Отчаяние. Знаете ли вы, что это такое? Ком в груди и нескончаемая тревога. Отсутствие сна и аппетита. Эти симптомы стали моими спутниками давно, пожалуй, первый раз я ощутил их еще два года назад. В первое время у меня получалось не обращать на это внимания. Но уже с полгода как они полностью захватили меня. Мое сознание и моя воля подавлены, я не могу сопротивляться. Но завтра, завтра все окончится.
Эта мысль начинала, наверное, даже успокаивать его. Хотя какое тут может быть спокойствие, ведь завтра он лишится всего. Фауст не представлял всю ценность того, что завтра ему предстоит потерять. Не мог этого ощутить или измерить, однако он все же понимал, скорее даже чувствовал ее присутствие, ее зажатость и отчаяние, это было ее отчаяние, это она вжалась в грудину, вцепилась когтями в легкие до того сильно, что даже вдох давался тяжело. Это была его душа, и ему с ней предстояло расстаться. Завтра.
Завтра истекал срок договора с тем высоким и красивым господином, который 24 года назад дал ему то, что тогда казалось таким важным, в обмен на его подпись. Тогда он не верил ни в Бога, ни в черта, и подобный акт скорее даже забавлял его. Он с легкостью продал свою душу с отсрочкой в 24 года. Он продал то, что считал даже не существующим. О, как он ошибся, как легко его обманули. Бессмертие в обмен на слепую любовь и бестолковые знания. Что толку от всех этих иностранных языков, которые он вмиг узнал, от всех премудростей геометрии и химии, что открылись ему. Где это все теперь? Даже пепла не останется. Он снова потянулся к бутылке, но она оказалась пуста.
Проклятый трактирщик! всегда он не доливает до полного!
Он встал и огляделся, в комнате царил полумрак, подстать его душе. Только в дальней стене его вытянутой комнаты было небольшое оконце, в которое и рад был бы пробиться дневной свет, но оно было столь грязно, что у света ничего не получалось, лишь тоскливое мерцание догорающей свечи отбрасывало страшные тени на стены. Жуткий бардак и разруха царили в его комнате, слой грязи на полу не знал веника уже целый год. Повсюду, по большей части на полу, валялись книги. Книги, в которых он тщетно искал надежду на протяжении последних шести месяцев. Три дня назад он бросил эту затею не найдя ответа и принялся пить. И вот сегодня, когда иссяк этот спасительный эликсир, дающий временное забытье, Фауст снова ощутил надвигающуюся беду. Близилось утро. Это будет его последнее утро, и следующее для него уже не наступит, ибо ночью он придет за своим товаром.
А вы, живущие вокруг, так ничего и не узнаете. Будете себе бесцельно жить, прозябать по своим халупам, да набивать брюхо. Не нужна вам моя правда, не нужны вам мои открытия.
Он снова сел за стол. Стопки рукописей были покрыты чуть ли не сантиметровым слоем пыли. Вытащил выдающийся вперед нижний лист и принялся читать:
В комнатке под лестницей,
Сидя за свечой,
Я сидел, царапал
Буковки душой.
Выводил неспешно,
Чувствуя изгиб,
Поодаль за печкой
Слыша детский хрип.
Там в углу без свечек
И почти во мгле
Таял человечек -
Раб твой на земле.
Ты прости, родная,
Что не смог помочь.
Завтра на рассвете
Похоронишь дочь.
Сени растворились,
Пар, кружа, осел,
Гретхен воротилась.
- Прости, что не успел.
Он вспомнил тот день, поутру вернувшись от пациентки, Фауст до полудня маялся, так и не уснув, а после написал это стихотворение. Позже он влюбится в Гретхен, но любовь эта не принесет им счастья, а пока что вся его боль излилась на этот лист. Он с детства, со смерти матери, желал помогать людям, и вот первая смерть при полном бессилии новоиспеченного доктора. Вера в знания пошатнулась в нем. А так ли верна эта медицина? Далеко ли она ушла от алхимии? Как вообще можно лечить людей, не имея возможности поставить диагноз? Злоба и бессилие одновременно смешивались в нем. Он жаждал знаний, но знаний, ещё никому не ведомых никому на этой земле. Спустя несколько минут в его дверь постучали. Это был Мефистофель. Он пришёл дать желаемое, и Фауст согласился.
На какой-то миг это стихотворение подействовало живительным бальзамом для его истерзанной души, но последующие за ним воспоминания, вновь выдернули его из этого благостного состояния и вернули в жуткую реальность.
- Да пошли вы все к черту! - закричал Фауст и, взяв стопку исписанных листов со стола, швырнул в печь. Затем поднес свечу, бумага вспыхнула.
- Как же хорошо горят рукописи, - прошептал он. Это горели его годы, годы размышлений и исследований. Три дня тому назад у него ушло целых двадцать минут на то чтобы затопить печь.
- Хоть какая-то от них польза. – Снова произнес вслух Фауст. - А вы, вы все, не заслужили знать это, ибо вы все – свиньи!
И вот утро наступило. Ему захотелось выйти, захотелось увидеть лес на окраине города и широкое поле, тянущееся бок о бок с лесом, ощутить его простор и чуть сладковатый воздух. Людей он видеть не хотел, поэтому следовало торопиться. Накинув сюртук и пнув шляпу носком ботинка, он вышел за дверь, не запирая ее. Зачем? Уже при выходе ему на глаза попалась веревка, он даже подумал, а не ускорить ли неизбежный финал и взял ее, на всякий случай, с собой.
Свежий воздух ударил в голову своей чистотой и даже будто опьянил его. Постояв с минуту, глядя в небо, он отправился в путь. Гордость не позволяла ему обратиться к небесам, хотя душа, кажется, только этого и желала. Он был обижен, и в первую очередь его обида была направлена против Бога, за то, что он позволил тому черному человеку, в ту роковую ночь так легко его обмануть. Люди часто используют обиду как защиту от того, перед кем они виноваты. Обижаясь, они пытаются, как бы уровнять счет, дескать, раз мы оба виноваты и ты так же не извиняешься передо мной, то почему я должен делать это? Этот самообман помогает людям нивелировать диссонанс в душе, тем самым позволяя им откладывать проблему до поры. А тем временем она живет и тянет силы из человека, потому что бессознательное в его голове, в отличие от сознательного, знает, кто на самом деле не прав.
Улица была пуста, редкий житель спешил куда-то по своим делам. Лишь за окнами первых этажей порой угадывалось какое-то движение. То лавочники готовились к скорому открытию своих магазинов. Монотонный звук ботинок по мостовой отсчитывал последние секунды Фауста на земле.
Чем я так провинился перед Тобой? Иногда всплывало у него в голове.
Почему ты позволил этому случиться? Для себя ли я согласился на этот великий обман? Денег ли я жаждал? Нет, любовь к человечеству двигала мной и внезапная любовь к Гретхен.
В какой-то момент шум просыпающегося города стих. Фауст погрузился в свои мысли и не заметил, как оказался в глухом переулке. Высокие двухэтажные дома так близко стояли друг к другу, что он почувствовал себя будто на дне колодца. Колодец. Его жизнь на протяжении последнего месяца как раз то и напоминала ему этот самый колодец, лишь узкий клочок еще заспанного неба вверху будто говорил о существовании другого, ясного и светлого мира. Его окликнули сзади.
- Эй, господин!
Фауст остановился, но оборачиваться не спешил. Нехорошее предчувствие закралось внутрь. Хотя, что хорошего там могло быть?
- Господин, у меня нет времени представляться вам, мне просто нужен ваш кошелек в обмен на вашу же жизнь.
Что-то острое уперлось в спину Фауста, и он улыбнулся. Что ж, вот Богу-то задачка будет, невинно убиенных вроде как чуть ли не в святые записывают. В глазах у него загорелись безумные огоньки, и когда преступник обошел его сам, то отшатнулся так, будто сам дьявол оказался перед ним.
- Можешь взять все, - сказал Фауст, - И кошелек и жизнь. Ни в том, ни в другом не имею более никакой надобности, - прибавил Фауст и подался вперед по направлению к острию, как вдруг, где-то вдалеке ударил колокол. Последнее окончательно повергло несостоявшегося разбойника в ужас и он, бросив нож, побежал прочь.
Фауст так же пошел своей дорогой. Через десять минут он вышел на окраину города и, миновав ворота, остановился. Впереди простиралось то самое поле, где он когда-то встретил черного пса. Немного постоял, снова вспоминая прошлое. Затем, минуя дорогу, которая шла к лесу изгибом, он направился через поле напрямую. Трава была выше колена, но идти не мешала, и тут он вспомнил случай из детства, когда они шли через это самое поле с его матерью. В какой-то миг, когда трава стала выше его роста, и закрыла собою все вокруг, он испугался. Мать заметила это и, взяв его на руки, прижала к себе. От нее пахло хлебом и он снова успокоился.
Спустя час он миновал поле и оказался перед чащей. Впереди таился сумрак. Словно в небытие, он сделал шаг в лес. Это было последним, что запомнилось ему отчетливо, да еще показалось, будто со стороны поля повеяло теплым хлебом. Но он не обернулся.
Последующие за тем события отпечатались в памяти будто сон.
Боль и страх пронзили его тело насквозь. Сознание было парализовано и тело начало жить своей жизнью, борясь за свое спасение, извиваясь в тщетной попытке добыть хотя бы еще один глоток воздуха. Руки цеплялись за веревку, а ноги пытались найти опору в воздухе. Глаза его были широко распахнуты, но все обозримое вокруг закрывала собою черная пелена. И тут, в какой-то миг, агония прекратилась, боль и страх исчезли, и Фауст почувствовал легкость полета, он решил, что это его душа покинула тело и летит. Летела она, к сожалению не вверх, а вниз, но страха уже не было, он успокоился. Может страх - это особенность пребывания в телесной оболочке, мелькнуло в голове у Фауста. Приземление оказалось довольно жестким, он застонал. Открыв глаза, он увидел перед собой человека.
- Кто ты? - прохрипел Фауст.
- Илья. А как твое имя?
Язык, на котором говорил этот человек, Фауст знал. Знания эти он получил по договору. Он знал все языки мира, однако не припоминал, чтобы когда-либо, до этого дня, ему доводилось слышать русскую речь.
- Странно, в аду говорят на русском? – не то сказал, не то подумал вслух он и прибавил: - Я Фауст, - Сказал он по-русски, - Ответь, где я? Это ад?
Илья засмеялся и ответил:
- А ты туда так спешил?
- Нет, я просто устал.
- Ого! – произнес человек, присел чуть в стороне и спросил: - А что тебе дал дьявол?
- Все.
- А неужто тебе Бог не дал бы того, коли ты истинно нуждался в этом? Или он не всемогущ? - а после добавил: - Не вешайся больше.
- Это еще почему? Зачем ты мне помешал? – хрип мешал ему говорить.
- Потому что это грех.
- А если на мне и клейма негде ставить? Если мне и так прямая дорога в ад?
- Все равно нельзя. Помнишь, кто со Христом на кресте висел рядом?
- Кто?
- Разбойник. Попросил он Христа помянуть его, когда окажется Тот в царстве Божием. Тем самым он покаялся. Через это и спасся.
- Так то разбойник, его грех поменьше будет.
- Да куда уж меньше, убийцей он был. «В чем застану, в том и сужу» - говорил Иисус.
- Все равно, мой грех тяжелее. Я душу сатане продал.
- Ишь ты, - едва слышно сказал Илья, задумался на минуту или же просто выждал время, будто давая Фаусту прийти в себя, а потом сказал, -
дьявол может взять лишь хитростью. Хитростью он уговорил тебя подписать контракт, но он не властен убивать людей. Лишь та душа человеческая, которая из-за грехов своих не может переступить порог рая, и не потому что ворота закрыты, вовсе нет, грехи не пускают, так вот, только такая душа и бредет в ад, сама, от безысходности…
Совесть ее не пускает. Поэтому дьявол тебя взять не может, но ты можешь пойти с ним сам.
- А как это сам?
- Да очень просто, обычно он предлагает выпить вина по случаю завершения контракта, в вине яд. Но может выдумать что-то похитрее, предложить полететь у него на спине, а спина это иллюзия и человек срывается в пропасть. Так что самое главное ни на что не соглашаться. Не пить, ни есть с ним и никуда не идти. И молиться, молиться неустанно, это поможет не слышать его уговоров.
- Что, все сутки молиться?
- Да хоть трое, пока не отстанет. Если спасти свою душу хочешь.
- А потом?
- А потом сам поймешь что делать, ибо такое облегчение испытает твоя душа, такой благодатью наполнится, что дурным сном тебе покажется вся твоя прежняя жизнь и единственно верный путь к свету и спасению будет лежать перед тобой. По нему и иди.
26.06.2017
P.S. Рассказ был написан по заданию на лит.курсах, задание требовало спасения Фауста русским путешественником.