«Я не хочу судьбу иную
Мне ни на что не променять
Ту заводскую проходную,
Что в люди вывела меня…»
Из песни
Наденька была девочкой болезненной, родилась такой. Её мать, Любовь многие осуждали, винили в болезни дочери. Злословить по поводу того, что Любовь отдала малолетнюю дочурку в туберкулёзный санаторий на излечение было любимым делом товарок по автоматно-токарному цеху завода, где с четырнадцати лет все они трудились. Сначала точили гильзы для патронов, пока война не кончилась. Потом перешли на сложные детали для подшипников.
Сама Любовь так не считала, как-то надо было устраиваться, когда всех подростков из их захолустной деревни мобилизовали на военный завод. Отец в первые же дни войны погиб под Ленинградом. А мать, получив похоронку, протянула не долго. Всё старалась отвезти лишний кусок хлеба дочке на завод. Годовалого братишку Любиного, Павлика, приютили дальние родственники после смерти матери.
Когда война закончилась, стали переселять из землянок и бараков в кирпичные новые дома в первую очередь семейных и с детьми. Люба была тогда не замужем. Она твёрдо решила: хоть за хромого, хоть за слепого, хоть за безрукого выйду замуж и рожу, чтобы получить жильё. А повстречался туберкулёзный. Да и где их было взять, мужиков послевоенных? Кого убили, а кого искалечили.
Так вышла замуж, а пожить-то в новом доме с мужем случилось только три месяца. Умер сердешный, не дождался рождения доченьки Наденьки. А как ждал, покойный; ласково называл моя Надешка. Мечтал не о сыне, которому не желал своей военной судьбы, а о дочери. Так и Любовь стала звать свою дочку в память об её отце и своём муже Надешкой.
Когда схоронила мужа, Павлика тоже забрала Люба в новую квартиру. Подумала, что сироте негоже скитаться по чужим людям, когда сестра родная рядом. Да видно не заметил Всевышний добрых дел Любы; нагрянуло новое горе: маленькая Надешка тоже оказалась больной туберкулёзом, пострадал позвоночник, надо было лечить в пансионате. Вот и отдала дочку на полтора года. И хорошо, что не послушала пересудов да наставлений завистников.
Мы встретились с Любой на заводе через пятнадцать лет после того, Павлик вырос, обзавёлся своей семьей и жил в этом же городе. Дочка Наденька выздоровела и вернулась к матери, училась в старших классах школы, увлекалась фотографией, взрослела и хорошела на глазах.
И меня Люба приютила, потому что жить мне было негде, а учиться в вечернем институте очень хотелось. Хоть и нелегко Любе было поднимать одной двоих детей, да больше из сострадания ко мне позвала на квартиру, когда мне отказали родственники, у которых я некоторое время квартировала. Да и работали мы с ней на заводе не директорами, а смазчицами в цехе приборных подшипников. И платить я ей много не могла, а просто подменяла её в третью смену, когда случались каникулы в институте.
Надо сказать, что мне везло в жизни на встречу с добрыми людьми. Вот и на завод я пришла не потому, что больше негде было работать. В тысяча девятьсот шестьдесят пятом году наш большой областной город Куйбышев ещё очень активно набирал рабочую силу из окрестных деревень, но мешала этому паспортная система, запрещавшая выдавать паспорта выпускникам школ.
Мне повезло: я окончила школу с Золотой медалью, и учитель химии Матвеев Арсений Иванович вручил мне направление в ленинградский технологический институт по деревенской квоте. Была тогда и такая причина выдать мне паспорт.
Теперь я понимаю, что мой старый учитель вручил мне тогда путёвку в большую жизнь. Он не сказал мне это, но в село я больше не вернулась, а осталась в городе учиться на вечернем отделении Куйбышевского политехнического института.
Это было не так просто. Я работала уже целый год в лаборатории неорганической химии Куйбышевского педагогического института, но эта работа не соответствовала профилю моей будущей профессии инженера-электрика. Грозились отчислить из института, если не буду работать на заводе.
Завод мне не обрадовался и предлагал работать в две смены учеником, а потом токарем в автоматно-токарном цехе.
- Учишься для себя, - сказал мне начальник отдела кадров, - а мне надо токарные станки ДИП-300 обеспечить рабочими руками.
Я бы и согласилась, но когда же тогда учиться!? И тут мне снова встретился очень хороший человек Лариса Исаковна Киселёва. Маленькая, хрупкая, быстрая, как птичка, без стука, словно старая знакомая, впорхнула в кабинет начальника отдела кадров.
- Кто это к нам просится? А сам говорил, что кадров для меня нет, - с порога и прямо о насущном.
- Да вот, хочет в одну смену работать, а у меня же везде две смены, - с некоторым недоумением ответил начальник кадров.
Мне не составило труда объяснить главному коррозисту цеха приборных подшипников что я учусь в вечернем институте.
- А я возьму, - заявила кадровику Лариса Исаковна,- мне очень нужны рабочие, я прямо задыхаюсь от нехватки рабочих рук, затем и пришла к тебе.
- Так у тебя же три смены…
- Разберёмся, - и тут же спросила меня
- Пойдёшь смазчицей на первую и третью смены?
Не помня себя от счастья, я сразу согласилась. Даже не спросила ни о деньгах, ни о третьей смене, ни о самой работе смазчицей. Главное было, что меня не отчислят из института.
Но, надо сказать, через два года, после третьего курса меня снова грозились отчислить из института, потому что я работаю не электриком, а смазчицей. Не по специальности. Но это - совсем другая история, из которой мне тоже помог выбраться хороший человек.
У Любы с Надешкой мне жилось хорошо. Никто не мешал мне заниматься, чертить курсовые работы, целая комната была в моём распоряжении, хотя я только в дни каникул или экзаменов в ней и появлялась. Приходилось только ночевать. Смены у нас с Любой не совпадали, так что мы не успевали друг другу надоедать. С Надешкой мы были подружками. Вместе убирались в доме по воскресеньям; по субботам ходили в баню, которая была недалеко, прямо на заводе с выходом на улицу. Иногда Надешка меня фотографировала. Жаль только, что не сохранилось ни одной фотокарточки моих благодетелей.
Трудовые резервы из деревень продолжали прибывать в промышленность Куйбышева, но общежитий на всех не хватало. В педагогическом институте меня не могли поселить в общежитии, потому что я училась в другом институте и была сотрудницей, а не студенткой. А на заводе, где я работала без году неделя, была такая очередь, что мудрено было дождаться своей. Но здесь меня снова не оставила удача. Построили новое общежитие на краю города, и туда очередные не захотели селиться, ждали место рядом с заводом. А у меня выбора не было: лучше синица в руках, чем журавль в небе.
Распрощалась с Любой и с Надешкой, переехала на край города и началась новая жизнь. Жизнь эта начиналась в пять часов утра, потому, что в половине шестого на завод отходила «хозяйка», как ласково называли крытый военным брезентом грузовик с лавками в кузове, на котором возили на смену рабочих. Спать было некогда, но экономия в несколько копеек была. Эти копейки можно было использовать на обед. Да и добраться на общественном транспорте ко времени на смену было тогда невозможно.
Заканчивалась моя смена в половине первого ночи, когда автобус из центра города, где я училась в вечернем институте, прибывал на конечную остановку и водитель будил меня, чтобы случайно не увезти в автопарк ненароком.
Времени на сон не было совсем, но было огромное желание учиться и большая надежда на светлое будущее дипломированного инженера.
Народ в общежитии собрался разный, хотя и весь деревенский. Были девчата и из других областей: Ульяновской, Оренбургской, Мордовии и даже из Сибири. Жили в общем неплохо, но я снова почти не бывала дома: утром работа, потом сразу в институт, а ночью уже все спали, когда я возвращалась, так что мало я знала о своих товарках по комнате.
- Томка, просыпайся, на хозяйку опоздаешь, - обычно будили меня сожительницы, за что я им безмерно была благодарна. Но с занятиями для меня лафа закончилась. К соседкам по комнате приходили гости, почти каждая мечтала выйти замуж, общего у меня с ними было мало. Поэтому все выходные и каникулы я проводила в областной библиотеке на площади Куйбышева. Теперь, когда показывают парады по телевидению на этой площади, я с теплом вспоминаю годы, проведённые там. Несмотря ни на что, это были прекрасные годы молодости и надежды.
И вскоре наступил год тысяча девятьсот семидесятый, год защиты диплома и выпуска из института. К этому времени я уже работала в электро-лаборатории, по специальности, дослужилась до четвёртого разряда электрослесаря, и уже перестала экономить пятьдесят копеек на обед в заводской столовой, который был одновременно и завтраком. Какой же завтрак в пять часов утра в общежитии?
Студентам вечернего отделения полагался отпуск для подготовки дипломного проекта, но мне было не до этого благоденствия. Я собирала материал на своём родном теперь уже заводе и стоило ли отказываться от зарплаты, если ты и так целый день на заводе!?
- Тамара, ты чаще ходи в цех для проверки приборов, - говорил мне обычно наш начальник Геннадий Иванович, что в переводе означало: «собирай там материал для диплома, я не замечу». Так мне встретился в жизни ещё один очень хороший человек. Он так же, как я любил не себя, а людей труда вокруг себя.
И по прошествии полувека от времени тех событий, я низко кланяюсь ему за то и вспоминаю, как мы сотрудничали.
- Представляете, сын решил сделать рояль электрическим, разобрал его полностью, а жена даже не заметила этого, - откровенничал с нами начальник про свою жену, подававшую в молодости надежды стать пианисткой, а ныне домохозяйка и мать пятнадцатилетнего оболтуса. Мы отвечали ему тем же. Зато, когда надо было поехать в колхоз на картошку или бежать за честь завода на лыжах, мы молодые никогда ему не отказывали.
Молодых специалистов у нас на участке было всего двое: я и новоиспеченный инженер Владик Пенкин. Поговаривали, что он получил место работы по блату, но числился всё-таки пока стажером.
- Ну, молодые специалисты, - объявил нам с Владиком однажды Геннадий Иванович, - настал ваш звёздный час икс.
- Опять бежать четыреста метров наперегонки с автоматно-токарным или теперь с инструментальным цехом, - саркастически пошутил Владик Пенкин.
- Да, нет, - вполне серьёзно продолжил начальник, - теперь понадобятся ваши головы, а не ноги.
- Я слышала по селектору, в шариковом цехе уже неделю стоит джустина, - осмелилась догадаться я.
- Не просто стоит, а стоят ещё вокруг неё и наладчики, стоит выполнение плана по крупным подшипникам, стоит и наша с вами премия, много, что остановилось, но надо запустить, чтобы работало, - закончил свой монолог Геннадий Иванович.
- А мы что, самые крайние? – опять усомнился Пенкин, - опытных инженеров нет…
- Мы не крайние, мы с вами умные; станок импортный, японский, все инструкции и схемы на английском, одним словом, не посрамите земли русской и нашей лаборатории, - заключил пафосно начальник своё задание.
Шариковый цех находился на другой стороне улицы, нам выписали пропуска, и пошли мы с Владиком на бой с неполадками, чтобы «не посрамить земли русской и лаборатории». Честно скажу, особенной уверенности в успехе не было.
В цехе стоял такой грохот от работающих станков, что нельзя было услышать друг друга, но затихшая джустина по обработке шаров красовалась среди старых, чумазых, работающих на износ долгожителей отечественного станкостроения. Она как бы издевалась над всеми, отказываясь запускаться.
Мы, молодые специалисты, как и положено новоиспеченным дипломантам, начали с инструкции и со схемы, а также с грязной каптёрки, где можно было говорить и слышать друг друга. Быстро нашлась цепь, в которой что-то не срасталось, пошли в цех и «прозвонили», это мы умели. И случилось чудо: цепь оказалась повреждённой. Принесли в каптёрку красивое, маленькое, жёлтенькое реле в прозрачном корпусе и через него увидели болтающийся без дела проводок, виновник всех бед. Оказывается, и у японцев не всё так идеально с качеством, как кажется издалека.
Проводок поставили на место и закрепили с помощью отвёртки, реле вернули в схему управления приводом, нажали кнопку «Пуск» и джустина запела свою японскую песню, выполняя наш советский план. Мы с Владиком переглянулись, вытерли руки ветошью и направились к себе в лабораторию, ничего не сказав в цехе, ведь там так шумно, что никто бы нас не услышал.
Пока мы шли на своё рабочее место «не посрамив земли русской и нашей лаборатории», селектор уже рассказал о нашей работе Геннадию Ивановичу, который скромно доложил директору о том, что у него работают настоящие специалисты.
Теперь нас уже не называли молодыми специалистами. Мне дали два дня отгулов, которые я посвятила своему будущему диплому, а Владику Пенкину заменили статус стажера на статус инженера.
Вспоминая этот эпизод из своей жизни, я думаю, как важно старшим не только руководить младшими, но и воспитывать в них чувство собственного достоинства и уважения к людям труда.
25.03.19г.
Тольятти