Предисловие
Я написал роман. Про нас с вами. Зашоренных в коридорах своего времени. Пытающихся проскользнуть между струйками, но от чрезмерного прогиба задевающих лужу лицом. Ловцы хайпа - как герои нашего времени, а наше время, как копипаста чужих инстаграмов. Визуалы рулят. Долой содержание. Инста-рецепция, как замена всех органов чувств. Эволюция пожирает своих детей. И где здесь мы, настоящие? Для начала просто вопрос. Уже хорошо. И сразу - готовы ли пойти до конца, найти свою грань человечности или тихо уйти на обочину с уютным хештегом #любисебя. Вот в этом и есть главный вопрос моего небольшого романа.
Адиль Юлдашев
1. Все мужчины – мудаки?
Ну... хотя бы мужчины-мудаки всяко лучше мужчин-нудаков, которые вечно ходят в тени своих жён и тихо бормочут: «Ну да, ну да». Однако давайте всё по порядку.
Почему-то пока самое приятное впечатление от противоположного пола у Алёны осталось после детского садика. Рома. Им было по 4 года. Когда мама привела её в садик в первый раз, поцеловала и ушла – Алёна разревелась. Ей казалось, что мамин поцелуй как финальная точка. И не будет больше ничего – ни папы, ни мамы, ни вечерних семейных посиделок, а останутся только эти дебильные детсадовские зеленые стены с огромными наклейками мультяшных героев. Маленькая Алёна думала, что её так же приклеят на стену, и она уже никогда не вернётся домой, как в свой Диснейленд никогда не возвратится Микки Маус, улыбающийся с дверцы шкафчика напротив.
Она сидела, тихо плакала, не снимала пальто и ни за что не хотела уходить из раздевалки. Если вдруг забежит мама, то ведь будет искать её здесь, где оставила, а не найдёт, то побежит искать по улице дальше. Да и сама раздевалка, в отличие от других помещений, уже была хоть капельку, но роднее, потому что здесь была мама. Алёна сидела и тихо плакала. Плакала от того, что чувствовала себя... – она еще не могла отчётливо понять, кем она себя чувствовала в этом чужеродном, таком неуютном, полном неприятных запахов мире... А потом поняла! Маленькой козявкой. И, вспомнив это непонятное обзывательство от соседского мальчишки, ей стало еще обиднее. Она разрыдалась – громко, в голосину, периодически переходя на скрытые в каждой русской женщине вологодские стенания. Ей было жалко себя, маму, оставшуюся без приклеенной на стенку Алёны, и Микки Мауса, который радостно улыбался, не зная, что его тоже обманули эти хитренькие тётеньки, которых все называли воспитательницами.
И вдруг рядом на скамейку сел мальчик. Он сидел молча и смотрел в ту же сторону, что и Алёна. Так они просидели до вечера, болтая ногами и смотря в пол. Потом пришла мама. А на следующий день в садик идти было уже веселее, потому что там был он, Рома. Почему-то именно тот первый день Алёна запомнила очень чётко. Будучи уже взрослой, она частенько жалела, что иногда в жизни не оказывался вот такой вот «Рома», который бы спокойно, без лишней суеты находился рядом, когда ей плохо, когда ей очень плохо.
А вот в школе как-то всё не сложилось. Наглые и дерзкие лидеры в старших классах на поверку оказывались тем же слабеньким пушком, что и тот, который с трудом пробивался у них из-под носа. Да и само время потом, как правило, размазывало их тонким слоем по жизни – кто на завод, кто водилой, – что не видно их было и не слышно...
А вот будущие «абрамовичи» и «вексельберги» в школе дышали ровно, не суетились. Копили, так сказать, тестостерон для будущего прыжка в Forbes. Но ни лидеры, ни прыгуны Алёну не цепляли. Ну не сложилось всё как-то в школе. Не сложилось.
В универе Алёна, как и все порядочные девушки, быстро подхватила заразу — ВММ (Все Мужчины – Мудаки). Не перезвонил – мудак, не сделал – мудак. Сделал, но не то – опять же мудак. Эта зараза – как гемофилия, переносчики – женщины, а страдают от неё мужчины. ВММ передаётся разговорно-капельным путем. Достаточно при разговоре одной инфицированной капнуть на мозги здоровым, что все мужчины – мудаки, и всё, «пропал калабуховский дом». В основном, все переболевают легко и быстро, но иногда ВММ прогрессирует в тяжёлую хроническую форму КМММ (Какой же Мой Муж Мудак). Встречается гораздо реже, не заразная, но может передаваться по наследству по женской линии. Сцеплена с генами ЖенскаяДоля и ПочемуЭтоВсёМнеОдной.
Быстро выздороветь от ВММ Алёне помог случай. Её группа проходила практику в Доме ребёнка. Совсем маленькие, от года до трёх детишки, оставшиеся без родителей. Ласковые, доверчивые, не понимающие своей невостребованности у этого огромного прекрасного мира за окном. И от этого ещё более открытые, с надеждой смотрящие на входную дверь и радостно бегущие встречать каждого незнакомого взрослого. Алёна с одногруппниками около двух часов играли с детишками, было очень светло на душе и в каких-то моментах очень трогательно. Даже на некоторых раздолбаев-одногруппников, на которых она давно поставила крест, Алёна посмотрела совершенно по-новому. «Убивала» только местная няня. Она сразу с ненавистью встретила их на входе и все эти два часа была груба и раздражительна.
«Ну почему таких грубых и злых людей допускают работать с такими крошками, — подумала тогда Алёна, – вот если бы была я...».
(Как автор, вот на этом месте я ещё не знаю, чем закончится роман, но за следующий шаг Алёны её можно начинать любить).
Через неделю она уже работала няней в Доме ребёнка. А через две – уже она с неприязнью встречала студентиков, приходящих на два часа и уходящих навсегда. После их ухода она каждый раз одна успокаивала двадцать малышей больше трёх часов, но даже не это раздражало её больше всего. А как объяснить крошкам, что эти такие добрые тёти и дяди больше не придут к ним никогда. Хотя... она не знала, что лучше: чтобы дети не потеряли веру во взрослых и не пускать практикантов или пусть приходят, – ведь эти два часа, когда каждый ребёнок был под крылышком Своего Взрослого, было, наверное, самым счастливым временем для её подопечных. Это только потом они станут постарше и начнут задавать себе вопросы, что в них не так, что к ним не возвращаются... А пока они ласковые и доверчивые, с надеждой смотрящие на входную дверь и радостно бегущие встречать каждого незнакомого взрослого.
Она проработала два года. Два года сплошных глаголов. Вымыть, накормить, усыпить, почитать, разнять, успокоить, убрать, убрать, убрать и еще сто раз убрать. Исчезли существительные: скука, меланхолия, депрессия, мигрень. Именно тогда в универе она была по-настоящему счастлива, зная, что каждую смену её ждут двадцать пар любящих глаз. И когда в компании подружек кто-то начинал про ВсеМужчиныМудаки или НадоЛюбитьСебя, она с тоской смотрела на говорящую и отходила. Ну да, есть мудаки, есть норм, есть и то и другое в одном лице. Да много разновидностей.
Выучив за два года практически наизусть все известные сказки, Алёна без труда составила свой мужской рейтинг.
Алёнина Галерея Сказочных Долболётов.
1) Колобок.
Актёры, художники, блогеры и другие #трахнулбысебявзеркале. Мужчинки-истерички. Самообожалки и самообожествлялки. Считает себя достоянием общества, поэтому перекатывается от одной бабы к другой, пока его не сожрёт последняя, которой похер на его количество подписчиков и которая переводит любой тИЦ сразу в сантиметры.
2) Буратино.
Стартаперы, БМ-щики. Любители искать приключения на свою задницу. Зароют свои пять сольдо в какой-нибудь лоховский проект и ждут профит. Любят косить под Пиноккио, используя словечки: ментор, краудфандинг, кэш. Ну, какие они нафиг Пиноккио в Стране дураков?
3) Лунтик.
Живут с мамой. «Мужики-снежинки», руки из задницы, ничего не умеют, всему удивляются, ничему не учатся. Каждое утро просыпаются с фразой «Я родился». Передаются как эстафетная палочка от мамы Фрекен Бок однокурснице Фрекен Бок 2.0.
4) Мойдодыр.
Маньяк чистоты и всёпополочковый диктатор. В дУше намывается только хозяйственным мылом, чтобы девушки при оральном сексе сразу почувствовали, что он — крепкий хозяйственник.
5) Толстый кот Василий из «Возвращения блудного попугая».
Диванная кавалерия из соцсетей. В жизни мягкие, пушистые, милейшие люди. Тяжело дыша, задом вперёд медленно спускающиеся каждый день по лестнице и далее по маршруту: дом – НИИ«Позитрон» – «Магнит» – дом. Этакая беспросветная Петля НИОКР.
А в сетях они Короли комментариев и Повелители срача, Вселенские Эксперты и Императоры-Вентиляторы, только по сладости комплиментов чуть не дотягивающие до турков-«восхитинцев».
6) Кролик из «Винни Пуха».
Программисты, ботаники. Живут в своей норе. Капча – как способ защиты от женских домогательств. Вошел в Вику и весь день трахался с Клавой – это совсем не про Это. Не фантазируйте, ламеры.
P.S. Справедливости ради, а Алёна ведь была справедливой, ну, ей так, по крайней мере, казалось, она тоже нашла себе место в этой Галерее – Белоснежка. Она понимала, что её виш-лист для одного – ту мач, а вот для семерых гномов – самое то. Но не то.
Но со временем эта Галерея растворилась в жизненном опыте, и сейчас у Алёны все делились на «моё» и «так тоже бывает», но вот за «моё» она, наверное, всё-таки стояла не в той очереди.
2. Алексей или Святая соседская троица.
Когда один ваш сосед – «Ной», который каждый день, а вернее ночь, что-то строгает и дрелит до 4 утра, а второй – «Брюс Уиллис», бывший мент, алкоголик в одноименной майке, караокающий под радио Шансон в перерывах строительства Ковчега первым соседом, то вам крупно повезло. Если вдруг «Крепкий Орешек» после очередного хронического спасения внутреннего мира забудет выключить газ или устроит потоп, то, возможно, первый сосед и заберёт вас на борт.
Но не факт, потому что Лёха был непарной тварью. Непарной - уже года как три, а тварью, судя по вердикту бывшей, всю жизнь.
Будучи творческой натурой, Лёха понимал и «Брюса Уиллиса» в его невостребованном предназначении, и "Ноя" в его возможном будущем предназначении. Поэтому не ругался, здоровался, а "Орешку" даже иногда подкидывал денежку на чудесное утреннее воскрешение. Так они и жили в одном подъезде – Ной, Брюс и Лёха-чудотворец.
3.Встреча.
Ничего не предвещало библейского утра. Лёша перед зеркалом бритвой и пеной ловко выравнивал на лице вторичные половые признаки, как вдруг сверху точно в темечко упала капля... как предвестник начала всемирного очищения. Лёха медленно поднял глаза. «Хляби небесные отверзошася» на потолке большим нарастающим мокрым пятном.
"Началось", – подумал Лёха и рванул, как эфиоп-марафонец, в трусах и босиком, наверх по лестнице к соседу. И только перед тем как позвонить "Орешку", Алексей вдруг понял, что заливает-то его другая квартира, а кто там живет, он не знал. А пофиг, и Леха начал судорожно, с частотой азбуки Морзе, сильно нажимать на кнопку звонка, посылая сигнал о помощи и уже раскаянии в своих грехах в небесную канцелярию незнакомого соседа.
– Даааа, – вдруг раздался чудесный голосок, напоминающий сладкое потягивание кошечки после прЭлЭстного сна.
Дверь открылась. На пороге стояло полусонное божественное создание из одноименной канцелярии в тунике, небрежно открывающей одно плечо. Дерзкое и в то же время беззащитное плечико, манящее дотронуться руками и повторить легким прикосновением пальцев идеальную линию от шеи до локтевой ямки... Лёху мысленно уносило...
– Вы кто? – удивленно приподняв бровь, спросила она и уставилась на его трусы.
Трусы, надо признать, и вправду были выдающимися. Если иногда кажется, что женщины выходят замуж только ради свадебного платья, то мужики, вероятно, женятся только для того, чтобы вот такие вот трусы оказались в мусорном ведре в первый же вечер. Это большие, с естественной вентиляцией, родные и очень удобные (тот же волк из "Ну, погоди!" ловко бегал в них несколько серий) – эдакие цветастые атрибуты холостяцкой жизни. Они как наш мужской символ свободы и независимости, как наш флаг. Поэтому он уничтожается барыней в первый же вечер после загса, а мы молча, как Герасим, выдыхая последний глоток свободы, топим их в мусорном ведре.
– Вы кто? – подразумевая "это что???", – повторила она, уставившись на трусы.
Лёха понимал всю нелепость своего положения. В трусах, босиком перед самым прелестным созданием на свете.
– Эфиоп-марафонец, – попытался остроумно разрядить без жертв её убийственный взгляд Лёха.
После этой шутки Алёна медленно перевела взгляд с трусов на его лобную защиту извилин, давая понять, что не видит между ними никакой разницы.
– А вы.. вы заливаете мою квартиру, – выпалил на выдохе Алексей. От его волнения казалось, что он говорит это с каким-то восторгом и даже как будто хвастается.
Думая, что это продолжение идиотского стендапа про эфиопа-марафонца, Алёна уже хотела закрыть дверь, как только теперь вдруг очень чётко и ясно услышала звук, звук Ниагарского водопада на расстоянии 20 км в своей ванной. Гул был далёкий, тихий, но с претензией на грядущий апокалипсис.
Алёна повернулась и пошла на звук. Уверенно и не спеша, как по красной ковровой дорожке. О, боже! Как она пошла...! Самое сексуальное в женщине – это походка. Мужской глаз, как перископ тепловизора, сканирует толпу и на фоне одинаковых движущихся фигур моментально определяет Её, по походке. Она – как цветное пятно на сером фоне каждодневной одноитожести. Мужской глаз тут же посылает сигнал ниже, в тепловизор, и тот начинает нагреваться. Мужик, конечно, может ходить так и дальше, с перегретым "счётчиком Гейгера", но согласно теории академика-стрелка Купидонова, цепь должна замкнуться, хотя бы на время, иначе это может привести к возможным дальнейшим сбоям в работе прибора. И если каждая женщина готова королевской походкой взойти на Голгофу, то только избранные ходят так ежесекундно: дома, в "Магните" и даже при подозрении на аппендицит.
В данную минуту Лёха больше всего на свете желал, чтобы она, открыв дверь в ванную и увидев там Сан-Андреасовскую трещину в трубе, а еще лучше в трубе с горячей водой, испуганно повернула голову в его сторону с мольбой о помощи. Тогда он, засучив трусы, взял бы её на руки и поставил на стиральную машину, а сам крепкими руками зажал такую непослушную трубу. Горячая вода жгла руки, ноги, но она бы не услышала ни единого стона, а только то, как скрипят его скулы, заставляя замолчать боль. Закрыв задвижку, он подошел бы к ней, обхватил предплечьями (обожженные кисти уже не слушались), опустил на пол и не стал убирать руки, чувствуя её близкое дыхание...
– Ау, товарищ эфиоп-марафонец, ау! – щелчки перед носом и голос Алены вернули его в грустное настоящее. – Кран я закрыла, извините. Я сколько-то Вам должна за ремонт потолка?
"Что? – подумал Лёха, – просто кран? Всего лишь кран…" – и растерянно ответил:
– Нет, нет. Пустяки. Ничего не должны.
– Всё? – это был ушат холодной воды.
Дверь закрылась перед носом. "Всё?" как приговор звенело в ушах. Однако что-то заставляло его стоять на месте и глупо улыбаться. Лёша закрыл глаза и понял – это охренительный аромат парфюма, выпорхнувший против воли хозяйки из квартиры и подавший проблеск надежды на хоть какое-то романтическое продолжение. В средних нотках и шлейфе аромата было всё – и чудесный голосок, и дерзкое плечико, и красная ковровая дорожка. Значит, не "всё".
4. Гениальный план.
На следующее утро Алексей поехал на работу раньше обычного. Войдя в лифт, он сразу услышал этот аромат, и буря воспоминаний так тепло накрыла его с головой, что он даже не накинул капюшон, выйдя в зимнее тёмное, холодное утро.
И сразу увидел её. В легком пальтишке, жутко элегантном и жутко холодном. В таком, наверное, можно где-нибудь на юге Франции, с чашечкой кофе смотреть телевизор и рассуждать, как же, сука, холодно в России. А в России было действительно холодно. Продрогшими на колючем ветру руками Алёна счищала с машины снег и пыталась отодрать, как пригоревшие макароны, прилипшие к стеклу дворники.
Это был шанс. Невероятный шанс. Лёха ускорил шаг, интеллигентно сдерживая себя от радостного визга и желания облизать хозяйку. Как вдруг откуда ни возьмись, как повестка в военкомат, между ним и Алёной вырос сосед "Крепкий орешек", предложивший ей свою грёбаную помощь. Алексей прям почувствовал себя самым главным злодейским злодеем, которому до главного приза оставался всего лишь один шаг, а тут снова этот "МакКлейн", на надгробии которого обязательно все напишут «Вечно не к месту и не ко времени".
Однако в офисе у Лёши родился, по его мнению, гениальнейший план. Теперь он будет выходить раньше Алёны на час и чистить от снега её синюю красавицу, чтобы божественное создание не мёрзло и не несло на себе этот жуткий зимний крест россиянина-автомобилиста.
С этого дня Алексей уже был не Лёха-чудотворец, а Лёха-гидромет. Он следил за снежной обстановкой каждые два часа и был своего рода злым магом Волан-де-Мортом, колдующим в душЕ над снегопадом, в отличие от местного мэра-добряка Дамблдора, молящегося день и ночь о ясном небе. Топливо, выделенное на уборку будущего снега, еще осенью с помощью несложного заклинания Крексус-Пексус-Лексус превратилось в новёхонький RX-300 единственной дочери. Сам же снег шёл с переменным успехом, повинуясь поочередно двум враждующим магическим силам – Любви и Добру. Любви к Алёне и Добру для единственной дочери.
Борьба продолжалась. И даже если на ночь Гисметео показывало «Ясно», Алексей всё равно ставил будильник на 6 утра. А вдруг? Ну а если «Снег», то уже в 6.30 Леша был на посту. Со скребком и щеткой, как художник с кистью и красками. Минут через десять получался шедевр. На фоне засыпанных снегом других машин синяя Пежо сверкала цветом и новизной постсалонности. Затем Лёха возвращался домой и ждал, когда наверху откроется дверь, и выходил следом за соседкой. Это надо было видеть! Ради этого момента Лёша готов был чистить машину хоть всю зиму. Первый раз Алёна остановилась перед вычищенным Пежо, как.. (ну, сравнение с новыми воротами оставим классикам), а мы скажем, как глава Роскосмоса Рогозин перед марсианами. Он, понимаешь, только что выбил деньги на полет к Марсу, а они сами прилетели и бесплатно приглашают в гости. Вот такое вот пежо.
Но потом Алёна как-то подозрительно быстро к этому привыкла и воспринимала всё как само собой разумеющееся. Лёхе даже стали нравиться эти наглость и деловитость. Ещё в самом начале своего плана он задумал чистку снега как гениальный пикап, как троянского коня, через которого он изящно и непринуждённо овладеет Алёной, но с каждым разом Лёха всё больше понимал, что легкий пикап уже перерастал в самый что ни на есть тяжелый БДСМ, а его конь превращался в лошадь, нормальную такую, рабочую троянскую лошадь.
5. Корефан.
И вот однажды Алексею позвонил его старый армейский друг...
Знаете, у каждого нормального мужика всегда есть этакий старый армейский друг – корефан. И неважно, отслужили вы год назад или двадцать, вы его всегда почему-то будете называть СТАРЫМ армейским другом. Причем, армейский корефан – это вот какая-то отдельная планета. Это и не друг, и не брат – это корефан. Это другу после выпитого пузыря можно заливать про "навсегда", "если что", "ты давай звони". Это брату после подставы можно сказать "прости", и он простит. Или нет. А корефану этого всего не нужно, просто не нужно. Он далеко заранее знает, что ты сделаешь в случае "если что" и подставишь ты или нет. Вы за два года армии так послойно отМРТсили душу друг друга, что Юнгу с его "персонами", "личностями" и не снилось. Это он предполагал, что глубже Личности – Бездна, а вы знаете, что Дно, после которого нет человека, а так – лишь способ существования белкового тела. Если увидав в армии Дно друг друга, вы продолжили общаться – значит, корефаны. И когда сейчас в очень тяжелой ситуации вы идёте или звоните старому армейскому другу, то не мудрости его вкусить хотите, а заглянуть в своё Дно и попробовать удержать в себе человека.
Наши жёны или девушки интуитивно чувствуют лютую опасность от корефана, а еще страшнее – от разведённого корефана. И если свекровь, золовку или нашу бывшую они виртуозно тихой сапой выдавливают из нашего сознания, то корефан – это другая планета, до него не добраться. Часть нашего мозга навсегда принадлежит ему. А это нашими половинками не прощается никому. Те из них, кто попроще, штурмуют в лоб: "Я или он", и при видимом победном результате ("она"), тут же теряют еще часть нашего мозга. Еще несколько таких штурмов, и мы просто перестаём думать о них. Кто поумнее, пытается осуществить подстройку-перевёртыш: "Какой у тебя классный армейский друг", "Я тоже так думаю", "Я тоже так считаю"...
Они думают, что после десятого "Я тоже так думаю" вы автоматически решаете, что и корефан думает так же, как и ваша половинка. И, па-бам, последний ваш оплот сопротивления в мозге пал. А ни#уя. Простите, писать об армии и ни разу не использовать # – это #. Так вот. Наши жёны и девушки не понимают бессмысленность своих хитрохакамадских комбинаций. Корефан – это физическое воплощение облачного хранилища вашего Дна, вашего Мистера Хайда. Вы же, как Кащей Бессмертный, вся подноготная которого в игле, игла в яйце, а яйцо – на удалёнке в корефане. А он как сейф, абсолютно надёжный сейф. И как можно, скажите мне, ревновать к сейфу???
Если после всей этой псевдопсихологической галиматьи вы думаете, что в армии новобранцы ищут себе подобных, чтобы скорефаниться, то напрасно. Зачем Канту Шопенгауэр, если в течение часа будут отпи#жены оба, иррационально и в полном соответствии с трансцендентальным реализмом. Табуретом. В туалете. Поэтому мозгам нужен кулак, и наоборот. Так Лёха с Семёном и стали корефанами. Симбиоз дал свои плоды. К дембелю Лёха уже ловко вправлял носы и вставлял отвисшие челюсти, а Семён подтянул юмор. Ну понятно, что не Жванецкий и не Довлатов. Но уровень шуток студента нефтяного института после трёх месяцев практики на буровой был успешно взят.
Они стали настолько прозрачны друг для друга, что часто общаться им было уже неинтересно, а вот раз в год – самый раз, и по самой полной.
6. Семён.
И вот однажды Алексею позвонил его старый армейский друг. Семён. Ну почему однажды. Он всегда звонил в конце декабря и предлагал какую-нибудь адскую замуту. С девочками. Да такими, что для выравнивания внутреннего нравственного баланса Лёхе потом месяц нужно было раздавать пищу бездомным.
– Привет, Лехан! Сюрприз. Едем в коттедж. Море девочек. 90-60-90-140. Где 140 – это IQ, прикинь! Твоя тема, старик. Я такие цифы не потяну, поэтому лучше молча сосредоточусь на первых 90.
Семён, безусловно, лукавил. Он был желанным для женщин с любыми цифровыми диапазонами. Леха называл его «банино спьяджа», итальянским пляжным спасателем. Это такие красавцы, стул-вышка которых всегда направлен не в сторону плавающих потенциальных утопленников, а на пляж, чтобы прекрасная половина лежаков могла воочию неторопливо млеть от созерцания Спасателя их внезапно одиноких душ. Особо опытным «банини» было достаточно вместо спасательного круга бросить чуть прищуренный взгляд, – и чья-то жизнь спасена. Честь потеряна, а жизнь спасена. Да и кто её будет искать-то – честь? Да еще на итальянском побережье! Кто не хочет её потерять, надо оставлять это дома. Вышла за дверь, сразу раз её, под коврик. А вернулась – нашла её целой и невредимой. Отлично. Можно нажимать на звонок. Тем более и своих «банини» хватает. А-ля Семён.
Желание некоторых особей осемЁниться было Лёхе только на руку. Почти все клевали на Семёна, а вот разделывал рыбку уже Алексей. Так что армейский симбиоз только набирал обороты. Но не в этот раз. Лёха стал собираться и вдруг подсознательно почувствовал аромат Алёнушкиного парфюма, а тот ему и говорит: "Не езжай, Лёшенька, к бабам – козлёночком станешь!". Алексей усмехнулся, но решил там "из колодца не пить", а так, приехать на часок – и обратно.
7. Коттедж.
Лёха, как и подобает гаранту Конституции одного из государств, пунктуально опоздал на два часа. И... офигел от леденящей душу тишины. Обычно к этому времени гусары во главе с Семёном уже входили в город и делили трофеи, а женщины бросали в воздух чепчики и другие лишние для гусар предметы гардероба. А тут тишина.
– Может, читают в подлиннике Гёте? – настороженно подумал он, памятуя про IQ 140. Неее. Это у мужика 140 могут незаметно припорошить его скромные 12, а у женщин 140 – это лишь неожиданно приятный, а как показывает дальнейшая практика, в основном, даже неприятный бонус к 90-60-90. И только. Поэтому где-то должен был всяко прыгать и гоготать Семён, как минимум. А тут Сайлент Хилл какой-то.
Войдя в гостиную, Алексей вздрогнул. Свечи, полумрак, еле заметные фигуры, сидящие вокруг стола – реальный Сайлент Хилл. Даже любимый Лёхой огонь в камине смотрелся как-то по-средневековому зловеще. Казалось, что за столом восседает Святая инквизиция во главе с Дедом Морозом и решает, кого сжечь из взрослых мальчиков и девочек, кто плохо вёл себя весь год. Лёха даже не сомневался, кто был намбе уан. И действительно, Семёна нигде не было слышно, только одинокая догорающая чурка вдруг начала резко радостно потрескивать в камине при виде Алексея.
Секрет молчания Семёна и других ягнят оказался быстро раскрыт, гости рассказывали про свои загадочные случаи...
– Вот и я говорю, – заканчивал свой рассказ парень напротив, – не раскрылся на собеседовании человек, как снежинка на Сочинской Олимпиаде, и всё у него пошло с тех пор наперекосяк...
– А у меня до сих пор продолжается какое-то паранормальное явление, – Лёха аж подскочил от неожиданности, услышав этот знакомый чудесный голосок.
– Представляете, если ночью идёт снег и наутро все машины в снегу – на моей ни снежинки. И я, кажется, знаю, кто это...
Тут у Лёхи за какие-то миллисекунды пролетело сотни вариантов:
– Это какой-то чудак (мудак) чистит мою машину каждый раз. И он сегодня здесь.
И как когда-то в младших классах, как Маргарита Ивановна, Алёна резко повернёт голову в сторону Лёхи, прищурится и, качая головой, медленно растягивая слова, скажет:
– По-лю-буй-тесь на не-го.
А Алёна тем временем продолжала:
– И я, кажется, знаю ответ... Так как я ставлю машину всегда в одно и то же место, то в нашем дворе это такая... необычная роза ветров, – и тут Лёха неожиданно почувствовал легкий удар под столом по своей ноге.
8. Алёна.
Она была совсем рядом. Только теперь в темноте он смог чётко и спокойно разглядеть её черты. Свет от свечей выхватывал кадрами то глаза, то локоны, то её шею. В полумраке она была таинственно совершенна. Казалось, Богу надоели стенания миллионов женщин о своих несчастных судьбах, которые просили то грудь побольше, то ноги потоньше, то зад покрепче, – и что вот только тогда оно, счастье-то, для них и наступит.
– Ок, – сказал Бог и заново перечитал все съеденные и запитые шампанским на Новый год пожелания на бумажках за последние 10 лет.
– Я что, изверг какой? – подумал Бог, – айфоны, машинки, парижи для счастья сбываются, а груди, ноги и задницы – нет?
Но по опыту дарения айфонов, машинок и парижей, долгого счастья, как правило, не наступало, поэтому он, наверное, и подумал создать совершенную во всех размерах Алёну в качестве эксперимента. И если она будет счастлива, то в один из новогодних вечеров Бог прочтет от неё в свой адрес на бумажке "Спасибо тебе за всё". Вот тогда с этого момента он и начнет штамповать нужные части тела для стенающих женщин. И даже порадуется, что для счастья, оказывается, им нужно не так много, и они от него наконец-то отстанут. В последнее, правда, Богу верилось с трудом, как и в то, что где-то еще существуют атеисты.
Шло время, новогодние обращения одного и того же человека по телевизору сменяли друг друга, а Алёна ничего не писала. Ни спасибо, ни пожеланий. Там, наверху, уже плюнули и перестали за ней следить. А зря. Казалось, что в очереди за счастьем Алёна не просто не продвигалась, а вообще стоит не там. В ней было столько внутреннего тепла, что снаружи, по закону сохранения энергии, веяло жутким холодом. От её ледяного взгляда сморщивались даже самые горячие желания самых безбашенных гусаров типа Семёна, с которым она работала в одном офисе уже несколько месяцев.
Поставив в аккаунте статус "Сапиосексуал", Алёна чётко решила обозначить свои, в общем-то, совершенно нормальные предпочтения. Но мужчины почему-то решили, что сапиосексуал – это не та, которой нравится наличие у мужиков интеллекта, а та, которая будет постоянно совершать насильственные действия сексуального характера с их мозгом, а у подавляющего числа мужчин – с их мозгом несовершеннолетнего, что посеяло среди них панику и животный страх. Особенно в офисе. Все мужики молились на сказку наоборот, чтобы нашелся какой-нибудь Иванушка-дурачок, который поцеловал бы красавицу – и она уснула. Ну... успокоилась. Однако дурачков Алёна сбивала ещё на подлёте, при этом громко и тяжело вздыхая, за что в офисе получила уважительное прозвище "Катюша".
9. Разведка.
Скоро в офисе вокруг Алёны всё утряслось, за исключением Семёна. Его внутренний Макиавелли и два наружных Фаберже просто кипели от возмущения перед неприступностью Алёны. Но у него в резерве было тайное супероружие – Лёха. Он прям предвидел битву титанов. Кровавое месиво из мимолётных взглядов, неслучайно обронённых слов, ловушек из комплиментов, прикосновений и чей-то последний контрольный выстрел в сердце. Семён, конечно, всецело был за Лёху, но падение Алёны, как последней вершины чего-то тургеневско-романтического, расстраивало «банино спьяджа» ничуть не меньше. И где-то в глубине души, еще даже не осознавая этого, он надеялся на ничью, счастливую ничью для всех. А пригласить Лёху на загородную новогоднюю вечеринку офиса было делом техники.
После рассказов в коттедже о необычных явлениях все как-то разбрелись по углам мелкими компаниями. Алёна сидела в неприступном одиночестве и что-то с интересом листала в телефоне или делала вид, что с интересом. Одиночество, оно такое: либо гордое, либо жалкое – без визуальной картинки не идентифицируется.
Алексей стоял у камина и готовился к "разведке боем" – медляку. Именно в танце Лёха быстро выявлял все "огневые точки" партнёрши: что ни точка, то Агонь. У него даже был своего рода женский рейтинг...
Лёхина Галерея "Ледис, а дансинг виз ми".
1) Бьорк – танцующая в темноте.
Этой мужик вообще нахер не нужен. Может танцевать со стулом, веником, ведром. Танцует медляки всегда одна, в сторонке. Мужики таких боятся: вдруг укусит, и будешь потом всю жизнь вальсировать со стулом на глазах у всего изумленного офиса.
2) Индийская сестра Буратино.
Индийская – не потому, что хорошо танцует, а индийская из-за того, что до медленного танца с ней ты и не догадывался, что у Буратино есть сестра.
3) Шерон Стоун (Основной инстинкт) – Каа (Маугли).
Танец начинается еще до танца. Ухоженна. Уверенна. В клубе сидит за соседним столиком, повернувшись к тебе своим лучшим ракурсом, селфи-стороной. Её движения, смех, как бы невзначай мимолетные взгляды – это уже танец. Для тебя, бандерлога. Прикосновение к волосам, поглаживание пальцами ножки бокала, слегка приоткрытый рот так и говорят:
– Довольно ли света, тебе хоро-ш-ш-ш-о-о-о в-и-и-д-но? Можешь ты шевельнуть рукой или ногой без моего приказа?(с)
– Без твоего слова я не могу шевельнуть ни рукой, ни ногой, о Шерон Каа, – мысленно отвечаешь ты.
– Хорошо! Подойди на один шаг ближе ко мне!
Ты встаёшь и беспомощно, вытянув руки вперёд, делаешь шаг...
– Ближе! Ещё ближе..., – её тело посылает волну за волной, нежно ласкающих тебя от кончиков пальцев до самого кончика.
– И куда это наша обезьянка собралась??? – вдруг ты слышишь за спиной голос жены (подруги). Её голос, как удар в колокол. А удар в колокол, как удар в бубен. Махом прочищает мозги и возвращает супругость и подругость до самого кончика.
4) Дюймовочка, вернее, Трехдюймовочка.
Женщина в теле, очень в теле. В танце с ней, ты как Земля, плотно прижат к трём китам: животу и двум пятёрочкам. Дышится с трудом и периодически. А тут еще её низкий басистый шепот, который с претензией на шаловливость просит называть её "Малыш". Ты почему-то сразу вспоминаешь, что точно так же назвали атомную бомбу, сброшенную на Хиросиму. Это твой мозг включает "Защиту Богомола". Да какой уж тут нахрен секс, лишь бы не сожрали сразу после танца.
5) Золушка.
Самый нервирующий мужчин типаж пионервожатой. Весь вечер носится по углам зала и выдергивает мужиков-уклонистов танцевать в круг. Делает это очень яростно, как в последний раз. Как будто это не карета, а она сама в двенадцать часов превратится в тыкву. Даже танцуя с кем-то медляк, не может успокоиться, озирается по сторонам, выискивая нетанцуюшие одинокие сердца. Поймав её взгляд, ты хватаешься за телефон – но поздно. Нарастающий шёпот на весь зал: "Алексей, пригласите Антонину Фердинандовну из бухгалтерии!". Ты делаешь вид, что не слышишь. Все в комнате уставились на тебя, все, кроме тебя самого и трехдюймовочки Антонины Фердинандовны. Шёпот Золушки перерастает в ор. Еще секунду и она вытащит гибдд-шный громкоговоритель, и весь квартал услышит: " Мужчина в белой рубашке и джинсах. Вы нарушаете правила. Здесь стоять нельзя. Примите вправо, еще вправо. Остановитесь около Антонины Фердинандовны. Танцуйте".
Алексей готовился к медляку. Ему было совершенно всё равно, что вроде как бы никто и не собирался включать музыку и танцевать.
Вдруг на телефон пришла эсэмэска от Семёна:
– Её номер 891734410ХХ. Дерзай.
Лёха решил дерзнуть и написал.
10. Чат
(Раунд 1)
– Привет. Это Алексей, сосед.
– А, эфиоп-марафонец! А почему сегодня не в трусах?
– А кто вам сказал.
(Лёха-Алёна. 1:0.)
* * *
(Раунд 2.)
– Алёна, моё сердце разбито на осколки!
– Жаль, теперь летать не сможете.
– Почему?
– В аэропорту на рамке звенеть будете.
(Лёха-Алёна. 1:1)
* * *
– А могу ли я Вас пригласить на танец?
– Что-то я не слышу музыки.
– Я подойду поближе, и Вы её услышите.
11. Битва
"Очень приторно, как джем в мармеладе", – подумала про себя Алёна и подняла глаза. Алексей стоял рядом и улыбался.
– И где же музыка? – спросила Алёна.
– Для меня она в каждом Вашем слове.
– А Вы, я вижу, фанат индийского кинематографа..
Неожиданно Алексей протянул руку. На автомате Алёна протянула в ответ свою и почувствовала, как он уверенно ведет её в центр зала. Вдруг действительно заиграла музыка.
Или Алёна давно не танцевала, но, блин, как-то сразу стало хорошо. Не то чтобы Алексей вёл как надо, а делал он это роскошно, что-то другое заставляло закрыть глаза и, расслабившись, как ни странно, острее реагировать на его прикосновения, дыхание, запах. Может именно его запах, еле уловимый, исходящий как будто от яремной ямки, и заставлял закрыть глаза, чтобы окунуться в него полностью и навсегда. Она лихорадочно, насколько это возможно затуманенным сознанием, пыталась определить его вкус. Потом поняла: "Моё". Просто "Моё".
С первых секунд Алексей почувствовал, что это не просто танец, а история двух пока незнакомых людей, осторожно делающих шаг навстречу друг другу. Это в словах можно спрятаться за красивой витиеватостью и запутаться в двойных-тройных смыслах, а в танце сложно, очень сложно. Танец - как детектор лжи. Ты задаешь вопрос прикосновением, проводя по её спине расслабленной ладонью со слегка напряженными пальцами. И она не сможет ответить: "Надо подумать", "Ты классный, но...", "Я несвободна"... Её тело само синхронно среагирует на твою ладонь: "Да" или "Нет". Это и будет началом или концом истории. Началом, даже если она потом скажет: "Я несвободна". Тогда – полёт. В пропасть. Крепко взявшись за руки. Или сразу – стоп. Табу. Но это тоже начало истории. Но вместо полёта – только память, но сводящая с ума тактильная память друг друга.
Музыка продолжала играть, около аппаратуры стоял Семён.
"Семён – красава, – с удовольствием подумал про себя Лёха, – он всегда рядом, когда нужно". Однако в голову почему-то сразу пришел образ отца Фёдора из "12 стульев", появляющийся в кровати из-под одеяла между семейной парой. Алексей рассмеялся.
– А что, «Граф Вронский» уже не взволнован моим присутствием? Мне начинать нервничать и гуглить расписание поездов?
– Последний поезд уже ушел. Но лучше поздно, чем никогда, – можно просто полежать на рельсах, а потом поставить галочку в графе "Смогла", – Лёха ответил как-то на автомате в тон Алёниной игривости, но почувствовал, что перебор.
Алёна хотела красиво отзеркалить, но какая-то резкая усталость навалилась на неё от всей этой фальшивой игривой псевдообразованности, и почему-то именно сейчас, с Алексеем, захотелось просто спросить:
– Алексей, а давай "напрямки огородами"? Ты – это тот, кто встаёт каждый день в шесть утра и чистит мне машину, или тот, от которого сразу диабет с его "подойду поближе и вы её услышите"?
– То есть "напрямки огородами" – это единственный безопасный путь к тебе без схемы разминирования? – Лёша попытался игриво прижать Алёну ближе к себе, но она отстранилась, чтобы прямо посмотреть ему в глаза.
Лёха понял: не до флирта, – и тоже остановился. Звучала музыка. Он смотрел ей в глаза. Посреди комнаты стояли двое, ставшие очень близкими за один танец и готовые стать чужими от одного взгляда. Какой-то сюр. Рене Магритт. Как "пить дать", Рене Магритт.
– Если всё по-настоящему, завтра во дворе в 10 утра, мне нужна твоя помощь, – сказала она очень серьёзно, развернулась и пошла одеваться.
Шёл небольшой снег, в свете фар на фоне тёмного леса только усиливая новогоднее настроение. Пежо шла мягко и беззвучно по ночной снежной дороге, которая выныривала белым ковролином из темноты, радостно указывая путь домой. Завтра 30 декабря, она забирает Аризону – это будет её самый счастливый день.
12. Аризона.
Алёна отчётливо запомнила этот день, когда впервые увидела Максима в Доме ребенка, где проработала два года. Именно в тот момент, когда она пришла с группой, какое-то особенное чувство внутри направило её к этому грустному малышу с ещё более грустным плюшевым зайцем в руках. Интересно, а для чего производители выпускают такие грустные игрушки? Своему – не купишь, чужому в подарок на день рождения – тем более. Может, ночью, когда уходят последние рабочие и начинают засыпать первые сторожа, через фабричные трубы, открытые форточки и канализационные люки в цех готовой продукции проникают Гринч, Гадкий Я и Шапокляк и творят свои пакостные дела? Они начинают пугать игрушки незавидной участью в магазинах, семьях и детских садиках. Игрушки слушают, переживают и перестают улыбаться...
Но это не так. Производители знают, что грустные игрушки тоже покупают. Причём, выбирают их сами дети. Вернее, те из них, кто удивительным образом уже в раннем детстве может почувствовать боль, чужую боль. Эти маленькие Человеки – наши будущие ангелы Спасения, уравновешивающие армию приспособленцев им. Дарвина и авангард пламенных революционеров, сжигающих всё на своем пути к цели. Именно к такому ангелу и направило Алёну какое-то особенное чувство внутри в первый день их студенческой практики.
Максима любил и жалел весь персонал Дома ребёнка. Шансов с диагнозом ДЦП, пусть даже нетяжелой формы, для усыновления было мало. Он не говорил и очень плохо ходил. Когда детишки спрашивали у нянек, почему Максим так ходит, им отвечали, что он только учится, и детей этот ответ вполне устраивал. Его не дразнили, не смеялись, а, наоборот, пытались помочь.
Удивительно, как часто мы говорим, что дети жестоки. Они не могут сдержать насмешек и тыкают пальцами в людей с другим цветом кожи, разрезом глаз, с избыточным весом, инвалидностью. Мы, взрослые, вдруг начинаем на людях исполнять роли супер-пупер-воспитателей, назидательно отчитывая своих детей за насмешки и неподобающее поведение. Хотя в семейном кругу, не стесняясь, сыплем: жирные, черные, узкоглазые. Это мы и только мы даем детям псевдосигнал, что норма, а что нет. Дети никогда сами не смогут решить, черный цвет кожи – это хорошо или плохо. Они – открытая книга, в которую окружающие их взрослые могут вписать что угодно, а потом детям, взрослея, обжигаясь и обжигая других, приходится переписывать некоторые страницы заново.
За первые месяцы Алёниной работы усыновили практически всех детей. Переводили из роддомов и других Домов ребёнка новых, и их усыновляли, а к Максиму никто не приходил даже знакомиться. И вдруг через полгода пришли три человека именно к Максу. Оказалось, что это переводчик и пара из США. Они очень громко разговаривали и смеялись, и Алёна даже подумала, что Максим их испугается. Но они были такие добрые и жизнерадостные, что скоро их полюбили все. И они влюбились в Макса. Они приходили каждый день, рассказывали ему о своей стране, доме, семье. Показывали фотографии и рассказывали, как у них красиво в Аризоне. Они пригласили врачей из Москвы, и уже со второй недели начался очень интенсивный реабилитационный курс. Психологи, педагоги, массажисты, невропатологи. Смитсены уезжали к себе в Аризону на время и возвращались, но реабилитация не прекращалась ни на минуту. Через три месяца Макс начал говорить, пока с трудом, но начал. Как он старался! Ему так хотелось многое рассказать своим новым знакомым: и про зайку Кузю, и добрую тётю Алёну, и про то, как вместе со всеми нянями и детьми пытались поймать воробья, случайно залетевшего в окно. А как он хорошо начал ходить! Да какой ходить – бегать! Смитсены ждали документы на усыновление. Месяца через два они с Максимом должны были уехать в Аризону. Алёна знала, что будет рыдать, но очень радовалась за него.
И вдруг в дежурство Алёны, когда Смитсены играли с Максом, зашла бледная, как полотно, заведующая и увела американцев в кабинет. Закон. Новый закон, получивший потом название "Закон Димы Яковлева" и запрещающий усыновлять детей иностранцами. Мистер Смитсен, обреченно трясущий за плечи переводчика и просящий его в десятый раз правильно перевести то, что сказала заведующая, и его жена, всё сразу понявшая и беззвучно плачущая в ладони. Они уехали. Но продолжали оплачивать курсы реабилитации Макса. Забегая вперёд, скажем, что они уже не делали других попыток кого-то усыновить, а мальчик из России так и остался в их сердце единственной любовью.
Алёна не знала, то ли что-то сказали Максиму, то ли он сам это почувствовал, но Макс всё понял и замкнулся. Перестал разговаривать, играть, а просто тихо сидел на подоконнике, обняв своего грустного зайца, и смотрел в окно. Нет, он уже никого не ждал и не выискивал глазами в толпе красные куртки Смитсенов с белым медведем на рукаве. Он просто смотрел в одну точку. Это был рваный красный свитер, зацепившийся за верхушку дерева около дороги. Раньше, наверное, он дарил кому-то тепло и радовал цветом, когда впервые принесли из магазина, его гладили ладонью и восторгались, какой он приятный и мягкий на ощупь, а теперь это выброшенная и никому не нужная тряпка. Зацепившаяся за ветку, в надежде быть замеченной, а на самом деле застрявшая в безвременье внутри одних и тех же декораций. Завтрак, обед, тихий час, ужин, полстакана сметаны с сахаром в граненом стакане перед сном. И так каждый день, месяц, год.
Каждое утро после сна Максим с надеждой первым делом бежал к подоконнику посмотреть на свитер. Может, кто-то взял его домой, постирал, погладил и положил на уютную полочку в шкафчик? Но нет. Свитер продолжал обреченно висеть никому не нужной тряпкой. Макс опускал плечи и, непроизвольно подволакивая ногу, брёл чистить зубы в пропитанный хлоркой и холодным кафелем туалет. Для него начинался очередной зацепившийся за новое календарное число день, в надежде быть знаковым в судьбе этого маленького человека, но день также застревал в тоскливой паутине безвременья. Да и на стене висел календарь, который уже давно перестали переворачивать. Зачем? Ведь есть завтрак, обед, тихий час, ужин и полстакана сметаны с сахаром в граненом стакане перед сном.
И вот однажды, когда Максим сидел на подоконнике, он услышал по телевизору это далёкое и такое родное слово: "Аризона". Он встрепенулся и машинально громко повторил: "Аризона". В игровой комнате повисла тишина. Все повернулись и уставились на Макса, молчавшего уже два месяца. С тех пор его и начали звать Аризоной. Он улыбался в ответ и снова начал говорить. Теперь, если он и подбегал к подоконнику, то не проверить, висит ли красный свитер (а тот никуда не делся), а посмотреть, не едет ли синяя Пежо Алёны. С каждым днём их связь становилась всё крепче.
Где-то месяцев через шесть Алёну вызвала заведующая.
– Алён, – видно было, что разговор обещал быть тяжёлым, – ты знаешь, как я тебя люблю, и не нарадуюсь, каким умничкой становится Максим. Но ты же не будешь вечно работать у нас, выйдешь замуж, может, уедешь, я не знаю. А Максим останется, понимаешь, он никуда не денется. Ты представляешь, как ему будет тяжело. Вспомни Смитсенов. Может, как-то притормозить вот это всё, я не знаю, что делать...
– Наталья Алексеевна, не переживайте, я всё решила. Я уже подала документы на усыновление.
13. Если всё по-настоящему.
9.50. Лёха вышел во двор пораньше, заинтригованный вчерашним предложением Алёны. Он всю ночь не спал, как приехал из коттеджа, перебирая самые фантастические варианты утренней встречи. Буравчик в одном месте искал нежданчика на эту же локацию. Это у нас национальное. У всего мира в рептилоидной части головного мозга человека две функции: "Бей", "Беги" – или защищайся, или убегай от опасности. И только у россиян со второй функцией случился затык несколько столетий назад. Мы ж вечно в борьбе, вечно в кольце врагов, поэтому функция "Беги" постепенно атрофировалась. Куда ни беги, везде враги. И, как следствие, у нас появился новый безусловный рефлекс "Похер, прорвёмся". В принципе это тот же самый "Беги", только бежать меньше и направление другое.
Алёна была уже в машине. Алексей еле заметными жестами американского спецназа пытался спросить, ему можно уже в машину или ещё постоять часа три на свежем морозном воздухе. Пежовский клаксон совсем не по-французски развеял романтИк-начало таинственного rendez-vous. Переднее пассажирское сиденье было завалено пакетами, Леша сел на заднее.
– Привет, готов? – Алёна излучала просто мегатонны счастья. Она посмотрела в зеркало заднего вида. Их глаза встретились.
– Да. Если в ЗАГС, то паспорт при мне, – взгляд Лёхи был уверенным и решительным.
– Всё гораздо круче, я еду за сыном, – увидев в зеркале обалдевшие глаза Алексея, Алёна улыбнулась и вдавила в пол педаль газа.
За 30 минут пути до Дома ребенка Алёна рассказала практически всё. Работа няней, Максим, ДЦП, лечение, Смитсены, её решение об усыновлении. И даже про красный свитер, за который так переживал Макс. Если бы они ехали до Лондона, то восковую фигуру Лёхи с открытым ртом можно было сразу без обработки сдать в музей мадам Тюссо. Алексей сидел, не шелохнувшись, всю дорогу, как парализованный Джейк Салли, чей управляемый им аватар где-то в другой реальности вместе с Алёной работал няней, переживал и усыновлял Максима.
– Приехали. Вот сейчас мне важна твоя помощь. Пока у них второй завтрак и Макс не видит, нужно снять свитер с веток, – машина остановилась аккурат возле этого дерева.
Картина маслом. Из машины приятной наружности с водительницей приятной наружности вышел мужчина приятной наружности и полез на дерево за красным свитером совсем неприятной наружности.
– На спор, всяко рисуется перед своей тёлкой за рулём, – подумал проходящий мимо совсем молодой прохожий.
– Антикоммунист, – подумал другой совсем уже немолодой прохожий.
Больше версий не было, так как через две минуты Лёха уже был внизу.
14. Домой.
Максим после завтрака машинально подошел к подоконнику и увидел синюю машину Алены. Он очень обрадовался, потому что она всегда приезжала только вечером. Аризона радостно побежал к двери, но что-то заставило его остановиться и снова вернуться на подоконник. Свитер. Его не было. Его там не было!!! В коридоре стояла Алёна и радостно улыбалась как никогда. Максим побежал к ней, показывая на окно и с восторгом прокричал:
– Его забрали! Домой.
– Кого, Максим? – улыбаясь, спросила Алёна.
– Свитер. Его там нет.
– Собирайся, Макс. И нам пора домой.
– Я поеду к тебе домой??
– Нет, Максим. Мы поедем к себе домой.
Около машины его ждал незнакомый мужчина.
– Максим, познакомься. Это дядя Лёша. Мой сосед.
– По кровати?
Секунды две повисла тишина, а потом раздался дикий хохот и дяди Лёши, и Алёны. Они смеялись и не могли остановиться. Вытирали слёзы и снова смеялись. Максим не понимал, что здесь смешного. У него был сосед справа на соседней кровати Гриша и сосед через тумбочку Вася. Ну если взрослым так смешно, пусть смеются над такой ерундой.
Они сели в машину и поехали домой. По пути дядя Лёша очень смешно рассказывал про всё, что встречалось им на пути.
Максим уже освоился и сыпал вопросами, не переставая:
– Алексей, а что там написано?
– Где?
– А вон, где нарисован странный волосатый человечек!
– Это студия йоги, – Алёна тоже с интересом подключилась к разговору. – Йоги – это такие уникальные люди, которые живут далеко в Индии и могут ничего не есть целую неделю, если захотят.
– Подумаешь, неделю, – весело подхватил Алексей, – у нас пол-России, если в запой уходят, месяц ничего не едят.
– Лё-ша, – вдруг очень сурово сказала Алёна.
Максим не очень сообразил, что к чему, но уловил главное, как ему показалось: Россия всё равно круче Индии.
– А вот это памятник.., – Лёха попытался сменить тему.
– Я знаю, первому космонавту Юрию Гагарину!!! – воскликнул Макс. – У меня вот только всегда вопрос был. Почему он сказал "Поехали", а сам полетел?
Алёна от неожиданности чуть резко не дала по тормозам. Она начала думать, как объяснить, что это всего лишь образное выражение, как вдруг Лёха, как может это сделать только Лёха, просто и гениально выдал следующее:
– А чтобы не было страшно, ему никто и не сказал, что он полетит, сказали, что он поедет.
Алёна хотела возразить, что нельзя обманывать, но потом поняла, что Лёша просто неисправим, да и Максу жутко нравилось с ним общаться. Ну и хорошо. Когда приехали, Алексей помог занести вещи, а уходя, сказал Максу:
– Я живу здесь, под вами. Если что, стукнешь по батарее – я и прибегу.
15. 31 декабря.
Утро. Алёна специально не стала ставить ёлку заранее, потому что хотела это сделать с Максимом. Они весело и быстро собрали и нарядили ёлку и развесили гирлянду. Только вот почему-то она не горела.
– Что же нам делать, да и без гирлянды у нас ёлка самая красивая, да ведь, Макс?
– Нужен молоток, – очень серьёзноо и как-то по-мужицки сказал Максим, что волей-неволей Алёна встала и принесла молоток, хотя не понимала, как это поможет зажечь гирлянду.
Максим взял молоток, подошел к батарее и начал бить по ней несильно, но с одинаковыми паузами, как шаман бьет в бубен, вызывая духов.
– Ты что делаешь, дорогой? – только успела спросить она, как в дверь позвонили. На пороге стоял Лёха.
– Что случилось в Верхнем Королевстве? – спросил он, сопровождаемый Максом к ёлке.
– Не работает, – сказал Макс, показывая на гирлянду, – китайская наверное.
Он не знал, что означает это выражение, но заведующая Наталья Алексеевна всегда так говорила, когда что-то не работало. Машинка не заводилась – китайская наверное, ручка не писала – китайская наверное, ролики не катятся – китайские наверное. Только Максим не мог понять, почему китайский Китай – это где-то далеко, а всё не работает почему-то только у нас.
Через десять минут гирлянда засверкала красивыми переливающимися огоньками. Макс радостно захлопал в ладоши, но молоточек на всякий случай подложил под ёлочку.
– Если Нижнее Королевство захочет встретить Новый год с нами, будем рады, – сказала Алёна, когда Алексей уже был в коридоре.
– Спасибо, хорошо, – Лёша ответил это таким тоном, что не только Алёна, но и, кажись, сам Лёха пока не понял, придёт он или нет.
16. Вот и всё.
23.50
Как-то до этого времени Алёна была уверена, что Алексей не придет. Она и накрыла-то на стол в зале на себя и Макса. Но чем меньше оставалось времени до Нового года, тем сильнее было это непонятное чувство надежды. Ждала ли она чуда? Да нет. Её Чудо уже вовсю помогало накрывать ей на стол.
– Алён, а тут чистый набор тарелок на кухне стоит. Это для Алексея? Может, он уснул. Постучать по батарее?
– Да нет, мой хороший. Здесь не стук батареи нужно слушать, а стук своего сердца. Это только так работает или не работает.
– Если не работает – китайское наверное, – машинально пробормотал Максим, неся две бутылки лимонада.
Алёна рассмеялась, и как-то отлегло. Полегчало.
23.54
"Наверное, так даже лучше," – подумала Алёна, а что именно лучше… нет ответа.
23.58
У неё вдруг возникло странное желание написать в Новый год пожелание на бумажке, сжечь её и выпить с чем-нибудь, как делали некоторые её подружки на новогодних вечеринках. Листок. Ручка. "Я и Максим. Мы очень счастливы."
23.59
Поджигает, пепел себе в лимонад – чокается с изумленным Максом и выпивает. Аризона подумал, что это фокус, какой обычно показывают по телевизору, и сейчас Алёна вытащит этот же листок целым и невредимым уже у него из лимонада.
А в это время где-то наверху, в Небесной канцелярии, Всевышнему пришло уведомление о пожелании Алёны.
– Апостол Павел, – сказал он, прочитав текст уведомления, – переложи, пожалуйста, судьбы Алёны и Максима в папку "Счастье".
– Шеф, но в алёниной бумажке нет не только просьб к тебе, но там тебя даже не упоминают!
– Нет, Паша. Я там в каждом слове.
– Хорошо, Шеф. А, может, ты... вернёшь время минут на десять назад и сделаешь, чтобы Алексей им позвонил? Он ведь, вроде, хороший мужик. Сделай, тебе же это ничего не стОит.
– Согласен. Но люди сами по себе чего-то стОят? Нет, Павел. Я и так оставил кран включённым, чтобы они быстрее познакомились, потом свёл их на предновогодней вечеринке… Я не собираюсь никого вести под руки к его счастью. Моя задача, чтобы оно, счастье, было вокруг каждого человека, а увидеть его способны немногие. Мир слеп. Люди не хотят чувствовать чужую боль, не хотят видеть чужое горе. А если ходить всегда с закрытыми глазами, то как можно тогда увидеть его, своё счастье?
00.00
Заиграл гимн. Алёна села на стул, взяла Макса на руки, они крепко-крепко обнялись, и счастье, которое было до этого вокруг, стало с трепетом наполнять их обоих.
– Алёна, а разве не нужно вставать, когда играет гимн?
– Нужно, сынок, нужно, – сказала Алёна и еще крепче обняла Макса.