Вышла из печати вторая книга стихов Андрея Маркиянова «Последний лист». Для тех, кто знает и любит творчество тюменского поэта – праздник. Правда, перечитываешь собранные под одной обложкой знакомые строчки и понимаешь: праздник – щемяще грустный, оставляющий занозы в душе. Почему? Наверное, потому, что это и есть свойство настоящей поэзии: бередить душу…
Рискну утверждать: поэзия Маркиянова – настоящая, может, именно поэтому: о чем бы ни писал поэт, все равно получается – о душе.
Покров
Заполонила осень и наполнила
Сухим морозом голые леса.
Последних птиц обугленная молния,
Как тонкий лед вспорола небеса.
Казалось, мир, устав от напряжения,
Открыл ветрам повсюду сквозняки.
И никакого дальше утешения.
«Осталось, пить» - сказали мужики.
А день тускнел, ненужный и беспомощный,
В кровоподтеках туч со всех сторон.
В пустых полях, похожие на овощи,
Чего-то ждали скопища ворон.
Катись, катись солома по обочинам,
По колеям разъезженных дорог.
Душа, как день сегодня, окорочена,
И потому не хочет за порог.
Какую удивительную мелодию создают эти перетекающие из одной строчки в другую повторения «о»: заполонила, окорочена… Кажется тихонько наигрывает жалейка. Или постанывает душа…
Словно кисть художника рисует пейзаж: обугленная молния, кровоподтеки туч, похожие на овощи скопища ворон… Вот только пытаться описывать словами возникающие образы – совершенно безнадежно. Можно пересказать сюжет картины, но нельзя – оттенки и краски. Все дело в интонациях.
Покров-то покров, а душа – наоборот, обнажена до предела. По-другому поэт не умеет.
Бабье лето
Облака все темнее и ниже,
В шелест листьев вливается лень.
И в тумане по самые крыши
Утонули дома деревень.
На озера слетаются утки -
Близок, близок прощания миг.
Зажимая в кулак самокрутку,
Смотрит в небо угрюмый старик.
Может ждет перемены в погоде,
Или вспомнил себя молодым...
А ботва все горит в огороде,
И ползет за околицу дым.
И, как будто до нитки раздета,
Сиротеет душа под плащом.
Это значит - закончилось лето.
Это значит - не осень еще.
Вроде простые слова. Но простота – кажущаяся. В ней прячется та непростая правда, благодаря которой и возникает чудо сопереживания и сопричастности к поэзии автора. И чувства – простые, но щемяще точные. За каждым словом – тихая нежность, жалость к российской деревне, к ее старикам. Надо ли напоминать, что на Руси издавна о любви говорить не принято было, считалось: жалеет – значит любит. Может, поэтому и читатели не просто видят то, что описывает поэт, а ощущают сердцем, всем, что есть живого в человеке: вот оно, до боли родное.
Андрей Маркиянов чувствует слово, уважает и, наверное, поэтому никогда не играет с ним, не пишет ради внешнего эффекта. Скорее наоборот, старательно убирает все чуть-чуть более возвышенно-пафосное, возвращая словам их истинный смысл.
Кто-то удивится: за спиной – жизнь и вторая книга? Только вторая?
Поэт сам ответил на этот вопрос:
«Я написал ничтожно мало
Не потому, что не умел:
Я не хотел – о чем попало,
И как попало – не хотел».
И сам же слегка иронизирует над собой:
«Да, написал я очень мало,
Примерно столько, как Рембо»…
Что же, может в чем-то и перекликается с поэзией Рембо вот это, глубоко русское стихотворение.
Последний приют
Я вчера проходил по заброшенным тропам погоста.
Я смотрел на кресты, на портреты ушедших людей.
У могил никого. А над ними обыденно просто
Сотни галок чернели на кронах седых тополей.
Чуть поодаль над речкой виднелись останки селенья.
От него лишь бугры, да сирень, да бескрайний лопух.
Здесь не слышно давно лунной ночью девичьего пенья.
Здесь не гонит коров к водопою нетрезвый пастух.
Так зачем я вчера очутился на мертвом погосте?
И зачем, как лунатик, бродил - может быть потому,
Что по лету страшней приходить к этим призракам в гости,
И на буйство природы живому смотреть одному.
Неужели затем, чтобы мучиться грешному телу
От сознанья конца, ограниченных временем лет.
И бессвязно текли невеселые мысли к пределу,
А за ним пропадал в пустоту человеческий след.
Я присел у надгробья с эмалевой треснутой рамкой
На железном обломке, который могилу венчал.
Там парнишка стоял в гимнастерке и с орденской планкой.
Я сидел на траве, водку пил за него и молчал.
Значит, так и должно, значит это кому-нибудь нужно.
И зачем мне опять ворошить эту тему в стихах.
Просто пахло весной, просто было тревожно и душно,
И остатки венков шелестели на серых крестах.
Что тут скажешь… да и нужны ли слова о стихах, в которых все истинное: горечь от сознания быстротечности жизни, от неотвратимости ухода, раздумчивая полифония русской песни, трогающая сердце память, и, несмотря на печаль, отсутствие безысходности.
Пока есть хоть кто-то, кто за всех не пришедших сядет у могилы, выпьет за солдата, вспомнит и искренне погорюет – жизнь продолжается. Пока есть память... Это очень нужно живым: сознавать единение с ушедшими, неважно, родными или посторонними. Все мы, по большому счету – родня, и не будь на каком-то погосте наших предков, не было бы нас...
Вот и прорастают к нам те, кто лежит на далеком погосте, не только травой, но стихами поэта, искренними и, в который раз повторюсь, щемящими.
В сущности, каждый раз поэт делится с читателем не картинкой природы, не описанием деревенского быта, а состоянием души. Читатель невольно отвечает тем же, побуждая собственную душу трудиться в ответ. Возникающее при этом безотчётное, неявное томление души и есть тот диалог поэта с читателем, ради которого, собственно, и существует литература.
Заканчивать рассказ о книге, наверное, надо стихотворением, давшим название поэтическому сборнику.
Последний лист
На заре разорвало небесную хмарь,
Выпал иней густой, и в тревоге
Оглушено застыл бородатый глухарь
у свинцовых осин на дороге.
Я усталый стою на усталой земле,
Мир свободен от лишних вопросов.
Дует ветер холодный по стылой золе -
Отгорели костры на покосах.
Беспризорная, рыщет полями листва
И, полжизни телегой отмерив,
Ковыляет и машет остатком хвоста,
Дотянувший до пенсии мерин.
А мороз пробирает сильней и сильней,
Далеко петухи прокричали...
И проснулась деревня, и мчатся над ней
Облака, как посланцы печали.
И в душе непонятная силится боль,
Будто вспомнить о чем-то не в силах...
И трепещет на ветке бубновый король,
Одинокий в трефовых осинах.
Только большой художник знает секрет: как расставить простые слова, чтобы они ожили брошенными на холст красками и возник рисунок, на котором и беспризорная листва, и жизнь, "отмеренная телегой", и «остаток хвоста дотянувшего до пенсии мерина», и «облака, как посланцы печали", и, конечно, "бубновый король, одинокий в трефовых осинах". Удивительно это слияние слов и видений…
Спасибо и автору, и Издательскому дому «Титул» в Тюмени, и редактору Ю. Мандрике, приложившему немало усилий для того, чтобы книга вышла в свет. И, конечно, пусть этот сборник стихов, несмотря на название, не будет у автора последним. Ведь все лучшее – всегда впереди.
Опубликовано в журнале «Новая Литература» 23.03.2019
http://newlit.ru/~kupchinova/6269.html