Повесть
Дневник восьмиклассника
Болезненный подросток безответно влюблен в спортсменку-одноклассницу, одноклассники смеются над ним, однако болезненность приводит к тому, что он раскрывает в себе способности, вызывающие восхищение.
Отрывок:
Наш учитель литературы, импозантный длинный худой плечистый мужчина с рельефным благородным лицом и большими солидными очками на носу едва высиживал урок без сигареты. Сегодня он вел опрос по комедии Грибоедова «Горе от ума».
– Что я Молчалина глупее? – энергично вопрошал Хван, подглядывая краем глаза в открытую на нужной странице хрестоматию, которую он изобретательно положил на скамью парты, чтобы учитель не заметил. – Где он, кстати? Еще ли не сломил безмолвия печати? Бывало песенок где новеньких тетрадь увидит, пристает: пожалуйте списать! – Борька набрал в грудь больше воздуха. – А впрочем, он дойдет до степеней известных, ведь нынче любят бессовестных…
– Каких-каких? – встрепенувшись, сказал учитель.
– Бессовестных! – гордо выпятив пухлую грудь, выпалил Хван.
Класс взорвался от смеха. Борька стал потихоньку сдуваться, почувствовав что-то неладное.
Учитель подошел к нему, поднял хрестоматию и потряс ею в воздухе.
– Бессловесных, Борис, бес-сло-вес-ных. Запомнил?
– Запомнил.
– Потому и фамилия у него такая. Молчалин. Понятно?
– Понятно.
– А язык-то какой! Кладезь, живой источник, он вкус как будто имеет. Неужели не хочется наизусть декламировать? Кого обманываешь?
– Сейчас так не говорят, поэтому никак не могу я запомнить все эти домотканые «пожалуйте», «нынче», «откудова», «противу», «персты» и «фрунты».
– Не преувеличивай! Скажи честно, что тебе просто лень. Тобольцев, давай ты.
Я поднялся со своего места.
– Разрешите прочесть что-нибудь из раннего Грибоедова, он тогда еще подростком был, учился в Московском благородном пансионе.
– Ух, какие у тебя познания! Ладно, давай.
Я посмотрел в окно, сделал художественную паузу, а затем прочел свое стихотворение, которое сочинил накануне, рассчитывая, что из него может получиться песня.
Там были такие строки:
«Город призрачный и влажный,
В свете фонарей он важный,
Но без снега вдруг грустит,
Кто его развеселит?
Балерины на картинке,
С неба вниз парят снежинки,
Черный город вдруг очнулся
И снежинкам улыбнулся».
– Что-то я не припомню такого стихотворения у раннего Грибоедова, похоже, ошибся ты. Ладно, выучил, хорошо. А как же «Горе от ума»?
– Ничего не смог выучить, не идет, не запоминается, наверное, мешает язвительность, которая сквозит в тексте. Мне кажется, что с годами Грибоедов стал приземленным аналитиком, его подростковое творчество мне больше нравится.
– Что ж, ставлю пять за желание изучать раннего Грибоедова и два за то, что не подготовил «Горе от ума». Суммируем и делим пополам, получается три с половиной, округляем и пишем оценку «четыре».
Наш литератор проявил незаурядные математические способности. Пока он ставил оценку в журнал, мне показалось, что Котова с интересом посмотрела на меня.
– Балерины на картинке! – в наступившей тишине вдруг громко сказал Знашев. – А что у него было с Истоминой?
– Какой Истоминой, у кого? – встрепенувшись, переспросил учитель.
– У Грибоедова, естественно.
– Не пойму, о чем ты.
– Семнадцатилетняя танцовщица Петербургского балета Дуня Истомина поссорилась со своим любовником кавалергардом Шереметьевым, а Грибоедов увез ее на чай к своему другу Завадскому, и они втроем жили там двое суток. Шереметьев, узнав об этом, вызвал Завадского на дуэль и был убит, пуля соперника попала ему в живот.
– Где ты все эти истории собираешь? В учебнике этого нет!
– Вы хотите сказать, что такого не было?
– Было.
– Так что случилось в доме Завадского на самом деле? Они действительно двое суток чаи распивали или чем-то другим занимались, в результате чего Завадский получил дуэль, а Шереметьев пулю...
Несколько человек хихикнуло, но наш учитель сурово повел глазами, увеличенными линзами очков, и смешки мгновенно прекратились.
– Шереметьев выгнал ее, и ей негде было ночевать, вот и все. А потом он узнал, что девушку подобрал на улице Завадский, и ему это очень не понравилось. А ты что подумал?
Знашев скривил свой вечно влажный рот.
– Вы как мужчина понимаете, что я подумал.
Учитель покачал головой.
– Юра, ты не о том думаешь.
– Хорошо, давайте подумаем о том, почему Софья предпочла Молчалина Чацкому.
– Прекрасно, только это не постельно-эротическая история.
– Да у нашего Знашева главный герой – поручик Ржевский из анекдотов, – сказала кто-то из девочек. – Вот он и ищет везде Ржевских!
Класс грохнул от смеха. Учитель подождал, пока снова наступит тишина и сказал:
– Подумайте лучше вот о чем. «Горе от ума» – это шифрованное послание декабристам. Представьте, что Фамусов – это благополучная государственная бюрократия, Софья – народные массы, Молчалин – официальная идеология, заигрывающая с народом, а Чацкий…
– Идеология народная? – не утерпев, сказал кто-то.
– Скорее, обыкновенный и каждому понятный здравый смысл. Чацкий – это комментарии в кулуарах, реплики шута, это то, что все понимают, однако боятся высказать вслух в официальных инстанциях. Подумайте! Все тогда встает на свои места, не правда ли?
– В самом деле, забавно, – сказал Знашев. – Попробую все снова перечитать. Грибоедов не так прост. Начинаю его уважать. Здравый смысл народную массу пугает, поэтому она отдается официальной пропаганде чуть ли не на рояле, хотя любви нет, однако есть стабильность, внешнее благополучие, пенсия по старости...
– Молодец, только рояль и пенсию по старости зря сюда приплел, хотя, если подумать... ладно, достаточно об этом, что-нибудь выучил?
– Нет.
– За суждения ставлю четыре, за не выученный урок – два. Суммируем, делим, округляем…
– Три.
– Верно, по математике у тебя, похоже, пятерки.
– Не ставьте в журнал, я к следующему уроку выучу.
– Выучишь, поставлю пять, а пока ставлю три. Так, а Кузанова что скажет?
– И знаю, и винюсь, но где же изменила? – с чувством принялась звонко декламировать Наташа. – Кому? Чтоб укорять неверностью могли. Привычка вместе быть день каждый неразлучно связала детскою нас дружбой, – вдруг Наташа зябко повела плечами и искоса посмотрела на меня, – но потом он съехал, уж у нас ему казалось скучно, вот об себе задумал он высоко, охота странствовать напала на него. Ах! Если любит кто кого, зачем ума искать, и ездить так далеко?
– Молодец. Пять!
– Софья Чацкого вообще не понимает, – вдруг сказала Шилочкина.
– А что такого он сделал, чтобы она его поняла? – взволнованно сказала Лахова.
– Колкие замечания и неприятие мещанства, остер, умен! – запальчиво сказала Кузанова и снова почему-то посмотрела на меня.
Мне было совершенно непонятно, о чем спор. Я вообще не понимал, чего такого особенного в этой так называемой комедии.
Высмеивание того строя? Так он давно канул в Лету, а мы продолжаем его критиковать, как будто опасаемся, что он вернется. Грибоедов тот строй высмеивал, однако теперь-то совсем другая, как говорят по телевизору, жизнь. Светлая, счастливая!
Мне хотелось чего-нибудь более действенного и живого, а «Горе от ума» казалась неактуальной, да и язык не особо нравился, правильно сказал Хван, какой-то он не совсем понятный, и того вкуса, который он вызывал у учителя, я, например, не почувствовал. Может быть, в самом деле, эта так называемая комедия (что там смешного?) в действительности является тайным шифром? Кто знает шифр, тот смеется до слез.
– Этого мало для женской любви, – вдруг негромко, однако очень весомо сказала Лена, и я вздрогнул.
Может быть, она сейчас расскажет, что требуется для женской любви, и кого она полюбила бы? Я весь обратился в слух, хотя как всегда попытался изобразить полное равнодушие.
– А ты скажи, что нужно для женской любви! – вкрадчиво попросил Знашев, невольно озвучив мои мысли.
– Кого любят дети, того любят женщины. А я сомневаюсь, что Чацкий, увидев ребенка, сел бы играть с ним в песочнице или хотя бы просто выслушал его лепет. Он прошел бы мимо, а женщина любит мужчину-отца, мужчину-покровителя. Все остальное лишь следствие.
– Богатый папик? – громко заржав, сказал Ионопуло.
– Эй, мы не туда идем! – спохватившись, сказал учитель.
Однако было поздно. В классе запахло жаркой баталией.
– Да разве любят за что-то? – запальчиво сказала Кузанова. – Это просто электрический ток при виде любимого человека!
– Вот у Софьи электрический разряд с Молчалиным и случился, – сказал Знашев. – Короткое замыкание. Долбануло, правда, Чацкого. Шут всегда крайний!
Игнатов и Ионопуло жизнерадостно загоготали на задней парте. Наш учитель поморщился.
– Знашев, я специально для тебя вынужден повторить, что это не лирическая комедия и не эротическая мелодрама, это скрытая сатира, изобличение пороков внешне благополучного русского общества, подспудный призыв к кардинальным социальным переменам.
– Это не горе от ума, а горе от безделья! – сказал Знашев.
– Правильно! – сказала Шилочкина. – Чацкий – незрелый тип, таких женщины никогда не полюбят, потому что ценят вес и силу в обществе. У Молчалина, по крайней мере, есть перспективы, он терпелив и исполнителен, а Чацкий – перекати-поле. Допустим, что он сегодня женится, а что будет завтра? Опять куда-нибудь умотает? А как же дети? Вот Софья и распустила слух, что он сумасшедший.
– Погодите, ребята! – сказал учитель.
Он снял очки, поднялся со своего места и оглядел нас своими подслеповатыми большими глазами. Дискуссия, однако, разгорелась нешуточная, и его никто не слушал.
– Все правильно, идешь против системы, значит, сумасшедший, – сказал Самолов. – А какой нормальный человек станет плевать против ветра?
– Да перестаньте вы! – чуть ли не умоляющим голосом сказал учитель. – Ладно, парни, но вы, девочки, как вы можете так говорить? Вы – будущие матери!
– А причем здесь матери? – неприятным тоном сказала Шилочкина.
– Неужели непонятно? Разве вы не видите, что говорите, как проститутки! Тот, кто весом и стабилен, за того я выйду замуж.
– А почему вы нас проститутками обзываете? – зловеще сказала Шилочкина. – Почему вы нас оскорбляете? Почему вы решили, что выйти замуж за сильного мужчину, состоявшегося в обществе, – это проституция?
– Как бы сказать, чтобы вы не выворачивали все наизнанку и не передергивали...
– Скажите уж! – язвительно произнесла Шилочкина. – Вы, кажется, учитель русского языка и литературы, а не мы.
Наш учитель стал сильно волноваться.
– Я вот что хочу сказать. Вы-то сами что из себя представляете, чтобы понравиться сильному и успешному мужчине?
– Пусть он из себя представляет, а она должна быть Женщиной, – сказала Лена. – Понимаете? Женщиной. С большой буквы!
– Поступки совершает мужчина, если он на самом деле мужчина, – подхватила Шилочкина, – а женщина, будьте спокойны, оценит и поймет правильно.
– Да нет же! – запальчиво сказал учитель. – Женщина тоже из себя должна что-то представлять.
– В постели, – негромко сказал Знашев, но все услышали.
Игнатов и Ионопуло оглушительно заржали. Шилочкина и Лена покраснели до корней волос.
– Знашев, выйди из класса!
– А чего я такого сказал?
– Выйди, Юра, выйди, потом поговорим.
– А почему вы его выгоняете? – колко сказала Шилочкина. – Он сказал правду. Что вы нам рот затыкаете и за правду выгоняете из класса? Почему обзываетесь? Почему мы должны писать сочинения, делая из Софьи исчадие ада? Она, видите ли, отказалась от стези жены декабриста. Ах, какая гадина! Она хочет нормальной семьи? Ах, какая тварь! Мы за это должны упрекать ее. Она не захотела стать второй Надеждой Константиновной Крупской, которая между прочим не имела детей. Так, да? А я хочу иметь детей и внуков, и буду иметь!
– Девочки, да как вы не понимаете! Пожалуйста, послушайте.
Шилочкина решительно поднялась из-за парты.
– Вы нас назвали проститутками! Вам не стыдно?
– Да нет же, вы не так поняли, никого я так не называл, погодите, успокойтесь.
Все девочки класса, за исключением Кузановой, дружно поднялись из-за парт вслед за Шилочкиной. Учитель с ужасом смотрел на них, а они, больше не обращая на него никакого внимания, грозно двинулись к выходу.
– Сядьте, пожалуйста, я никому не разрешал выходить из класса. Урок не окончен!
– Урок давно окончен, – остановившись у порога, с холодной ухмылкой сказала Шилочкина. – Между прочим, звонок на перемену давно прозвенел, и перемена, кстати, уже заканчивается, а вы не заметили. Видимо, так увлекла вас эта тема!
Девочки гордо вышли из класса, а учитель жалобно посмотрел на Кузанову.
– Что я такого сказал, Наташа?
– Просто они вас неправильно поняли.
– «Горе от ума» продолжает высвечивать все те же нравы, – печально сказал учитель. – Ничего за сто пятьдесят лет по большому счету не изменилось. Смешно и грустно!
Кузанова, очень расстроенная, вышла из класса. Парни тоже поднялись со своих мест и пошли на перемену. Перед тем, как выйти в коридор, я оглянулся. Учитель достал сигарету, размял ее дрожащими пальцами, отвернулся и в полной растерянности посмотрел в окно. Больше мы его не видели, он уволился на следующий день.
***
С полной версией книги вы можете ознакомиться на портале Литрес или Ридеро.
Владилен Елеонский
Она: дневник восьмиклассника. Повесть. 2018.