Гости с удовольствием сметали домашнюю снедь. Звон вилок и ножей сливался в аппетитный благовест. Уж, что-то, а кулинарить моя жена Катя умела ловко, чутье у нее к этому делу. Из ничего застолье соорудит. Сам диву даюсь, да виду не показываю, считая каждодневную стряпню жены ее святой обязанностью. Когда еда недосолена или пироги недостаточно пышные, непременно замечание сделаю. Для пользы дела, для профилактики. Жена промолчит, блюдом об пол не шарахнет, только тень с лица незаметно смахнет, да побледнеет чуточку. И никаких скандалов, никаких обид. Удобно с такой женой, уютно и сытно.
Вот и сейчас королем себя ощущаю, разрешив справить свой пятидесятилетний юбилей. Поначалу не хотелось затевать эту волокиту, да сыновья уговорили. Правда, я сразу условие поставил, чтоб никаких ресторанов, только дома, на привычных хлебах. Чего в этих ресторанах делать? Подадут еды с гулькин нос без сытости и вкуса, а счет затребуют миллионный. Катьке моей, конечно, такой план по душе пришелся. Да ее хлебом не корми, дай у плиты повертеться. Ведь для нее в радость вся эта кухонная потогонка. За две недели до оговоренной даты, начала баба гоношиться. То рульки для холодца с рынка припрет, то особой белорыбицы для заливного, то карбоната для запекания. И все это без напряга, с улыбкой, да с удовольствием. Совсем возраста не чувствует моя кухарка, любой уход за мужем и детьми ей в радость. Вот, что значит правильное воспитание!
Возня жены в день рождения началась спозаранок. Еще солнце не проснулось, а перестук ее ножа по разделочной доске уже ловко задавал ритм громогласным отбивным молоткам и шарканью кастрюль по газовой плите. Чесночные ароматы варева переплелись с ванильным духом выпечки, высекая голодную слюну. Незаметно просочившись на кухню и схватив из холодильника пару кусков сыра, я постарался исчезнуть из дома, а то, не дай Бог, еще припашут к праздничной подготовке. А я не люблю этих бабских дел. Они для меня такая же невыносимая мука, как скрежет ногтя по стеклу. Выскочил из дома, толком не зная куда рвануть. Напарник на дачу смотался, сосед по гаражу в больнице грыжу лечит, сыновья с детьми гужуются. Остается только одно – одинокая Верка-диспетчерша. Огонь-баба. Сколько себя помню, никогда от нее отворота не получал. Созвонился, договорился, приехал и не пожалел. Чужая, голодная баба, завсегда слаще жены, изобретательней и желанней. И никакого стыда, одна откровенная похоть без обязательств и лишних слов. Никакого сравнения с врожденной стеснительностью жены, чтоб непременно ночнушка до пят и в темноте. Как трех сыновей нажили, до сих пор не понимаю. После скромного Веркиного обеда из магазинных пельменей, отправился сначала в парикмахерскую, потом в баню. Попарился всласть, пропустил пару кружек пенного и побрел домой, в надежде, что суета предпраздничная улеглась.
Пугающей суеты и впрямь уже не было. Стол, застеленный белоснежной скатертью, был уставлен закусками, бутылками с искрящимся содержимым и тарелками из праздничного сервиза. Волнующие ароматы зазывно витали в гостиной, высекая обильную слюну и теребя желудок голодными судорогами. Ну, что ж, оформление стола было достойным юбилея, не придерешься, постаралась женушка. А как же ей не стараться, раз такой завидный мужик, как я, осчастливил своим вниманием деревенскую простушку. Работящий, малопьющий, ответственный, трех сыновей жене подарил. Да за таким мужиком… Не успел допеть себе дифирамб, как стали стекаться гости.
После нескольких рюмок и восторженных тостов, моя собственная значимость возросла до небес. Настроение с каждым тостом улучшалось. Все комплименты по поводу отменной еды, я принимал на свой счет. А как иначе? Мне же пришлось воспитывать жену, когда она пришла в мой дом никчемным несмышленышем. Вот и учил. Придирками, строгостью, обиженным молчанием на два-три дня, или уходом к Верке на выходные. В результате получилась терпеливая жена-кулинарка и ответственная мать с шелковым характером. Не как у всех, а на особинку.
Сосед по застолью, Колька-вдовец, стал особенно разговорчив после запеченного гуся с черносливом. Чесночно-водочным дыханьем он обжигал мою потную шею, выпрашивая разрешение на танец с Катей. Колька - мой сосед и друг детства, но для всех остальных он - Николай Ильич, главный инженер нашего завода. Милостиво дав разрешение, я приготовился к клоунской антрепризе под фирменный Катин паштет и рюмку «Смирновской». Колька подошел к жене и, галантно придерживая даму под локоток, повел в ее центр гостиной, освобожденной от мебели.
Зазвучал скользящий мотив вальса, одаривший танцующую пару окрыленной невесомостью. Поплыла Катька с кавалером по натертому паркету, как легкое облако в бесконечной сини небес; как лебедушка по озерной глади; как тополиный пух знойным июнем. Закружил тонкий узор мелодии Катерину с Колькой, околдовав гостей сказочными грезами музыкального волшебства. Перестали звенеть вилки с ложками, стихли разговоры. Магия вальса обняла и мою очерствевшую душу, освободив ее от пелены безразличия. Я не сводил прозревших глаз со своей скромницы, одетой в пышное платье в белый горошек. В то самое платье, в котором увидел ее в первый раз. Хрупкая, юная, легкая как перышко, в босоножках на высоком каблуке, Катя впорхнула в переполненную электричку. Ее не волновала душная толчея прохода, девушка улыбалась своим мыслям, прижимая к груди трогательный букетик весенних ландышей. Родниковое сияние бездонных глаз выплеснуло свое отражение в мою душу и прописалось там до женитьбы.
Выходило, что моя терпеливая, теперешняя Катя и по сей день не утратила грации и обаяния. Женственная прическа выгодно оттеняла ее высокий лоб, открытый вырез платья выявлял благородную осанку, а тонкий ремешок на талии подчеркивал девичью хрупкость. Танцоры вернулись к столу под аплодисменты. Колька предложил тост за самую удивительную женщину на свете. Я машинально выпил, не сводя глаз с жены. Все в ней было ново. Уверенная и независимая, помолодевшая и сияющая, красивая и незнакомая. Ее облик вызывал сплетение проклюнувшегося влечения и молодого трепета. Как тогда, в пригородной электричке, когда нечаянно запел в душе молодильный звон лесного родника, перекрывшего застольные песни.
- « -
Перебрав с алкоголем, я мгновенно уснул, едва коснувшись подушки. Наутро, выйдя к столу, не обнаружил на столе привычного завтрака. Из гостиной доносился дверной скрип шифоньера. Аккуратно складывая вещи, Катя упаковывала чемодан. На мой немой вопрос ответила кратко:
- Ухожу к Николаю. Нет сил терпеть твое занудство. Устала от бесконечных придирок,-
Ошарашенный и пораженный невиданной дерзостью жены, я смог только пролепетать:
- А я? Как же я?-
Пол превратился в зыбучий песок, когда я услышал насмешливый ответ жены:
- А ты Верку дрессируй, может и выйдет что-нибудь путное…
Шуршание колесиков Катиного чемодана до ночи сверлило мой слух, отбивая желание есть, пить, спать. От странной боли, распирающей сердце, хотелось выть и я выл, зарывшись в скомканную подушку. Навалившееся одиночество грызло душу, увлажняя глаза. Неожиданно зазвучал вчерашний вальс, тихо, вкрадчиво, объемно. Под аккомпанемент волшебных ритмов, у постели возникла легконогая балерина с Катиным лицом. Балерина немного покружилась, не касаясь пола, затем обернулась в белоснежного лебедя и выпорхнула в окно. С криком «Не уходи!» я подлетел к окну, пытаясь поймать птицу, но белое пятно бесследно растворилось в полночной темноте под карканье проснувшихся ворон. От бессилия и утраты я зарыдал. Первые слезы в моей жизни были горько-солеными. Они выжигали прилипшие к душе самолюбование, эгоизм и надуманное превосходство, постепенно обнажая истинную любовь к самой удивительной женщине на свете.
- « -
Я пробудился от касания родных теплых рук. Моя преданная лебедушка, сказочная жар-птица, легконогая плясунья пыталась унять мои сонные всхлипывания. По-женски нежно, по-матерински бережно, она избавляла мою очищенную душу от ночного кошмара. Прижав к лицу ласковые ладони жены, я второй раз в жизни ощутил колдовство лесного родничка. Незатейливый звон источника напевал светлую мелодию верности и сулил бесконечное до небес семейное счастье.