Статский советник, граф Кирилл Игнатьевич N., служивший помощником начальника департамента, полный, крепкий, чисто выбритый господин средних лет, в этот раз приехал домой днём, в неурочное время, вошёл в парадное и быстро поднялся на свой бельэтаж.
Отдав трость и шляпу камердинеру Степану, осмотрел себя в зеркале и осведомился, не приехала ли барыня.
- Никак нет-с, ваше превосходительство! – ответствовал старик с поклоном. – Рановато-с… Екатерина Семёновна так быстро не вертаются. К обеду должны, не раньше-с.
- Хм, - ухмыльнулся их превосходительство. - У портнихи, что ли?
- Точно так-с.
- Ну, и слава богу.
Кирилла Игнатьич прошёл в комнаты, остановился в просторной гостиной, выдержанной в зеленовато-салатных тонах, и заранее наливаясь злостью, кликнул служанку:
- Дуня!
Ответа не было. Служанка явно спала в чулане за кухней, благо господ не было дома.
- Дуня! – крикнул он громче. Из кухни послышалось какое-то шуршание…
- Дунька!! – вскричал, наконец, барин в раздражении.
Донёсся топот ног, и растрёпанная простоволосая девка с круглым и красным со сна лицом, вбежала в комнату. В руках у неё предусмотрительно была зажата чайная чашка и полотенце, как будто она совсем не спала, а напротив, протирала посуду.
- Слушаю, барин! - испуганно доложилась она.
Кирилла Игнатьевич внимательно вглядывался в её толстое глупое лицо, молчал и лишь топорщил свои холёные шелковистые усы а ля Мопассан, что не предвещало ничего хорошего.
Продолжая буравить её взглядом, барин подошёл в ней ближе и тихо спросил:
- Ну-с? Где письмо?
Дуня во все глаза уставилась на барина, стараясь понять, о чём он ведёт речь, но со сна сразу ничего не вспоминалось.
- Ка-акое письмо?
- Что я дал тебе третьего дня?.. Для присяжного поверенного Неклюдова… на Поварскую улицу.
Дуня завращала глазами и зашевелила толстыми губами, показывая, что вот сейчас, ещё чуть-чуть, и она всё вспомнит.
- Ты отнесла письмо? – бесцветным голосом спросил барин, разглядывая её круглое лицо ничего не выражающим холодным взглядом.
- О-отнесла… - испуганно выдохнула Дуня, тут же вспомнив, что письмо она не отнесла.
Она получила письмо от барина ещё третьего дня, с утра, и должна была в тот же день отвезти его на Поварскую, для чего получила и гривенник на извозчика.
Но утром она была занята на кухне, поскольку барыня с утра её тогда отругали, что там у неё грязь, мусор, помои не вынесены, и вообще…
«Ленных девок я держать не намерена! – разорялась барыня. - В деревню отправлю, завтра же!»
И ей пришлось всё утро мыть большую кухню, посуду и полы. В деревню эту – не дай бог!..
Потом, ближе к полудню, пришлось бежать на рынок, за мясом, рыбой и зеленью для обеда. А потом они с кухаркой готовили обед… И про письмо она забыла!.. Куда же она его сунула-то, господи??
- Отнесла, говоришь? – барин задумчиво перекатился с пяток на носки и неожиданно влепил ей звонкую оплеуху.
Голова Дуни дёрнулась, толстые щёки расплескались, лицо перекосило на сторону, и она, схватившись за щеку, с ужасом уставилась на барина.
- Я приезжаю к поверенному, чтобы обсудить с ним вопрос о важнейшем деле, а он ни о каком письме и слыхом не слыхивал!! - громовым голосом вскричал его превосходительство. - Это как, мерзавка?? Встать ровно, руки по швам!
Дуня опустила руки, вытянулась и задрала подбородок: пусть отхлещет по щекам-то, заслужила, что ж делать… Авось душу-то отведёт, уймётся.
Барин съездил ей и по другой щеке, после чего схватил за косу и потянул книзу.
- Ты знаешь, дрянь-девка, что я с тобой сделаю? А? Знаешь?? – говоря это, он тянул за косу к полу, и Дуню сильно кренило набок.
Барин склонился над ней и сказал тихим, свистящим шёпотом:
- Я тебя выпорю!.. Кучеру прикажу. Уж он задаст! – и он потряс перед ней кулаком.
- Ой, барин, миленький, пощадите! Закрутилась я тогда, позабыла про всё, - запричитала девка.
- Позабыла?.. Вот за «позабыла» и получишь.
- Барин, пощадите! Накажите по-другому, как душе угодно… Хоть без обеда на неделю, хоть на две, хоть на коленях стоять… Хоть своею рукою поучите… Ермолай этот с меня всю шкуру спустит, ей-богу спусти!.. Ведь он злой на меня, ирод!
- Хм… По-другому, говоришь? – усмехнулся его превосходительство, продолжая держать Дуню за косу, от чего она пребывала в наклонённом, головой набок, положении. – За что же он зол на тебя, этот Ермолай? Ему чем досадила?
- Да что вы, барин! Какое «досадила»… Мужик такой угрюмый да злой, как сыч… Приставал он ко мне, на кухню сюда приходил, ирод… Хватал меня, невежа, тискал... Да так больно!.. А я, вишь, не далась ему, идиёту… Вот он и ярится, как меня завидит. Он ведь убьёт, разбойник!
- Не далась?.. Истинно добропорядочная девица, - усмехнулся барин, отпуская её волосы и крепко беря за подбородок. – А вот теперь дашься ему! Поняла? При всём твоём неудовольствии. Вот такое будет тебе наказание. Посредством Ермолая, хе-хе… Прямо вот здесь тебя и поставим! А я прослежу... Всё одно, видишь, без Ермолая нам не обойтись. Степан!..
Дуня, хлопая глазами, глядела на барина, не зная что сказать… В дверях гостиной появился седовласый камердинер.
- Степан! Сходи, братец, в конюшни, за Ермолаем… Скажи, что его наша Дуня очень дожидается.
- Слушаюсь! – поклонился Степан и вышел.
У Дуньки из глаз вдруг покатились крупные слёзы, и она рухнула перед барином на колени.
- Барин, миленький! Кирилла Игнатьич, ваше превосходительство-о!.. Не отдавайте вы меня этому разбойнику, батюшка! – и Дуня, рыдая, обняла барина за колени. – Лучше бы уж сами, ей Богу! Вы же хотели тогда… А я, дура, только посмеялась… Уж я бы вам - с дорогой душой!.. Как захотите! Лишь бы только барыня не узнали… А?
Примерно этого финала Кирилла Игнатьевич и ожидал, к этому всё дело и велось. Процедура с письмом была задумана заранее.
У Неклюдова он побывал, и свой вопрос о заложенном имении они обсудили ко всеобщему удовлетворению. Письмо с извещением о предстоящем визите никакой роли не играло, но Дуньку эту давно пора было проучить за её смешки. А то чуть что: «Не замайте!.. Вот барыне нажалуюсь»
Его превосходительство снисходительно улыбнулись:
- Вот как?.. Я слышу речи добропорядочной девицы, глубоко осознавшей свои прегрешения!.. – хозяин обернулся по сторонам и прислушался. - Кто сейчас в доме, скажи-ка? Степан ушёл, барыня у портнихи… Кухарка здесь?
- Нету её, барин… Ушла на рынок Лизавета Петровна, - отвечала Дуня, стоя на коленях и замечая, что узкие барские брюки, со штрипками, в самом центре всё больше начинают выпирать.
- Ну, что же, Дуня… Раз мы с тобою одни... – Барин стянул сюртук и, бросив его в кресло, спустил с плеч брючные помочи.
Брюки его поползли вниз, всё ниже... и вот из-под края белоснежной рубашки голландского полотна вдруг высвободился толстый хозяйский уд, который чуть ли не упёрся Дуне в щёку.
Дунька испуганно отстранилась, таращась на него и не зная, что делать. Повисла пауза…
- Открывай рот, дура!.. – сказал, наконец, барин сдавленным голосом, захватывая уд у основания.
Дуня росла в деревне, в большой крестьянской семье, где всё было просто, без затей, и что значит «еть» она испытала на собственной заднице лет уж с двенадцати. И старшие братья, и дядья ловили иногда девку на заднем дворе, ставили в наклон и пользовали, если никто не видел. Да она особо и не противилась: пусть их, дураков, раз им охота.
Но то, чего хотел сейчас барин, её раньше делать не заставляли… Ой, стыдно как! Но делать было нечего, и она, краснея и прикрывая глаза, несмело раскрыла рот, как на приёме у зубного лекаря…
* * *
Графиня Екатерина Семёновна, супруга барина, была с ним чопорна, строга, и по части супружеских интимностей разнообразием его не баловала. В своё время она вышла за N., потому, что он был потомственный граф, и потому, что замуж ей выходить было уже давно пора, да и папенька с маменькой настаивали, но никакой страсти к нему она не испытывала.
Но по прошествии лет, когда она родила уже двоих детишек, Николеньку и Машеньку, в ней неожиданно проснулись и страсти… Но отнюдь не к мужу, которого она несколько презирала, считая рохлей и толстым увальнем. Совсем напротив!
И теперь она платила портнихе не только и не столько за пошитые ею наряды, сколько за предоставляемую возможность встречаться на её квартире с любовниками. Деньги же на эти мероприятия давал, конечно, муж, ни о чём не подозревая.
Портниха эта была совсем ещё не старой и не бедной вдовой с двумя детьми, занимавшая квартиру в несколько комнат во втором этаже доходного дома в Грохольском переулке, что рядом с магазином модного парижского платья Штосса.
Вот и сегодня Екатерина Семёновна, заведя Николеньку и Машеньку в квартиру Розалии Львовны, и расцеловавшись с нею, принялась в волнении ходить по комнате, обмахиваясь веером.
Детей Катерины Семёновны свели в одну комнату с детьми хозяйскими, Петенькой и Наташенькой, и оставили на попечение молоденькой гувернантки-француженки Люсьен.
Николеньке, самому старшему, было скучно играть с малышами в лошадки и в паровозики, и он ходил по комнатам и глазел по сторонам…
- Как ваши дела, дорогая графиня? – с улыбками суетилась вокруг его маменьки Розалия. – Не прикажете ли чашечку шоколаду? А может, кофию с ликёром?
- Нет… А впрочем, сделайте милость. Кофию! – в нервическом волнении отвечала графиня. - Хотя… Который час?
- Да уж двенадцать скоро… А что, моя дорогая? – широко раскрывая глазами и понижая голос, заговорила портниха со значением. – Мы кого-то ждём-с?
- Ах, дорогая Роза! - смущаясь, заговорила графиня. – Должна вам рассказать вот что… Так случилось, что на днях, в Пассаже я познакомилась…
- Ах! Неужели?
- Познакомилась, представьте, с одним уланским поручиком…
- Поручиком?..
- Такой оказался любезный молодой человек! Он мне так помогал! Я была с детьми, вообразите, да ещё накупила всякого… Так он вызвал извозчика, усадил нас, уложил коробки, ручку целовал! Ах, какой красавец! – графиня мечтательно закатила глаза.
- И что же?.. – ловила каждое слово портниха. – Вы назначили ему?.. Здесь, у меня? Сегодня??
- Уж простите мою бесцеремонность, дорогая, что не предварила вас… Но зная, как вы всегда добры ко мне… Ведь вы же не будете против? Буду безмерно вам благодарна…
- Ах, что вы, дорогая графиня!.. Я буду очень рада! Очень! Вы меня познакомите? Ах, я так люблю гусарских офицеров!
- Он уланский офицер…
- Ах, да я не разбираюсь в этом, графиня… Мне всё едино, ха-ха! – было заметно, что вдова крайне возбуждена этим известием.
Хотя её навещал один присяжный поверенный, тот самый, с Поварской улицы, но был он не первой молодости, и любовником был, прямо скажем, не из лучших. Розалия Львовна после интимностей с ним обычно оставалась в тягостно возбуждённом состоянии, что было просто мучительно…
Ох, уж эти статские чиновные господа! Не умеют простого дела сделать, прости господи... То ли бравые военные!
- Ах, дорогая графиня! Как я вам завидую! – всплескивала руками Розалия Львовна, крутясь вокруг Катерины Семёновны. – Вы такая красавица, что никакой поручик просто не сможет пройти мимо, не влюбившись…
- Зовите меня Китти, дорогая… Мы ведь с вами давние подруги, не так ли? И я вам так обязана… Ах, который же час?
- Да уж первый… А на который вы назначили?
- На двенадцать.
В это самое время в передней раздался звонок.
- Ах! – воскликнула молодая графиня, прижимая ладони к вспыхнувшим щекам. – Это он! А я вся растрепалась, боже!.. Проведите его сюда, дорогая, только не сразу… Займите пока разговором, я сейчас…
Розалия Львовна, поворотясь перед большим зеркалом, поправила волосы, сделала лицо, навела на себе там и сям лёгкую красоту, глубоко вздохнула, и не спеша отправилась в прихожую.
Выскочившую из кухни на звонок служанку она отправила обратно: «Я сама!», и с достоинством отперла двери…
Ах, какой бравый красавец стоял за ними!
- Имею ли я честь видеть хозяйку дома Розалию Львовну Закревскую?
- Да, это я, – с достоинством отвечала хозяйка, разглядывая черноусого и рослого офицера. – А с кем имею честь?
Он щёлкнул каблуками и поклонился:
- Поручик Его императорского величества уланского полка Грум-Гржебовский, к вашим услуга!
- Очень рада знакомству, - расплывалась в улыбке хозяйка, протягивая ему руку для поцелуя. - А как ваше имя?
- Мишель, мадам!.. Но смогу ли я увидеть несравненную Екатерину Семёновну?.. Она дала мне ваш адрес…
* * *
- Стой! Жди здесь, на крыльце, – говорил камердинер заросшему бородою до самых глаз мужику в сером засаленном армяке и высокой кучерской шапке, критически его оглядывая. – Я пойду наверх, доложусь, а ты стой... Куда тебя в дом пускать?.. Чистый Пугачёв, прости господи... Разбойник с большой дороги.
Еромолай мрачно молчал, переминаясь с ноги на ногу и глядя на свои вымазанные в навозе сапоги. Потом спросил:
- Дык, что ж... Не возьму в толк... Дунька меня звала, али сам барин?
- Не всё ль тебе равно? – сердился камердинер. – Барин!.. Сказали, позвать!... Что Дунька, мол, тебя ждет, – Степан тут и сам задумался и почесал седую репу. - И вправду, чего это барин вдруг о Дуньке озаботился? Ждёт она этого дурака, или не ждёт...
------------------------
*Иллюстрация - рождественская открытка конца 19 века.
(далее http://www.proza.ru/2019/04/01/2080)