М Е Т Р О Л О Г И Я
(ч а с т ь п е р в а я)
Я начал осваивать набережную Москва-реки от
Воробьевского шоссе до Крымского моста ещё лет тридцать
тому назад.
В самом начале восьмидесятых годов я ходил этим
путем на работу.
И не столько по самой набережной, сколько по
живописным террасам Воробьевых Гор от метро-моста к
Нескучному Саду и дальше через Парк Культуры на Октябрьскую
площадь, где располагается Московский Институт стали и сплавов.
В те дни, когда у меня не было необходимости посещать
институт и в выходные я ездил на велосипеде по тем же местам с
обязательным купанием в Москва-реке утром или вечером, а то и
дважды в день.
Разумеется, в теплое время года, хотя зимой там народ
охотно "моржевал", только не в реке, а в двух небольших прудиках.
Теперь велосипед подарил и хожу пешком от
метро-моста до Воробьевского шоссе и обратно, 5 км по
велосипедному спидометру.
Иногда в голову лезут разные мысли, чаще что-то просто
вспоминается.
От нечего делать я давно уже и досконально изучил свой
маршрут во всех его вариантах.
Кроме того, с точностью до метра знаю величину
пройденного расстояния по набережной, особенно между такими
ориентирами, как канатная дорога, спасательная станция,
пятисотлетний дуб, что растет аккурат напротив желтоватого цвета
изящного павильона "Прокат" на противоположном берегу реки.
Таких почтенных старцев на Воробьевых горах несколько.
Все они болеют, но ими никто, по крайней мере, до сих
пор не занимался.
Когда вы подойдете к нему, чтобы погладить его кору, то
представьте, что тоже самое мог проделывать с ним
полтысячелетия тому назад еще мальчишкой его сверстник
Ванюшка, родом из села Коломенского, что стояло тоже на
Москва-реке и от которого осталось только название станции метро.
Я имею ввиду Великого Князя Московского и всея Руси
Ивана Васильевича по прозвищу Грозный.
Похоже, что только он со своей опричниной смог
бы разобраться в этом разгильдяйстве и приказать всенародно
розгами пороть воеводу, под чьей властью находился
"Центральный парк культуры и отдыха", включающий в себя еще и
Нескучный сад, и природный заказник Воробьевы Горы.
Так вот, когда я подхожу к очередной контрольной точке
маршрута внутренний спидометр автоматически называет мне
номинальный размер пройденной дистанции.
Когда голова чем-то занята, то надоедливая автоматика
сама отключается.
Здесь, чтобы объяснить читателю, почему я вместо
принятого слова "расстояние" выразился витиевато и необычно
"номинальный размер пройденной дистанции", мне необходимо
сделать отступление.
Я инженер-механик по образованию и всегда имел дело
с точными науками.
На третьем курсе МВТУ в летнюю сессию предстоял мне
экзамен по "Метрологии и взаимозаменяемости".
Предмет каверзный, как, впрочем, и многие другие в
этом храме науки.
Да-да, именно так ректорат часто называл МВТУ на
всякого рода официальных собраниях.
На экзамен мы вдвоем с моим товарищем Юркой
Пиксиным явились практически совсем неподготовленными.
Причина была уважительная, мы получили по "хор" на
предыдущем экзамене по еще более сложному курсу
"Термодинамика" и несколько дней отмечали это событие.
А-а, "Терму" свалили, а уж эта "Метра" образуется сама
собой.
Однако с утра из экзаменационной аудитории
неожиданно начали выносить "неуды" даже те, от кого этого
никак не ждали.
Рисковать стипендией было нельзя.
Оставался вариант с болезнью и официальным
переносом экзамена на после сессии.
Но, поздно очухались ребятки, экзамен-то уже идет.
И тут вспомнился мне школьный дружок Эрик Адитайс,
тот самый "японский шпион" Сиатида, которого вы, возможно,
помните по какому-то другому отрывку, если читать его фамилию
справа налево.
И от которого я узнал, как его загульная братия в
Текстильном институте поступает в аналогичной ситуации.
Оказывается, нужно принять сразу упаковку из десяти
таблеток аспирина по 10 мг, закурить, пробежать метров 300-400
с дымящейся сигаретой в зубах и сразу же отправляться в
медпункт.
Гарантирована температура 37.5 градусов, пульс до 90
ударов и освобождение от сдачи экзамена по болезни.
Я рассказал об этом Юрке.
Что касается меня, то я был готов безоговорчно к
любому самоистязанию.
Юркин же организм был более тонкий и часто
реагировал на болезни или обыкновенные медицинские процедуры
совсем не так, как это происходит у большинства нормальных
людей.
Например, водку, называемую им окаяновкой, и даже
спирт-сырец, который ему приносила с работы старшая сестра,
он принимал с большой охотой, помногу и часто.
И, что самое главное, без всяких отягчающих
последствий поутру.
А вот когда у него брали кровь из пальца, чего даже
бывает дети не замечают, если медсестра опытная и заботливый
родитель отвлечет ребенка от предстоящей процедуры, то Юрка
почти всегда терял сознание.
Иногда даже еще до того, как медсестра успевала проткнуть
бледную кожу на кончике придавленного с силой пальца.
И это при том, что в семье было два медика, мать и
сестра, и медицина в доме была почитаема как идол в папуасском
племени.
Немного настораживало большое количество лекарства,
которое надо было принять сразу.
Но с другой стороны светила угроза оказаться без
стипендии, что я уже испытал на втором семестре.
К тому же и родители, тогда еще избалованные моими
сплошными пятеркам в школе, узнав о моем провале в первую
экзаменационную сессию со своей стороны в воспитательных
целях перекрыли денежный ручеек на целых полгода.
Тогда-то мне и пришлось в компании, в основном,
иногородних студентов познакомиться с плодоовощными
базами Москвы.
Чаще всего разгружали картошку из 60-ти тонных
грузовых вагонов, так называемых, пульманов.
На большинстве баз разгружали обычными совковыми
лопатами.
Здесь я имею ввиду профиль полотна лопаты, совок, а
не мазохистское самоназвание бывших простых советских людей.
Так вот, такая лопата тяжелее штыковой, да и картофель
нещадно режет, хотя никто об этом, конечно, не думал.
На некоторых базах применялась "механизация", те же
совковые лопаты, но с роликами.
Только на базе недалеко от Бакунинской улицы нам
повезло с передвижными ленточными конвейерами.
Тем более, что машины непрерывного транспорта,
к числу которых относятся и конвейеры, были одной из
составляющих нашей будущей специальности.
После окончания разгрузки отборный картофель, почти
не таясь, выносили через проходную.
Бывало и помногу, иногда продавали тут же назойливым
бабкам, которые сразу несли его на рынок для перепродажи.
То же самое творилось при выгрузке капусты из вагонов
и погрузке ее в грузовые машины.
На базах, располагавшихся в закрытых помещениях, где
хранились свежие и консервированные фрукты, был порядок, учет
и строгий контроль.
На рабочем месте разрешалось есть от пуза, но, может
быть, именно поэтому на таких базах и платили мало.
На обычной открытой овощебазе за один 12-15 -ти
часовой рабочий день смело можно было заработать на венгерские
брюки, или на гэдээровский буклевый пиджак.
А кому-то важнее было потратиться на два вечера со
своей девушкой в ресторане.
продолжение:http://www.proza.ru/2019/04/01/448