Эти девчонки дружили с аспирантуры.
Дина была высокой, худой, бледной блондинкой с длинными тонкими волосами и лошадиным – тоже длинным - лицом. Зина, наоборот, - черноглазая, яркая, пухленькая стриженая брюнетка с круглыми щечками и не менее округлыми бедрами.
Дина ненавидела свое имя, она говорила Зине: «Назвали меня как дворняжку!», и очень гордилась своими длинными, стройными ногами, хвастаясь всем знакомым, что ноги у нее «французские».
Зине нравилось ее редкое имя, несмотря на мнение Дины, что оно «деревенское» и «теперь так архаично не называют», а про свои пухлые ноги с широкой щиколоткой Зина просто молчала, не считая их достопримечательностью, а лишь изредка жаловалась подруге, что на них трудно подобрать в магазинах обувь.
Дина считала себя эффектной и умной, а Зина себя эффектной не считала, а просто – умной.
Дину, несмотря на ее ум и эффектную внешность, очень скоро выгнали из аспирантуры за неуспеваемость, а Зина задержалась там на целых три года и защитила кандидатскую.
Несмотря на данные обстоятельства, девочки не расстались, а подружились еще крепче.
Дина, не став ученой, превратилась в бойкую журналистку с авантюрными замашками, а Зина погрузилась в пучины науки и бытовой аскетизм. Дина периодически пыталась вытащить Зину из ее научного кокона в свои авантюры – то настаивала на том, чтобы ради дружбы Зина вступила в какую-то новую партию, то завела роман с женатым поклонником, - но Зина активно сопротивлялась.
С работы и на работу Дина ездила в такси, а Зина – на обычной маршрутке.
Когда девчонки шли рядом по улице, Зина каждый раз говорила : «И комично же мы с тобой смотримся вместе, подруга, ну прямо как Дон Кихот и Санчо Панса», на что Дина всегда отвечала: «У меня все подруги такие!».
Дина жила на одной окраине города, а Зина – на другой. И если девчонки отправлялись в театр, то Зина обычно оставалась с ночевкой у Дины, ведь транспорт по вечерам в городе ходил плохо. Мать Дины – Вера Антоновна - в таких случаях громко вздыхала и стелила им одну постель на двоих, приговаривая: «Ох, девочки! Надеюсь, что вы не с острова Лейсбос».
Вообще, у эффектной Дины всегда была масса кавалеров, каждого из которых Дина приводила домой знакомить с родителями, а ее мама всем женихам поутру готовила завтрак и мыла ботинки. Женихи исчезали так же внезапно, как и появлялись, а Вера Антоновна громко причитала: «Зачем она их всех тащит домой. Мне надоело мыть им ботинки!». На что Зина лишь сочувственно пожимала плечами.
Дина всегда и всем была недовольна, и всё подвергала критике: свое имя, свою работу, свой город, свое правительство. И в этом была похожа на родителей. Но их она тоже критиковала.
А Зина, наоборот, пребывала всегда в оптимизме и в какой-то неведомой Дине гармонии: с самой собой, со своей мамой, с окружающим миром.
Свой критический ум Дина направляла на то, что все время искала для себя место получше: другую работу, другого мужчину, другой город, другую страну. Она все время куда-то стремилась: из Омска в Москву, из Москвы в Париж, из Парижа - в Нью-Йорк, из одних отношений в другие.
За годы дружбы с Зиной она успела объехать ряд стран, и очень гордилась тем, что побывала в Америке. И неважно, что там она чуть не угодила в тюрьму за желание перешагнуть своими длинными французскими ногами через турникет в нью-йоркском метро, потому что у нее закончились деньги, а английского языка Дина не знала, чтобы объяснить полицейскому ситуацию правильно.
Зина хотела быть там, где она нужнее, поэтому за четырнадцать лет дружбы с Диной она так и не сменила ни места работы, ни места жительства, и вот уже целых три года встречалась с одним мужчиной.
Наблюдая за Зининым оптимизмом, Дина язвительно замечала: «Твоя гармония мне сильно напоминает застой». На что Зина лишь качала головой, не соглашаясь с подругой.
И вот однажды Дина уехала от Зины навсегда. Она решила перебраться в Москву и обещала подруге часто писать. Но ее хватило только на год, а потом ей кто-то там нашептал, что новую жизнь надо начинать с чистого листа, а не тащить за собой свое неудачное прошлое. Для Дины Зина стала теперь тем балластом, который нужно как можно скорее сбросить.
И Дина закинула удочки, спросив у подруги в последнем письме: «А разве бывает женская дружба? Что-то я не уверена!». Зину письмо обдало ледяным холодом, и она сразу почувствовала, что теряет подругу.
Зина пыталась спасти свою дружбу, звонила, писала, но каждый раз Дина ей коротко отвечала: «Некогда! Не приставай!».
И тогда Зина вспомнила старую истину, что Москва не столько губит людей, сколько полностью раскрывает их характеры. А ведь Дина всегда была непостоянной, и Зина давно это понимала.
Она загрустила. Ведь у Дины было много подруг, а у Зины – только одна Дина.
На 15 апреля у Зины была назначена свадьба, но Дина об этом не знала. Это было ей больше неинтересно. Ведь совсем недавно она вдруг обнаружила, что один из ее далеких предков - японец, и утром 15 апреля она сидела на чемоданах в московском аэропорту в ожидании рейса в Токио, с идеей остаться там навсегда.