Дэвид Уоллес-Уэллс - Непригодная для жизни

Виктор Постников
New-York Magazine
10 июля 2017 г


Факты, исследования и наука, стоящие за публикацией моей статьи об изменении климата,  с оценкой наихудших сценариев для Земли
 
Мы опубликовали статью  “Непригодная для жизни”  (“The Uninhabitable Earth”) вечером в воскресенье, и с этого момента получили невероятное количество откликов (это уже самая читаемая статья  за всю историю журнала New York Magazine).  За несколько часов, статья вызвала поток комментариев во многих газетах, журналах, блогах и  твиттере,  большинство которых пришло от ученых-климатологов и журналистов.

Некоторые из откликов  касались фактической стороны различных утверждений, высказанных в статье.  Для того, чтобы ответить на эти вопросы,  и предоставить читателям больший контекст в отношении того, как составлялась статья и какие материалы  можно получить дополнительно, мы публикуем здесь версию статьи с аннотациями*.  Они включают высказывания ученых, с которыми я вел беседы во время процесса написания статьи;  цитаты из научных статей, очерков, и книг; дополнительное исследование, проведенное моей коллегой Джулией Мид; и контекст в отношении наиболее спорных утверждений.  С момента публикации статьи, мы сделали 4 исправления и уточнения, которые указаны в аннотациях (а также в конце оригинальной версии). Все они незначительные,  и ни одно не подвергает сомнению  центральную задачу  статьи:  использовать новейшие научные данные для оценки средних и  предельных проекций климатических изменений,  при  сохранении “бизнеса как всегда”, на основе “золотого стандарта” – отчетов  Международной комиссии по климатическим изменениям (Intergovernmental Panel on Climate Change).
 
Я также твердо верю в ряд положений, которые легли в основу данного проекта с самого начала:  а именно то, что публика не представляет себе масштаба климатического риска;  что это из-за того, что журналисты не уделяли достаточно времени  анализу опасных  ситуаций, т.е. рисков, выходящих за риск повышения уровня океана;  что  есть большой смысл в журналистском анализе новостей, приходящих  из научной среды, вне зависимости от их тяжести или тревожности;  и что  в отношении климатических перемен, безразличие публики гораздо более тяжелая проблема, чем  всеобщий фатализм —  т.е. тот факт, что сегодня очень многие не достаточно напуганы.  В самом деле, я даже не понимаю, что значит быть “очень напуганным”.  Наука говорит, что климатические перемены угрожают почти каждому аспекту человеческой жизни,  и что бездействие только усугубляет проблемы.  В этом контексте, я не думаю, что будет передержкой называть статью, или ее автора, алармистом.  Я принимаю эту характеристику.  Мы все должны быть алармистами.


I. ‘Судный день’
За пределами научной сдержанности.

Я обещаю, что ситуация хуже, чем вы думаете.  Если  ваш страх по поводу глобального потепления сводится к опасности повышения уровня океана,  вы  не видите главных ужасов,  могущих произойти  уже на протяжении жизни сегодняшнего тинейджера.  Несмотря на это, затопленные города настолько  доминируют в общей картине глобального потепления, что  вытеснили собой осознание других  угроз, гораздо более близких и реальных.  Поднятие океана это плохо,  очень плохо;  Но  побег от береговой линии  не спасет ситуацию.

В самом деле,  без радикального приспособления  миллионов к  новому  образу жизни,  одни части Земли станут непригодными для проживания, а другие  просто опасными уже к концу этого столетия.

Даже если мы  следим за климатическими изменениями, мы не в состоянии понять  их масштаб. Прошлой зимой,  Северный полюс испытал повышение температуры на 60  - 70  градусов по Фаренгейту (15 – 21 градус Цельсия) по сравнению с нормой,  что привело к таянию вечной мерзлоты, окружавшей норвежский Свалбард – глобальное хранилище семян на случай  “Судного дня”.  Данное хранилище, предназначенное для  сохранения земледелия после возможной катастрофы,   оказалось под угрозой наводнения из-за климатических перемен, через несколько лет после его постройки.

Хранилище “судного дня”  сегодня в безопасности:  здание защищено и семена надежно спрятаны.   Но рассматривать данный эпизод как притчу о грозящем потопе, значит скрывать более важные новости.  До последнего времени вечная мерзлота (permafrost) не вызывала большого беспокойства у климатологов,  потому как само название, предполагает,  что земля остается замерзшей. Но арктическая вечная мерзлота содержит  1.8 триллионов тонн углерода,  более, чем в два раза превышая содержание углерода в атмосфере Земли.  Когда она начнет таять,  углерод будет освобождаться  в виде метана,  который создаст парниковое одеяло в 34  раз мощнее, чем двуокись углерода за столетие;  если брать  промежуток двадцать лет, эффект будет в  86 раз сильнее.  Другими словами, в арктической вечной мерзлоте  запрятано в два раза больше углерода, чем тот, который сегодня разрушает атмосферу,  и он, выйдя по плану в форме газа, усилит парниковый эффект в 86 раз.

Может быть вы уже знаете об этом —   каждый день в новостях появляются тревожные данные - например, в прошлом месяце данные спутника  показали, что глобальное потепление с  1998 г идет вдвое быстрее, чем думали ученые (в действительности, заголовок новостей был тревожнее, чем сами данные).  Или новости из Антарктики, полученные  в мае о том, что трещина на ледяном шельфе выросла  на 11 миль за  шесть дней, и продолжает расти;  отрыв сейчас составляет  три мили —  к тому времени, как вы читаете эти строки, часть шельфа может быть уже вышла в открытое море, и это будет самый большой айсберг на свете,  с поэтическим названием “ребенок.”

Но я уверен, что вы не очень испуганы. За последние десятилетия в нашей культуре появились апокалиптические фильмы, вроде  фильмов о зомби или дистопии Mad Max,  возможно коллективное выражение беспокойства о климате, и несмотря на это,  когда речь идет о реальных опасностях потепления, у многих отсутствует всякое воображение.  Этому есть много причин: прежде всего, застенчивый язык научных прогнозов, названный климатологом Джеймсом Хансеном  “научной сдержанностью”, в статье, критикующей ученых за их дотошную самоцензуру собственных наблюдений,  настолько добросовестную, что они потеряли всякое представление об угрозе;  тот факт, что страной руководит группа технократов, которые верят, что любая проблема может быть решена  и противостоящая им культура, которая даже не воспринимает потепление как проблему;  отрицание климатической угрозы, что заставляет ученых еще осторожнее высказывать свои опасения;  скорость перемен и также их медленность, поскольку эффекты потепления  заметны только через несколько десятилетий;  наша неуверенность  в отношении фактов, которая по мнению писательницы   Наоми Орескес, не дает нам возможности подготовиться к чему-либо серьезному;  предположение, что климатические перемены ударят сильнее всего где-то в другом месте;  малые (два градуса) или слишком большие (1.8 триллион тонн) или абстрактные (400 частей на миллион) числа;  беспокойство от того, что проблема очень тяжелая, если не невозможная; в целом необъятность проблемы,  которая может закончиться нашим собственным уничтожением;  просто страх.  Но неприятие проблемы из-за страха это тоже форма отрицания.

Между научной сдержанностью и научной фантастикой есть собственно наука.  Данная статья написана в результате десятков интервью и обмена мнениями с климатологами и исследователями в соответствующих областях и отражает выводы сотен научных статей, посвященных проблеме климатических перемен.  Поэтому,  в статье  излагается не ряд предсказаний на будущее — этим занимается менее точная наука - гадание - напротив,   в ней, на основании самых достоверных данных, показано то, что может быть с планетой при отсутствии радикального вмешательства.  Маловероятно, что все из приведенных сценариев потепления будут реализованы;  но разрушения, с которыми мы столкнемся, поколеблют наше благодушие и самоуверенность.  Эти сценарии, а не современный климат, основная траектория, наш будущий график.

Разрушение, которое мы запрограммировали на будущее, ужасает.  Большинство  спорит о том,  есть ли у Майями или Бангладеш шансы на выживание;  ученые, с которыми я говорил, полагают, что мы потеряем их уже в этом столетии, даже если прекратим сжигать  ископаемое топливо. Потепление на два градуса считается пороговой величиной, за которой следует катастрофа:  десятки миллионов климатических беженцев хлынут на неподготовленный мир.  Сейчас, согласно парижским соглашениям, два градуса наша цель, и,  по мнению экспертов, у нас  мало шансов достичь ее.  Международная комиссия по климатическим переменам при ООН (IPCC)  выпустила ряд научных отчетов, часто называемых “золотым стандартом”  климатических исследований;  В самом последнем, по прогнозам,  к началу следующего столетия мы достигнем четырех градусов потепления,  если сохраним нынешний курс.  Но это средний сценарий.

 Верхняя точка вероятностной кривой  достигает восьми градусов —  и авторы до сих пор не знают,  как учесть таяние вечной мерзлоты.   В отчетах IPCC  также не учитывается эффект альбедо (меньше  льда означает меньше отраженного и больше поглощенного солнечного излучения,  а значит большее нагревание); большая облачность (которая задерживает тепло); или вымирание лесов и другой флоры (которые забирают углерод из атмосферы). Эти  факторы обещают ускорить потепление,  причем история планеты показывает, температура  может повыситься на пять градусов Цельсия за 13 лет. Питер Браннен в книге  "Концы мира"  (The Ends of the World),  исследуя главные события, приводящие к вымиранию, указывает, что последний раз планета была на  четыре градуса теплее, а океаны выше на  100 футов.

Земля пережила пять массовых вымираний, и сейчас переживает  шестое, каждое из которых было настолько полным стиранием эволюционных достижений, что представляло собой буквально эволюцию с нуля, и многие климатологи  уверены, что именно они аналоги нашего  экологического будущего.  Вы наверное читали в школьных учебниках, что эти вымирания были следствиями астероидов.  На самом деле, все кроме одного (которое произошло в результате падения метеорита, убившего динозавров)  были вызваны климатическими изменениями, произведенными парниковыми газами.  Самое известное произошло 252 млн лет назад;  Оно началось, когда углерод нагрел планету  на  пять градусов,  ускорилось, когда потепление привело к  выходу метана из Арктики,  и закончилось вымиранием 97 % всей жизни на Земле.  Сегодня мы добавляем углерод в атмосферу значительно более быстрыми темпами;  по оценкам большинства, в десять раз быстрее.  Темпы ускоряются.  Это имел в виду Стивен Хокинг, когда говорил весной, что наш вид должен колонизировать другие планеты, чтобы выжить,  и что надоумило Элона Маска раскрыть свои планы по строительству поселений на Марсе в следующие 40 – 100 лет.  Они не специалисты, конечно, и подвержены иррациональной панике, как и мы с вами.  Но многие трезво-мыслящие ученые, которых я интервьюировал в последние месяцы — наиболее знающие, не подверженные алармизму и консультирующие IPCC,  хотя и критикующие Комиссию за ее консерватизм -  тихо признавались мне, что пришли к апокалиптическим выводам тоже: Ни одна возможная программа по снижению выбросов не сможет одна предотвратить катастрофу.
 
За последние несколько десятилетий термин “Антропоцен”  вышел из академических кабинетов и стал достоянием публики — название геологической эпохи, в которой мы живем,  и которая характеризует  интервенцию человека  в геологическую историю планеты.  Одна из проблем названия та, что она подразумевает завоевание природы (и даже перекликается с библейским “доминированием”).  И хотя вы можете рассматривать это название  и ущерб, который мы нанесли,  в оптимистическом свете,  совсем другое дело рассматривать вероятность  того, что мы, из-за своего невежества,  развязали руки климатической системе, которая будет  теперь веками воевать с нами, и в итоге возможно погубит нас.  Это то, что Уоллес  Смит Брокер (Broecker), океанограф,  первый заговоривший о “глобальном потеплении,” имел в виду, когда называл планету “разозленным зверем.”    Ее также можно  было бы назвать “машиной войны.” Каждый день мы вооружаем эту машину все больше.


II. Тепловая смерть
Превращение Нью-Йорка в Бахрейн.

 В сахарном районе Эль-Сальвадора,  почти у одной пятой населения хроническое заболевание печени,  что, скорее всего,  результат обезвоживания от работы на полях. Люди, как все млекопитающие,  являются тепловыми машинами;  выживание требует постоянного охлаждения,  как высунутый язык у собак.  Для этого, температура воздуха должна быть достаточно низкой, чтобы выполнять роль холодильной установки,  а тепло должно поступать к поверхности кожи, чтобы тепловой насос продолжал работать. При нагреве [атмосферы] на несколько градусов,  это станет невозможным на большей части экваториальной зоны планеты,  и в особенности в тропиках, где проблема осложняется большой влажностью;  в джунглях Коста-Рики,  например, где влажность обычно достигает 90 %,  простой выход наружу при температуре  более 105 градусов по Фаренгейту (более 41,5 градусов Цельсия)  может  оказаться фатальным.  И эффект будем мгновенным:  через несколько  часов, человеческое тело поджарится как с внешней, так и с внутренней стороны.

Скептики в отношении климатических перемен указывают, что планета нагревалась и охлаждалась много раз в прошлом, но тем не менее для человеческой жизни достаточно иметь узкое климатическое окно, даже по стандартам планетарной истории. При  нагреве  на 11 или 12 градусов, более половины мирового населения умрет непосредственно от жары.  В этом столетии определенно мы не достигнем такой жары,  хотя  моделирование  для случая продолжающихся выбросов в конце концов приводит нас к такому результату.   В этом столетии,  в особенности в тропиках,  жара будет убивать гораздо быстрее уже при росте на семь градусов.  Главным показателем будет т.н.  “температура мокрого термометра”:  т.е. тепло, измеряемое термометром, завернутым в мокрую ткань, и помещенного на воздухе (поскольку влага испаряется быстрее на сухом воздухе,  данное измерение будет указывать на тепло и влажность).  В настоящее время,  в большинстве регионов температура мокрого термометра достигается при 26 или 27 градусов Цельсия;  красная черта выживаемости  35  градусов.  То, что называют тепловым ударом, приходит быстрее**.

Собственно, мы уже  достигли  этого уровня. Начиная с 1980 г,   число опасных мест  на планете  с экстремальной температурой увеличилось в 50 раз;  еще большее увеличение впереди.  Пять самых теплых лет после 1500 г в Европе отмечается  после 2002 г,  и скоро, по данным IPCC,   просто находиться на улице в это время года будет опасным для жизни  для большей части населения  Земли.

  Даже, если мы  достигнем цели -  сдержать потепление до двух градусов,-  такие города как Карачи и Калькутта вскоре станут непригодными для жизни,  ежегодно испытывая смертельные тепловые волны (подобно тем, которые пронеслись в  2015 г). При четырех градусах,  смертельная тепловая волна в 2003 г  в  Европе, унесшая в один день  2,000 жизней, будет новой нормалью лета.  При шести градусах,  согласно оценкам, проведенным  Национальной океанической и атмосферной администрацией США,  летние работы любого вида будут невозможны в долине р. Миссисипи и  проживающие на востоке от гор Роки Маунтейнс будут подвержены тепловому удару больше, чем где-либо в мире.  Как красноречиво высказался Джозеф РОмм в своей авторитетной работе "Климатические перемены: что каждый должен знать",  тепловые волны в Нью-Йорке превзойдут современный Бахрейн, одну из самых жарких точек на планете,  а температура в Бахрейне “вызовет тепловой стресс даже во время сна.”  Учтите, что крайний сценарий IPCC,  еще на два градуса выше.  К концу столетия,  по оценкам Мирового банка, самые прохладные месяцы в тропической Южной Америке, Африке и Океании будут теплее, чем самые жаркие месяцы в конце  20-го столетия.  Кондиционеры могут помочь, но в конце концов, только усугубят  проблему с углеродом;  и если оставить в стороне  шоппинг-моллы в Арабских Эмиратах,  совершенно невозможно снабдить кондиционерами все отдаленные места в мире, многие из которых принадлежат найбеднейшему населению. В самом деле,  кризис будет самым тяжелым на Ближнем Востоке и в Персидском заливе, где  в  2015 году индекс жары зарегистрировал температуру 163 градусов по Фаренгейту ( 72,7 по Цельсию).  Через несколько десятилетий  проводить хадж будет физически невозможно для 2-х млн мусульман.

И дело не только в хадже, и не только в Мекке; жара уже убивает нас.  В  сахарном регионе Эль-Сальвадора,  у  одной пятой населения ( и одной четвертой  мужского населения)  отмечается заболевание почек,   предположительно  в результате обезвоживания во время полевых работ.  При диализе, весьма дорогом,  человек может прожить до пяти лет;  без него – несколько недель.   Конечно, тепловой удар может прийтись не только по почкам.  Пока я это пишу, в Калифорнии в середине июня, температура за дверью  121 градус по Фаренгейту (49.4 по Цельсию).  И это еще не предел.


III. Конец еды
Молимся о пшенице в тундре.

Климаты разнятся и растения тоже,  но основное правило для зерновых, выращенных при оптимальной температуре, таково, что с повышением на каждый градус, урожаи падают на 10 процентов.  По некоторым оценкам, падение может доходить до 15  или даже 17 %.  Это значит,  что если планета нагреется на 5 градусов в конце этого столетия,  у нас будет на 50% больше людей и на 50% меньше зерна.  С протеинами еще хуже:  Для производства одной калории мяса требуется 16 калорий зерна,  причем мясо приходит от коровы, которая портит климат своим пуканием на протяжении всей жизни.

Благодушные физиологи растений будут доказывать, что  математика зерновых применима только для тех регионов, которые уже  в условиях пиковых температур, и они правы — теоретически;  более теплый климат позволит выращивать пшеницу в Гренландии.  Но как показала основополагающая работа Розамонд Нэйлор  и Дэвида Баттисти,  тропики уже слишком горячие для эффективного выращивания пшеницы, и районы, где сегодня выращивают зерно, находятся уже в условиях оптимальных температур -   а это значит, что небольшое потепление может столкнуть их в сторону уменьшения урожайности.  И вы не можете просто передвинуть поле на несколько сот миль севернее, потому что  урожаи в таких местах  как Канада или Россия ограничены качеством почвы;  потребуется много столетий пока планета не создаст оптимально плодородный слой.
 
Засуха может быть даже большей проблемой, чем жара, когда  некоторые из наиболее плодородных земель быстро превратятся в пустыню.  Известно, что осадки трудно промоделировать,  несмотря на это, все прогнозы на наше столетие  сходятся на одном:  беспрецедентная засуха ожидается везде, где что-то растет.

 К 2080 г,  без радикального снижения выбросов,  южная Европа будет испытывать постоянную засуху,  гораздо более жестокую, чем в американском  “пылевом регионе”.  То же справедливо  для Ирака и Сирии  и большей части Ближнего Востока;  некоторых наиболее населенных  частей Австралии, Африки и Южной Америки;  и хлебных регионов Китая.   Ни одно из перечисленных мест, которые сегодня поставляю миру большую часть еды,  не будут надежными источниками.

 Что же касается “пылевого региона”:  засуха в американских прериях и на юго-западе будет не только сильнее, чем в 1930-х гг,  а, по проведенному НАСА исследованию (2015),  хуже, чем засухи, имевшие место на протяжении тысячи лет —  и в них входят те, которые были между 1100 и 1300 гг, “высушившие все реки  к востоку от гор Сьерра-Невады” и возможно ответственные за смерть цивилизации Анасази.

Учтите, что мы живем в мире, в котором существует голод.  Согласно большинству оценок число  недоедающих в мире около 800 млн человек.   Если вы не слышали, этой весной голод  унес в четыре раза больше людей в Африке и Ближнем Востоке;  ООН предупредила, что отдельные случаи голода в Сомали, Южном Судане, Нигерии и Йемене унесет  в этом году до 20 млн.


IV. Климатическая чума
Что будет, если  расстанет лед с бубонной чумой?

Лежащие камни в определенном месте свидетельствуют  о планетарной истории,  об эпохах миллионы лет назад, они выравниваются силой геологического времени в слой несколько дюймов, или даже в один дюйм,  или меньше.  Лед работает также как климатическая бухгалтерская книга,  но он и замороженная история,  часть которой может быть реанимирована  при разморожении. Сегодня, запрятанные в арктический лед,  спят болезни, которые не циркулировали на воздухе на протяжении миллионов лет — в некоторых случаях, они там были задолго до людей.
 А это значит, что наша иммунная система в абсолютном неведении  как отражать доисторическую чуму, пришедшую изо льда.

Арктика прячет также микробы  с более недавних времен. В Аляске, например, исследователи обнаружили  остатки гриппа 1918  г , который заразил 500 млн людей и убил 100 млн — около 5% мирового населения и почти в шесть раз больше, чем  все погибшие в мировой войне, для которых пандемия  послужила в роли мрачного надгробья.  Как сообщала в мае Би-Би-Си,  ученые предполагают о запрятанных в сибирский лед оспе и бубонной чуме — напоминании о самых разрушительных человеческих болезнях, оставленных  нам в виде салата на арктическом солнце.

Эксперты, однако, выражают скептицизм по поводу того, что многие из этих организмов смогут пережить оттепель и указывают на особые лабораторные условия, в которых удалось реанимировать некоторых из них —  например бактерию  “экстремофилию” с возрастом 32,000 лет,  оживленную в  2005 г,  микроба, с возрастом в 8 млн лет,  оживленного в 2007 г,  еще одного микроба возрастом  3.5 млн лет, который был инжектирован себе русским ученым из любопытства —  полагая, что для возвращения древней чумы понадобятся особые условия.  Но уже в прошлом году,  20 человек были инфицированы антраксом, высвобожденном из вечной мерзлоты  в результате контакта с замерзшим оленем, убитым этой бактерией,  по крайней мере 75 годами раньше;  сегодня 2,000  оленей инфицированы этой болезнью, распространяя ее за пределы тундры.

То, что беспокоит эпидемиологов больше, чем древние болезни, это существующие напасти, перемещаемые, перестраиваемые,  и даже перерожденные  в результате потепления.  Первый эффект – географический.  Перед началом новейшей истории, пока суда еще не начали перевозить и перемешивать людей и микробов,  провинциальность народов была защитой от пандемии.  Сегодня, несмотря на глобализацию  и колоссальное перемешивание людей,  наши экосистемы  в большинстве своем удивительно стабильны,  и это наша главная защита против болезней,  но глобальное потепление свернет эти экосистемы и позволит болезням выходить за рамки, подобно тому, как их  переходил Кортец.  Вы можете не бояться цинги или малярии, если живете в шт Мэн или Франции.  Но если тропики подойдут  к северу, а вместе с ними и комары, ситуация изменится.  Вы могли не бояться Зика еще несколько лет назад, но не теперь.

То есть,  Zika  может также послужить хорошей моделью для второй опасности — мутации болезней.   Одна из причин, о которой вы не слышали о Зика, та, что ее обнаружили в Уганде;  другая – та, что до последнего времени, она не вызывала дефекты у новорожденных.  Ученые до сих пор не до конца понимают, что произошло.   Но есть вещи, которые мы хорошо понимаем: малярия, например,  процветает в горячих регионах не только потому, что  там малярийные комары,  но и потому что при повышении на каждый градус,  паразиты размножаются в десять раз быстрее.  По оценкам Мирового Банка, к 2050 году,  с этой болезнью столкнутся 5.2 млрд человек.

V. Убийственный воздух
Смертельный смог душит миллионы.
 
Нашим легким нужен кислород,  но это только часть того,чем мы дышим.  Другая часть – двуокись углерода – постоянно растет:  она уже перешла через  400 частей на миллион, и  согласно наихудшему сценарию, при нынешних темпах,  она достигнет 1,000 ppm  к 2100 г.   При этой концентрации, в сравнении с тем, чем мы дышим сейчас, когнитивная способность человека уменьшится на 21 %.

Другое следствие горячего воздуха, еще страшнее  -   небольшой рост загрязнения способен укоротить жизнь на десять лет.  Чем теплее становится планета,  тем больше формируется озона,  причем к середине столетия,  по прогнозам Национального центра атмосферных исследований,  американцы будут страдать от 70-процентного повышения  озонового смога.  К 2090 г,  более 2 млрд людей будут дышать воздухом, уровень безопасности которого превышен по стандартам ВОЗ;    в одной статье  показано, что,  кроме всего прочего, у беременных женщин, подвергнутых озону,  повышается риск рождения ребенка с аутизмом (в десять раз, если учесть другие экологические факторы).  И это заставляет задуматься об эпидемии аутизма в Западном Голливуде.

Уже,  более  10,000  человек умирают ежедневно от пылевых частиц, выбрасываемых  при сгорании ископаемого топлива; ежегодно, 339,000 человек умирают от возгорания лесов,  частично из-за того, что климатические перемены увеличили сезон возгорания лесов (в США, он увеличился на 78 дней, начиная с 1970 г).  К 2050 г,  согласно Американской лесной службе, возгорание лесов  станет в два раза разрушительнее;  в некоторых местах,  огонь может распространиться  на площадь в пятикратном размере.  Людей беспокоит  и увеличение выбросов,  в особенности от пожаров, возникающих на торфяных болотах. Пожары на торфяниках в Индонезии в 1997, например, добавили 40% к выбросам CO2,  и чем больше пожаров, тем больше потепление и больше пожаров.

  Существует также  большая  опасность того, что тропические леса Амазонии, которые в 2010 г  испытали  вторую самую сильную засуху за сто лет,  могут  стать уязвимыми для подобных разрушительных, ползучих пожаров —  и  не только поднимут в воздух огромное количество углерода, но сократятся в объеме.  Это в особенности плохо, т.к. одна только Амазония дает  нам 20% нашего кислорода.

Кроме всего, существуют более знакомые виды загрязнений. В 2013 г, таяние арктического льда переформатировало характер погоды в азиатском регионе,  лишив промышленный Китай естественных систем вентиляции, от которых он зависел,  и покрыв одеялом смога всю северную часть страны. Дышать стало невозможно. Система оценки качества воздух Air Quality Index  распределяет риски в диапазоне  301-to-500,  предупреждая о “серьезных осложнениях на сердце и легкие и ранней смертности”  от  “риска вдыхания воздуха”;  на этих уровнях, “все должны избегать нахождения вне дома.”  Китайский “эйрпокалипсис”  2013 г  был оценен  в 800 баллов. В этот год смог был ответственнен за треть смертей в стране.


VI. Вечная война
Насилие и жара.

Климатологи с осторожностью говорят о Сирии.  Они говорят, что хотя климатические перемены действительно привели к засухе, которая усилила гражданскую войну,  нельзя утверждать, что война – прямое следствие потепления;  рядом, например,  Ливан пострадал от таких же неурожаев.  Но  Маршаллу Берке и Соломону Сиану (Hsiang)  удалось установить некоторые соотношения между  температурой и насилием:  с каждым градусом повышения температуры, по мнению ученых,  в обществе происходит рост вероятности вооруженных конфликтов на 10 - 20%.  В климатической науке все непросто, но арифметика ужасает:   Повышение  на пять градусов приведет, по крайней мере,  к росту на  50% тех войн, которые мы имеем сегодня.   В целом социальные конфликты увеличится вдвое к концу столетия.

Поэтому ученые-климатологи  указывают на беспокойство военных  США  по поводу возможного уход под воду всех американских военно-морских баз.  Конечно, не только в Сирии  климат способствовал войне.  Некоторые исследователи  связывают повышенный уровень конфликтности на Ближнем Востоке с  глобальным потеплением —  гипотеза, которая связывает начало потепления с ростом добычи и  сжигания  нефти индустриальным миром на Востоке.

Почему климат способствует войне?  Некоторые видят  причины в ухудшении сельского хозяйства и экономики;  вынужденной миграции, достигшей не менее 65 млн человек.  Но есть и простой факт -  раздражительность.  Жара повышает уровни городской преступности и противостояния в социальных медиа.  И приход кондиционирования воздуха в развивающиеся страны мало что сделал для  решения проблемы преступности  во время подъема жары.


VII. Непрерывный экономический коллапс
Мрачный капитализм в обездоленном мире.

Непрерывная мантра глобального капитализма,  которую мы слышали в период от конца Холодной войны до начала Большой Рецессии,  превозносила экономический рост  как панацею от всего и вся.

Но по после финансового краха в 2008 году,  все большее число историков, изучающих  “ископаемый капитализм”,   стали думать, что вся история с экономическим ростом, начавшаяся неожиданно в 18-м столетии,  не является результатом инновации или торговли или динамики глобального капитализма, а  просто  пришла из-за открытия ископаемого топлива  и  его преимуществ — единовременной инжекции  новой “ценности”  в систему, которая ранее характеризовалась  экономикой простого выживания.  Перед приходом ископаемого топлива,  никто не жил лучше, чем их родители или дедушки или предки 500-летней давности,  за исключением одного момента после  чумы в Европе (“Черная смерть”), когда выжившие счастливчики воспользовались  ресурсами тех, кто  отправился в могилу.  После того, как мы сожжем все ископаемое топливо,  по мнению этих историков,  мы возвратимся к  “устойчивому состоянию” глобальной экономики.  Конечно, за единовременную инжекцию надо будет заплатить длительным разрушением:  климатическими переменами.

Наиболее интересное исследование по экономике потепления было также проведено Сианом с коллегами,  не являющимися строго говоря историками капитализма, но  предоставившими довольно мрачный самостоятельный анализ:  каждое повышение на один градус Цельсия стоит, в среднем,  1.2 %   ВВП (огромная величина, если учесть оценку экономического роста в единицах  процента). Таким образом средние проекции до конца столетия  дают – глобально -   снижение на  23 %  дохода на душу населения (ввиду изменений в сельском хозяйстве, преступности, ураганах, смертности и занятости).

Масштаб экономического разрушения трудно осмыслить,  но можно представить, что экономика мира сократилась вдвое. При этом отмена полетов из Финикса в прошлом месяце из-за жары можно будет считать смехотворным казусом. А идея правительства отложить акции по снижению выбросов и искать “решения”, с  помощью роста и  технологий -  абсурдным бизнес-подходом.   Запомните, каждый полет из Нью-Йорка в Лондон и обратно стоит Арктике три квадратных метра льда.

VIII. Отравленные океаны
Выход сероводорода на шельфах.

То, что море становится убийцей,  это ясно.  Отказываясь от радикального снижения выбросов,  мы увидим, по крайней мере,  рост уровня моря на четыре фута (~ 1,2 м)  и возможно на 10 футов (~3 м) к концу столетия.  Третья часть крупнейших городов  находится на побережье,  не говоря уже об электростанциях,  портах, военно-морских базах, посевных площадях,  рыбных фермах, дельтах рек, болотах,  рисовых полях, и даже те, которые лежат выше десяти футов, будут подвержены регулярным подтоплениям.  По крайней мере,  600 млн людей живет сегодня  в 10 метрах от моря.

Но затопление этих домов только начало.  В настоящее время более трети всего углерода всасывается океанами —  и  слава Богу !  или же потепление было бы намного сильнее.  Но в результате мы имеем то, что называют “окислением океана,” что, со своей стороны, может добавить пол-градуса к концу столетия.

   Также началось выгорание бассейнов —  вы наверное слышали, что именно в них зародилась жизнь. Вы  возможно слышали об  “отбеливании кораллов” — т.е. их смерти — что это очень плохая новость, потому что рифы поддерживают до четверти всей морской жизни и обеспечивают еду для полумиллиарда человек. Окисление океана буквально поджарит рыбу, хотя ученые пока не могут до конца предсказать его эффект на всю морскую жизнь;  они  уже выяснили, что в кислотных водах  устрицы и моллюски  с трудом сооружают раковины,  и когда pH  человеческой крови упадет до  океанского pH, начнутся  схватки,  кома и внезапная смерть.

И это не все, чем  чревато окисление океана.  Поглощение углерода может вызвать появление обратной связи,  при которой бедные кислородом воды размножают различные виды микробов и делают воду еще более “задыхающейся,”  сначала  на глубинах океана, в  “мертвых зонах,”  затем постепенно на поверхности. Там, малая рыба вымирает без дыхания,   а это значит, что питающиеся кислородом бактерии размножаются,  и обратная связь усиливается.

  Данный процесс, при котором мертвые зоны растут как раковые опухоли, душат всю морскую жизнь и уничтожает рыбу,  уже хорошо заметен в частях Мексиканского залива и вблизи берегов Нанибии, где пузыри сероводорода простираются на тысячи километров вдоль берега известного как “Берег скелетов.”   Это название первоначально  возникло из-за оставленных китобойной отраслью скелетов,  но сегодня оно еще более кричаще.  Сероводород настолько токсичен, наша  эволюция  настолько натренировала наше обоняние, что даже слабый  запах улавливается на большом расстоянии.  Сероводород  также привел к нашему появлению после того, как 97% жизни на Земле вымерли и  все обратные связи привели к остановке циркуляции в  теплом океане — это  прекрасный газ  для холокоста.  Постепенно океанские мертвые зоны распространились,  поубивав морские виды, доминировавшие  в океанах на протяжении сотен миллионов лет,  и далее газ перешел в атмосферу, отравив все на суше.  Растения, тоже.  Потребовались миллионы лет, чтобы океаны восстановились.


IX. Большой фильтр
Наша сегодняшнее психическое расстройство долго не продержится.

Тогда почему мы не видим его?  В своем последнем длинном эссе  "Великое расстройство" (The Great Derangement),  индийский писатель  Амитав Гхош  удивляется по поводу того, что глобальное потепление и природные катастрофы не  стали основными предметами для  современной фантастики —  почему мы не в состоянии вообразить климатическую катастрофу,  и почему мы до сих пор не написали новеллы в жанре, который он называет “полу-существованием” и “экологической жутью.” “ Представьте себе, например, истории, которые   строятся вокруг таких вопросов, как ‘Где вы были, когда упала Берлинская стена?’ или ‘Где вы были в момент 9/11?’ ” “Можно ли  спрашивать в том же ключе, ‘Где вы были, когда концентрация достигла 400 ppm?’ или ‘Где вы были, когда  откололся ледник  Larsen B ?’ ”  Гхош отвечает:  Вероятно, нет. Потому что дилеммы и драмы климатических перемен просто  несовместимы с теми историями, которые мы рассказываем о себе,  особенно в романах,  в которых  мы больше заинтересованы собственным сознанием, чем ядовитыми миазмами социальной судьбы.

Конечно такая слепота  долго не продержится — мир, который мы унаследуем, просто этого не допустит.  С потеплением на шесть градусов, экосистема Земли  приготовит нам такой “суп с природными несчастьями”, что мы  забудем о том, что такое “погода”:  постоянный вихрь из тайфунов и торнадо и наводнений и засух,  с регулярными климатическими катаклизмами, не так давно разрушившими несколько цивилизаций.  Сильнейшие ураганы будут приходить чаще, и нам придется изобрести новые категории, чтобы их описать;  торнадо будут более длительными и масштабными, и перевернутые камни будут побольше. Люди всегда использовали погоду для предсказания будущего;   продвигаясь вперед, мы увидим ярость возмездия, приходящего из прошлого.  Ранние натуралисты  часто говорили о  “глубоком времени” —  ощущении величия долины или каменной гряды, глубокой медлительности природы.  То, что у нас в запасе, больше похоже на определение  “спящего времени” (“dreamtime”), даваемое викторианскими антропологами:  полу-мифический опыт,  описываемый аборигенами Австралии,  встречи в настоящей момент с вневременным прошлым,  когда предки, герои и полубоги сходятся вместе на эпической сцене.  Вы можете почувствовать его, наблюдая как айсберг обрушивается в море — внезапное чувство свершающейся истории.

Так и есть.  Многие люди воспринимают климатические перемены как своего рода моральную и экономическую плату  за все, что удалось сделать с момента Промышленной революции,  и сейчас  подлежащую выплате — прекрасную возможность сжигать углерод  с начала 18-го столетия и поджечь бикфордов шнур будущего.

Или возьмите ученых.  Некоторые из них, кто первыми заметили  изменение климата (и стали знаменитыми)  по-прежнему живы;  некоторые еще работают. Уоллесу Брокеру 84 года и он по прежнему каждый день ездит на работу  в обсерваторию Ламонт-Догерти, через Гудзон на Вестсайд. Как и многие из тех, кто поднял тревогу,  он считает, что никакое снижение выбросов не позволит избежать катастрофы.  Напротив, он верит в улавливание углерода — непроверенную технологию извлечения двуокиси  углерода из атмосферы, стоимость которой по оценкам Брокера  несколько триллионов долларов — а также различные формы  “геоинженерии,” которые многие климатологи считают фантазией или просто кошмаром. Он в особенности поддерживает аэрозольный подход — разбрызгивание двуокиси серы в атмосфере, которая, превращаясь в серную кислоту,  покроет пятую часть земли и отразит 2 % солнечных лучей;  при этом планета получит некоторую отсрочку. “Конечно, это приведет к тому, что закаты станут очень красными, а небо очень белым, и выпадет больше кислотных дождей,”  - говорит он. “Но посмотрите на масштаб проблемы.  Нельзя откладывать решение большой проблемы только потому, что возникнут  маленькие.”  Меня уже, впрочем, не будет, сказал он.  “Но вы, в свое время, …”

Джим Хансен – еще один представитель  поколения отцов.  Родившись в 1941 г,  он стал климатологом в  университете шт. Айова,  разработал краеугольную “Zero Model” для предсказания климатических перемен, и позже стал главой климатических исследований  при NASA. Он был вынужден уйти после того, как  подал в суд на федеральное правительство за бездействие в вопросах климата (он также несколько раз был арестован за публичные протесты).

  Иск, который был подан группой Our Children’s Trust  и часто называемой “дети против климатических перемен,”  построен на призыве к защите  [поколений], а именно на том, что, будучи неспособным  справиться с потеплением,  правительство взваливает огромную ношу  на будущие поколения;  это слушание должно быть проведено зимой в окружном суде шт. Орегон.

  Хансен недавно отказался от идеи разрешения климатической проблемы только с помощью углеродного налога,  что было его любимым подходом,  и приступил к подсчету дополнительных мер извлечения углерода из атмосферы.

Хансен начал свою карьеру с изучения Венеры,  которая однажды была очень похожа на Землю с большим количеством необходимой для жизни воды перед тем как  климатические перемены быстро трансформировали ее в засушливую и непригодную для жизни планету, окутанную смертельным газом;   к 30-ти годам, он переключился на изучение нашей планеты,  задав себе вопрос: почему он должен колесить по солнечной системе изучая быстрые изменения климата, если он может видеть все это воотчию на своей планете. “Когда мы написали первую статью в 1981 г,” – сказал мне Хансен, -  “я помню, подумал: ‘Это должно быть интересным.  В будущем мы должны будем увидеть как все разворачивается.’ ”

С несколькими учеными я говорил о глобальном потеплении как возможном ответе на известный парадокс Ферми: если вселенная такая большая, почему мы до сих пор не встретили разумную жизнь?  Ответ, который они предложили таков:  естественная жизнь цивилизации может быть только несколько тысяч лет,  а жизнь промышленной цивилизации возможно только несколько сотен. Во вселенной , срок жизни которой много миллиардов лет,  в которой звезды разнесены во времени и пространстве,  цивилизации могут возникать, развиваться и пропадать  так быстро, что не успевают найти друг друга.  Питер Уорд,  харизматический палеонтолог, один из первых обнаружил массовое вымирание, вызванное парниковым газом,  и назвал его  “Большим фильтром”. В разговоре со мной он объяснил:  “Цивилизации рождаются, но  есть экологический фильтр, который  приводит их к вымиранию и быстрому исчезновению, “ Если вы посмотрите на планету Земля,  фильтрование проходило в прошлом через массовое вымирание.” Массовое вымирание, которое мы наблюдаем, только начинается; впереди его будет больше.

И все-таки, невероятно, но Уорд оптимист.  Оптимисты и Брокер и Хансен и многие ученые, с которыми я обсуждал эти идеи. Мы не создали пока законченной религии в отношении климатических перемен, которые могли бы удовлетворить нас,  или придали бы смысл перед лицом возможного разрушения. Но у климатологов  странная вера:  они говорят:  мы найдем способ остановить радикальное потепление, потому что... должны.

Нам не просто поверить  в это, тем более что их вера может быть еще одной иллюзией;  но кто-то должен же выжить, чтобы рассказать эту историю потомкам. Ученые знают, что даже для того, чтобы достичь парижских целей, к 2050 г,  выбросы углерода из энергетического и промышленного секторов, должны сокращаться наполовину каждое десятилетие;  выбросы от  пользования землей (обезлесивание, пукание коров, и т.д.) должны будут свестись к нулю;  и мы должны будем изобрести технологии для извлечения в два раза больше углерода из атмосферы, чем его извлекают сегодня все растения на планете.  Тем не менее, ученые  твердо верят в изобретательность людей —  уверенность, которая  возможно вытекает из того факта, что климатические перемены это тоже наше изобретение. Они указывают на проект Аполло,  на дырку в озоне, которую мы заделали в 1980-х гг,  на преодоление страха перед гарантированным взаимным уничтожением.  Сегодня мы нашли способ как спроектировать наш судный день,  и конечно, мы спроектируем выход из него,  так или иначе.  Планета не рассчитывала на такую провокацию с нашей стороны,  ее климатические системы, спроектированные на столетия или даже тысячелетия  не дают нам возможность до конца увидеть нанесенный ей урон.  Но когда мы в действительности увидим  то, что наделали, мы найдем выход.  Другой альтернативы быть не может.


A version of this article appears in the July 10, 2017, issue of New York Magazine.

*  *  *

*Аннотации опущены ввиду большого объема статьи. -ВП

{**Я должен здесь  рассказать о своем опыте выживания при тепловом ударе.  Несколько лет назад (кажется, это был 2012 год) я проводил, как обычно, лето  в Крыму, в районе мыса Тарханкут (западная оконечность полуострова). В последних числах июля, жара достигала наивысшей отметки в 40 градусов. Наш домик стоял посередине степи, скрыться  от жары практически негде. Я находил единственное место за домом, лежал неподвижно  в тени на доске, около стены дома, где ветерок слегка обдувал  потное тело и снимал  напряжение. Шевелиться  было  больно.
На следующий год со мной случился тепловой удар после езды в автобусе из Черноморска в Евпаторию (2, 5 часа) .  Автобус был без кондиционера, переполнен людьми.  Приехав на автостанцию в Евпаторию (около полдня), и выходя из автобуса, я почувствовал, что  ничего не вижу, в глазах темнота, сразу же подступила страшная тошнота. Я успел дойти до кафе, попросить лед, но было уже поздно.   Тошнота и рвота не давали возможности ни говорить, ни перемещаться.  Я с большим трудом дошел до  ж.д. станции  в надежде найти туалет.  Он был открыт !  После чего прилег в зале ожидания.   На станции не оказалось медпункта. Девушка–дежурная (никогда не забуду эту девушку) увидела, как мне плохо и вызвала скорую.  Скорая измерила давление, что-то около 90 на 20, сделала укол и увезла в больницу.  В приемной врач очень недоверчиво меня осматривал,  предполагая отравление алкоголем.  Я же говорил, что это тепловой удар и упрашивал его разрешить мне остаться в больнице до утра.  Он с трудом согласился. Я попросил  у него только  одно лекарство: крепкий сладкий чай. После  чая, мне стало легче и я добрел до койки.  Это было несказанное блаженство, я свалился и проспал до следующего утра (около 16 ч).  Утром я почувствовал себя заново родившимся и выпил на радостях несколько чашек зеленого чая в кафе  больницы.    Так я выжил. 

Вот что я нашел, например, у В.Б. Каминского (известный киевский врач-физиатр, Друг Здравия, 1906 г):
Солнечный или знойный удар. Не будем вдаваться в спорный вопрос о причинах солнечного удара, которые одни усматривают в высокой температуре, особенно влажного воздуха,  - вследствие чего, с одной стороны, затрудняется израсходование накапливающегося внутри тепла, с другой стороны,  получается сгущение крови от  усиленного потения, - другие же, доказывая громадную приспособляемость организма к высоким температурам и приводя то обстоятельство, что  поражение солнцем наблюдается преимущественно при сравнительно небольшой температуре воздуха, считают солнечный удар болезнью инфекционной, эпидемической, перечисляя низменные местности, где это состояние особенно часто встречается.
Я должен однако оговорить, что вообще все припадки глубоких обмороков и сходных недомоганий, встречающихся летом во время полевых работ, передвижения войск, парадов и т.п. охотно относят к разряду солнечного удара, тогда как они в данном случае представляют симптомы последствий дурного воздуха,  тесной одежды, плохого питания,  переутомления,  усиленной жажды и т.п. Настоящий солнечный удар отличается повышением температуры,  сильнейшим приливом крови к голове,  тяжелыми обмороками, рвотой, судорогами. Смертность здесь очень велика.
  Для предупреждения солнечного удара необходимо защищать голову и затылок от непосредственного и продолжительного воздействия солнечных лучей посредством широкополой, соломенной, ажурной шляпы; одежда должна быть легка, должна иметь светлую, лучше всего белую окраску, дабы  менее поглощать  лучей, быть шероховатой для лучшего отражения света, обладать способностью всасывать пот и пропускать воздух. Затем, не следует усиленно работать на тощий желудок, а потерю влаги необходимо возмещать усиленным питьем воды, особенно фруктовой, избегая напитки, содержащие спирт, углекислоту и соль.
   Пораженного солнцем надо тотчас отнести в прохладное место, положив горизонтально с приподнятой головой, освободить от стесняющей одежды, поместить на затылок  и вокруг головы охлаждающие компрессы, сильно растирать руки и ноги очень холодной водой.  В дальнейшем обрызгивать лицо холодной водой.  - Друг Здравия, с.597.

Кроме солнечного удара, должен отметить дополнительный риск психических расстройств, связанных с повышением температуры, особенно в больших городах  http://www.proza.ru/2014/04/18/664    Я думаю, повышение средней глобальной температуры на 2-3-4 градуса в ближайшие десятилетия должно поставить экономику на колени - ВП ]