Эх, не успел, ушли уже. Ведь слыхал вчера, что они с утра собирались к зубному, у деда последний зуб заболел, а ехать далеко, к вокзалу, вот они и пошли на пару, заодно по магазинам пробежаться. Почему-то у вокзала все товары дешевле, а бывают они там редко, вот и пошли вдвоем.
Ну, ничего, утро теплое солнечное, посижу у калитки, сам виноват, прозевал, а сейчас бы наелся уже и спал бы без задних ног. Ничего не поделаешь, надо ждать.
Задремал, что ли? Кто-то калитку открывает. А, это дед, а чего это он один, а бабка где? Говорит, - пошли, пошли, придет сейчас твоя любимая, вон стоит болтает с кем-то, все наговорится не может, пошли.
А, чего мне с ним идти, он не накормит, все равно придется ее ждать. Ладно, пока умоюсь хотя бы, со сна, а там и она придет. Не будет же она до вечера там стоять, время обеда, сейчас деда будет кормить, а заодно и меня, или сначала меня, а потом деда. Ну, конечно сначала меня, кто бы сомневался.
Просить не буду, она всегда говорит, - подожди переоденусь, не буду я во всем празенном с твоей рыбой пачкаться. И вообще, хватит тебе уже рыбы, нынче уже ел, жди до другого раза, раз в неделю достаточно, - и ведь не поспоришь. Ну,поворчу-поворчу конечно для приличия и успокоюсь, все равно чего-нибудь вкусненького даст.
Эх, жизнь горемычная, не поешь чего хочется, только то что дадут. Но жаловаться нечего, все хорошее дают. Зря я так переживаю, все нормально, другие вон вообще ничего не видят, только то что найдут.
Слава Богу, переоделась, и понеслось, и говорит, и готовит. - Дед, сейчас Татьяну видела, что-то чернее меня уже. Спрашиваю, тоже покрасилась на меня глядя, а она отвечает, - это у меня свои, - пригляделась и верно, не крашеная. Ты не поверишь, она говорит, это у нее сбой гормонов произошел после операции, и теперь она чернеет, а ведь она всегда русая была. Вот, счастье-то где, все седеют, а она чернеет.
- На углу Наталью встретила, и сразу фамилию вспомнила, а то на кооперативной пока стояли, помнишь, все мучилась: имя помню, лицо представляю, а фамилию никак, ее увидела и вспомнила, брата ее, а то все Сашка-Сашка, ну те, что на Советской жили, их мать с твоей, подругами были.
Она тебя увидела, говорит - весь седой. Говорю ей,- так ведь и я седая, только вот крашеная, надо сращивать, надоело краситься, будем на пару седыми ходить, пора привыкать как-то. Про Таньку ей сказала, мы седеем, а вон человек все чернеет, говорит сбой гормонов. Вот бы и нам такой сбой, и краситься бы не пришлось.
Еще Мишку видела в "конфетке", и опять с мешком, недавно выносил, видно копят для него, он приезжает и начинает выносить. Спрашиваю, - где пропадаешь, что-то не видать. Отвечает, - четырнадцатого опять уеду, две недельки подлечат и приеду. Интересно, где это его так долго лечат.
- Да, нигде его не лечат, видно в дом престарелых сдали, вот и все. - И, че, домой на побывку, что ли приезжает? - Да. - Ну, ты и выдумал. - Ничего не выдумал. - Надо бы кого-то спросить. Твою любовь надо спросить. Видал сегодня ее, в красных галошах шла, когда на остановке стояли, она собачку на прогулку вывела. Это же надо придумать, красные галоши, других что ли в продаже не было. Вот она так пройдет, все новости соберет, и нам расскажет.
Пока все новости рассказывала, меня между делом накормила, напоила, причесала, глазки вытерла, и я спать отправился, а она стала деда кормить. Что было потом не знаю, на сытый желудок уснул быстро.