Он ест пищу тех, кто наполняет свои животы
словами силы из пылающих озёр.
Гимн Унаса
На заре тихо солнце разбудит.
Всё, что захочешь, всё так и будет.
День уходящий сбросит оковы,
Зачеркни старый, нарисуй новый…
группа «Пикник» «Слово – это ветер»
В долине, стиснутой песками и плоскогорьями, миллионы лет несёт воду, ил и жизнь священная река Нил. На громадных пространствах нет иной влаги. Из реки пьют животные, птицы, насекомые; люди поливают поля, безжалостное солнце испаряет массу воды. Но Нил не усыхает. Каждый год он собирается с силами и снова разливается. Люди молятся о том, чтобы разлив не был слишком мал – тогда поля получат недостаточное орошение и начнётся голод. Если же разлив окажется чересчур велик – случатся наводнения, размоет дома, погибнет скот и опять-таки будет голод. Хижины и сады, города, дворцы и храмы – всё тянется к реке. Только громадные пирамиды словно отползли подальше в пустыню, оберегая себя от ежегодных колебаний почвы. Когда Нил разливается, почва набухает и приподнимается, а с возвращением воды в русло, земля вновь опускается.
Земледелец Нехо проснулся перед рассветом. Осторожно, чтобы не разбудить жену и детей, он распутал сеть для ловли рыбы, защищавшую его ночью от москитов, прихватил схенти – набедренную повязку и выскользнул из хижины. Прошел через маленький сад, окружавший дом. Плотная земля под босыми ногами сменилась безжизненной чёрной пылью. Шему, засуха, высосала все силы из почвы, и только Нил мог даровать земле новую влагу. Утренний, ещё прохладный ветерок приятно обдувал тело Нехо. Звёзды тысячами глаз Богов усеивали небо, но Нехо устремил взгляд не на них, а на грань между небом и землёй, на восток. В волнении он переминался с ноги на ногу и невольно вытягивал шею. Когда самый край неба уже начинал слабо алеть, зажглась Пёсья звезда. Померцала и исчезла в сиянии рассвета.
Нехо пошёл на берег Нила, спустился к воде. Пока признаков разлива он не видел. Вода не изменила цвет. В мелкой ряби волн Нехо заметил бледный продолговатый предмет, плывший по течению. Нехо сбросил повязку, проломился сквозь сухой тростник, сквозь бугры черной грязи и выловил ступню. Большую, раза в полтора больше человеческой. С аккуратными пальцами и ровно остриженными ногтями. С гладким срезом, отделившим ступню от остального тела, будто её отрубили костью Тифона. Ни трупных пятен, ни царапин. Нехо осторожно понюхал ступню. Она пахла ладаном и смолой ливанского кедра. Нехо замотал ступню в схенти и в одной нижней повязке отправился домой.
Уродливый горбун в пышном одеянии и пехенте, красно-белой короне, с золотой коброй-уреем надо лбом, любовался храмом. Колонны и стены с барельефами ограждали храм. Отшлифованные блоки выстроились так плотно, что в щели между ними не вошёл бы и лист папируса. Высокие кедровые ворота украшала тонкая резьба. Над воротами сиял золотой диск, символизирующий Солнце. Солнечный свет мог свободно проникать внутрь храма. Немногие тени пугливо жались к стенам.
Руки горбуна, обвитые золотыми браслетами, покоились на выпирающем животе. Тяжелое золотое ожерелье тянуло голову к земле.
– Как же он красив! Я посвящаю его тебе, Атон, мой единственный бог! Радость беспрерывно лицезреть тебя!– восклицал горбун.
Раньше этого человека звали Аменхотепом (Амон доволен) четвертым, теперь же он звался Эхнатон (полезный Атону). И храм, и город Ахетатон, и страна – всё принадлежало Эхнатону. Раздалось шлёпанье ног, подбежал придворный и пал ниц. Эхнатон отвлёкся от созерцания храма, сердито почесал подбородок под накладной бородкой и разрешил:
– Говори!
– О, Солнцеподобный! Рибади из Библа прислал тебе письмо.
Фараон взял глиняную табличку, скользнул по ней взглядом:
«Как птица в силках, так и я в Библе… Пришли хотя бы нескольких солдат, чтобы жители Библа увидели, что фараон помнит о нас… Если помощь не прибудет, погибнет вся земля, принадлежащая фараону … и пусть тогда фараон подошлет ко мне убийцу, чтобы я мог умереть…»
Эхнатон бросил табличку придворному:
– Унеси. Ничего делать не надо.
И снова обратился ликом к храму.
Рибади чертил на стене комнаты имя запретного, проклятого бога Амона. Если бы об этом узнал фараон, то, несмотря на всё нежелание заниматься внешней политикой, он выделил бы немного денег на наёмного убийцу для Рибади. Наместника Египта в Библе это нисколько не пугало. Он готовился умереть гораздо раньше, в этой стране презренных азиатов. Печальной из-за воды, труднодоступной из-за деревьев и гор. Тут, где лживые азиаты вечно воюют и не могут ни победить, ни проиграть. В окруженном врагами городе враги проникли в охрану ворот, подкупили чиновников. Они ждали перехода на их сторону самого Рибади, и терпение их иссякало. Бежать в леса непривыкшему к ним египтянину не имело ни малейшего смысла.
Закончив выцарапывать имя, Рибади схематически изобразил на стене баранью голову и протянутые руки, делающие все изображения реальными. После этого он стал то ли жаловаться, то ли молиться запретному богу:
– О, Амон, владыка, пробудись ото сна! Плач стоит на земле египетской. Гибнут земли, разрушаются храмы твои, стираются твои имена и гибнет стадо твоё. Фараон не съел око Хора, его не заботит ничего, кроме города и храмов врага твоего, Атона. Помоги же сынам твоим, направь их десницею твёрдою, восстанови величие Египта и твоё величие.
Так говорил-стонал Рибади, раскачиваясь перед стеной с именем проклятого бога. И не услышал он лёгких шагов, прошелестевших у него за спиной. Деревянная дубина с каменным навершием ударила Рибади по затылку. Раскололась голова, и плеснуло на стену кровью и мозгом. И будто бы содрогнулась стена, и снова всё затихло.
Темнота. Смоляная, чёрная. Она плотно окутывала Амона. Он лежал в саркофаге безвременья, в прохладном илистом небытии. Без мыслей, без чувств, без надежд и мечтаний. Темнота припадала к Амону и поглощала его понемногу, совсем по чуть-чуть. Внезапно Амона тряхнуло, и он ощутил прилив сил. Подняв палец, Амон начертал знак выхода.
В Фивах, в городе, покровителем которого являлся когда-то солнечный, а ныне проклятый бог Амон, стояла его скульптура. Втиснутая в тайное убежище немного наискось, скульптура нависала над одним из оставшихся у Амона служителей, жрецом Аттачином. Аттачин вымел сор, побрызгал на пол убежища водой, долил масла в горящую лампаду и начал раскладывать фрукты у ног статуи. Тут на плечо служителя мягко опустилась рука. Аттачин поднял глаза и понял, что статуя ожила. Амон переменил позу и сел прямо на земляной пол.
– Спасибо за приношение, – Амон взял яблоко и забросил целиком в рот.
Потрясённый Аттачин рухнул плашмя на землю, не смея поднять глаз. Амон похлопал его по спине.
– Присядь, мой верный жрец, нам нужно поговорить.
Жрец сел, его колотило, и он обхватил себя руками, чтобы унять озноб.
– Слушаю тебя, владыка, – выдавил он.
– Скажи, жрец, как обстоят дела в Египте?
– Они очень плохи, владыка! Скудные урожаи, болезни. Территория Египта сокращается. Фараон сидит в новом городе и не интересуется жизнью государства. Храмы старых богов рушат, их имена вымарывают. В нашем городе обосновалась община семитов, которые приносят баранов в жертву богу Яхве. Недовольных убивают, а тела их сжигают или бросают в Нил.
– Довольно. Я помогу, если народ Фив покажет, что у него осталась смелость. Изгоните семитов из Фив, и я сражусь с Атоном за Египет.
Статуя вновь окаменела. Амон ушёл. Аттачин поспешил к знакомым жрецам разнести благую весть.
В одном из селений Уасета, четвертого нома Египта, Нехо готовился к отплытию. Его супруга и дети помогли заново перевязать тростниковый плот.
– Я ненадолго, – успокаивал Нехо жену, – Передам ногу фиванским жрецам и вернусь.
– Зачем ты только её выловил, – сокрушалась жена, – плыла бы себе дальше. Как будто у жрецов больше дел нет, кроме как ногой заниматься.
– Это точно не человеческая нога, – сказал Нехо. – Она не гниёт и не портится. Нельзя выбрасывать чудо. Нужно отвезти.
Нехо перенес на плот корзину с самым необходимым: сушёной рыбой и просяной кашей, кувшином воды, подводкой для глаз и завернутой в кусок ткани ногой. Также он взял сеть для ловли рыбы и защиты от комаров. По очереди Нехо обнял жену и детей, взошел на плот и оттолкнулся шестом.
– Возвращайся скорей и привези чего-нибудь! – кричали на прощание дети.
Амон брёл по полям Иалу. Высокий тростник сменялся высокой пшеницей, а та высоким просом. Все растения вымахали выше человеческого роста и достигали Амону до груди. Засеянные участки перемежались каналами с кристально чистой водой. В некоторых каналах пошевеливали плавниками огромные толстые рыбины. Дрофы и куропатки апатично прохаживались под ногами, не предпринимая попыток улететь.
Амон почуял запах дыма и повернул к рощице плодовых деревьев. Там расположилась компания богов. Баст дремала, вытянувшись на солнышке, животом кверху. Рядом с ней валялись груды чешуи. Сетх и Хор сидели по разные стороны костра и подозрительно смотрели друг на друга. Анубис поджаривал над огнем тушку какой-то мелкой птички. Амон вышел из хлебного поля и подошёл к костру.
– Амон! Не думала, что увижу тебя, – промурлыкала Баст, – присядь. Отдохни немного. Хочешь, я поиграю тебе на систре? Баст взяла металлическую пластину с колокольчиками и немного позвенела.
– Не время отдыхать, прекрасная богиня удовольствий. Скажи мне, где Атон, этот выскочка с Севера.
– Он на ладье миллионов лет, Амон. – Баст кивнула вверх. – Тебе повезло, что сейчас день, и он не может покинуть ладью. Атон очень силён и быстро уничтожит тебя. Они недавно бились с Осирисом, так Исида собирала мужа буквально по кусочкам.
– Атон занял моё место. Баст, поможешь мне?
Баст покачала головой:
– Некоторые называют меня львицей Пашт, но я – богиня любви, а не войны и смерти. Поговори с другими.
Амон обратился к остальным.
– Хор, Сетх, Анубис! Вашего отца и брата побил Атон, а вы спокойно сидите. Давайте вместе атакуем Атона!
Клюв Хора перекосило от возмущения:
– С этим кастратом я объединяться не собираюсь!
– Одноглазая курица слишком высокого мнения о себе, – объяснил Сетх. Хотя я тоже не рискну бросить вызов Атону.
– У нас не те силы, Амон, – сказал Анубис. – Не тот уровень. Вот ты, да, пожалуй что и отец, могли бы побороться с Атоном.
– Говорят, что из врачей получаются лучшие убийцы, – заметил Амон. – Анубис, первый из божественного навеса, ты же у нас, в некотором роде, врач.
Анубис стоял, опустив голову.
– Ладно, оставим это, где Осирис?
– Он там, – Анубис махнул рукой, – рукодельничает.
Амон прошёл в указанную сторону и увидел Осириса, сидящего в тени под священным деревом сикоморой. Осирис что-то плёл из подвяленного на солнце тростника.
– Приветствую первого, принявшего неправедную смерть, – сказал Амон.
– Здравствуй, одинокий владыка неба! Не надеялся вновь увидеть тебя!
Осирис отбросил плетение, вскочил на ноги и, покачнувшись, едва не упал на бок. Амон поддержал его за плечо.
– Никак не могу привыкнуть, что нет ноги,– пожаловался Осирис
– Это Атон тебя так?
– Да. Мы схлестнулись в верховьях Нила. Я только пару раз успел зацепить Атона. Затем один его удачный удар, и всё закончилось. Исида так и не смогла найти мою ступню и провести полный обряд. Ну, хоть в этот раз не фаллос, – Осирис горько усмехнулся.
– Осирис, я собираюсь выступить против Атона. Ты пойдёшь со мной?
– Прости, Амон, не могу. Моя целостность нарушена. Силы упали. Подожди, пока Исида отыщет мою ногу, доведёт обряд до конца, и я присоединюсь к тебе.
– Я не могу, Осирис. И так слишком долго прождал.
Амон развернулся, сделал пару шагов прочь и исчез.
Осирис наклонился, отыскал в траве длинную, узкую корзинку с толстым дном и принялся прилаживать её на культю ноги.
Нехо плыл по течению Нила на тростниковом плоту. Период Ахета, разлива, уже начался. Вода несла сор, ил, рыбу, питательные вещества, в общем, жизнь. Нил принял кроваво-красный цвет, бурлил и нёс плот вперёд. Нехо только изредка отталкивался шестом, подправляя курс судёнышка. Порой Нехо проплывал мимо скал с выбитыми на них эпитафиями и читал их:
«Я был любим отцом, хвалим матерью, возлюблен братьями, давал хлеб голодному, одеяние нагому…»
«…я дал жить именам отцов своих, найдя их изгладившимися над входами в гробницы…»
« …я кормил людей в моём доме, я давал мои руки разбитым, чтобы дать им питание»
«…произнеси моё имя, ибо живут усопшие от поминания имён их»
«…произнеси, ведь не было у меня детей, которые будут поминать меня…»
Нехо послушно повторял магические формулы, произносил имена, поминая мёртвых, а Нил продолжал нести плот вниз, на север, в сторону моря Уадж-Ур.
Накануне Аттачин купил у кузнеца лучший топор из кости тифона и нарисовал краской на обеих щеках лезвия по узлу Исиды. Он омыл тело, тщательно выбрил голову, надел чистую схенти, а на плечи набросил леопардовую шкуру, которую надевал раньше во время главных богослужений. На лицо Аттачин закрепил баранью маску. Он постоял минуту перед выходом из дома, перебарывая страх, и вышел на улицу. Закинул топор на плечо и зашагал к цели.
День понемногу клонился к закату. По улицам города бродили толпы людей. Они радовались тому, что Нил возрождается, хотя и не смели устроить подобающее празднество. Появление жреца Амона в полном облачении и с оружием воина многих людей ввергало в ступор.
– Ты куда, жрец? Ты зачем это надел? Не сошел ли ты с ума? – сыпались вопросы.
Аттачин шёл молча, не говоря ни слова. Любопытные присоединялись и шли следом.
Подойдя к воротам семитского храма, Аттачин снял с плеча топор, размахнулся и вонзил лезвие в створку ворот. Раскачав, освободил лезвие и продолжил рубить ворота. На какое-то время находившиеся в храме семиты опешили. Сперва они решили, что вся толпа пришла расправиться с ними. Когда же семиты увидели, что толпа просто стоит и смотрит на орудующего топором жреца, они забрались на стену и принялись бросать камни.
Первый камень попал Аттачину в бок. Топор выпал из его руки. Аттачин наклонился за топором, и камень угодил ему в голову, сорвав деревянную баранью маску. Аттачин упал навзничь, затем перевернулся, встал на четвереньки, и третий камень ударил его в спину. Аттачин рухнул лицом в пыль. Тут волнующаяся толпа не выдержала. Кто-то подобрал топор, кто-то оттащил Аттачина в сторону, некоторые хватали камни и бросали в семитский храм. Толпа вдавила покорёженные ворота внутрь, расплескалась по территории и принялась крушить и убивать. Стоящих на стенах семитов сбили, сбросили на землю и быстро забили камнями и палками. Остальные отступили в каменную часть храма, стреляли из луков, тыкали длинными копьями через бойницы.
Тогда часть погромщиков влезла на крышу храма, а другие принесли кирки и молоты, ломы и лопаты. Завалив бойницы, египтяне принялись долбить крышу и стены храма. Сквозь неумолчный стук прорывался вой семитов. Мирные негры стояли в стороне и близко не подходили. Наконец, храм хрустнул, помедлил пару мгновений, пока египтяне сыпались с крыши, как блохи с издохшей собаки, и всей тяжестью опустился на находившихся внутри.
Когда немного рассеялась пыль, на обломках храма люди увидели высокую фигуру с бараньей головой.
– Это ты, жрец? – спросили из толпы.
– Нет, я – Амон, ваш владыка. Я доволен вами. Подойдите ближе, и Аттачина, жреца моего, приведите.
Затем Амон простёр руки и говорил:
– Фараон – это посланник бога на земле. Но не того бога представляет Эхнатон. Северного выскочку Атона, которого не волнует судьба Египта. Плывите в Ахетатон и разрушьте его так же, как этот семитский храм! Я присоединюсь к вам в том бою. Аттачин поведёт вас.
Амон сделал знак и у собравшихся затянулись раны от стрел и копий. На месте сорванных ногтей и выбитых зубов выросли новые. Подвёрнутые ноги вновь стали крепки. Пока люди ощупывали себя, Амон исчез.
Нехо доел последний кусок сушёной рыбы, взятой в путешествие, но не насытился. Он решил наловить ещё. Много раз бросал Нехо сеть с плота, и она возвращалась пустой. После очередного броска, попался довольно крупный карп. Сеть рвалась от рывков рыбины. Нехо аккуратно подвёл карпа к плоту, поддел его левой рукой за жабры и тут незаметно подплывший хампс ухватил рыбу и часть руки зубастыми челюстями и стал тянуть в воду. Нехо знал, что смерть от зубов хампса почётна, и в том случае, если его тело будет найдено, его похоронят с большими почестями. Родных и простых людей к телу не подпустят. Всем необходимым займутся жрецы. Но умирать не хотелось даже почётной смертью. Глядя в вертикальные зрачки хампса, Нехо шарил свободной рукой по плоту. Что-то попалось под руку, и Нехо ударил хампса по чешуйчатой голове. Тот разжал челюсти и без всплеска ушёл под воду. Нехо посмотрел на руки. Левая была истерзана и требовала перевязки. Правая же сжимала свёрток со ступнёй.
В Фивах, на берегу реки Нил выстроились несколько сотен тростниковых плотов и лодок. Все они были украшены цветами и разноцветными тканями в честь разлива Нила. Крестьяне и ремесленники, чиновники и солдаты собрались там. Среди украшений попадались и золотые ожерелья, золото похвалы, свидетельствовавшие о доблести их владельцев. Аттачин шёл меж людьми с двумя помощниками и давал каждому фигурку из хлеба и глоток красного вина:
– Ешьте плоть врагов ваших и пейте их кровь!
Люди принимали дары и проглатывали их. После церемонии собравшиеся погрузились на плоты и лодки, и двинулись по течению Нила к городу Ахетатону. В пути они пели песни, прославляя Амона, своего владыку.
В верховьях Нила бродил Осирис. Он опирался на суковатую палку. Внимательно смотрел под ноги, по сторонам. Вот на этой куче камней он пропустил удар секирой под рёбра. Там, где сейчас заросли цветов, Атон кромсал его на куски. Осирис внимательно осматривал поле боя, ища ступню, шевелил растения палкой. Он скакал меж камнями, приподнимал валуны. Нигде ступни не было видно. От долгого хождения обрубок ноги начал кровоточить. В тех местах, куда падали капли крови Осириса, вырастали красные маки.
Эхнатон приблизился к золотому диску, висящему в его покоях и протёр поверхность куском мягкой материи. Он готовился долго и безрезультатно взывать к Атону. Однако после первого прикосновения проявилось перекошенное от ярости лицо бога. Бородатый, носатый. Атон зло щерил зубы.
– Ты видел?! – взревел Атон. – Нет, ты это видел?!!
– Что, владыка, я должен был увидеть?
– Ты, червяк, зачем тебе полиция, наместники, чиновники, если ты ничего не знаешь?! Амон возродился в Фивах! Набрал разный сброд и отправил сюда.
– Что мне приказать сделать, Атон? Приказать разрушить Фивы? Выслать навстречу лодки?
– Пусть плывут. Я лично хочу снести баранью голову Амона. Пока собирай воинов и готовь их. Накажи фиванских смутьянов. Всё!
Лик Атона пропал с диска. Эхнатон отправился исполнять поручение. Белый почтовый голубь улетел в Фивы.
Нехо со значительно полегчавшей корзиной шёл по пригороду Фив. Зудела под повязкой левая рука. День клонился к вечеру. Нехо искал, где бы остановиться на ночлег. Возле одной из хижин стоял мужчина, и Нехо подошёл к нему.
– Сладостного дуновения северного ветра тебе в этой жизни и в будущей, – поприветствовал Нехо.
– И тебе того же, дорогой! Далеко ли направляешься!
– Иду в Фивы, но сегодня уже не успею. Можешь пустить меня переночевать?
– Если тебя на ужин устроит киллестис (хлеб из полбы), рыба и пиво, то заходи!
– Устроит, устроит, – обрадовался Нехо.
Они расположились в маленьком садике за резным столом. Жена хозяина быстро принесла еду. Нехо ел и слушал рассказы словоохотливого хозяина.
– Вода всё прибывает. Надеюсь, что достаточно ила принесёт в этом году. Посеем и ячмень и просо. Правда, свиней мало – две всего. Мы объединяемся с соседями и гоняем их по берегу по общим посевам.
– Мы так же делаем, – сказал Нехо.
– Может в этом году урожай будет хороший. Налоги нам всё увеличивают. На что надеяться – непонятно. Правда, вчера случилось и хорошее. Люди в Фивах разрушили семитский храм.
– А за что?
– Ну, за что, понятно. Семиты не уважают никаких богов кроме Яхве. В Фивах, в родном городе Амона, резали овец и баранов. когда им вздумается. Обычаев наших не придерживаются. Жадные, противные. Сегодня несколько групп видел. Возвращались на Синай. Ругались, выли. Так что поосторожнее в Фивах. Неспокойно сейчас там. А фараон – хозяин поднял палец вверх – семитов поддерживал. Чтобы Амона, владыку нашего, забыли скорее.
Так они сидели, пока на небе, на севере, не замерцали нетленные звёзды.
– Ложись спать, – сказал хозяин. – Заканчивай дела в Фивах и возвращайся домой. Обними детей, поцелуй жену и посмотри на твой дом – ведь это прекраснее всего на свете.
Горели кипарисовые факелы в большом доме Атона, разгоняя мрак. Звучала мелодия арф и флейт. Прекрасная Нефертити танцевала с дочерьми. Эхнатон держал на коленях младшую дочь, Сетепенру и смотрел на танцы. Женщины сходились и расходились, кружились и изгибались, делая плавные движения руками. Закончив танец, Нефертити приблизилась к Эхнатону. Тот прикоснулся рукой к её разгорячённому лицу.
– Мой правитель доволен? Ты чего-нибудь желаешь?– спросила она.
– Всё прекрасно, радость моя. Об одном лишь сожалею – что Макетатон нет с нами. Не сохранили её боги.
– Не хочешь потанцевать?
– Нет. Хромота моя усиливается. Мне радостно смотреть на вас, солнечные мои создания. Иди, потанцуй ещё.
Танец продолжился. Женщины, сливаясь с музыкой, кружились и изгибались, совершая прихотливые движения руками. И не было в танце равных Нефертити.
Начинался новый день. Атон в ладье миллионов лет пересёк земной край и поплыл по небу. В районе Ахетатона тростниковые лодки причаливали к берегу. Паруса складывались. В красную воду Нила спрыгивали фиванцы и по пояс, по колено в воде волокли лодки дальше на сушу. Всё ещё в леопардовой шкуре, Аттачин рыскал по берегу, ища кого-то. Увидев, он крикнул:
– Хремет, подойди сюда!
Пожилой рыбак отпустил лодку, которую он помогал вытаскивать, и подбежал к Аттачину.
– Слушаю, Аттачин!
– Хремет, где наши плоты?
– Наверное, за ночь они отстали. Плоты медленнее лодок.
– Когда же они приплывут?
Хремет взглянул на облака, клубящиеся в вышине над Нилом, посчитал что-то на заскорузлых пальцах.
– Нужно еще немного времени, Аттачин.
– Один унут (час) или два? Когда Ра сольётся с жизнью – Аттачин ткнул рукой в небо над головой – они уже будут?
– Да-да, будут, Аттачин.
Лодок было меньше, чем плотов, и на плотах размещалось больше людей. Дробить и без того небольшие силы было опрометчиво. Первоначальный план Амона напасть утром, чтобы Атон не смог вмешаться в бой, срывался. Аттачин прикинул варианты и принял решение:
– Готовьте завтрак! – крикнул он. – Сытыми и воевать веселее!
Оставив временный приют, Нехо по утренней прохладе направился в Фивы. Места были ему смутно знакомы. Много лет тому назад, когда заболел их первенец, он сопровождал супругу в храм Исиды. Исида покровительствует простым людям, земледельцам и даже рабам, оберегает детей. В тот раз она помогла, поэтому Нехо хотел отдать ступню жрецам Исиды. Ему почти никто не встречался. Нехо шёл по пустынным улицам.
Сначала Нехо думал, что он не дошёл, потом – что он ошибся улочкой. Он вернулся и пошёл медленнее, пока не набрёл на проплешину, покрытую мелкими камнями. Там, где раньше стоял храм, сложенный из массивных блоков, осталась лишь пустота. Рядом стоял человек. Нехо обратился к нему:
– Скажи, здесь стоял храм Исиды?
– Да, здесь.
– А куда он делся?
– Его разобрали. Для храма Атона требовалось много камня.
– Разве можно так делать? Разве Атону мало его храмов, что он разрушает храмы других богов?!
Что-то пробурчав себе под нос, прохожий ушёл. Пройдя немного дальше, Нехо оглянулся и увидел, что тот подошёл к двум патрулировавшим город мирным неграм и показывает на него пальцем. Нехо ускорил шаг. Позади послышался дробный топот. Негры целеустремленно приближались с явно нехорошими намерениями. Нехо рванул по улице. Мимо проносились дома, деревья и незнакомые лица. Корзина со ступнёй мешала бежать и колотила по боку. Ногу ожёг палочный удар, мышцу свело, и Нехо кубарем покатился по каменистой дороге. Корзина отлетела в сторону. С содранными локтями и коленями Нехо лежал на боку. К нему подбежали мирные негры, и один из них наступил Нехо на лицо. Тот схватился за черную ногу руками и укусил её, как небольшой, но свирепый хампс. Негр заверещал, упал и попытался освободить ногу, но Нехо стискивал челюсти мёртвой хваткой. Второй негр ударил Нехо палкой по шее, позвонки хрустнули, и Нехо мешком повалился на землю.
Плоты приплыли к полудню, когда Ра сливался с жизнью. Прибывшие разбирали лепёшки, кашу, доставали из котомок куски сушёной рыбы и строились в колонны.
– Вперёд! Вперёд! Скорее! – кричал Аттачин. – времени мало! Перекусите по дороге!
Быстрым маршем фиванцы добрались до Ахетатона и увидели, что фараон их ждал. Невысокие стены города закрывали длинные ряды воинов. Копейщики стояли со щитами, обитыми мехом. Лучники натягивали тетивы и проверяли двузубые стрелы. В центре блистали медью люди свиты и спутники правителя. Где-то позади воинов на высоком шесте покачивалась на высоком шесте царская плацента, завёрнутая в жёлтую ткань. Дрогнул шаг фиванцев и раздались робкие возгласы:
– Их гораздо больше… они лучше вооружены… они лучше обучены. Где наш Амон, он ведь обещал биться вместе с нами?
– Я здесь! – раздался глас Амона. Он возник впереди колонны и опустился на четвереньки. Тело его покрылось густой шерстью, рога изогнулись кольцами.
– В атаку! – взревел Амон и скачками понёсся на защитников Ахетатона. После секундной задержки стадо Амона бросилось за предводителем, на ходу расчехляя топоры, потрясая дубинами и вопя всю мощь тысяч глоток. На Амона, бежавшего впереди, обрушилась туча стрел. Они рикошетили от рогов, запутывались в густой бараньей шерсти, отчего Амон моментально стал похож на обритого сзади дикобраза. В последний момент Амон резко сменил угол атаки и повернул влево, ударив вдоль шеренг правого крыла войска фараона. Люди разлетались, как хрупкие сосуды с красным вином в лавке виноторговца при попадании в них хорошо обожжённого кирпича. Фиванцы бросились следом за Амоном и принялись добивать покалеченных, отбирать оружие и драться с уцелевшими воинами. Амон выкатился из рядов противника, оббежал по дуге возникшую позади него свалку из бьющихся друг с другом людей и помчался бесчинствовать на другой край войска фараона.
Эхнатон видя, как стремительно тает его отборное войско, закричал в сторону солнца:
– Атон, помоги, мы не сумеем продержаться до захода солнца!
Солнце потемнело. Потом от него отделились две искорки и полетели к земле, оставляя дымный след. Два огненных червя упали на поле боя, пропахав огненные борозды, и принялись ползать, заглатывая в топку пастей без разбора живых и мертвых, фиванцев и ахетатонцев. Какие-то оплавленные обрывки цепей волочились за ними.
– Глисты Апофиса! – закричал Амон. – Отступаем!
Джа и Мумбаса, мирные негры фараона, доволокли тело Нехо до воды и, раскачав, бросили его в Нил.
– Тело преступника, злоумышлявшего против фараона да будет брошено в Нил, да Джа? – спросил Мумбаса.
Джа взял корзинку Нехо и принялся в ней рыться.
– Гляди-ка, Мумбаса, я всегда подозревал, что кеметы тоже потихоньку жрут друг дружку.
Джа показал отрубленную ступню. Мумбаса взял её в руки и понюхал.
– Свеженькая, Джа! Давай съедим!
– Собирай сухой тростник, Мумбаса, а я разожгу костёр.
Друзья занялись приготовлением пищи.
Нехо очутился в пустыне. Камни и песок вокруг него пылали жаром. Он огляделся и заметил тёмную полоску вдали. Нехо пошёл туда. Невысокая каменная гряда перечерчивала пустыню. Перед ней росло одинокое дерево, сикомора. Почва под деревом была обильно усеяна высохшими плодами. Нехо принялся осматривать ветки, надеясь найти свежие фиги. Ствол разошёлся и оттуда вышла высокая красивая женщина в красном каласирисе. В руках она держала глиняный кувшин.
– Меня зовут Хатор, – сказала она. – Напейся, путник.
Хатор махнула рукой и одна из веток дерева покрылась аппетитными плодами.
– Подкрепись и проходи. Суд ждёт тебя.
Хатор скрылась в стволе дерева, а в камнях открылся проход.
Съев фиги и выпив воду, Нехо отправился дальше. В проходе клубился туман и было видно всего на несколько метров. Дорога устремилась вверх и превратилась в ступени. Прозрачные ступени, под которыми клубился туман. Они словно бы возникали впереди Нехо и, возможно, исчезали позади него. Нехо не оглядывался назад.
Навстречу Нехо вышла высокая фигура. Анубис, бог с головой шакала, крепко взял Нехо за руку и повёл. Они оказались в чертоге Маат, богини справедливости. Посередине комнаты висели весы с большим пером на правой чаше. Анубис подвёл Нехо к весам, привычным движением засунул ему в грудь руку и вынул сердце. Сердце Анубис бросил на левую чашу весов, от чего те заколыхались.
Дальше на золотом троне сидел Осирис с лицом и руками, выкрашенными в зелёный цвет. Обрубок его ноги был замотан окровавленной материей.
– Какую жизнь ты вёл, человек? – строго спросил Осирис.
– Прошу прощения, – сказал Нехо, – но не твою ли ногу я недавно выловил из Нила?
Посреди изломанного оружия и напитанной кровью земли огненные черви гоняли остатки войск. Они растягивали тела и загоняли людей один на другого. С безопасного расстояния их осыпали стрелами и дротиками, но без видимого успеха. Осирис воздел руки к небу.
– Хапи, – прошептал он, – заклинаю тебя, пошли дождь.
Раздалось далёкое грозовое ворчание, и тучи стали сгущаться над Ахетатоном. Они налетали и чернели, чернели и клубились. А потом хлынул дождь. Черви жалобно верещали, начали зарываться в землю, а потом взорвались, разбросав вокруг себя пласты мокрого песка и куски меди, спекшейся с человеческими зубами. Дождь начал стихать.
Тучи прорезал ослепительный свет, и ладья миллионов лет зависла над полем боя. С кормы свисали длинные цепи. По одной из цепей съехал здоровенный рыжий детина. В длинные косы на голове и бороде были искусно вплетены десятки человеческих кистей рук. В одной руке он держал большую сверкающую секиру.
– Какая встреча, Амон! – заорал он. – Жаль только, что для тебя она будет последней!
Джа и Мумбаса готовили себе обед.
– Что-то плохо жарится, – озабоченно сказал Мумбаса.
Джа придирчиво осмотрел насаженную на веточку ступню.
– Да, надо бы подгрести ещё углей и опустить пониже, – признал Джа.
На поваров упала тень птицы, стремительно увеличилась в размерах, и между Джа и Мумбасой опустился Осирис. Мгновение Джа и Мумбаса с изумлением взирали на высокого худого человека с зелёным лицом и руками. Потом Осирис сграбастал за ногу Мумбасу и с такой силой ударил им Джа, что у одного оторвалась нога, а у другого голова. Потом Осирис снял готовящуюся ступню с углей и, морщась от боли, принялся сращивать ногу.
Подняв секиру над головой и победно рыча, Атон бросился на врага. Сила его натиска оказалась столь сильна, что Амону пришлось беспрерывно отступать, парируя удары посохом. Боги топтались по взрыхленному влажному песку, то и дело спотыкаясь о тела мёртвых и тяжело раненных. Пятясь, Амон споткнулся о чей-то труп и упал на спину. Атон прыгнул и нанёс сверху секирой мощнейший удар, разрубив подставленный посох и левое плечо Амона. Наступив на грудь бараноголового, Атон вырвал секиру из плеча и отступил на шаг, перехватывая секиру поудобнее. Тут перед ним замерцал воздух и появился Осирис, гибкий как стебель молодого тростника. В руке Осирис держал золотой серп. Атон сделал замах секирой. Осирис в ответ махнул серпом, подрезая руки, затем скользнул мимо Атона, по пути взрезав ему внутреннюю поверхность бедра. Атон ударил назад с разворота и попал секирой Осирису в бок. Осирис с застрявшим в боку лезвием рухнул на землю, пропахав борозду на песке. Атон похромал к поверженному врагу, когда Атон проткнул его обломком посоха. Прыгнув сзади, Амон повалил Атона наземь и бил его рогами в затылок до тех пор, пока тот не развоплотился.
Потом Амон медленно поднялся, зажимая разрубленное плечо. Оно никак не хотело срастаться.
– Что-то я устал, – сказал он, ни к кому не обращаясь конкретно. Пустыня вокруг него была усыпана телами, обломками и какими-то обугленными тряпками. Выжившие воины предусмотрительно держались поодаль. Возникла Исида. Лёгкая, в полупрозрачном каласирисе. Она сердито взглянула на Амона:
– Всё сражаетесь! Сколько можно… Затем она подбежала к брату и мужу, подняла его на руки и исчезла. Амон тяжело подошёл к цепи, свисавшей с ладьи миллионов лет и медленно пополз вверх. Добравшись до верха, он перевалился через борт, и корабль начал подниматься.
– Что мог, я сделал, – услышали египтяне внизу. – Дальше сами.
Аттачин с группой фиванцев рыскал по Ахетатону, пока не отыскал Эхнатона. Тот стоял у храма, покинутый приближёнными.
– Ты не съел око Хора, – обвинил Аттачин. – Ты истёр имена истинных богов и разрушил их храмы. Ты подвёл народ кемета к голоду и запустению.
– Атон, – мой единственный бог, – заявил Эхнатон.
–Твой бог проиграл и его имя будет проклято. Твоё имя будет проклято, а Ахетатон останется в забвении.
– Кто ты такой, чтобы так говорить? Ты даже не жрец Сетха. Ты не можешь казнить меня.
– Ошибаешься, могу. Возьмите его за руки, – приказал Аттачин.
Двое фиванцев схватили фараона. Аттачин взял топор и с размаху ударил Эхнатона в лоб, разрубив урей и лобную кость. Тело фараона обмякло и его опустили на пол.
– Извини, но нет времени на поиски жреца Сетха и живой кобры, – пояснил жрец.
Затем Аттачин обратился к сопровождавшим египтянам:
– Пойдёмте. Впереди у нас много работы.
;
Глоссарий (очень краткий)
Амон – сокрытый бог небес. Баран и гусь (символы мудрости) — это священные животные Амона. Первоначально Амон — местный бог Фив. При Новом царстве — бог солнца (Амон-Ра).
Анубис – древнеегипетское божество с головой шакала и телом человека, проводник умерших в загробный мир. Один из судей царства мёртвых. Сын Осириса. Принимал участие в бальзамировании Осириса.
Апофис – огромный змей, олицетворяющий мрак и зло, изначальная сила, олицетворяющая Хаос, извечный враг бога солнца Ра. Миссией Апопа являлось поглощение солнца и ввержение Земли в вечную тьму.
Атон – божество, олицетворение видимого на небосклоне солнца. Почитался в облике солнечного диска, увенчанного уреем (налобным изображением змеи), с лучами, оканчивающимися благословляющими кистями рук.
Баст – богиня радости, веселья и любви, женской красоты, плодородия, домашнего очага и кошек, которая изображалась в виде кошки или женщины с головой кошки. В период ранних династий, до одомашнивания кошки, её изображали в виде львицы.
Исида – богиня плодородия, ветра, воды и мореплавания. Одна из главных богинь у древних египтян. Сестра и супруга Осириса, мать Хора.
Кость тифона – железо.
Маат – богиня истины, справедливости, закона и миропорядка. На суде Осириса в Маат опускала на одну из чаш весов своё перо истины. На другую чашу помещалось сердце покойного (вот почему из всех внутренних органов сердце оставалось в мумии). Если сердце оказывалось вровень или легче пера, значит, покойный вёл праведную жизнь и достоин благодатных полей Иалу. Если сердце перевешивало, то грешника сжирала Амат, и тот навеки оставался в Дуате.
Нетленные звёзды – звёзды созвездия Большая Медведица
Пёсья звезда – Сириус. Самая яркая звезда на небе, альфа созвездия Большой пёс.
Поля Иалу – «поля камыша», «поля тростника») —часть загробного мира (Дуата), в которой праведники (или их Ка) обретают вечную жизнь и блаженство после суда Осириса. В полях Иалу покойный получал жизнь, какую он вёл на земле, но обильнее и богаче.
Сетх – бог ярости, песчаных бурь, разрушения, хаоса, войны и смерти. Изображается с головой осла, трубкозуба. Младший брат Осириса.
Уадж-Ур – Средиземное море, омывающее страну на севере (Великая Зелень).
Хампс – крокодил.
Хапи – бог Нила и покровитель урожая.
Хатор – богиня неба, любви, женственности, красоты, плодородия, веселья и танцев. Выступая из ветвей сикоморы загробного мира, Хатор поит души умерших живительной влагой.
Хор (Гор) – бог неба и солнца в облике сокола, человека с головой сокола или крылатого солнца, сын Исиды и Осириса.
Яхве – личный монотеистический Бог народа Израиля, выведший евреев из Египта и давший Моисею божественный Закон. Служение Яхве противопоставляется в Ветхом Завете культам «богов иных».
В рассказе обильно использовалась книга Б.Тураева «Древний Египет», «История» Геродота, а также Википедия.