Однажды мне пришлось отправиться в путешествие, хотя по натуре я лентяй и домосед. Кроме того, я свежий, с пылу с жару, пенсионер, намеренный как следует отыграться за жизнь, полную принудительного труда. В семидесятые я тянул лямку в захудалом НИИ, в девяностые - в кооперативе по пошиву варёных джинсов, в начале двухтысячных я был вообще чёрти кем чёрти где, а завершилась моя великая карьера на складе мелких канцелярских принадлежностей. До пенсии я отсчитывал сначала годы, затем месяцы, потом дни и, под занавес, чуть ли не минуты. Так что, когда желанный миг, наконец, настал, я, несмотря на артроз, исполнил нечто сходное с танцем австралийских чечёточников.
В первый же день моего блаженного лодырничанья я приготовил термос с чаем, блюдо пирожных и вазочку сухого печенья, поставил всё это на прикроватный столик и возлёг на любимое ложе для просмотра «Ребекки» Хичкока. Вот пробежали по экрану титры, и вслед за ними проступили сквозь интригующий туман руины недоброго поместья Мэндерли. Я поворочался от удовольствия, но в этот момент на другом конце города, в Отрадном, где когда-то млела на даче Наташа Ростова, раздалось гулкое: «Ту-ту-ту-ту… Ту-ту-ту-ту…».
«Ту-ту-ту-ту… Ту-ту-ту-ту…». Так ловчий затрубил в рог, объявляя тем самым начало непристойной облавы на мирного пенсионера. Ловчий – это моя бывшая жена, собравшая для охоты целую стаю, готовую напасть на меня в моём убежище.
«Голос по волку!» - подал сигнал ловчий.
В своём логове несчастный волк остановил фильм и снял телефонную трубку.
- В наше время пенсия – не приговор! – раздался в моём ухе резкий голос бывшей жены.
Я выронил на простыню кусочек сухого печенья, попутно раздавив его локтем.
- Совершенно с тобой согласен, - ответил я с досадой. – Никогда не рассматривал пенсию с этой точки зрения.
- Даже не думай сдаваться! – крикнула она. – Чем ты сейчас занят?
- Лежу, - сказал я, пытаясь вымести из-под себя колючие крошки.
- Лежишь?! – взвизгнула она так, словно я сообщил ей, что прямо сейчас кого-то жестоко убиваю.
- Ты убиваешь себя! – крикнула она. – Ни в коем случае не расслабляйся! Движение – жизнь!
Далее она поведала о бухгалтерше своего учреждения, скончавшейся от тоски по службе спустя всего два месяца после выхода на пенсию.
- Послушай, - пока ещё мирно сказал я, - мне не грозит смерть от тоски по работе. Приговор – это годы и годы принудительного труда. Ныне я отбыл свой срок и намерен делать что хочу, а именно - лежать!
- Бассейн, йога, пробежки, скандинавская ходьба..., - заверещала она.
Я вспылил.
- Не желаю шататься по паркам с лыжными палками без лыж, равно как и с лыжами без палок! Ненавижу бег, и ты знаешь, что у меня аллергия на хлорку… Отвяжись!
- Боже мой, он себя погубит! – донеслось из Отрадного, когда я вешал трубку.
С трудом избавившись от останков погибшего печенья, я вознамерился продолжить лодырничанье.
«Бросай гончих!» - протрубил ловчий.
И гончие бросились. Первым достиг цели второй муж бывшей жены.
- Старик, рано ставить на себе крест! – просипел он, кусая бедного волка за ляжку. – Тебе нужна баба! Зарегистрируйся на сайте знакомств!
- А-р-р-р, - огрызнулся травимый волк, - никто мне не нужен! Наша с тобой бывшая жена отбила у меня всякую охоту…
Тогда я ещё не знал, что охота только начинается.
На протяжении двух месяцев я почти ежедневно подвергался атакам бесцеремонной своры родственников и знакомых, желающих сунуть свои носы в неприкосновенную личную жизнь другого индивида. Каких только предложений не пришлось мне выслушать! Я и не подозревал, сколь много придумано способов сживания со света безобидных пенсионеров.
- Займись классическим пением!
- Или домашним мыловарением!
- Танцуй бальные и народные танцы!
- Или учи иностранные языки! Это шанс завести новые знакомства за рубежом!
- Пойди на курсы компьютерной грамотности!
- Позволь себе путешествие!
- Заведи кулинарный блог!
- Познавай себя с помощью книг и видеокурсов!
- Коллекционируй этикетки!
- Изготавливай сувениры!
- Окрашивай мебель!
- Переустанови своё сознание, сосредоточь внимание на добре и энергии любви!
- Пиши маслом!
- Займись общественно полезной деятельностью, следи за состоянием двора и района!
Второй муж бывшей жены, заботившийся обо мне с особенным изуверским смаком, превзошёл всех.
- Старик, тебе необходим дополнительный заработок! С ним ты сможешь по-прежнему ощущать себя нужным и завести бабу, - посоветовал он, - выгуливай за деньги породистых собак, тайком води их на случку и бери свой процент или… открой детский сад на дому!
- У-у-у… Отва-ли-и-и-те!!! – заскулил волк, сам без сил отваливаясь на подушки.
И всё же идея дочери («Папа, отдохни за границей») засела в усталой голове отца. Разумеется, поездка как таковая меня не прельщала. В бытность «чёрти кем» мне уже доводилось выезжать за рубеж, где ровно через день с четвертью я оказывался во власти свирепого сплина, мечтая лишь о возвращении на мягкий домашний диван.
Сейчас, увы, отбытие в заморскую даль виделось единственным способом прервать нарушение прав человека на заслуженном отдыхе. Заграница, решил я, - вот настоящая изоляция. Вот где всегда найдётся предлог не выходить на связь. К моим услугам помехи на линии, плохой Интернет, утеря зарядки для мобильного телефона et cetera. В конце концов, самоизолируясь, я проявлял к ним чуткость. В конце концов, дело дошло до того, что трёхмесячный внук оставался единственным членом семьи, избегнувшим моей грубости.
Я отверг предложение дочери оплатить поездку во Французскую Полинезию. Я – гордый пенсионер. Поэтому я взял часть сбережений и, вздохнув, вложил их в покупку турпакета на Средиземноморское побережье Турции.
Готовясь к поездке, я приобрёл шорты и несколько простых маек, шлёпанцы, новые плавки и солнцезащитный крем. А второй муж бывшей жены вручил мне карманный русско-турецкий разговорник, на обложке которого любовно льнули друг к другу российский и турецкий флаги.
- Да поможет он тебе закадрить турецкую бабу! Гы-гы-гы! – напутствовал он.
Приморский городок – место моей самоизоляции – находился в полутора часах езды от аэропорта. Он встретил меня пластмассовым шелестом сухих пальм и козами, поедающими апельсиновую падалицу. В пушистых облачных боа вдали бронзовели великолепные горы Тавры. Муэдзины уже откричали, правоверные отмолились. Насыщенно синий вечер растекался над Анатолией, являя миру бледную скобку полумесяца. Точно такую же, как на красном полотнище, воткнутом у отельной клумбы.
Моё прибытие удачно пришлось на конец ужина, и я ещё успел налупиться острыми овощами с рисом и пригубить ракию.
- А хорошо бы в Турцию провели железную дорогу через Крым! – к месту заметил за соседним столом шофёр из Ижевска.
В первый же день я отправился на пляж лежать. Я лежал час, лежал два, лежал ещё двадцать пять минут плюс ещё десять минут плюс шесть минут плюс три минуты плюс одну минуту плюс семнадцать с половиной секунд, и по прошествии этих временных отрезков рука моя пошевелилась и извлекла из рюкзака разговорник. Раскрыв его наугад, я попал на кулинарную страницу.
Я начал читать главу «Первые блюда»: борщ зелёный, борщ красный, суп гороховый, уха… «Что за чепуха?» Я стал представлять, как в турецкой закусочной, ну к примеру… Витя Бубукин из Электростали требует: «Борщ зе-лё-ный! Борщ зе-лё-ный!» «Ах, его нет! Тогда мечите на стол борщ красный!». Но это были ещё цветочки, точнее борщевики. Через секунду я глянул в список дальше и получил весомый удар в глаз словом… «капусняк». Капусняк?!!
Я проверил обложку, но никаких изменений там не нашёл. На месте были российский триколор и турецкий стяг цвета пролитой за ислам крови. «Арий Олег. Киев. 2012 год», - сообщали выходные данные. В аннотации уточнялось, что «Русско-турецкий разговорник предназначен, прежде всего, для граждан России…»
Тут я обрадовался, мгновенно позабыл про капусняк и, заранее испытывая благодарность к Арию Олегу, решил выучить что-нибудь полезное.
«Меня зовут Олександр Кравчук», - осторожно предложил россиянам разговорник. Убедившись, что это не вызвало явного протеста, он, осмелев, продолжил: «Я - гражданин Украины». И далее понеслось: «Могу я позвонить в Украинское посольство?», «Как позвонить в Украинское консульство?», «По каким дням в Киев вылетают самолёты?», «С какого вокзала отходят в Киев поезда?», «Когда моя посылка дойдёт в Киев?». А фразы «Я немного понимаю русский, но не говорю. Здесь кто-нибудь говорит по-украински?» тронули меня до слёз. С какой заботой Арий Олег заготовил их для психически больных туристов из России!*
(*ПРИМЕЧАНИЕ: ОПИСАННЫЙ РАЗГОВОРНИК НЕ ЯВЛЯЕТСЯ ПЛОДОМ ВООБРАЖЕНИЯ И ИМЕЕТСЯ В ЛИЧНОЙ БИБЛИОТЕКЕ АВТОРА)
При чтении я несколько раз засмеялся. Закутанная в чёрное мусульманская матрона осуждающе заёрзала в соседнем шезлонге. Решив, что пора окунуться, я бросил последний взгляд на страницу, и вдруг за краешек моего глаза сама собой нагло зацепилась и повисла там фраза: «Я забыл свой мешок в автобусе номер семь…»
Не успел я моргнуть глазом, чтобы сбросить с его края глупое предложение, как оно вцепилось в меня по-бульдожьи. С тех пор я плавал и думал о мешке, ходил и думал о мешке, я спал, ел и сидел в комнате счастья, думая о мешке. Какому чудаку в наше время понадобилось путешествовать с мешком?! При каких обстоятельствах он забыл его в автобусе? И ещё меня очень волновала цифра семь. Откуда Арию Олегу столь точно известен номер маршрута?!
Вечером в надежде отвлечься я вышел на променад и вот что там обнаружил. Во-первых, вдали на пустом пляже сидела группа мудрецов-кочевников в разноцветных одеждах. О мудрости я судил по их глубокомысленно склонённым затылкам, недвусмысленно говорившим: «Мы думаем о судьбах мира, а вы, дураки, проваливайте».
Во-вторых, всю прогулочную часть наводняли кошки. Признаюсь, я отношусь к ним неважно. Пусть проклянут меня все котофилы планеты, но я ненавижу слащавых мурзиков на открытках, календарях, тарелках, шкатулках, кошёлках, футболках и прочем. Я на дух не переношу глянцевых кисок, спящих в корзинках или резвящихся на полянках, где они путаются в клубках пёстрых ниток. Что до живых экземпляров, с тарахтением трущихся о ноги, я стараюсь их игнорировать, а если случится отдавить им хвост, то совесть меня нисколько не мучает.
Впрочем, тогда я хватался за всё, что помогало бороться с мешком, забытым в автобусе номер семь. Я тоже мечтал забыть и принялся разглядывать кошаков. Там было на что посмотреть. Их шерсть сочетала в себе все возможные для животных оттенки. Когда-то я охранял ателье дизайнера – специалиста по платьям из пластмассовых крышек – и, дабы скрасить дежурство, выучил наизусть полную таблицу цветов. Клянусь, что без труда отличаю цвет влюблённой жабы от цвета лягушки в обмороке.
Благодаря своим знаниям я смотрел на кошачий парад, уверенно отмечая: тут вердепешевый, а там цвет бороды Абдель-Керима, переходящий в блошиное брюшко, этот паршивец несёт на спине побег папайи, разбавленный кожей буйвола, а тот мелкий скот, в основном, гриндеперлевый с вкраплениями старого льна; у толстой кошки грудка цвета бедра испуганной нимфы, а уши – Крайоловый абрикос…
Кошачьих была просто тьма, так что, следуя за ними, я добрался до мудрых бедуинов и понял, что это кресла-трансформеры, расставленные на песке владельцем прибрежной кальянной. С минуту я пялился на них злой от такого надувательства, а затем спросил:
- С чем шиша?
- Ананас, яблоко, персик, кокос, ракия, водка… - залопотал турок-продавец, кривя своё лицо разбойника с большой дороги.
- Водка, - сказал я решительно.
Пил водку всякий, а курил мало кто.
Прохладный дым несколько раз наполнил лёгкие. Сначала я ничего не чувствовал и просто глазел на черничное море и мерцающие вдали огни. Минут через десять я, покосившись вправо, убедился, что кресла-трансформеры вновь превратились в бедуинов. Тогда я перевёл глаза налево и увидел там странного типа. Я его сразу узнал. Он был из запорожской кодлы, варганящей на известной картине письмо турецкому султану. Самый жирный, самый краснорожий, в ярком халате, с кривой саблей на боку. «Ти, султан, чорт турецький, і проклятого чорта брат і товариш, самого Люцифера секретар!» - завопил запорожец, потрясая мешком, в котором вёз «свинячу морду», чтобы швырнуть её на ступени дворца и тем морально уничтожить восточного владыку.
«Сгинь, - велел я ему, - начинаю обратный отсчёт… три…два…один…» Но тут из-за его спины высунулась растерянная физиономия и сообщила:
- Меня зовут Олександр Кравчук. Я немного понимаю русский, но не говорю. Здесь кто-нибудь говорит по-украински?
В считанные минуты я попал в окружение. Целая толпа мешочников обступила меня. Огородники, рыночные торговцы, грузчики, маньяки, нищие, янычары, бедные многодетные отцы-челночники, мотающиеся туда-сюда с мешками товаров.
Пока я курил, они успели позабывать их в автобусе номер семь, и когда я, расплатившись, двинулся в отель, вся орава потащилась за мной, громко жалуясь на свою забывчивость: «Я забув свій мішок в автобусі номер сім!».
Наутро я проснулся со вкусом шиши во рту, с дымом от шиши в лёгких и с парами от шиши в голове. Порождённые шишей монстры толпились у постели, требуя завтрака. А когда мы всем кагалом спустились в ресторан, запорожец обнаглел настолько, что кричал повару: «Вавiлонський ти кухар, татарський сагайдак, олександрiйский козолуп!» «Мне бы капусняк, капусняк…» - причитал Олександр Кравчук. Да и прочие вели себя не лучше. «Галушки! Горилка! Сало!» - раздавалось тут и там. Кто-то просил достать ему что-то на берёзовых бруньках.
Так я промаялся несколько дней. Самоизолировавшись от московского окружения, я оказался в плену исчадий собственной фантазии. Я бесился от их присутствия, но они следовали за мной, как рыбы-прилипалы, как назойливый мотив пошлой песенки.
Продолжение http://www.proza.ru/2019/03/31/1616