Жизнь искусству

Харон Яркий
— Ведь в главном мы, в общем-то, ничем не отличаемся. Мы все живём – и шевелимся. И совсем не важно, движение это от веры в Бога к вере в себя или от пристрастия к пиву до пристрастия к чему-то посерьёзнее. – Она широко зевнула, прикрывая ладошкой свой аккуратный ротик. – Вот только ты ещё должен доказать своё право на шевеление. Своё ты, увы, упустил.

Она прокрутила на пальце спусковой крючок потёртого глока и навела его на меня. Ровно в центре моего поля зрения оказалось чёрное дуло, из которого выглядывала космическая пустота.

Руки, точнее те культи, что от них остались, уже почти не саднили. Я немного пошевелил телом напоследок – настолько, насколько позволяли верёвки и полоски скотча, намертво прилепившие меня к стене.

Она хотела сделать арт-объект из моей мёртвой, прикреплённой к стене тушки. Вот и нашёлся смысл моей никчёмной жизни. Искусство.

Жаль, что нашёлся он только под самый конец.

Выстрел.