Ты вернулась не зимой....
Для Бируте
Вернулся домой я с первыми сумерками. Накормив и уложив детей спать, решил немного почитать. Маринка уже вторую неделю ночевала у меня. Пётр пил не просыхая, забыв о доме и ребёнке. Зато нам с Марком не было скучно. Девочка дополняла нашу жизнь радостными впечатлениями, и мы с сыном невольно к ней привязывались. Просыпалась Маринка очень рано и тут же бралась хозяйничать. Перво-наперво кормила Ночку, затем поливала из кружки комнатные растения, хватала со стола краюшку хлеба, после чего мчалась на улицу к такой же неугомонной Лидушке. Лидушку тоже поселили в нашем церковном приюте. Алиса выделила ей самую лучшую комнату, с двумя окнами, выходящими к лесу. Только Лидушка бывала там редко, разве что подремать немного. Целый день она копошилась в саду или огороде, ходила крестным ходом вокруг строящегося храма, а то и вовсе пропадала невесть где.
С первыми сумерками, разведя огонь в камине, я включил торшер и уселся, чтобы погрузиться в чтение, как вдруг услышал лёгкий, почти неслышный стук в дверь. Поначалу даже думал, что мне послышалось, только стук повторился, уже более настойчиво и громче. Не спрашивая, кто там, я отворил дверь и немало удивился. На пороге стояла высокая, простоволосая девушка с опущенной головой, прислонившись к дверному косяку. Она подрагивала от холода, так как была достаточно легко одета. Её силуэт показался очень знакомым. Ну конечно…
— Ауксе?! — я даже воскликнул от неожиданности. — Ауксе Лаурите?
Девушка робко улыбнулась, и её ангельское лицо засияло каким-то необъяснимым светом, от которого слепило глаза.
— Привет, — произнесла она уставшим, простуженным голосом. — Только ты один правильно выговаривал моё имя.
Немного помолчав, она добавила:
— В дом пустишь?
— Ой, извини. Ты появилась так неожиданно, что я прямо растерялся. Проходи, конечно.
Я отошёл от двери, приглашая гостью жестом руки пройти в дом.
— Какими судьбами? — спросил я, закрывая дверь на замок.
Ауксе ничего не ответила. Она неспешно прошла в прихожую, с непонятным любопытством осматривая комнату. Увидев полыхающий огнём камин, радостно воскликнула и, сбрасывая на ходу кроссовки, подбежала к источнику тепла, брякнувшись на простеленную перед камином старую баранью шкуру.
— Пойду, поставлю чай, — произнес я, глядя, как Ауксе тянет к огню озябшие руки.
— Было бы очень кстати, — ответила она.
Уйдя на кухню, вдруг почувствовал непонятное внутреннее переживание, будто кто-то играл по нервам, словно на арфе. Зачем заявилась эта несносная девчонка, чего от неё ждать? «Ладно, будь что будет», — подумалось. Не выгонять же её в холод на ночь глядя, тем более что одета она совсем не по сезону, а погода нынче теплом не балует.
Когда я вернулся с чашкой чая, Ауксе успела уснуть. Она безмятежно лежала на бараньей шкуре возле камина, свернувшись калачиком и укутав голые ноги в старую, замызганную юбку из искусственного шёлка. Решил её не будить. Видно, намаялась за день, замёрзла. Поставив чашку рядом, на журнальный столик, взял шерстяной плед и осторожно укрыл спящую красавицу. Пусть спит, завтра разберёмся, что с ней делать.
Ранним утром, едва открыв глаза, услышал громкие разговоры, исходящие из кухни. Марк ещё пребывал в сонном забытьи, и мне так не хотелось подниматься, тем более часы показывали семь утра. Но Маринка уже была на ногах. Она успела обнаружить ночную гостью и теперь юлой вилась возле неё, закидывая вопросами:
— А ты кто? — звучал звонкий голосок Маринки.
— Тебе в рифму сказать или сама догадаешься? — Ауксе была в своём репертуаре.
— А как тебя зовут? — не отставала девочка.
— Оно тебе надо?
— Ну, как тебя называть? Меня вот зовут Малинка. Там, в другой комнате, батюшка и маленький Марк. Ещё у нас есть кошка Ночка, огромная сова Буба и пёс Валет. А ещё…
— Послушай, Малинка-калинка, чего ты ко мне пристала? Тебе поговорить не с кем? И вообще, откуда ты взялась?
— Не с кем, — печальным голосом произнесла девочка. — Все ещё спят, и Ночка спит, и Марк. Я рано встаю. А живу я там, где акации.
— Ну, раз ты в акациях живёшь, то чего здесь делаешь?
— Ох, какая ты глупая! Не в акациях я живу, а возле акаций.
— Слышь, малая, ты чего дерзишь мне?! Вот сейчас уши надеру, будешь знать!
— Не надерёшь!
— Ты уверена?
— Да! У тебя глаза добрые.
— Глупости! Сейчас вот поймаю тебя и в камин брошу!
Маринка на минуту замолчала, видимо, смекая, насколько угроза незнакомой девицы может представлять опасность. Затем ответила весьма дерзким тоном:
— Не бросишь! Я батюшке расскажу, и он тебя отлупит!
— Чего-о?! А ну, иди сюда, дрянь малая!
Маринка взвизгнула и бросилась удирать, тут же наткнувшись на меня, когда я выходил из спальни.
— Батюшка, батюшка, — затараторила девочка, — там тётя на кухне чужая, она меня хочет в камин бросить!
— Это кто там тётя? — послышался строгий голос Ауксе. — Ябеда-корябеда! Попадись мне только!
— Ауксе, ты чего ребёнка пугаешь?! — прикрикнул я, входя на кухню. — Совсем, что ли, озверела? Она же маленькая ещё.
— Маленькая?! — надула щёки девушка. — От этих маленьких детей можно ожидать больших неприятностей!
— Какие от неё неприятности? Что ты такое говоришь? Ты с детьми и не общалась никогда!..
— Не общалась! Где мне с ними общаться? И вообще, от этих мелких одни хлопоты, болезни и проблемы.
— Тебе впору своих детей уж завести, может, характер изменится!
— Дети не блохи, чтобы их заводить.
— Замуж вышла бы! А то живёшь, как перекати-поле, чёрти с кем якшаешься. Такая жизнь до добра не доведёт.
— За кого выходить-то? Посмотри вокруг, все мужики перевелись.
— Можно подумать! Цены себе не сложишь. А сама шатаешься где ни попадя. Ни кола, ни двора! Блудишь, дрянь всякую куришь, выпиваешь, наверное... Ты же красивая девушка, умная, интересная. Зачем доводить себя до крайности? Осень на улице, а ты в летней одежде. Заболеешь, кто с тобой возиться станет?
— Думаю, ты станешь, — безмятежным, но ласковым тоном сказала Ауксе. — Потому и пришла к тебе.
— Ты, конечно, извини. Понимаю, наглость — второе счастье и всё такое, только палку тоже не перегибай. Помощь и милосердие угодны Богу лишь в том случае, если они направлены во благо, ради любви к ближнему. А если ты так вопрос ставишь, то это уже паразитизм какой-то, искушение. Ты будешь грешить, шляться где ни попадя, а потом явишься среди ночи, спасайте меня, помогайте... Так что ли?
— Да чего сразу шляться-то?! — выкрикнула Ауксе, сорвавшись с табуретки, на которой сидела.
Она резким взмахом руки смела назад прядь волос, свалившуюся на лицо от шального скачка, поставила руки в боки. Я даже решил, что она сейчас набросится на меня. Маринка, всё это время тайком выглядывавшая из-за моей спины, ойкнула и обеими руками закрыла глаза.
— Если оступилась, попала в водоворот обстоятельств, значит, нужно меня каждый раз этим мордой макать! — Ауксе завелась не на шутку. — Я пришла к тебе как к священнику, как самому близкому человеку, можно сказать. А ты… Христос не отвергал ни грешника, ни блудницы. И не осуждал их. Помнишь, как в Евангелии, когда разъярённая толпа притащила бедную девушку, взятую в любодеянии? Христос что ей сказал? «Я не осуждаю тебя. Иди и впредь не греши».
Ауксе скривила лицо, закрыв ладошкой рот, из её глаз выкатились две большие слезы. Говорят, такие слёзы считаются горькими. Мне стало очень жаль эту девушку, как и раньше, когда мы жили в Привольцах. Только вся эта жалость является бессмысленным сочувствием, если Ауксе завтра опять возьмётся за старое.
— Прекрати кричать, — абсолютно спокойным тоном сказал я. — Малого разбудишь! И Маринку напугала. Если что обидное сказал, извини, не со зла. Просто подозреваю, что так говоришь, потому что тебе податься некуда. Какова вероятность, что не вернёшься к прежней жизни завтра или через неделю? Со страстями бороться нужно, их надо изничтожать под самый корень и больше никогда не возвращаться к ним.
Ауксе опустила глаза, медленно присела на табуретку, сложив на коленях руки лодочкой.
— Помоги мне, пожалуйста. Устала я так жить... — почти шёпотом говорила девушка, дрожащими от нахлынувших чувств губами. — Словно неведомая сила затянула в грязный омут и вылезть не даёт. Будто нарочно жизненные обстоятельства складываются так, чтобы я не смогла выкарабкаться. Помоги, прошу. Обещаю, буду выполнять всё, как скажешь. Если хочешь, стану нянькой твоим детям, уборщицей в доме, не знаю, служанкой, кухаркой... Только помоги.
Она умоляюще сложила на груди руки и смотрела такими глазами, которые вызывали искреннее сочувствие и доверие.
— Человек немощен, — произнес я. — Думаешь, во мне есть какая-то сила? Со своими грехами и пороками не могу справиться.
— Что же делать?
— Но что невозможно человеку, то под силу Богу. С Его помощью всё получится. Тем более намерение благое. Вижу, ты немного на кухне убралась, посуду помыла. Спаси Господи! Но я сам привык справляться. Скоро должна приехать Алиса, поговорю с ней. Она куда-нибудь тебя пристроит.
— Алиса это та белобрысая тётка, которая к тебе в Привольцы приезжала?
— Никакая она не тётка, а хороший и добрый человек. Наша прихожанка, моя кума и самый лучший друг.
— Дружбы между мужчиной и женщиной не бывает!
— Только не нужно всё опошлять. Ты спросила, я ответил. Если что не устраивает, вот Бог, а вот порог.
— Ну, хорошо, хорошо! Только не сердись. Подождём твою Алису. А сейчас давай чай пить.
Дальше будет...