Однажды благочестивый эмир Хабиб ибн Хафиз ас-Салех ополчился против живущих в горах еретиков, которые искажали чистоту веры, поклоняясь звездам, как последние язычники.
- Разве могут правоверные молиться светилам, которые суть создания Всевышнего? Это то же самое, что поклоняться фонарю, свече, факелу как божествам! Мало того, что проклятые вероотступники возносят хвалы творениям, а не Творцу и учат этому своих отпрысков, так они еще и несут свое лжеучение из гор в города, через путников, рыночных торговцев, бродячих музыкантов распространяя заразу в моих владениях. Я поведу войско против нечестивцев, заставлю их вернуться в лоно истинной веры, а тех, кто откажется, беспощадно истреблю! И так я стану прославленным в веках как защитник и восстановитель веры в отпавших от нее землях. Потомки будут называть меня «разящим мечом ислама»…
Так эмир долго разговаривал сам с собой, прохаживаясь по многочисленным комнатам своего дворца. Наконец, невероятно воодушевившись, правитель призвал в сои покои визиря Омара, чтобы сообщить ему свое намерение. Тот не замедлил предстать пред очами повелителя, и, низко склонившись, вопросил:
- Что хочет сказать мне или о чем спросить меня мудрый владыка?
- Я собираюсь в поход на гнусных еретиков, живущих в горах, всего в двух днях скорой езды от столицы моего эмирата. Призови ко мне писаря, я продиктую указ – и завтра же начну собирать войско для похода в земли нечестивых извратителей веры. Вместе с войском отправится палач зиндиков с двумя десятками своих помощников, дабы истребить отпавших от истинной веры и преподать жестокий урок тем, кто в будущем вознамерится превратно толковать Коран и почитать звезды как богов, ибо нет Бога, кроме Аллаха и Мохаммед – Пророк Его. Ты понял меня?
- Я прекрасно понял тебя, благородный страж чистоты веры и гроза неверных, - ответствовал визирь. – Ты хочешь не словом убеждения, но силой оружия принудить звездопоклонников вернуться в лоно истинной веры. И, тем самым, желаешь обессмертить свое имя. Что ж, тебе решать, владыка. Но сначала выслушай из моих уст притчу. Пусть пришла она с далекого Запада, но ее мудрая простота понятна и нам, людям Востока. Ты позволишь мне, эмир?
- Расскажи, - Хабиб ибн Хафиз ас-Салех любил занимательные истории и назидательные притчи. Он поправил подушки и блаженно откинулся на спинку трона, возложил ноги на пуф, сладко потянулся и весь превратился в слух.
- Это происходило при жизни твоего деда за много парасангов от столицы эмирата, - начал визирь. – Там, откуда много раз приходила в наши земли беда, закованная в железные доспехи, облаченная в плащи с вышитым крестом. Сколь много горя причинили правоверным франки! Но всему наступает предел – после того, как пала Акра, прекратились их вторжения в благословенные земли Востока. Крестоносные волки, лишившись желанной добычи, принялись с остервенением терзать и грызть друг друга на своей земле.
Однажды в тех краях, где солнце садится в холодные воды океана, суждено было встретиться крестьянину, возделывавшему свой скудный клочок земли, и рыцарю, бредшему по узкой тропе мимо крестьянских нив. Он шел, понурив голову, на голове его вместо шлема с забралом была надета простая мужицкая шапчонка, он кутался в грубый плащ, ноги же были обуты в старые изношенные сапоги, которые носят бедные пастухи и рыбари. Но внимательный взор безошибочно распознал бы в человеке благородного рыцаря. Даже склоненная в печальной задумчивости голова не могла скрыть горделивой осанки вчерашнего воина, а одежда простолюдина свидетельствовала о том, что путник стремится скрыть под крестьянским рубищем свою подлинную суть.
Скоро неизвестный поравнялся с землепашцем, тот прекратил ковыряться в почве и стал внимательно смотреть на путника, который остановился шагах в пяти от крестьянина.
- Скажи мне, далеко ли отсюда до горных пещер? – спросил он.
- Еще полдня ходу, - пахарь указал рукой на юг, сквозь туманную дымку едва проглядывали вершины далекого хребта. – Но солнце уже клонится к закату, поэтому тебе придется заночевать в деревне, расположенной у подножия гор, - и крестьянин произнес название деревни.
- Я не могу заночевать в деревне, - горько усмехнулся человек. – Вот если только в поле в стогу или под деревом.
- Тебя преследует закон? – спросил крестьянин. – Я могу приютить тебя на ночь. Мой брат тоже был гонимым: его обвинили в краже, которой Пьер не совершал, и несколько лет он прятался…
- Ты знаешь, что грозит тебе, если укрывательство раскроется? – перебил его незнакомец. – Скрывать меня или моих братьев от правосудия – не то же, что прятать простого вора или ложно обвиненного в краже. Увы, но я не смогу воспользоваться твоим гостеприимством.
- Так ты, выходит, тамплиер?! – мужик стукнул себя по лбу. – И как это я сразу не догадался? Недавно тут побывал отряд королевской стражи, разыскивавший твоих собратьев. Стучались и в мое жилище. Но никто из наших еще не привечал у себя объявленных вне закона храмовников. А если бы рискнул приютить… я не завидую этому человеку и его семейству. Вас обвиняют…
- В богохульстве, отречении от Господа, ереси, осквернении Распятия, колдовстве и – тьфу! – содомском грехе! – снова перебил мужика рыцарь Храма. – Но все это подлая ложь! Ее придумали клевреты короля Филиппа, чтобы завладеть богатствами ордена. Наш орден всюду утверждал Святой Крест, боролся с врагами веры – сарацинами, маврами, прочими язычниками, еретиками и отступниками, как бы они не называли себя…
- Например, с катарами, - неожиданно произнес крестьянин. – О, тамплиеры с большой охотой приняли участие в крестовом походе против «чистых»! Вместо того чтобы, как подобает истинным защитникам Креста, направиться в Святую землю, рыцари Храма залили кровью Лангедок, Прованс, Аквитанию. Горели города и села, нивы и виноградники превращались в пепелища, а жителей моей благословенной страны обрекали на адские муки, пытки, костры, заточение, изгнание, часто не разбирая, еретик ли перед ними или честный католик…
- Но это же было сто лет назад! – возопил храмовник. Его рука потянулась к сокрытому под плащом кинжалу. Но в тот же миг рука крестьянина крепко вцепилась в соху и оторвала ее от земли. – Как смеешь ты, жалкий простолюдин, ставить в вину добрым рыцарям Христовым истребление гнусных еретиков? – Заметив красноречивый жест крестьянина, тамплиер убрал руку с бедра, где прятал кинжал. – К тому же, наши братья были далеко не единственными из христиан, кто обнажил оружие против нечестивых катаров!
- Да, это было давно, - ответил крестьянин, дождавшись, когда возмущенный тамплиер успокоится. – В нашей семье рассказы о тех кровавых событиях передаются из поколения в поколение. О том, с каким неистовством храмовники искореняли «чистых», не щадя никого, даже стариков и младенцев.
- Мой прадед был там, - промолвил тамплиер, остывая от гнева. – Он отличился при подавлении катарской ереси. Сам магистр орден отметил его усердие.
- Сотворенное зло и несправедливость однажды возвращаются, - произнес крестьянин, задумчиво царапая почву сохой. – Пусть через много лет, когда свершившие деяние давно почили в гробах. Тогда воздаяние настигает их потомков, наследников, последователей. Твой прадед был облагодетельствован милостями Папы и короля, а ты вынужден скрываться от их цепных псов.
- Но я не преследовал твоих предков! – снова воскликнул тамплиер. – И мои собратья по ордену, превратившиеся в пепел…
- Если бы вновь объявились на нашей земле «чистые», рыцари Храма принялись бы истреблять их с таким же пылом и страстью, как делали это ваши предки, - невозмутимо бросил крестьянин. – Земля точно так же вобрала бы в себя тысячи безвинных жертв, воды рек окрасились их кровью, а небо почернело от дыма костров, пожирающих тела мучеников. Но однажды неизбежно наступил бы черед храмовников отправиться на дыбы, костры или спасаться бегством как ты, храбрый воин.
- Ты выдашь меня? – рука тамплиера вновь потянулась к спрятанному оружию.
- Зачем мне это? – невесело рассмеялся крестьянин. – Ты и так наказан Всевышним. Желаю тебе пережить годы гонений.
Так они расстались.
- Я отменяю поход против нечестивых звездопоклонников, чтобы кара не постигла однажды моих потомков! – вскричал эмир.