Лилия

 
     Посреди пустой комнаты стояла  старая железная кровать, сверкая никелем шаров и шариков.
    
     Андрей Степанович проснулся от   заливистого лая на лестничной клетке и сонно пробурчал в подушку:
    
     - Чтоб ты сдохла, тварь!   
 
     В маленькое окно  врывались первые  лучи солнца.  Андрей Степанович перевернулся на спину и сел, спустив на пол длинные ноги. Уставясь на них, он обнаружил, что ногти на больших пальцах похожи на панцири только что вылупившихся черепашат.

     В голове завозились мысли,  медленно наезжая одна на другую, и   преобразователь памяти   начал показ  живых картинок.
    
     Тихонько заплакала сестра. Вошёл здоровенный племянник. Неслышно вышел священник. Мелькнул белым халатом врач "Скорой помощи". Жёлтые пальцы бабушки вцепились в край   пододеяльника…. Здесь Андрей Степанович   усилием воли  свернул  панораму   событий третьего дня и шумно вздохнул. Его ноги   выпрямились и понесли жилистое тело в ванную комнату с затхлым запахом хозяйственного мыла и уксуса.

     Тусклая лампочка круглосуточно освещала пожелтевшую посудину ванны со сколами эмали, закрашенными зелёной краской, и, повисшую на мощных кронштейнах эмалированную  чугунную раковину в паутине ржавых трещин.   В огромном зеркале     днём и ночью  отражалась потеющая труба, одним концом подведённая к допотопному унитазу, а другим - вознёсшая  к потолку сливной бачок, с рычажка которого свисала цепочка, утяжелённая  фаянсовым конусом. Андрей Степанович   привёл  в действие сантехническую связь, и повернулся к зеркалу.
 
     Он впал  в глубокую задумчивость, с неудовольствием  разглядывая себя.  В   глазах давным-давно погасла радость.  Брови, похожие на  крылья стрижа в полёте, придавали лишь некоторую  живость помятому лицу.  Мужчина обнажил в некрасивой гримасе зубы. Зубы были прекрасные. Он широко открыл рот  и,  ворочая головой из стороны в сторону, постарался заглянуть  как можно глубже в ротовую полость, осмотр которой закончился тщательной чисткой зубов.   Привычно  долго   намыливая щеки перед бритьём, вдруг хмыкнул,   вспомнив, как в юности  стеснялся своих   больших и ярких губ.         

     Сегодня разлёт бровей  разделяла глубокая поперечная морщина. Большие серые глаза научились хитро прищуриваться, и мешки под ними говорили о накопившемся жизненном опыте. Андрей Степанович,  недовольный своим отражением, глубоко вздохнул     и  встал под холодные струи душа. Все мысли разом вылетели из   головы. Пофыркав две минуты,   докрасна  растёрся полотенцем и снова заглянул в зеркало. Из зеркала на него посмотрел он сам. И смотрел так пристально, словно хотел увидеть  душу. "А что, если я завтра умру?" – пришла неожиданная мысль.   
 
     "А что, если я всё-таки завтра умру?" – забеспокоилось сердце. Андрей Степанович представил себя   трупом с торчащими из-под короткой простыни волосатыми ногами. Пальцы на ногах тоже были волосатыми, с     безобразно отросшими ногтями.   Первая   пришедшая мысль   побудила   к действиям,   и он решительно направился в кухню.

     Распахнув резные дверки старого шкафа  - хранилища всякой всячины,    неожиданно для себя,  увлёкся его содержимым. Взял в руки старенький веер с перламутровой инкрустацией – при живой бабушке вещь  неприкосновенную, и погладил  мизинцем пожелтевшую шёлковую кисточку.  Красный томик стихов  поэта Маяковского   служил вееру своеобразным пьедесталом, на котором тот пролежал не одно десятилетие.   В жестяной банке из-под индийского чая хранились срезанные со старых блузок и платьев пуговицы. Розовая фарфоровая пудреница скрывала в себе семена неизвестных цветов. Резко  пахло корвалолом. За гранеными рюмочками и  разнокалиберными пузырьками стыдливо прятались две фарфоровые балерины. 
    
     "Надо  выкинуть", - подумал Андрей Степанович, выдвигая один за другим  ящички, в которых бережно хранился старушечий хлам: просроченные лекарства,   холщёвые мешочки с лавандой,   связки разноцветных бус, открытки, перевязанные атласной ленточкой,   аккуратные стопочки старых фотографий… 
 
     Андрей Степанович взял    фотографии, и  они замелькали  в его руках, как    игральные карты.  Мужественные шахтёры с фонарями на касках,   улыбчивые   девушки с охапками сирени,  строгие женщины в шляпках, парни в  широченных шароварах, люди из президиума, первомайские демонстранты с фанерными голубями….. Он задержал взгляд на портретном снимке военного, перевернул фотографию, прочитал размашистую надпись, сделанную  чернильным карандашом: "Муся, пройдут года, но помни всегда меня и нашу любовь! Помни наш май. Твой друг Николай. 14 мая 1941 года",   еще раз посмотрел на улыбающегося парня с зачесанной назад густой шевелюрой тёмных волос и отправил   содержимое ящика в мусорное ведро.

     Размышляя о жизни вообще, Андрей Степанович сварил два яйца и, не желая идти в булочную, съел их без хлеба, запив  кефиром.
   
     А что  из  себя представляет он сам? После его   смерти кто будет рыться в его вещах? Что будут искать? И что найдут?
 
     Он  вспомнил, что искал ножницы, и направился в прихожую, где под жёлтой плюшевой накидкой стояла швейная машина "Zinger".  Нащупав с левой стороны  выдвижной ящичек,  потянул  его, а тот неожиданно легко подался вперед и выскочил весь. Звякнули ножницы, покатились катушки и шпульки и последним со дна ящичка выпал вчетверо сложенный пожелтевший листок.

     Андрей Степанович  забегал глазами по размашисто написанным словам. "Здравствуй, Муся! Я  был тяжело ранен и после ампутации ног перестал писать тебе письма. Решил, зачем тебе нужен инвалид? Я сам себе был не нужен.  В госпитале меня выходила очень  добрая женщина  и стала моей женой. Недавно рассказал ей  про тебя. Она уверена, что ты до сих пор меня  ждёшь и упросила  написать это письмо. Не жди и прости меня. Устрой свою жизнь и будь счастлива.   У меня всё хорошо, растёт сын Колька.  Прощай. Николай.  Март 1947 года".

     Андрей Степанович перечитал несколько раз короткое письмо и вернулся к буфету.  В сорок первом, в последний день декабря родилась его мама – Наталья Николаевна.  Он вдруг почувствовал себя   маленьким мальчиком, оставленным   в огромном  брошенном  доме. Слёзы подкатывали, и перехватывало дыхание от нечаянно открывшейся    тайны.
   
     Он склонился над мусорным ведром, отыскал фотографию деда, вставил  её в дверцу буфета и долго вглядывался в молодое лицо. Он никогда не расспрашивал о нём,  просто всегда знал -  дед  погиб   на фронте. Получается,   не знал.

     Что произошло с ними? Жили! Любили! Умерли!  Зачем вообще живёт человек? Однажды родиться, чтобы когда-нибудь умереть? Вот, если я завтра умру?      

     Андрей Степанович отогнал навязчивую мысль, быстро   вернулся в прихожую и  поднял   ножницы. Устроившись на полу,  он аккуратно срЕзал с ногтевых пластин излишества и долго сидел неподвижно. Потом тщательно завернул в письмо деда десять ороговевших полумесяцев и бросил поверх никому не нужных фотографий.

     Из сумки приглушённо, но жизнерадостно запел Боярский.  От долгого поиска телефона Андрей Степанович запунцовел. Номер был незнакомый. Коротко переговорив, Андрей Степанович   заметался по квартирке. Он ворвался в ванную и, сдёргивая   с верёвки носки,  лихорадочно вопрошал себя.  Как же так? Через час? Почему сегодня? Вопросы атаковали  застигнутое  врасплох сознание.

     Андрей Степанович вдруг увидел, что из зеркала на него смотрит не пожухлый дядька, а вполне интересный средних лет мужчина.   Обнажив в улыбке прекрасные зубы,  он   придал   взгляду лёгкую игривость и  резким движением головы   отбросил назад поредевшие волосы. В шее что-то  хрустнуло. Мужчина в зеркале скривился от боли.   Андрей Степанович   присел на край ванны.  Он не был готов к предстоящей встрече, хотя еще   десять лет назад  и дня не проходило, чтобы  не упивался   мечтами о ней.
 
     Зачем она хочет его видеть? При мысли, что на встречу придётся ехать в старых джинсах и несвежей рубашке, он оцепенел, но тут же шумно выдохнул и
быстро натянул постиранные с вечера носки. Наступив в коридоре пару раз на шпульки,   добрался до  стоявших у двери разбитых кроссовок.   Предстать в таком виде перед   девушкой, которая снилась полжизни? Но вариантов не было. Он  вышел на лестничную площадку и закрыл замок на два оборота.

     Во дворе дома, на капоте его старенькой "Хонды", маленькие девочки разложили посудку  и кормили тощих Барби кашей-малашей.  Андрей Степанович   посмотрел на часы и   быстро зашагал в сторону речного вокзала.   

     Перед ним  раскинулась панорама Волги.   Он остановился,  перевёл дыхание  и уже спокойно пошёл  к безлюдной набережной.  У старой плакучей ивы     Андрей Степанович посмотрел на часы и довольно выпятил нижнюю губу -  он пришёл на четыре минуты раньше. Плавное течение реки, торжественно несущей   пресные воды на встречу с морскими, успокаивало.      

        - Андрей!

        Он быстро оглянулся. Перед ним стояла, широко улыбаясь, очень полная женщина. Андрей Степанович застыл в недоумении и снова услышал любимый голос:               

        - Андрей, быстрей меня узнавай. Это я!

        Андрей Степанович смотрел, как шевелились накрашенные губы,  и смеялись глаза   незнакомой ему женщины.   Наконец, он  стал понимать, что перед ним та, которую он любил и потерял, которой он грезил. И вот,   она сейчас стоит перед ним и единственное, что он   узнаёт   – её голос.

        Андрей Степанович опустил   глаза и молчал. Ему было горько. Он жалел, что пришёл, что увидел её. Разочарование  прокисшим киселём стояло в горле.   
 
        Любимый голос сказал:
        - Да, Андрей, это я. Приходи в себя и давай  целоваться! Здравствуй! Здравствуй.
        Женщина раскинула руки и стала приближаться.   Ласково-нежно,  как-то по-матерински,  он был расцелован  в обе щёки.   Андрей Степанович крепко обнял женщину и прошептал в ворох рыжих волос:

        - Здравствуй, Лиличка.

        Несколько мгновений они стояли неподвижно, и   давно забытые чувства  трепетной нежности и щемящей тоски заполнили до краёв сердце Андрея Степановича.

        Женщина отстранилась. Он смотрел в её смеющиеся глаза  и узнавал! Но всё-таки это была не она!  Легко подхватив  её большую сумку, он вдруг ощутил себя  чистым мальчиком на первом свидании.
 
  В ближайшем кафе Андрей Степанович взял в обе ладони руку женщины   и припал к ней в долгом поцелуе. Она свободной рукой  мягко коснулась склонённой головы и тихо спросила:

        - Как живёшь,  Андрей? 
        - Как  живу?   
        Андрей Степанович  выпрямился и уселся   глубже в пластиковом кресле.   Взгляд его  устремился куда-то высоко и замер, выражая крайнюю напряжённость.  Наконец,  он медленно, с долгими паузами произнёс:
       
        - Один.  Живу.  Размышляю.  Например,  сегодня меня посетила  мысль  о смерти.    
        - Жизнь. Смерть. Всему своё время, – просто  сказала женщина, - слава Богу за всё.

        Андрей Степанович пристально посмотрел  и, понизив голос, спросил:
        - Ты, что, замуж за попа вышла?

        Подкрашенные брови женщины приподнялись, она слегка улыбнулась.
       
        - Нет. Мой муж был геологом.
        - Почему был? Вы разошлись?
        - Нет, мы  дружно прожили 16 лет.  Он погиб.  Уже  семь лет как я вдова.
        - Весёлая, надеюсь?
   
        Губы Лилии дрогнули, в глазах вспыхнуло возмущение.

        Андрей Степанович снова напрягся и окинул быстрым взглядом женщину. Она ему совсем не нравилась -  толстых тёток он  не мог терпеть категорически. 

        Любимый голос размеренно-спокойно произнёс:
        - Андрей,   даже не думай, что я приехала устраивать свою личную жизнь.
Андрей Степанович, неестественно посмеиваясь, подался вперёд и принялся шутить.
        -   А почему нет?    Сейчас  самый раз.  Будем ходить по театрам и поликлиникам,  – он наполнил бокалы «Шампанским», - кроме ожирения, чем ты маешься ещё,  моя  дорогая?

        Женщина без малейшего замешательства серьёзно ответила:
        - Грыжей пупочной, мой друг. 

        Андрей Степанович сдержанно хохотнул и как-то сник.
        - Лиличка! Я узнаю тебя! Хотя, честно сказать, полнота тебя изменила до неузнаваемости! Только голос и глаза твои. Давай, за встречу!
 
        Казалось, женщину ничуть не обидели ни слова, ни тон Андрея Степановича. Зато тот чувствовал себя крайне подавленным и всеми силами пробовал выправить неловкость.
        - Я постарел? - Андрей Степанович,  стараясь не смотреть женщине прямо в глаза,  поспешил украситься ослепительной  улыбкой.
        - Постарел, конечно, но не изменился.
        - Так не бывает.
       
        Глаза Андрея Степановича наконец были пойманы в прицел пристального  взгляда  женщины, он перестал улыбаться   и  задал вопрос, который  прозвучал, как треск некрепкого льда под ногами:
 
        - А помнишь, как мы хотели с тобой пожениться в 18 лет?

        Женщина отщипнула крупную виноградину, повертела её в пальцах и,  как бы признавая юношескую глупость, ответила:
        - Хотели, но твоя бабушка...
        - Она умерла. Долго болела…– перебил Андрей Петрович и почувствовал подступающие слёзы.
 
        Он был противен себе.   Холодок  отчуждения   крепчал с каждой секундой молчания.
        - Давай уйдём?  Заберем всё с собой и уйдём,  – неожиданно сказала женщина.

        Андрей Степанович удивлённо переспросил: 
        - Уйдем? – и,  окончательно смутившись,  отправился на поиски официанта. 
       
        Вернувшись к столику,  он увидел оставленную на спинке  стула     женскую   сумку, и  стал лихорадочно обдумывать   варианты развития событий.  На него, уставшего и издёрганного,   столько выпало за последние дни, что эта встреча с прошлым казалась сном, в котором  хотелось бежать, но  что-то  необъяснимое,     наперекор всему  что видели глаза и понимал разум, начисто лишало сил и воли.

        Он не сразу услышал голос официанта, принял пакет, захватил сумку  и,обнажив в улыбке зубы, пошёл с широко раскинутыми руками  к  стоявшей у фонтанчика Лиле  .   

        Выйдя на набережную, они поднялись вверх по улице, свернули налево и, пройдя пару кварталов, спустились вниз. Городской пляж был пуст.   Каждый думал о своём,  и, казалось, молчание нисколько не угнетало обоих.  Лиля разулась и вошла  в прохладу реки. Андрей Степанович поймал себя на том, что ему хочется рассмотреть её, но от солнечных зайчиков в воде  рябило в глазах. Приподняв отяжелевший подол  юбки, Лиля  зачерпнула ладонью воду и пролила её сквозь пальцы.
       
        - Помнишь, нашу лодку? – спокойно спросила она.
        - Об этом ты приехала спросить?   
        Андрей Степанович уселся на песок, и, не дожидаясь ответа, добавил:
        – Как ты меня нашла?
        - Ты совсем не изменился, - как бы   не слыша вопросов, продолжила Лиля.   
        - Всех время меняет,  и я изменился, -    перебил   Андрей Степанович, которого просто душило любопытство и нетерпение.
        - Время меняет нас внешне, но   изменяет нас не время, - глубокомысленно сказала Лиля.
        - Ты   стала  абсолютно другой,  прости. Я не узнал тебя сразу, но   пардон,  и теперь не узнаю! 

        Ему захотелось сказать ещё что-нибудь  ядовитое, но тихий   голос Лилии опередил его.
        - Андрей, я специально приехала. Знаешь зачем? Сказать, что  простила тебя. 
        Как   не пытался он предположить   цель приезда своей первой, да что там говорить, единственной  любви! Какие варианты не перебирал, но, чтобы ехать за столько вёрст и сказать «я простила тебя», да ещё после, тридцатилетнего забвения – такое   его ум вмещать отказывался.
 
        Лиля   достала из   сумки шёлковый платок. Андрей Степанович сидел, широко расставив ноги, и в каком-то ступоре наблюдал,  как  тот превращается в скатерть-самобранку.
        - Разуйся,  классно ведь босиком, - ласково  прозвучал  голос. - А найти твой телефон было легко. Догадайся как? 

        Андрей Степанович  безучастно  скинул кроссовки, стянул носки и  в задумчивости потрогал  аккуратные ногти.  Потом резко  поднялся,  зашёл   по колено в холодную воду  и, гикнув, бросился в реку.   Через минуту, свернув голову набок, в прилипшей к телу рубашке,  он смешно прыгал  перед Лилей  на одной ноге.  Вдруг   замер  и, в крайней степени отчаяния,  извлёк из кармана джинсов  телефон.  Удостоверившись в скоропостижной кончине аппарата,   швырнул его в песок и хрипло спросил:

        - Так ты   приехала мне сказать, что  простила меня?
        - Да,  приехала и  сказала.
        - А давно простила? - Андрей Степанович, мелко дрожа всем телом, уселся  и стал сооружать  бутерброд.
        – Мне просто интересно. До смерти мужа или после?
        - Я думала, что простила ещё до замужества. А потом поняла, что нет.
        - Так ты определись с показаниями!- почти крикнул Андрей Степанович, бушуя внутри себя   в охватившей его злости: «Простила? Меня? Спасибо! А  ехать  зачем? И что теперь  с тобой делать? И что говорить?»
        - Я простила тебя 10 лет назад, - женщина просто излучала спокойствие.
        - Значит, при живом муже. А, овдовев, подождала семь лет и приехала.    Очень интересно.  Почему? – проговаривая каждое слово, как на школьном диктанте, выходил из себя Андрей Степанович.
        - Потому что я люблю тебя, - женщина улыбалась, как улыбаются дети, получившие гостинец.

        Андрей Степанович опешил, хотел быстро что-то сказать, но поперхнулся. Закашлявшись, он встал на четвереньки. Из глаз выступили слёзы, слюна повисла прозрачной нитью, не хватало воздуха. Сильный  удар   между лопаток сразил его,  и он уткнулся лицом в мелкий речной  песок.    В голове возник оранжевый шум с обрывками  трагических мыслей.   
   
        Лиля, не медля ни секунды,   уволокла задыхающегося Андрея на мелководье и,  смыв песок,  принялась нещадно стучать по спине.  Наконец тот откашлялся.      
   
       Его глаза  нестерпимо болели от попавшего в них песка.  В ушах шумело.  В горле саднило. В носу драло.   Вдобавок ко всему, его начал бить озноб такой силы, что он прикусил язык. 
 
          Сентябрьское  солнце заливало мягким теплом пустынный пляж. Река несла свои светлые воды, а он лежал у самой её кромки с закрытыми глазами и не пытался подняться.

        Быстрые руки сняли с него рубашку, стащили джинсы  и помогли встать.  Что-то большое и мягкое коснулось головы, скользнуло по лицу и повисло вдоль тела. Сразу ощутилось тепло, но  распространиться этому теплу мешали мокрые  трусы . Андрей Степанович  поднялся и   в какой-то судорожной тряске   освободился от них. Глаза болели с нарастающей силой. В своей беспомощности он метался, требуя врача. Спокойный и твёрдый  женский голос   подчинил  его, и, почувствовав на своём запястье  тёплую руку Лили, он  полностью доверился  ей.

        В больничном коридоре,  усевшись на холодную кушетку, Андрей Степанович  вдруг осознал, что  тёплый балахон и кроссовки -  это всё, что на нём есть, и взбунтовался.   
       
         - Никуда я не пойду. Дай мне джинсы! Где мои джинсы? Там у меня деньги!  Ключи! 
 
         Оказавшись  в кабинете врача, Андрей Степанович стойко перенес сначала промывание, а потом - закапывание и расслабился, лишь когда медсестра принялась накладывать повязку.      

        - Глазам полный покой, - сказал вполголоса доктор и протянул Лиле рецепт.
 
        В коридоре,  Андрей Степанович вернулся к своим требованиям - без джинсов он  категорически отказывался идти. 
 
         Наконец, устав сопротивляться,  ухватил  Лилю за руку и   засеменил   к давно ожидавшему такси.

        Едва машина остановилась, Лиля   бегом кинулась на поиски.   Брошенные джинсы синели у самой воды. Из пяти карманов были извлечены    носовой платок, тоненький портмоне и размокший пакетик чая. Внимательно  всматриваясь в песок, Лиля даже вошла в воду, но  ключей не было.   
   
        Не прошло и получаса, как  она уже стояла перед   дверью  с криво прикрученной цифрой, утапливая   кнопку звонка.  Щёлкнул замок,  и в  проём  двери, как в раму,  встала, опираясь на палочку, женщина с чёрной повязкой в высокой причёске. В подъезде гулко зазвучали женские голоса.
   
        - Здравствуйте.  Лилия Степановна, Андрей   просит   дать запасной ключ. 
        - А сам он где? 
        - В такси. Он не может подняться.   
        - А что вдруг? Пьян?
        - Нет. У него повязка на глазах.
        - И позвонить  не может?
        - Не может.  Он телефон в Волге утопил.
        - Послушайте, а вы кто? Что за  странные вещи вы мне тут рассказываете!?      
 
        Женщина  отступила назад и в раздражении  хлопнула дверью.
Лиля  склонилась к замочной скважине в твёрдом намерении продолжить переговоры на более низком уровне, но не успела сказать и  слова, как дверь открылась, и  невероятно большой ключ   оказался буквально  перед её носом. Сестра Андрея сверху вниз   наблюдала,  как незнакомая толстуха выпрямила спину, взяла ключ и, благодарно кивая головой, направилась к лифту. Войдя в кабинку, Лиля посмотрела на женщину в трауре и осталась довольна тем, что та её не узнала.
 
        И снова  помчалось такси.  С внутренним трепетом она смотрела в окно.     Замелькали    столбики чугунной ограды сквера. Поворот, и машина  въехала в уютный двор её детства.       
      
        Бабушки-старушки  в  глубоком  изумлении проводили взглядами  осторожно ступающего мужчину с забинтованными глазами, чьи голые колени едва прикрывала бахрома яркого  пончо. Трёхметровый путь к  подъезду   показался Лиле коломенской верстой.   

        Остановившись у двери квартиры, Лиля  уверенно вставила ключ в скважину замка и сделала два оборота против часовой стрелки.  «Надо же! Помнит», - отметил Андрей  и на ощупь двинулся вперёд, услышав  позади   тихое:
- Мир этому дому.

        Хлопнула дверь, щёлкнул выключатель.  Лиля скинула туфли,  провела Андрея к двери ванной и оставила ждать. Шифоньер из карельской берёзы занимал тот же угол спальни. Дверца открылась без малейшего скрипа, предъявив разложенное по полкам  постельное бельё и полотенца. Запахло лавандой.  В  ящике   нашлось   мужское бельё.

       - Сейчас  ляжешь в ванну и прогреешься.   Надень, это  трусы. 

       Лиля вложила их в руки Андрею и оставила  одного.  Он  слышал, как мощная струя воды  ударила в дно  ванны, и, с большим трудом  справившись с заданием, как-то  по-детски,  сказал в прикрытую дверь:
       - Я всё.
        Осторожно, чтобы не повредить   на глазах повязку, Лилия освободила его голову   из высокого горла пончо, помогла залезть в ванну и вышла.
 
       Он лежал в тёплой воде и пытался осмыслить всё происшедшее с ним сегодня.  Множество мыслей приступом брали его сознание, но оно  не было  способно  сосредоточиться ни на одной.    Нащупав  кран, он  тонкой струйкой пустил горячую воду и скоро  разомлел.   Утомившись,     вылез из  ванны,  нашёл  на крючке  махровый халат, переоделся и  вышел.  В висках  стучало и очень хотелось пить.  Едва уловимо  пахло корицей.   

       По стеночке, он безошибочно попал в спальню,   сделал несколько шагов,   упёрся в кровать и повалился на пахнущие лавандой подушки.   Сквозь полудрёму  к нему долетел любимый голос:
      - Андрей,   я приготовила  глинтвейн. Выпей, пожалуйста.

      Сладкое вино, орошая горло, растеклось  горячими волнами по всему телу, утопив все  мысли и чувства.   
 
 
      Лилия   смотрела на     спящего     Андрея. Ей удивительно странно было находиться в этом доме снова! Она с интересом прошлась по комнатам, узнавая старые вещи.  В ореховой горке среди  фарфорового изобилия шкатулок,   вазочек и статуэток  знакомая    балерина,  с отбитым указательным пальчиком, завязывала пуанты.     Книжный шкаф блистал золотом  роскошных переплётов.  В простенке, между высокими узкими окнами,  по-прежнему висели старинные французские часы из красного дерева, дверца которых была  великолепием причудливых завитков, увенчанных    райской птичкой.    Окна украшали всё те же тяжёлые портьеры,   всё тот же толстый китайский ковёр лежал под ногами. С высокого потолка на мощной цепи спускалась   люстра: изящная бронза, оникс, белые   плафоны тончайшего матового стекла.   Всюду царил идеальный порядок.

        Лилия приняла душ и,  обмотавшись простынёй,  направилась в кухню. Никакие новомодные течения не снесли крепко стоящую  на высоких ножках газовую плиту из пятидесятых  и, белеющую    двумя глубокими чашами, её ровесницу - чугунную раковину.   За филейным тюлем на  широком подоконнике  жил своей жизнью  чайный гриб. Столетний шкаф с витражами, легко вмещающий  в себя столовые  и чайные сервизы,    бакалейные припасы и баночки с вареньем, красовался у окна.   


        Маленький холодильник приятно удивил разнообразием. В кастрюльке стыла куриная грудка.   В ящике для фруктов лежала пара бананов и банка красной икры.
 
        Первыми были съедены     бананы, а   затем –  половина грудки.  Пока      закипал чайник "времён Очакова и покоренья Крыма",   Лилия всматривалась в фотографии, развешанные в рамках над диванчиком. Она  узнавала  лица.     Далёкая печаль     слегка  коснулась  сердечных струн, но исполнить леденящий душу   реквием  по первой любви уже   не смогла.
 
        Лилия уверенно открыла дверцу шкафа. Там, как и тридцать лет назад, стояли  чайные  чашки. Поставив рядом с собой хрустальную вазочку с вареньем, она   уселась  чаёвничать. Ей было уютно под абажуром из цветных стёклышек.     И, отхлёбывая маленькими глотками чай с бергамотом, она   не сводила глаз со сказочно раскрашенного светом потолка.       
 
         Сестра же Андрея Степановича  не находила себе места. Её не столько мучил вопрос что там случилось с братом, сколько не давала покоя мысль, кто эта женщина, приходившая   за ключом. Определённо,  она её где-то видела, но где?  Перед сном Лилия Степановна растопила озокерит с парафином и наложила горячие лепёшки на больные колени, укутав их   старыми шерстяными шарфами.    Поглаживая   левое колено,  ей вспомнилось, что  вязала она этот шарф  своему мужу за год до  его  гибели, а вот на правом колене -   шарф покупной, исландский, его  дарила лет тридцать   назад Андрею его Лилька. И тут Лилию Степановну пронзило –  а ведь это была она, Лилька! С самых далёких полок памяти ночными приведениями сползли гнетущие воспоминания, прогоняя  сон. Измаявшись, Лилия Степановна накапала в рюмку пустырника и забылась перед самым рассветом в тревожной дрёме.

        Андрей проснулся глубокой ночью. Боль в глазах унялась. Он долго не мог нащупать край покрывала, на котором уснул.  Наконец,  оказавшись под одеялом, припомнил события прошедшего дня и   коротко застонал. Уму непостижимо!    Они снова вдвоём  в его доме.  Мысли накатывали тихими волнами, раскачивая лёгкую лодочку  ностальгии под истрёпанным парусом воспоминаний.

        В день, когда Юрий Гагарин полетел   в космос,    сюда принесли его из роддома.  Эта квартира,   дореволюционной постройки, с высотой потолков более  трёх метров, с лепниной и двустворчатыми белыми дверями стала  памятником его счастливому  родительскому дому.   
       
        Когда ему исполнилось пять лет,   здесь появилось огромное пианино. Правда,   восторг  вызвал только  круглый стул, на котором он   был рад крутиться  хоть   целый день. Два раза в неделю бабушка складывала в огромную коричневую папку ноты, и вела его в соседний дом, к преподавателю. Там, в тесной  прихожей,   он иногда видел очень красивую девочку с маленькой скрипочкой.         
 
        Занятия музыкой продолжились в музыкальной школе, не принося ему ни малейшего удовольствия. Но взрослея, он полюбил играть для  бабушки  и мамы,  с радостью ловя  их   восторженные взгляды. Да, он любил такие взгляды!   А как ещё можно было смотреть на хорошенького мальчика с причёской а,ля «маленький принц»,  в  костюме "тройка" и  «бабочкой»  на кружевном воротничке  белоснежной рубашки, застёгнутой на пуговки с мерцающими  вставками из лунного камня?   

        Ему было восемь лет, когда в дом принесли маленькую сестричку, и  спросили   как бы он хотел назвать её. Он почему-то вспомнил имя   девочки, которую встречал у преподавателя музыки, и уверенно сказал: "Лиля". Мама с бабушкой, обрадовано переглянулись и, поднеся свёрток в пене кружев к его лицу,  нараспев  защебетали: "Лилия! Как красиво! А у нас родилась Лиличка!" Так он стал старшим братом.

        Папа, который  из-за работы на севере  дома бывал редко, срочно примчался по телеграмме.      Андрей очень хорошо  помнил тот день. Он как всегда,  рано утром, прибежал в комнату  мамы. Но в кресле сидела не мама, держа у груди Лиличку, а папа, в больших ладонях которого  мирно спала его маленькая дочь. Папа переложил Лиличку на правую руку, а левой -  подхватил сына и посадил на колено, целуя его  щёки, нос, уши.
 
        Вдыхая  запах отца,  Андрей мечтал  повиснуть на его шее, и чтобы тот  закружился,  поднял его высоко над собой и подбросил. Там, на высоте, его всегда охватывал восторг, он кричал  и  падал вниз, попадая в сильные руки отца, которые подбрасывали его снова и снова. Но маленькая девочка спала, чмокая розовым ротиком. Отец с сыном переглянулись, и одинаковые улыбки расцвели на их лицах. Андрей   обхватил отца руками и прижался крепко-крепко.

        Из кухни вкусно пахло пирогами.   Бабушка то и дело заглядывала в ванную, торопя к завтраку. К великой радости Андрея,  в школу его повёл папа, пообещав приехать за ним на   новой "Волге". И не приехал.  Только спустя много лет, Андрей  узнал, что "Волгу", застрявшую задними колёсами на переезде, снёс пригородный поезд. Погибли все, кроме маленькой Лилички, которую держала в руках мама.
 
          Смерть самых близких   людей не стала для него трагедией, благодаря мудрости и любви бабы Муси.   Она пришла за ним в школу очень расстроенная и  сообщила   неприятную новость -  все срочно уехали по горящей путёвке в санаторий,   оставив Андрея заканчивать свой первый учебный год. Теперь расстроился Андрей  – ему   предстояло  жить  у бабы Муси   целых 24 дня. Но хуже всего была мысль, что   папа  пообещал за ним приехать на новой «Волге» и не приехал. Андрей рвался домой - посмотреть подарок отца,   но баба  Муся приложила сухую ладонь к его лбу   и объявила, что у него поднимается температура, а подарок она принесёт сама. 

        Андрей проснулся с  нестерпимым желанием расплакаться. Рядом сидела баба Муся. Её руки крепко обняли его, и   он   заплакал. Баба Муся заплакала  тоже.    Она плакала, раскачиваясь из стороны в сторону,  так горько и так долго, что Андрею стало  страшно.   Неожиданно бабушка резко встала и,   всхлипывая,  вышла из комнаты. Вернулась она с огромной коробкой, в картонном чреве которой лежал глобус.

       Андрей, рассматривая материки и океаны,  сначала никак не мог взять в толк, что  это и есть Земля, на которой живёт он и все люди. Потом он  сделал открытие,   что именно такой её увидел из космоса Гагарин. А ещё оказалось, что океан, который  он знал, как Ядовитый, на самом деле-то  был Ледовитый!
   
       Вызванный на дом врач, подыграв  бабушке,  запретил  ему ходить в школу  и рекомендовал  провести лето в Крыму. Вскоре  от мамы пришло письмо,  в котором она наказывала   Андрюшеньке быть послушным мальчиком и  хорошенько отдохнуть  на море.
 
       Андрей с бабушкой  прожили всё лето  под Феодосией в посёлке Планерском. Местные мальчишки  сразу приняли волжанина в свою компанию.  Бабушка, к удивлению Андрея,    предоставила  ему вольную жизнь, ограничив только во времени  –  показываться каждый час дома,  и в пространстве – не ходить в горы и на море. Купаться он  ходил  с бабушкой дважды в день: ранним утром и после дневного сна. По дороге с моря,  они  выпивали по кружке парного молока,  наблюдая  за козьим семейством через соседский плетень.

       От мамы иногда приходили  письма. Из них он узнавал, что   Лиличка растёт здоровой девочкой, что папу уже  вызвали на работу, но в основном  мама  просила его  хорошо кушать,  ни в коем случае не ходить одному к морю, не лазать в чужие сады  и  без стеснения бегать по улице  в трусах. 

       Лето подходило к концу. Перед самым отъездом бабушка повела Андрея на Карадаг. По тропинке среди густого кустарника  они   поднялись на   гору. Перед ними открылась ширь синего-синего моря, сливающегося с голубым небом. Андрей, ощутив высоту,  закричал от восторга во весь голос и торжествующе посмотрел на бабушку, а из её глаз побежали слёзы. "Это от ветра" – улыбнулась она, крепко прижав к себе внука.   
 
        Воспоминания детства всегда были приятны Андрею.  Бабушка смогла дать ему столько любви, что он никогда не чувствовал себя сиротой. И вот  баба  Муся умерла.

        А тогда, стоя на горе,  Андрей   не догадывался, что причиной  её   слёз был вовсе не ветер.

        Он хорошо помнил тот разговор на Карадаге. Бабушка начала его каким-то  не своим голосом.
        -   Андрей!  Мы все – я,  и бабушка Оля, и твой папа, и  твоя мама  всегда учили тебя говорить правду.
Андрей удивлённо взглянул на бабушку – о чём это она? Бабушка пристально посмотрела в глаза внуку и продолжила:
        - Прости меня, Андрюша, я тебя обманула.

       Андрей ещё больше удивился и уже не сводил глаз с бабы Муси – такого признания он никак от неё не ожидал. Бабушка спросила, знает ли он, что такое смерть. Андрей знал о смерти из сказок и фильмов про войну, а ещё в их подъезде  зимой  умерла какая-то бабулька, и здесь, в Крыму,  он участвовал в похоронах    дельфинёнка, которого нашли на берегу мальчишки. Смерть ему была непонятна и воспринималась, как отсутствие. Вот кто-то есть,  и его вдруг нет. Никаких эмоций Андрей при этом  не испытывал и легко рассказал, что он знает про смерть. Подумав, Андрей добавил, что сам нисколечко её не боится.

       Теперь бабушка удивлённо посмотрела на внука. А знает ли он, что умирать  приходится всем? Андрей  утвердительно кивнул головой. Оказывается, он думал об этом. Если все люди родятся, то куда они потом деваются? Значит,  все и умирают. А раз все, и даже Ленин, то и ему  не страшно.    Бабушка привлекла Андрея к себе и  нежно обняла.
       - Ты прав, Андрюша, мы все умрём – я, ты, Лиличка…
       - Папа, мама, бабушка, - подхватил внук.
       - А они уже умерли, - произнесла баба Муся и смолкла. Ей нельзя было  плакать. Она должна была преподать внуку урок смирения перед тем, что неизбежно.   Бабушка  ещё раз произнесла слова, которые,   казалось,   сейчас разорвут сердце её мальчика:
       - Они уже умерли и ждут нас, пока мы проживём свою жизнь и тоже умрём.
       - И Лиличка?
       - Нет. Лиличка жива.
Андрей задал только один вопрос:
       - А где они нас ждут?
Бабушка спокойно улыбнулась и ответила, целуя внука:
       - Ведь наша Земля,  ма-а-а-ленький   шарик,  летает в бесконечном космосе, вот там нас и  ждут твой  папа, твоя мама, и бабушка Оля.   Им  там   хорошо.

       Андрей вспомнил  свой глобус и легко представил голубую   Землю,  плывущую в невесомости. И в этой   невесомости его ждут.  Полететь в космос – мечта всех мальчишек,  но не у всех там мама и папа, да ещё и бабушка в придачу. Андрей улыбнулся и сказал:
      - Им там очень хорошо.

      Ему и в голову не пришло расспрашивать, как умерли его родные. А бабушка сразу перевела разговор на другую тему. Они  заспорили,  что лучше – ранец или портфель, и в самый разгар спора он узнал, что 1 сентября   идёт учиться в другую школу, ту, что видна из   окна бабушкиной комнаты. Андрей неожиданно легко согласился –  теперь-то он  сам будет ходить на занятия. И тут же добавил:
      - А в музыкальную школу  я могу  вообще не ходить.   
      - Музыкальную школу, Андрюша,  мы с тобой обязательно закончим, -   просто и решительно ответила баба Муся.
 
      
      Баба Муся. Андрей принялся высчитывать - сколько же лет было бабе Мусе в то лето?  Сорок шесть лет! Ему самому сейчас сорок восемь!   Получается, она была  совсем ещё молодая женщина.  Баба Муся посменно работала на фабрике головных уборов и мечтала о пенсии. Андрей очень   быстро понял, что у бабы Муси всё надо делать  самому и уже к пятому классу   запросто мог  сварить борщ и  сделать   уборку.   
 
      Телевизора у бабушки не было, но зато   громкоговоритель вещал  радиоспектакли, литературные чтения и детские передачи целыми днями.   Из  коричневого эбонитового ящичка  лились народные песни, гремели марши.  И пусть Андрей не понимал что такое пятилетка, но задор, с каким кричало радио "Даёшь!" будоражил  душу  подростка, приобщая к жизни страны. В четырнадцатый день рождения бабушка подарила  ему  мужские часы и объявила, что носки и трусы мужчина стирает сам.   

       Через год  бабушка забрала Лиличку   из детского дома, и в первый класс её повёл он, старший брат. Это была худенькая и бледненькая девочка с грустными голубыми глазами. Она напоминала ему  Марусю из повести Короленко "Дети подземелья", постановку которой он   слышал по радио. Сестра была спокойной и покладистой.  Они оба привыкли подолгу находиться в одиночестве, поэтому  быстро сошлись, несмотря на разницу в возрасте. Лиличка  сразу изъявила желание учиться музыке, и Андрей с удовольствием     провожал её в музыкальную школу и в родительский дом на занятия. 

       Ключ только   успевал сделать второй  оборот,  а из   квартиры напротив  уже выходила весёлая толстая тётка.
       - А, это вы, ребятки! Вот, присматриваю за вашей квартирой, как обещала.
 
       Эта добрая соседка,  как ржавым ножом, однажды вскрыла законсервированное прошлое,  и детство Андрея кончилось.
 
       В тот день Лиличка   отыграла свои простенькие гаммы и уступила инструмент брату.  Андрей, веселя сестру,  стал стучать  по клавишам с такой силой, что его голова   тряслась, как у припадочного. Хохот  и дурачество прервал звонок в дверь. Андрей  был готов выслушать  возмущение соседей, но на пороге стояла и улыбалась толстая соседка, держа в руках тарелку с румяными пирожками. 

       - Ну, ставь, пианист, чайник – угощение вам принесла! – с этими словами тётка перешагнула порог и направилась в кухню.            
 
       Никто и никогда не пытался заговорить с Андреем о его родителях. Он так и пребывал в состоянии детского неведения,    отказавшись размышлять над тем, что сразу принял как завершённый круг жизни одних и ожидание завершённости  другими.   В его сознании как будто кто-то  заблокировал  всякую мысль о смерти родных. А эта женщина,     утирая ладонью обильные слёзы, с каким-то упоением и надрывом принялась рассказывать   подробности гибели  их  семьи.

       - Сироты вы мои, сироты, -  всхлипывала она.
       - Чудом ведь выжила сестра твоя, когда эта проклятая электричка налетела. В закрытых гробах всех  хоронили.   Три красных гроба.   

       До слуха Андрея, как сквозь вату,  доходили, ещё не проникая в  сознание,  слова рассказчицы.
       - Чё  сказать? Жили вы  богато. Бабка    Андрюшку  всё водила по музыкам да по танцам, в школу да со школы. Мамка ваша   врачицей работала,    а отец по северам   за длинным рублём гонялся. 

       На мгновение замолчав, соседка взяла Лилю за руку.
       - Это он, Андрюшка, назвал тебя Лилией.  А  Муся, бабка ваша, когда всех схоронила,   к себе взяла только Андрюшку, а тебя, месячную, сдала  в детдом.   Вот, горе-то! Я как вижу вас вместе  – радуюсь.  Ну, дай вам Бог, сиротам, счастье.
 
       Женщина легонько высморкалась в фартук и ласково   добавила:
       - Кушайте пирожочки-то, пока горячие.
 
       Андрей не мог припомнить,  ел он те пирожки? Наверное, ел. Он как-то   сразу вдруг повзрослел и  начал задумываться о смысле жизни. Он очень любил бабу Мусю, но маленький   принц, который всегда в нём жил,   стал   тяготиться  несоответствием среды обитания и его подрастающего величества.  Глубоко спрятанные переживания подростка ещё не вырывались раздражением, но внутреннее недовольство копилось.   

        Ему уже исполнилось пятнадцать, и он самым тщательным образом стал обращать  внимание на  свою внешность, способности и возможности. Первой он   был    доволен, вторыми – горд, а третьи – и радовали,  и огорчали. Радовали перспективы - он мечтал поступить в лётное училище.  А вот огорчало,  отсутствие у бабы Муси денежных средств на всевозможные радости беззаботного детства. 
 
        Конечно, то, что он был лучшим учеником в классе, пробегал   стометровку   быстрее всех мальчишек,  не  курил за углом школы и окончил с отличием музыкальную,  ставило его на пьедестал почёта в учительской и дома. В классе его уважали, но друзей у него не было – ему хватало приятельских отношений. Он рано стал взрослым. Приходя в этот дом, он чувствовал себя иным, ему дышалось даже по-другому. Возвращаясь в маленькую квартирку бабы Муси, он как-бы переодевался в старое, с затёртыми карманами, пальто.
 
 
        Как-то, ожидая сестру с урока сольфеджио, он увидел, выходящую из хорового класса,  Анну Владимировну Стелецкую, захлопнул учебник истории и подбежал  здороваться.

        - Здравствуй, Андрей, - улыбнулась Анна Владимировна, - я тоже рада тебя видеть. К кому пришёл?
        - Теперь здесь учится моя сестра Лиля Гаврилюк.
        - Надеюсь, что сестра будет брать пример с тебя.   

        Анна Владимировна уже хотела распрощаться, но коротко подумав, спросила:
        - И что? Ты водишь её на занятия и ждёшь, пока она освободится?
        - Да. Она ведь совсем маленькая – первоклашка.
Анна Владимировна   пристально посмотрела на Андрея.
        - Хорошо, что я тебя встретила. У меня есть очень способная ученица. Мы с ней сейчас готовимся к выступлению  и нам нужен мужской голос для дуэта. Что скажешь?
        - Вы хотите, чтобы я пел? Я уже окончил школу, Анна Владимировна!
        - Знаю, что окончил!  Но всё равно ведь сидишь здесь в коридоре – все подоконники обтёр. Пойдём,  попробуем!
Андрей, смущаясь,  улыбнулся и   нарочито шумно вздохнул:

- Я теперь только с бабушкой «У церкви стояла карета» пою.
 
- Вот и молодец! Стой здесь и жди, она сейчас подойдёт - сказала Анна Владимировна, -   я отлучусь на пару минут.   
 
        Девочка в красном платье с матросским воротником и галстучком прошла мимо него и, заглянув в класс,   озадаченно посмотрела в даль коридора.
- Она сейчас придёт,  – негромко крикнул Андрей и тише уточнил – Анна Владимировна.

        Девочка подошла к Андрею и встала рядом.
        - Ты тоже поёшь?
Андрей смотрел во все глаза на девочку, понимал, что надо ответить, но не мог открыть рта от подступившего волнения, смущения, стеснения или  чего ещё там!

       Как нельзя кстати вернулась Анна Владимировна, распространяя запах табака.   
- Ну, мои дорогие, попробуем петь  дуэтом?
Пропустив детей в кабинет  первыми,   она прошла к роялю и, загадочно улыбаясь, произнесла:
        - Андрей, а что мы пели с тобой на выпускном концерте?

        Андрей стоял столбом.

        - Ну, как же! «Песня остаётся с человеком»! Забыл?

       Тут  Анна Владимировна    спохватилась:
       - Я же вас не познакомила! Это наш выпускник.  Андрей Гаврилюк.   Случайно встретились! Но скажу вам, мои дорогие, что случайностей не бывает. А это…- Анна Владимировна смолкла и уже торжественным голосом объявила:
       -  Будущая знаменитость - певица Торик Лилия!

       Андрей даже глаза чуть прикрыл, повторяя мысленно имя  - Лилия. Девочка же, нисколько не смущаясь,  попросила:

       - Пожалуйста, «Деревянные лошадки».

       Анна Владимировна заиграла, и чистый, высокий голос заполнил класс.            
          
                Ускакали деревянные лошадки,
                И кораблики бумажные уплыли.
                Мы из детства, убегая без оглядки,
                Всё, что надо и не надо позабыли…

       Андрей слушал и чувствовал,  как по телу бегут мурашки. Допев куплет, Лилия кокетливо сказала:
       - Ну, и так далее.
       - Хорошо. Теперь послушаем Андрея. Давай припев «Через годы, через расстоянья»…

       Анна Владимировна энергично  брала   аккорды, вытягивала в ожидании губы  дудочкой,  но Андрей только  пунцовел.
      
       - Ну, что же ты? Андрей!   
            
       Больше всего на свете ему хотелось  провалиться  сквозь землю.
            
       Анна Владимировна  устремила взгляд на Лилию, заиграла,  и та вступила одновременно с резким кивком головы педагога. Лилия пела, а он так и простоял столбом.
 
       - Всё, мои дорогие, - посмотрев на часы, сказала Анна Владимировна, - занятие закончилось. Вам хорошо бы   подружиться, может и споётесь.

       Несостоявшийся дуэт вышел из класса. Пройдя полутёмными коридорами,  Андрей с Лилией вышли в залитое светом фойе.
 
       Лилия оказалась бойкой девчонкой.  Она очень много говорила, громко смеялась, не испытывала никакой неловкости в общении и   вела себя  так,  будто они были знакомы с пелёнок. Она выпорхнула на улицу, и Андрей пошёл   за ней следом, забыв про сестру. На детской площадке соседнего дома Лилия протиснулась в детскую качельку и,  тихонько напевая, стала раскачиваться. Откинутая назад голова, закрытые глаза и длинные волосы цвета спелой пшеницы -  этот образ  навсегда остался в его памяти. Андрей стоял и  смотрел на Лилию, на падающие с клёна листья и  ему никогда не было так хорошо.   Лилия открыла глаза и  улыбнулась ему.    Андрей  не отвёл взгляда и улыбнулся в ответ.

       Хоть они и учились в разных школах, но жила Лилия   в том самом – его  доме.        Лиля – яркое детское воспоминание –  девочка с маленькой скрипкой из  прихожей  старого учителя музыки стала  смыслом его жизни. 
 
       Дуэта у них так и не получилось, но виделись они часто. У той качельки, согласно музыкальному расписанию Лилички, они ждали друг друга, томясь первыми чувствами. Свидания были короткими, прощания  быстрыми. Незаметно пришла зима.   

       Почти каждый день брат с сестрой появлялись во дворе родного дома и поднимались в пустующую квартиру. Пока Андрей разбирал с Лиличкой домашнее задание, Лилия  бесшумно открывала прикрытую дверь и ждала своего  Ромео в прихожей. У них было всего полчаса времени   на поцелуи и ещё такие робкие прикосновения. Они тонули в глазах друг друга и, шепча «я люблю тебя»,  целовались, целовались, целовались.

       Лиличка не могла взять в толк происходящие с братом перемены. Он стал   резок и раздражителен    и почему-то совсем  перестал с ней  разговаривать. Она,  стараясь угодить Андрею, вызвалась самостоятельно разучивать этюдики и вариации, но он и её игру не хотел слушать. Поставив на крышку фортепиано огромный будильник, Андрей выходил из комнаты, строго наказывая заниматься. 
 
       Громкий звонок будильника возвращал влюблённых в действительность. Андрей,    убедившись, что за входной дверью никого нет, выпускал Лилию из квартиры. Мгновением позже распахивалась дверь комнаты, и Лиличка с порога радостно кричала брату, что закончила заниматься.
 
       Но как-то, до звонка будильника,  она вышла в туалет и застыла на месте.     У стены, в полумраке прихожей, её брат с кем-то целовался!   Лиля  незаметно вернулась к   музыкальным занятиям и с того дня   стала внимательно следить за Андреем.   Она определяла, когда входная дверь  впускала незнакомку, и,  напрягая слух, переставала  играть,    но строгий голос брата тут же  требовал прилежного музицирования. Девочка  мечтала увидеть тайную гостью. Она  знала запах её духов,  иногда слышала её тоненький смех, и  однажды  подобрала  синюю перчатку, но за два года так   и не встретилась с её владелицей.   


       Андрей  все вечера проводил за письменным столом, готовясь к школьным выпускным экзаменам.   Он не общался с Лиличкой, но   самым добросовестным образом исполнял все  принятые  на себя обязанности старшего брата.  Лиличка же, нестерпимо скучая по нему, шпионила   и записывала   свои наблюдения в дневник. 
 
        После выпускного вечера Андрей впервые не ночевал дома.   Вернувшись,  он бросил папку на стоявшую в коридоре под жёлтым плюшем «Zinger» и прошёл в кухню. Загремели на кастрюльках крышки, хлопнула пару раз дверка старенького «Саратова»  и наступила тишина.   Пока  Андрей   поглощал всё, что можно  было съесть,    Лиличка   отважилась   заглянуть в его  папку.   Там лежал школьный аттестат,  из которого выглядывала   чёрно-белая  фотография. Преодолевая страх быть застигнутой, девочка достала снимок и в удивлении застыла. Ей в глаза  смотрела смеющаяся девушка в венке  из белых лилий.

        Лиличка перевернула фотографию и, шевеля тонкими губами,   прочитала: «Люблю. Только твоя Лилия». Осторожно положив фотографию на место,  Лиличка прошла в комнату и бросилась  на диван, укрывшись с головой   бабушкиным  пледом. Чужая тайна  будоражила  ум.   Так вот  с кем тогда целовался  её Андрей! Но она ведь совсем некрасивая эта Лилия!   Только длинные  волосы красивые и имя. Лиличка вспомнила венок из белых цветов на голове девушки и зло прошептала: «как невеста какая-то!» В сердце закипела ревность, и  мысли, зачинщики хитроумной мести, взяли в плен детскую головку, утомившись от которых, девочка  уснула.

        Её разбудил разговор. Андрей убеждал бабушку  в необходимости  переехать  в родительскую квартиру – этого, видите ли,  требует  подготовка   к вступительным экзаменам в институт, потому как    в условиях однокомнатной квартиры  полноценные занятия невозможны.  Бабушка  сопротивлялась, но взяв с Андрея слово обедать дома, всё-таки отпустила.  Положив в сумку   несколько бутербродов, он ушёл.  Лиличка   достала дневник наблюдений и сделала  новую запись: «Андрей любит Лильку и ушёл жить в  наш дом».
 
           В те дни, когда   бабушка  забирала  Лиличку  из детского дома  на выходные или праздники, та не отходила от брата ни на шаг.     Если он закрывался в туалете, она  ждала его под дверью. Если брат садился учить уроки, она устраивалась у него в ногах. Если ложился на диван, Лиличка тут же укладывалась рядышком.  Лиличка   знала, что она обязательно будет жить дома, и терпеливо ожидала перемен в своей жизни.  Перемены пришли в день её рождения,  когда, крепко держась за руку бабушки, она шла без оглядки  на  трёхэтажный детдом,  смотревший ей вслед  огромными серыми окнами.

       И вот, когда   сбылась её мечта быть неразлучно с  братом, появилась причина, которая разрушила все её ожидания.  Лиличка поняла, что только из-за этой Лильки брат забыл её. Он любит эту самую Лильку, а её, Лиличку, - нет.  Голубые глаза девочки ловили каждый взгляд брата,  который в спешке прибегал  обедать.   

       Андрей  любил!  И вся душа его    принадлежала только его Лилии,   встречи с которой уже перестали быть невинными.
 
       С детской мечтой стать военным лётчиком Андрей легко расстался и поступил в юридический институт. Перед первой сессией у него состоялся ещё более серьёзный разговор с бабушкой. Лиличка  незаметно проскользнула в ванную и, встав на раковину,   дотянулась до окошка. Так она подслушивала все разговоры, которые втайне от неё бабушка и внук вели   на кухне.  Прожив  семь лет в детдоме,  Лиличка научилась замечать  мелочи, наблюдать за людьми и  любила размышлять над всем происходящим, делая свои детские умозаключения.

       Сейчас говорил в основном Андрей. Бабушка изредка задавала вопросы.    Внезапно  разговор оборвался,   зашоркали по линолиуму стулья,   сливной бачок  поспешил издать характерное бормотание,  выключатели  поочерёдно щёлкнули в разных концах коридора,   и все  трое сошлись в единственной комнате.   За шифоньером Андрей неспешно застелил   кресло-кровать    простынёй.  Лиличка расправила маленькую раскладушечку, и скрученный   вместе с простынкой матрасик аккуратно вписался в её алюминиевые границы.  Бабушка подошла к блестящей никелем кровати и сдёрнула прозрачную накидку с груды  подушек. Самую большую и самую маленькую   она оставила себе, а две средние подала внукам. Затем она откинула пикейное голубое покрывало и сняла два верблюжьих одеяла в белых пододеяльниках. Внуки приняли   одеяла,  и Лиличка быстро прошла  в ванную, чтобы  переодеться в ночную рубашку. Она знала, что сейчас бабушка выпьет свои капли, повяжет   голову чистошерстяным платком, и  через пару минут её храп заглушит радио.   Ей хотелось  быстрее очутиться в своей постели  и поразмышлять над тем, что она услышала сегодня вечером.
 
        Как только Лиличка вернулась в комнату,  Андрей  с бабушкой   вышли,   закрыв  за собой дверь. В комнате стоял запах корвалола.   Потушив свет, девочка улеглась и стала смотреть в окно, подоконник которого был  вровень  с подушкой. Она любила это время. Окно выходило на  футбольное поле школы,  дорогу  освещали яркие фонари, под которыми   любители собак  выгуливали     своих питомцев, а те,   дружно лая, бросались вслед  редким машинам.

       Лиличка  задумалась о  подслушанном разговоре. Значит,  Андрей хочет жить отдельно. Бабушка, что есть силы,  отчаянно сопротивляется, но ей нечего противопоставить его аргументам. Действительно, он уже взрослый человек. Действительно, им тесно в одной комнате.  Действительно,  сестра подрастает, а бабушка храпит. 
 
       Её  пугало только одно – Андрей просил перевезти пианино,  чтобы Лиличка    не тратила   время на дорогу. Но Лиличка прекрасно понимала истинную причину такой заботы.  Вдруг вспомнив, с каким   трудом бабушка выдерживает музыкальные упражнения,  Лиличка успокоилась и уснула с    уверенностью, что пианино не поменяет свой адрес никогда.

      Так оно и случилось.   На следующий день, за обедом,  Андрей опять  завёл разговор о пианино, но бабушка подготовилась и спокойно выставила  неожиданные   контраргументы:  во-первых, на узкой деревянной лестнице с пианино никак не развернуться, а во-вторых,  старые балки перекрытия довоенной постройки просто не выдержат  и рухнут. При этом она  резким  жестом сумела передать всю сокрушительную силу падающего пианино на головы соседей снизу. Андрей встал из-за стола. Он выглядел уставшим и обозлённым.

      - Хорошо. Пусть приходит и долбит свои гаммы, хоть до посинения! Только  предварительно  пусть  звонит! – Андрей пнул стул и, не прощаясь, вышёл.
 
      Бабушка  расширенными глазами смотрела  прямо перед собой, и  её шея  покрывалась красными пятнами.   Когда и как её милый,  послушный мальчик превратился в жёсткого эгоиста? Хлопнула дверь. Бабушка, тяжело дыша, открыла   дверцу буфета и из десятка   пузырьков безошибочно нащупала корвалол.  Лиличка наполнила стакан   водой,  в её голубых глазах плескались слёзы, но бабушка сосредоточенно   считала падающие в стакан капли.

      Так и сложилось, что толстая тетрадь в зелёной глянцевой обложке, в которую построчно   красивыми круглыми буковками вписывались все сердечные терзания  и заветные мечты, стала    глухонемым другом Лилички. Единственный  человек,  знавший  тайну влюблённых, вынашивал самый злой замысел, на который только было способно его детское отверженное сердце. 

      Андрей, погружённый в свои мысли и загруженный личными планами вовсе перестал замечать сестру. Они виделись только за обедом у бабушки   и   в родительском доме, куда Лиличка ездила заниматься музыкой, предварительно  оповестив о своём визите по телефону. Всякий  раз, звоня в дверь, она   ожидала, что брат заговорит с ней,   но Андрей, щёлкнув замком, и сухо бросив: "привет",  молча уходил в свою комнату.  Лиличка ровно час вполне сносно играла полонезы и ригодоны и уходила. 

      Так дни шли за днями. Но однажды,  на  безучастное "привет!"  Лиличка неожиданно ответила вопросом: почему он ей придумал такое противное имя? Андрей опешил, а  она громко рассмеялась, глядя прямо ему в глаза. Андрея охватило раздражение, и чувство отвратительной ненависти закипело глубоко внутри,  неожиданно прорвавшись криком:
      - Заткнись,  дура!   

      Его рука взлетела,    хлёстко ударив сестру по щеке. Смех оборвался. На Андрея смотрели глаза, полные удивления, боли и страха.  Лиличка убежала в  спальню и бросилась  в глубокое кресло.  Она сейчас была похожа на перепуганного грозой птенчика в открытом дождю гнезде.  Ей хотелось быть   любимой! любимой! любимой! любимой  сестрой!  любимой внучкой! С портрета в строгой раме   на неё   безучастно  смотрели  молоденькие папа и мама, запечатлённые в день своего бракосочетания.

      Андрей знал, что  все мысли и чаяния бабушки  были полны   только им, а Лиличка   была   скорее обузой, в чём баба Муся  и себе  никогда бы не призналась. 
Человек старой закалки,  она самоотверженно выполняла свой долг – девочка всегда была аккуратно заплетена, вовремя накормлена и имела опрятный вид и чистую обувь. В школе Лилю хвалили за дисциплину, но училась она слабо из-за частых головных болей. Её старательность в занятиях музыкой поражала всех – она готова была часами играть сложные гаммы и разучивать новые произведения. Но никто в целом мире не знал, что девочкой движет вовсе не любовь к музыке.
 
      Андрей  избегал сестру.  У него и в мыслях не было поговорить с ней, загладить  вину.   Сказать честно, он вообще не испытывал никакой вины. Как  только в поле  зрения попадала  несчастная фигурка Лилички,  он испытывал только острую  неприязнь.
 
      А в душе девочки горьким корнем проросла отверженность и  дала мощные побеги – обида на брата, недоверие бабушке, ненависть к Лилии. 
 
      И первое, что она предприняла –  попросила называть себя Наташей, как маму, объявив,  что ей не нравится   имя  Лилия. Бабушка с Андреем недоумённо переглянулись,  а Лиличка, шумно встала  из-за стола и ушла в комнату.

      Усевшись  на низкий подоконник, она  стала  ждать реакции родных, и её сердечко билось раненой птичкой в тесной грудной клетке. Родные не замедлили.  Пока бабушка  подбирала слова,  выясняя   причину такого  сумасбродства, Андрей  кипел от негодования.  Он склонился над  девочкой и прокричал ей в самое ухо:

      - Дура безмозглая! Чем тебе не нравится твоё  имя? 

      Лиличка,  дрожа  и  глядя прямо перед собой,    истерично пропела:

      - На столе стоит стакан, а в стакане лилия.
        Что ты смотришь на меня, рожа крокодилия?

      На последних словах  частушки она  повернула к брату раскрасневшееся личико и тоненько взвизгнула «иеех!»
 
      Андрей   стащил сестру с подоконника и влепил ей увесистую пощёчину. Бабушка вскрикнула. Её нежный мальчик, её Андрюша стоял   с искажённым   ненавистью лицом,   преодолевая в себе желание ударить ещё и ещё. Бабушка     заслонила собой девочку  и та    беззвучно зарыдала, хватая ртом воздух.    

      Андрей с гримасой презрения   стремительно вышел из комнаты. Бабушка выбежала следом. Лиличка, судорожно вздрагивая,   опустилась на пол, и   слёзы катились и катились на пылающие щеки. Никто не подошёл к ней. Из кухни доносились голоса. Лиличка решительно встала, прошла  в кухню, в которой сразу   установилась гнетущая тишина. Запинающийся от всхлипов  голосок прозвучал объявлением войны:

      - Я не хочу носить это мерзкое имя! И не буду.

      


      Бабушка тяжело переживала переезд внука. Она не хотела расставаться со своим Андрюшей, хотя всегда знала, что этот день придёт. Желание Андрея жить самостоятельно  баба Муся объясняла его усталостью  от капризной и надоедливой сестры, которая суёт свой маленький нос во все дела взрослого брата, доводя того до белого каления.

      С раннего утра бабушка хлопотала у плиты, стараясь угодить любимому внуку с обедом, чтобы осчастливить  его  своим гостеприимством и сегодня. Присутствие  же Лили было крайне противопоказано,   поэтому   девочке давались поручения сходить  в аптеку, в библиотеку или просто погулять. Лиля, безмерно страдая,  уходила.

      Андрей, быстро пообедав, захватывал приготовленный свёрток с плюшками-ватрушками, целовал радостную бабушку и убегал. "Бедный мой мальчик,   ему приходится питаться всухомятку!»  – вздыхала баба Муся, вылепливая пельмени на завтрашний обед.
 
       Она чрезвычайно скучала по внуку, и  все её мысли были про Андрюшу,  да про Андрюшу.
            
      Как-то,  посетив  с дружественным визитом  раз-другой  любимого внука, баба Муся отметила безупречный порядок в квартире, отсутствие грязного белья, пустое мусорное ведро и наличие молока в холодильнике. Особенно её порадовала   маленькая кастрюлька с отварными макаронами. Оставив миску с котлетами,  она ушла со спокойным сердцем – ей удалось вырастить хорошего парня.

      А внучка, в твёрдом убеждении,  что никому до неё нет никакого дела,    стала прогуливать занятия в музыкальной школе, найдя удовольствие в знакомстве с родным городом. Устроившись на  заднем сиденье  автобуса,   девочка предавалась своим мыслям, в которых   вела разговор с папой, доверяла маме   секретики, жаловалась бабушке Оле на бабу Мусю. Воспоминания, в которых Андрей вёл её за ручку в школу, а бабушка  Муся – из детского дома, наполняли маленькое сердце     нежностью. И вдруг, как переключают скорость в машине с механической коробкой передач,  сознание рывком отправлялось в действительность,  и Лиличка видела себя  никому не нужной.  Особо остро это ощущалось, когда контролёры высаживали её из автобуса. По первости, оказавшись на холоде,  в незнакомом месте, без денег на проезд, ей было страшно, но совсем скоро   покатушки превратились в увлекательные приключения.

       В непогоду, стоя на многолюдной остановке, она жалась к женщинам с зонтиками и втискивалась в первый подошедший автобус. Проталкиваясь и ввинчиваясь в плотность пассажирского потока,  Лиличка протискивалась на заднее сиденье у окна  и  начинала мечтать, касаясь лбом плачущего дождём стекла.   Она видела себя на экране телевизора в длинном блестящем платье у рояля, принимающей,  под оглушительные аплодисменты зала, огромный букет  из рук Андрея.    

       Андрей. Андрей был  заискивающе ласков с бабушкой и  отстранённо прохладен    с ней. На днях он пришёл с неприятной новостью.  Оказывается,  младшая сестра почти месяц   прогуливает музыкальную школу, причём  заниматься музыкой  является к нему ежедневно. Спрашивается – зачем? Лиличка стояла молча,  понурив голову.    Побушевав, брат выступил с предложением поставить на музыкальном образовании Лили  Гаврилюк жирный крест,   и бабушка, под натиском здравомыслящего внука, приняла решение не возражать.

       Как она не вколачивала в мозги внучки    прописные истины, как  не  читала  нотации, как не вбивала нравоучения, как не допекала моралями, девочка уходила в школу, а сама болталась по городу пешим ходом или каталась «зайцем» на общественном  транспорте. 

       Лиличка  прятала   тяжёлый портфель   под лестницу   трансформаторной  будки и налегке отправлялась на экскурсионную прогулку по городу. Проходя мимо кинотеатров, она разглядывала яркие афиши. Ей хотелось пойти в кино. Ей хотелось мороженое. Ей хотелось просто кушать. Она заходила в магазины и рыскала глазами по «мраморному» полу  в надежде найти монетку.

      В один из дней, в торговом зале гастронома,  Лиличка  встала у стены, закрыла ладошками лицо и принялась жалкими воспоминаниями вызывать слёзы.  Вскоре она  заплакала. К ней подошёл дяденька в шляпе и участливо спросил,  что за  горе случилось у ребёнка. 

- Я потеряла 20 копеек, - сквозь всхлипы тихо проговорила Лиличка.
- Беда! А что ты хотела купить?
      
- Хлеб. Меня мама послала за хлебом, а я потеряла, -  не поднимая лица, едва слышно проговорила Лиличка и  разрыдалась.
- В этой беде  я  могу помочь, девочка.

       Мужчина взял её за руку и привёл  к стеллажам с ароматными буханками белого хлеба.
- Бери любую и идём расплачиваться.
 

       Выйдя из магазина, дяденька радостно улыбнулся девочке, а она, глядя небесными глазами, долго благодарила незнакомого благодетеля, переминаясь с ноги на ногу. Потом, изобразив счастливый бег вприпрыжку,   свернула за угол магазина и долго бежала, пока, запыхавшись,   не присела на   лавочку в каком-то дворе. Хлеб благоухал в озябших ладошках. Отдышавшись, Лиличка сначала  обгрызла   все углы, потом отодрала   горбушку и, съев её,  принялась  выщипывать   мякоть, отправляя в рот душистые кусочки. Рядом зашныряли воробьи. Лиля благодушно  крошила хлеб и думала о добром дяденьке, который неправильно понял её желание. Неожиданно перед ней возникла   женщина в очках и строго спросила:

       - Девочка, а ты с кем? Кого-то ждёшь?

       Проглотив мякиш, Лиличка бодро   ответила:
       - Я с мамой, она пошла в пятую квартиру.

       Женщина посмотрела на растерзанную буханку, грязные ботинки,  растрёпанную косу из-под сбившегося на затылок берета и, скрывая подозрение,   уточнила:

       - Так вы после школы домой идёте?
       - Да! – радостно согласилась Лиличка.
       - А где же твой портфель? – не унималась тётенька и уже протянула руку, чтобы ухватить беспризорницу за воротник, но Лиличка, увернулась и помчалась,  не разбирая луж,   прочь.

       В тот день она сделала вывод, что люди бывают всякие. И случается, что некоторым из них до неё есть дело.
 
       Вернувшись под вечер, она не нашла  спрятанный под лестницей  портфель и соображая, что врать бабушке, пошла домой. Странно, но бабушки дома не оказалось, зато  в коридоре   стояла  пропажа. Лиличка кинулась в кухню и принялась есть всё подряд: котлету и картошку, яйцо и сало, яблочный пирог и кисель.

       Наевшись, она сняла школьную  форму, отмыла ботинки и аккуратно поставила их под батарею. Разложив на столе учебники и тетрадки,   влезла в ночную рубашку и взялась за уроки. Написав размашисто,   и в тетради в клеточку, и в тетради в линеечку   «Классная работа», Лиличка стала то в одной, то в другой     быстро-быстро писать   цифры и слова. Потом, отступив от  тяп-ляп написанного, она так же размашисто вывела «Домашняя работа» и заторопилась ещё больше, переписывая из учебника упражнение и примеры. Как только в замочной скважине заворочался ключ, она кинулась к дивану, укрылась пледом и притворилась спящей.

       Бабушка вошла шумно и, стащив с внучки плед,  беззлобно  спросила:

       - И где же тебя носило, сердечную? Не спишь ведь – я вижу.

       Лиличка расслабленным голоском стала выплетать ажуры.

       - Бабушка,   я  с девочками  шла из школы,   на нас напали какие-то мальчишки   и  отняли портфели. Потом они их спрятали, а мы их везде искали. Все свои портфели нашли, а моего нигде   нет. Я пришла домой, а он в коридоре стоит.
Бабушка, я помыла обувь, покушала и сразу села   делать уроки. А потом голова разболелась, и я прилегла. Я не спала. Я тебя ждала.

       Бабушка посмотрела на развороченный портфель, заглянула в тетради и с какой-то тоской произнесла:

       - Иех ты! Шляешься где-то и не знаешь ничего. А наш Андрей собрался жениться! – и бабушка, снимая тёплую кофту,  вздохнула –  рано, конечно.
       - Так он же в институте ещё учится, - прошептала Лиличка.
       - Ну, так что? Мать ваша тоже в институте  замуж вышла, и родила, и врачом стала!  Когда всё с умом – то можно.
       - А на ком будет жениться?
       - Какая-то деваха из вашего дома. Знакомил сегодня. Лилией тоже зовут.
       - А когда  свадьба будет?
       - Сначала засватаем, как положено. Летом, наверное, свадьбу играть будут.

       Лиля внутренне радовалась, что обошлось без нагоняя.

        «Свадьба будет...» - думала  она, засовывая учебники в портфель.

        - А что? Тебе не интересно кто портфель принёс? – крикнула из кухни бабушка.
        Лиля, подумав секунду,   крикнула в ответ:
       
        - Дворник что-ли?
       
        В дверях появилась удивлённая бабушка.

        - Дворник. Ты его видела?
        - Нет. Просто подумала так.
        - Он целое следствие  провёл….

        Бабушка рассказывала, а Лиличка, обхватив коленки руками, не слушала её, предавшись своим мыслям.

   


      Не всегда злу нужен коварный план. Бывает достаточно  посеять  недоверие, раздор,  а   ложь с ненавистью  сами  собой   прорастают злыми делами  порой такой разрушительной силы, что не оставляют камня на камне.   Лиличка давно тешила своё воображение   планами  возмездия за своё несчастье.  Новость о свадьбе брата вызвала в ней волну противления и желание делать что-то вредоносное. 


      Приближался новый 1980  год.

      «Мы – дети Галактики…» тихонько из кухни пело радио. «Таурас», взятый в прокате на 3 месяца за 15 рублей, черно-бело изображал  с горящим взором молодого д’Артаньяна.   В ведре с   влажным  песком,     с зайчиками и белочками на колючих лапках,    в мишуре посеребрённых нитей, стояла ёлочка. Стёкла окон покрывал тонкий слой снежинок, вырезанных детской рукой. Празднично пахло мандаринами.
   
      Бабушка готовилась к приёму гостей. Гости,  Андрей с Лилией, должны были прибыть с заблаговременными новогодними поздравлениями, так как  в новогоднюю ночь  у них были свои планы, в которые не вписывался никто, кроме самих счастливых влюблённых.  Лиличка нарядилась в лучшее платье и смотрела телевизор, то и дело поглядывая на часы. Наконец,  раздался звонок  в дверь, и послышался громкий смех   гостей. Несколько минут заняла суета в прихожей, и в комнату вошли будущие жених с невестой с ласково обнимающей  их со спины бабушкой.

      Гости пришли не с пустыми руками. Бабушке Андрей подарил красивый комнатный термометр «Спасская башня», а сестре –  сувенир из плексигласа «Олимпиада–80».

      - Спасибо вам, - ставя башенку на телевизор, - довольно улыбалась бабушка.
      - Спасибо большое, - добавила Лиличка.

      В  рюмочки налили сладкого вина.

      - Андрей! Лилия! Спасибо, что пришли. Спасибо за подарки. С наступающим вас! – и   взволнованная бабушка в два глотка опустошила рюмку.

      - А чокаться? – шутливо возмутился Андрей. Все рассмеялись.  Бабушке снова наполнили рюмку, чтобы теперь, одна за другой, с ней чокнулись рюмочки Лилии и Андрея.

        Лиличка вертела в руках подарок и делала вид, что разглядывает его, а сама изподтишка рассматривала Лилию.

        «Попробуйте… попробуйте вот это… а это попробуйте» перемежалось с чоканьем,  и вскоре беседа полилась рекой. Главной собеседницей была бабушка. Она вспоминала проделки маленького Андрюши, хвалилась его грамотами и  пятёрками в  аттестате, потом принесла красное свидетельство об окончании музыкальной школы и гордо заявила:

        - А знаешь как он поёт?
        - Не знаю, - рассмеялась Лилия – Не пришлось!
        - Андрюша, давай! – скомандовала баба Муся и тоненько завела «У церкви стояла карета, там пышная свадьба была...».

        Не раззадорив  грызущего яблоко Андрея, бабушка  махнула рукой и с новым воодушевлением   заголосила:

Все гости нарядно одеты,
Невеста всех краше была.

На ней было белое платье,
Венок был приколот из роз,
Она на святое распятье
Смотрела сквозь радугу слёз.

        Андрей, глядя на пьяненькую, самозабвенно поющую бабушку,  впервые вдумывался в  слова песни.

Я слышал, в толпе говорили,
Жених неприглядный такой,
Напрасно девицу сгубили,
И вышел я вслед за толпой... 

        Тут бабушка замолчала и виновато сказала:               

        -  Не та песня.  А давай, эту... "По Дону гуляет"!  Только все вместе!   Подпевай, Лилия! Ты тоже, внучка, подпевай, - бабушка коснулась плеча Лилички.   

        Когда запела Лилия, бабушка даже встала. Они вдвоём, уже обнявшись, допели песню и, счастливые,  расцеловались. Лиличка тихонько сказала что-то бабушке и та, охнув, поспешила в кухню. Через минуту баба Муся торжественно внесла свой  козырный пирог с мойвой.

        Лилия нахваливала  бабушку, Андрея и щебетала, щебетала, раздражая своим птичьим голоском Лиличку. Никто не обратил внимание, как она встала и вышла из-за стола. На полу в прихожей валялся  мужской шарф. Лиличка подняла, поднесла его к лицу, уткнулась носом в мягкую шерсть и горько заплакала. Не переставая плакать, она  сунула шарф в рукав  бабушкиного плаща   и зашла в туалет. Умывшись и   успокоившись,  Лиличка вернулась к столу и стала жадно есть, понимая из разговора, что    успела к самому интересному - вопросам и ответам.

       - Мы  с Андреем   ещё вот такими, - Лилия показала рукой ниже стола, - в одной песочнице сидели!   
       - В одном дворе жили, в одну музыкальную школу ходили, - продолжил Андрей.

       И тут Лиличка тихо спросила:

      - А как вы познакомились?

      Андрей с Лилией  посмотрели друг на друга, и Лилия кокетливо спросила:

      - Ты помнишь наше знакомство, Андрей?

      Андрей не хотел рассказывать. Сразу стало бы понятно, что знакомы они три года, а он  о Лилии рассказал лишь два месяца назад, и баба Муся тут же бы вычислила причину его самостоятельного проживания.

      - Помню, конечно. Это было так. - Андрей взял   руку Лилии, опустил  себе на колено   и сжал, - два месяца назад (он сжал её пальцы сильней), мы стояли на одной остановке, потом сели в один троллейбус и поехали в один институт. По дороге и познакомились.

       Андрей забросил в рот дольку мандарина и стал прощаться. И Лилия, и Лиличка  были потрясены его враньём, но   вида не подали. Лилия быстро вышла в прихожую, оделась и  поблагодарила бабушку за гостеприимство, обласкав  просьбой переписать рецепт пирога с мойвой.

       Счастливая баба Муся лезла целоваться. Андрей, обнимая её, спешил распрощаться:

       - Твой пирог, бабушка, самый вкусный в мире!
       - Да как же я? - всплеснула руками баба Муся, - Не  уходите! -  она метнулась к столу, схватила поднос с остатком пирога, но в прихожей уже никого не было.

       Лиличка убрала со стола, перемыла   тарелки, а бабушка всё переживала, ругая себя, что пирог  не дала и   подарки подарить не успела.

       - И что они так быстро ушли? Может,  я что не так сказала или спросила? - мучилась баба Муся.

       Спустя полчаса, к радости бабушки,  вернулся Андрей, и  на её "Ушёл! А подарки? А пирог?" заморочено ответил: 

       - Бабушка, я шарф у тебя оставил.

       - Какой шарф? Не видела. Ищи. А где твоя Лилия? - переключилась баба Муся.

       - Этот шарф, пойми ты,   мне Лилия на новый год подарила!

       И, переворошив всё на вешалке, уже спокойно сказал:
 
       - Сегодня и подарила. Значит, он выпал   на улице, когда я  одевался, или на лестнице, когда бежал по подъезду. Всё. До свидания. Пошёл искать.

       - А пирог? А подарки? - запричитала бабушка.
       - Потом с подарками - видишь, я их теряю! - отшутился Андрей, -  а пирог давай.
       Бабушка радостно улыбалась, протягивая хлопчатобумажную сумочку с пирогом и праздничными разносолами, - жди, я сама   с подарком приду.

       Дверь за Андреем закрылась. Лиличка перевела дух и дрожащими руками поправила своё пальто, хорошенько прикрыв бабушкин плащ.


 
                * * *


       Проснувшись на диване в гостиной, Лилия обдумывала, что же ей делать. Она не хотела уезжать, не сказав главного. Она не могла уйти, оставив беспомощного Андрея. Тишину разорвал громкий звонок  телефона.

       - Позови к телефону брата,  - услышала она  требовательный, похожий на треск, голос.
       - Здравствуйте, - первое, что нашлась сказать Лилия, и, обескураженная тоном, вежливо добавила:
       - Вам надо будет немного подождать.

       Заглянув в спальню, Лилия почти сразу услышала уверенный голос Андрея.

       - Я не сплю. Лиля звонит? Сейчас подойду. Спасибо.

       От вчерашнего Андрея не было и следа. Лилия хотела спросить про глаза, но почувствовала  ледяной барьер.

       Андрей   вышел,  нащупывая правильный путь  костылём. Взял из руки Лилии трубку и игриво начал разговор.

       - Спасибо тебе, сестра...Как за что?  За твой костыль. Ты тоже здравствуй!

       Не перебивая, он стал слушать, как на том конце провода несчастная женщина возмущалась всем, не спрашивая ничего о нём самом. Её волновало, что от него хочет Лилия? Зачем приехала?

       - Давай, я передам ей трубку,  и ты спросишь сама, - предложил Андрей и тут же услышал короткие гудки.

       Пряча  в сумку расчёску и зубную щётку,  Лилия смотрела, как Андрей  долго и упорно пытается положить   трубку. Наконец,  аппарат был приведён в готовность принимать новые звонки, а  Лилия безмолвно  ушла в кухню варить кофе.
 
 

       Лилия Степановна, когда-то Лиличка, раздираемая неведением, любопытством и жгучим желанием быть в курсе событий,  смотрела на красный телефон,     постукивая костыликом по облезшему паркету.

       Платяной шкаф, круглый стол с четырьмя стульями, торшер в изголовье старенького дивана и тумбочка с телефоном были расставлены вдоль стен, на которых  из последних сил держались, оттопыриваясь по углам,   старые обои. Когда-то модные портьеры выгорели и  болтались на нескольких крючках жалкими складками. За шкафом пылился    рулон синтетического ковра. Из разбитого плафона  торчала  единственная в люстре  лампочка.   Сорванная с петель дверца шкафа и вывернутая наружу розетка   утверждали в мысли, что здесь живёт одинокая женщина.

       Понимая, что хоть пузырёк пустырника она теперь выпей – не уснёт, Лилия Степановна  пододвинула тяжёлую хрустальную пепельницу и закурила.  Воспоминания,  как порывистый ветер опавшую листву,  принялись гонять по задворкам  памяти взбудораженную душу. На глаза попался, свисающий со   стула, тот самый шарф, подарок Лильки.  Она    прятала его, замкнув на ключик, в патефоне,   но ёрзала  всякий раз,   когда бабушка принималась вытирать с того пыль. 

       – Что? Нравится? В приданое тебе отдам, - шутила баба Муся, по-своему понимая пристальный взгляд внучки.

      Смерть бабы Муси   не причинила ей боль. Всю жизнь бабушка жила Андреем и для Андрея, не сумев любить кого-то ещё. 
 
      Задумав сватовство, бабушка целыми днями пела старинные песни, припоминая   забытые слова.   Приставным шагом или мелко семеня на носочках, она то  руки  в боки, то широко их разводя,    пускалась  в пляс перед единственным своим зрителем,  советуясь:

- Внучка, или лучше «Посею лебеду на берегу» спеть? Слушай!

      Лиличка слушала. Бабушка, после тщательных раздумий, решила    на сватовстве  ограничиться  двумя песнями, а вот уж на свадьбе, так будьте любезны послушать:    «где ж ты был, чёрный баран?»,   «ой, калина! ой, малина!»,   «как по речке-речке плыли две дощечки» и с приплясом – «отдавали молоду за седую бороду». 

      В день сватовства,  бабушка извлекла из капронового чулка     скрученную в  трубочку юбку гофре,  пристегнула  жабо к белой блузочке и  достала из коробки шерстяную шляпку личного производства. Нарядившись, придирчиво осмотрела внучку, осталась довольной всем и сняла обеим с вешалки пальто.

      Она ещё утром испекла пирог с мойвой и несла   теперь противень   в пелёнке, четыре конца которой завязала крепким узлом. Пути было восемь кварталов. И, когда уже показался дом,  Лиличка отстала и спряталась за толстым тополем.   Баба Муся смешно крутила во все стороны головой, звала по имени,  металась по улице взад-вперёд,    и вдруг  пустилась   бежать, мелькая  белой пелёнкой в сумраке вечера. А она смотрела ей вслед и смеялась над бабкиной прытью.

      Ей было и легко, и весело. Она с разбега заскользила по раскатанным ледяным дорожкам на тротуаре.  Натыкаясь на прохожих, перебежала улицу и пошла в свете жёлтых фонарей,  куда глаза глядят. Падал редкий снежок. После второй смены спешили по домам школьники. Улицы быстро пустели.    Тревожная жуть лихорадила  вопросом    «что теперь делать?» Где-то рядом прогрохотал поезд.

      После недолгих раздумий, она решила, что рельсы  обязательно выведут на вокзал, и, поднявшись на высокую насыпь,   побежала по шпалам. Железная дорога была ярко освещена,   огни  семафоров   разноцветными  пятнами скакали в слезящихся от мороза глазах.  В ночную тишину ворвались голоса диспетчеров, и, появившиеся вдруг рабочие,  закричали при виде ребёнка:

      - А ты чего здесь делаешь? А ну, стой!

      Но она, юркнув под стоящий справа состав, понеслась вдоль него в сторону, как ей казалось, железнодорожного вокзала. И действительно, скоро показался перрон.    Быстро поднялась по ступеням,   и спряталась в тени какой-то будки, соображая, что же   делать дальше. Мимо прошёл пассажирский поезд, вихляя последним вагоном. Что было   духу,  она помчалась ему вслед и, пристроившись к прибывшим пассажирам, прошла   в здание вокзала.

      Народа  было битком. Вокзальное радио,   с переливами   пронзительных звуков, объявляло о прибытии и отбытии  поездов.  Обходя людей, чемоданы и сумки, Лиличка набрела на буфет. Уставясь в витрину с бутербродами и пирожками,  сглотнула голодную слюну и, взопрев от тепла, расстегнула пальто. Хотелось есть. Заметив на столике надкусанный пирожок,   по-кошачьи ловко сцапала его и невозмутимо прошла мимо ничего не заметивших граждан. Холодный пирожок с капустой  ей показался вкуснее бабушкиного пирога с мойвой.

      В зале ожидания  Лиличке нашлось место лишь   рядом со спящими вповалку цыганами.  Хотелось пить, но не было сил двинуться, и она уснула,  не о чём не тревожась, как умерла.

      Милиционер     тряс её   уже минуту, но разбудить не мог, и,  заподозрив неладное,  отнёс в медпункт. От ватки с нашатырём  она проснулась и ошалевшим взглядом водила по сторонам, не понимая, где она и что с ней. Милиционер спрашивал имя и фамилию,   куда едет и с кем, а она пялилась на него сонными глазами и ничего не понимала. Во рту у неё высохло, сильно знобило и хотелось писать.            

      - Девочка домашняя. Чистенькая, в нарядном платье – в  дорогу такое не одевают, – тихо рассуждала фельдшер.

      - Бегунок, значит. А я подумал, что цыгане чем напоили и с собой везут. Пойдём, красавица, - обратился он к ней, - нас ждут великие дела.

      - А где вы её у себя разместите? Пусть здесь  на кушетке спит, а утром в отделение  заберете, - уговаривала фельдшер.

      - Добре, только задам несколько вопросов и до утра пусть будет здесь, так тому и быть, - легко согласился страж порядка.

      Сообразив, что её сразу вернут домой, Лиличка пустилась в фантазии, назвавшись     Липой. Милиционер с интересом уточнил, как же звучит полное имя?

      - Моё полное имя Олимпиада, -  она отвечала тихо, опустив глаза в пол.
      - Иех,  ты! Олимпиада! Как   родители с именем-то подгадали!

      Липочка, Олимпиада Самсоновна.   Она в каком-то радио-спектакле услышала это имя,  и оно, своей необычностью,  запало ей в душу, показавшись необыкновенно красивым.     Довольная реакцией милиционера, Лиличка заметно  оживилась, отвечая на новый вопрос.

      - Крыскина? Олимпиада Крыскина? – удивился милиционер, услышав фамилию "Липочки".

      Первая пришедшая  на ум фамилия, принадлежала  начальнику  цеха   фабрики головных уборов, на которой более четверти века ходила в передовиках баба Муся. Последнюю неделю та горевала из-за поступка сына товарища Крыскина, который женился и взял фамилию жены.

      - Это ж надо?! Цветаев теперь какой-то стал, а ведь был Крыскин! -  отчётливо  выделяя каждую букву,  произносила она фамилию чрезвычайно уважаемого ею начальника цеха.

      - Ну, Олимпиада Крыскина, сколько тебе лет? Где живёшь и почему на вокзале? Где твои родители? 
 
      Милиционер    добросовестно   записал все ответы врущей напропалую Липы Крыскиной и ушёл.  Она же   свернулась  на кушетке калачиком и закрыла глаза, почувствовав, как её укрывают чем-то тёплым.   Рука фельдшера   погладила по голове.

      - Спи. Завтра будешь    дома, и больше не убегай!

      Яркий свет в белой комнате  не  помешал ей снова провалиться в глубокий сон.

      С детского приёмника началась  жизнь Липки, отрицательного персонажа в судьбе Лилички.  Домой она больше не вернулась.  Она снова оказалась в детском доме и, обозлённая на весь белый свет, только и ждала весны, чтобы сбежать. 

      Сбежав, она первым делом приходила к дому бабушки  и из-за мусорного бака подолгу наблюдала за входной дверью подъезда, в  полном неведении, что после её исчезновения и, как следствие,  несостоявшегося сватовства,  у бабы Муси случился инсульт, и она  лежит   теперь на своей блестящей шарами кровати   без движения.

      Находясь в бегах, она промышляла на рынке и перроне вокзала воровством,  ночуя в  детской больнице. Пролежав зимой в ней почти три недели, она знала, как пройти  незамеченной.  Это было для Липки плёвым делом: через вестибюль на первом этаже она неспешно шла по коридору к кабинету кастелянши. Рядом с ним, в рекреации   за занавеской, лежали ватные матрасы – это и было  её лежбище.

      Жить на свободе   ей   удавалось не более двух недель. Потом снова был детский дом и снова побег, после которого её поместили в спецшколу. Дорожка   от неё  была проторенной, и молодая воровка попала в тюрьму. Срок отсидела маленький, а на свободу вышла с большим опытом и знанием жизни. Но, видимо, благодаря молодости и неуёмной жадности любить и быть любимой, будущее Липки    неожиданно стало вырисовываться в светлых тонах.

      На вокзале ей повстречался солдат. За два года службы он тоже изнемогал в желаниях быть любимым и любить. Их завертело  с такой силой, что окружающее перестало существовать, время остановилось, и смысл жизни свёлся к одному – навеки вместе. Когда кончились деньги, Липка озорно подмигнула:
      
      - Не боись! Сейчас пойдём по базару, посмотрим кой-какого товару!

      Но солдат был правильный. Он обхватил её и, собрав волосы в кулак, потянул вниз. Когда Липкина голова   задралась, он, глядя сверху   в её распахнутые  от страха глаза,  чётко и негромко произнёс:

      - Я всё про тебя понял и знаю   кто ты есть - видел справку. Но я у тебя первый и ты у меня первая. У нас любовь. Поэтому выбирай. Или выходишь за меня замуж, или уходишь сейчас и живёшь, как знаешь.

      Липка выбрала замуж, и было ей велено навсегда забыть   Олимпиаду Самсоновну.   Бывший солдат переоделся в   милицейскую форму, и они  спешно расписались, не обмениваясь кольцами.      
      
      Она снова стала Лиличкой. Свекровь её приняла хорошо, прописала,  и зажили они втроём   в этой самой однокомнатной квартире. Здесь родился их сын. Муж   был строгим, но любящим. Перед тем как погибнуть,  он помирил её с братом и оправившейся от инсульта бабушкой. Свекровь погоревала недолго – умерла следом, и осталась Лиличка в двадцать пять своих лет с маленьким Валерчиком на руках в разгар лихих девяностых. Выжила! Воспитала. Брат помогал – они стали его семьёй. Но сын вырос и ушёл, а она осталась с артрозом, заработанным на заводе резино-технических изделий, на котором   в сырости и холоде 15 лет  катала тяжёлые тележки в резиновых сапогах.

      Уже давно она потеряла интерес к жизни, но вчерашнее событие приливом чувств затопило душевные берега, покрыв водами воспоминаний высохшую  тину прошлого. Её беспокоило только одно, что Лилька снова заберёт у неё брата. Она опять было потянулась к телефону, но   передумала и легла в раскрытую постель.
 


      Лилия сварила рис, заправила мелко нарезанную зелень  чесноком, сдобрила   сметаной и встала у плиты – обжаривать  две куриные котлетки из вчерашней грудки. Андрей, по всей видимости,   не хотел общаться и отсиживался в комнате.   Сейчас она приготовит завтрак, пригласит его к столу, преподнесёт   подарок и уйдёт. Ей стало даже радостно от принятого решения. Да и чего она ждала? Что он скажет ей своё «прости» и будет в слезах рассказывать, как был беспечен, скор на слова и просто молод?

      Она думала, что он мучается душой, живёт, изнемогая от настойчивости собственной совести, напоминающей  о совершённой подлости. Но нет. Человек вполне собой довольный, без сердечных ран…

       Течение мыслей прервал чересчур требовательный звонок городского телефона. Лилия  на секунду замерла и занялась сервировкой стола на одну персону, с сарказмом подумав: жаль, он не увидит, как она красиво нарезала огурчик. В кухню доносились уже громкие обрывки разговора. Лилия намеренно не вслушивалась. На столе остывал завтрак, а она,  бездумно  и медленно, пила глоточек за глоточком  не крепкий кофе.

      Послышались тычки костыля,   в кухню вошёл Андрей в солнцезащитных очках.

      - Ну, что ты тут наколдовала? Пахнет хорошо.
      - Как видишь, рис и котлеты  с чесночной приправой, - Лилия встала, в готовности быть полезной.
      - Ничего я  не вижу. Открываю глаза – резь, и слёзы всё время бегут.

        Лилия усадила Андрея к столу, вручила ложку,   хлеб и пододвинула тарелку.
      - Мне уйти, чтобы не смущать тебя?
      - Зачем? Будешь   помогать насыщаться. Вино осталось?

      Лилия достала из буфета бутылку португальского портвейна, вылила в стакан остатки и поставила на стол.

      - В руку дай, - сухо попросил Андрей. Лилия смотрела, как он пьёт вино, как   орудует ложкой, кусает хлеб,   хрустит огурцом и  самым тщательным образом пережёвывает. Ей было даже удивительно, насколько спокойно она себя чувствовала.

      Наконец, Андрей отодвинул пустую тарелку и попросил салфетку. Утирая губы, он  глубокомысленно изрёк:
 
      - Итак, целоваться, в твои планы не входило. Тогда подавай чай.

      Лилия не   поняла про «целоваться»,  хотела что-то сказать, но, выбирая слова, упустила момент и промолчала. Налив чаю, она принялась остужать его, выливая из чашки в чашку, и Андрей,  слыша  эти переливы,   совсем другим тоном произнёс:

      - Чесночок ядрёный у тебя – во рту печёт.
      -  Сам покупал.
      -  Не сам. Лилька принесла. Приедет сейчас. Ну, как «сейчас»? Часа через два-три, сказала. Хочешь её увидеть? - Андрей принял чашку   и с удовольствием отхлебнул.

      - Мы уже виделись. Вчера.  Она меня не узнала.

      - Не узнала. Ночь, поди,  мучилась. Кто же это   к ней   за ключом приходил? Вот, КГБ! - рассмеялся он, -  но к  утру,  твоя личность была установлена,  а мне учинён  допрос: «Скажи, зачем она приехала?»  Так, зачем ты приехала, скажешь?
      - Проглоти сначала, а то захлебнёшься еще, - мягко рассмеялась Лилия.
      - Не дай  бог! Такие страсти пережил. Спасибо, что возилась со мной. А весело мы время провели!  Ведь ты за этим и приехала? Я прав?
      -  Я привезла тебе подарок. Сейчас подарю и можешь доложить сестре, что я уехала! 

      Лилия достала из сумки большую книгу, но не успела ничего сказать.
      
      - Мне? Подарок? Опять? – Андрей расхохотался, - и Лилька тут как тут! Где наш патефон?

      Лилия  дождалась, когда утихнет приступ смеха, и  начала говорить:
      - Андрей…
      - Погодь! Ты это должна услышать! Зря, что ли ехала? – Андрей снял очки и вытер тыльной стороной ладони  слезящиеся    глаза. – Шарф, что ты дарила мне  на  новый год, я не потерял! Его спрятала в патефоне Лилька!   А на меня как-то нашло   Лещенко с пластинки послушать. Петра Лещенко. Знаешь, это? 

                Всё, что было, всё, что ныло,
                Всё давным-давно уплыло...   

        Короче, я  за патефон, а он на замочке. Я за отвёрткой... чик-чик, открываю, а там шарф! Целёхонький, молью не съеденный, лежит. Через двадцать годочков, с хвостиком,   подарок нашёлся – радуйся, Андрюша!
   
        - И что? Стал носить? – Лилия старалась придать голосу равнодушие.
        - Знаешь, не стал. Я к тому времени уже переболел, и мотать вокруг шеи прошлое не рискнул.

        Понизив голос, Андрей добавил:
        - Ты ведь ничего не знаешь. Почему ты уехала?
       
        Из закрытых глаз Андрея катились слёзы. Он их не вытирал.

        - Всё из-за Лильки! Она сбежала, маленькая дрянь! Ты обиделась, твоя мать испугалась, что я передумал жениться,  пошла за объяснениями к бабушке, которая     места  себе   не находила...  Зачем ты сделала аборт? Почему не сказала мне?

        - Твоя бабушка дала моей маме понять, что нам не надо жениться – молоды  ещё.
        - Бабушка не говорила так! Во-первых, мы не знали о ребёнке, во-вторых, в той ситуации с «жениться» можно было и повременить!   Поэтому  и сказано было «молодые ещё»! А мама твоя всё не так поняла и тебя накрутила. Лилька нам такого перца задала, что всё кувырком! А вы сделали по-тихому аборт и свалили на Камчатку.   Твою записку  мне бабушка   почти через год отдала. Я с  ума сходил. Искал тебя, дурак.

        - Действительно, дурак. Ты же знал, что я беременна. Это бабушка не знала, а ты-то знал.  Сказали, придёте сватать, а вас нет. Я тебе звоню, телефон занят. Бабушке звоню – не отвечает. Я сама пришла – не открываешь. Потом ночью позвонил, сказал, что у вас семейные неприятности, извинился и пропал!  Конечно, мама пошла за объяснениями – её дочь ждёт ребёнка, а у вас неприятности!

        - Я же говорю тебе – Лилька сбежала из дома!
        - На мой вопрос  «что мне делать?» ты  ответил «сама решай». Вот мы и решили: аборт, академический, Камчатка.  Ты ни разу за две недели не позвонил и не пришёл.
        - Как ты не поймёшь! Я не мог! Милиция-полиция! Бабка с  инсультом! Поесть забывал! Но я звонил  тебе! Звонил!
        - Ты переболел, говоришь?  Я тоже переболела. У меня был хороший брак. Счастливым только назвать его не могу – детей не было после того аборта. Много-много лет я винила тебя и проклинала. Прости меня. И что «дураком» сейчас назвала – прости. Я приехала для того, чтобы сказать тебе, отцу моего ребёнка, мною убитого,   «прости меня!»   Это моя любовь говорит.  Чувства  приходят и уходят, даже самые сильные. А любовь никогда не перестаёт.

        Лилия тихо плакала и продолжала.
        - Вот ты вчера утром    думал о смерти, а в обед чуть не умер. Жизнь так скоротечна, и мы не знаем, когда она  оборвётся. В обед или утром. Через годы или в эту минуту.  Зачем мы живём?  Андрей,  ты знаешь, зачем ты живёшь? 

        Андрей,  вытянув руки вперёд, искал её. Лилия подошла сама и положила горячие ладони  на его щёки.
        - Послушай, как  ты думаешь, ты грешник?
        - Грешник. Прости меня. Что мне сделать, чтобы ты простила меня? – Андрей ухватился за руки Лилии.
        - Я простила давно. Но тебе надо примириться с Богом - это Он прощает грешников!   
        - Он всех прощает.- Андрей отстранился, встал и ушёл в комнату.
        - Не всех, - вслед ему крикнула Лилия.
        - А кого прощает? – плюхнулся на диван Андрей
        - Кто признаёт свои   грехи  и  просит у Него прощение, -   Лилия присела на край дивана.
        - Так просто. И что происходит?
        - Происходит чудо.
        - Я не готов к чудесам, - засмеялся Андрей.
        - Тогда будь готов к смерти, потому что за грех всем обещано наказание   –   смерть.
        - А!  Так вот почему люди умирают!    Ну, да.  Коль все  поголовно грешники,  всем и смерть. Логично.

        Лилия видела, что  Андрей   противится её словам, и понимала –   разговор может закончиться конфликтом, но остановиться не могла – так было велико желание сказать главное.
        - Первой смертью умрут все, да,-  продолжила она, -   это физическая смерть - тело в землю, червь могильный и всё такое.  Но от  второй смерти,   слава Богу,   есть спасение! И  жить душе или умереть - решать   надо  лично  каждому, пока жив.

        - Господи, от одной смерти не знаешь куда деться, а тут тебе  вторая корячится!  Жить или умереть – мой личный выбор? Так сказать,    «спасение утопающих дело рук самих утопающих». 
        - Да. Причём выбираешь жизнь вечную  или смерть вечную.
        - И кто тебе это пообещал?
        - Бог.

        Андрей надолго замолчал, а потом тихо и  нараспев  сказал:
        - Так вот зачем ты   приехала! О душе моей беспокоишься. С Камчатки с любовью, так сказать...  Я прав?
        - Прав. Я приехала  рассказать, что Бог не хочет, чтобы твоя душа погибла. 
        - А что Он хочет?
        - Спасти тебя от вечной смерти!
        -  Это как же? – раздражаясь всё больше и больше, Андрей поднялся с дивана.
        - Через покаяние.   
        - А Богу зачем это надо?
        - Он по-другому не может – Он любит нас, поэтому спасает.  Он -  Спаситель.
        - Постой! Вот сейчас,  я скажу «каюсь-каюсь, отрекаюсь» и произойдёт чудо моего спасения?
        - Нет, не произойдёт.
        - А сколько раз надо сказать «каюсь-каюсь»?
        - Да хоть миллион раз скажи – не поможет.
        - А свечку большую поставлю?
        - Хоть  в обе руки  по  пудовой, - улыбнулась Лилия.
        - А что же тогда Ему надо? – возмутился Андрей.
        - Чтобы ты поверил.
        - Во что?
        - В то, что Он  любит тебя, грешника, и поэтому умер вместо тебя –  что  Он уже  выкупил тебя   Своей кровью у смерти.  И  любой, кто поверит Ему, не погибнет, но спасётся и будет  жить вечно!

        - И ты этому веришь?
        - Да.
        - Я правильно понимаю, что  Спасителя распяли? – закипал Андрей.
        - Да, Иисуса Христа   распяли,  Он     умер на кресте,  был похоронен, и на третий день воскрес. Ты веришь в это?
        - То, что распяли – верю, а во  всё остальное – нет. Уж, прости! – съехидничал Андрей.
        - Не извиняйся. Вера – это не от тебя – это  подарок Божий. Но без   веры – не спасёшься.
        - А где ж её взять? В каком супермаркете? А! Понял-понял…- Андрей сложил молитвенно руки и стал кривляться, - о,    великий Бог,    подари мне веру! Ну, подари!
 
        Он не видел, как Лилия   просунула голову в пончо, поправила причёску и, глядя в маленькое зеркальце, уже  подкрашивала  брови.

        - Лиль, ты меня уморила своим Богом! Спасением! Как-то я жил без всего этого!
        - Спасибо за интересно проведённое время, Андрей.   Пора. Провожать меня не надо.   На пианино кладу подарок – надеюсь, прозреешь, - Лилия торопилась закончить свою прощальную речь и уйти.
   
        - Стой! Лиля, стой! – громко перебил  Андрей, пошёл на её голос, наткнулся на пианино и замер.

        - Ты с Камчатки приехала   рассказать мне про это «каюсь-каюсь, отрекаюсь»?   Лиля, где ты?

        Он тянул руки  в противоположную от неё сторону. Лилия обошла Андрея и вложила в руки большую книгу.
       -«Книга – лучший подарок»,- безошибочно определил Андрей.- Спасибо. Можно было снова шарф. Ты не ответила на мой вопрос.

       - Я заехала к тебе на обратном пути, после отдыха  в Кисловодске. Специально. Я не хочу, чтобы  ад всосал тебя через трубочку. Я правильно   сделала, что приехала. Знаешь, не жалею, но  и «до свидания» не говорю. Сейчас придёт сестра – ты будешь не один. Не провожай.

       - Постой!  Внезапно появилась и  как-то   резко уходишь. Всё сказала! И ни  о чём не спросила!
       - О чём спрашивать? Всё и так понятно. Семьи нет, детей нет. Живёшь в прошлом и собой доволен.
       - Ух, ты. Рассмотрела мою жизнь. Семьи нет, правильно говоришь. А дети, может и бегают где-нибудь, незаконнорожденные. Хотя, это сейчас неважно. Так вот, знай! Вся моя жизнь была посвящена трём женщинам. Тебе –  искал, надеялся и ждал. Бабушке –   лечил, кормил, купал, ухаживал. Сестре – искал, вытаскивал и тащил! тащил! тащил! Их двое и каждая жила  в своей норке, а я между ними в роли «скорой помощи» метался. Здесь только и приходил в себя. А ещё была и есть любимая работа. Так что, всё нормально. Спасибо за внимание. Не провожаю.

        Андрей развернулся и, натыкаясь на мебель, ушёл в спальню. Лилия обвела прощальным взглядом комнату, открыла крышку пианино и потрогала пожелтевшие клавиши. Ей захотелось что-нибудь сыграть.

        Андрей,  услышав звуки пианино, хлопнул себя по ноге.   
       
        - С музыкой решила уйти!  – проговорил он вслух и стал вслушиваться в мелодию, которая проникала в самую душу и начинала уже выворачивать её наизнанку. С последними аккордами он вернулся в комнату.
        - Что это? Сыграй ещё раз, пожалуйста. 

        Лилия заиграла снова и неожиданно для себя запела:

                Ускакали белогривые лошадки,
                Пароходики бумажные уплыли…

        Андрей вспомнил   эту песню. Лилия пела, а он внутренним зрением увидел девочку на качелях в лучах осеннего солнца.

        «Всё что надо и не надо позабыли!» - закончила Лилия и закрыла пианино.

        Тишина, словно  в ностальгический сон, погрузила таких близких и одновременно таких далёких людей. Она смотрела на него и ругала себя за музыкальное выступление. А он   видел её  шестнадцатилетней, убегающей по васильковому полю.

        - Не уходи. У меня тоже для тебя есть подарок, - нарушил молчание Андрей и снова ушёл в спальню. Через несколько минут он вернулся, пряча что-то за спиной.

        - Знаешь, скорее всего, у нас бы вообще никакого разговора не получилось. Я бы психанул и ушёл с пляжа. Я и так психанул, конечно, только уйти не смог.

        Было заметно, как Андрей волнуется и пытается взять себя в руки.

        - Это хорошо, что я   не вижу сейчас, а только слышу. Я слышу тебя и мысленно вижу молодой. Мне это нравится. Я злюсь на тебя. На себя! Злюсь, что ничего нельзя изменить. И это хорошо, что ты такая... толстая, а то бы я  прыгал тут перед тобой коником и ускакал следом на Камчатку.  Но той, моей Лилии, больше нет.

        Последнюю фразу Андрей проговорил без надрыва, просто, как выдохнул. Он помолчал немного и дальше продолжал уже тоном хорошего давнего друга.

        - Прости, я не сразу понял, что ты приехала не ко мне. Я не понимаю, что тобой движет, и зачем тебе надо, чтобы я поверил в это Божье спасение. Я не знаю! Но так заморочиться, чтобы приехать ради этого! В моей голове никак не укладывается!   Но спасибо, что приехала. Вот, - Андрей достал из-за спины толстую зелёную тетрадь.
 
        - Это дневник Лильки. Я его нашёл, когда она уже в интернате жила. Почитаешь и поймёшь, что не ты одна пострадала от нашей любви. Лично я,  по-другому увидел и себя, и Лильку, и бабушку. Где-то с  середины начнётся мой почерк – до последней странички исписал. Сидел в кухне ночами и писал. Лилька однажды увидела свой дневник, забрала. Но через несколько дней вернула. Повисла у меня на шее и плачет: «Прости меня, братик!» Я ей говорю: «Забирай. Пусть у тебя будет». А она мне, знаешь, что сказала? «Лильке твоей надо отдать  –   пусть читает!» Всегда ревновала!

        Андрей улыбнулся и с лёгкостью добавил, протягивая дневник:
        - Так что, Лилия,  дарю – почитаешь в дороге.
        - Спасибо, Андрей. Прочитаю. Только   пострадали мы  не от любви, а от нашей глупости, ревности и обиды. Это была не любовь.
        - А что было?
        - Чувства. Чувства, которые приходят и уходят. И наши ушли.
 
        Она коснулась его руки, но он перехватил её в запястье и неловко   привлёк   к себе:
        - Спасибо за прощение, - хотел сказать ещё что-то, но не сказал и отпустил Лилию. 

        Он слышал уходящие шаги, хлопанье двери, и на него накатила тоска такой силы,  будто он только что узнал: сегодня – день его смерти. Он прошёл в кухню, открыл нужную дверцу буфета и на ощупь выбрал бутылку. «Как это ужасно -  ничего не видеть», - негодовал  Андрей, роясь в ящике. Наконец   штопор был найден и, открыв бутылку, он прильнул к горлышку и долго пил. Вино было сладкое, но горечь в сердце не проходила. Андрей достал вторую бутылку, пристроил штопор, но тут раздался звонок в дверь.

        - Иду, - тихо он проговорил неизвестно кому и пошёл по стеночке в коридор. В открытую дверь  вплыл запах дешёвых духов.

        - Здравствуй, сестра, а я тебя ни одним глазком не вижу! – шуточно пожаловался Андрей.
        - Привет. Я купила хорошие капельки, сейчас закапаем,  и всё сразу пройдёт, - громко ответила Лиличка и тихо спросила: «Она ещё тут?»

        Андрей задрал голову и как можно громче поблагодарил:
- Спасибо, сестра, за капельки, - и тихонько добавил, смеясь,- она ушла! 

        Вторую бутылку они пили вместе. Сухое вино   слегка пьянило. Лиличка принесла из дома варёную курицу и кормила брата, отщипывая белое мясо.

        - Я подарил ей наш дневник, - доложился Андрей.
        - Зачем? – строго спросила сестра.
        - Так ты же сама говорила: «Лильке твоей надо отдать  –   пусть читает!»
        - Не помню такого. Но пусть теперь читает.
        - А она мне книгу какую-то подарила. Там, на пианино лежит.
        - Так зачем она приезжала?
        - И не спрашивай – сам не понял. Попросили друг у друга прощение. А! Не хочет, чтобы меня черти в трубочку усосали!
        - Больше сегодня не пей. Пойду, посмотрю, что там за книга.

        Лиличка тяжело поднялась и, прихрамывая, пошла за подарком. На пианино лежала большая серая книга. Она взяла её в руки и прочитала золотые буквы: «Полноценная жизнь. Библия с комментариями».
      
        - Удивила. Вот так подарок!

Лиличка поспешила в кухню:

        - Андрей! А она Библию тебе подарила.
        - Библию, значит. Ну, открывай, прочитай что-нибудь. Первое, что попадётся, и читай.

        Лиличка открыла книгу и прочитала:
        - «Советую тебе купить у Меня золото, огнем очищенное, чтобы тебе обогатиться, и белую одежду, чтобы одеться и,  чтобы не видна была срамота наготы твоей, и глазною мазью помажь глаза твои, чтобы видеть».

        Андрей, с пересохшим вдруг ртом, попросил:

        - А ну-ка, ещё раз прочитай.

        Лиличка, внятно проговаривая каждое слово, прочитала ещё раз.

        - Кто советует купить у него золото? Кто это?
        - Не знаю, - пожала острыми плечиками Лиличка, - с большой буквы написано – Меня. Обожди! Тут есть комментарии… 
        - Сестра, убери пока книгу. Сначала закапай мне глаза, - попросил Андрей.
 
        Андрей снял тёмные очки, попробовал открыть слезящиеся глаза, но   их сразу наполнила сильная боль. Лиличка опустила флакончик с лекарством в горячую воду и, заглядывая в лицо Андрею, беспокоилась:
        - Очень больно?
        - По сравнению со вчерашним – ерунда. Скоро там? – нервничал Андрей.
        - Всё, согрелось! Запрокинь сильнее голову, - Лиличка, оттягивая нижнее веко, капнула в каждый глаз.
        - Ну, что там?
        - Андрей, надо идти к врачу, – тревожно сказала Лиличка, - глаза очень красные и опухли.
        - Сестра, дорогая моя, я очень устал, - тихо-тихо ответил Андрей,терпя боль, - пойду, лягу.   Убери тут и тоже ложись. Я тебя знаю  - всю ночь, поди, думы думала. Только не кури у меня, пожалуйста.

       Заботливо укрытый одеялом, Андрей наконец с наслаждением ощутил облегчение,   в  сознании каруселью крутилось «глазная мазь...  глазная мазь». Проваливаясь в сон, он  прошептал в подушку:
 
       - Сам завтра прочитаю…  Если, конечно, смогу, Господи.