3
Утром прискакал на коне из Мегалополя, который находился в восьми стадиях отсюда – Доркон. (Примечания: Мегалополь - город, находившийся на юге полуострова Пелопоннес. Стадий – древнегреческая мера длины, равная 192 метрам). Грузный, крупный, да и не молодой уже, хозяин поместья, кряхтя, слез не без труда с коня. Слуга подхватил за узды крепкого красивого жеребца и повел в стойло. Против ожидания забитых в колодки рабов Доркон не обрушился на них с бранью и побоями, а лишь, укоризненно взглянув, сказал:
– Да, жаль…
Рабы несказанно обрадовались. У них появилась надежда. Неужели, и правда, Доркону жалко их?! А вдруг он пощадит их. Они хотели воззвать к его доброте, но он тут же пояснил, что имеет ввиду:
– Да не вас жаль. Вас что жалеть? Сами виноваты. Свое получите. Мне руки ваши рабочие жаль. Страдная пора, а я шесть рабов потерял. Придется нанимать работников. Это не выгодно. А рабов сейчас не купишь. Дорого очень. Войны давно не было -- рабов мало продается. Вот и подорожали сильно.
Все же у провинившихся появилась надежда, пусть и ничтожная, на то, что экономные соображения все же возьмут верх над желанием казнить их. Они принялись молить Доркона о пощаде. Клялись, что будут теперь с необычайным усердием трудиться на него – за двоих, за троих каждый. Лишь бы не карал их лютой смертью.
– Я бы, конечно, охотно сохранил вам жизнь – мне работники сейчас, ой, как нужны. Да не могу. Есть обычай казнить таких тварей, как вы, и казнить как разбойников, – ответил им Доркон. -- Не могу пойти против этого обычая. Меня люди не поймут. Друзья отвернуться. Все боятся, как бы и у них рабы в бега не подались. А если один простит, другой простит, рабы быстро распустятся. Ничего бояться не будут. Тогда не совладать нам с ними. А вы к тому же еще стражника убили. Таких вообще никогда не прощают.
– Не убивали мы его! Не убивали! Его твой стражник убил! Мы же все слышали за стеной! – кричали рабы.
– Ну, сейчас вы, конечно, что угодно придумаете. Лишь бы от себя вину отвести. Лучше молчите! Не раздражайте меня своей ложью. А то еще хуже будет. Завтра умрете. Сами виноваты. Живодер завтра придет. Сегодня вам повезло – у него нынче работы много. Так что денечек еще поживете. Ух, поганцы, – сказал Доркон, повернулся и пошел в дом.
Приговоренные хозяином рабы до жгучей боли в душе позавидовали Мазе, смерть которого была быстрой.
Утром следующего дня пришла целая толпа людей, желающих посмотреть на казнь. Заметим, что сюда не поленились прийти из других усадеб и даже из города лишь те, кто способен находить для себя в таких зрелищах развлечение. Их было так много, что Доркон не хотел даже всех пускать в свое огороженное каменной оградой имение. Когда вошли человек пятьдесят, по его приказу рабы закрыли ворота.
Из-за ограды раздались возмущенные голоса:
– Да мы что, зря топали сюда?! Ну ты и жестокий, Доркон – не пускаешь на казнь посмотреть! Почему?! Ведь знаешь, что мы из города пришли! Ты не можешь нас не пустить! Мы тоже хотим посмотреть! Чем мы хуже других!
– Да много вас слишком! Что, моя усадьба площадь вам что ли?! Там, около «экзекуторской» мало места для зрителей. С одной стороны – постройки, с другой – земля уже, возделанная, подступает близко. Рабы трудились, а вы потопчете, – отвечал Доркон.
– Да пусть и потопчем – рабы снова вскопают!
– Да им вон сколько копать еще. И так из сил выбиваются, – указал рукой в глубь своего имения Доркон. Он так разозлил людей своим нежеланием пускать их, что посыпались угрозы ворваться в его усадьбу и все перетоптать. Некоторые уже стали перебираться через ограду. Хозяин в свою очередь пригрозил судом, но все же поспешил впустить всех желающих посмотреть казнь.
Пришедшие разместились около экзекуторской площадки. Не обошлось без ругани и толкотни. Сзади стоящие убедили впереди стоящих сесть на землю, чтобы не загораживать вид. Конечно, самые хорошие зрительские места в назидательных целях Доркон отвел своим рабам. Не поскупился даже на время казни освободить их от работы.
Палач и его два дюжих помощника уже были здесь. Последние разложили и поставили на середине площадки специальные приспособления и инструменты своего жуткого ремесла. Один вид их уже вселял в людей страх. Приговоренных же к казни рабов он лишил последних остатков присутствия духа. Столь же сильное впечатление производила и одежда палача и его помощников, покрытая пятнами засохшей крови.
– Ну что, Ферекид, давай начинай что ли, – сказал Доркон палачу и добавил, рассмеявшись: – давай постарайся – чтоб их не только в нашем, а и в других городах слышно было.
– Об этом ты можешь не просить меня – свое дело знаю, – усмехнулся Ферекид и кивнул своим помощникам.
Те пошли к приговоренным рабам. Похожие на столы колодки, в которые они были забиты, располагались в ряд на краю площадки. Обреченные целые сутки мучились, сидя в них, но как только увидели палача, сразу перестали ощущать боль в зажатых конечностях. Да они бы согласились хоть всю жизнь сидеть так, лишь бы их не казнили.
Увидев приближающихся слуг палача, Перикл почувствовал, как у него волосы зашевелились от ужаса. Но начали не с него, а с галата Оркилса, крайнего в ряду, справа. Его освободили из колодки и, как он ни кричал, как ни умолял пощадить, как ни сопротивлялся, его отвели к палачу. Перикл испытал облегчение от того, что не с него начали, но облегчение это продолжалось лишь мгновение, ибо он знал, что казни не избежать, что уже скоро предстоит умереть в невыносимых муках.
Как только обреченного отдали в руки палачу, Перикл опустил взор, не в силах глядеть на то, что будет происходить в дальнейшем. Когда раздались душераздирающие вопли, он зажмурил глаза. Заткнул бы уши, если бы руки не были стиснуты в колодке.
Крики боли ослабевали. Вот крики перешли в стоны. Когда стоны были еще громкими, они вдруг оборвались. И наступила зловещая тишина, гробовая тишина. Перикл понял, что Оркилс отмучился – смерть приняла его в свои спасительные объятия. О, как он позавидовал ему, ведь тот освободился уже и от рабства, и от жесточайшего страха, и от невыносимой боли. Смерть Перикла уже ничуть не страшила. Напротив, он жаждал ее, как ничто никогда в своей жизни.
Страшную тишину нарушили голоса зрителей. Они говорили теперь совсем тихо, хотя перед началом казни громко оживленно галдели.
Перикл открыл глаза и сразу затем закрыл опять. Перед ним мелькнули две мощные фигуры, тянущие за собой к краю площадки что-то длинное красное. «Его оттаскивают. Сейчас за другим пойдут!» – подумал Перикл, чувствуя, как кровь стынет в жилах.
На фоне приглушенного говора зрителей ясно прозвучали слова:
– Давайте следующего.
«Сейчас меня! Они сейчас меня возьмут!» – вспыхнуло в сознании. Все существо его пронзил дикий ужас. Перикл снова почувствовал, как зашевелились волосы на голове.
Но и на этот раз взяли не его, а мидийца Мастарта, сидевшего в колодке рядом с опустевшей. «Если они сохранят эту очередность – по порядку справа на лево, то я буду четвертым», – понял Перикл.
Казнь Оркилса и казнь Мастарта продолжались гораздо меньше, чем ожидал Перикл. Это обрадовало, но вместе с тем испугало. Испугало, потому что очередь дойдет до него быстро.
И вот она дошла. Могучие мужи, которым сопротивляться бесполезно, тащат его под руки к палачу, тащат, потому что ноги его отнялись от ужаса. Вот и палач. Улыбается ему приветливо, и улыбка эта выглядит издевательской. На одежде его, покрытой бурыми пятнами засохшей крови появились ярко-алые пятна свежей крови. Руки – по локоть в крови. Ноги обильно забрызганы кровью. Несмотря на такой его страшный вид, наш герой неожиданно для себя самого сумел овладеть собой: призвав всю силу воли, решил мужественно вытерпеть все муки. И в этот момент вдруг услышал слова Доркона:
– Постой, Ферекид, не торопись пока. Тут что-то наш великий Дамокл сказать хочет. Впрочем, я уже знаю что. Будет просить подарить ему этих пока еще живых висельников. И я, конечно, отказать ему не смогу. Ведь он гордость нашего города, им восхищается вся Греция.
«Неужели это спасение?! Меня не будут казнить! Я спасен! – внутренне воскликнул наш герой с такой радостью, какую невозможно передать словами. Он обрел способность видеть сейчас не только палача и его жуткие инструменты, но и окружающее. Взглянул в сторону Доркона. Увидел стоявшего рядом с ним могучего мужа, в красной шитой золотом тунике, чисто выбритым лицом, с коротко постриженными светлыми кудрявыми волосами. В глаза бросались его необычайно широкие плечи, огромные мускулы на руках и ногах, мало прикрытых короткой туникой, и особенно лицо: это было даже не лицо, а скорее, пугающая маска, похожая на лицо человека. Он сказал:
– Да, ты догадался, дорогой Доркон.
– Да догадаться нетрудно. Все знают тебя как собирателя висельников. И все знают зачем они тебе нужны.
– Обычно я стараюсь успеть договориться до казни с хозяином преступного раба, чтобы не разочаровывать зрителей как сегодня. Но богиня Молва не так уж расторопна, как многие думают – весть о твоих мятежниках до меня дошла поздновато. Еле успел. Ну, а что касается зрителей, думаю, они не остались в обиде – увидеть три казни подряд за один раз далеко не всегда удается. Значит, ты мне даешь их – этих двоих?
– Да я же говорю, что тебе отказать не могу. Разве тебе может кто-то отказать в таких случаях? Ты всегда получаешь желаемое.
– Не всегда. К сожалению, не всегда, дорогой Доркон. Осужденных судом города я заполучить не могу. Против законов никто не пойдет, чтобы самому не оказаться висельником. Если суд приговорил кого-то к смерти, то он должен быть умерщвлен так, как требует закон. Выручают меня в основном владельцы рабов, как ты.
– Мы отдаем тебе своих преступных рабов охотно потому, что хотим приобщиться к твоей великой славе. Ведь благодаря нам, дающим тебе их, ты продолжаешь оставаться любимцем Ники. Даем тебе их также потому, что знаем, что ожидает их у тебя. (Примечание: Ника – богиня победы у древних греков).
Услышанное разочаровало Перикла. Некоторые фразы внушили устрашающие опасения, особенно с учетом того, кем был Дамокл: кто он, красноречиво свидетельствовало его очень своеобразное лицо. Тем не менее наш герой необычайно обрадовался. Еще бы: изуверского истязания, страшившего даже более, чем смерть, удалось избежать. Правда, его по-прежнему ждет неминуемая гибель и тоже мучительная. Но все же менее страшная. К тому же эта другая расправа над ним отодвинулась на неопределенное время и именно в этой неопределенности есть какая-то надежда, надежда на то, что судьба, возможно, снова сделает неожиданный крутой, благосклонный к нему поворот, как сделала сейчас.
– Только отдай деньги за кандалы, да и забирай их, – сказал Дамоклу Доркон.
– Я отвезу их к себе в твоих цепях. Дома надену на них свои. А твои принесет тебе мой слуга. Можешь не сомневаться – вон сколько свидетелей: даже если хотел бы обмануть, не смог бы, – ответил Дамокл.
– Дорогой Дамокл, как ты мог подумать, что я сомневаюсь в твоей честности и нуждаюсь поэтому в свидетелях. Пусть будет так, как ты хочешь. Пришлешь со слугой.