Декабрьский вечер близился к концу. На улицах было темно и безлюдно. Лишь на двух – трех столбах на всю деревню горели фонари. Дополнительным освещением и верным ориентиром для редких прохожих служили светящиеся окна домов, где хозяева еще не улеглись спать.
В доме колхозника Шарифа Шакирова праздновали радостное событие, - приехали из города его дочь с зятем. В середине комнаты, главной и единственной в доме, на громоздком деревянном столе стояла большая эмалированная миска со сложенным кучкой вареным мясом, от которого во весь дом распространялись ароматные запахи. Рядом в такой же миске дымилась вареная картошка, похожая при свете электрической лампочки на большие куски янтаря.
За столом сидели сам хозяин дома Шариф, его сын Рафис – ученик девятого класса, и чета молодоженов. Перед хозяином и молодоженами стояли граненые, синеватые рюмки, доверху наполненные водкой. К рюмкам никто не притрагивался. Хозяйка Нурикамал суетилась вокруг стола и все подносила новые угощения - румяные, только из печки, выпечки; разные сладости, по большей части собственноручно приготовленные.
- Кушайте, кушайте, - уговаривала хозяйка, критически осматривая угощения на столе, - остывает ведь все!
Хозяин дома Шариф часто моргал глазами, ежеминутно крякал. Крякнув в очередной раз, он спросил, никому конкретно не обращаясь:
- Хорошо добрались? Не замерзли? Подмораживает нынче… Кхм…
- Хорошо, папа, - ответила ему дочь, - до райцентра доехали на автобусе, а там подвернулась попутка. Полчаса даже не простояли. Меня посадили в кабину, а Шамиль сел в кузов. Шофер дал ему тулуп…
- Оно-то хорошо… - сказал отец семейства, - тебе, дочь, нельзя теперь мерзнуть, сама понимаешь… Особенно сейчас… Кхм…
Шариф повторял все это в третий или четвертый раз. Но все его слушали внимательно и терпеливо отвечали. Мясо, картошка и другие угощения на столе оставались почти не тронутыми. Разговор между родителем и молодыми тоже не двигался дальше уличного мороза. Младший Шакиров все время хотел что-то спросить у своего нового родственника, но не осмеливался заговорить при старших.
- Ой, я ведь перемечи забыла помазать жиром! – воскликнула вдруг хозяйка. – Срам-то какой!.. Сейчас помажу, погодите, – и ушла за жиром куда-то за печку.
В этот момент кто-то постучал в дверь. Почти сразу же, скрипнув, массивная дверь открылась, впустив в дом клубы морозного воздуха. Когда пары воздуха немного рассеялись, в вошедшем узнали самого председателя колхоза Гареева. Он был одет в двубортное драповое пальто коричневого цвета, доходящее до колен, с черным каракулевым воротником; шапка на его голове была тоже из каракуля. Обут был председатель не то в валенки, не то в сапожки из белого фетра, прорезиненные на подошвах и обтянутые кожей вокруг носков и пяток. Лицо его было красным от мороза и от важности какого-то дела, не терпящего отлагательства.
- Доброго здравия хозяевам! – громко поздоровался председатель. – А я и не знал, что у вас гости. Извините, что не вовремя…
- Вам того же, товарищ председатель! – поднялся ему на встречу хозяин дома. – Вы как раз вовремя! Пожалуйте к столу с нами.
- Спасибо! В другой раз обязательно приму ваше приглашение, - вежливо отказался начальственный гость, - сегодня не могу, срочные дела! – И, обратившись к хозяину дома, продолжил, - Шариф, я к тебе. Знаю, что только ты можешь выручить, как коммунист и фронтовик…
После этих слов, казалось, отец семейства стал выше на целый вершок в глазах у своих домочадцев, и теперь был готов на любой подвиг ради родного колхоза.
- Трактором тащили из поляны скирду сена, - пояснил дальше председатель суть дела, - возле Шапейского моста трактор сломался. Это совсем недалеко от вас. Шариф, будь добр, посторожи до утра. А то, как бы чего не случилось! Рано утром пригоним другой трактор и оттащим сено. Или отремонтируем сломанный. Не откажи только, вся надежда на тебя!
Еще не дослушав последние слова председателя, Шариф начал спешно собираться, чем окончательно вогнал в тоску свою жену, так и застывшую с горшочком жира в одной руке и с кисточкой из гусиных перьев в другой.
- Куда же ты, отец?! Ты же совсем ничего не ел! – сокрушалась она. – Сядьте, поешьте. И вы, товарищ председатель, попробуйте нашу пищу.
- Мать, ты же слышала, там колхозное добро без присмотра! – приструнил жену муж, надевая фуфайку, а поверх нее длинный овчинный тулуп. – Покорми детей, они с дороги. Я как-нибудь до утра потерплю.
На ходу надевая на голову шапку-ушанку, а на ноги валенки, и вооружившись двустволкой, висевшей на крючке возле двери, Шариф вышел вместе с председателем.
Проводив старших мужчин, Нурикамал вновь вернулась к своим обязанностям гостеприимной хозяйки.
- Зятек, ты почти ничего не ел, не нравится наша еда? – спрашивала она, подвигая к нему тарелку с салатом ближе. – Может тебе принести вилы?
- Вилка, мама, а не вилы! - поправила ее дочь. - Все очень вкусно, ничего не надо. Шамилю привычно есть деревянной ложкой, он же тоже деревенский, как мы. - И, повернувшись к мужу, добавила, - Ешь, милый, видишь, как твоя теща о тебе заботится!
- Выпей тогда хотя бы рюмку, для аппетита, - продолжила теща свои уговоры, - мужчины ушли, тебе придется пить одному, не стесняйся.
Зять скосил взгляд в сторону молодой жены и, не заметив никакой реакции на ее лице, выпил, морщась. И принялся за еду, ловко орудуя деревянной ложкой. Поев, он изъявил желание выйти покурить. Девятиклассник Рафис вызвался сопровождать родственника.
- Ты, смотри, не кури! – строго предупредила мать сына. – Зять, не разрешай ему курить, мал еще.
- Мама, ты же знаешь, что я не курю, - ответил ей Рафис, нащупывая в потайном кармане своей фуфайки пачку с сигаретами «Лайка».
- Сынок, раз идете на улицу, дойдите с зятем Шамилем до отца, проведайте, как он там? – напомнила мать. – На обратном пути попросите у него охапку свежего сена для Зорьки.
* * *
- Отца что-то не видать, спит уже, наверное, зарывшись в сено? – предположил Рафис, когда они с родственником стали приближаться к возвышающейся в темноте скирде около моста. - Под сеном, да еще в тулупе, ни какой мороз не страшен!
Не успел он договорить, перед ними как из-под земли вырос силуэт в длинном тулупе и с грозно торчащим за спиной ружьем.
- А, это вы! - молвил силуэт, присмотревшись в лица прохожих. – Куда это вы направились? И санки с собой взяли. С горки собрались скатиться? Не поздновато ли?
- Мать за тебя беспокоится, - ответил ему сын, - вот и пришли проведать.
- Зря беспокоится. Так и скажите ей! – для ночи голос сенного сторожа звучал довольно бодро. – Идите домой. Видите? Мороз крепчает, долго не гуляйте.
- Хорошо, отец, пойдем, морозит на самом деле, - быстро согласился с родителем Рафис, подпрыгивая на месте, чтобы не замерзнуть, - только разреши нам немного сена взять для Зорьки. Мать велела.
- Сено, говоришь? – переспросил сторож, переваривая в голове услышанное. – Нельзя его трогать нынче!
- Почему нельзя? – удивился сын. – Для своей коровы же! Мы только чуть-чуть. Охапку возьмем, и уйдем. Никто и не заметит!
- Потому нельзя, что сено колхозное, а не мое! – категорично ответил отец.
- Может ты не узнал нас? – не сдавался проситель. Ему было стыдно перед новым родственником, возвращаться, не выполнив наказ матери. – Это я – твой сын Рафис, а это твой зять Шамиль…
- Мне все равно, сын ты мне, сват или кум, - сторож был непоколебим, - сказано нельзя, значит, нельзя!
Еще минут пять Рафис тщетно пытался уговорить отца. Не добившись ровным счетом ничего, он развернулся, тихо сплюнул, и поплелся с родственником в сторону дома, таща за собой пустые санки.
* * *
Мартовской ночью того же года Шариф разбудил сына, сладко уснувшего после вечернего киносеанса в сельском клубе.
- Что… Что случилось, отец? – спросил тот, не сразу придя в себя.
- Вставай, сынок, надо идти за соломой, - ответил отец. – Боюсь, сена не хватит до первой зелени, скотина будет страдать. Давеча я приметил скирду с пшеничной соломой, совсем недалеко от нас. Пойдем скорее.
Сын покорно встал и начал собираться.
До «недалекой» скирды оказалось идти не меньше трех километров. Дорога была плохая, - кое-где были лужи, покрытые тоненьким льдом, кое-где уже выступала земля и санки плохо катились. Путники промочили ноги и изрядно устали. Все же, дойдя до нужного места, они быстро погрузили солому, и, прочно увязав ее, двинулись в обратный путь.
Пройдя половину дороги, они присели отдохнуть.
- Хорошая солома, жирная, - приговаривал старший путник, перебирая рукой золотистые при лунном свете стебли пшеницы, - если смешать с сеном, добрый получится корм скотине!
Младший ничего не ответил ему, думая о чем-то своем; затем, кашлянув, задал мучивший себя вопрос:
- Отец, помнишь, зимой ты не разрешил нам взять сено, которое сторожил?
- Было дело, - кивнул отец.
- Ответь мне, почему не разрешил?
- Потому что, то было колхозное добро!
- А солома, что мы с тобой везем, не колхозное добро? – не без ехидства спросил сын.
- Колхозное, - согласился отец, - но ведь мы с тобой взяли совсем чуть-чуть, никто и не заметит пропажу. Скирда – вон она какая большая!
- А мы тогда тоже просили чуть-чуть.
- Видишь ли, сынок, - ответил, подумав, отец, - у нас с тобой полдеревни родни. Разреши тогда я взять сено тебе, то, как смог бы отказать родному брату Салиху – твоему дяде, племянникам Азгаму и Мажиту, двоюродным, троюродным братьям, соседям?! У всех у них скотина, их тоже надо кормить. Что бы я ответил нашему председателю утром, как объяснил бы ему, куда делось больше половины скирды сена?!
- Ты хочешь сказать, что все они приходили тогда за сеном?! – не поверил молодой отпрыск.
- Все, как один! – заверил старший.
- Как они узнали о сене? – продолжил удивляться отпрыск. - Ведь ночь была на улице, да и мороз к тому же!
- Беспроводной телеграф всегда хорошо работает! – улыбнувшись, заключил старший.
Мужчины поднялись и потащили воз в сторону родного дома.