Он подумал, что это звук капающего дождя, но, прислушавшись, понял, что ошибается. В нос ударил запах озона, а в ушах отзывалось странное постукивание. Похоже на шелест плотного целлофана и треск ломающихся стеклянных палочек — нечто среднее.
Глаза еще некоторое время были закрыты, но свинцовая тяжесть с них начала постепенно отступать, пока полностью не прошла.
Гофрированная труба, которую он ощущал своим существом, то тут, то там выдавала в пространстве мелкие, но отчетливо заметные электрические разряды, которые, как считал Дима, под действием законов акустики этого места, преобразовывались в странный, интересный звук.
Почему-то только они давали понять, что он находится в трубе с ребристой стенкой, но потом пришло понимание и еще кое-чего — он движется. Плывет он или летит — уже не важно. Какого-то изменения в плотности окружающей субстанции он не заметил. Пора бы уже привыкнуть, что у него все не как у людей! Зачем лишний раз грузить себя вопросами, на которые не существует ответа?
Но где же сила притяжения? Где верх и низ?
Новая сеть разрядов, ударную волну ему приходилось чувствовать всякий раз, когда возникала молния, показала ему, что труба не идеально прямая, а имеет поворот вправо. Что его сейчас беспокоило, так это то, что скорость его движения постоянно возрастала, а звуки стали удивительным образом лабильными. Теперь разряды не просто трещали. Треск создавал что-то похожее на эхо, которое делало звук каким-то плавающим. Ударных волн тоже уже не было. Теперь они ощущались не более чем легкая щекотка перышком.
Во всем этом абсурде он заметил что-то знакомое. Дмитрий вернулся обратно, но был, скорее всего, все в том же болоте, в которое угодил еще тогда, вроде бы и давно это было. Вспомнил Дима и про свое желание бежать, и про голоса, но желания поутихли. Теперь оно трансформировалось в чувство безысходности, которое стало значительно сильнее, чем это было раньше.
Если сначала вид на окружающее пространство вызывал в нем малую, но заинтересованность, то сейчас он настораживал, и настороженность быстро перешла в яркое беспокойство.
Остановиться или управлять собой он никак не мог, но желание закрыть глаза было ему подвластно. Поэтому Дима решил воспользоваться этой возможностью. Если что-то и может произойти, то это уже его никак не волновало. Все-таки у него нет никакой заинтересованности здесь находиться, как и в Сумеречной зоне.
Стоило только занавесу век закрыть глаза, как окружение резко и неестественно для него изменилось. Не было больше ни разрядов, ни ударных волн. Какое-то время, наверно минут пять или семь, он так и пребывал в этом безумном пространстве с закрытыми глазами. Вот теперь, подумал он, можно и расслабиться. Наверно это и есть логический финал всего того, что пришлось пережить.
Хорошо хоть немного отдохнуть можно будет и не только телом.
Ничего не было слышно. Так же обходило дело и со зрением, и другими органами чувств. Сигналы извне не поступали, но глаза открывать он так и не стал. Если кому-то что-то от него нужно, то пусть сам попросит или как-нибудь даст о себе знать.
Из неоткуда возникли какие-то позывные, словно звук колокольчиков, который ощущался лишь на ассоциативном уровне. Хотя, по правде говоря, они исходили из его самого — из его сознания, но поживи в таких условиях десятилетие, когда тебя кидает из одного помешательства в другое, и ты уже не будешь привязан к этому куску мяса, который топчет землю.
Гипнагогия. Образы, которые часто возникали у Дмитрия перед засыпанием в прежней жизни, не стремились к переходу во что-то более глубокое. Что-то мерцало в темноте. Серое. Серые крылья, которые очень похожи на крылья бабочки, теперь прямо перед ним. Но никаких других ощущений, в том числе дуновения ветра или звуков не было.
Мерцание было то более отчетливым, то совсем исчезало. Как бы то ни было, а окружающее пространство лучше знало, что нужно делать — так он себя успокаивал, чтобы окончательно не сойти с ума и не раствориться в этом мраке. Остается просто торчать здесь и наблюдать за глюками.
И все же картинка перед его взором медленно, но заметно видоизменялась. Теперь это похоже на белое полотно, которое освещает лампочка, работающая от слабенького генератора и светит то ярче, то тусклее. Да и полотно было не идеально одноцветным. Посередине была вертикальная складка, причем весьма неаккуратная — кривая, а на некоторых местах на полотне были заметны царапины и грязь, как в старых библиотечных книгах, с которыми некоторые читатели не умеют должным образом обращаться. Когда он жил на Земле, приходилось читать разную литературу. Приходилось частенько бывать и в библиотеках, где пришлось насмотреться на вырванные страницы и жирные пятна на половину листа. Хорошо, что потом у него появилась электронная книга, и надобность ходить по библиотекам естественным образом пропала.
На полотне… стоит подумать. Бумага — да. Перед ним даже не ткань, а обычная бумага, — сделал для себя вывод Дмитрий. — Все равно здесь никого нет, так что никто не скажет чего-то другого.
Странно… ага. Странно то, что у него еще сохранилось это слово в словарном запасе. Теперь это привычно, но до сих пор невозможно смириться.
Одна из царапин почему-то ему напомнила детство. Тогда, будучи еще ребенком, он, то есть Дима, взял у Ильи складной нож и решил метнуть его в стену у себя в комнате. Очень жаль, но он наверно не думал о том, что царапину, эту в лучшем случае, придется как-то заделывать, чтобы не бросалась в глаза. Тогда ему было одиннадцать и вроде бы должно было прийти понимание, что после каждого действия обязательно следуют последствия. Он это понимал, но очень поверхностно. Ему влетело, обои переклеили, но шрам на стене остался напоминанием былой шалости.
Вот же чудо!
Что-то толкнуло его в действительность, а дальше он только и делал, что удивлялся. На полотне та царапина стала точь в точь такой же, как на стене тогда. Выходит, то, о чем он думает, проявляется на бумаге. Дима решил убедиться в этом окончательно.
Из воспоминаний Дима решил вычленить белый лист бумаги формата А2. Белоснежный, гладкий и не помятый лист, на котором он рисовал все, что придет в голову. Независимо от того, что в итоге получалось, самый приятный момент был именно в начале, когда он смотрел на белизну еще нетронутого полотна бумаги.
Попытка не увенчалась успехом. Наоборот — царапин и «черных дыр» стало еще больше. До некоторых пор это работало, так почему же оно перестало подчиняться ему сейчас?
В голове была только одна мысль — найти! Он понятия не имел, что нужно искать и как эта мысль оказалась в его измученном сознании. Взгляд блуждал, цепко прощупывая каждую складочку и рельефность. А ведь Дима хотел расслабиться — подумать о бесценности времени и его никуда не годной жизни, увидеть титры, подвести итоги и заснуть, чтобы больше никогда не видеть этой убогой картины мира. Заснуть, чтобы больше не чувствовать тела, которое не имеет здесь никакого значения. Ведь здесь смерть — это не конец пути, а всего лишь шутка, троллинг школьника, который возомнил себя богом и решил, что ему все позволено. Стало обидно и горько на душе, которая уже начала забывать о чувствах обиды и горести. Но нет! Пусть и тусклый, но его нутро все еще излучает мерцающий свет добра. Хотя какая от него польза? Разве только освещать этот изуродованный, грязный и мятый кусок бумаги!
Теперь полотно хочет, чтобы Дима вглядывался в детали. Ну конечно же, это было так просто понять! Наверно в этом и была вся суть. В одной царапине он заметил кое-что особенное — она двигалась! Нет, не по полотну. Что-то двигалось в самой царапине, словно поток в горной реке. Но чем больше он вглядывался, тем быстрее менялся ход его предположений. Теперь видимое перед ним походит на карту местности, но очень скудную. Но что же это такое?
Движение и вправду было, как на параде. Это уже не было сплошным и однотипным потоком. Чем больше всматриваешься, тем больше деталей различаешь. Да, это люди, но не солдаты. Двигались они примерно с одинаковой скоростью и все были разными. Они стоят, но движутся. Даже не шагает никто. Возможно, они едут по эскалатору, — недолго думая, решил он.
Его никто не видел. Ни одна живая душа не решалась поднимать голову вверх. Все были увлечены чем-то другим. Кто-то пялился в свой смартфон, переписываясь в месседжерах, чтобы убить время. Кто-то просто держался за поручень и смотрел перед собой.
Его бы никто и не заметил. Потолки-то высокие, но он находился выше потолка. Каким-то образом он мог спокойно видеть все, что происходит внизу.
А вдруг это просто сон или галлюцинация?
А вдруг нет?
Это было совсем не ощутимо, но он погрузился в прозрачную субстанцию пространства, что чувствовалось на другом — интуитивном уровне. Теперь он под самым потолком и уже намного лучше видел то, что происходит внизу. Без сомнений, он находился на станции метро. Тем временем человеческая масса стремилась вниз по эскалатору. Почему-то все молчали и… вот еще странно: обе ленты эскалатора двигались вниз.
Появилась возможность поворачивать голову, хотя, возможно, она была изначально. Просто такое не каждый день переживаешь, поэтому реакция на такое часто одна — удивление и оцепенение.
Вот и сейчас, когда он повернул голову, его вновь сковало оцепенение от того, что он увидел. Там, внизу, куда вели эскалаторы, виднелись две водосточные трубы, куда и направлялись люди. Один за другим человечки попадали в трубу, а потом куда-то проваливались, не издавая при этом ни криков, ни вздохов. У всех до конца сохранялась пресность и безэмоциональность.
А наверху все собиралась и собиралась толпа людей. Но можно ли считать их людьми, если все они знают, что ждет их в конце, но все равно идут вниз, чтобы исчезнуть навсегда. Это механизм? Скорее всего да — огромный социально индустриализированный механизм, который работает слаженно на протяжении всей истории человечества.
Подул легкий ветер, который переместил Диму, как тополиный пух, в другую часть станции. Здесь было относительно безлюдно. Теперь к нему вернулась способность ходить по твердой поверхности, как обычно. Наконец-то, а то эта невесомость сводит с ума больше, чем обычно!
Слева от него локализовалась черная масса человеческих тел, которая стоит на очередь к эскалаторам. А справа сидел в инвалидном кресле молодой человек.
Он был одет в черный костюм, а на рукавах были нарисованы три параллельные оранжевые полосы.
— Подойди сюда. Нечего тебе там делать.
Голос у него уж очень низкий. Диме в жизни попадались люди с очень низкими голосами, но такой тембр он отродясь не слышал.
— Ну давай, смелее!
Дима был замечен, и ему ничего не оставалось делать, кроме выполнения просьбы колясочника. И он не спеша подошел к нему.
— Ты бы не мог меня отвезти отсюда? Надоело уже смотреть на этот идиотизм.
В его жизни не было практики даже общения с такими людьми. Когда Дима видел на улице инвалидов в коляске, то сразу же отворачивался. Наверно это чувство жалости, страха и какого-то подсознательного чувства стыда и собственной беспомощности.
— Куда Вас отвезти? — Спросил Дима. Надо было хоть как-то сдвинуться с мертвой точки, так сказать, разморозиться, если такое выражение здесь уместно. Подойдя сзади, он обеими руками взялся за ручки коляски.
— А давай туда! — Человек указал рукой в том направлении, где была большая двустворчатая дверь, которая, как предполагал Дима, ведет в служебные помещения. — Просто прогуляемся, а потом, если бог даст, вернемся сюда.
Если бог даст…
А он думал, что вера и религия была только на Земле.
Сначала медленно и неуверенно, а потом быстрее, он катил коляску к заветной двери. Покрытие пола было гладким и ему не составляло никакого труда катить его.
— В кармане. Возьми чип и приложи его к датчику.
— А правый или левый? — Переспросил Дима.
— Правый, — ответил тот еле заметно, при этом кивая головой.
А парнишке не повезло. Мало того, что у него парализовало ноги, так еще и руки отключены.
Двери открылись, и перед ними длинной кишкой растянулся коридор.
— Веди меня в конец коридора.
— А что там?
— Увидишь. Это в твоих же интересах!
— Знаете, за все время, что я жил, умирал, потом снова жил и снова умирал, и так продолжалось большое количество раз, для меня нет того, что действительно имело бы важность.
— Очень жаль, — почти без изменений в голосе сказал он. — Жаль, что Сумеречная зона сломала того крепкого, настойчивого и перспективного мужчину. Не забывай, что ты работал в очень неплохой компании!
— Да, но это было давно и, ключевое слово — неправда!
— Да уж. Я понимаю, что в Сумеречной зоне это главное правило жизни — поверь в то, что нет правды за пределами Сумеречной зоны, ведь больше ничего нет и быть не может! Но эта «правда» никак не подходит для тебя. Если бы ты так действительно считал, то не оказался бы здесь, рядом со мной, — они дошли до конца этого коридора. — У тебя есть ключ. Открой!
Дима прижал чип к сенсору, и большая слегка ржавая дверь открылась. Перед ними была довольно уютная комната, где вполне можно жить. У дальней стены стоял большой диван с красной обивкой. Справа от дивана расположилась небольшая тумбочка, слева на длинной металлической палке горела лампа, а перед столом находился журнальный столик, который был пуст.
— Здесь Вы живете? — Спросил Дмитрий.
— Да. Здесь можно перевести дух, успокоить нервы и забыть о мрачной действительности.
У Дмитрия вдруг возникло острое чувство несправедливости. Он жил и умирал в этом мире много раз и, кроме безысходности и огрызков надежды, у него не было почти ничего. Ну да, есть что-то в Сумеречной зоне, что может привлекать, например небо, да и сам ритм жизни — к нему привыкаешь, и он становится родным. Включается в повседневность и превращается в привычку — еще одну привычку ума.
Так почему он не имеет таких комфортных условий? Бог не ровно людей делит, а люди — тем более, — вспомнилась ему старая поговорка. Жаль, что нет никакого бога и не на кого свалить вину.
На Земле было много нытиков, у которых все оказывались виноватыми во всех бедах и неудачах. Зато там можно было обвинить сатану. Здесь же ни того, ни другого, скорее всего.
— Понимаю, что у тебя много вопросов, — начал парень. — Но у меня нет ни желания, ни времени на бессмысленные предисловия. Поэтому начнем с удивления, с твоей стороны.
То, что было дальше, заставило Дмитрия не просто удивиться, а в очередной раз впасть в оцепенение. Тот инвалид, который пять минут назад просил его о помощи, совершенно спокойно встал. И скорее всего это не было чудом. Он четко знал, как нужно было поступить. Казалось, он продумывает свои действия далеко наперед, как шахматист.
— Но как? — Только и сумел воскликнуть Дима, на глазах которого произошло разоблачение самообмана.
— Для тебя важно то, почему мне нужна коляска или то, что я все-таки тебе открылся?
— Даже не знаю.
— Не всегда то, что тебе говорят или то, что ты видишь, соответствует действительности.
— Это подло! Притворятся инвалидом ради выгоды.
— А что ты предлагаешь? Ты же видел ту безумную массу, что двигалась вниз по эскалатору. Тебе должно быть известно про стадный инстинкт.
— Но Вы могли просто уйти, пойти своей дорогой и больше никогда не возвращаться.
— Да, мог. Но тогда они бы сделали все, чтобы я пошел с ними. Стадо не любит отщепенцев, и я был бы для них шилом в заднице. Ну почему ты всегда наступаешь на одни и те же грабли? Здесь нет судей. И то, что раньше для тебя было важным, здесь очень часто обесценивается.
— Добро и зло есть везде и, если не следовать понятиям морали, то общество рухнет!
Остынь, — сработала команда в мозгу Димы. Услышав хохот собеседника, он понял, что сморозил глупость. Ох уж эти пережитки прошлого, которого давно нет!
— А где сейчас твое общество? Разве ему не наступил конец? Где ты увидел цивилизацию?!
— Я понял…
— Тогда ты меня должен понять тоже! Кстати, меня зовут Йоку Лунис. Думаю, что ты обо мне слышал до того, как тебе стало известно еще немного. Йо… всегда был против этих дебильных сокращений имен. Когда вернешься, постарайся донести до народа мое настоящее, правильное имя!
Он не мог в это поверить. Перед ним было то самое существо, о котором говорили голоса на болоте.
— Ты и есть этот Йо? — Все еще не верил он.
— Да, епта, я и есть он. И прекрати меня так называть! Меня это бесит! - Он немного приутих, а потом продолжил. — В любом случае, тебе придется вернуться в Сумеречную зону, чтобы закончить этот нелегкий путь.
— Вернуться? А где мы сейчас находимся?
Йоку слегка улыбнулся, а потом, сохраняя холодность, ответил.
— Мы? Мы в метро!
На миг Дима снова почувствовал надежду.
— Значит, я вернулся обратно? На Землю?
— Какую Землю? Нет. Ты просто находишься в метро. Тебе было интересно, как все устроено, ну вот — смотри! Кстати, перекусить не желаешь?
— Спасибо, я не голоден, — хотя он бы поесть не отказался, но ради приличия ему пришлось отказаться.
— Лучик, принеси нам две тарелки с попкорном. Давай быстрее!
— Лучик? Че за хрень? — Недоуменно поинтересовался Дима. В комнате все-таки они одни.
В комнату вошел мальчишка. На вид ему было лет десять и видок у него совсем неважный — измученный. Увидев мальчика, Дима подумал, что сейчас точно так же выглядит, как он. Даже возникло желание попросить зеркало у Йоку, но он передумал. В руках мальчик держал две большие стеклянные чаши, в которые до самого верха был насыпан попкорн.
— Ну да, Дим, забыл предупредить, что я не один здесь живу.
Откуда-то он знает его имя, будто заранее готовился к визиту или вел его сюда.
Мальчик поставил на стол чаши, а потом удалился, закрыв за собой дверь.
— А куда он ушел?
— Наверно опять пошел к большой двери, — он увидел непонимание Дмитрия и пояснил. — Надежда умирает последней. Когда начался весь этот кошмар, я был единственным человеком поблизости, у которого хватило ума взять себя в руки. Продлилось все это, я имею в виду безумие, примерно неделю. Каким-то образом я не попал под влияние и остался один. Тогда я шел по улице, мимо были многоэтажки, киоски, магазины… но людей я не видел. Хотя, они были, но, по сравнению с былым, это ничто. Человечество, то, что ты назвал обществом, вдруг решило наложить на себя руки. Кто-то застреливался, кто-то вскрывал вены… даже вспоминать об этом не хочется.
Он понял, что соскочил с главной темы.
— И вот, шел я по улице, в надежде найти хоть одного разумного человека. Сначала я подумал, что показалось — плач женщины и мужчины. Я понимал, что они собираются сделать, но еще не подозревал как!
— Это были очередные самоубийцы?
— Да. До этого я уже видел тела, но ни разу не приходилось видеть, как это происходит. Знаешь, это ужасно, когда все вокруг уходят из жизни. Просто так! У них не было даже причины, даже предсмертных записок никто не оставлял! Все происходило естественно, и это самое ужасное! Потом я нашел источник звука. В десятиэтажке на восьмом этаже, на балконе, стояло семейство, которое состояло из мужчины, женщины и их маленького сына. Мальчик в этой ситуации был единственным, кто еще как-то трезво оценивал ситуацию. Он посмотрел вниз. Я увидел его взгляд, который взывал к помощи. Ну а потом я действовал словно по команде, словно меня кто-то вел. Эти придурки даже не удосужились закрыть входную дверь!
— А зачем? Все равно им уже не важно, ограбят или нет. Да к тому же, грабить уже некому.
Йоку задумался. Об этом он не думал. При длительном заточении начинаешь утрачивать когда-то полезные навыки, в том числе навык здраво мыслить. Вновь собравшись с мыслями, он продолжил свой рассказ.
— Я вошел и не увидел ничего странного. Просто трое, включая ребенка, стояли на балконе. Если бы просто стояли — они собирались прыгнуть вниз, что невозможно было не заметить. Только сейчас я понимаю, насколько это дико! Понимал я это и тогда, когда стоял на улице и смотрел на них, но то другое. Возможно, я бы тоже наделал глупостей, но у меня уже был готовый план действий, но и повезло мне, конечно же! Я просто подошел и оттащил мальчишку, а его родители… они даже не заметили этого. У обоих был стеклянный взгляд, в котором читалась апатия.
— Йоку, — оба вздрогнули, когда внезапно в дверь вошел мальчишка. — Когда ты меня сводишь на поверхность?
— Скоро, Лучик, ты же помнишь, что наверху инфекция. Когда минует угроза, тогда и мы с тобой выйдем отсюда.
Было видно, что ничего нового он не услышал. Лучик молча вышел и бесшумно закрыл дверь.
— Значит наверху Сумеречная зона?
— Ну, не в том понимании, что у тебя сейчас, но да.
— А Лучик? Это же не его настоящее имя?
— Нет, конечно. Это я его так назвал, чтобы он мог забыться и хотя бы немного почувствовать себя как раньше. Я придумал ему имя, а он придумал имя мне. С тех пор нет больше прошлого. Есть то, что вот-тот наступит. Есть «сейчас!» Сейчас мы на середине пути, а это значит, что ты все вспомнил.
— Это да, но что же будет с…
— Я бы рад ответить на любые твои вопросы, но у тебя мало времени. Скоро ты опять проснешься в начале своего пути — начале, тогда, когда иммунная система под названием «цивилизация» начала свою разрушительную миссию. Организм пожирает сам себя и от этого не уйти. Когда ты проснешься, тебе понадобится справиться с некоторыми трудностями, прежде чем отправиться на болото.
— Но я же утонул!
— О нет. Ты же слышал ответ в самый последний момент. Лодочник тебя найдет и откачает. А потом будет новый вдох. Сердце снова забьется, и организм начнет исцеляться. Будет новый рассвет. А согреет он или сожжет своим светом — никто не знает. Но рассвет почувствует каждый атом, каждая доля секунды и все живые души, что однажды уснули.
Странный, ощутимый всем телом звон в ушах настиг Дмитрия. Уже было понятно, что это значит.
— Йоку, погоди! Что мне делать?
— Собирать все фрагменты мозаики воедино.
— Мне сложно… — он хотел сказать, что ему сложно дышать, но каждое слово, сказанное им, резало слух, словно царапанье ногтем по стеклу. Да что уж говорить. Он как раз и чувствовал себя этим ногтем, и вибрации голоса, которые неприятно щекоча распространялись в каждую клеточку его полуживой туши.
Комната, в которой они находились, на миг показалась ненастоящей. Но после, она стала испаряться, превращаясь в дым, который вдыхал и выдыхал Дима. Так-то вдыхал он все, включая и себя, но что же тогда дышит?
Мысли закружились, спутывая смысловыми нагрузками друг друга, потом эти путы рвались в самых необычных местах, в общем, все закончилось тем, что все полетело в какую-то адскую мясорубку, которая дробит все, не разбираясь. Все смешалось в однообразную слизкую массу, а сознание, которое еще барахталось на поверхности, получало из глубины яркие стробоскопические вспышки.
Бой оказался как всегда неравным, и скованное судорогой сознание погрузилось на дно, на корм акулам небытия.