Памяти моего отца, Санина Михаила Григорьевича.
28.06.1932г. – 28.04.2016г.
(биографическая повесть, орфография сохранена)
«Да простят меня те, кто прочитает эти строки за то,
что описанные события -65 летней давности, а возраст
мой в те годы – 10 летнего мальчика.»
Ольховка в 1941-45 гг.
-1-
Пасмурные дни лета 1941г. В накуренных табачным дымом домах, повесив головы, мужчины обсуждали тревожные новости: кого призвали в армию, где проходит линия фронта, какие города бомбили. Школа еще работала, помимо занятий школьники ходили на бураки собирать свинку (жучка) с бутылками, в которых было налито немного керосина.
К полю шли с песнями, пели песни-марши: «По родной земле дальневосточной броневой ударный батальон». По мере приближения фронта к харьковщине занятия со школы переместились в другие помещения, а тема занятий постепенно сменялась на то, как уберечься от фугасных бомб, как тушить зажигательные бомбы. Слушателям таких занятий выдавали значки, кто освоил знания и сдал зачет. Занимались и подростки, и дети.
Ближе к осени расширился аэродром за лесом, где находились 4х-моторные самолеты и истребители, куда мы частенько ходили посмотреть на них. С приближением фронта эти самолеты в небе не появлялись. Покинув Ольховский аэродром эта техника не могла конкурировать с немецкой, и немцы явились хозяевами воздушного пространства харьковщины. С Харькова по направлению по направлению Сороковки потянулись роты, батальоны наших солдат, вооруженных винтовками, с песнями отступали, пели на ходу «идет война народная, священная война». Женщины и дети, провожая их взглядом плакали от тревожных чувств, вызванных тысячеголосным эхом солдат в пилотках, с обмотками поверх ботинок до колен. Сквозь окна в облаках появлялись немецкие самолеты, но бомбежек еще не было. К этому времени мужчин почти не стало, все были призваны в армию, остались только инвалиды, среди них остался и мой отец, которого призвали в числе последних. Потянулись дни, холода и дожди. Отступавшие в/части окружались догоняющими моторизованными войсками немцев. Возвращались в Ольховку призванные в армию некоторые новобранцы, разбежавшиеся от наступающих немцев.
Осенью 41 года, в слякоть, появились первые немцы на мотоциклах, машинах и повозках с могучими лошадьми. Зашли к нам в хату, вооруженные автоматами, деловито стали осматривать стол, открыли его, обнаружив буханки хлеба забирали, засунув за пазуху.
-2-
Связки с луком со стены повесили себе на шею. Радовались, общаясь на своем языке. Открыли сундук, выбрасывая на пол вещи, не обнаружив ничего подходящего уходили в другой дом и вели себя, как хотелось, не замечая нас. На следующие дни приезжали из Харькова опять в Ольховку, забирали понравившихся коров, бычков. Женщины плакали, мешали им, чтобы не отдать свою корову, но немцы их отталкивали, угрожая оружием и уводили на Харьков. Каждый день являлись снова и снова. Под вечер двое немцев верхом на лошадях остановились, слез один и заглянув в сарайчик обнаружил свинью. Потер руками и радостно сообщил напарнику об находке уехали в Харьков. Отец мой понял, что свинью заберут ночью, зарезал её, вырыл в хате яму под столом, зарыл подсоленную свинью в яму. Замазали её глиной и поставили туда стол. Пол посыпали песком. А рано утром приехала повозка с немцами, заглянув в сарай, обнаружив его пустым сразу домой. Вывели отца на улицу и через переводчика допрос: «Где свинья?». Отец отвечает: «Забрали утром немцы». Не доверяя ответу, немецкий офицер поставил в угол сарая, вынул пистолет, приложив к затылку и скомандовал: «Считаю до семи. Где свинья?» Досчитав до семи ударил оплеуху, отошел и показывая на плотничий инструмент, бери и пошли, подошли к повозке. Показывает на поломанное колесо повозки, «Делай!» - приказал. Трясущимися руками не попадая, куда хочет, отец с горем пополам отремонтировал колесо, немцы уехали поверив, что свинью увезли другие.
Появлялись каждый день повозки. Обшаривая чердаки находили то горох, то пшеницу, грузили повозки и увозили в Харьков. В Ольховку был назначен гарнизон с 20 немцами, комендант, из Ольховских с Усов были назначены полицейские, с нарукавной повязкой и оружием винтовкой, назначен староста с бородой. Помнится, староста законфликтовал с кузнецом и бил его кулаком в лицо, отчего у кузнеца тряслись от злобы губы, сжимались кулаки, но отпора не дал, неизвестно чем бы кончилось. В Сороковке был немецкий медпункт, когда на моем лице образовались болячки, моя мама повела меня в медпункт, где мне какой-то немец помазал мазью, за что мама оставила кувшин с молоком, как расплата за мед.услуги. От намазанного лечения у меня всё исчезло.
-3-
Из Харькова в Ольховку пошли харьковчане, кто просить что-то покушать, кто поменять вещи на пропитание, появлялись часто «хорошие» родственники и знакомые на несколько дней провести в гостях, но всех наделить было невозможно, у самих было туго с едой, хлеба не было, магазины отсутствовали, помнится у Решетняков был кусковой сахар, который по праздникам втихую пробовали. Из Харькова одна женщина носила леопардовую шубу, меняла на продукты, просила за неё ведро пшеницы, но все ей отказывали, впоследствии эту шубу в Ольховке никто не носил. Доступной одеждой была традиционная фуфайка, бурки, и клееные галоши-«буцы». У кого-то были запасы пшеницы, в сарае одного умельца Ивана Храмцова была мельница на которой мололи пшеницу или рожь на муку, за что оставляли 2-3 жмени муки хозяину мельницы. Конструкция мельницы состояла из 2х отпиленных толстых бревен однометровой длины стоит на земле, а другое 30-40см, сверху-поворотное, палка одним концом упиралась в потолок, а другой – в верхнюю часть мельницы, насыпали жменю пшеницы и вдвоем крутили поворотную часть мельницы, между неподвижной частью и поворотной были набиты кусочки металла. Часа за два можно было помолоть 2-3 кг. пшеницы.
Наступила зима, сильные морозы и снегопады докучали немцам, одетыми по летней форме, пилотки в них откачивались и под подбородком застегивались на 2 пуговицы, тонкие шинели их не согревали, сапоги их с короткими голенищами и к верху расширенные, не позволяли ходить по глубокому снегу. Танки немцев с Харькова не могли продвигаться в снегу. Танки немцев с Харькова не могли продвигаться в снегу, особенно вверх. Проехав через мост наверх перед поворотом на Сороковку застревали в снегу, танкисты вылезали с танка и лопатой отбрасывали снег. Мерзли, а мы смотрели на всё это. Один из хлопцев показал на замерзшую ледяшку на борту шинели под бородой немца, сделал ему замечание: «Дядь, глянь, сопля» и указал где. Немец повернулся к нам спиной, обтер, обмял её и принялся очищать дорогу от снега.
-4-
В одну из январских ночей группа советских солдат проникла в Ольховку, немцы всполошились, началась стрельба из винтовок и автоматов из-за куч навоза, сложенных у сараев. Немцы покинули Ольховку и отступили в Харьков. На утро в солнечный день разведывательный самолет полетав с разворотами над Ольховкой улетел в Харьков, а через 3-4 часа в Ольховку со стороны, где сейчас кладбище, въехали танки немцев. Прогремели первые взрывы снарядов, выстрелянные из танков. В это время наша семья находилась дома. Мать послала отца на улицу узнать ситуацию, а сама срочно стала одеваться, собирать узлы необходимых вещей и вдруг взрыв оглушительный, в квартиру попал снаряд. Внутри пыль, дым, а на улицу в образовавшуюся дыру видно, как подъезжает танк. Мама меня за руку и открыв дверь в коридор, н на улицу выбегать было нельзя, в окно было видно было с другой стороны дома танки и стреляли из пулемёта. Мама меня положила на пол, сама меня собой накрыла, а я лежал на спине под нею, смотрел как на чердаке в открытом большом люке в железной крыше от пуль образовывались отверстия и светящиеся нити трассирующих пуль летали по чердаку, вызывая шлейфы дыма. Шла пальба из пулеметов, ухали взрывы снарядов, дыма стало больше, потом стрельба вдруг прекратилась, удаляясь все дальше от нас. Отец ворвался в коридор с криком, скомандовал вставать и убегать из дома. Когда выбежали на улицу, я с ужасом увидел свой дом, объятый пламенем и поспешили все в кагат. Длинный погреб колхоза, где когда-то хранились овощи. Там прятались ольховцы, мы пополнили их ряды, а когда бой окончился, вышли оттуда дом уже догорал. С припасенными узлами мы всей семьей пошли до приютивших нас людей, где сейчас церковь и пробыли у них с неделю, пока не определили нам комнату в помещении, где школа и клуб в большом здании.
-5-
Население Ольховки было начеку, чтобы в любой момент прихватывать узлы и в погреба, иногда по нескольку семей в одном погребе. Как-то днем налетели немецкие самолеты, десятка полтора, покружились на небольшой высоте, избрали цель-кирпичный дом Колесниковых, - забросав бомбами сравняли этот дом с землей, это место, где сейчас живут Ахмадулины.
В ожидании боевых действий люди держались своих погребов по 8-10 человек, подстилки внизу под одеялами, от холодной сырости во многих приключился кашлюк (кашель с ревом), а мужчины стоя на лестнице в погребе, выглядывая в открытую щель ляды сообщали, что делается на улице. Очень боялись, что, по ходившим слухам, немцы подходили до погребов и бросали туда гранаты.
Но потом снова с наступлением лета немцы постоянно держали небольшой гарнизон и рассредоточились жить среди населения, облюбовали себе квартиры, выселили хозяев, ходили строем, распевали немецкие песни. Население поделило участки земли, согласно распоряжению старосты, сажали подсолнух, просо, пшеницу, потом обмолачивали ударяя цепом по 4 человека, отсеивая на ветру от половы зерно, делали себе припасы еды. Среди лета пошел слух, что в связи со срочным выездом немцев из Ольховки в Харьков и ожидавшим прихода советских войск Ольховку могут бомбить немцы. От страха перед бомбардировкой все население на оставшихся коровах и тачках выехало в лес на временное место жительства. – Это за животноводческим комплексом, первый лесок где- то справа, на крутом склоне растёт и сейчас тёрен. Запрещалось выходить из-под укрытия деревьев из леса, чтобы не заметили с воздуха разведывательные самолёты людей, прятавшихся от немцев в лесу. Но вопреки ожидаемой бомбардировки опасения не оправдались. И пожив с неделю в лесу жители Ольховки снова потянулись по своим родным очагам.
-6-
Линия фронта находилась за рекой Сев. Донец за Старым Салтовом. Этот берег реки с лесом немецкий, противоположный – советский, т.е. «наш». Слово «наш» по распоряжению старосты отменялось. «Наши самолёты», «наши войска» следовало заменять в разговорах «русские войска», «русские самолёты». Немецкие самолёты вылетали бомбить за Салтовом, где иногда их сбивали наши иногда повреждали и горящие самолёты долетали до Ольховки на низкой высоте, оставляя за собой чёрный шлейф дыма, пробороздив по земле 100-200 метров догорали на земле. Нашей воздушной техники не было видно в это время над Ольховкой. Небом полностью владели немцы. Новый год - 1943 жители (в основном молодежь) встречали в помещении, где была школа. Срубленная слива посреди помещения украшенная клочьями ваты и газетными полосками бумаги символизировала ёлку. Играл гармонист, бренчали на балалайке что-то, веселились, пели частушки типа «на столе стоит бутылка, а в бутылке молоко, прощай папа, прощай мама уезжаю далеко». Из молодежи были отобраны и отправлены в Германию на принудительную трудовую повинность молодые девушки.
С наступлением февраля 43 года, Ольховка снова была оставлена немцами, и жители с тревогой ожидали «боя» 10 февраля 1943г. Вечером я вместе с ребятами решили покататься на лыжах. Мои лыжи нужно было взять дома. Для этого я тихонько вошел в коридор, но был окликнут мамой. Зашёл в дом. Горели дрова в плите, семья сидела в неосвещенной комнате. Отблески пламени полыхали сквозь отверстия в дверце плиты и с упреком мне было велено сесть и сидеть дома, а не гулять на улице. Побыть может быть последний вечер с семьей. Хлопцы посвистывали на улице, но я не смел ослушаться и остался дома в тревожном молчании.
Наступило утро 11 февраля. Моя мать вышла на улицу, посмотрела на небо и ахнула:
-7-
«Смотрите, какое только сегодня небо.» Я посмотрел и ничего там не увидел. А она продолжала удивляться предугадывая, что сегодня что-то такое произойдет, что слов нет!
Солнце поднималось из-за сада (там, где стеклянная теплица сейчас). Слышался мощный шум со скрипом, показались первые повозки. Наши солдаты колонной потянулись вниз на мост и вверх, налево и направо по Ольховке. Одни останавливались у домов в центральном районе Ольховки, другие рассредоточились по домам по 10-20 человек, разделись, оставив повозки и лошадей запряженными на улице. Винтовки поставили в пирамиды, а сами кто чинить одежду, кто отдохнуть по домам. Дома было людно, и я одевшись вышел на улицу, оказавшись там, где сейчас пляж. Я смотрел, как сверху, по дороге с Харькова лошадь с санками въехала во встречную гущу солдат поднимающихся наверх. Из санок выпрыгнули два немца, отчего увидев перед собой врага наши врассыпную от санок кто куда, немцы же, видя замешательство наших на ходу сняв с плеч автоматы, кинули их на землю, потом противогазы, и бегом наверх (где сейчас остановка «Газелей», снимая шинели, потом фенчики, остались в нательном белье и бегом все дальше вверх, мелькали брюки на фоне ослепительного снега. Прозвучали первые робкие выстрелы винтовок, потом разразилась трескотня тысяч винтовок, а немцы зигзагом убегали все дальше наверх, скрываясь за бугром. Вслед им появились два верховых всадника, которые наверху потоптавшись вернулись к своим.
-8-
Во второй половине дня, моя сестра Таня, одевшись, взяла вёдра и с подругой вышла на улицу, чтобы принести воды, но загремев ведрами вскочив в обратно в комнату прокричала: - «Танки немецкие!». Быстро одевшись, захватив с собой узлы, мы выбежали на крыльцо и по ступенькам вниз. Цель была – добежать до погреба. Но отовсюду трещали пулеметные очереди, ухали снаряды. И мы в составе: моя мама, сестра Таня, Панова Вера с месячным ребёнком, подруга Тани Коробко Галя и я пригнувшись залегли под кучу бревен и стогом сена. Немцы, увидев нас, сразу же открыли бешенную стрельбу из пулемётов и противотанковыми снарядами не могли нас сразу расстрелять. А минут 7-10 то выше нас пули пролетая вонзались в стену, и я видел, как сотни отверстий образуются в стене, пониже выстрелят, щепки с бревен летят, осыпая нас. Какие-то выстрелы из крупнокалиберного пулемёта редко, но громко стреляя вызывали во мне ответную дрожь всего организма. Я силился себя сдержать и думал, я же мужчина, не буду бояться. А вздрагивания не прекращались, потом между бревен снаряд из танка пролетел, достиг руки Тани разорвавшись, по локоть не стало руки. Мама моя потом говорит мне: «Миша, может ты останешься в живых, то не сердись на меня, что я тебе давала веника…» Скомандовала всем, чтобы мы все встали и бегом по над домом побежали до погреба. Увидев группу людей танкисты-немцы все начали по нам стрелять снарядами и пулемётами. Друг за другом бегом по-над фундаментом из красного кирпича. Мешала видеть красная пыль от пуль, взрывы снарядов, огненный столб от снаряда впереди меня почему-то я решил его перепрыгнуть. Ничего нас уже не останавливало. Добежав до погреба, мы увидели большой замок на двери, и все остановились. Мы были все на виду.
-9-
Передо мной в одну женщину-соседку в бедро попал снаряд. Из неё вылетел огненный сноп. Она с криком:- «ОЙ» переломилась и упала вниз. Еще и еще взрывы, огонь, дым, в ушах – звон, я закрыл глаза и отдался этому огненному смерчу. Через несколько минут взрывы затихли и я лежал в сугробе снега. Замер, шло время, а я лежал не шевелясь. Задрожала земля, вызванная работой танкового двигателя. Проехавшись мимо меня, осыпав снегом с гусениц. Я полузакрытыми глазами осматривал удаляющуюся машину, на ней восседали немцы в белых маскхалатах с автоматами. Один из них улыбаясь и обнажив длинные зубы что-то указывал на нас и что-то говорил. Я прикрыл глаза, опасаясь, что меня обнаружат живым и дострелят. Но танк уехал, а я лежал и выжидая смотрел в небо. Продолжались взрывы снарядов и в небе подлетали метров 100 вверх горящие бревна и падали вниз. Солнце садилось, мороз крепчал, ноги остыли, я повернулся до ближайшей до меня мамы, дотянулся до её руки, она была холодная и замерзшая. Приподнявшись я посмотрел на неё: пол головы не было, передняя часть туловища вместе с внутренностями отсутствовала. Рядом лежало тело сестры Тани, без рук и без ног. Обе женщины- соседки разорваны на 2-3 части. Перемешанные со снегом и кровью лежали в безмолвии. Ниже нас горел сарай-склад, изредка взрывами подкидывая высоко горящие обломки бревен. Продолжались взрывы. Рядом, в моем направлении показалась шапка, кто-то подбирался ко мне и рассовывая снег, поднимет голову, то опустившись вниз приближался ко мне. Опасения за свою жизнь не покидали меня. Шапка больше не поднималась и взгляд мой перенесся на ту сторону оврага, где сейчас животноводческий комплекс. Кто-то из наших солдат бежал вниз – влево от меня, а его то спереди, то сзади настигали взрывы снарядов с танков. Наконец прямое попадание в него, сноп огня и недвижимое тело осталось на снегу. Начались сумерки. Невыносимо стало терпеть холод. С ближайшего трупа я снял платок и обмотав себе ноги сидел, обдумывая свои дальнейшие действия.
-10-
Появились мысли подняться и пешком идти в Билаивку, за 35 км. За Салтов к своей бабушке, но оставил свой план, поднялся и в полумраке наступающей ночи пошел назад к своему дому. То там, то там горели повозки. Ко мне выбежал обгоревший осел, ища спасения от боли. А я из опасения, от него юркнул под крыльцо. Он ушел дальше в лес, а поднявшись, подошел к месту, где нас обстреливали, там остался ребенок, завернутый в одеяло и кричал. Не зная ситуации я ему закрывал рот, чтобы не услышали немцы. Взял на руки и уселся, не зная, что делать дальше. При свете яркой луны показалась фигура отца, они пережидали в маслобойне. Я его окликнул, а он обрадовавшись спросил: - «Где мама и Таня?». Я ответил, что их побило. Он не доверяя попросил показать место. Подойдя к останкам окликал: «Ульяна, вставай! Таня, вставай!» …тормошил их, ожидая, что они поднимутся. Тогда он понял, что им конец, разрыдался, упав к ним на колени и только тогда у меня прошел шок, глаза застелили слёзы. Комок жалости перехватил горло, громкое рыдание отца перемешалось с моим. Мы вернулись в свою квартиру, где находились солдаты. Они не покидали дома, оставаясь в укрытии, а кто выбежал из дома, были убиты. Наутро следующего дня я с отцом на месте убитых обнаружил солдата, без ног, кровавый след тянулся за ним. Истекая кровью, он скончался, не доползши до меня, дополнив побоище. Не догоревшие остатки повозок, убитые лошади, снарядами раскиданные пирамиды винтовок, черные пятна на снегу от взрыва снарядов. Подходили и уходили односельчане, смотрели на меня, побывавшего в мясорубке, со слезами на глазах уходили, вызывая у меня приливы слёз. На следующий день, слух дошел до Харькова, что в Ольховке был бой. Сотни харьковчан заполонили Ольховку, окруживши трупы убитых лошадей отрезали мясо, оставляя только скелеты трупов лошадей и коров, на которых приехали наши войска.
-11-
В этом бою, в один из погребов попал танковый снаряд. Завалился погреб, в котором находились Рыбалкина Г., Ламанова и другие, использовавшие погреб, как убежище. Под завалившейся землей они погибли. У погребов лежал погибший воин с усами. Между бывшим магазином и амбаром снаряд настиг солдата, разорванные части его висели и на дереве, и возле магазина, там, где сейчас стеклянная теплица был сад, под сливой лежал труп солдата, находящихся сейчас в братской могиле. Был сожжен дом жителя Ольховки там, где сейчас находится баня. Освобожденная от немцев Ольховка в этот период долго не продержалась. Через месяц наши войска отступили. Какое-то время Ольховка была ничья. Как-то приехали 3 немца на мотоцикле с коляской. Теплое солнце растопило снег, были лужи, мы с хлопцами подошли к ним. Они спрашивали: «Есть ли здесь русские?». Убедившись, что наших войск нет, один немец, сняв с плеча винтовку, нацелил её на петуха, находившегося в 5 метрах. Прицелился и выстрелил. Петух, закудахтав, подскочил в верх. Выстрел повторился, петух снова подскочил, но был жив. В третий раз засвистел снаряд. Потом еще и еще. Один взорвался недалеко от нас. Немцы наутек, мы кто куда.
С наступлением тепла, немцы опять поселились в Ольховке среди населения, выгнав хозяев, где понравились квартиры для них. Участились налёты наших самолётов, через Ольховку на Харьков на небольшой высоте, единичными или десятками штук с ревом моторов над Ольховкой, обстрелянные из немецких пулемётов улетали на Харьков, а через пол часа возвращаясь назад улетали в сторону Салтова. Штурмовик ИЛ-2, подбитый над Харьковом, летящий низко над Ольховкой, в крыльях и хвостовом оперении зияли большие пробоины, через сад, пробороздив по земле метров 50 закончил свой век против леса (за теперешними теплицами.
-12-
Пилот скрылся и подъехавшие немцы на машине, летчика не обнаружили. Новые дни всё чаще и чаще сопровождались налётами наших на Харьков. Почти каждый день, не десятки, так сотни самолётов наших перелетали через Ольховку, изредка обстрелянные пулемётами немцев. Объятый пламенем один самолёт – штурмовик упал за Элитным. Отбомбившись самолёты возвращались опять через Ольховку за Салтов.
Теплело. Летом немецкие воска снабжались боеприпасами привозимых лошадьми из Харькова в Ольховку, складировались в складе, а с Салтова приезжали другие немцы и перевозили снаряды, мины, порох через Сороковку до линии фронта. Для нас, ольховских хлопцев это было находкой, так как охота пострелять требовала боеприпасов. Только противопехотных мин было разукомплектовано тысячами. Ножички в наших карманах были на цепочках по 60-80 см каждый. Звено в цепочке – с 10-ти копеечную монету величиной, это негодная мина, без взрывателя. Порох в пачках из белого шелка- сотнями сжигался нами в вечерние часы. Немцы забеспокоились, начали бдительнее следить за пропажей. Однажды ящик с порохом – килограмм 70-100, стоявший перед их квартирой, мы подстерегали, чтобы немцев не было на виду, улучшив момент отсутствия, быстро в пазуху нахватали с Малько Николаем пачек были обнаружены вышедшими из дома немцем. Захлопнулся сундук-ящик, и мы бегом до сараев, немец окликнул других своих, они за нами, а мы в один из открытых сараев вскочили туда и за бревнами залегли, дрожа от страха. Немцы осмотрели сарай пустой, заглянули на чердак сарая и побежали дальше. Опасность для нас миновала. Украденный порох был наш.
-13-
Посредине поселка стоял большой стол, на столе радиостанция и две скамейки рядом со столом. Из радиостанции доносился разговор на немецком языке. Иногда немец для нас- хлопцев переключал радиостанцию на Москву. Оттуда мы слышали «наших», но немец не баловал подолгу, быстро переключался на «свои» немецкие волны. Рядом со столом росли 2 груши. На них высоко висели большие груши. Но мы – ребята боялись при немцах лезть на грушу за плодами. Однажды у радиостанции немцев не оказалось, мы быстро полезли по дереву наверх. Я залез выше всех. Только сорвали по нескольку плодов, как кто-то из наших окликнул: «Немец идёт!». Все хлопцы, один за другим – вниз спрыгивали и наутек, а я не успел. Долез до сучка на 3х метровой высоте и остановился. Внизу у груши был немецкий офицер с собакой – овчаркой «Зентой». Она рычала, глядя на меня, а немец кивает мне: «Ком, ком!» Я же не желая слезать, не хотел ему подчиняться, тогда он вынул пистолет и велел слазить, нацелил на меня его, но я заплакал и пообещал ему: «Дядя, я больше не буду!». Связываться с собакой мне было страшно. Тогда немец приказал собаке, она легла у груши, а он ушел. Прошло минут 15-20, ноги болели стоять на сучке, при моих движениях собака рычала. Выручил меня тогда кот, которого заметила собака, сорвавшись с места помчалась за котом. А я воспользовался этим, спрыгнул и прочь в лопухи.
-14-
Часто в Ольховку, верхом на лошади приезжал полицейский с повязкой на рукаве с плеткой и винтовкой за спиной. Похвастав своим положением начальника перед нами обычно выкрикивал: «Эх, холера ясная, камси-камса цап-царап!» И хлестнув лошадь ускакивал куда-то. Его так и прозвали «Холера ясная».
Прошел слух, что через Ольховку будут шествовать три женщины с иконой. Цель этого мероприятия – положить конец войне через молитвы. Со стороны Рогани через Степанки, Усы, Ольховку и на Модру (верхнюю Роганку) эти женщины собрали всех жителей села. Одно село проводит, другое присоединяется. Несколько сот человек за ними тихим ходом, каждой группе подошедших восклицали 3 раза: «ХРИСТОС ВОСКРЕС!» Нужно было отвечать им: «ВО ИСТИНУ ВОСКРЕС!». Немцы их не трогали. Женщины удалились, а война продолжалась.
Самолёты наши продолжали налёты на Харьков. На большой высоте по ним немцы вели зенитный обстрел. По мере продвижения самолёта в небе хлопали снаряды. Чёрные жирные пятна на фоне светлых туч полосой продолжали провожать наши самолёты. Осколки сыпались сверху, пробивая в железных крышах отверстия и вызывая опасения ранения населения. Над Ольховкой однажды завязался бой наших и немецких истребителей. Закружились в воздухе десятки машин, строчили пулемёты. Загорелся один наш самолёт, клюнул вниз, оставляя за собой шлейф дыма. Выскочил пилот из кабины, раскрылся парашют, по нему немедленно стали стрелять немцы с винтовок и пистолетов.
-15-
Видно было, как трассирующие светящиеся пули попадали в парашютиста, он приземлился. Немцы на мотоциклах поехали к месту падения пилота. Достреляли его, а самолёт упал на бугор у леса. Вслед за этим еще один наш самолёт загорелся и оставляя дымный след в небе упал где-то на полигоне за лесом, вместе с пилотом.
Как-то вечером стемнело, сошлась молодежь на звуки гармошки. Гомон, веселье, напротив склада с боеприпасами. Взад-вперед ходит часовой с винтовкой. Дверь в склад перекошенная, не закрывалась, определив, что можно туда проникнуть, я из-за угла магазина поглядывал, а часовой, то ближе к молодым посматривать подходил, то опять к складу. Когда он удалился дальше от склада, я проскользнул в дверь склада. Ящики с гильзами с порохом были сложены. Поставив ящик на пол вынимал гильзу, открывал тугую картонную коробку, там были сложены в шелковых пачках по 5 штук в каждой гильзы. Я брал по одной пачке пороха, остальные закрывал и ставил на место. Набив пазуху порохом хотел выйти, но часовой был рядом. Когда он удалился, я не смог пролезть в дверь, пришлось на тыльную сторону склада через форточку выбрасывать часть пороха. Только тогда удалось ускользнуть. Спрятал порох, пришёл домой, лезу в кровать.
Отец спрашивает: «Где был?»
- «Бегал»-отвечаю.
-«Смотри, добегаешься», заключил разговор.
Ну и здесь пронесло меня стороной.
И только спустя годы я понимал, насколько я наносил вред фашистам.
-16-
Ниже сараев и коровников на лугу был колодец, его облюбовали немцы, поставили у него походную кухню, где я любил крутиться. Шеф – поваром был наш военнопленный. Готовил обеды и завтраки немцам. В период, когда из немцев рядом никого не было, повар тайком мне в котелке давал плов. А я быстро в лопухи, где досыта наедался. Улучшив момент, когда немцев нет, я возвращал котелок и убегал прочь. Но таких моментов было не густо. В ночные часы налетали наши самолёты. Сбрасывали осветительные бомбы на парашютах, а сами вверху невидимыми. Сбрасывали 100-200 кг бомбы, от которых вылетали стекла и открывались двери. Опасения за свою жизнь тревожили душу, не давали спать и немцам, и жителям Ольховки.
В складе боеприпасов немцы отремонтировали дверь и использовали помещение для учения. В противогазах, человек по 20 зашли в склад, их там закрыли и в отверстие в двери из газового баллона через шланг напускали удушающего газа. Через 2-3 мин. сильный стук из склада заставил открыть дверь. Выскочило несколько немцев, задыхаясь, кашляя, в слезах отходили от отравления.
В начале августа из Харькова по грунтовой дороге потянулась колонна немецких танков, через мост вверх, повернув на Сороковку. А со стороны комплекса по дороге вторая колонна соединяясь вместе двигалась через Сороковку и дальше. Танки шли большую часть дня, легкие и тяжелые, накатав одну дорогу, утопая в пыли, накатали рядом другую дорогу, потом третью. Трудно было их сосчитать, их были тысячи. По всей видимости они шли на Курск.
-17-
Отступая, немцы подожгли школу, клуб, сгорела наша комната там.
В августе 1943г. в Ольховку въехали наши танки, с боем впопыхах, немцы срочно смылись в Харьков. На грузовиках и танках наши выглядели грозной силой, против зимней февральской компании. Кроме наших ЗИСов (автомобилей), в составе частей были уже американские Форды, Студебекеры, на кабинах были нарисованы наши самолёты, на танках белой краской надписи: «ВПЕРЁД, НА ЗАПАД!» «Смерть немецким оккупантам!».
Через 2-3 дня из Харькова начали артиллерийский обстрел Ольховки. Тяжелыми снарядами немцы несколько часов обстреливали, выворачивая в земле воронки 1,5 метра глубиной. Я в составе нескольких человек спрятался в блиндаж на бугре, над ставком. Взрывы были настолько громкими, что казалось, душа развалится от них. На другой день мужское население Ольховки, в том числе мой отец, были подобраны, обмундированы, а я остался из семьи один. Моя бабушка определилась со мной к Шишовой Матрёне, у которой были двое детей – Надя и Толик. Фронт удалялся от нас. Выстрелы громыхали все реже и дальше, пока их совсем не стало слышно.
В один из тихих вечеров немецкий одинокий самолёт оказался над Ольховкой. К нему со стороны Степенков поднялся наш истребитель. Дал несколько пулемётных очередей. Вспыхнул правый мотор самолёта. Всё больше и больше было видно пламя, выпрыгнул парашютист, где-то над Элитным. Самолёт развалился на несколько частей и рухнул вниз.
В Ольховку стали возвращаться уцелевшие воины, кто на костылях, кто после тяжелого ранения не мог воевать. Председателем колхоза послевоенного стал Панько Кудин. Прихрамывая командовал сельхоз.работами, а мы пацаны и женщины помогали на разных работах взрослым. Запрягали коней. Конными граблями собирали в поле сено. Возили воду в бочке для питья работникам полей.
-18-
Вечером собирались у Удовиченковых дома. У них появился детекторный приемник и прислонив наушник к уху, жадно ловили сообщения о войне, примерно такие:
«Приказ Верховного главнокомандующего, командующему войсками второго Белорусского фронта, Маршалу Советского Союза Рокоссовскому, начальнику штаба фронта генералу- полковнику Боголюбову. 1 октября 1943 года Советские войска, нанеся огромные потери гитлеровским войскам, перейдя в решительное наступление освободили город МИНСК. В ознаменование одержанной победы столица нашей Родины Москва, от имени Родины салютует доблестным войскам 2го Белорусского фронта. 2 октября, в 20 часов 20 артиллерийскими залпами из 224 орудий. Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины!
Верховный главнокомандующий, маршал Советского Союза Сталин.»
После этого играл гимн. После гимна – Москва, слышны сигналы автомобилей и 20 залпов.
Такие сообщения были ежедневными.
День победы в 1945г. встретили с каким-то чувством, что не верилось, в то что, не будет слышно взрывов, налётов самолётов. Многие женщины, ожидая своих с фронта, так и не дождались своих отцов или сыновей. Всё не верилось, что они никогда не появятся на пороге родного дома. А кто пришел, хоть и с ранением, того приходили смотреть, с грустной надеждой продолжали жить в ожидании близких.
/2005 год/
Картина написанная отцом. Пейзаж Ольховки (конец 60х)моего далёкого детства.Река мал.Роганка и луг примыкающий к огородам, теперь все скрыто под зеркалом большого водоема. Была построена дамба. Улица была всего одна, дома в один ряд. Теперь на месте поля за домами - большой посёлок.