Конец – всегда начало. Изрёк кто-то очень умный.
Не так уж давно, но и не сказать, чтобы недавно, обжилась в стольном граде Москве гражданка, обозначенная в паспорте как Урюпина Жозефина Ферапонтовна, возраста вполне еще. И даже как многие понимающие справедливо отмечают, дама в самом соку.
Экзотическое имя провинциалки объясняется мятущейся натурой ее батюшки. Любил он грешным делом как-то приподняться над окружающими, пусть хоть на цыпочки.
Поскольку ниспосланный ему зычный голос заслужил использование его в церковном хоре храма Пречистой Девы городка Нижнеурюпинска. Исходя из чего, Ферапонт Опанасович по праву считал себя персоной крайне интеллигентной.
По счастливому случаю ознакомившись с биографией великого корсиканца Наполеона Бонапарта, незамедлительно решил ему соответствовать. Неожиданное сопротивление со стороны жены, которая пожелала назвать дочь Феклой, пресек в корне. Громыхнул пудовым кулаком по столешнице и изрек фразу, вычитанную из какой-то умной книги: «Жозефиной, и быть по сему!» Так по сему и стало.
Бытует мнение, что женщины существа нежные и хрупкие, такие, как, например, Жозефина Ферапонтовна. Хотя на первый взгляд о ней такого не скажешь, впрочем, и на второй тоже. Как-никак девяносто кеге одной хрупкости — это не так уж мало. У Жозефины масса достоинств, ряд из них глубоко скрыты и доступны далеко не каждому и тем более не всякому.
Но два достоинства бросаются в глаза всем и сразу. Бюст и филейное место, вечные объекты черной зависти женского пола и излишне пристального внимания мужского, часто доходящего до полного изумления. Размер бюста — материя весьма тонкая и не приведенная к единому знаменателю. Как в анекдоте — мужчина в лавке просит, отпустите мне бюстгальтер пятьдесят девятого размера. Продавец ему — «такого нет, и вообще не бывает». Мужчина — «как не бывает? Намедни сам шапкой мерил». Так вот, нет такой шапки, коей можно было накрыть грудь Ферапонтовны.
Измерение зада тоже проблема архинепростая. Что брать за единицу измерения: квадратные, кубические метры или еще что? Но то, что на такую полочку прочно устанавливалась поллитровка и два лафитника, уже красноречиво говорит о многом. Второй муж Жозефины, человек свободных, где-то очень даже европейских взглядов, почерпнутых из телепередач для взрослых, желая удивить дорогого званого гостя, гордо демонстрировал применение в быту выдающихся анатомических особенностей подруги.
Что касается нежности, тут у Жозечки, как ее величали подружки, количество этого нерастраченного продукта зашкаливало до неприличия. И это несмотря на трех законных мужей, из деликатности не будем считать всяких прочих необозначенных штампом в паспорте. Почему-то мужья Жозефины, все как один, отличались ростом, о котором говорят «метр с кепкой в прыжке». Именно таким женщины крупного калибра являются в ярких эротических снах. Девушку своего роста можно разбирать по косточкам: глаза, ноги не те, уши, груди не те. Но если дамочка на голову выше и вдвое шире, то никакому обсуждению уже не подлежит. Словом, одно мечтание. И, закатив в молитвенном экстазе глаза, о ней говорят с придыханием — «ой, какая же она большая!»
Нельзя сказать, чтобы компактные мужики Урюпиной не по душе были, скорее, наоборот, будили они в ней чувства глубокие, где-то даже материнские. Двухметрового амбала ведь и на ручках не приголубишь, и по пьяни отключившегося под мышкой домой не отнесешь в кроватку баиньки. Да и в семейных дискуссиях на животрепещущие бытовые темы, даже с помощью скалки, настоять на своем шансов крайне мало, и скорее всего совсем нет.
Первый муж, еще во времена перестройки, посватался чин по чину с благословения Ферапонта Опанасовича. Однако будущей теще не показался — «чойта хлипок женишок, зятек наш будущий, ублажить свою женушку не смогет. Наша-то деваха уж кака сочная, такой много чего надо будет». Но после того как совместно усидели в задушевном застолье со сватами третью бутыль первача, настоянного на семи травках, покрыл батюшка резоны супружницы своим — «быть по сему».
Теща касательно зятя как в воду глядела, не вмещалась знойность Жозефины в узкие рамки возможностей болезного мужа. Порой спасался он от притязаний супруги на сеновале. Да и в работе по хозяйству не ровня был дюжему тестю, особенно после ночного недосыпа. «Вот послал Бог работничка, — сокрушался Ферапонт Опанасович, — тудыть его в кочерыжку». И полгода не прошло, муженек Жозефины смылся из Нижнеурюпинска.
Как стало известно из источников, заслуживающих доверия, многие видели, как утром в понедельник он на попутке отбыл в райцентр, где спился и вскоре помер в белой горячке. Может, источник и заслуживает доверия, но вы не верьте — все это враки. На самом деле никто не видел, как он, во вторник вечером, проходящим поездом уехал в Москву, где и ныне исправно служит по почтовой части. Наиболее компетентные товарищи, при зрелом размышлении, вполне это допускали и даже скорее всего.
Нежная душа Ферапонтовны, не чуждая романтизму, стойко перенесла это ничем не мотивированное предательство милого. Но эта же душа вкупе с растущими, нерастраченными потребностями тела переносить одиночество решительно не могла. Глубоко и без всякого сомнения верующая часть человечества искренно считает, что каждый шаг нашего бытия расписан небесной канцелярией поминутно и со всеми мелкими подробностями.
Но деятельные, кипучие натуры вроде Жозефины, не без основания, все-таки не теряют призрачной надежды на то, что от нас тоже хоть что-то зависит. А потому она не без колебаний этического характера решила взять собственную судьбу в собственные руки. Мужчины соответствующего возраста и наружности славного города Нижнеурюпинска были безапелляционно обречены на счастье по выбору гражданки Урюпиной.
В двух кварталах от местопребывания согласно прописке Жозефины Ферапонтовны имела место парикмахерская, где дамским мастером служил гражданин Окрошко Тарас Тарасович. Гарный хлопец был обладателем черных как смоль подковообразных усиков, чем всерьез и бесповоротно пленил сердце Жозечки. Общих знакомых с Тарасиком у нее как на грех не было, а очень приличной девушке самой предложить знакомство мужчине, по провинциальным понятиям, было весьма конфузно.
К полному изумлению матушки, Жозефина обрезала лучшее свое платье выше колен, а вырез кардинально углубила. И в таком донельзя соблазнительном виде начала настойчиво фланировать перед окнами парикмахерской. Однако две недели прогулок ни к чему существенному не привели. А потому обрезала платье уже много выше коленей, а вырез уже совсем не скрывал достоинств ее роскошного бюста. Труженик ножниц ищипцов для завивки был, наконец, сражен до степени скоропалительного посещения местного загса, о чем в течение трех месяцев ни разу даже не пожалел.
Вскоре пожалела о том новоиспеченная женушка, муженек рьяно восполнял местной лучшей половине человечества недостаток мужской ласки. При этом не обижал невниманием ни брюнеток, ни блондинок, не говоря уже о рыжих, которые его как-то особенно возбуждали.
Кроме жгуче-черных усов, Тарас охмурял девушек и женщин стихами, которые ваял собственноручно. Знакомясь с дамой, он скромно представлялся: Тарас Окрошко — поэт. Не давая ей опомниться, строго спрашивал: «Вы читали что-нибудь из меня?» Девица сгорала от стыда, готова была провалиться сквозь землю, ее щечки приобретали свекольный оттенок. Поэт же, по-байроновски скрестив на груди руки, с гордо поднятой головой читал минут сорок, что-нибудь из себя с ритмическим подвыванием. Декламация подкреплялась изысканными движениями кисти и энергичным притопыванием левой ноги. Доступ к девичьему сердцу был получен, после чего доступ к телу уже просто дело техники. И какое девичье сердце не растает после таких строк:
Меня пронзил ваш жгучий взгляд, Я семь ночей не спал подряд. Но нет любви, был ваш ответ, И мне навеки счастья нет!
Увы, умру во цвете лет, Погиб брюнет, погиб поэт.
Перед мысленным взором рыдающей слушательницы возникала череда трагедий столь же талантливых бардов — Пушкина, Лермонтова, Есенина, Маяковского и др.
Осчастливливал Тарас не только дам. Когда зуд поэтического самовыражения становился просто нестерпимым, как в последней стадии чесотки, он ловил прямо на пленэре первого попавшегося знакомого, брал его за пуговицу и самозабвенно опоэтчивал его. Иногда завершив декламацию, обнаруживал в своей руке оторванную пуговицу при наличии отсутствия слушателя.
Поэтом он был архи плодовитым. Стопка толстых, исписанных мелким писарским почерком с росчерками и завитушками тетрадей тому свидетельство. Неоспоримое право на гордое звание поэта давало ему четверостишие, напечатанное однажды в городской газете «Голос Нижнеурюпинска». В день выхода издания, обогащенного своими строками, Тарас Тарасович не смыкал глаз всю ночь и утром был первым у киоска Союзпечати. Не останавливаясь перед материальными расходами, закупил почти весь тираж газеты. Количество экземпляров издания с автографом автора точно соответствовало количеству девушек, осчастливленных интимным вниманием поэта.
Молодая исстрадалась до чрезвычайности и с применением предметов домашнего обихода, как-то: скалки, сковородки и веника — неоднократно демонстрировала милому свою беспредельную нежность. Но не оценил он в должной степени серьезности ее душевных терзаний и за дело рьяно принялся Ферапонт Опанасович, после чего Тарас неделю провалялся в местной больнице. Но и там умудрился, несмотря на гипс, всласть пошалить и с врачихой, и с медсестричками, посетительницы тоже обижены не были. Из больницы Окрошко вернулся только за тем, чтобы забрать свою одежду, не слишком засиженную мухами репродукцию картины Репина «Иван Грозный убивает своего сына» в ампирной рамке и пуховую перину. Не забыл он и два местами штопанных комплекта постельного белья в мелкий розовой цветочек.
Еще не остыли на сочных губках Жозефины жгучие поцелуи парикмахера-поэта, еще звучали в ее растерзанном сердце аккорды его стихов, но в ее опустевшем мире не умерла потребность в щедрой мужской ласке. Кто-то из знающих людей сказал — природа не терпит пустоты. Половина двуспальной кровати гражданки Урюпиной пустовала не так уж долго, всего пару месяцев. Права на эту территорию получил не кто иной, как главный бухгалтер местного завода по производству резиновых изделий.
Хотя жених Сидор Полуектович был уже в летах, т. е. на три десятка лет постарше своей суженой, но ведь опыт не пропьешь, да и материальное положение его было очень даже. Тестю, который был на восемь лет моложе, презентованы золотые часы фирмы «Лонжин». Растроганный подарком до слез, Опанасович басил: «Ну, зятюшка, уважил так уважил, ограмадное тебе спасибо!» Теще — роскошное с люрексом платье пронзительного цвета, на портновском жаргоне именуемого «электрик». Жена получила турецкую дубленку, роскошный норковый палантин и кардиган цвета «шамуа».
Дом Ферапонта Опанасовича подрос до двухэтажности, был обставлен финской мебелью, нашпигован бытовой электроникой и покрашен в такой радикально желтый цвет, что упроходящих глаза слепило. Для «Джипа-Чероки» отстроен кирпичный гараж на два машино-места, так, на всякий случай. Шоферил теперь Ферапонт Опанасович, что для бывшего танкиста раз плюнуть. На местный рынок теща выезжала с шиком, который ранее ей даже и сниться не мог, так как выходил за пределы ее творческого воображения.
Потрясенные соседи потеряли сон и аппетит, перманентно находясь в шоковом состоянии осоловелости в одном флаконе с черной завистью. А на «Второй улице имени Шестой годовщины Третьего интернационала», где имела место «латифундия» Урюпиных, обыватели даже бросили свое любимое хобби — по ночам выкапывать столбы забора и переносить его на метры в глубь участка соседей, расширяя свое жизненное пространство. К Сидору Полуектовичу семья относилась с большим пиететом. Во время его работы над балансом дворовому бобику теща выговаривала: «А ну, кабыздох, штоб тиха было, у их там кредит с дебитом несовокупливаются и сальда не получаца!»
Поначалу родители девицы проявляли, учитывая возраст зятя, беспокойство по поводу его мужских возможностей. Но все оказалось как в том анекдоте: Женился древний старичок на молоденькой. В первую брачную ночь взгрустнулось ей, уж не видать мне секса никогда. Но приходит муж и выполняет свои обязанности. «Что ж, не так уж плохо», — думает молодая. Муж второй раз приходит и исполняет. Утром жена пеняет ему: «Сколько же можно, ты уже в пятый раз?..» Старичок: «Разве я уже приходил? Вот ведь склероз проклятый».
И все было бы хорошо и даже более того, если бы однажды у калитки Урюпиных не остановился милицейский уазик, куда по происшествии недолгого времени был конвоем препровожден главбух, сразу растерявший свою вальяжность. Жгучее любопытство обывателей городка — «все-таки, сколько же ему дадут?», к крайнему их сожалению, так и не было удовлетворено. У подследственного случился инфаркт с летальным исходом. Вот такое невезение семейства Урюпиных соседями было встречено с плохо скрываемой радостью и злорадством. По поговорке — счастье не в том, что у тебя коза, а в том, что у соседей коза сдохла.
В семье Урюпиных болезненно пережили ниспосланный им удар судьбы. И не только из-за пошатнувшегося благосостояния, все как-то сроднились с Сидором Полуектовичем. Был покойник незлобивым, в быту тихим и напивался до потери адекватности исключительно после окончания очередной ревизии. Семья проявляла в этих случаях глубоко сочувственное понимание. Такая вот тяжелая профессия, чего уж тут.
Котировка Жозефины в Нижнеурюпинске как лакомой невесты после перипетий с тремя мужьями упала ниже плинтуса. Незапятнанная репутация — тоже значимый капитал, особенно для девицы на выданье. А не тряхнуть ли своими достоинствами в столице? А быть по сему — решил Ферапонт Опанасович. Проживавшая в Москве двоюродная тетка приютила Жозефину в двухкомнатной квартире на Плющихе. Устройство чьей-нибудь судьбы — неизменное хобби Феклы Ерофеевны, и уж как тут не порадеть своей племяннице. Это вы мне бросьте, не надо лапшу на уши.
Задача состояла в поисках приличной партии. Так у жениха должна иметь место московская площадь — отдельная квартира, как минимум двухкомнатная, непременно с балконом для чаепития, сушки белья и складирования подарков от родственников и знакомых. Не так уж обязательно быть ему олигархом, но обязан он быть достаточно состоятельным, чтобы содержать супругу, детей числом где-то от двух до пяти и, само собой разумеется, тетю жены. Вредные привычки и особенно такие, как проживание вместе со своей мамой, категорически исключаются.
Писаные красавчики, учитывая прошлый горький опыт, не приветствуются, но презентабельная внешность и достаточные мужские возможности с учетом растущих потребностей невесты необходимы. Вообще охмурение мужчины до состояния жениха и его деградация до статуса мужа сродни шахматной партии с расчетом на несколько ходов вперед и недюжинного опыта в амурных делах. Провинциальные сермяжные уловки должны быть категорически отринуты, столица — это вам не Нижнеурюпинск и даже не Канатоп. Невеста обязана быть предельно сексапильной, юридически грамотной и уметь поддержать беседу на разные животрепещущие темы от экзистенциализма до воззрений раннего Фрейда. Проникновение в глубины архитектуры и живописи необязательно, но отличать Корбюзье от Гауди и Эль Греко от Пикассо хотелось бы. Гардероб невесты кардинально обогатили визиты в шикарный бутик, где приобретены туалеты с лейблами таких крутых брендов, как Версачи, Шанель и Гуччи, пошитые в Жмеринке и Мытищах.
Широкий выбор потенциальных супругов имел место в клубах знакомств. Затратив энную сумму, невеста красуется в фотоальбоме клуба для визуального охмурения претендентов на ее руку и прочие лакомые части тела. Фотосессия должна в выгодных для объекта ракурсах продемонстрировать товар лицом и не только. Применение фотошопа: как-то талию много тоньше, глаза и грудь многобольше категорически необходимо. Даже если претендент с трудом узнает при очном смотре свою потенциальную суженую, не суть важно — лапка попалась — всей птичке пропасть.
Рыжий до огненности фотомаэстро с сальными глазками и шаловливыми ручонками, щелкая фотокамерой, восхищался: с такими данными только в Голливуд и Анжелина Джоли уже мылила бы веревку. От предложения на эротическую съемку Жозефина, поколебавшись, наотрез отказалась, а вот от других притязаний фотографа, учитывая долгое воздержание, не смогла. За что от тети поимела нагоняй: «Нас ждут великие дела, а ты все разбрасываешься по мелочам. А если залетишь? Имей, наконец, терпение».
Сподобилась Жозечка участвовать в вечере Клуба знакомств. Все началось с танцев, где каждый второй тур был белым. Партнеры невзначай помещали руку — даме сзади гораздо ниже талии, а спереди значительно выше оной. Дамочки к этому относились с пониманием: если бы не нравилась, так и не тискал бы. И только абсолютно неприступные, зажмурившись от удовольствия, страстно шептали: «Ой, чтой-то вы, ой! Может быть, и не надо так?»
Затем перешли к диалогам каждого с каждой. Дамы сидели, а мужчины пересаживались по команде ведущей. Лимит беседы три минуты. За это время надо умудриться оценить визуально все аспекты экстерьера партнера и самое главное его имущественные достоинства. С мужской стороны все было абсолютно зеркально.
При контакте с очередным претендентом Урюпина просто растаяла, да и было от чего: и в профиль и, не говоря уже об анфасе, римский патриций, ни в коем разе не менее. Глаза — черносливины, мохнатыми ресницами опушенные, на крепкой мужской руке часы золотые фирменные, не иначе как Philip Persiо. Словом, импозантен донельзя. Да и взгляд уж такой мужской, сквозь одежду до полного обнажения тела. Нашу девицу даже в жар бросило. Но, выяснив материальные достоинства Жозефины, брюнет, только что фонтанирующий тестостеронными флюидами, сдулся до предельной индифферентности. Оскорбленная в трепетных чувствах, категорически решила, яснее ясного, этот тип — жигало. Жозефина не протянула ему свой листок, уже исписанный десятком телефонов. У каждого участника вечера был такой же, в случае обоюдной симпатии стороны обменивались телефонными номерами.
После такой оплеухи судьбы Урюпина уже механически общалась с очередными мужиками без всякого романтического интереса.
Все ей казались на одно лицо, уныло протокольно задавали одни и те же вопросы и даже кадрились одинаково уныло. Словом, контингент претендентов весьма средней паршивости. Наконец остался самый последний, ничем не примечательный худенький мужичок очень средних лет, очень скромно одетый, с какой-то затаенной очень детской обидой на лице. Пышность прически имела место, но скорее всего в прошлом. Пожалела его Жозефина. Вгляделась пристально в его глаза синие как небо в июне, и вдруг что-то материнское шевельнулось в девичьей душе. Захотелось утешить, обогреть бедолагу. Листок его был девственно чист. Жозечка обменялась с ним телефонами, что удивило его до крайности: «И зачем же я такой красавице? Я шофер, зарплата очень даже не очень, комната в коммуналке, в зеркало на себя и смотреть тошно».
Стали они встречаться. И каждый раз Пал Палыч являлся с роскошным букетом чайных роз, это-то при его не очень зарплате. И обручальное колечко не хилое подарил. Платина с брильянтами голубой воды, пояснил, что от бабушки досталось. По крайней мере, не жмот — обрадовалась Урюпина — и сразу видно влюблен по уши, и к гадалке не ходи. Тетушка Фекла Ерофеевна, до потери пульса ошарашенная выбором племянницы, спустила на нее всех собак, вплоть до ненормативной лексики: «Дура ты, дура, и где ты эту нищебродию откопала? Я тебе каких тузов сватала, а ты! И чтоб ноги шоферюги в моей квартире не было. Брысь к нему в коммуналку».
Пришлось обживаться в коммуналке. Интерьерчик комнатушки излишней роскошью отнюдь не слишком блистал. Мебель разнокалиберная и ценность могла бы иметь только при наличии печного отопления. Пружины в кровати с успехом имитировали клавесин, особенно по ночам. Радушие соседей просто до слез умиляло. Стоило оставить без присмотра кастрюлю со щами, как там мог оказаться чей-то носок, что, разумеется, делало блюдо не сказать чтобы вкуснее, но значительно ароматнее. Опять же на специях экономия.
Денег от получки до получки хватало на самое необходимое, и то не всегда. Пришлось девушке на работу определяться киоскером Союзпечати. Оно, конечно, комфорт в киоске обеспечен и особенно зимой: ноги зажарены до хрустящей корочки электропечкой, а волосы к щекам намертво примерзают. Но ведь ежели женщина любит, да еще с материнским подтекстом, все невзгоды нипочем, так себе мелкие осложнения быта. Вот такая парадигма имела место.
Тетя три месяца после душевного разговора с племянницей и носа не казала, но вдруг нежданно-негаданно явила свой лик, сияющий как надраенный кирпичом самовар фирмы Баташова. Молодожены, несказанно удивленные, терялись в догадках. А тетушка Фекла, как партизанка на допросе, хранила категорическое молчание. Но в хитроватом прищуре теткиных глаз таилось, что знает она что-то весьма и весьма существенное. Только хрен вам, не по ваши уши это. В общем, информация эксклюзивная имеет место, но разглашению не подлежит до поры.
И только когда Пал Палыч с женой, наконец, перебрался из комнатушки, брошенной за ненадобностью дальней родственницей, в свой роскошный трехэтажный коттедж на Рублевке, как и следует крутому президенту нефтяной компании, Фекла Ерофеевна все-таки раскололась и поведала, как все было, вплоть до копейки. Страсть любопытно стало ей, это где же шоферит мужик племянницы? Вот и решила проследить. Утречком встала и, даже чаю «не выкушав», как в старину говорили, укрываясь за прохожими, крадучись шла за ним через проходной двор до параллельной улицы. Где и углядела шестисотый «мерседес», из которого выскочил шофер и почтительно открыл дверцу перед шефом, т. е. Пал Палычем. Значит, не всякую любовь за деньги купишь. Вот так-то, а вы говорите.
Москва 2012 год