когда на улице уже темно. Что-то ужасное может случиться. Он на работе. Он такой добрый, он мог бы спасти нас. Она кричит и бьет сестру. Она за красивые ее золотые волосы хватает и бросает на пол.
- Мамочка, прошу тебя, не надо, не надо, прошу тебя. Не вижу брата, он плачет, спрятался под столом, или убежал в кухню. В этой маленькой квартире мы трое в опасности. Двери закрыты на замок, я не могу его открыть и позвать на помощь или позвонить в милицию. Ведь брату три года, а мне четыре. Слезы и безумный страх. Она бьет ее ногами, руками и чем-то, что попадается под руку, она швыряет ее. В следующий раз на ее месте могу быть я. Потом мой брат. Так было всегда. Пока однажды мой брат, уже школьник, не попытался защититься. Он остановил замахнувшуюся на него руку.
За отца я тоже боялась. Почти каждый день она обещала его убить. Однажды она ударила его чем-то по голове, кажется, он был в больнице. Жить стало еще страшнее. Теперь я уже не была уверена, что он сможет нас защитить. Мне казалось, что она убьет нас всех - меня, брата, сестру, отца.
-Что это у тебя? Спрашивает меня воспитатель в детском саду. Мне четыре года, а может быть, три.
- Мама скакалкой побила?
Тихий час. Мы раздевались у своих маленьких кроваток, таких маленьких, почти игрушечных. Маленьких кроваток для маленьких детей, которым нужны забота и ласка, чтобы выжить в этом мире.
- Да.
Я просто соглашаюсь. Так проще - сказать "да". Но это была не скакалка. Вы знаете такие плоские металлические штуки, которыми раньше люди выбивали ковры. Мама выбивала ей из меня свою агрессию. Но я соглашаюсь. Ведь мне стыдно. Я чувствую стыд. За что? Стыд своей матери. Которого она не испытывала никогда.
Так устроен человек, что забывает какие-то вещи из далекого прошлого. Но что-то вдруг вспыхнет в сознании, прорвется сцена, вытесненная, на тридцать лет. Если тебе три года, ты не можешь оградить себя от насилия. Если оно исходит от единственного человека, который должен о тебе заботиться, то у тебя нет выбора - ты будешь пытаться его любить. Тебе три года, она твоя мама. У твоей сестры кровь в волосах, ей будет стыдно в школе, когда воспитатель спросит ее при других детях, что произошло. Но ты будешь всем своим маленьким существом пытаться любить ее. Ты не можешь иначе. Так устроены маленькие дети.
Когда она пила и по несколько дней не появлялась дома, я не могла уснуть, думая, что она может быть в опасности, что на улице темно и холодно, что ее могут убить. Однажды ее не было неделю. Потом она вернулась. А в следующий раз исчезла на две недели. В доме было тихо. Два страха перемешивались с тишиной. Страх за нее и страх, что она вернется и все будет по-прежнему. С того времени чувство стыда и вины, кажется, не покидали меня никогда. С ними я ходила в детский сад, приносила с собой домой, с ними пошла в первый класс средней школы и получила аттестат.
Утренник в детском саду по случаю 8 Марта. Мы в музыкальном зале. Мы - это наша группа. Воспитатели все там же. Мы репетировали какую-то песню. Совершенно не помню о чем она. Ни мелодии, ни одного слова. Я помню, как боялась, что вот ее сейчас объявят и мы выйдем и нужно будет петь и моя мама сидит где-то справа, там где ряд стульев, на которых расселись родители и у меня пересохло во рту и слабеют ноги и всю как-то сковало, невыносимое напряжение и я пою, но не слышу себя,в глазах копятся слезы, предательски заливаются глаза и я понимаю, что сейчас они потекут по лицу и я пытаюсь увидеть смотрит ли мама на меня , пытаюсь это сделать не поворачивая головы и не двигая глазами, чтобы не покатились слезы. На мне полосатое платье и бант. Так ясно помню этот утренник и эти минуты до и во время нашего пения. Страх, стыд. Хм. Нет, это просто набор букв, парализующий ужас охватил меня тогда.
Был такой мультик и там песня про мамонтенка, помните? Он плывет на льдине, ищет маму, без мамы он. Так у меня все внутри переворачивалось, когда он пел. Он в телевизоре плыл на своей льдине, мама в кухне что-то готовила, мне было около четырех, а может, пяти лет. Я захлебывалась просто сухими рыданиями от того, что он плывет "к единственной маме на свете". И его "не пугают ни волны, ни ветер" и "ведь так не бывает на свете, чтоб были потеряны дети". Наверное, я всегда боялась ее потерять. Больше, чем боялась ее саму. Боялась этой непредсказуемости. Она могла выйти с улыбкой и ласково позвать, а могла ударить так, что искры из глаз. Больше, чем ее саму , я боялась этой непредсказуемости. Но еще больше я боялась, что она исчезнет. Тех дней и ночей, когда не знала, вернется ли она и что с ней, где она.
Я помню вечера, когда отец сажал меня на колени и читал. Когда он возвращался домой после работы и приносил с собой новую книгу это был настоящий праздник.